Тмутороканское княжество при Олеге Святославиче (конец Приазовской Руси)

В общем контексте источников, содержащих свидетельства о Тмуторокане, молчание, которое они хранят о ней в течение целого десятилетия после унизительного посольства Никона Печерского в Чернигов к Святославу и вторичного возвращения его сына Глеба на тмутороканский стол, может быть истолковано вполне определенно и однозначно. Призвав к себе вновь черниговского князя, тмутороканское политическое образование, по-видимому, оказалось так крепко привязано к огромным владениям Святослава, а активность его социальных верхов так сильно скована их властным совереном, что оно на длительный ряд лет выпало из политической жизни Руси и соответственно из сферы интереса летописцев.

В эти годы престиж тмутороканского стола на политических весах потомков Ярослава, вершивших судьбами Восточной Европы, хотя и постепенно, но неуклонно стал падать. Святослав заменяет на нем своего старшего сына Глеба четвертым — Романом, а Всеволод в дальнейшем, став владельцем Чернигова, вообще лишает Тмуторокань представителя династии и посылает туда «посадника» из числа бояр своего окружения. Вследствие расширения в Южнорусской степи половецких кочевий тмутороканская земля в эти годы все более и более отдаляется от Поднепровья, и обеспечение ее политической целостности и связи с Русью становится труднейшей функцией ее правителя. Только победа Святослава (осенью 1068 г.) под Черниговом на р. Снови спасла его южные вассальные земли, включая Тмуторокань, от полного разгрома и разорения.¹ Косвенно об исключительно сложном положении Тмутороканя в эти годы свидетельствует то, что даже в походе русских князей в Крым «на корсунян», восставших против императора Михаила VII Дуки (1071—1078), который был организован (или только планировался) Святославом во время его великого княжения (1073—1076), не принимает участия ближайший сосед мятежников Роман с его тмутороканскими дружинами, а действуют Владимир Всеволодович, княживший тогда в Смоленске, и Глеб Святославич, вызванный на юг из Новгорода.²

Вновь Тмуторокань обращает на себя внимание летописца, составителя «Повести временных лет», только при рассказе о событиях, произошедших на Руси после смерти Святослава (в конце декабря 1076 г.).³ Весной 1077 г. против занимавшего в то время великокняжеский стол Всеволода (законный великий князь Изяслав Ярославич, изгнанный Святославом и Всеволодом, находился в Польше) поднял мятеж один из его младших «сыновей» (племянников) Борис, сын умершего в 1057 г. в Смоленске Вячеслава Ярославича, определенный еще Святославом на ближайший к Киеву, но малозначительный стол в Вышгороде.⁴ Воспользовавшись тем, что Всеволод выступил из Киева навстречу Изяславу, двинувшемуся с польским войском на Русь, Борис попытался завладеть Черниговом, на который после смерти Святослава претендовал сам Всеволод. Ему удалось захватить город и сесть на черниговском столе, но его княжение продолжалось только восемь дней. Владимир Всеволодович выгнал его из Чернигова,⁵ и он, как говорит летопись, «бежа Тмутороканю к Романови». Год спустя (в апреле 1078 г.) там же появился его брат Олег — третий сын Святослава Ярославича, чья судьба на многие годы оказалась связанной с этой окраиной Руси.

«Повесть временных лет» впервые упоминает Олега под 1076 г., когда он вместе со своим двоюродным братом Владимиром Всеволодовичем (Мономахом) по поручению отца ходил с войсками в Польшу и Чехию.⁶ В это время он, по-видимому, был князем Владимира Волынского, хотя свою политическую карьеру начал на Северо-Востоке наместником отца в ростовской земле,⁷ которую тот, став великим князем, получил от Всеволода в обмен на Чернигов. Ростов был дальней, но весьма престижной вотчиной, и направление туда Олега явно свидетельствует о признании Святославом военных и политических способностей третьего сына. С переводом на юг, на Волынь, Олег входил в мир большой киевской политики, однако внезапная смерть отца поставила его на место, соответствовавшее его реальному положению в родовой иерархии Рюриковичей. После примирения Изяслава и Всеволода он был лишен Владимира («из Володимеря выведен», как пишет о нем в своем «Поучении» Мономах⁸), а затем в качестве не то гостя, не то пленника оказался при дворе Всеволода в некогда родном Чернигове. Здесь на Пасху 1078 г. на Красном дворе между Всеволодом и Владимиром, с одной стороны, и Олегом — с другой, произошло объяснение, в котором фигурировали 300 гривен золота, публично переданные Владимиром отцу.⁹ Результатом этого объяснения стало то, что Олег вынужден был бежать по следам Бориса в Тмуторокань, откуда вернулся в Чернигов только через 16 лет. Чего хотел добиться от Олега Мономах, а именно он, по его же словам, был организатором встречи с Олегом, неясно. Однако с большой долей вероятности можно предположить, что Олег был уличен не только в связи с Борисом, но и в помощи ему. Как один из самых младших княжичей в роде, Борис никак не мог рассчитывать на стол в Чернигове, тем более при жизни детей Святослава. Мятеж Бориса был несомненно задуман как удар в спину Всеволоду, когда он шел на Волынь для сражения с Изяславом. В случае успеха Бориса против Всеволода на Волыни мог подняться и сидевший там Олег, и постоянно враждебные к старшим Ярославичам червенские князья, потомки Ростислава. Мир между Изяславом и Всеволодом смешал все карты. Бегство Бориса и Олега к Роману в Тмуторокань обнаружило и третьего участника заговора. О том, что заговор был, может свидетельствовать и следующее. После возвращения на киевский стол Всеволода уделы двух основных его исполнителей оказались в руках одного лица — сына Изяслава Ярополка: отец передал ему отобранный у Бориса Вышгород, а Всеволод присоединил принадлежавший Олегу Владимир.¹⁰

