Глава III. Хазария и Русь в Южном Приазовье в X в.

Археологический материал, разобранный во второй главе, обязывает рассматривать обитателей Южного Приазовья и население степного Юго-Востока как единое этническое образование. И поскольку появление оседлых земеледельческих-скотоводческих поселений в Южном Приазовье совпадает с появлением таких же поселений в других районах Юго-Востока, причины, обусловившие это явление, следует искать в процессах, общих для всего этого региона.

Появление оседлости на Юго-Востоке в конце VII — начале VIII в. непосредственно следует за важными политическими событиями: возвышением Хазарии, хазаро-болгарской войной, включением родоплеменных групп, обитавших в этом районе, в состав Хазарской державы. Как бы ни трактовалась роль Хазарии в судьбах населения Юго-Востока, невозможно игнорировать следственную связь между двумя явлениями: образованием Хазарской державы и возникновением оседлых поселений. Южное Приазовье, которому посвящена настоящая работа, весьма удобный район для раскрытия этой связи, поскольку именно этот район на протяжении всей античной и раннесредневековой истории был тем окном, через которое письменные народы Средиземноморья заглядывали вглубь Южнорусской степи.

Наиболее ранние упоминания о хазарах в этом районе связаны с событиями конца VII — начала VIII в., с ссылкой свергнутого с престола византийского императора Юстиниана II в Таврику (698—705 гг.). Однако время подчинения края хазарам следует отнести на 25—30 лет назад, т.е. к 70-м годам VII в. Правда, М.И. Артамонов предложил другую дату — середина VII в., около 655 г.¹ Как и А.Л. Якобсон, он считал, что вторжение хазар сильно сказалось на экономике края и что обнищание края, о котором сообщает в своих письмах в Рим из Херсона (655—656 гг.) сосланный туда папа Мартин I, явилось следствием вторжения хазар.²

Никаких достоверных археологических свидетельств о том, когда и как происходило подчинение Южного Приазовья и Крыма хазарам, у нас нет. Жалобы ссыльного папы Мартина на тяжесть жизни в Херсоне не имеют никакого отношения к остальным районам Таврики и Приазовью, поскольку они отражают положение одного Херсона, который, как и большинство византийских городов середины VII в., переживал общий для империи кризис. Кроме того, Херсон VII в. нельзя мерить меркою античного Херсонеса, окруженного богатой земледельческой хорой. Средневековый Херсон — это в основном торгово-ремесленный город, всегда нуждавшийся в хлебе и не имевший собственной земледельческой базы даже в эпоху своего расцвета — в середине X в.³ Наконец, судя по письмам, трудно представить, что их автор не упомянул бы о вторжении новых варваров, которое, по мнению М.И. Артамонова, должно было совпасть с его прибытием в Херсон, тем более, если это вторжение столь бедственно сказалось на жизни города.

Включение Южного Приазовья и всей степной Таврики в Хазарскую державу произошло не ранее хазаро-болгарской войны, приведшей к появлению орды Аспаруха на Дунае, где она впервые проявила себя только в 679 г.⁴

На рубеже VII—VIII вв. район Керченского пролива еще не рассматривался как территория Хазарии. Как сообщают источники, задумав побег из Фанагории, Юстиниан II отсылает свою жену Феодору, дочь (или сестру) хазарского кагана, в Хазарию. В то же время население края, несомненно, признавало уже верховную власть кагана, хотя, вероятно, здесь были еще сильны антихазарские настроения. Иначе непонятно, чем вызвана поспешная (εύδέως — как пишет Феофан, εύΌύς — как пишет Никифор) отправка Феодоры, близкого к кагану лица, после убийства Юстинианом личного представителя кагана и, очевидно, прохазарски настроенного архонта Боспора.⁵

Распространение власти кагана на Крымскую Готию и эмпории Южного берега произошло только в 711 г., когда их жители добровольно обратились к кагану с просьбой о посылке гарнизонов для организации совместной обороны против карательных экспедиций мстительного Юстиниана. Так же поступил Херсон, принявший представителя кагана — тундуна (тудуна). Однако Херсон остался за Византией, а населению горной области хазары вынуждены были напоминать о зависимости не однажды: в 787 г., во второй половине IX в. (между 813 и 820 г.) и около 860 г.⁶

Картина разрушений и погромов, которыми якобы сопровождалось появление хазар в восточной Таврике, не может быть воссоздана на основании источников. Она возникла из традиционного для византинистов невнимания к внутреннему социальному развитию кочевых обществ, к особенностям и специфике образования кочевой державы, одинарным вариантом которой являлась Хазария в начале своего исторического пути. Еще в 1893 г. В.В. Радлов, излагая результаты изучения тюркских народов Средней и Центральной Азии, писал о том, что «война и мир влияют на социальные отношения кочевников не так, как у культурных оседлых народов».⁷ Они не ведут к уничтожению производительных сил и средств производства, а приводят к перегруппировке, к переходу этих средств от одной части кочевников к другой. И, поскольку увеличение массы скота без увеличения пастбищ и численности племени невозможно, происходит не ликвидация, а включение старой кочевой единицы в новое образование без разрушения ее материальной основы. Дальнейшие исследования кочевых обществ подтвердили это наблюдение.⁸

Обратимся к истории хазаро-болгарской войны второй половины VII в. 651 год — время распадения Западнотюркского каганата и вероятного утверждения в Хазарии тюркской династии каганов из рода Ашина и соответственно начало самостоятельности хазар.⁹ Небольшой племенной союз, каких до этого и в это время было немало в Южнорусской степи, кочевавший на северо-востоке Предкавказья — вот что представляла собой Хазария. Но род Ашина, магическое обаяние которого обещало возрождение древнего блеска и славы, а главное, расширение кочевий, увеличение поголовья скота и рост племени, возвысили маленькую Хазарию. Под знаменем Ашина стали собираться хазарские и соседние болгарские аулы.

Западный сосед Хазарии, родственная ей Великая Болгария переживала кризис после смерти своего основателя Курта-Кубрата. Великая Болгария представляла собой то же, что и Хазария, только в большем масштабе: конгломерат кочевых аулов, родов, колен, обитавших от Днепра до Кубани и Волги. В их число входили также кочевники степного Крыма и низовьев Кубани. Авторы VI в. неоднократно упоминали кочевавших там гуннов, имея в виду гунно-болгарские кочевые объединения.

Сопоставляя отдельные источники, мы, кажется, можем представить повод к событиям, послужившим началом хазарской экспансии. Согласно принятой у тюрок тюркютов, по Л.Н. Гумилеву, системе наследования (а болгары, несомненно, накануне своего возвышения входили в тюркютскую державу), после смерти Кубрата во главе союза оказался не один из его сыновей, а некто Безмер из того же ханского рода Дуло.¹⁰ Его правление окончилось быстро, через три года во главе союза уже встал Аспарух, младший из сыновей Кубрата, явно нарушивший права старшего брата Батбая. Это могло быть поводом к распадению союза, что нашло отражение у византийского книжника, труд которого послужил основой для версии Феофана и Никифора о распре сыновей Кубрата.¹¹

Аспарух был ханом одной из частей Великой Болгарии, а именно оногуров. Их кочевья локализовались армянским географом Ананией Ширакаци в районе Гиппийских-Болгарских гор (по М.И. Артамонову — район Ергеней на Волге).¹² Именно сюда на малую орду направили свой первый удар хазары. И этот район, как следует из письма Иосифа, стал доменом кагана. Именно отсюда бежал народ в-н-н-тр (н-др) — оногуры, получивший у византийцев имя болгар, благодаря тому, что они входили некогда в болгарский союз.¹³ На Дунае орда Аспаруха появилась под именем оногур-болгар.

Благодаря изгнанию оногур и завоеванию их кочевий, маленький хазарский союз превратился в серьезную силу, способную двинуться на западную часть некогда Великой Болгарии. Как должны были проявить себя после разгрома Аспаруха другие части союза Кубрата? Очевидно, они приняли сторону хазар и были ими инкорпорированы. Подчинился и стал платить дань старший сын Кубрата Батбай, который — это следует подчеркнуть — остался в местах родовых кочевий.¹⁴ Вряд ли здесь было насильственное подчинение. Каждому из родов, кочевавших в Северном Причерноморье, было выгоднее признать власть могучего теперь рода Ашина, чем пустить на свои родовые пастбища нищую, безземельную орду изгоя Аспаруха. Ему не было места в Северном Причерноморье. Его загнали в болота дельты Дуная, где родовое имя оногуры забылось, будучи стерто общим византийским — болгары. Таким образом, ни о каком хиатусе в Северном Причерноморье, якобы наступившем в конце VII в. после ухода «основной массы болгар», как пишет А.Л. Якобсон, говорить не приходится. Разгрому и изгнанию подверглось одно из гунно-болгарских племен — оногуры, обитавшее в районе Ергеней на Волге в местах, которые стали кочевьями племени хазар и которые не были ими заметно расширены до середины X в. Западная часть Великой Болгарии не пострадала — она лишь сменила знамя. Теперь на нем стояло новое имя — Хазария.

Из предпринятого выше экскурса в историю хазаро-болгарской войны, предшествовавшей появлению оседлого населения на Юго-Востоке, в том числе в Южном Приазовье, явствует, что никаких значительных перемещений в этом районе в конце VII в. образование Хазарской державы не вызвало. В VIII—IX вв. край был заселен потомками тех родоплеменных групп, которые обитали здесь в VI—VII вв. По своему происхождению и культуре это население было родственно той части оногур, которые ушли за Аспарухом на Дунай, и тем родам, которые бежали от хазар вверх по Волге и в дальнейшем составили этническое ядро будущей Волжской Булгарии.

Распространенное мнение о том, что носителями зливкинского варианта салтово-маяцкой культуры и наиболее близкого к зливкинской культуре южноприазовского варианта были болгары, верно и в то же время неверно. Для хазар, в состав державы которых этот район входил, и для византийцев, которые знали здесь некогда Великую Болгарию Курбата, это были болгары, для нас это — потомки гунно-болгарских родов, образовавшихся в результате сложных этнических скрещений из сармато-аланского, угорского, тюркского и других элементов, которые в водовороте первых веков Великого переселения народов, заполонили южно-русскую степь и ее окраины. Стремление этой этнической массы к кристаллизации проявляется уже к середине VI в., когда складываются первые крупные объединения (кутригуры, утигуры и др.). Этот процесс был замедлен аварским, а затем тюркютским вторжением в Северное Причерноморье. Образование Хазарской державы, первого единого централизованного объединения, положило конец брожению в степи и на ее окраинах, не мешая дальнейшему социальному развитию старых гунно-болгарских родов. Хазары закрепили их кочевья и упорядочили отношения между ними. Последнее должно было ускорить социально-экономическую дифференциацию и разложение патриархальных отношений внутри этих родов, что нашло выражение в образовании к началу VIII в. той, по своему социальному смыслу, дружинной, раннефеодальной культуры, которая охватила весь Юго-Восток, т. е. территорию древней Великой Болгарии, включая сюда Прикубанье и степной Крым.¹⁵

Процесс взаимной ассимиляции в недрах северопричерноморского кочевого мира проходил в разных его углах с разной степенью интенсивности, и он не прекратился к началу VIII в., этнография разных частей единого политического объединения не подверглась нивелировке. Об этом определенно свидетельствуют этнографический (погребальный обряд) и антропологический материалы в культуре Хазарского каганата, северный, салтово-маяцкий, вариант которой представляет менее, а южный, зливкинский, более тюркизированную группу. В силу своей особой природы эта культура выступает в разных ипостасях. Она является, в широком смысле, культурой Хазарии и Хазарского государства и одновременно хазарской культурой, но только в районе исконных кочевий хазар. Имя народа — носителя того или иного варианта (а со временем их будет много больше, чем теперь) этой культуры никогда не будет открыто, оно всегда будет условно (с этим надо примириться). Поиски единого имени ее носителей — праздное, схоластическое занятие.

М.И. Артамонов полагал, что поселения Южного Приазовья могли быть заселены хазарами.¹⁶ Можно допустить, что среди жителей этих поселений, особенно в столице края Боспоре — К-р-ц'е, находились хазары. Из Керчи и с Таманской стороны пролива известны, как было отмечено выше, иудейские надгробия, возможно, хазарского времени. Они могли принадлежать хазарам-иудеям или части местной верхушки, подобно хазарам, исповедовавшей иудаизм. Однако была ли в состоянии хазарская родоплеменная группа, исконный костяк Приволжской Хазарии, расселиться по огромной державе? Была ли в этом необходимость? У нас по существу нет данных о заселении Южного Приазовья хазарами, кроме упоминания хазар («козар») в русском Тмуторокане. Но в этих «козарах» вероятнее видеть исконных обитателей Приазовья, чем потомков собственно хазар.

В качестве аргумента в пользу заселения Крыма хазарами можно было бы привлечь нотиции К. де Боора, где упомянута среди епископий, входящих в Готскую епархию, епископия χοΐзηρωυ (χοτзίρωυ),¹⁷ которых принято отождествлять с хазарами (χάзαρου).¹⁸ Однако этноним χοίήροι, представляющий греческую транслитерацию тюркского кor-up-vкör-up (от глагола kor — уезжать, переселяться),¹⁹ не тождествен исходной форме имени χάзαρ(οι) — тюркскому каз-ар хаз-ар (от глагола каз/хаз — странствовать, путешествовать).²⁰ В списке епископств кочирская и хазарская кафедры оказались рядом: β"=ό χοτзήρωυ, γς Αστίλ.

Видимо, чтобы не возникло недоразумения от смешения несколько сходных в греческом произношении имен копиров и хазар (хазаров), в конце списка было сделано разъяснение. Оно гласит, что епископ копиров находится близ (σόυεγγοs) селения Фуллы и реки Харасиу, а епископ хазар (в списке он назван но имени города) имеет кафедру в городе (κάστρον) Астель, который лежит на соименной ему реке в Хазарии. Важно отметить, что епископ копиров находился, согласно нотиции К. де Боора, не в Фуллах, а рядом (σύνεγγνέ). Еще Ю.А. Кулаковский высказывал мысль о том, что в нотициях К. де Боора перечислены не существующие епископские кафедры, а районы, в которые направлялись миссионеры в ранге епископов. Местом епископской кафедры Фуллы стали только в начале X в. (нотиции Льва III).²¹

Нотиции К. де Боора позволили нам выявить имя одной из групп, обитавших в хазарский период в Южном Приазовье. Это кочиры, переселенцы, беглецы или просто кочевники, жившие около р. Карасу в предгорной части Восточной Таврики. К сожалению, долина р. Карасу мало обследована, но к востоку от нее и к западу на р. Бурульча известны описанные выше поселения, и нет основания исключать долину р. Карасу из сферы распространения той же культуры.

Содержание термина χοτзίροι требует специального анализа лингвистов-тюркологов. До такого анализа мы вынуждены ограничиться его широким смысловым значением. По обычаям тюркской этнонимики закрепление имени кочир-кочевники (беженцы, беглецы, переселенцы) за родоплеменной группой вполне возможно. Однако больше оснований думать, что кочиры — это не самоназвание локальной группы обитателей долины Карасу, а общая характеристика населения всей восточнокрымской степи, полученная византийскими чиновниками от местных информаторов-тюрок. Утрата этим населением в конце VII в. своего племенного имени очень показательна. Хазарское завоевание, видимо, сняло их племенную верхушку и разбило племенную организацию. В литературе уже отмечалась значительная роль небольших родоплеменных групп в составе Хазарского государства. Они не только сохраняли наследственные земельные участки, но подчас представляли политическую силу, способную противоборствовать центральной власти.²² Примером этому могут служить кабары, восставшие против центрального правительства Хазарии в IX в.

