Тмутороканское княжество при старших Ярославичах и Ростиславе

После сообщения под 1033 г. о смерти сына Мстислава Ефстафия, умершего, по версии В.Н. Татищева, в Тмуторокане, «Повесть временных лет» на протяжении длительного периода хранит о Тмутороканском княжестве молчание. Тмутороканская тема вновь появляется в ее тексте только под 1064 г. в статье, сообщающей о том, что в Тмуторокане произошел политический переворот, в результате которого был смещен и изгнан «седевший» там князь Глеб, сын черниговского князя Святослава Ярославича, и город захватил «бежавший» из Руси в Тмуторокань двоюродный брат Глеба Ростислав, сын правившего в Новгороде и умершего в 1052 г. Владимира Ярославича.¹ В статьях, приводимых под следующими 1065 и 1066 гг., эта тема получает развитие, а затем опять прерывается до известий о событиях, происходивших в 1077 г. Под 1065 г. рассказывается о походе Святослава Черниговского в Тмуторокань с целью вернуть тмутороканский стол сыну, а под 1066 г. о княжении в Тмуторокане Ростислава, которому удалось вторично изгнать Глеба и закрепиться на Тамани. Там же сообщается о том, что Ростислав был отравлен византийским чиновником («котопаном»), прибывшим к нему «с лестью», и говорится о казни, совершенной над ним жителями Корсуня.²

Как установлено исследователями русского летописания, статьи, повествующие о событиях, происходивших в 1064—1066 гг. в Тмуторокане, принадлежат перу того же автора, что и статьи, повествующие о пребывании в Тмуторокане Мстислава и его борьбе с Ярославом. Этим автором был Никон, один из основателей Киево-Печерского монастыря, а с 1078 по 1088 г. его игумен.³ Никон с весны 1061 до февраля 1067 г. (в переводе на современное летоисчисление), когда был отравлен Ростислав, жил в Тмуторокане и был очевидцем происходивших там событий. Мало того, вскоре после смерти Ростислава он был «умолен» жителями Тмутороканя, как рассказывается в Патерике Киево-Печерского монастыря, взять на себя ведение переговоров со Святославом о возвращении на тмутороканское княжение Глеба. Никон успешно выполнил эту миссию и вместе с Глебом вернулся на Тамань. В августе следующего 1068 г. он покидает Глеба и поселяется в своем родном Киево-Печерском монастыре. Однако в марте 1073 г. он был вынужден снова отправиться в Тмуторокань, где оставался до 1077 г.⁴

Близкое знакомство с внутренней жизнью Тмутороканского княжества и, судя по всему, активное в ней участие ставят Никона-летописца в положение особого свидетеля, а его кратким текстам, повествующим о событиях в Тмуторокане, придают значение в высшей степени достоверного источника. При этом особого внимания заслуживают его свидетельства относительно политической деятельности и личности Ростислава, князя-изгоя, о котором нигде, кроме статей, повествующих о его пребывании в Тмуторокане, в «Повести временных лет» и восходящих к ней летописях, нет больше никаких упоминаний.⁵

Вопреки своему явному расположению к Глебу, в правление которого он впервые появился в Тмуторокане и без содействия которого вряд ли сумел бы основать там свой монастырь, Никон дает яркую и лестную характеристику его сопернику Ростиславу. Если сравнить то, как в 1078 г. печерский летописец, продолжатель летописи Никона, писавший в период его игуменства и, несомненно, под его влиянием, характеризует Глеба, с тем, как характеризует Ростислава Никон, станут совершенно очевидными качества, которые позволили Ростиславу не только отобрать у Глеба Тмуторокань, но и прочно утвердиться в нем. Несмотря на то, что продолжатель Никона знал и об участии Глеба в ряде походов, и о его мужественном и коварном поведении во время мятежа в Новгороде в 1071 г., он не находит ни одного слова, чтобы отметить достоинства Глеба как князя-правителя и князя-воина.⁶ Глеб «милостив убогым и страннолюбив, тщанье имея к церквам, тепл на веру и кроток...» Ростислав же, по словам Никона, в первую очередь «мужь добръ» и «ратен».

Как можно заключить из летописных текстов, повествующих о событиях 1064—1067 гг., и Киево-Печерского патерика, Тмуторокань в начале 60-х годов XI в. и потомками Ярослава, и обитателями самого Тмутороканя считался областью, находящейся в вассальной зависимости от князей Чернигова наряду с Муромом, некогда уступленным Ярославом Мстиславу, и другими восточными окраинами Руси.⁷ Это обстоятельство дает возможность предположить, что за те десятилетия, которые прошли со времени объединения под рукой Мстислава тмутороканского и черниговского уделов,⁸ в Прикубанье не произошло заметных политических изменений. Местная адыгская династия за эти десятилетия не возродилась, население города Тмутороканя и связанные с ним территориальные группы и общины не разорвали сложившихся в годы княжения в Тмуторокане Мстислава связей с русской княжеской династией и Русским государством. В этом отношении весьма показательно то, что после смерти Ростислава вопрос о замещении княжеского стола решают сами тмутороканцы (Никон, по словам Патерика, «умолен бысть от людей тех»), и решают его однозначно в пользу представителя черниговского дома. Святослав же смотрит на Тмуторокань как на один из уделов своей огромной вотчины. Этим объясняется и его поход на Тмуторокань в 1065 г. для возвращения Глеба на тмутороканский стол после переворота, совершенного Ростиславом, и уступка миссии Никона в 1067 г., когда Глеб вновь был отправлен им, несмотря на позор вторичного изгнания, княжить в Тмуторокань, и, наконец, отзыв в 1068 или 1069 г. непопулярного, видимо, в Тмуторокане Глеба на Русь и направление им на княжение туда другого своего сына — Романа.⁹