Появление в Тмуторокане Олега (он бежал из Чернигова 10 апреля 1078 г.) дало толчок началу открытых действий. В Тмуторокане Олега ждали и готовились, однако поднять в поход на Русь «тмутороканских козар» и касожских князей Роману, по-видимому, не удалось: на призыв к совместному выступлению откликнулись только половцы. Население Тмутороканя и его окрестностей, как показывает дальнейший ход событий, не желало втягиваться в междоусобицу, начатую Святославичами. Смерть Святослава давала им шанс освободиться от черниговской зависимости. К середине лета 1078 г. обстановка в Тмуторокане была уже такова, что Роман не смог покинуть город и присоединить свою дружину к дружинам Олега и Бориса, направлявшимся в сторону Чернигова.

В конце лета Олег и Борис с половцами подошли к Суле, основному рубежу русско-половецкого пограничья, куда из Чернигова выступил Всеволод.¹¹ Состоявшаяся 25 августа битва на речке Сожице (приток Сулы) привела к поражению Всеволода, в результате чего он вынужден был бежать в свой Переяславль, а оттуда идти в Киев на поклон к Изяславу. Черниговцы, видимо, полагавшие, что вокняжение в их городе Святославичей восстановит их старые отношения со степью и избавит от переяславцев, составлявших окружение Всеволода, не только приняли Олега и Бориса, но, как показали дальнейшие события, готовы были биться с их противником. Половцы, союзные Олегу и Борису, судя по соответствующей летописной статье, не были введены в черниговскую землю, их движение было остановлено на Суле и направлено в сторону принадлежащего Всеволоду Переяславля, куда на помощь отцу спешил из Смоленска Владимир. Олег и Борис во второй раз не смогли по достоинству оценить дипломатические способности Всеволода. Оторвавшись от основного массива союзных им половцев, они к началу октября оказались лицом к лицу с объединенными силами четырех князей — Изяслава, Всеволода, Владимира и Ярополка Изяславича. Попытка Олега предотвратить сражение и пойти на переговоры с дядьями не была поддержана Борисом. 3 октября на Нежатиной Ниве под Черниговом произошла битва, в которой пали великий князь Изяслав и Борис, сложивший свою голову, как полагал автор «Слова о полку Игореве», «за обиду Олгову». Кровь Изяслава и Бориса, как и кровь дружинников Всеволода, погибших на Сожице, были современниками поставлены в вину Олегу, и с этого времени за ним поползла растянувшаяся на столетия черная слава врага Руси — «Гориславича». Битву на Нежатиной Ниве он проиграл и вновь вынужден был бежать в Тмуторокань.

В Тмуторокане поражение Олега произвело, видимо, сильное впечатление. Из-под Чернигова он ушел «в мале дружине», половцы, судя по всему, не поддержали его. Летом следующего 1079 г. он предпринимает последнюю попытку заставить Всеволода уступить ему Чернигов. Но теперь на авансцену выдвигается Роман, который ведет половцев прямо на Переяславль. Сам же Олег, вероятнее всего, готовился в случае, если бы Роману удалось оттянуть к Переяславлю силы Всеволода и Владимира, вновь броситься на Чернигов. Однако и на этот раз он просчитался. Роман с половцами сумел дойти только до южной границы Переяславской земли, до города Воиня. Вышедший навстречу ему из Киева Всеволод (после гибели Изяслава он теперь законно занял великокняжеский стол) перекупил половцев, которые повернули назад в степи Приазовья. Вместе с ними вынужден был повернуть и Роман, но в Тмуторокань он не вернулся. Представители казарской общины города, которые по своему положению, вероятно, должны были сопровождать князя в походе, выдали его половцам, судя по всему, заранее подкупленным Всеволодом. Роман был убит и брошен в степи.¹² Когда известие об этом достигло Тмутороканя, в городе началось восстание. Возглавили его те же лица, которые участвовали в устранении Романа. Мы не знаем, сделал ли Олег какую-либо попытку объявить себя «архонтом Матархи» вместо брата, но нам абсолютно достоверно известно, что он был схвачен представителями античерниговской партии и как опасный пленник вывезен за пределы Тмутороканской земли — в Константинополь («А Олга емше козаре поточиша и за море Цесарюграду»).¹³ Полагать, что за этой акцией стояла Византия, вряд ли возможно.¹⁴ На рубеже 70—80-х годов XI в. империя переживала столь острый политический кризис, что вряд ли ее правительство могло в то время быть инициатором каких-то серьезных политических действий в Северном Причерноморье и на Кавказе. Другое дело, что оно не могло отказать в услуге своему старому и верному союзнику на Руси Всеволоду. Тот факт, что вслед за пленением и высылкой Олега в Тмуторокане сразу же появился «посадник» Всеволода Ратибор, очевидно, взявший в свои руки основные нити управления Тмутороканской землей, о чем свидетельствует довольно значительное количество его булл (свинцовых печатей), найденных на Тамани, в Крыму, на Балканах,¹⁵ кажется, прямо указывает на то, кто направлял тмутороканских козар в их борьбе со Святославичами.