Характер подчинения центральной власти родоплеменных групп, осевших в VIII в. на западных границах Хазарии и в Южном Приазовье, в источниках не отмечен. Но есть сведения (Ибн-Руста) о той зависимости от хазар, в какой находилось приволжское племя буртасов. Система управления в Хазарии, вероятно, была единой, и данные о буртасах мы можем перенести на обитателей Приазовья.

«Нет у них верховного главы, который управлял бы ими и власть которого признавалась бы законною; есть у них в каждом селении только по одному или по два старшины, к которым обращаются они за судом в своих распрях... Буртасы подчиняются царю хазар и выставляют в поле 10 000 всадников».²³ Ту же цифру повторяет, но несколько в ином смысле другой арабский автор — ал-Бекри: «Число их (буртасов. — А.Г.) доходит приблизительно до 10 000 всадников».²⁴

Точно приведенное число в данном случае нельзя рассматривать как домысел. Исчисление зависимого племени по количеству выставляемого им войска и деление войска на отряды в десять, сто, тысячу и десять тысяч воинов было обычным у тюркских народов средневековья. Очевидно, хазары, унаследовавшие тюркскую династию, восприняли и их военно-административную систему. Племя буртасов выставляло 10000 воинов, т.е. один тумен (тумын), а сила мадьярского кенде, по Гардизи, оценивалась в два тумена.²⁵

Последнее приобретает для нас особый интерес. В литературе неоднократно отмечалось, что русское «Тмуторокань» и византийское «Таматарха» есть слабо искаженный перевод тюркского тумен-тархан, что буквально означает лицо, обладающее достоинством тархана и властью начальника тумена, т.е. войскового подразделения в 10000 всадников.²⁶ В то же время осталось незамеченным, что первое упоминание о тумене в том месте, где позднее был основан Тмуторокань, имеется уже в обеих версиях истории Юстиниана II и у Феофана, и у Никифора.²⁷

В версии Феофана, Юстиниан, убив архонта Боспора и спешно отослав Феодору в Хазарию, «тайно бежав, прибыл в Томен», откуда на рыбачьем судне отправился к Херсону. У Никифора Юстиниан «в приморское селение, именуемое Томин, прибыл», где, сев с некоторыми другими людьми на судно, отправился, как и у Феофана, морем на запад.²⁸ Достаточно взглянуть на карту Таманского полуострова, чтобы убедиться в том, что в сложившейся ситуации Юстиниан принял самое разумное решение. Желая опередить погоню и не быть перехваченным в узком месте пролива, он и его спутники на лошадях добрались до западной оконечности полуострова, откуда на заранее приготовленном судне вышли в открытое море, где уже могли не опасаться преследования.

В нотиции К. де Боора, относящейся к середине VIII в., упомянут епископ в Тюматархе (ή.ό Τυμάταρχα). Форма Τυμάταρχα вместо Ταμάταρχα (как это имя передает Константин Багрянородный) появилась не случайно. В ней можно видеть греческую передачу тюркского тюмэт-тархан, где тюмэт — собирательно неопределенное от тумен, т. е. десятитысячье.²⁹ О тархане в Южном Приазовье упоминает русское «Пространное житие Стефана Сурожского»: «В то же бе время князь Юрий Тархан и любя его святый...» В.Г. Васильевский был непрочь отождествить Юрия Тархана с Георгием надписи 757 г., открытой в храме Иоанна Предтечи в Керчи.³⁰

В географическую номенклатуру термин «тумен» мог проникнуть как обозначение места, района ставки, сбора или смотра этого войскового подразделения.³¹ В начале VIII в. столь большой хазарский гарнизон находиться здесь не мог, поскольку численность регулярного хазарского войска, по свидетельству X в., в целом не превышала 10—12 тысяч человек.³² Скорее всего здесь находилось место сбора, смотра и учения войск, которые должны были выставлять подвластные центральному правительству родоплеменные группы (селения) Южного Приазовья. Место для этого было выбрано очень удачно. В зимнее время именно сюда в плавни дельты Кубани из степных районов могли откочевать стада и табуны.³³ Здесь, на берегу пролива, находились торгово-ремесленные центры края — Боспор — К-р-ц и Фанагория. Наконец, отсюда было легче всего быстро реагировать на любые проявления непокорности в предгорьях Западного Кавказа и в юго-западном нагорье Крыма. Наконец, эта область в связи с ее особым значением могла быть объявлена тарханной, т. е. свободной от податей.

Любопытный поэтический анахронизм звучит в «Слове о полку Игореве» в известном сочетании «до кур Тмутороканя», что в объяснении И.Н. Березина означает «до куренов тмутороканских», «до тмутороканских становищ». В XI—XII вв. здесь находился город. Уже Константин Багрянородный (948—952 гг.) здесь знает укрепление³⁴ вместо приморского селения, о котором пишет в начале IX в. Никифор. Но, возможно, время становищ-куренов застали здесь еще первые русские дружины, проходившие пролив в IX — начале X в., что и сохранилось в поэтической памяти автора «Слова».

Сюда, в центр становищ, во второй половине VIII в. был послан епископ-миссионер.³⁵ В это время приморское селение называлось уже Тюмэт-Тархан, что, по-видимому, отражает появление здесь ставки крупного хазарского военачальника с титулом тархана, достоинство которого равнялось достоинству предводителя нескольких туменов. Это была ставка многотуменного тархана. Византийское название города X—XIII вв. Таматарха и его варианты (Матарха, Матрига и др.) происходят от Тюмэт-тархан второй половины VIII в. Русское Тмуторокань (т. е. Тумэн-тархан) фиксирует иное, вероятно более позднее, чем нотиции К. де Боора, состояние этого края, когда селение стало ставкой тархана с достоинством начальника одного тумена.³⁶ Если бы здесь существовало христианское население, нужды которого в духовной пище вполне могли удовлетворить епископы соседней Зихии и Боспора, не было бы необходимости в присылке миссионера. И вряд ли епископия была так скоро ликвидирована (ее нет в нотициях IX в.), если бы Тумен-Тархан (Таматарха) представлял собой подобный Боспору торгово-ремесленный город. Когда речь шла о торговых интересах, а в торговой политике Хазарии этот район занимал не последнее место, хазары умели быть веротерпимыми.

Данные раскопок на Таманском городище свидетельствуют о том, что в город Тмуторокань превратился лишь в X в. Лучше всего об этом говорят данные нумизматики.³⁷ От общего количества монет, найденных на территории городища, монеты IX составляют 13,2%, X в. — 39,4%, монеты X—XI вв. — 47,4%. Монет VIII в. не найдено. Из 5 монет IX в. 4 чеканены в Херсоне (Василий I — 867—886 гг.), но они могли иметь хождение и в X в. Одна золотая монета Феофила (829—842 гг.) примыкает к группе золотых монет VIII в., которые, скорее, свидетельствуют о неразвитости товарно-денежных отношений, чем об интенсивных торговых операциях.

В начале X в. в Таматарху вновь направляется епископ.³⁸ В середине X в. в центре поселения строится небольшой храм. Но укрепленным городом поселение стало только в русский период: крепостные стены были сооружены в конце X в. Монеты X в. относятся исключительно ко второй половине столетия. Все это, конечно, не означает, что на территории городища не мог находиться укрепленный участок, представляющий нечто вроде феодального замка (такие замки известны в Хазарии).

К самому началу X в. (около 902 г.) относится составленное Ибн ал-Факихом ал-Хамадани описание пути славянских купцов, вывозящих меха лисиц и выдр «из самого дальнего конца Славонии». Вначале «они отправляются к Румскому морю, где владетель Рума берет с них десятину, затем идут по морю к Самкушу-Еврею, после чего они обращаются к Славонии. Потом они берут путь от Славянского моря, пока не приходят к Хазарскому рукаву, где владетель Хазара берет с них десятину, затем они идут к Хоросанскому морю по той реке, которую называют Славянской рекой».³⁹

По поводу пути славянских купцов в сочинении Ибн ал-Факиха, кажется, не было разногласий. Из Рума (Константинополь? Херсон?) они плыли до Керченского пролива — до «Самкуша», принадлежавшего иудеям-хазарам. Пройдя пролив, они «обращались» снова к северу — «к Славонии» и плыли по Славянскому (Азовскому) морю к устью Дона. Подымались по Дону до переволоки, откуда, перетащив суда в Волгу, спускались вниз к Хазарскому морю. Где именно на этом пути владетель Хазара брал с них десятину, из сообщения Ибн ал-Факиха не ясно. Под Хазарским рукавом часто понимался весь путь от устья Керченского пролива до Волги.

Ал-Масуди (около 950 г.), рассказывая о набеге русов на Абесгун в 912 / 913 г., помещает хазарскую заставу в «устье рукава моря Найтас», т. е. в Керченском проливе. Здесь, как он пишет, «хазарским царем поставлены в большом количестве люди, которые удерживают проходящих этим морем, а также проходящих сухим путем с той стороны, где полоса Хазарского моря соединяется с морем Найтас» (т. е. с востока на запад, через «Хазарскую переправу»).⁴⁰ Наличие большого хазарского гарнизона в этом районе ал-Масуди объясняет необходимостью защиты этого края Хазарии от гузов, которые в снежные морозные зимы устремляются сюда (очевидно, в Кубанскую дельту) по «воде, соединяющей реку Хазарскую с рукавом Найтаса», т. е. по льду Азовского моря. Иногда эти набеги гузов оказываются настолько сильны, что на помощь «хазарским людям, поставленным в устье рукава», приходит хазарский царь, который выступает навстречу гузам, препятствует их переправе и «удаляет их от его государства».⁴¹

В источниках нет противоречий. С ростом значения торговли в жизни Хазарского государства, что было вызвано сокращением территории, отпадением областей, плативших Хазарии дань, и совпало со все возрастающим натиском кочевников, возникла необходимость в охране торгового пути из Рума в Хазарское море. Для охраны южного участка этого пути, а также для обороны юго-западных границ Хазарии от степняков гузов (т.е. огузов-печенегов), прорвавшихся в конце IX в. в степи Северного Приазовья в районе Керченского пролива, был, вероятно, поставлен отряд из регулярных войск. Он должен был представлять весьма внушительную силу, если заставлял воинственных, храбрых и многочисленных русов мирно просить хазарского царя о разрешении «перейти в его страну» (912 г.).

Разумеется, этот отряд не выполнял функций таможенного надзора, он лишь способствовал выполнению этих функций, что было обязанностью особых чиновников фискального ведомства. Наиболее подходящим местом размещения крупного военного отряда была Тамань — район Таматархи — Тмутороканя, т. е. место старых войсковых куренов. Наиболее подходящим местом для деятельности таможенных чиновников и находящегося в их распоряжении небольшого отряда (а такой отряд явно был необходим) находился древний портовый город, защищенный крепостными стенами — Боспор.

Со времени опубликования пространной редакции ответного письма царя Иосифа, где в списке 13 подвластных ему городов названы См-к-р-ц и К-р-ц, утвердилось мнение, что первый из них означает Таматарху — Тмуторокань, поскольку второй явно означает Боспор-Корчев-Керчь. Опубликование в 1912 г. другого хазарского документа («Кембриджский аноним»), где рассказывается о войне с «царем Руси» Х-л-гу, взявшим город См-к-рай (очевидно, другое написание имени См-к-р-ц письма Иосифа),⁴² дало повод к многочисленным построениям о взятии русами Таматархи задолго до того, как в ней появился названный летописью русский князь. Только Ю. Бруцкус и В.А. Мошин высказались против отождествления См-к-р-ц'а — См-к-рая с Тмуторканем. В.А. Мошин исходил при этом из домысла о том, что Х-л-гу был князем пресловутой Приазовской Руси, якобы обитавший на Тамани.⁴³

В пользу этого отождествления приводятся два аргумента: во-первых, якобы возможный с точки зрения лингвистики, по мнению некоторых авторов, переход слова Таматарха в См-к-р-ц и, во-вторых, то, что См-к-р-ц и К-р-ц, поставленные рядом в Пространной редакции, как бы исключают друг друга.⁴⁴ Однако аргументы против этого отождествления, на наш взгляд, представляются более вескими.

Во-первых, неправомерно сопоставление формы См-к-р-ц — См-к-рай с греческой, вторичной формой слова — Таматарха. Следует исходить из начальной формы, из хазаро-тюркского слова тюмэт (тумэн)-тархан, возможность превращения которого в См-к-р-ц — См-к-рай маловероятна.

Во-вторых, перечень городов Крыма — самое сомнительное место в источнике. Вполне вероятно, что один из поздних переписчиков (рукопись относится к XII в.) мог рядом с уже непонятным ему Ш-р-киль и См-р-к-ц подставить в текст хорошо знакомое К-р-ц, точно так же, как он, по-видимому, поставил названия остальных крымских городов. Именно это столкновение в рукописи двух однокоренных имен (См-к-р-ц и К-р-ц), не оправданное другими источниками, вызывает недоверие к одному из них и заставляет предполагать, что за ними скрываются два различных города.

В-третьих, о том, что К-р-ц (К-р-ч) — Корчев в хазарский период носил имя См-к-р-ц — См-к-рай, свидетельствует появление в рукописях «Жития Стефана Сурожского» наряду с обычным русским именем Керчи — Керчъ, Корчевъ формы Скурцевъ или Скуруевъ («В лето 6300 ходили Русь... и повоеваша Греческую землю от Херсона до Скурцева и до Сурова»), которая могла образоваться благодаря выпадению согласного — «м»: См-к-р-ц=С(м)курц[евъ].⁴⁵

Приведенные доводы позволяют, как нам кажется, отождествлять См-к-р-ц — См-куш — См-к-рай со средневековым городом, бывшем на месте современной Керчи: русским Корчевом, византийским Боспором.⁴⁶ Но при этом мы должны оговориться. Имеется любопытное мнение Ю. Бруцкуса, поддержанное В.А. Мошиным, о том, что См-к-р-ц — это населенное хазарами укрепление Керчи (Сам-к-р-ц, по Ю. Бруцкусу, «верхний» город), а К-р-ц — часть города, населенная греками.⁴⁷ Это предположение совпадает с теми данными о средневековом городе, которые были приведены нами выше (см. главу II).

При такой расстановке декораций события, о которых повествует «Кембриджский аноним», получают несколько иное освещение. Поскольку они имеют непосредственное отношение к занимающему нас сюжету, остановимся на них подробнее.⁴⁸

Если бы авторы, писавшие о походе Х-л-гу, учитывали топографию Керченского пролива, им было бы ясно, что значительный воинский отряд на большом количестве судов не мог незаметно подойти к См-к-раю —Керчи, а тем более — к Тмутороканю, и внезапно захватить город, пользуясь отсутствием в нем начальника и гарнизона, как говорится в тексте, что, судя по рассказу анонима, явилось главной причиной удачи Х-л-гу. Узнать же об этом он мог только в порту города. Но чтобы проникнуть в залив Керчи, он должен был пройти хазарскую заставу, не возбудив никаких опасений, несмотря на то, что обстановка в Причерноморье была чрезвычайно напряженной. Следовательно, отряд Х-л-гу был невелик, и мысль о захвате города возникла только тогда, когда выяснилось, что для этого предоставляется весьма удобный случай.

Песах, бул-ш-ци=βαλγιτзι'= «архонт скифского Боспора», как называют правителя области Феофан и Никифор,⁴⁹ увидев в захвате См-к-рая происки «злодея Романа» (императора Романа Лакапина) и, очевидно, мобилизовав все имеющиеся в его распоряжении силы, решил нанести ответный удар. «Он взял три города, не считая большого множества пригородов» и оттуда пошел на Шур-шун (Херсон), но, вероятно, встретил сопротивление, хотя, судя по отрывочным фразам (это место в источнике испорчено), дела его шли неплохо. «Он заставил их (херсонитов? — А.Г.) платить дань» и, возможно, потребовал выдачи находившихся в Херсоне русов, которых умертвил. После этого «он пошел на Х-л-гу».