Святослав, как можно с достаточным основанием предполагать, стал совереном Тмутороканя около 1054 г., когда после смерти Ярослава, в соответствии с его завещанием, он перешел со стола Владимира Волынского в Чернигов. Видимо, тогда же в качестве своего наместника в Тмуторокань он направил Глеба, которому в это время было не более 9 или 10 лет (Святославу в 1054 г. шел двадцать седьмой год).¹⁰ К 1064 г. Глеб, таким образом, был для Тмутороканской области уже не чужаком, а ее вскормленником, по существу «собственным» князем. Настойчивые усилия, предпринимаемые Святославом с целью удержать Тмуторокань за Глебом, прямо подтверждают это. Однако переворот, совершенный в 1064 г. Ростиславом, и утверждение его на тмутороканском княжении, с чем, судя по развитию событий, на какое-то время вынужден был смириться Святослав, позволяют полагать, что в начале 60-х годов XI в. в Тмуторокане сформировалась партия, не довольная зависимостью от Чернигова. Ростислав, согласно Никоновской летописи, «бежа Тмутороканю... из Новагорода»¹¹ и, несмотря на то, что вместе с ним в Тмуторокань пришли два знатных новгородца Порей и Вышата, которые, несомненно, как и Ростислав, привели туда свои дружины, вряд ли обладал значительной военной силой. Без поддержки изнутри Тмутороканя изгнать Глеба, выстоять против Святослава, бросившегося спасать сына («Иде Святослав на Ростислава к Тмутороканю. Ростислав же отсутпи кроме из града, не убоявъся его, но не хотя противу стрыеви своему оружья взяти»¹²), вторично изгнать Глеба и утвердиться там настолько прочно, что его, по словам Никона, «убоявшеся грьцы», Ростислав, разумеется, не мог. Внезапная смерть Ростислава, видимо, смешала все замыслы античерниговской партии.¹³ Тмутороканю пришлось вновь принимать Глеба, а затем в течение более десяти лет терпеть княжение «красного Романови Святославича» (так называет Романа «Слово о полку Игореве»), которого удалось устранить только в 1079 г. при помощи союзных ему половцев.¹⁴ Ростислав, захвативший Тмуторокань у ее соверена и недолго ею управлявший, был погребен жителями города в церкви Богородицы, в том храме, который возвел Мстислав в память о своей победе над касогами; тело же Романа, «законного» князя, было оставлено в Диком поле без погребения, о чем с горечью говорит продолжатель Никона: «Суть кости его и до селе лежаче тамо, сына Святославля, внука Ярославля».¹⁵

В материалах В.Н. Татищева, восходящих, по всей вероятности, к Новгородско-Северскому своду 30-х годов XV в., включавшему значительное количество известий, не вошедших в «Повесть временных лет» (или сознательно изъятых из нее при переработках ее текста во втором десятилетии XII в.), имеются сведения, позволяющие представить в общих чертах дотмутороканский период жизни Ростислава и таким образом попытаться выявить причины, приведшие его в Тмуторокань, где он не только нашел приют, но и оказался во главе не довольных Черниговом сил. Согласно этим материалам, Ростислав, родившийся в 1038 г. в Новгороде, провел там все свое детство, находясь при дворе отца, старшего из сыновей Ярослава — Владимира.¹⁶ В Новгороде Ростислав правил и после смерти Владимира, по-видимому, до 1055 г., когда Новгород был отобран у него Изяславом, ставшим после смерти Ярослава в 1054 г. князем Киева и старейшиной русских князей.¹⁷ Тогда же, видимо, были отобраны у него Ростов и Суздаль, которые были приданы ему Ярославом после смерти Владимира. В Новгороде Изяслав стал жить сам, поручив управление Новгородской землей дальнему родственнику Ярославичей Остромиру, внуку Добрыни, знаменитого дяди Владимира Святославича, а Ростов и Суздаль передал следующему после него по старшинству брату Святославу.¹⁸ В качестве компенсации за отобранные владения Изяслав дал в 1057 г. Ростиславу Владимир Волынский и прилегающую к Волыни Червенскую землю, расположенную в северном Прикарпатье, которые до этого, по завещанию Ярослава, принадлежали младшему из Ярославичей Игорю, переведенному в том же году на ставший вакантным более высокий стол в Смоленске.¹⁹ Посадив Ростислава на Волыни, Изяслав тем самым закрепил за ним лен, соответствовавший его положению в иерархической системе рода Рюриковичей, и лишил того особого положения, в котором он находился при жизни деда, будучи князем Новгорода и всей Северо-Восточной Руси.