Гибель Глеба Святославича в конце мая 1078 г. в Заволочье, на севере, убийство Романа в половецких степях и высылка Олега за пределы Руси избавили Всеволода на время от соперников, претендовавших на черниговское княжение, которое он передал своему сыну Мономаху, и одновременно укрепили его влияние на Черноморском побережье от Дуная до Кавказа. Под его контролем оказались теперь и основные участки торговых путей, шедших на Восток через степи, и морской путь из Днепра к Тмутороканю и оттуда на Дон и Волгу. Однако, посылая Ратибора в Тмуторокань, Всеволод совершил явный политический промах. Он не учел, что для «козарской» общины Тмутороканя неприемлема была не собственно зависимость от дальнего и все более удалявшегося Чернигова и его представителей Святославичей, а вообще любая политическая зависимость от далекой и чуждой силы. Именно этим, вероятнее всего, можно объяснить тот факт, что через год с небольшим после появления «посадника» в Тмуторокане его жители открыли ворота новым беглецам из Руси. Это были внук Ярослава Давыд Игоревич (сын младшего Ярославича, умершего в 1060 г. в Смоленске), у которого Всеволод отобрал Туров, и сын Ростислава Владимировича Володарь, сидевший до этого в Перемышле.¹⁶ Князья, по-видимому, без всякого сопротивления со стороны жителей города «яста» Ратибора и объявили себя правителями Тмутороканской земли. То, что уход Давыда и Володаря с родных мест на Северный Кавказ был единственным следствием ущемления их вотчинных прав и амбиций Ярополка Изяславича, которого поддерживал Всеволод, и то, что таким образом они выражали свой протест против великого князя, вполне понятно. Но то, что они местом своего пребывания, оказавшись в оппозиции к великокняжеской власти, избрали именно Тмуторокань, требует объяснения. Что привело их от Сана и Припяти к Киммерийскому Боспору и почему их принимают тмутороканцы, предпочитая законной власти, основанной на авторитете самого влиятельного и сильного правителя Руси? Конечно, Володарь для тмутороканцев был почти своим князем, как сын Ростислава, но чтобы уйти из Перемышля в Тмуторокань, он, несомненно, должен был быть уверен, что там помнят о его отце и знают его, что его примут и поддержат. Иными словами, для того, чтобы сдвинуть двух западнорусских князей с насиженных мест, их надо было специально подготовить, вовремя информировать о политических настроениях в Тмуторокане и даже проложить маршрут их пути. Кто это мог сделать и кто в этом был заинтересован? Думается, что это было делом тех купеческих корпораций, которые были фактическими хозяевами торгового пути, проходившего из Западной Европы через Южную Польшу, Прикарпатье, Волынь на Киев и далее на восток до Тмутороканя. Тмутороканские «козары», по-видимому, были связаны с этими корпорациями и экономически, и конфессионально. Через них они и выбрали себе после избавления от Святославичей новых князей, которые как потомки Ярослава вполне удовлетворяли честолюбие адыгского окружения, а как лица, не связанные с ближними политическими образованиями, лишенные средств и независимые, устраивали верхи «козарской» общины.