Если бы отряд русов, захвативших См-к-рай, представлял серьезную угрозу для хазар в проливе, порядок действий Песаха был бы иным. Вероятно, Песах оставил небольшой отряд для осады См-к-рая, вследствие чего Х-л-гу удалось бежать, захватив добычу. Если бы ему удалось прорваться на юг и выйти в Черное море, вряд ли его в дальнейшем смог настигнуть Песах. Скорее всего, он вышел в Азовское море через северное устье Керченского пролива, где не было хазарской заставы. Из Азовского моря Х-л-гу мог двинуться в Поднепровье или по Хазарскому пути на Волгу, который, вероятно, и был целью его первоначального замысла. Но после ограбления См-к-рая этот путь был закрыт. Во всяком случае Песах в течение длительного времени искал Х-л-гу, а найдя, не только принудил возвратить добычу, но и направил на своего врага Романа.

Слова анонима «и воевал против Кустантины на море четыре месяца» нельзя понимать буквально — как поход на Константинополь. Это было явно не по силам отряду Х-л-гу. Очевидно, Песах направил его грабить приморские селения в Южном и Западном Причерноморье. Но и это предприятие Х-л-гу не удалось, он возвратился к своему новому сюзерену, который постарался переправить опасного вассала по Хазарскому пути в Персию, где Х-л-гу был окончательно разбит.

Война Песаха с Х-л-гу и Шур-шуном (Херсоном) отнесена в источнике ко времени правления Романа Лакапина (919 — декабрь 944 г.) и царя Иосифа (после 932 г.). Антивизантийский зачин рассказа явно связывает его с усилением гонений на евреев, которые Роман возобновил в 943 г.⁵⁰ При этом вовсе не значит, что действия Песаха в Крыму были вызваны усилившимися гонениями — они могли быть поводом к этим гонениям или быть одновременны им. А.Ю. Якубовский справедливо считал поход русов на Бердаа в 943 / 944 г. прямым продолжением истории Х-л-гу, погибшего, по словам анонима, вместе со своей дружиной в Персии.⁵¹ Многочисленные попытки трактовать поход Х-л-гу как организованную Киевским государством с согласия Византии военно-политическую операцию, во главе которой стоял один из первых русских великих князей (Олег, Игорь, Ольга), оказались тщетными.⁵² Не следует забывать, что автор рассказа преломляет все события через призму иудейско-хазарского патриотизма. Поэтому успешные действия бул-ш-цы Песаха против Х-л-гу вырастают в его сознании до размеров крупнейшей победы хазар, которая якобы привела к подчинению ими Руси.

Многие авторы захват См-к-рая русами связывают со вторым походом Игоря на Царьград, который, согласно исследованию Н.Я. Полевого, происходил весной 943 г.⁵³ Но обычно не учитывают, что успешный рейд Песаха вглубь Херсонской фемы, когда в тылу у него находился отряд русов, вряд ли был бы возможен и не повлек за собой ответного удара со стороны Византии, если бы ее руки не были связаны движением огромной армии Игоря. «Игорь же, совокупив вой многи, варяги, Русь, и поляны, словены, и кривичи, и теверьцы, и печенеги наа, и тали у них поя, поиде на Греки въ лодьях и на коних...»⁵⁴ Этот поход готовился с осени 941 г., когда, возвратившись после поражения в Киев, Игорь сразу же «нача совокупляти вое многи, и посла по варяги многи за море, вабя е на греки, паки хотя поити на ня». О начале похода было хорошо известно в Крыму: «Се слышавше корсунци, послаша к Раману, глаголюще: "Се идутъ Русь бещисла корабль, покрыли суть море корабли"».⁵⁵

Песах воспользовался моментом, чрезвычайно удобным для набега на Херсонскую фему империи. Правительство Романа переживало кризис, закончившийся его падением в декабре 944 г. Печенеги, которые могли бы ударить в тыл хазар, были вовлечены Игорем в поход на Византию и не представляли в этот момент угрозы. Отряд Х-л-гу, очевидно, не мог представлять серьезной опасности, и его ликвидация была только делом времени. Узнав же об остановке Игоря на Дунае, Песах должен был отказаться от своего предприятия. Он настиг X-л-гу и отобрал у него награбленное, выдворив из пределов Хазарии. В сложившейся ситуации было опасно нападать на русскую дружину, так как это могло дать повод Византии направить Игоря на хазар. Песах потребовал от Х-л-гу участия в уже по существу закончившемся походе и тем проявил себя сторонником киевского князя. Х-л-гу согласился на это «против воли» и, действительно, не имел успеха.

Время появления русского княжения в Тмуторокане представляет один из наиболее спорных вопросов истории Приазовья. В первой главе, рассматривая историографию этого вопроса, мы отмечали, что из многочисленных версий, высказанных в течение XIX — первой половины XX в., остались только два предположения, из которых одно отдает приоритет на завоевание Керченского пролива Игорю (оно обосновано А.Н. Насоновым), а второе — Святославу (М.И. Артамонов). Причем обе эти гипотезы были предложены еще А.И. Мусиным-Пушкиным, отдававшим, однако, предпочтение последней.

А.Н. Насонов считал, что утверждение Киевского государства в проливе непосредственно связано с походом Игоря на Византию в 943 / 944 г. и набегом русов на Бердаа. Последнее событие он рассматривал как продолжение первого. Ход его рассуждений был следующий: остановив движение войск Игоря на Дунае, правительство Византии сумело добиться от Игоря участия в коалиции против Хазарии, эту коалицию оно сколачивало в течение первой половины X в. Славянонорманнские дружины Игоря по договоренности с Византией направлялись на восток в Керченский пролив, где захватили у хазар Тмуторокань — Таматарху, после чего сухим путем вдоль Кавказского хребта прошли до Дербенда и, благополучно миновав его, вторглись в Азербайджан.

Гипотеза А.Н. Насонова в целом опиралась на неоднократно отмеченную (И.П. Буляев, А.А. Куник, В.В. Бартольд, А.Ю. Якубовский и др.) последовательность, которая существовала между походами на Византию и набегами русов на Прикаспийские страны. За походом 911 г. следовали описанные ал-Масуди события 913 / 914 г.; поход Игоря 943 г. (по хронологии Н.Я. Полевого) предшествовал захвату русами Бердаа в 943 / 944 г. Ничего странного и необъяснимого в этой последовательности нет. Собранные киевскими князьями для похода на Царь-град дружины, после завершения компании, становились свободными в выборе дальнейших действий. Некоторые из них возвращались в Киев и затем расходились по своим областям, другие оставались на службе у императора Византии, третьи отправлялись по Хазарскому пути через Керченский пролив, Азовское море, Дон, переволоку и Волгу в Каспийское море на завоевание далеких и сказочных стран Востока. Хазарский путь был хорошо известен, и хазарское правительство, которое строго его контролировало, мастерски извлекало экономические и политические выгоды от движения по этому пути как мирных торговых караванов, так и воинственно настроенных разбойничьих шаек.

Византия несомненно была заинтересована в том, чтобы норманно-славянские дружины, направлявшиеся по Хазарскому пути, причиняли как можно больше неприятностей Хазарии. Не исключено (и в этом следует согласиться с А.Н. Насоновым), что Византия могла направлять действия некоторых из этих дружин. Однако совершенно невероятно, чтобы путь их шел через Таманский полуостров по предгорьям Кавказского хребта, как это предполагает А.Н. Насонов. Совершенно невероятно и то, чтобы попытка русов обосноваться в Азербайджане была предусмотрена при переговорах представителей императора и Игоря на Дунае. Скорее могло быть действительно заключено соглашение о разгроме хазарских городов в Керченском проливе, но при этом вряд ли Византия пошла на столь рискованный шаг, как передача русскому князю, с силой которого она все более и более была вынуждена считаться, во-первых, контроля над Хазарским торговым путем, южными воротами которого был Керченский пролив, и во-вторых, стратегического пункта, откуда русский князь мог оказывать политическое давление на племена западного Предкавказья, на Печенегию, Абхазию и далеко не лояльный по отношению к Византии Крым.

А.Н. Насонов совершенно справедливо в своем построении отказался от ссылки на слова Льва Диакона о бегстве Игоря после первого похода к Киммерийскому Боспору, на которые обычно ссылались до него сторонники завоевания Приазовья в княжение Игоря или ранее. Но в отношении других источников он не проявил необходимой осторожности и самостоятельности. Он принял версию А.А. Куника относительно пресловутой «Записки готского топарха». Статьи «О Корсуньской стране» в договоре Игоря прокомментировал в духе Н.П. Ламбина и признал, что в договоре содержится намек на подчиненного великому князю подручного князя-наместника, который якобы был посажен Игорем по наущению империи в Тмуторокане с тем, чтобы не допускать в Крым черных болгар, по традиции помещаемых автором на Кубани, а также выполнять полицейские функции и по отношению к Корсуньской стране, если она выйдет из повиновения империи. Из «Кембриджского анонима», которому А.Н. Насонов в целом не доверяет, он извлек только одну истину, а именно, что военные действия русов в районе Керченского пролива могли быть инспирированы Византией, как это имело место, по его мнению, в истории Х-л-гу.

Выше мы попытались прокомментировать события, изложенные «Кембриджским анонимом», исходя из топографии тех мест, где они разыгрались. Мы отмечали, что в рассказе неизвестного хазарского еврея изложены, хотя и с некоторой долей преувеличения в отношении мощи Хазарии, вполне достоверные факты. Причем активизация хазар в Таврике в 943 / 944 г. становится понятной, а действия Песаха приобретают черты реальности, если рассматривать их на фоне движения армады Игоря на Царьград.

Кроме прочих, важным аргументом против версии об утверждении Руси в Приазовье при Игоре многие исследователи считают отсутствие в сочинении Константина Багрянородного «Об управлении империей» упоминания о русском владении в проливе. Константин, сочинение которого (около 952 г.) является секретной политической рекомендацией наследнику, действительно еще не знает русского владения в проливе, хотя он подробно останавливается на описании Таврики и неоднократно отмечает политическую ситуацию в этом районе. Предположение Н.П. Ламбина о том, что под именем властителя Алании у Константина скрывается русский князь-наместник Игоря, явно фантастично. Остается признать, что предпринятая в 943 / 944 г. попытка одной из славяно-норманнских дружин, возможно, отправлявшихся от двигавшейся к Константинополю армады Игоря захватить хазарскую крепость Самкерц и утвердиться в проливе, окончилась неудачей. Воспользовавшись затруднениями Византии и тем, что киевский князь был занят расширением своего домена (война с древлянами) и организацией экспедиции на Царьград, хазары укрепили свои позиции в Приазовье.

Однако говоря о укреплении влияния хазарской администрации в Приазовье в середине 40-х годов X в., мы должны вспомнить, что же представляло в это время Южное Приазовье и, в частности, район пролива. В трактате Константина содержатся сведения, позволяющие определить с достаточной вероятностью политическую обстановку, которая сложилась в Южном Приазовье к началу 50-х годов X в. Интересующий нас район постоянно находился в поле зрения византийского двора, поэтому осведомленность автора трактата не может вызывать сомнения.

В Таврике Константин выделяет три области: землю Херсонскую, область Климатов и землю Боспорскую. Землей Боспорской Константин, по-видимому, называет степную Восточную Таврику и Керченский полуостров.⁵⁶ По его представлениям, этот район ближе всех других, известных ему в Северном Причерноморье областей, соприкасается с Печенегией, которая, как пишет Константин, «очень близка к Херсону, но еще ближе к Боспору».⁵⁷ Он знает пути, по которым «печенеги проходят в Херсон, Боспор и Климаты», и говорит о постоянной угрозе, которую представляют печенеги для Херсона и Климатов.⁵⁸ Безопасность этих областей особенно беспокоит императора, поскольку в середине X в. Херсон и Климаты (горная Таврика) составляли одну из важнейших военно-административных областей империи — Херсонскую фему. О взаимоотношениях Боспора и его окружения с Печенегией Константин по понятным причинам не говорит, но вряд ли характер этих взаимоотношений был иным.

Данный выше обзор археологических источников показывает, что катаклизм, приведший к гибели абсолютного большинства поселений, принадлежавших потомкам древних кочевых гунно-болгарских родов, с конца VII в. подчинившихся хазарам, совпадает с периодом передвижения в Северное Причерноморье печенежских племен. Переселение мадьяр в Паннонию, которое произошло вследствие мадьяро-печенежской войны, относится к 895 г.; в Приазовье печенеги, по-видимому, появились несколько раньше, т.е. в начале 90-х годов IX в. Освоение новыми кочевниками пастбищ Южнорусской степи непременно столкнуло их с родоплеменными объединениями, населявшими западную Хазарию — территории по Дону, Северное и Южное Приазовье.

К востоку от Днепра, как сообщает Константин, обитали четыре печенежских племени, три из которых составляли господствующую коренную группу, одноименную самоназванию печенегов — кангар.⁵⁹ Благодаря тому, что эти четыре племени заняли территорию, контролируемую хазарами, они получили название «хазарских» печенегов (в отличие от печенегов, кочевавших к западу от Днепра). Последних арабские и византийские авторы называли «турецкими» печенегами, поскольку они заняли землю мадьяр, которых византийцы и арабы относили к числу «турецких» (т.е. тюркских) народов. Ал-Масуди также знал к западу от Хазарии (имеется в виду Нижнее Поволжье) и Алании четыре печенежских «народа» и отмечал, что часть их территории соприкасается с морем Нитас (Черным морем).⁶⁰ О хазарских печенегах сообщает и анонимный автор «Худуд ал-Алам'» (983). Он говорит, что они владеют палатками, шатрами, всяким скотом и баранами и «переходят с места на место в этой области в зависимости от пастбищ, находящихся в Хазарских горах».⁶¹ О сезонных перекочевках в Приазовье упоминает и ал-Масуди. Хазарских печенегов он ошибочно называет гузами, которые были на самом деле восточными заволжскими соседями и врагами печенегов. Он сообщает, что «гузы» (т.е. печенеги) зимой переходят кочевать в страну хазар по льду между Хазарской рекой (т. е. Доном) и «рукавом моря Найтас» (т. е. Керченским проливом). По ал-Масуди, хазарский гарнизон в проливе должен был противодействовать этим переходам.