До 1060 г. Ростислав, по-видимому, вынужден был мириться со своим новым положением. На Волыни он женился на венгерской принцессе, и здесь у него родились три сына, за которыми он закрепил часть земель своего нового лена.²⁰ Однако мысль о возвращении в Новгород, судя по всему, его не оставляла. Вряд ли случайно своему старшему сыну он дал здесь имя Рюрик, явно указывающее на стойкое сохранение у него пиетета к той новгородской среде, в которой циркулировали предания о легендарном основателе русской княжеской династии, и на определенные надежды в конце концов встать во главе этой династии, на что как старший внук Ярослава он безусловно имел все права.²¹ В 1061 г. Ростислав, как свидетельствует Тверской сборник, вновь появился в Новгороде, где к этому времени Изяслав уже посадил наместником своего старшего сына Мстислава.²² Правление в Новгороде Мстислава, по-видимому, вызвало в среде новгородцев неудовольствие: Мстислав, как можно судить по его расправе с киевлянами в 1069 г., был человеком злобным, жестоким и несправедливым.²³ Как развивались события в Новгороде, когда появился там Ростислав, мы не знаем, но то, что он и его сторонники потерпели поражение, нам хорошо известно. Бежавшие в Тмуторокань вместе с Ростиславом Порей и Вышата принадлежали к высшему слою русской военной аристократии того времени. О Порее продолжатель Никона вспоминает вновь под 1078 г., называя его среди знатнейших воевод Всеволода, павших в битве с половцами на Сожице.²⁴ Вышата был сыном новгородского посадника Остромира;²⁵ в 1043 г. он по поручению Ярослава выполнял обязанности воеводы во время похода отца Ростислава Владимира на Константинополь.²⁶ Участие этих лиц в попытке Ростислава вернуть себе Новгородский стол свидетельствует о том, что в Новгороде ожидали его возвращения и готовились оказать ему действенную помощь.

Выступление Ростислава против Мстислава Изяславича, опиравшегося на поддержку новгородского патрициата, было первым посягательством на порядок распределения столов и уделов, установленный старшими Ярославичами в 1054 г., и прямым нарушением соверенных прав Изяслава как старейшины княжеского рода. Не могло не затронуть оно и владевшего северо-восточными окраинами Руси, некогда принадлежавшими Ростиславу, Святослава. Ростислав, как можно думать, был единодушно осужден всеми представителями рода Рюриковичей и лишен своего лена. Семья Ростислава, согласно материалам, которыми располагал В.Н. Татищев, была арестована Изяславом.²⁷ На Руси Ростислава ожидала теперь такая же участь, какая постигла полоцкого князя Всеслава Брячиславича, в 1065 г. вслед за Ростиславом посягнувшего на установленный Ярославичами порядок и также совершившего поход на Новгород.²⁸ В этих условиях у Ростислава, видимо, и возникла мысль нанести удар по триумвирату старших Ярославичей с юга, превратив Тмуторокань, как это сделал в свое время Мстислав, в опорный пункт, где можно было бы временно укрыться, а затем, собрав средства и силы, вновь двинуться на Русь. Нельзя исключить и того, что мысль об использовании в качестве базы Тмутороканя была подсказана Вышатой, который после неудачи, постигшей войско Владимира Ярославича, три года провел в византийском плену и, очевидно, был достаточно хорошо осведомлен о политической ситуации в Причерноморье. Можно думать, что на решение Ростислава двинуться к Тмутороканю повлияли и предания о походах из Новгорода на Царьград, Корсунь и Корчев, следы которых новгородские и верхневолжские письменные памятники фиксируют еще в XV—XVII вв.²⁹

Мы не знаем, как долго удалось Ростиславу удержаться в Новгороде, когда и где он впервые вступил в контакт с представителями тмутороканской общины, какими путями он и его спутники пробирались из Новгорода в Тмуторокань. Но мы с полным основанием можем предполагать, что после попытки восстать против старших Ярославичей днепровский путь был для него закрыт и ему пришлось идти на юг древним восточным путем — по Волге, через переволоку и Дон. На Дону в это время еще существовали отдельные русские поселения, связанные с Тмутороканем (Белая Вежа на месте хазарского Саркела; поселение на Казачьем Ерике в дельте Дона³⁰), на которые выходили степные дороги, ведшие из Руси на восток, и от которых начинались дороги через предкавказские степи в Аланию.³¹ Появление здесь Ростислава не могло остаться незамеченным в Тмуторокане, и, следовательно, у жителей Тмутороканя было время для выбора: подготовиться к обороне, сплотившись вокруг своего вскормленника Глеба или, напротив, восстать против Глеба, открыв ворота Ростиславу. Тмутороканцы, как свидетельствует Никон, выбрали последнее: они не только приняли Ростислава, но и сохранили преданность ему во время карательной экспедиции, предпринятой Святославом.