Ни Всеволод, ни тем более Давыд и Володарь, ни тмутороканская община не могли предполагать, как сложится судьба высланного «за море» Олега. Вполне возможно, что все рассчитывали, что он в Византии погибнет. Но Олег был не простым пленником, а племянником русского великого князя, женатого на дочери императора Константина IX Мономаха. По аналогии с ситуацией, сложившейся в 30-е годы XII в., когда Мстислав Владимирович (сын Владимира Мономаха) выслал в Константинополь пятерых полоцких князей с их семьями, можно предполагать, что ссылка Олега была предварительно оформлена каким-то дипломатическим протоколом и соответственно в Константинополе ему было определено какое-то содержание и назначена какая-то служба.¹⁷ Правда, в Константинополь он попал в весьма неудачное время. Вскоре после его появления в столице империи вспыхнул бунт варяго-русского корпуса (на рубеже 1079—1080 гг.).¹⁸ Знатный русский пленник, несомненно, так или иначе был с этим корпусом (по существу гвардией императора) связан. Можно с полным основанием предположить, что репрессии, обрушившиеся после подавления бунта на варяго-русов, в какой-то мере затронули и его. Как и другие выходцы из Руси, он, вероятнее всего, был выслан из столицы в провинцию. Во всяком случае, мы не имеем свидетельств о том, что «два лета и две зимы» он провел на острове Родос. Об этом упоминает черниговский игумен Даниил, совершивший в 1104—1106 гг. паломничество в Иерусалим, о котором он оставил записки.¹⁹ Правительственный переворот в Византии, приведший к падению императора Никифора III Вотаниата и приходу к власти новой династии Комнинов (март-апрель 1081 г.), видимо, отразился и на судьбе Олега. Комнины стремились открыть самый широкий доступ в армию и чиновничий аппарат империи способным и преданным им лицам не греческого происхождения и одновременно связать с империей социальные верхи соседних государств.²⁰ При дворе Комнинов Олег мог встретить не только земляков из Руси, но и кавказцев. Сам император Алексей I Комнин (1081—1118) был приемным сыном аланки по матери и грузинки по отцу императрицы Марии (жены Михаила VII Дуки, а после его низложения — Никифора III Вотаниата). Брат императора Исаак Комнин был женат на дочери царя Алании Дорголела Ирине, двоюродной сестре императрицы Марии.²¹ Их окружали родственники и слуги, вывезенные из Алании, Абхазии и Грузии. Возвращенный в Константинополь русский аристократ, чей род владел землями, соседними с Аланией и Абхазией, не мог затеряться в этой среде. Олег, видимо, обратил на себя внимание нового императора, следствием чего стал брак с представительницей одного из знатных византийских родов (в середине XII в. этот род дал патриарха Николая IV) Феофано Музалон.²² В 1083 г. вместе с женой он был отпущен на родину.

Однако Олег не появился в Поднепровье. Он высадился в Тмуторокане и, судя по последствиям его появления там, вполне определенно указанным летописью, высадился в сопровождении либо приданного ему императором отряда, либо набранной им в Константинополе дружины. Ту часть тмутороканской общины, которая попыталась воспрепятствовать занятию им города, он уничтожил («исече»), «седевших» на Тмутороканском столе Давыда и Володаря арестовал («я»).²³ Главный удар был нанесен им верхам античерниговской партии, «иже беша светници на убьенье брата его и на самого», как говорит летописец. В целом же тмутороканская община и город, по-видимому, не пострадали. Мало того, можно думать, что Олег сохранил и военную организацию, городское ополчение тмутороканских «козар». Мы имеем свидетельство, относящееся к 1095 г., ко времени, когда самого Олега не было в Тмуторокане, о действии дружины «козар» вместе с отрядами русских князей и торков у Кафы (Феодосия), где «козары» выступили против «корсунян» (т.е. населения городов Крымского побережья), напавших на русские корабли и ограбивших русских купцов, видимо, плывших в Тмуторокань.²⁴ Возвратившийся в Тмуторокань Олег, несомненно, понимал, чья рука занесла нож над ним и его братом, и отдавал себе отчет в том, что сил для открытой борьбы со Всеволодом у него еще нет. Он отпустил на Русь Давыда и Володаря, а сам остался в Тмуторокане. Но не исключено, что, отпуская их, Олег потребовал от них политического союза. Володарь, возвратившись на Волынь, немедля поднял братьев Ростиславичей на союзника Всеволода Ярополка Изяславича, княжившего в некогда принадлежавшем Олегу Владимире Волынском, который был одним из врагов Олега в битве на Нежатиной Ниве. Эта распря Ростиславичей с Ярополком закончилась в 1086 г. гибелью Ярополка.²⁵ Давыд нанес удар по торговым интересам Всеволода. В 1084 г. он напал на Олешье, главный перевалочный пункт в устье Днепра, через который проходили все грузы купцов-«гречников», шедшие из Киева в Константинополь, и «зая» и самих купцов, и их «именье». Захват Олешья был настолько чувствительным, что Всеволоду пришлось откупаться от Давыда: он дал Давыду в княженье Дорогобуж, а в дальнейшем, увидев со стороны Давыда стремление отойти от союза с Олегом, пожаловал и оставленный временно Ярополком Владимир Волынский.²⁶