Важно отметить, что Константин при описании Керченского пролива (гл. 42)⁶² употребляет два топонима, которые могут быть истолкованы только как печенежские наименования двух важнейших отрезков на их пути с восточного берега пролива на западный. Сам пролив он называет Бурлык (ср. тюрк. — бурлык, т.е. меловой, место, где много мела), а среднюю косу, по которой в древности обычно шла переправа через пролив называет Атех (ср. тюрк. — атак / адак, т.е. нога или остров, коса).⁶³ У Феофана название Средняя коса, мимо которой проходил путь бежавшего из Фанагории Юстиниана II и которая была самым опасным местом во время его плавания, по-видимому, представляет испорченное «тюрк-адасе». Адас и адак (в смысле — опасное место, мель) — синонимы, но они относятся к разным группам тюркского языка. Причем адак (атех) — относится к словам огузо-кипчакской языковой группы, на которой говорили печенеги.⁶⁴

Появление топонима Бурлык (Меловое место) для Керченского пролива очень показательно. Меловые откосы выходят к берегу пролива только в одном месте около бывшей Павловской батареи на Крымской стороне, т.е. именно там, где низменная Средняя коса —Атех (agak), по которой еще во времена П.-С. Палласа на верблюдах переправлялись с Таманской стороны на Крымскую, ближе всего подходила к берегу.⁶⁵ Вероятнее всего, на низменном острове (на косе) и на меловой возвышенности, которая выдается в пролив и откуда открывается прекрасный обзор всего района, и располагались хазарские заставы, о которых пишет ал-Масуди.⁶⁶

Печенеги, по-видимому, свободно переправлялись через пролив, так как, судя по сообщению Константина, они во время мирных отношений с Херсоном нередко выступали в качестве посредников между херсонитами и обитателями Хазарии и Зихии, для чего, несомненно, должны были переправляться с западного берега пролива на восточный.⁶⁷ Но отношения между печенегами и хазарами были крайне неустойчивы и колебались от признания полного сюзеренитета кагана до открытой войны и самого яростного разбоя в пределах Хазарии. Вполне вероятно, что появление печенежских кочевий в степной части Крыма и в восточном Приазовье губительно сказалось на неукрепленных степных поселениях и привело к тому, что уцелевшее от столкновений население было вынуждено уйти под защиту хазарского гарнизона, располагавшегося в К-р-ц'е и Тмуторокане. Часть населения, вероятно, укрылась в Крымском нагорье. Население низовьев Кубани отхлынуло из степи в предгорья Западного Кавказа. Только поблизости от хазарских отрядов, охранявших пролив, и кое-где по его побережью на местах старых селищ удерживались немногие жители, и то, по-видимому, вступившие в близкий контакт с новыми хозяевами степи.

В трактате «О фемах Запада» Константин Багрянородный, говоря о Херсонской феме, отметил, что перед тем, как она была создана, — это произошло после поездки протоспафария Петроны Каматира в Хазарию (840—841), — «обладатели Боспора владели и самим Херсоном, и остальными Климатами...»⁶⁸ Вряд ли можно предполагать, что в данном пассаже Константин имел в виду не хазар, а каких-то других «обладателей Боспора». Однако ко времени написания трактата (не ранее 934 г.) положение коренным образом изменилось. Не только Херсон и Климаты, но и степные пространства Таврики ушли из-под контроля правительства Хазарии.

По-видимому, центробежные тенденции по мере ослабления центральной власти стали проявляться и среди родственного хазарам населения Таврики, уцелевшего в период появления в степном Крыму печенегов. Это нашло выражение в стремлении части этого населения принять христианство и тем самым укрепить связи с Византией, усиливавшейся в Крыму в противовес Хазарии. Из писем (№ 68 и № 106) патриарха Николая Мистика (его дошедшая до нас переписка относится к 912—926 гг.) известно, что к нему обращалось хазарское посольство с просьбой об учреждении новой епархии. Эта просьба была выполнена при содействии херсонского стратига Боги и архиепископа Херсона.⁶⁹ Где была учреждена новая кафедра, о которой пишет патриарх, неизвестно, однако показательно, что в начале X в. возродились епископии в Сугдее, Фуллах и Таматархе.⁷⁰

События 943 / 944 г. показали, однако, что Хазария еще обладает значительными силами для защиты своих интересов в Южном Приазовье и при благоприятных условиях не прочь вернуть свои старые позиции в Таврике. Константин, трезво оценивая притязания и возможности Хазарии, указывал на необходимость привлечения на сторону Византии правителя Алании, чтобы лишить хазар обеспеченного тыла в случае их движения «с войском в Херсон и Климаты»,⁷¹ прецедент чего уже был в его царствование (поход Песаха).

Таким образом, письменные источники и данные археологии не позволяют согласиться с тезисом А.Н. Насонова об установлении русского протектората в Южном Приазовье в княжение Игоря. Несмотря на уничтожение оседлых поселений в степи, разрушение Фанагории, поселков на Тепсене и в Тиритаке, постоянно существующей опасности печенежского набега на К-р-ц — Боспор и Тмуторокань — Таматарху, ослабление хазарского влияния в Таврике и появление центробежных тенденций у подчиненного прежде хазарам населения уцелевших от печенежского погрома городов, хазарское правительство продолжало удерживать за собой район пролива и по-прежнему угрожало внезапным вторжением городам Климатов и центру византийской политики в Северном Причерноморье — Херсону.

Такое положение в Южном Приазовье сохранялось до начала 60-х годов. Как явствует из ответного письма царя Иосифа кордовскому визирю Хасдаю-Ибн-Шафруту, охрана Хазарского пути, начинавшегося в устье Керченского пролива и заканчивавшегося под стенами Итиля в устье Волги, рассматривалась хазарским правительством как основная задача его политики. В письме эта задача формулировалась как охрана мусульманского Востока от «приходящих на кораблях» русов.⁷² Понятно, что такая формулировка основ хазарской политики в период ослабления каганата была вызвана стремлением подчеркнуть значение Хазарии в глазах правителя крупнейшего мусульманского государства, на службе которого находился адресат хазарского царя.

Восточный поход Святослава, как мы отмечали выше, многими историками считается наиболее вероятным событием, с которым связано присоединение Приазовья к Русскому государству и установление русского княжения на побережье Керченского пролива. К сожалению, наиболее интересная для нашего сюжета часть маршрута дружин Святослава от Семендера до Саркела реконструируется только гипотетически. Однако вполне вероятно, что после взятия Семендера Святослав двинулся вдоль Кавказа той дорогой, которой обычно шли хазарские войска в Таврику. На этом пути, видимо, и произошло столкновение Святослава с аланами-ясами и касогами.⁷³

К Кубани Святослав подошел не ранее середины октября. В этом убеждает простой расчет времени, затраченного им на движение с верхней Волги (из земли вятичей), где он, по-видимому, провел зиму 964 / 965 г., до страны алан и верховьев Кубани. Кубань выводила к хорошо знакомому русам проливу и, следовательно, открывала морскую дорогу на Русь в случае любой опасности с суши. Однако к проливу Святослав мог выйти только к началу ноября и, следовательно, вряд ли успел бы прийти на Русь до ледостава, который обычно наступает в начале декабря. Таким образом, направляясь к Керченскому проливу, Святослав, видимо, еще в верховьях Кубани решил задержаться в Таврике. Выход к Керченскому проливу и захват Тмутороканя и Боспора открывали перед Святославом еще одну дорогу на Русь через крымские степи. При выборе пути, надо думать, была принята в расчет и становящаяся реальной после уничтожения хазарского отряда в проливе перспектива перехода через Крым и присоединения к Руси Херсона и Климатов.

Появление дружин Святослава на восточном берегу Керченского пролива осенью 965 г., конечно, не было неожиданным для охранявшего пролив хазарского отряда. Весть о разгроме кагана, разрушении Итиля и Семендера, о победах в стране ясов и касогов несомненно уже дошла до обитателей Самкерца и Тмутороканя. Письменные источники молчат о действиях Святослава на берегах пролива, но археология свидетельствует о том, что и Тмуторокань, и Самкерц-Боспор в период, близкий к середине X столетия (для более точной датировки пока что нет данных), подвергались сильному разрушению. Тмуторокань был, видимо, сожжен: мощный слой пожарища прорезает относящийся к X в. пласт культурных отложений на городище. В Самкерце-Боспоре, как мы отмечали выше, была разрушена и снесена цитадель, возведенная в начале хазарского периода для контроля над городом и портом.

Дальнейшее развитие Самкерца-Боспора и Тмутороканя после катаклизма, связанного с появлением на берегах пролива дружин Святослава, показывает, что население этих городов не изменилось. Обитатели Боспора-Корчева в конце X—XII вв. отстраивают свой город так же, как и в VIII в., по всем правилам византийского провинциального зодчества, продолжающего традиции позднеантичной бытовой архитектуры. Жители Тмутороканя по-прежнему возводят хаты-мазанки, подобные наземным жилищам, существовавшим в VIII—IX вв. на степных поселениях Крыма и Тамани. Правда, гончарные мастерские, изготавливавшие в течение VIII—IX вв. высококачественную сероглиняную посуду, на берегах пролива не возродились. Но в кухонной керамике обоих городов, в особенности же в керамике Тмутороканя, интенсивно проявляются местные, дохазарские степные традиции, которые были приглушены в хазарский период потоком высококачественных «салтовских» форм.

Быстрый и бурный расцвет, который переживают оба города во второй половине X—XI в., дает право предполагать, что действия Святослава в Восточной Таврике были принципиально иными, чем его действия в городах коренной Хазарии. Весьма вероятно, что в Приазовье, ликвидировав остатки хазарской администрации, Святослав проводил по отношению к обитателям края другую политику — политику протектората.

Коренные обитатели края, как можно думать, сочувственно приняли приход дружин Святослава. Уничтожение хазарской администрации в проливе открывало перед торгово-ремесленным населением обоих городов возможность свободного общения с Русью и областями империи. Кроме того, появление победоносных русских дружин на берегах пролива должно было внушать надежды, что они будут более надежной защитой от окружавших Боспор кочевников-печенегов, чем плохо справлявшаяся с этим, по данным ал-Масуди, хазарская стража на переправе.

Однако, разумеется, политика протектората, которую, вероятнее всего, по отношению к жителям Восточной Таврики должен был проводить Святослав, диктовалась не только совпадением государственных интересов Киевской Руси с интересами местного торгово-ремесленного населения, но в значительной степени и чисто субъективными факторами. Святослав вышел к берегам пролива глубокой осенью после многомесячного и трудного похода, несомненно обремененный ранеными, пленными и добычей. Остановка на берегах Боспора была ему необходима. Успех в Хазарии, конечно, пробуждал в нем жажду новых подвигов: он стоял у порога Корсуньской страны, перед ним лежали города Климатов, остановка была нужна и для подготовки к новому походу, и для подготовки к возвращению на Русь.

Появление русских дружин на берегах пролива не могло не встревожить администрацию Херсонской фемы. Возвращение дружин Святослава на Русь через Таврику или морем вокруг Таврики в одинаковой степени представляло угрозу для Херсона, эмпориев Южного берега и связанных с ними городов и селений Нагорья. В этих условиях решение Святослава идти на Русь по Дону, т. е. по существу возвращение обратно в Хазарию, можно расценить как следствие неизвестных нам акций херсоно-византийской дипломатии. Еще В.Н. Златарский высказывал предположение, что поход Святослава в Болгарию, начавшийся по хронологии русской летописи летом 967 г., был инспирирован Византией с целью отвлечь Святослава от ее владений в Северном Причерноморье.⁷⁴ Учитывая роль, которую сыграл в привлечении Святослава к участию в византийско-болгарской войне на стороне Византии сын херсонского протевона Калокир, мысль В.Н. Златарского можно считать весьма правдоподобной.

При этом обращают на себя внимание разные даты поездки Калокира к Святославу, которые дают византийские писатели Лев Диакон, Скилица и Кедрин, повествующие о посольстве Калокира.⁷⁵ По первой версии (Лев Диакон), Калокир посетил Святослава в 9-й индикт, т.е. в 965 / 966 г., по второй (Скилица-Кедрин) — в 10-й индикт, т.е. в 966 / 967 г. В обеих версиях говорится об одном посольстве Калокира к Святославу в Киев от имени императора. Обычно принимают вторую версию, так как полагают, что в 965 / 966 г. Калокир не мог встретиться со Святославом, поскольку его не было в Киеве. Однако при этом забывают, что инициатива приглашения Святослава, по-видимому, исходила от самого Калокира, который с походом Святослава на Балканы связывал свои планы захвата престола. Лев Диакон рассказывает о том, что перед тем как послать Калокира в Киев с авансом для русского войска император Никифор Фока осыпал его почестями и почтил достоинством патрикия. Вполне вероятно, что Калокир встречался со Святославом на Боспоре в 9-м индикте, т. е. поздней осенью 965 или зимой 965 / 966 г., и еще тогда вошел в доверие к «начальнику тавров», как называет Святослава Лев Диакон.⁷⁶

Появление русских у порога Таврики совпало по времени (осень 965 г.) с изгнанием болгарских послов из Константинополя.⁷⁷ Весть о подготовке империи к войне с болгарами пришла в Херсон почти одновременно с известием о захвате русскими пролива. Если предполагать, что в этих условиях Калокир сумел, как через столетие херсонский катапан, отравивший тмутороканского князя Ростислава, войти в доверие к Святославу и не только отвратил его от похода на Таврику, но и заручился согласием выступить в дальнейшем против Болгарии, то становятся понятными почести, оказанные херсонскому авантюристу еще до того, как он выполнил официальное поручение императора.

Ранней весной 966 г. Никифор начал поход на Болгарию, но проникнуть далеко вглубь болгарской земли не решился. В это время в его ставке и появился Калокир с информацией о своих переговорах со Святославом, которые он провел по собственной инициативе. В 10-м индикте, т. е. осенью или зимой 966 г. Калокир, теперь уже снабженный полномочиями императора, отправился в Киев. Расхождение в деталях у Скилицы-Кедрина и Льва Диакона, надо думать, вызвано тем, что в их версиях рассказы о двух поездках Калокира к Святославу слились в один, но Скилица принял позднюю, а Лев Диакон раннюю дату этого события.

После побед в коренной Хазарии и ликвидации хазарского плацдарма в устье пролива затерянный среди печенежской степи и отчасти уже славянизированный Саркел вряд ли представлял серьезную угрозу прочности русских завоеваний на Юго-Востоке. Конечно, Саркел был важен как транзитный пункт на пути из Азова в Каспий и с верховьев Дона к Азову, однако главное его значение в этот момент, можно думать, заключалось в том, что обладание Саркелом лишало еще ориентировавшиеся на Хазарию восточно-славянские племена веры в ее силу и значение. Непокорных радимичей и вятичей больше мог убедить стяг Святослава над хорошо им знакомой Белой Вежей — форпостом хазар на северо-западе, чем подобные сказке повествования о победах его дружин в далеком Прикаспии. И, действительно, через сто лет после этих событий киевский монах занес в летопись известие о взятии скромной Белой Вежи и забыл уже ничего не говорившее ему имя некогда славной столицы хазар — Итиля.

По-видимому, Святослав взял Саркел не ранее весны 966 г., так как трудно предположить, что он совершил плавание по «бурной Меотиде» в конце ноября — начале декабря или тем более переправлялся к Дону по ледяным торосам зимой 965 / 966 г. В Саркеле после взятия города, как и в Боспоре, была разрушена не крепость, а цитадель — место пребывания хазарского гарнизона. Население города в целом после этого не изменилось, как и в Тмуторокане на пепелище, здесь также вскоре отстроился новый поселок, в котором по-прежнему обитали носители зливкинской (вариант салтово-маяцкой) культуры.⁷⁸

Восточный поход Святослава сокрушил главного соперника Киевской Руси в Восточной Европе — Хазарский каганат и ликвидировал препятствия для расширения эксплуатации киевскими князьями и их дружинниками северо-восточных славянских земель, но он не привел к закреплению за Русским государством ни Поволжья, ни Приазовья. Вскоре после похода Святослава Нижняя Волга стала окраинным владением Хорезма. Южное Поволжье, вероятнее всего, попало под опеку Херсонской фемы, а Подонье и Хазарский торговый путь стали достоянием печенегов, которых больше не сдерживали ни авторитет кагана, ни хазарские гарнизоны, ни дружины русского князя, бросившего даже Киев ради новой земли, полюбившейся ему на Дунае.

Трудно представить, чтобы византийское правительство не использовало чрезвычайно тяжелые условия, в которых оказался Святослав к лету 971 г., и не попыталось ликвидировать русский отряд на Боспоре, если таковой даже был в 966 г. оставлен там Святославом. Договор 971 г., которым заканчивалась война Святослава на Балканах, как и договор, заключенный в 944 / 945 г. Игорем, особо оговаривал отношения русского князя в Таврике: «Яко николи же помышлю на страну вашю, ни сбираю вой, ни языка иного приведу на страну вашю и елико есть под властью гречьскою, ни на власть Корсуньскую и елико есть городов их...»⁷⁹ Впрочем, попытка Святослава закрепить за собой район пролива вряд ли способствовала бы установлению тех отношений, которые сложились между ним и представителем херсонской администрации Калокиром. Доростольский договор категорически требовал отказаться даже от мысли («николи же помышлю») о посягательстве на интересы Херсонской фемы в Таврике.