Важнейшим памятником, дающим ключ к пониманию политики Ростислава как тмутороканского князя (и соответственно той группы жителей Тмутороканя, которая его принимала и поддерживала в противовес черниговскому ставленнику Глебу), является опубликованная впервые в 1941 г. румынским историком Н. Бэнеску свинцовая печать (булла), содержащая его христианское имя —Михаил и титул — «архонт Матрахи, Зихии и всей Хазарии» (Κ[ύρι]ε β[οη] υ[ει] Μιχαήλ άρχωντ[ι] Ματράχ[ων] Ζιχίας χαί πάσης [Χ]αβαρίας). Эту печать ряд исследователей приписывает Олегу Святославичу, также носившему имя Михаил, который в 1079 г. сменил на тмутороканском столе своего брата Романа. Однако против такой атрибуции говорит тот факт, что на двух известных науке печатях супруги Олега Феофано обозначен другой титул — «архоитесса Росии», свидетельствующий о том, что и Олег должен был именоваться не иначе, как «архонт Росии». Сфрагистике известна целая серия печатей с этим титулом (матери Владимира Мономаха Марии, его отца Всеволода-Андрея Ярославича, Давида Игоревича), и все они датируются временем не ранее последней четверти XI в.³² Титул, обозначенный на печати Ростислава-Михаила, — явление уникальное в русско-византийской сфрагистике. Этим титулом засвидетельствована не только сложившаяся еще на рубеже 10—20-х годов политическая реальность — объединение «Тмутороканского острова» (Матраха) с окружающей его касожской периферией (Зихия), но и политическая программа нового правителя Тмутороканя: его стремление к установлению тмутороканской гегемонии над территорией всего восточноевропейского Юго-Востока, некогда объединенного Хазарским каганатом, включая Северный Кавказ, Нижнее Поволжье, Подонье и Восточный Крым. Византийцы в XI в. Хазарией называли только Крым, владелец печати определением «всей» (πάσης) подчеркивает, что он претендует на территорию Хазарии не в этом современном и узком ее понимании, а в другом — древнем и широком. В свой титул «архонт всей Хазарии» он вкладывает, таким образом, значение «каган», как именовались верховные правители Хазарской державы, разгромленной предком Ростислава Святославом ровно за сто лет до его вокняжения в Тмуторокане. Одновременно этим титулом он подчеркивает, видимо, также и свое особое положение в роде Рюриковичей как старший прямой потомок Владимира и Ярослава, которых современники сопоставляли с правителями Хазарии и в торжественных случаях величали каганами.³³

Краткий текст Никона, повествующий о недолгом княжении Ростислава в Тмуторокане, по своему смыслу почти полностью соответствует тому, что рассказывает о себе в титулатуре, приведенной на легенде его печати, сам Ростислав. «Ростиславу сущю Тмутороканя и емлющю дань у касог и у инех стран», — говорит о нем Никон, добавляя к этому, что «сего же убоявшеся грьцы». В конкретной ситуации 1065—1066 гг. «инеми странами», с которых мог взимать дань Ростислав, будучи князем (архонтом) Тмутороканя и Страны адыгов (касогов, Зихии), следует считать именно области древней Хазарии, лежавшие к востоку от Нижнего Прикубанья в глубине Северного Кавказа. Зависимость от Ростислава Боспора (Корчева) и прилежащих к нему земель Восточного Крыма представляется в это время весьма сомнительной, несмотря на то, что надпись Тмутороканского камня, сделанная сменившим Ростислава Глебом зимой 1067—1068 гг., казалось бы, дает основание для такого вывода.³⁴ На рубеже 50—60-х годов XI в. Византия значительно усиливает свои позиции в Крыму, о чем вполне определенно свидетельствует строительная надпись «стратига Херсона и Сугдеи» Льва Алиатта, датированная 1059 г. Боспор в это время, по-видимому, также получает своего стратига.³⁵ Именно на фоне расширения византийского присутствия в Крыму, вероятнее всего, и следует искать причины, побудившие правительство империи направить в Тмуторокань к Ростиславу «с лестью» посла, который в ходе своей миссии, несмотря на благоприятный прием, оказанный ему правителем Тмутороканя («Оному же пришедщю к Ростиславу и вврившюся ему, чтяшеть и Ростислав»), видимо, не нашел другого пути к решению поставленных перед ним политических задач, кроме самого крайнего — убийства князя. Надпись Глеба, текст которой говорит об измерении им расстояния между Тмутороканем и Корчевом, — это, скорее всего, не констатация ситуации, сложившейся на берегах Керченского пролива в период правления его удачливого соперника в борьбе за тмутороканский стол, а своеобразная реляция о попытке Глеба закрепить за Тмутороканем западный берег пролива, иными словами, сделать то, чего империя ожидала от Ростислава, зная воинственность и далеко идущие амбиции последнего. Удобным поводом для этой акции вполне могло стать восстание, вспыхнувшее в Херсоне (Корсуни) сразу же после смерти Ростислава, которое, по вполне обоснованному предположению А.Л. Якобсона, было направлено против центрального правительства Византии, чьим представителем являлся отравитель Ростислава «котопан».³⁶ Начатое в 1067 г., это восстание продолжалось, по всей вероятности, до середины 70-х годов XI в., когда, по материалам В.Н. Татищева, против «корсунян» выступили войска, посланные по просьбе императора Михаила VII Дуки сидевшим в то время в Киеве Святославом. Во главе войск стояли Глеб Святославич, в то время занимавший переяславский стол, и Владимир Всеволодович, будущий Мономах.³⁷