Возвращение Олега в Тмуторокань обычно трактуется исследователями как ступень к переходу Тмутороканского княжества под протекторат империи.²⁷ Вряд ли можно сомневаться в том, что, отпуская Олега, Алексей Камнин рассчитывал на его верность и прежде всего думал об интересах своего собственного государства. Для Византии Тмуторокань был не только воротами на Восток — на Волгу, в Прикаспийские страны, на Северный Кавказ; через него всегда можно было держать в узде население Крымского побережья от Корсуни (Херсона) до Корчева (Боспора —Керчи); походы из Тмутороканя вглубь Поднепровья, совершенные в 1023 г. Мстиславом и в 1078 г. Олегом и Борисом, ярко продемонстрировали то, что его можно исключительно эффективно использовать и в политических играх с Киевом; наконец, все нараставшее давление на Константинополь печенегов внушало надежды на то, что Тмуторокань может быть использован для организации столкновения печенегов с половцами и вообще для распространения византийского влияния в половецких кочевьях. Однако, утвердив свою власть в Тмуторокане, Олег, по-видимому, не разрывая сложившихся отношений с империей, взял курс на осуществление старых идей тмутороканской общины о ее политической и экономической независимости. Только следуя этому курсу, он мог обеспечить, во-первых, стабильность своего правления и, во-вторых, накопление сил и средств, которые дали бы ему возможность со временем вновь начать борьбу за наследие Святослава.

Археологическое изучение средневековых слоев Таманского городища (собственно древнего Тмутороканя) позволило исследователям выявить общую тенденцию в развитии ремесленного производства и в торговом общении обитателей Тмутороканя в течение X, XI и XII столетий. Исключительно высокий уровень развития ремесла и торговли (по данным импорта), характеризующий экономику города в хазарский период (до 965 г.), в последней трети X в. значительно снижается,

и его новый подъем наступает только к началу XII в.²⁸ Имеются все основания думать, что этот подъем был подготовлен в годы пребывания Олега на тмутороканском столе.

Важнейшим свидетельством этого является факт возобновления Олегом чеканки собственной тмутороканской монеты. Первые тмутороканские монеты появились в конце X в. и представляли собой подражания милиарисиям Иоанна Цимисхия (969—976), в дальнейшем в течение XI в. тмутороканские князья чеканили монеты, подражавшие милиарисиям Василия II и Константина VIII (976—1025). Постепенно их достоинство и качество все более и более падали: от серебра перешли к биллону и от него к меди; уменьшался вес; в ничего не значащий орнамент вырождались греческие легенды.²⁹ Олег стал чеканить собственную монету и вернулся к серебру. И хотя его монеты подражали милиарисиям Михаила VII Дуки, на них вместо греческого «Κύριε βομυει» стояло русское «Господи помози» и крестное имя самого Олега — Михаил.³⁰ Очень существенно, что, подготовляя чеканку своих монет, т. е. задумывая денежную реформу, Олег не стал обращаться в Константинополь; монеты Олега по весу подобны не византийскому, а южнорусскому весовому номиналу, и штамп для них делал местный мастер, ориентировавшийся на русскую сфрагистику середины XI в., в частности на буллы брата Олега — Романа Святославича.³¹

Как показали небольшие раскопки, проведенные под Азовом у хут. Казачий Ерик, в годы пребывания Олега в Тмуторокане прочно обживается связанное с Тмутороканем устье Дона. Здесь при расчистке остатков одного из жилищ были найдены фрагменты изготовленного на гончарном круге кухонного горшка, имевшего на дне метку в виде зеркального отражения княжеской тамги Олега. Олег, следовательно, не только способствовал укреплению местной тмутороканской денежной торговой корпорации посредством введения новой денежной системы и защиты ее колоний на пути из Тмутороканя на Русь и на Волгу, но принял меры к возрождению в Тмуторокане ремесленного производства, в частности гончарного, которое стало, по-видимому, развиваться даже в системе княжеского хозяйства как одна из его доходных отраслей.³²

К периоду княжения в Тмуторокане Олега или, во всяком случае, к периоду, непосредственно следующему за ним, должно быть отнесено описание Тмутороканя в «Географии» сицилийца Абу Абдаллаха Мухаммада ал-Идриси, закончившего свой труд в 1153 г. По словам ал-Идриси, Тмуторокань (у него Матарха) — древний город, имеющий вокруг себя виноградники и возделанные поля. Он велик, в нем много жителей и густонаселенные кварталы. В нем имеются базары и бывают периодически устраиваемые торги. Для торговли сюда сходятся люди из соседних ближних и дальних стран. Пролив, по которому торговцы из Черного моря поднимаются до Тмутороканя, у ал-Идриси называется «река Русия» (или «Росия»).

Особо он останавливается на характеристике владетелей города. Ал-Идриси подчеркивает их знатность, силу, твердость, решительность, смелость и воинственность, которые проявляются в их «господстве над соседями».³³ Указание ал-Идриси на отношения владетелей города с соседями — единственное для рубежа ХІ-ХІІ вв. свидетельство об адыгском окружении Тмутороканя. Из него можно сделать вывод, что за время, прошедшее от княжения Ростислава до начала XII в., Тмуторокань не перестал быть политическим центром адыгов, а тмутороканские князья Рюриковичи — соверенами адыгов. Вместе с тем можно также сделать вывод и о том, что сохранение прежних вассальных отношений с русскими князьями не могло не тяготить адыгские племена и территориальные группы, и именно для подавления их стремления к отделению от Тмутороканя владетелям города были нужны решительность и твердость. Для них и своих подданных в городе, хазар и греков, Олег, как можно думать на основании одного не вполне ясного места в «Слове о полку Игореве», подобно своим предшественникам на тмутороканском столе, был носителем высшей, божественной власти — каганом, почему во время восстания 1079 г. пленившие его «козары» и сохранили ему жизнь.³⁴ Сам же Олег, укрепляя Тмутороканское государство, не переставал считать себя русским князем и, как свидетельствует титул его супруги Феофано, зафиксированный на двух ее печатях, всем другим титулам предпочитал титул «архонта Росии», каким, как известно, империя титуловала его врага — великого князя Всеволода, его двоюродных братьев Владимира Мономаха и Давыда Игоревича и, вероятно, других потомков Ярослава.³⁵