После работ М.И. Артамонова, И.И. Ляпушкина и раскопок Б.А. Рыбакова в Тмуторокане распространилось суждение, что поход Святослава открыл путь русской колонизации в Приазовье. Однако вряд ли это суждение можно принимать буквально и представлять передвижение славяно-русских поселенцев в виде сплошной волны, устремившейся к Приазовью по путям, только что пройденным дружинами Святослава. Поход Святослава уничтожил власть хазарской администрации на водных и степных путях Юго-Востока, но он не ликвидировал главную силу, которая могла препятствовать передвижению славян-земледельцев на юг, печенежские «роды и колена». Разгром Хазарии был совершен русскими дружинами в союзе с печенегами. Но вскоре этот союз распался, и в 968 г., воспользовавшись отсутствием Святослава, печенеги осадили Киев, в 971 г. блокировали пороги на Днепре, а в 972 г. разбили у порогов дружину Святослава и убили самого князя. Только в 978 г. Ярополк нанес поражение печенегам и, как свидетельствует летопись, «возложи на них дань».

Возрастание печенежской активности в Южнорусской степи, которое фиксируется источниками вслед за походом Святослава на Хазарию, разумеется, не способствовало ни русской колонизации в Приазовье, ни сохранению русского влияния на Боспоре. При этом следует учитывать, что выступления печенегов против Руси были в значительной степени инспирированы через Херсон правительством империи. Несомненно, возбуждала печенегов против Руси и оживающая в 70-х годах под эгидой Хорезма нижневолжская Хазария.

Борьба за киевский стол в конце 70-х годов X в. привела к ослаблению военной мощи и авторитета Киевской Руси. Покоренное первыми князьями население славянских земель, воспользовавшись распрей между сыновьями Святослава, попыталось освободиться от власти Киева. Первые годы княжения Владимира прошли в непрестанных походах. Под рукой киевского князя вновь собиралась русская земля.

К югу Владимир обратился только в 985 г. Под этим годом летопись помещает красочный рассказ о походе на болгар.⁸⁰ Разбором этих известий занимался В.В. Мавродин, который убедительно доказал, что под 985 г. в летописи подразумеваются дунайские болгары.⁸¹ Судя по тону летописного рассказа о походе 985 г., предпринятая Владимиром, после «замирения» на Руси, попытка продолжать продвижение Русского государства к Дунаю не принесла особого успеха. В первой половине 80-х годов X в. происходит возрождение Болгарского государства. Ослабленная внутренними раздорами и непрерывными войнами на всех границах Византия сдавала одну за другой свои позиции на Балканах.⁸² Можно думать, что поход Владимира 985 г. в Болгарию был организован по договоренности с византийским правительством, которое стремилось оттянуть на северо-восток устремившиеся к Адриатике и угрожавшие Средней Греции войска болгарского царя Самуила. Во всяком случае, мир, заключенный Владимиром с болгарами в 985 г., несомненно способствовал успеху болгарского оружия в следующем 986 г.

Политическую ситуацию, сложившуюся в Причерноморье в 985—986 гг., следует рассматривать, как прелюдию к истории 987—990 гг., когда произошли крупнейшие события в жизни Древнерусского государства: принятие Владимиром христианства и установление союза с империей, закрепленного браком русского князя и византийской принцессы. Для избранного нами сюжета события 987—990 гг. представляют особый интерес, поскольку они непосредственно затрагивают район, которому посвящено настоящее исследование. Однако мы оставим в стороне общие вопросы, связанные с этими событиями, и постараемся представить, как эти события должны были сказаться на судьбах изучаемого края.

История 987—990 гг. была предметом многих специальных и общих исследований и породила обширную литературу,⁸³ начиная с первых источников — древнейших житийных произведений и возникших на их основе летописных преданий об испытании вер и крещении Владимира в Корсуне. Работами блестящей плеяды историков Руси, византинистов, востоковедов, филологов второй половины XIX — начала XX в. — И.И. Срезневского, А.А. Куника, В.Р. Розена, В.Г. Васильевского, Ф.И. Успенского, А.А. Шахматова, А.В. Соболевского и др. — установлено, что летописная трактовка событий, связанных с крещением Руси, возникла вследствие тенденциозного извращения фактов греческим духовенством Десятинной церкви в середине XI в., стремившимся подчеркнуть особую роль Херсонской епархии, с которой Десятинная церковь была тесно связана, в религиозной реформе Владимира. В этой версии, названной А.А. Шахматовым «Корсуньской легендой», крещение Владимира и его женитьба на сестре Василия II связываются со взятием Корсуня-Херсона, главного города Херсонской фемы.⁸⁴ На самом деле события, по-видимому, развивались иначе. Как свидетельствует независимый от «Корсуньской легенды» источник XI в. «Похвала и Память князю Владимиру» Иакова Мниха, поход на Корсунь был предпринят в третье лето по крещении, следовательно, поход на Корсунь был совершен уже Владимиром-христианином.

Какова же тогда цель похода? Полагают, что взятие Корсуня было военной демонстрацией Владимира. Василий II, оказавшись в чрезмерно трудной ситуации после провозглашения Варды Фоки императором, обратился к Владимиру, с которым у него перед этим были враждебные отношения, с просьбой о присылке военной помощи, компенсацией за которую должен был быть династический брак, ставивший Владимира на одну ступень с императором Византии и возвышавший Русь до степени крупнейшей державы того времени. Владимир, как считают, послал в помощь Василию II большой отряд, сыгравший решающую роль в разгроме Варды Фоки под Абидосом. Но после ликвидации кризиса Василий счел возможным не выполнить свое обещание. Следствием этого и была военная демонстрация Владимира в Крыму, в результате которой состоялись брак Владимира и, возможно, его второе торжественное крещение в Херсоне.⁸⁵

Попытаемся вновь проанализировать некоторые факты, связанные с Корсуньским походом Владимира. Будем в наших рассуждениях двигаться от достоверных данных. Как установлено, благодаря сличению показаний различных авторов, описавших небесные явления, которые якобы предвещали взятие русскими Корсуня, это произошло не ранее 7 апреля и не позднее 27 июня 989 г.⁸⁶ Согласно некоторым источникам осада продолжалась шесть месяцев. Эта цифра может не соответствовать действительности, но мы должны с ней считаться, так все русские источники согласно утверждают, что осада Корсуня была весьма продолжительной, а его оборона очень упорной.⁸⁷ Начало похода Владимира в Таврику на этом основании следует отнести к 988 г., поскольку в 989 г. русские дружины могли спуститься по Днепру из Киева не раньше конца мая и, следовательно, приступить к осаде только в начале июня. Летопись говорит о походе Владимира именно под 988 г., т.е. она фиксирует его действительное выступление из Киева: «Иде Володимер с вой на Корсунь». При этом следует заметить, что выступление из Киева не могло начаться позже ноября 988 г. Следовательно, нужно признать, что осада действительно длилась не менее 6 — 7 месяцев, т.е. в течение осени, ранней весны и зимы 988 / 989 г.⁸⁸ Первая битва, в которой участвовал русский отряд, посланный в помощь Василию II Владимиром, произошла летом 988 г. под Хрисополем. 12—23 апреля 989 г. русский отряд участвовал в решительной битве под Абидосом.⁸⁹ Михаил Пселл говорит, что в битве под Хрисополем участвовал «незадолго перед тем» прибывший к Василию русский отряд.⁹⁰ По-видимому, Владимир отправил в Константинополь войска в мае — июне 988 г., как только вскрылся Днепр. К зиме 987 / 988 г. или ранней весной 988 г. должны быть отнесены переговоры византийского посольства с Владимиром о помощи, поскольку правительство Василия II находилось в критическом положении. Именно в это и только в это время оно могло решиться на такой поступок, как обращение за помощью к враждебной державе.⁹¹

Таким образом, вскрывается весьма противоречивая ситуация. Снарядив военный отряд в помощь императору и, возможно, проводив этот отряд до порогов (Иаков Мних говорит, что во второе лето по крещении, т.е. в 988 г., Владимир ходил к порогам), киевский князь «вборзе собра воя своя», как сказано в «Житии особого состава», и устремился к Херсону. В то время как русский отряд, составлявший ударную силу преданных Василию войск, сражается под его знаменами на Малоазийском берегу, сам Владимир осаждает наиболее крупный город, принадлежащий Василию в Северном Причерноморье.⁹²

Вряд ли можно объяснить поход на Корсунь реакцией на нежелание императора выполнять обязательство относительно брака Владимира и Анны, принятое при переговорах, состоявшихся до мая 988 г., как об этом сообщает Яхъя Антиохийский. Если бы дело обстояло так, тогда Владимир отозвал бы обратно русские войска и тем разорвал договор, после чего его поход на Корсунь был бы вполне оправдан.

Вероятнее другое. Критическое положение Василия не осталось незамеченным в Киеве. В этих условиях Владимир при переговорах о помощи императору не пошел дальше согласия снарядить наемное войско и отпустить его в Константинополь. Заключенный в 985 г. вечный мир с болгарами, самыми яростными врагами империи в эти годы, также не способствовал укреплению дружбы между Русью и Византией. Вопрос о сватовстве, как об этом и сообщают все русские источники, не вставал до взятия Корсуни, когда Владимир мог диктовать условия и быть уверенным в прочности спасенной русскими войсками Македонской династии. Контрусловие Василия о вторичном крещении Владимира также могло быть выдвинуто только после победы над мятежниками при Абидосе, когда укрепилось положение самого императора. Следовательно, движение Владимира на Корсунь вовсе не демонстрация, а тонко продуманная киевскими дипломатами военная акция, направленная на ликвидацию византийского форпоста в Таврике и присоединение Таврики к Руси.⁹³ Для характеристики похода Владимира на Корсунь очень важен вопрос о составе собранного им войска. В «Житии особого состава» (текст Плигинского сборника XVII в.), которое, по мнению А.А. Шахматова, относится к концу X в. и является древнейшим агиографическим памятником, посвященным Владимиру, сказано: «вборзе собра воеводы («вой» — конъектура А.А. Шахматова. — А.Г.) своя Варяги и Словяны и кривичи и Болгары и с черными людми поиде в Корсун, и осади град и стоя 6 мець...»⁹⁴ Таким образом, в составе его полков шли старые вассальные дружины (варяги, новгородцы-словены и кривичи), союзные болгары и впервые отмеченный в подобной ситуации «черный люд». Может показаться, на первый взгляд, странным, что в походе не участвовали ни вятичи, ни радимичи, ни северяне, но только дружины северо-русских земель и варяги.⁹⁵ Однако, если мы учтем, что новгородцы и кривичи могли подойти к Киеву только в середине лета, станет понятным этот состав войска. Дружины, набранные в южно-русских землях, Владимир, вероятно, отправил в конце весны в Византию,⁹⁶ а в Таврику повел подтянувшиеся позже северные дружины.

Участие болгар в походе заставляет вспомнить вечный мир, заключенный Владимиром по совету Добрыни в 985 г. Кроме того, участие болгар в походе подтверждает высказанное выше предположение о том, что появление в 988 г. в Константинополе русского отряда совсем не означало установление полного согласия между Русью и Византией. Не исключено и то, что болгары могли в сложившейся ситуации выступать инициаторами похода в Крым, ибо Херсонская фема представляла для них непосредственную угрозу с тыла. Известно, что в обязанности херсонского стратига входило постоянное наблюдение за болгарами в этой области.⁹⁷

Участие в походе «черных людей», упоминание о которых в свое время очень смутило А.А. Шахматова, не только нельзя считать в условиях Руси конца X в. неправдоподобным, но, напротив, при учете социальных сдвигов, происшедших в X в. на Руси, оно представляется весьма знаменательным.⁹⁸

Процесс феодализации восточно-славянских земель, интенсивно шедший в течение X в., приводил к разрушению старых территориальных общин. Следствием этого было появление не связанных с общиной и земельной собственностью категорий населения, которые, бросив насиженные места, уходили в городские посады, нанимались на службу к феодалам, бежали в леса и степи на окраины Русской земли. Разумеется, их манили дальние заморские походы и жажда обогащения в далеких странах, но участие в дальних предприятиях на Востоке и в Византии требовало специального снаряжения, и, конечно, только немногим удавалось вступить в отправлявшиеся за море дружины. Поход в Таврику не представлял больших трудностей. Путь туда вниз по Днепру был хорошо известен, а выгоды этот поход сулил такие же, как и самые дальние заморские предприятия. За дружинами варягов, новгородцев и кривичей, которых вел в Таврику Владимир, несомненно потянулись обитатели Киевского посада, к ним примкнули жители днепровских городов, движение городского плебса должно было увлечь землевладельцев, кончивших к осени полевые работы. Таким образом, поход Владимира на Корсунь превращался в массовое движение русского населения, двинувшегося вслед за его полками из Поднепровья в Таврику.

Для авторов «Корсуньской легенды» и других агиографических произведений, повествующих о крещении Владимира, наиболее ярким и значительным фактом корсуньского похода, но понятным причинам, были события, связанные с осадой и взятием Корсуня, вслед за которым Владимир предъявил византийскому императору ультиматум о немедленном заключении династического брака. Поэтому осада Корсуня заслонила все остальные подробности похода в Таврику, и Херсон-Корсунь стал представляться главным и единственным объектом этого похода.⁹⁹

На самом деле это был поход в Корсуньскую страну, и сохраненные источниками обстоятельства этого похода говорят о том, что военные действия не ограничивались только осадой Корсуня. Русские полки пришли в Крым до зимы 988 г. и покинули его не ранее осени 989 г. Таким образом, не менее года длилось их пребывание на территории Таврики. Отправляясь в поход, Владимир, конечно, не рассчитывал на подвоз продовольствия для армии из Киева. Блокировавшие Херсон полки непременно должны были высылать отряды для сбора продовольствия в селениях и городах юго-западного нагорья и, следовательно, расширять театр военных действий.

Некоторые археологические наблюдения подтверждают мысль о том, что военные действия охватили всю Таврику. В это время, как показывают найденные при раскопках Н.И. Репникова монеты, был разрушен и сожжен на Южном берегу монастырь Св. Апостолов в Партенитах.¹⁰⁰ Приблизительно в это время прекратилась жизнь в тех уголках восточнокрымской степи, где она еще теплилась в течение всего X в. Тогда же были уничтожены поселки западного побережья Крыма, где в IX—X вв. обосновалось промышлявшее рыболовством и земледелием население.

В связи с этим большой интерес для нашей темы представляет такой известный агиографический памятник, как «Пространное житие Стефана Сурожского».¹⁰¹ В русских редакциях этого жития, относящихся к XIV—XVI вв., и заимствованиях из него, вошедших в поздние летописные сборники, содержится рассказ о взятии города Сурожа (Сугдеи, Судака) «русской ратью», пришедшей из Новгорода и «попленившей» Таврику «от Корсуня до Корча». По мнению В.Г. Васильевского, в тексте жития и, в частности, в том его разделе, где говорится о нападении русской рати, имеются детали, позволяющие относить этот рассказ, как и все произошедшее в целом, к первой половине IX в. А.А. Куник, Д.И. Иловайский, Ф. Вестберг, А.А. Шахматов, не соглашаясь с мнением В.Г. Васильевского, полагали, что в житии Стефана нашли отражение факты периода похода Владимира на Корсунь.¹⁰² Сам В.Г. Васильевский был склонен признать, что рассказ (в том же житии) об исцелении царицы Анны, следующий за повествованием о чудесном обращении вождя русской рати Бравлина, содержит основания для датировки его временем Владимира. За спором о времени составления рассказа о походе Бравлина на Сурож стояли более глубокие разногласия исследовавших этот источник ученых. Эти разногласия касались коренных принципов подхода к изучению русской истории. Здесь сталкивались норманнистские и антинорманнистские течения русской исторической мысли. Острота дискуссии заставляла исследователей быть более категоричными в своих выводах, чем это позволяет сделать исследуемый памятник.