В.Н. Татищев расширяет сохранившуюся в «Повести временных лет» характеристику правления Ростислава в Тмуторокане, включая в число его данников также и «яс», т.е. алан. На чем основывается В.Н. Татищев — неясно, но это добавление к каноническому тексту «Повести временных лет» (Лаврентьевская и Ипатьевская летописи) вряд ли было домыслом самого В.Н. Татищева, который, как известно, не сумел правильно локализовать Тмуторокань и испытывал значительные затруднения, комментируя тексты, упоминающие загадочных для него касогов и ясов.³⁸ Ростислав, претендуя на «всю Хазарию», надо думать, не исключал также и ясские земли, составлявшие некогда значительную долю вассальных территорий каганата. При этом он вполне обоснованно мог опираться на традицию взаимоотношений Руси и ясов, возникшую во время похода в Хазарию Святослава («и ясы победи») и укрепившуюся в период правления в Тмуторокане Евстафия Мстиславича.

Именно на период княжения последнего приходится известие Никоновской летописи о походе Ярослава на ясов, подтверждаемое и дополняемое материалами В.Н. Татищева.³⁹ Согласно версии В.Н. Татищева, Ярослав не только победил ясов, но и привел в Поднепровье ясский полон, который расселил к югу от Киева по Роси. Этот поход, датируемый 1029 г., несомненно, мог быть предпринят только по согласованию с Мстиславом, за которым в 1026 г. было признано право полного соверенитета в восточной части Руси. Совместный поход обоих братьев через год (в 1031 г.) на Польшу и Червенские города, ставший кульминацией восторжествовавших на Руси после многих лет усобиц и мятежей мира и «братолюбьства», подтверждает это. Полон, приведенный из Польши, братья разделили, причем Ярослав поселил свою часть опять же на Роси, а Мстислав свою — «около Чернигова», где, как можно полагать на основании сличения текстов, повествующих об этих походах, была им размещена также и его часть ясского полона.⁴⁰ Поводом для похода 1029 г. могли быть, как справедливо предполагал В.В. Мавродин, события, нашедшие отражение в одном из адыгских преданий, изложение которого проводит Ш.-Б. Ногмов. Это предание говорит, что «спустя несколько лет» после поединка Мстислава с Редедей адыги попытались «завоевать тамтаракайскую (т.е. тмутороканскую. — А.Г.) землю» и призвали на помощь себе «оссов» (т.е. ясов-алан), которые дали им войско численностью «до 6000 отборных людей». Адыги и оссы, говорит предание, одержали победу и, разорив «область Тамтаракайскую», разошлись по своим селениям («возвратились в отечество»).⁴¹ И, разумеется, нет ничего невероятного в том, что после ухода в 1023 г. на Русь Мстислава с верными ему дружинами хазар и касогов на периферии «Тмутороканского острова» могло вспыхнуть восстание, поддержанное отрядами соседних адыгов и издревле стремившихся выйти через их земли к морю алан,⁴² которое Мстиславу пришлось подавлять с помощью старшего брата. Поход Святослава Ярославича, совершенный в 1065 г. на помощь Глебу, изгнанному Ростиславом, прямо свидетельствует о том, что в экстренных ситуациях в интересующую нас эпоху Прикубанье могло достигаться военными отрядами, имевшими свою базу в Поднепровье, несмотря на наличие кочевников в причерноморской степи, относительно легко и оперативно.

Дербендская хроника «Тарих ал-Баб» («Тарих Баб ал-абваб») косвенно подтверждает свидетельства Никоновской летописи и материалов В.Н. Татищева о походе русских князей в 1029 г. в Предкавказье. Согласно этой хронике, в следующем за походом 1030 г. значительный отряд русов (около 4000 человек) напал на Ширван, подойдя на кораблях, а следовательно, пройдя по Хазарскому пути, к побережью Кавказа в районе Бакуйа (Баку).⁴³ В 1031 г. в том же районе попытался высадиться еще один отряд русов.⁴⁴ В 1032 г. русы, теперь уже соединившиеся с аланами, через горы проходят в Ширван и также через горы пытаются вернуться на Северный Кавказ с огромной, по словам источника, добычей, «живой и неодушевленной».⁴⁵ Наконец, в 1033 г. объединенные силы русов и алан, возглавляемые «властителем алан», нападают на лежащую между землями Дербента и Сариром (Горный Дагестан) область Карах.⁴⁶ Все эти факты определенно говорят о том, что в 1029—1030 гг. значительные русские дружины сконцентрировались в Тмуторокане или прилежащих к ней западных районах Северного Кавказа, откуда часть их пошла на восток водным путем, а часть — по суше, что неизбежно заставило последних соединиться с дружинами аланских воинов, открывшими для них горные дороги в Закавказье. Таким образом, в 1029 г. повторилась хорошо знакомая по истории русских походов в Причерноморье и на Константинополь ситуация: набранные для совершения большого военного предприятия силы после его завершения (удачного или неудачного) рассредоточивались, причем часть дружин, наиболее тесно связанная с Поднепровской Русью, возвращалась в Киев, а остальные уходили искать счастья в Прикаспийские страны, Византию, Средизменоморье.