Укрепляя свое положение в Тмуторокане и вместе с тем стремясь укрепить влияние Тмутороканя в Стране адыгов, Олег не забывал о политическом значении церкви. В результате административных реформ, проведенных в церковной организации Алексеем Комнином и патриархом Евстратием (1081—1084), крымские архиепископии Херсона, Сугдеи и Боспора, издревле (с VII или VIII в.) входившие в одну епархию с Зихией, были от нее отделены. Теперь Тмуторокань (Таматарха или Матраха) стал абсолютно автономным церковным центром, независимым от греческого духовенства крымских городов. За ним по-прежнему сохранялась задача проповеди христианства среди адыгов, что подчеркивалось ее официальным наименованием — епархия «Матрахи и Зихии» (τα Μάτραχα ήτοι Ζιχία), но главное, что ее престол не был (как это будет позднее) перемещен вглубь страны адыгов и не был понижен в ранге архиепископии автокефальной, т. е. подчиненной только константинопольскому патриаршему престолу.³⁶ Олег воспользовался этим обстоятельством и во главе тмутороканской церкви поставил русского епископа, взяв его, вероятно, не без консультации с Никоном, который стал в 1078 г. игуменом, из монахов Киево-Печерского монастыря.³⁷ Возможно, этот епископ — Николай — был тем лицом, которое было оставлено Никоном на Тамани в созданном им монастыре Богородицы, филиации Печерского монастыря, когда Никон покидал Тмуторокань в 1078 г. Известно, что до 1088 г. (год смерти Никона) Николай, уже как глава тмутороканской церкви, посещал Киев. Следовательно, его поставление на архиепископский престол Тмутороканя произошло в пределах 1084 и 1088 гг. Какой ценой удалось Олегу добиться от Константинополя утверждения русского иерарха во главе одной из древнейших северопричерноморских кафедр, сказать трудно. Можно только предполагать, что Византия пошла на это, видя внешний полный разрыв Олега с Русью и веря в его абсолютную политическую лояльность.

Трудно представить, что визит в Киев столь высокого представителя тмутороканской церкви, каким был Николай, остался незамеченным великим князем и митрополитом. Николай в Киеве безусловно стремился выполнить какую-то возложенную на него миссию. Из «Жития Никиты Затворника» известно, что он встречался с Никоном, епископами Чернигова и Ростова, с видными деятелями Киево-Печерского монастыря.³⁸ Не затронуть во время бесед с ними судьбы Олега и его интересов на Руси он, разумеется, не мог. Можно предположить, что Николай пытался добиться примирения Всеволода и Олега. У В.Н. Татищева есть упоминание, правда, не подтверждаемое другими источниками, о том, что в 1088 г. Олег вместе со Святополком Изяславичем, Давыдом Игоревичем и Владимиром Мономахом ходил по поручению Всеволода «на ляхов».³⁹ К этому же году относится еще одно сообщение В.Н. Татищева, которое, казалось бы, может подтвердить аутентичность первого. В этом году к Олегу и его брату Ярославу, сидевшему в Муроме (старой вотчине Святославичей), обратились с жалобами на участившиеся по Оке и Волге разбои волжские булгары. Князья, как говорит источник, в связи с этими жалобами никаких мер не приняли, и тогда Муром и окружавшие его села булгары разграбили и сожгли.⁴⁰ Нападение булгар на Муром в 1088 г. «Повестью временных лет» подтверждается.⁴¹ Таким образом, если даже допустить, что Олег в 1088 г. сделал попытку примириться с великим князем и вновь появился на Руси, мы все равно должны признать, что условия для его возвращения на русское княжение были явно неблагоприятными.