На самом же деле можно допустить, что рассказ о походе Бравлина, в том виде, в каком он известен в рукописях XV—XVI вв., представляет позднюю русскую (новгородскую) переработку более скромного в деталях греческого повествования о набеге безымянной руси в начале IX в. на Южный берег Крыма. К этому же времени, как известно, относится подобное Сурожской легенде упоминание о русском вторжении на малоазийское побережье в тексте «Жития Георгия Амастридского».¹⁰³ Но на Руси греческое житие, вероятно, было дополнено подробностями (поход из Новгорода, «поплени от Корсуня до Корча»), которые были почерпнуты из преданий, повествующих об участии словен-новгородцев в походе Владимира в Таврику. О том, что такие предания в Новгороде были и существовали не только в устной, но и в письменной форме, свидетельствует в конце XV в. С. Герберштейн в своих «Записках о Московии».¹⁰⁴

Предание о походе Бравлина на Сурож существовало и отдельно от жития, оно встречается в некоторых Новгородских временниках, откуда, по-видимому, попало в «Степенную книгу» и московские летописи середины XVI в. Не случайно воспоминание о Корсуньском походе связывается с новгородским летописанием, ведь именно дружины словен-новгородцев, их южных соседей кривичей и проходившие через Новгород варяги были основными участниками движения на Корсунь. Таким образом, вряд ли будет ошибкой считать, что указание в «Житии Стефана Сурожского» на то, что русская рать действовала «от Корсуня до Корча» относится к походу Владимира, а не к более раннему историческому событию. И небывалый по своему значению результат похода, и время, проведенное русскими полками в Таврике, и участие в походе «черных людей» наряду с дружинами профессиональных воинов — все это свидетельствует против соответствующего духу Корсуньской легенды представления о том, что поход Владимира в Таврику сводился только к действиям против Херсона.

Важно обратить внимание еще на одно следствие Корсуньского похода. Ко времени пребывания Владимира в Корсуни в Никоновской летописи отнесен приход к Владимиру печенежского князя Метигая: «Тогда же прииде Печенежский князь Метигай к Володимеру и веровав крестится...»¹⁰⁵ Это сообщение летописи, конечно, следует понимать не только как персональный приход к Владимиру печенежского хана-князя, а как установление вассальных отношений между русским князем и печенежским племенем (или родом), во главе которого стоял Метигай. Подобные факты в Никоновской летописи зафиксированы несколько раз. В 979 г. «прииде печенежский князь Илдея и би челомъ Ярополку в службу»,¹⁰⁶ в 991 г. к Владимиру в Киев пришел печенежский князь Кучюк, «иже нарицаются Измаилите», т. е. мусульманин, и «служаше Володимеру ... много на поганых одоление показа».¹⁰⁷ Присоединение к русскому государству отдельных печенежских родов и колен, разумеется, не меняло в целом напряженное положение на степных окраинах Руси, но оно, надо думать, способствовало продвижению русского населения к югу и закреплению степных границ в районах кочевания, состоявших «на службе» у киевского князя ханов-князей. Известие о «приходе» Метигая в Корсунь, очевидно, свидетельствует о том, что какая-то часть кочевавших в крымской степи печенегов оказалась в это время союзниками Руси, и, следовательно, продвижение по Крыму дружин Владимира и сопровождавших их «черных людей» не встречало серьезного препятствия со стороны кочевников. В связи с этим необходимо вспомнить еще одно свидетельство источников: упоминание Иакова Мниха о походе Владимира на хазар: «...и на казари шед, победи я и дань на них положи»,¹⁰⁸ которое может указывать именно на продвижение Владимира в сторону Керченского пролива, ибо в XI в., когда писал Иаков Мних, «казар» русские помнили только в районе Тмутороканя, где этот этноним закрепился за местным населением, подобно тому, как в греческой литературе за Таврикой в целом закрепилось имя Хазарии. Оно применялось к горному Крыму еще в XV—XVI вв.

В течение XI в. хазары в Тмуторокане упоминаются несколько раз. В 1023 г. Мстислав вышел против Ярослава, «с козары и касоги», в 1079 г. «козары» оказались по словам летописца «светницы на убьенье» Романа Святославича. В том же году они «емшя» Олега Святославича, а в 1083 г. их «иссече» вернувшийся из плена Олег, которого тмутороканские хазары «поточиша за море Цесарюграду». Открытый Р.В. Лораном моливдовул конца XI — начала XII в., принадлежавший Михаилу, «архонту Матрахов, Зихии и всей Хазарии», показывает, что в официальном греческом титуле князя, владевшего в XI в. Тмутороканем (Матраха), его владения именовались Хазарией.¹⁰⁹

Русские источники заканчивают свой рассказ о походе Владимира в Таврику сообщением, что Владимир возвратил «греком Корсунь опять царице деля»,¹¹⁰ причем Корсунь был возвращен «за вено», т.е. в качестве свадебного дара. Судя по «Житию особого состава», возвращение Корсуня не входило в первоначальные планы Владимира. После взятия города Владимир поставил в нем наместника-боярина варяга Ижбер-хана, который, согласно версии этого жития, способствовал взятию города, находясь во время осады внутри его стен. Владимир женил Ижбера на дочери убитого «корсуньского князя». Этот брак, по-видимому, надо рассматривать как стремление Владимира связать родственными узами местную херсонскую аристократию с новой властью и тем укрепить русскую партию, активно действовавшую в Херсоне и в тот период, когда город принадлежал империи. Только предательство этой партии помогло Владимиру овладеть Херсоном.

Возвращение Херсона, а с ним, очевидно, и остальных владений, принадлежавших империи до похода, несомненно, явилось серьезной уступкой правительству Византии. Как свидетельствует найденная в Херсоне надпись 1059 г., составленная от имени Льва Алиатта, который назван стратигом Херсона и Сугдеи,¹¹¹ Херсонская фема к середине XI в. не только вновь охватывала ближайшие к Херсону районы юго-западного нагорья, но включила также восточную часть Крымских гор и Южного берега.¹¹² Можно допустить, что возвращая завоеванные в 988—989 гг. города и селения Херсонской фемы, Владимир не отказывался от мысли в дальнейшем вновь присоединить к русскому государству Таврику и с этой целью им был создан плацдарм на берегах Керченского пролива, на той территории, которую Византия в конце X в. не могла считать частью империи, подобно Херсону, поскольку эта территория перед тем более трехсот лет входила в состав Хазарии.¹¹³

Воспользоваться этим плацдармом против Херсонской фемы Древнерусскому государству в дальнейшем не представилось случая. Начавшиеся после смерти Владимира распри среди многочисленных представителей русского княжеского дома привели к утрате Тмуторканским княжеством его первоначального политического значения. Однако византийское правительство никогда не забывало о русской опасности, грозящей херсонской феме с востока. И отравление херсонским катапаном Ростислава в 1066 г., и заговор тмутороканских «козар» против Святославичей в 1079 г., и попытка Византии превратить Олега в вассала империи, связав его браком с греческой аристократкой Феофанией из рода Музалонов в 1083 г., — все это звенья одной цепи, которые свидетельствуют о том, что в течение всего последующего за походом в Таврику столетия Византия яростно пыталась отвести тмутороканский кулак, занесенный Владимиром над ее владениями в Таврике.

Со временем значение основанного Владимиром княжения как плацдарма для захвата Русью Таврики все более снижалось, и на первый план выступило его значение как средоточия важнейших торговых путей и крупнейшего ремесленно-промыслового района в Северо-Восточном Причерноморье. После взятия Владимиром Херсона, как свидетельствует археологический материал, город уже не смог оправиться и не был восстановлен в прежних размерах.¹¹⁴ Кризис, охвативший Херсон в середине XI в. в значительной степени был вызван тем, что его роль главного эмпория в Северном Причерноморье, через который осуществлялась связь со степными племенами, Русью и Северным Кавказом, перешла к Тмутороканю. Основав княжение в проливе, Владимир умышленно захлопнул перед Византией двери в Прикаспий и Приазовье. Тмуторокань на берегу Керченского пролива и другой русский порт — Олешье в устье Днепра — со временем задушили херсонскую торговлю и привели Херсон к упадку. Действительно, «Корсунь разорен быть от Руси», как записал много веков позже составитель Тверской летописи.¹¹⁵

Покидая Таврику, Владимир на берегах Керченского пролива, вероятно, оставил гарнизон и наместника, подобно тому, как он это сделал в Херсоне. За рассказом о походе Владимира на Корсунь и крещении в летописи следует перечисление сыновей Владимира и доставшихся им уделов. Именно тогда под 988 г. впервые в летописи упоминается Тмуторокань и «сидящий» в нем Мстислав. Однако это место в «Повести временных лет», несомненно, является интерполяцией, не отражающей действительное развитие событий и хронологию раздачи Владимиром уделов сыновьям.¹¹⁶

Как показывают археологические исследования Б.А. Рыбакова (об этом мы уже упоминали выше), конец X в. ознаменовался в Тмуторокане интенсивным строительством. В это время создаются крепостные стены, которые оградили большую площадь старого городского холма и придали Тмутороканю облик настоящего города. Стены были возведены из сырцовых кирпичей. В нижней части их сырцовое ядро было облицовано камнем, в верхней части, по мнению авторов раскопок, для облицовки употребляли дерево. Б.А. Рыбаков отмечает схожие конструктивные приемы, применявшиеся одновременно при возведении стен в Тмуторокане и при строительстве Владимировых крепостей на Стугне.¹¹⁷ Укрепления в Тмуторокане, следовательно, возводились под руководством тех же русских мастеров, которые ставили «городы по Десне и по Волге, и по Востри, и по Трубежеви, и на Суле, и по Стугне», т. е. там, где прошла граница Русской земли со степью.

Находки лепной русской керамики роменско-борщевского типа на Таманском городище в пластах, относящихся ко второй половине X в.,¹¹⁸ заставляют нас вновь вспоминать «черных людей», вышедших вместе с полками князя в поход на Корсунь. Можно думать, что не все из них возвратились обратно на Русь, многие осели в Восточной Таврике: в Корчеве и Тмуторокане, где им в это время не только не грозила феодальная кабала, сгонявшая с насиженных мест на Руси, но, наоборот, открывалась возможность оказаться в составе привилегированной прослойки благодаря их принадлежности к славному племени, господство которого на берегах пролива поддерживалось отныне авторитетом киевского князя и мечами оставленного им в этом крае гарнизона. Памятники письменности XI в., связанные с Тмуторканем или его окружением: знаменитый камень с надписью Глеба Святославича, иконки с русскими надписями, русские граффити на керамике, печати Ратибора и так называемые серебряные монеты Олега-Михаила, свидетельствуют о распространении на берегах пролива русского языка и русской письменности.¹¹⁹

Появление русской дружины и русского «черного люда» на берегах пролива и в Приазовье несомненно вызвало оживление Донского и старого Волго-Донского (Хазарского) пути, на котором с конца X в. вновь отстраивается, теперь уже как русский форпост в степи, заселяемый славянами-колонистами Саркел.¹²⁰ Тогда же у протоки Казачий Ерик в дельте Дона вырастает русская торговая слобода, связанная с Тмутороканем.¹²¹ Можно думать, что и выше по Дону от Саркела к Вятичской земле протянулась цепь уже русских поселений, связавших в XI в. восточно-русские княжества с Приазовьем.

Таким образом, приведенный здесь разбор общей политической ситуации, которая сложилась к 987—989 гг. в Причерноморье (напомним: острый политический кризис центрального правительства Византии), и разбор обстоятельств, связанных Корсуньским походом Владимира, вынуждают нас признать, что более подходящего момента для установления русского протектората в Южном Приазовье и появления русского княжения на берегах Керченского пролива в ранней истории Киевского государства не представлялось.

Ни в княжение Игоря, ни в княжение Святослава Русское государство, несмотря на походы отдельных дружин и даже крупные завоевательные предприятия, подобные восточному походу Святослава, еще не могло ставить перед собой задачи выхода широким фронтом к югу, как это было сделано во времена Владимира.

Примечания

1. Артамонов М.И. История хазар. Л., 1962. С. 195—196.

2. Якобсон А.Л. 1) Византия в истории раннесредневековой Таврики // Советская археология. 1954. XXI. С. 158; 2) Раннесредневековые поселения Восточного Крыма // Материалы и исследования по археологии. Вып. 85. М.; Л., 1958. С. 499. Текст см.: Шестаков С.П. Очерки по истории Херсонеса VI—X вв. М., 1908. С. 116 (письмо XVI).

3. В письме XVI папа Мартин сообщал своему корреспонденту: «Если бы не с небольших судов, которые прибывают из пределов Романии... то неоткуда было бы достать хлеба» (Шестаков С.П. Очерки по истории Херсонеса... С. 116; Якобсон А.Л. Раннесредневековый Херсонес // МИА. 1959. Вып. 63. С. 37). Это сообщение уместно сопоставить с характеристикой положения в Херсоне, данной около 952 г. Константином Багрянородным: «Если херсониты не будут ездить в Романию и продавать шкуры и воск, которые скупают у печенегов, то не смогут существовать. Если не будут привозить продукты ... то херсониты не смогут существовать» (Известия византийских писателей о Северном Причерноморье // ИГАИМК. 1934. Вып. 91. С. 44).

4. Кулаковский Ю.А. История Византии: В 3 т. Т. 3. Киев, 1915. С. 246, 376 сл.; Артамонов М.И. История хазар. С. 170 сл.

5. Theophanis Chronographia / Ree. С. de Boor hipsial. 1883. P. 373; Niceph. Op. cit. P. 44.

6. Талис Д.Л. Из истории русско-корсунских политических отношений в IX—X вв. // Византийский временник. 1958. XIV. С. 104, 105.

7. Радлов В.В. К вопросу об уйгурах. Из предисловия к изданию Кудат-ку-Билика // Прил. 2 к LXXII т. Записок АН. СПб., 1893. С. 65—66.

8. Владимирцов Б.Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм. Л., 1934.

9. Артамонов М.И. История хазар. С. 170—171. — О династии Ашина см.: Zekivalidi Togan A. Ibn Fadlan's Reiseberichte // Abhandlungen für Kunde des Morgenlandes. XXIV (3). Leipzig, 1939. S. 270.

10. Именник болгарских ханов // Кулаковский Ю.А. История Византии. Т. III. Киев, 1915. Экскурс II. С. 382—384 (Последнее издание и литература — Moravcsik Gy. Byzantinoturcica. Budapest, 1962. S. 352—354).

11. Липшиц Е.Э. Никифора, патриарха Константинопольского «Краткая история» со времени царствования императора Маврикия // Византийский временник. 1950. III. С. 359, 363; Летопись византийца Феофана... Пер. В.И. Оболенского и Ф.А. Терновского см. в ЧМОИДР за 1884—1887 гг. С. 262—263.

12. Патканов К.П. Из нового списка географии, приписываемой Моисею Хоренескому // ЖМНП. 1883. Март. С. 26, 28; Артамонов М.И. Очерки древнейшей истории хазар. Л., 1936. С. 45—48.