Память о походе Ярослава в 1029 г. на Северный Кавказ вряд ли к началу 60-х годов XI в., когда появился там Ростислав, изгладилась у жителей Тмутороканя. Для них «дань», взимаемая их князем с «инех стран», среди которых могли быть какие-то более или менее значительные части Алании, была такой же реальностью, как и «дань» (вернее, подать), взимаемая с касогов. Однако политическая ситуация, сложившаяся на Северном Кавказе к началу 60-х годов XI в., была такова, что никаких существенных форм вассальной зависимости алан, Аланского царства, от Тмутороканя мы для этого времени предполагать не можем. Это было время крупнейшего правителя средневекового Аланского государства Дорголела («великий царь осов Дорголел», по «Картлис цховреба»), союзника Византии и Грузии, родственника императора Михаила VII Дуки (1071—1078) и грузино-абхазского царя Баграта IV (1027—1072).⁴⁷ В 1062 и в 1065 гг. Дорголел вместе с грузинскими войсками совершил опустошительные вторжения в восточный Азербайджан (Арран), управлявшийся с конца X в. курдской династией Шадцадидов. Усиление Алании, особенно западной ее части, несомненно, находившейся под контролем Дорголела, не могло не беспокоить население Тмутороканя, и поэтому авансы, которые давал ему Ростислав, именуя себя архонтом «всей Хазарии», разумеется, находили отзвук. С другой стороны, появление Ростислава на Северном Кавказе и поддержка, оказанная ему тмутороканцами, не могли остаться без внимания со стороны Алании. Касожско-Тмутороканское объединение, возглавляемое Ростиславом, становилось серьезной угрозой для продолжения совместных грузино-аланских вторжений на подвластные мусульманским правителям земли Закавказья. В связи с этим нельзя пройти мимо известия «Картлис цховреба» о свидании Дорголела с Багратом IV, которое по просьбе Дорголела состоялось после похода алан и грузин на Гянджу (Арран), вероятнее всего, летом 1066 г.⁴⁸ При этой встрече Дорголел, разумеется, не мог не затронуть политических вопросов; не оставил без внимания политическую ситуацию, возникшую на Северном Кавказе в связи с появлением там Ростислава, также и Баграт. К этой встрече, можно думать, тянется одна из нитей того заговора против Ростислава, исполнителем которого стал византийский «котопан». Стабильность Алании, державшей в своих руках кавказские перевалы и обладавшей значительным военным потенциалом, в течение многих веков была фундаментом всей византийской политики на Кавказе. Угроза этой стабильности должна была напугать империю не меньше, чем угроза потери ее позиций в Таврике. Не претендовавшие на возрождение Хазарской империи с центром в Тмуторокане сыновья Святослава Черниговского не волновали так Константинополь, как взволновал его Ростислав. Со старшими Ярославичами, Святославом, а тем более с Изяславом и Всеволодом, в центре интересов которых были Киев и русские земли, Византия могла всегда договориться. Ростислав же был изгоем, и поэтому его приходилось особенно опасаться, так как действия его были непредсказуемы.

Что же привлекало в Ростиславе тмутороканскую общину и связанное с нею касожское окружение Тмутороканя, кроме его личных качеств («добль, ратен, взрастомь же леп и красен лицем, и милостив убогым»)? Почему в 1081 г. Тмуторокань так же, как в 1064 г. Ростиславу, открыл свои ворота его сыну Володарю Ростиславичу, скинув присланного от великого князя Всеволода Ярославича «посадника» Ратибора? Чего стремилось достичь Касожско-Тмутороканское объединение, противопоставляя династическую линию, восходящую к Владимиру Ярославичу, династической линии, восходящей к Святославу?