«Повесть временных лет» говорит о выходе Олега из Тмутороканя только под 1094 г.⁴² Весной 1093 г. умер Всеволод. Новый старейшина русских князей Святополк Изяславич был разбит половцами и вынужден был заключить с ними мир, скрепив его своим браком с дочерью хана Тугоркана, одного из самых крупных владетелей степи. Мир с Русью позволил основному массиву поднепровских половцев двинуться на запад к границам Византии. Вместе с ними на Константинополь двигался бежавший из заключения в Херсоне самозванец, выдававший себя за сына императора Романа Диогена Льва, который предъявил свои права на византийский престол. В 1095 г. Лже-Лев Диоген (Девгеневич в русской летописи) с половцами Тугоркана подошел к Адрианополю.⁴³ На фоне этих событий появление под Черниговом, где уже шестнадцатый год «седел» Владимир Мономах, Олега с «Половечскою землею», вероятно, с кочевавшей в Подонье и на Северном Кавказе группой половецких ханов, не может выглядеть случайностью. Вспомним, что в это же время «корсуняне, напав, русские корабли разграбили и многое богатство побрали». Жалоба Святополка императору Алексею на действия «корсунян», как свидетельствуют материалы В.Н. Татищева, осталась без ответа.⁴⁴ Император, видимо, сам был инициатором разбоя «корсунян», можно думать, он же инспирировал поход Олега, который, несомненно, должен был оттянуть на себя внимание Святополка и его союзников — половцев Тугоркана. Восемь дней оборонялся в детинце Чернигова Владимир Мономах, но все-таки вынужден был уступить Олегу и с небольшим отрядом близких к нему людей был отпущен в Переяславль.⁴⁵ «И вдах брату отца его место, а сам идох на отця своего место...», — записал через многие годы после этой проигранной им битвы в своем «Поучении» с иезуитски притворным смирением Мономах.

С 1094 г. начинается новый период в жизни Олега — его отчаянная война с Мономахом, в результате которой он проиграл Чернигов и сохранил за собой на Руси только Муром и часть Черниговской земли, ставшую в дальнейшем обособленным Новгород-Северским княжеством. В 1115 г. Олег умер и был погребен рядом с отцом Святославом в соборе Спаса в том самом Чернигове, княжения в котором он добивался всю свою полную превратностей жизнь. Полагают, что после смерти Олега Тмуторокань вошел в состав империи.⁴⁶ Однако в течение всего двадцатилетия — от похода в 1094 г. на Чернигов до смерти — он, вероятнее всего, оставался ее совереном и, находясь на Руси, оберегал интересы общины и козарской торговой корпорации. Именно этим, можно думать, он привлек к себе иудейскую общину Киева, которая после смерти Святополка выступила на стороне киевского тысяцкого, добивавшегося возведения на великое княжение Олега или его брата Давыда.⁴⁷ У В.Н. Татищева Тмуторокань как владение русских князей в последний раз упоминается под 1127 г., причем связывается с именем младшего брата Олега Ярослава.⁴⁸ Вполне возможно, что Ярослав Святославич (или один из сыновей Олега) выполнял обязанности наместника Олега в Тмуторокане после 1094 г. и наследовал Тмуторокань после его смерти. К сожалению, к упоминаниям В.Н. Татищева о Тмуторокане приходится относиться с большой осторожностью, поскольку он локализовал Тмуторокань в бассейне Оки и отождествлял его в тексте своей «Истории» нередко с Муромом и Рязанью.

Княжение Олега Святославича в Тмуторокане несомненно является одним из наиболее ярких периодов истории адыго-русского политического образования, возникшего на Северном Кавказе на рубеже X—XI вв. Олег сумел в конце XI в. отстоять его независимость и способствовал его экономическому подъему, характеризующему развитие этого образования в течение следующего XII столетия.

Примечания

1. Повесть временных лет. Ч. 1. Текст и пер. / Подготовка текста Д.С. Лихачева, пер. с древнерусского Д.С. Лихачева и Б.А. Романова, под ред. В.П. Адриановой-Перетц. М.; Л., 1950. С. 115 (далее — ПВЛ).

2. Татищев В.Н. История Российская. В 7 т. Т. 2. М.; Л., 1963. С. 91—92; Васильевский В.Г. Два письма византийского императора Михаила VII Дуки к Всеволоду Ярославичу // Васильевский В.Г. Труды. Т. II. Вып. 1. СПб., 1909. С. 29—34.

3. ПВЛ. Ч. 1. С. 132.

4. Татищев В.Н. История Российская. Т. 2. С. 90. — В.Н. Татищев ошибочно причисляет Бориса к сыновьям Святослава.

5. Там же. С. 91. — Владимир Мономах в своем «Поучении» подтверждает в это время свой поход из Смоленска в Чернигов (ПВЛ. Ч. 1. С. 159).

6. ПВЛ. Ч. 1. С. 131.

7. Татищев В.Н. История Российская. Т. 2. С. 90.

8. ПВЛ. Ч. 1. С. 159.

9. Там же. С. 132, 159; Лихачев Д.С. Повесть временных лет. Историко-литературный очерк // ПВЛ. 4. 2. С. 442—443.

10. ПВЛ. Ч. 1. С. 132, 135.

11. Там же. С. 132.

12. Там же. С. 135.

13. Там же.

14. Так, в частности, полагают М.И. Артамонов и В.Т. Пашуто (см.: Артамонов М.И. История хазар. Л., 1962. С. 443; Пашуто В.Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968. С. 85).

15. Янин В.Л. О печатях Ратибора // Советская археология. 1960. № 2.

16. ПВЛ. Ч. 1. С. 135; Татищев В.Н. История Российская. Т. 2. С. 94.