13. Артамонов М.И. История хазар. С. 172. См.: Коковцов П.К. Еврейско-хазарская переписка в X в. Л., 1932. С. 92.

14. Летопись византийца Феофана... С. 262.

15. Артамонов М.И. 1) Саркел и некоторые другие укрепления северозападной Хазарии // Советская археология. 1940. VI. С. 130сл.; 2) Саркел-Белая Вежа // Материалы и исследования по археологии СССР. Вып. 62. Л., 1958. С. 47—48; 3) История хазар. С. 239; Плетнева С.А. От кочевий к городам. М.; Л., 1958. С. 180 сл.

16. Артамонов М.И. История хазар. С. 239.

17. Boor С. de. Nachträge zu den Notitiae episcopatuum // Zeitschrift für Kirchengeshichte. Bd XII. H. 4. Gotha, 1891. S. 521, 531—534.

18. Кулаковский Ю.А. К истории готской епархии в Крыму в VIII в. // ЖМНП. 1898. Февр. С. 184сл.; Васильев А.А. Готы в Крыму // ИГАИМК. 1927. Т. V. С. 213; Мошин В.А. Επαρχία Tokios в Хазарии в VIII в. // Труды IV съезда русских академических организаций за границей. Ч. I. Београд, 1929. С. 180; Vernadsky G. Byzantium and Southern Russia. I. The Eparhy of Gothia // Byzantion, XV. 1940—41. Boston. 1941. P. 72—75; Артамонов М.И. История хазар. С. 258.

19. Feher G. A bolgär-törökök napcsolatai а magyarsággal és a legyjabe magyar östörténetkutatás // Szäzadok. N 69. Budapest, 1935. P. 527—529; Гадло А.В. Этноним χοτзiροι в нотациях К. де Боора // Тез. докл. VII Всесоюзная конференция византинистов в Тбилиси. Тбилиси, 1965. С. 5—7.

20. Zajaizkowski A. Ze studiów nad zagadnienie Chazarskim. Krakow, 1947. С. 23—27. — Отождествление копиров (χοτзΐρων) с хазарами проводили через имя акациров (гуннское племя), которое трактовалось как ак-казар, т.е. белые хазары. Zeuss и Marquart отвергли это отождествление как невозможное с точки зрения лингвистики (см.: Dunlop D.M. The History of the Jewish Khazars. London, 1954. P. 91).

21. См.: Vernadsky G. Byzantium and Southern Russia. P. 69.

22. Артамонов М.И. История хазар. С. 400 сл.; Плетнева С.А. От кочевий к городам. С. 183. — В настоящей работе мы сознательно обходим вопрос о заселении Приазовья «черными болгарами» в X в. и об их взаимоотношениях с хазарами, поскольку этот вопрос детально разбирался в специальном исследовании (Гадло А.В. О черных и внутренних болгарах. Одна из спорных проблем исторической этногеографии Южнорусской степи // Доклады по этнографии. Географическое общество СССР. Вып. 6. Л., 1968. С. 3 — 25), в котором мы пришли к выводу, что никакого отношения к Приазовью черные болгары не имеют. Они обитали между Дунаем и низовьем Днепра.

23. Хвольсон Д.А. Известия о хазарах, буртасах, болгарах, мадьярах, славянах и русских ... Ибн-Даста ... СПб., 1869. С. 19—20.

24. Известия Ал-Бекри и других авторов о Руси и славянах. Ч. I. Статьи и разыскания А. Куника и В. Розена. Прил. № 2 к XXXII тому Записок АН. СПб., 1878. С. 62.

25. Бартольд В.В. Отчет о поездке в Среднюю Азию с научной целью в 1893—1894 гг. // Записки АН. VIII сер. (по ист.-фил. отд.). 1895. Т. I. Кн. 4 (Прил.). С. 122; Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Горган и Поволжье в IX—X вв. Т. 1. М., 1962. С. 247. — В описаниях хазаро-арабских войн VIII в. постоянно фигурируют десятки тысяч воинов: «10000 хазар», «20 000 хазарского войска», «40 000 войска» Барджиля-сына кагана, «40 000 под начальством Гезар-тархана» и т.п. (см.: Дорн Б. Известия о хазарах восточного историка Табари... // ЖМНП. 1844. Ч. XIII. (5—7). С. 68, 74—78, 86, 87). Разумеется, эти цифры обозначают не реальное количество людей, а количество войсковых подразделений: 10 туменов, 2 тумена, 4 тумена и т.п. Тумен на деле не всегда насчитывал 10 000 воинов, а мог быть меньше и больше. Так, в «Истории Вассафа» (XIV в.) говорится: «Вату сделался наследником, а четыре личные тысячи Джучиевы-Керк, Азан, Азль, Алсуй — составлявшие более одного тумена живого войска, находились под ведением старшего брата Харду» (см.: Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. II. М.; Л., 1941. С. 84; см. также: Владимирцов Б.Я. Общественный строй монголов. С. 102—106).

26. Menges К. Н. Тъмоуторокань «Zeitschrift für slavische Philologie». Bd. XXIX. H. I, Heidelberg, 1960. S. 128—133.

27. Впервые на это обратил внимание Н.Я. Марр. — Марр Н.Я. Избранные работы. Т. V. Этно- и глоттогония Восточной Европы. М.; Л., 1935. С. 182.

28. Teophanis Chronographia. I. P. 274; Niceph. Op. cit. P. 44.

29. Березин И.Н. Шейбаниада. История монголо-тюрков. Казань, 1849. С. 30. — И.Н. Березин объяснял Тмуторокань через монгольскую форму «тюмэт» — десятитысячье и «тюмэт + ирген» = десятитысячники (тьма народа). Он предлагал и второй вариант — «тюмэн» = «тьма» и «тархан» = вольный человек, дворянин. Монгольская форма в имени города Тмутороканя VIII в. очень показательна в связи с близостью монгольского языка к архаическому тюркскому (хазарскому) языку (см.: Баскаков Н.А. Тюркские языки. М., 1960). Так же толковали слово Тмуторокань О.Д. Востоков и П.Г. Бутков. Другая версия интерпретации слова Тмуторокань идет от И. Маркварта (Marquart J. Uber das Volkstum der Komanen. S. 178). Он толковал его через титул ταγμα-ταρχαν = ταμγαν-tarqan. Эту версию принял В.Д. Смирнов (Смирнов В.Д. Что такое Тмуторокань? // Византийский временник. 1929. Вып. 23. С. 15 сл.). Третья версия принадлежит А.Е. Крымскому (Крымский А.Е. Из истории Северного или Кавказского Азербайджана // Сб. статей в честь С.Ф. Ольденбурга. Л., 1934. С. 300). А.Е. Крымский толковал Тмуторокань как ταμαg / tarqav, т.е. тархантат в устье пролива. Его версию принял А. Зайончковский (см. Zajaizkowki A. Ze studio... С. 28, 29). С попыткой нового толкования термина в 50-х годах выступил Г. Вернадский (Vernadsky G. Toxar, Tma, Tmutorkan. Three notes // «For Roman Jakobson». Essay on the occasion of his sixtieth Birthday. Hague, 1956. P. 588—591).

30. Васильевский В.Г. Житие Стефана Сурожского // Васильевский В.Г. Труды. III. Пг., 1915. С. CCLXVIII-CCLXIX. — В.Г. Васильевский обратил также внимание на то, что в славянском переводе «Хождения Епифания», относящемся к VIII в. (см.: Васильевский В.Г. Труды. II. Вып. I. СПб., 1909. С. 275) в Боспоре («Корчеве граде»), упоминается «Георгий наместник».

31. Следует отметить, что имя Тмуторокань было дано не только городу, но, по-видимому, и всей области (Таманскому полуострову). Так, Константин Багрянородный под Таматархой разумеет и город, и область. В последнем пассаже он пишет: «...река Укрух, разделяющая Зихию и Таматарху». Никон Печерский в 1061 г. отбыл на «остров Тмуторокань» (см.: Патерик Киево-Печерского монастыря. СПб., 1911. С. 32) и т. д. В географической номенклатуре татарского периода термин тумен (тюмень) был широко распространен. Так, в «Книге Большого Чертежа» (СПб., 1864. С. 64) упоминаются «река Тюменка» и «град Тюменский». С. Герберштейн указывает к западу от Астрахани la campane di Tumen и т.д. (см.: Замысловский Е. Герберштейн и его историко-географические известия о России. СПб., 1884. С. 324).

32. Хвольсон Д.А. Известия ... Ибн Даста. С. 18, 69—70; Артамонов М.И. История хазар. С. 406.

33. Низменные места на берегу моря были постоянным районом зимовок кочевников Южнорусской степи. Это отмечали в VI в. Иордан (Иордан. Гетика. V. 37 / Пер. Е.Ч. Скржинской), в X в. Константин Багрянородный, в XIV в. Ибн ал-Асир (Тизенгаузен В. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. I. СПб., 1884. С. 26).

34. Constantine Porphirogentus. De administrando Imperico. V. I / Greek text edited by Gy Moravcsik. English translation by R.J.H. Jenkins. Budapest, 1942. Ch. 42. P. 11, Ch. 42. P. 92—93, Ch. 53. P. 44—45.

35. Boor C. de Nachtrage... S. 531; Vernadsky G. Byzantium and Southern Russia. P. 67—76. — В.А. Мошин датировал нотиции К. де Боора серединой VIII в. (см.: Мошин В.А. 'Επαρχία Γουiαs в Хазарии в VIII в. С. 156). Г. Вернадский относит нотиции ко времени хазарской миссии Кирилла (60-е гг. IX в.). М.И. Артамонов полагает, что нотиции были составлены в последней четверти VIII в., накануне обращения хазар в иудаизм (см.: Артамонов М.И. История хазар. С. 257—261). Мы считаем старую версию Ю.А. Кулаковского непоколебимой и принимаем его датировку — вторая половина VIII в.

36. Вот как описывает Ибн Батута (XIV в.) возникновение города Хаджи-тархана (Астрахань): «Тархан значит у них место, изъятое от податей ... Город получил название свое от тюркского хаджи (поломника) ... поселившегося в этом месте. Султан отдал ему это место беспошлинно, и оно стало деревней, потом оно увеличилось и стало городом» (Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов... С. 301).

37. Кропоткин В.В. Византийские монеты из Таматархи-Тмуторакани // Керамика и стекло древней Тмуторокани М., 1963. С. 175 сл.

38. Vernadsky G. Byzantium and Southern Russia. P. 70; Кропоткин В.В. Из истории средневекового Крыма (Чуфут-Хале и вопрос о локализации города Фуллы) // Советская археология. 1958. XVIII. С. 202. Табл. I. —Таматарха вновь появляется в епископских списках, датируемых началом X в. (Notita Leo), но ее нет в списках, датируемых 906—911 гг. (Geizer II).

39. Гаркави А.Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских (с половины VII в. до конца X до Р.Х.) СПб., 1870. С. 251. — Этот отрывок восходит к аналогичному пассажу в сочинении Ибн Хордаубега, писателя середины IX в. Но у Ибн Хордаубега вместо «Самкуш» стоит «Хамлидж, город хазарской страны». «Самкуш» у Ибн ал-Факиха П.К. Коковцов предлагал читать С-м-к-р-ц. Ф. Вестберг читал С-м-к-р-ш и полагал, что это Тмуторокань. О тексте Ибн ал-Факиха см.: Крачковский И.Ю. Избранные сочинения. Т. IV. М., 1957. С. 149—150; Бартольд В.В. Арабские известия о русах // Советское востоковедение. 1940. I. С. 22; Заходер Б.Н. Каспийский свод... Т. II. С. 89—91.

40. Гаркави А.Я. Сказания... С. 131. О географических представлениях ал-Масуди см.: Бейлис В.М. Сведения о Черном море в сочинениях арабских географов IX—X вв. // Ближний и средний Восток. М., 1962. С. 23—28; Крачковский И.Ю. Избранные сочинения. Т. IV. С. 149—150; Заходер Б.Н. Каспийский свод... Т. I. С. 41.

41. Гаркави А.Я. Сказания... С. 131.—Предположение о том, что хазарский гарнизон находился в районе Керченского пролива, принадлежит В.В. Григорьеву. Он полагал, что местом пребывания гарнизона был Тмуторокань (Григорьев В.В. О походах древних русов на Восток // ЖМНП. 1835. Май. С. 242). В дальнейшем эта мысль была поддержана Ф. Вестбергом. (Вестберг Ф. К анализу восточных источников о Восточной Европе // Там же. 1908. Февр. С. 382—386). Он полагал, что под гузами ал-Масуди следует разуметь тарков. В Тмуторокане помещает хазарский гарнизон также Д. Данлоп (Dunlop D.M. The History... P. 209).

42. Коковцов П.К. Еврейско-хазарская переписка... С. 118, прим. 4.

43. Mosin V. 1) Tmutorokanj. K-rhi. Smk-rs // Сборник в честь на Васил Н. Златарски. София, 1925. С. 157—162; 2) Les Khazares les Byzantin d'après l'anonyme de Cambridge // Byzantion. T. VI (1931), I. Bruxelles, 1931. P. 309—325; Мошин В.А. Хельгу хазарского документа // Slavia, 1937. С. 191—220.

44. Marquart J. Osteuropäische und Ostasiatische Streifzuge. Leipzig, 1903. S. 163, 203.

45. Попов А. Обзор хронографов русской редакции. Вып. I. М., 1866. С. 233—234. В хронографе С. Кубасова (около 1626 г.): «От Скурцева до Сурова». См.: Востоков А. Описание рукописей Румянцевского музея. М., 1859. С. 351, 688—690; Васильевский В.Г. Труды. Т. III. Пг., 1915. С. CCXLIII.

46. О происхождении названия «Керчь» и о средневековом имени города высказывались различные мнения. См.: Кулаковский Ю.А. К вопросу об имени города Керчи; Врун Ф. Черноморье. II. Одесса, 1878. С. 312; Абаев В.И. Из истории слов. Древнерусское «кърчий» — «кузнец» и топоним Керчь // Вопросы языкознания. 1859. № 1. С. 96сл.; Трубачев О.Н. Славянские этимологии. Этимологические исследования по русскому языку. Т. 2. М., 1962. С. 39 сл.; Смирнов В.Д. Что такое Тмуторокань? С. 68. — Мнение В.Д. Смирнова, производящего слово «Керчь» через «К-р-ц» от тюркского «карши» (противоположный, противолежащий) заслуживает наибольшего внимания. Однако следует иметь в виду и другое значение слова «карши» — дворец (ср. καιταριον) = сарай (см.: Малое С.Е. Памятники древнетюркской письменности: Словарь. М., 1958. С. 412; Gabain A. von. Altturkische Grammatik. S. 327). — А. фон Габэн приводит слово «Kerciye» как аналог «карши».

47. Бруцкус Ю. Письмо хазарского еврея X в. Берлин, 1924.

48. См.: Коковцов П.К. Еврейско-хазарская переписка... С. 113—123.

49. Там же. С. 118—119, прим. 6.

50. Dunlop D.M. The History... — Сообщение ал-Масуди о гонениях 943 / 944 г.

51. Якубовский А.Ю. 1) Ибн-Мискавейх о походе русов на Бердаа в 332 г. = 943 / 944 г. // Византийский временник. 1926. XXXV. С. 88—89; 2) О русско-хазарских и русско-кавказских отношениях в IX—X вв. // Известия АН СССР. 1946. Т. III. № 5. С. 469.

52. Литературу вопроса см.: Полевой Н.Я. К вопросу о первом походе Игоря против Византии // Византийский временник. 1961. XVIII. С. 96—104; Артамонов М.И. История хазар. С. 337—379; Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. Л., 1945. С. 233—235, 240—242.