Для того чтобы ответить на эти вопросы, необходимо остановиться на том историческом фоне, который определял жизнь Тмутороканя начиная с середины XI в. На этом фоне очевидна все более нараставшая опасность вслед за относительной политической независимостью, которой пользовался до этого Тмуторокань и тяготевшие к нему касожские группы, утратить и свое положение средоточия торговых путей, соединявших Поволжье и Прикаспийские страны с Византией и Средиземноморьем. В середине XI в. византийские чиновники вновь отстраивают страну и укрепляют Херсон, административно объединяя его с Сугдеей, и тем самым берут в свои руки контроль за каботажным плаванием из Руси, из Днепровского устья в Керченский пролив.⁴⁹ Византия начинает серьезно угрожать интересам Тмутороканя и с юга. В 1033 г. она приобретает у вдовы абхазского правителя Георгия I Альды Анакопию (Новый Афон), старый центр Абхазского царства, и получает опору для влияния на южные группы адыгов и контроль за каботажным плаванием вдоль северо-западного побережья Кавказа.⁵⁰ На востоке Аланское царство достигает наивысшей точки своего развития и устанавливает тесные связи с Грузией и Византией, по существу перекрывая дороги, ведущие через Центральный и Западный Кавказ.⁵¹ Наконец, на севере появление половцев (1055 г.) становится прямой угрозой существованию столь важного для Тмутороканя Волго-Донского пути и столь необходимой связи с Поднепровским Левобережьем и Подоньем. В этих новых политических условиях Тмутороканю нужен был независимый правитель, обладавший и безупречной генеалогией, и сильной рукой, такой правитель, который способствовал бы сохранению внутри городской общины ее материальных ресурсов — доходов от торговли и даней, поступавших от касогов и «инех стран». Верхи города больше не могли мириться с зависимостью от Чернигова и утечкой в далекое Поднепровье части городских богатств, тем более, что с каждым десятилетием черниговские князья все активнее включались в междоусобную борьбу на Руси и все меньше дорожили своей далекой тмутороканской вотчиной. На этом фоне политическая программа Ростислава, созвучная помыслам и чаяниям тмутороканских хазар, не могла не найти у них поддержки. С 1064 г. в Тмуторокане начинается серия античерниговских восстаний. В 1079 г. тмутороканские хазары испирируют убийство Романа Святославича и передают Византии плененного ими Олега. В 1081 г. они принимают на княжение Володаря Ростиславича и его дядю Давыда Игоревича. В 1083 г. выступают против вернувшегося из заточения Олега Святославича.⁵² Возвращение Олега хотя и положило конец существованию античерниговской партии («козар»), но не изменило ее общий курс. Олег принял его, и это помогло не только ему самому в течение десятилетия удержаться в Тмуторокане, но и передать ее младшим братьям.

Итак, разбор кратких летописных известий о событиях, произошедших в 1064—1067 гг. в Тмуторокане, дает нам возможность определить следующий после объединения в одном политическом образовании с Тмутороканем этап истории адыгской средневековой общности.⁵³ Этот этап, реконструируемый в основном с помощью анализа политической истории Тмутороканя, характеризуется стремлением населения Северо-Западного Кавказа, не порывая с русской княжеской династией, восстановить политическую независимость, придав новому образованию облик разрушенной в 965 г. Хазарской империи, около трехсот лет объединявшей народы и племена юго-востока Восточной Европы. Осуществить в 60-е годы IX в. населению Северо-Западного Кавказа это стремление не удалось. Вмешательство Византии в самом начале остановило процесс создания нового государственного образования и тем самым навсегда покончило с иллюзиями тмутороканских хазар (козар) о возможности восстановления древнего каганата.

Примечания

1. Повесть временных лет. Ч. 1. М.; Л., 1950. С. 110 (далее — ПВЛ); Лосский К. Ростислав Владимирович // Русский биографический словарь. Т. 17. Пг., 1918. С. 169.

2. ПВЛ. Ч. 1. С. 110—111.

3. Лихачев Д.С. Повесть временных лет. Историко-литературный очерк // ПВЛ. Ч. 2. С. 57—58, 88—95.

4. Там же. С. 84—87; Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X—XII вв. СПб., 1913. С. 176—181, 209—212.

5. Значительными материалами о Ростиславе, по-видимому, располагали независимые от «Повести временных лет» Новгородские летописи. Следы этих материалов сохранились в Тверском сборнике, памятнике XVI в., и в «Истории Российской» В.Н. Татищева.

6. ПВЛ. Ч. 1. С. 132.

7. Об уступке Мстиславу Мурома см.: Татищев В.Н. История Российская. В 7 т. Т. 2. М.; Л., 1963. С. 76.

8. У В.Н. Татищева тмутороканским княжением названы все владения Мстислава («По нем принял власть княжения Тмутороканского Ярослав...» (см.: Там же. С. 77). В «Повести временных лет» о наследовании Ярославом владений Мстислава сказано: «Посемь же перея власть его всю Ярослав...» (ПВЛ. Ч. 1. С. 101).

9. О том, что Глеб в 1069 г. уже был в Новгороде, свидетельствует Синодальный список Новгородской первой летописи, однако у В.Н. Татищева говорится о том, что с вокняжением в 1073 г. в Киеве Святослав дал Глебу Переяславль (см.: Лихачев Д.С. Повесть временных лет... С. 405—406; Татищев В.Н. История Российская. Т. 2. С. 90).

10. Святослав родился в 1027 г. (ПВЛ. Ч. 1. С. 101).

11. Полное собрание русских летописей (далее — ПСРЛ). Т. 9—10. СПб., 1862. С. 92. То же свидетельство имеется в Тверском сборнике (см.: Лихачев Д.С. Повесть временных лет... С. 393).

12. ПВЛ. Ч. 1. С. 110.

13. О двух политических группировках в Тмуторокане см.: Артамонов М.И. История хазар. Л., 1962. С. 442—444.

14. ПВЛ. Ч. 1. С. 135.

15. Там же.

16. Татищев В.Н. История Российская. Т. 2. С. 78, 81.

17. Там же. С. 82.

18. Там же. С. 83.

19. ПВЛ. Ч. 1. С. 109.

20. Татищев В.Н. История Российская. Т. 2. С. 83—84.