17. Полное собрание русских летописей. Т. 2. СПб., 1908. С. 217—218; Т. 25. М.; Л., 1949. С. 31—32 (далее — ПСРЛ); Татищев В.Н. История Российская. Т. 2. С. 142.

18. Васильевский В.Г. Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе // Васильевский В.Г. Труды. Т. 1. СПб., 1908. С. 353—354.

19. Путешествие игумена Даниила ко Святой земле в начале XII в. СПб., 1864. С. 7.

20. История Византии. В 3 т. / Отв. ред. С.Д. Сказкин. Т. 2. М., 1967. С. 297—298.

21. Кузнецов В.А. Алания и Византия // Археология и традиционная этнография Северной Осетии / Отв. ред. В.А. Кузнецов. Орджоникидзе, 1985. С. 46—53.

22. Печати Феофано Музалон // Нумизматика и сфрагистика. 1965. Вып. 2. С. 76—90.

23. ПВЛ. Ч. 1. С. 135.

24. Татищев В.Н. История Российская. Т. 2. С. 103, 252.

25. ПВЛ. Ч. 1. С. 135—136.

26. Там же.; см.: Лихачев Д.С. Повесть временных лет... С. 413.

27. Пашуто В.Т. Внешняя политика Древней Руси. С. 87; Каждан А.П. Византийский податной сборщик на берегах Киммерийского Боспора в конце XII в. // Проблемы общественно-политической истории России и славянских стран / Отв. ред. В.И. Шунков. М., 1963. С. 93—101.

28. Плетнева С.А. Средневековая керамика Таманского городища // Керамика и стекло древней Тмутаракани / Отв. ред. Б.А. Рыбаков. М., 1963. С. 62—72; Макарова Т.И. Поливная керамика Таманского городища // Там же. С. 73—95; Щапова Ю.Л. Стеклянные изделия средневековой Тмуторокани // Там же. С. 124—125; Финогенова С.И. Поливная керамика из раскопок Таманского городища // Советская археология. 1987. № 2. С. 192—211.

29. Голенко К.В. Новые материалы к изучению таманских подражаний византийским монетам // Византийский временник. 1961. Т. 18. С. 216—225; Кропоткин В.В. Византийские монеты из Таматархи—Тмуторокани // Керамика и стекло древней Тмуторокани / Отв. ред. Б.А. Рыбаков. М., 1963. С. 175—185.

30. Спасский И.Г. Русская монетная система: Историко-нумизматический очерк. Л., 1970. С. 54; Кропоткин В.В., Макарова Т.П. Находка монеты Олега-Михаила в Корчеве // Советская археология. 1973. № 2. С. 250—254.

31. Молчанов А.А. 1) Еще раз о таманском бронзовом «брактеате» // Советская археология. 1982. № 3; 2) Тмутороканский чекан князя Олега-Михаила Святославича // Там же. 1982. № 1.

32. Гадло А.В. Поселение XI—XII вв. в дельте Дона // КСИА. 1964. Вып. 99. С. 40—45.

33. Недков Б. България и съседните и земли през XII век според «Географията» на Идриси. София, 1960. С. 101—103. — Очень существенно, что Б. Недков (прим. к с. 101) обратил внимание на то, что в старом издании А. Жобера, с которого делался французский, а затем русский перевод этого пассажа (см.: Рыбаков Б.А. Русские земли по карте Идриси 1154 г. // КСИИМК. 1952. Вып. 43. С. 18), имеется неточность: прочитано в рукописи имя владетеля Матрахи — Олу Абас, которого на самом деле в тексте нет.

34. Новосельцев А.П. К. вопросу об одном из древнейших титулов русского князя // История СССР. 1982. № 4. С. 150—159.

35. Янин В.Л. Актовые печати Древней Руси X—XV вв. Т. 1. М., 1970. С. 24—30.

36. Darrouzès J. Notitae episcopatuum ecclesiae Constantinopolitanae. Paris, 1981. P. 119—127, 346.

37. Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси Х-ХИ вв. СПб., 1913. С. 151—154.

38. Патерик Киево-Печерского монастыря // Памятники славяно-русской письменности / Под ред. Д.И. Абрамовича. Т. 2. СПб., 1911. С. 76, 91.

39. Татищев В.Н. История Российская. Т. 2. С. 96.

40. Там же. С. 95—96.

41. ПВЛ. Ч. 1. С. 137.

42. Там же. С. 148.

43. Пашуто В.Т. Внешняя политика Древней Руси. С. 117; Плетнева С.А. Половцы. М., 1990. С. 49—50.

44. Татищев В.Н. История Российская. Т. 2. С. 103.

45. ПВЛ. Ч. 1. С. 160.

46. Пашуто В.Т. Внешняя политика Древней Руси. С. 87; Litavrin G.G. A propos de Tmutorokan // Byzantion. 1965. Т. 25. P. 221—234.

47. Татищев В.Н. История Российская. Т. 2. С. 129.

48. Там же. С. 138—139.