53. Полевой Н.Я. О дате второго похода Игоря на греков и похода русских на Бердаа // Византийский временник. 1958. XIV. С. 138—147.

54. Повесть временных лет. Т. 1. М.; Л., 1950. С. 38 (далее — ПВЛ).

55. Эта мысль была заимствована А.Н. Насоновым (Насонов А.Н. Тьмутаракань в истории... С. 85, прим. 3) у В.В. Григорьева (см.: Григорьев В.В. Россия и Азия. СПб., 1876). Ср.: Якубовский А.Ю. Ибн-Мискавейх... — Ибн-Мискавейх, наиболее осведомленный автор, знает только водный путь русов.

56. ИГАИМК. 1934. Вып. 91. С. 20—21.

57. Там же. С. 16.

58. Там же. С. 21.

59. Там же. С. 15—17. См.: Плетнева С.А. Печенеги, тюрки и половцы в южно-русских степях // МИА. 1958. Вып. 62. С. 151.

60. Ал-Масуди явно ошибается в перечислении этих народов. Он называет их Bajna (?), Bajghird (мадьяры), bajnak (печенеги) и Nukardah (?). Мадьяры во время ал-Масуди были уже далеко от Хазарии на западе. Отсюда у ал-Масуди замечание, что эти народы доходят до Испании. — См.: Гаркави А.Я. Сказания... С. 130; Dunlop D.M. The History... P. 212—213, 230—231.

61. Худуд ал алам. Рукопись Тумайского (с введением и указанием В. Бартольда). Л., 1930. С. 31.

62. Гаркави А.Я. Сказания... С. 130.

63. Constantine Porphirogentus. Ch. 42. P. 89.

64. Ibid. P. 95.

65. Theophanis Chronographia. P. 274.

66. Menges K.H. Etymological notes on some Päcänäg names // Byzantion. XVII (1944—1945). Boston, 1945. P. 278; Баскаков Н.А. Тюркские языки. М.; Л., 1962. С. 36 сл.

67. ИГАИМК. 1934. Вып. 91. С. 7.

68. Там же. С. 45.

69. Успенский Ф.И. Византийские владения на северном берегу Черного моря в IX—X вв. // Киевская старина. Год VIII. Т. XXV. Киев, 1889. С. 283.

70. Кропоткин В.В. Из истории средневекового Крыма. С. 303. Табл. 1; Vernadsky G. Byzantium and Southern Russia. P. 69—70.

71. ИГАИМК. 1934. Вып. 91. С. 10—11.

72. Коковцов П.К. Еврейско-хазарская переписка. С. 83—84; С. 102.

73. Этот путь указан Константином Багрянородным. — См.: ИГАИМК. 1934. Вып. 91. С. 11; Гадло А.В. Восточный поход Святослава (к вопросу о начале Тмутороканского княжения) // Проблемы истории феодальной России. Л., 1971. С. 59—67.

74. Златарски В.Н. История на първото Българско царство. Т. I. Ч. 2. София, 1918. С. 577—578.

75. Знойко Н.Д. О посольстве Калокира в Киев // ЖМНП. 1907. Апр. С. 262.

76. Левченко М.В. Очерки по истории русско-византийских отношений. М., 1956. С. 257.

77. Там же. С. 251—252.

78. Артамонов М.И. Саркел — Белая Вежа. С. 7 сл.

79. ПВЛ. С. 52. — В.Н. Татищев под 6487 (979) г. сообщает о возобновлении этого договора при Ярополке (Татищев В.Н. История Российская. Т. II. М.; Л., 1963. С. 54).

80. ПВЛ. С. 58—59.

81. Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. С. 302—303. См. также: Рыбаков Б.А. Древняя Русь. М., 1963. С. 50. — Б.А. Рыбаков полагает, что мир 985 г. был заключен с «подонскими» или «причерноморскими» болгарами.

82. Левченко М.В. Очерки... С. 351.

83. Из работ, посвященных этой теме, укажем лишь наиболее значительные: Розен В.Р. Император Василий II Болгаробойца. СПб., 1883; Васильевский В.Г. К истории 976 — 986 гг. // Васильевский В.Г. Труды. Т. II. Вып. 1. СПб., 1909; Шахматов А.А. Корсуньская легенда о крещении Владимира // Сб. в честь В.И. Ламанского. СПб., 1906; Бертье-Делагард А.Л. Как Владимир осаждал Корсунь // ИОРААС. Т. XIV. Кн. 1. СПб., 1909 (там же исчерпывающе приведена литература предшествующего периода); Греков Б.Д. «Повесть временных лет» о походе Владимира на Корсунь // Известия ОИАЭ. 1929. III (60); Бахрушин С. К вопросу о крещении Киевской Руси // Историк-марксист. 1937. № 2; Жданов Р.В. Крещение Руси и начальная летопись // Исторические записки. 1939. Вып. 5; Будовниц И.У. К вопросу о крещении Руси // Вопросы истории религии и атеизма. III. М., 1955; Левченко М.В. Взаимоотношения Византии и Руси при Владимире // Византийский временник. 1953. VII; Талис Д.Л. Из истории русско-корсуньских политических отношений в IX—X вв. II. // Византийский временник. 1951. XIV.

84. Шахматов А.А. Корсуньская легенда... — Разоблачению «корсуньского миража» в области древнерусской художественной культуры посвящена работа Г.Ф. Корзухиной (Корзухина Г.Ф. «О памятниках корсуньского дела» на Руси (по материалам медного литья) // Византийский временник. 1958. XIV. С. 129—137).

85. См.: Васильевский В.Г. Труды. И. Вып. 2. С. 99—106; Левченко М.В. Очерки... С. 349 сл.; Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. С. 325—332.

86. Васильевский В.Г. Труды. II. Вып. 2. С. 100; Розен В.Р. Император Василий II... С. 215; Левченко М.В. Очерки... С. 349 сл.

87. Голубинский Е.Е. История русской церкви. Т. I. М., 1901. С. 163, 272. — В некоторых редакциях житий говорится о девятимесячной осаде. См.: Никольский Н.К. Материалы для повременного списка русских писателей и их сочинений. СПб., 1906.

88. На те же обстоятельства обратил внимание Д.Л. Талис и справедливо, на наш взгляд, возражал М.В. Левченко и А.Л. Якобсону, которые весь поход датируют 989 г. См.: Талис Д.Л. Из истории русско-корсуньских политических отношений... С. 111.

89. Розен В.Р. Император Василий И... С. 208; Васильевский В.Г. Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе XI—XII вв. Труды. Т. I. СПб., 1908. С. 199.

90. Васильевский В.Г. Труды. II. Вып. 2. С. 94—95.

91. Левченко М.В. Очерки... С. 355—356.

92. Ср.: Талис Д.Л. Из истории русско-корсуньских политических отношений... С. 109—110.

93. Там же. С. 110—115.

94. Шахматов А.А. Корсуньская легенда... С. 46—47.

95. В летописном рассказе (Там же. С. 64) сказано: «собра вой многи: Варяги, Словени, и Чудь и Кривичи...», т. е. также названы северные племена.

96. О дальнейшей судьбе этих дружин см.: Васильевский В.Г. Труды. I. Т. I. С. 196—210, 373—379.

97. Васильевский В.Г. О построении крепости Саркел // ЖМНП. 1889. Окт. С. 287—288. Успенский Ф.И. Византийские владения... С. 280—284 (письма Николая Мистика).

98. Шахматов А.А. Корсуньская легенда... С. 52, 124 и 125 (прим. 1). — А.А. Шахматов предлагал читать вместо: «Болгары и с черными людми» — «и болгары черныя».

99. Удовлетворительным объяснением действий Владимира могло бы быть предположение о том, что в сложной ситуации 986—989 гг. Херсон оказался на стороне малоазийских инсургентов и восстал против Василия II. Связи Херсона с Романией (Малой Азией) хорошо известны, а нелояльность херсонитов по отношению к центральному правительству, судя по трактату «Об управлении империей», постоянно беспокоила Константинополь. В таком случае действия Владимира выглядели бы весьма логично. Отправив южно-русские дружины весной 988 г. на помощь Василию, летом он с северными дружинами выступил против мятежного Херсона. Глухие указания на то, что Владимир и Василий вместе сражались в 988—989 гг. против мятежников (ал-Мекин) могут служить основанием для подобной версии. — См.: Васильевский В.Г. Труды. П. Вып. 1. СПб., 1909. С. 28—34, 56—125; Приселков М.Д. Киевское государство второй половины X в. по византийским источникам // Учен. зап. Ленингр. ун-та. Вып. 8. Сер. ист. наук. Л., 1941. С. 224, 229.

100. Репников Н.И. Партенитская базилика // Известия археологической комиссии. 1909. Вып. 32. С. 96—97.

101. Васильевский В.Г. Житие св. Стефана Сурожского // Васильевский В.Г. Труды. Т. III; Халанский М. К истории поэтических сказаний об Олеге Вещем // ЖМНП. 1902. Авг. С. 287 сл.

102. Васильевский В.Г. Труды. Т. III. С. XLII-CXLVI (обзор литературы до 1893 г.); Шахматов А.А. Корсуньская легенда... С. 120—125 (о прибавлениях к «Житию Стефана Сурожского»). См. также: Иловайский Д.И. Разыскания о начале Руси. М., 1882. С. 325; Макарий. История христианства в России до Владимира. СПб., 1868. С. 223 сл.; Дорн Б. Каспий. О походах древних русских в Табаристан... СПб., 1875. Прил. к XXVI т. Записок АН. № 1. С. 459; Вестберг Ф. О «Житии св. Стефана Сурожского» // Византийский временник. 1907. XIV. Вып. 2—3. и др.

103. Васильевский В.Г. Житие св. Георгия Амастридского // Васильевский В.Г. Труды. Т. III. С. CVTO-CXLI. М. Халанский (Халанский М. К истории поэтических сказаний... С. 317) по этому поводу писал: «Здесь сталкивается греческое житие с упоминанием о русском нападении на Амастриду с новгородской былиной о походе на юг, на Сурож, на Тавриду вообще».

104. Герберштейн С. «Записки о Московских делах» / Пер. А.И. Малеина. СПб., 1908. С. 119; Замысловский Е. Герберштейн и его историко-географические известия о России. С. 322—324; Смирнов П.П. Сказание о Холопьей войне в Древней Руси // Учен. зап. Моск. гор. пед. ин-та им. В.П. Потемкина. Т. II. Вып. 2. М., 1947. С. Зсл. См. также: Рыбаков Б.А. Русская земля. М., 1963. С. 98—100.

105. Полное собрание русских летописей. Т. IX. С. 57 (далее — ПСРЛ). — В «Древней русской истории» М.В. Ломоносова (Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. Т. VI. М.; Л., 1952. С. 267) сохранилась иная форма имени печенежского «князя» — Метиган, по-видимому, заимствованная из Крекшинского летописца (конец XVII), сведения которого широко использовал М.В. Ломоносов в своем труде. А.М. Щербак (Щербак А.М. Знаки на керамике и кирпичах из Саркел-Белой Вежи // Материалы и исследования по археологии СССР. Вып. 75. М.; Л., 1959. С. 380) сближает имя Метигай с названием одного из родовых подразделений казахов — «матакай».

106. ПСРЛ. Т. IX. С. 57.

107. Там же. С. 58. — Пассажи о Метигае и Кучюге сохранились также в «Степенной книге» (Там же. Т. XXI. Ч. 1. СПб., 1908. С. 103 и ИЗ).

108. Разбор летописных заметок о Владимире, вошедших в «Память и Похвалу» Иакова Мниха, дан А.А. Шахматовым. — Шахматов А.А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. Летопись занятий Археографической комиссии за 1907 г. СПб., 1908. С. 21 сл. См. также: Срез невский А.И. Памятники древнерусской литературы, посвященной Владимиру Святому. Чтения в Общ. Нестора-летописца. Кн. 2. Киев, 1888. С. 16—17, 22—23.

109. См.: Монгайт А.Л. О границах Тмутороканского княжества в XI в. // Проблемы общественно-политической истории России и славянских стран. Сб. к 70-летию М.Н. Тихомирова. М., 1963. С. 54—61; Soloviev A.V. Domination byzantine on russe au Nord de la mer Noire a l'epoque de comnenes? // Akten des XI Internationalen byzantinisten Kongreß. München, 1960. S. 569—580; Soloviev A.V. 'Αρχων 'Ρωτίου // Byzantion. Т. XXXI. — Следует заметить, что понимание термина «πατgs [χ]αзαρί (ας)» моливдовула только как восточной части Крыма (А.Л. Монгайт. О границах Тмутороканского княжества... С. 59) слишком узко. Предположение А.П. Каждана (Каждан А.П. Византийский податной сборщик на берегах Киммерийского Боспора в конце XII в. // Сб. к 70-летию акад. М.Н. Тихомирова. С. 97—101) о том, что печать принадлежала византийскому наместнику, носившему титул архонта Матрахов, Зихии и Хазарии, маловероятно.

110. ПВЛ. С. 80.

111. Латышев В.В. Сборник греческих надписей христианских времен из Южной России. СПб., 1896. С. 16 и сл. № 8.

112. Существует вполне вероятное предположение о том, что после похода Владимира Боспор (К-р-ц) оказался под властью Византии, памятником чего считают моливдовул протоспафария и стратига Боспора Аркадия, датированный Г. Шлюмберже X—XI; вв. (Schlumberger G. Melanges d'Achaeologie Byzanihe, I. Paris. 1895. P. 206). Однако Ю.А. Кулаковский относил эту печать к периоду после 1094 г. См.: Кулаковский Ю. К истории Боспора (Керчи) в XI—XII вв. Труды XI Арехологического съезда. Т.И. М., 1902. С. 132—133.

113. Важно отметить, что в летописной традиции сохранилось понимание акций Владимира в Крыму именно как широкого движения, направленного на овладение Таврикой в целом. Так, Синопсис (по изд.: СПб., 1810. С. 66, 67) говорит: «Собрав же Владимир великую силу воинскую, поиде къ Таврикию, юже ныне Перекопом нарицають, идеже взя Кафу славный град греческий, а потом главное всея Таврики место Херсонь...» И далее: «...Яз же вам всю Таврикию и Херсонь возвращу», — обращается Владимир к греческим царям.

114. Якобсон А.Л. 1) Средневековый Херсонес (XII—XIV вв.) // Материалы и исследования по археологии СССР. Вып. 17. М.; Л., 1950. С. 13—15; 2) Раннесредневековый Херсонес // Материалы и исследования по археологии СССР. Вып. 63. Л., 1959. С. 65.

115. ПСРЛ. Т. XV. СПб., 1863. С. 104.

116. Шахматов А.А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. С. 88—89.

117. Рыбаков Б.А. Древняя Тмуторокань и проблема славянской колонизации Приазовья. Тез. докл. сессии Отделения исторических наук и пленума ИИМК... М., 1953. С. 18.

118. Плетнева С.А. Средневековая керамика Таманского городища // Керамика и стекло древней Тмутаракани / Отв. ред. Б.А. Рыбаков. М., 1963. С. 17—20, рис. 9 (15).

119. Гадло А.В. Новый памятник Тмутороканского времени из Приазовья // Советская археология. 1965. № 2. С. 217—224. — Мы не можем согласиться с мнением А.Л. Монгайта о том, что «возникновение Тмутороканского княжества было результатом похода княжеской дружинной коалиции, и русский этнический слой на его территории был сравнительно незначительным, вследствие чего попытки археологического решения вопроса обречены на неудачу» (Монгайт А.Л. О границах Тмутороканского княжества... С. 61).

120. Артамонов М.И. Саркел-Белая Вежа. С. 48 сл.

121. Гадло А.В. Поселение XI—XII вв. в дельте Дона // КСИА. 1964. Вып. 99. С. 45—54.