21. На это обстоятельство впервые, кажется, обратил внимание Д.А. Мачинский (Мачинский Д.А. Этносоциальные и этнокультурные процессы в Северной Руси // Русский Север. Проблемы этнокультурной истории, этнографии, фольклористики / Под ред. Т.А. Бернштам и К.В. Чистова. Л., 1986. С. 29).

22. Лихачев Д.С. Повесть временных лет... С. 392.

23. ПВЛ. Ч. 1. С. 116.

24. Там же. С. 132.

25. Лихачев Д.С. Повесть временных лет... С. 393—394.

26. ПВЛ. Ч. 1. С. 103—104.

27. Татищев В.Н. История Российская. Т. 2. С. 83—84.

28. ПВЛ. Ч. 1. С. 111—112.

29. Например, Моложский летописец в «Историческом древнем описании» Тимофея Каменевича (конец XVII в.) (см.: Гиляров Ф. Предания русской начальной летописи. М., 1878. С. 25—39).

30. Артамонов М.И. Саркел — Белая Вежа // МИА. 1958. Вып. 62. С. 7—84; Гадло А.В. Поселение XI—XII вв. в дельте Дона // КСИА. 1964. Вып. 99. С. 40—45.

31. Свидетельством движения из Руси в Аланию от Дона через северокавказские степи является крест с русской надписью 1041 г., найденный в XVIII в. у с. Преградное (см.: Кузнецов В.А., Медынцева А.А. Славянорусская надпись XI в. из с. Преградного на Северном Кавказе // КСИА. 1975. Вып. 144. С. 11—17).

32. Гадло А.В. К истории Тмутороканского княжества во второй половине XI в. // Славяно-русские древности: Историко-археологическое изучение Древней Руси / Под ред. И.В. Дубова. Вып. 1. Л., 1988. С. 194—213 (там же приведена литература вопроса).

33. Новосельцев А.П. К вопросу об одном из древнейших титулов русского князя // История СССР. 1982. № 4. С. 150—159.

34. Медынцева А.А. Тмутороканский камень. М., 1979. С. 14—15.

35. Левченко М.В. Очерки по истории русско-византийских отношений. М., 1956. С. 402—403. — О существовании в это время стратига на Боспоре свидетельствует печать «протоспафария и стратига Боспора» Аркадия.

36. Якобсон А.Л. Средневековый Херсонес (XII—XIV). М.; Л., 1950. С. 20—23.

37. Татищев В.Н. История Российская. Т. 2. С. 91—92.

38. Там же. С. 83, 246.

39. ПСРЛ. Т. 9—10. СПб., 1862. С. 79; Татищев В.Н. История Российская. Т. 2. С. 77, 241.

40. ПВЛ. Ч. 1. С. 101; Татищев В.Н. История Российская. Т. 2. С. 77; см. также: Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. Л., 1945. С. 361.

41. Ногмов Ш.-Б. История адыхейского народа, составленная по преданиям кабардинцев. Нальчик, 1982. С. 84.

42. Багрянородный Константин. Об управлении империей // Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху средневековья / Пер. с греч. Г.Г. Литаврина, отв. ред. В.Д. Королюк. М., 1982. С. 302; Минорский В.Ф. История Ширвана и Дербенда X—XI вв. М., 1963. Приложение III. С. 206. (Из «Мурудж ад-дзахаб» ал-Масуди).

43. Минорский В Ф. История Ширвана и Дербенда... С. 53—54.

44. Minorsky V. Studies in Caucasian history. London, 1953. P. 76 (Cambridge Oriental series. N6).

45. Минорский В.Ф. История Ширвана и Дербенда... С. 70.

46. Там же. С. 70—71.

47. Кузнецов В.А. 1) Очерки истории алан. Орджоникидзе. 1984. С. 162—164; 2) Дургулель Великий и Нижний Архыз // Методика исследования и интерпретация археологических материалов Северного Кавказа / Отв. ред. В.А. Кузнецов. Орджоникидзе, 1988. С. 76—91.

48. В.А. Кузнецов полагает, что встреча Дорголела и Баграта произошла осенью 1065 г. Однако, по В.Ф. Минорскому, аланы только в октябре 1065 г. совершили нападение на Арран, а согласно грузинскому источнику Дорголел попросил Баграта о встрече после возвращения в Аланию, т. е. не ранее весны — лета 1066 г. Возвращался же Дорголел из Грузии в начале зимы, как говорит грузинская хроника (см.: Кузнецов В.А. Очерки истории алан. С. 162; Minorsky V. Studies in Caucasian history. P. 75).

49. Якобсон А.Л. Средневековый Херсонес... С. 18.

50. Анчабадзе 3.В. Из истории средневековой Абхазии (VI—XVII вв.). Сухуми, 1959. С. 180—181.

51. Кузнецов В.А. Алания и Византия // Археология и традиционная этнография Северной Осетии / Отв. ред. В.А. Кузнецов. Орджоникидзе, 1985. С. 46—53.

52. ПВЛ. Ч. 1. С. 135.

53. Гадло А.В. Тмутороканские этюды. III (Мстислав) // Вестник Ленингр. ун-та. Сер. 2. 1990. Вып. 2 (№ 9). С. 21—32.