Особенности образного строя

С открыто носимыми украшениями: поясными бляшками, пряжками, наконечниками, с бляшками и начельниками конского оголовья — связаны прежде всего растительные типы орнаментации. При их популярности среди населения Хазарии кажется диссонансом полное игнорирование темы растительного мира в области обрядовой графики. Из всего фонда граффити, собранных на строительных материалах, только одно можно определить как изображение водяной лилии. Не отмечено растительных сюжетов и среди керамических клейм Подонья. Крайне редки они среди орнаментации зеркал, где связаны с подражаниями китайским образцам. То же можно сказать и в отношении подвесок-амулетов. Растительные сюжеты появляются только в гравировках перечисленных выше костяных дарохранительниц, и то не всех. Их образный строй явно сближен с торевтикой сасанидского круга, где сочетание растительных сюжетов с мифологическими образами было принято. Для традиционной салтовской лощеной керамики, несмотря на ее не только парадную, но и культовую функцию, как помещаемой при погребенном емкости для сопутствующей пищи, растительная орнаментация ограничена только одним сюжетом дерева с прямыми опущенными или поднятыми вверх параллельными ветвями, мотив «ёлочка» (Флёров В.С., 1990а).

В плане игнорирования растительных сюжетов амулеты полностью выпадают из общего строя оформления салтовского художественного металла. Вообще же, для хазарского искусства характерна разграниченность растительных сюжетов с зооморфными и антропоморфными, тогда как в синхронных произведениях художественного металла Танского Китая, Византии, Ирана, Сибири, Средней Азии, Аварского каганата, в более позднее время — Древней Руси, отмечается их сочетание и даже тесное переплетение в одной ком позиции и в одном образе. В наиболее сокрытых произведениях хазарской графики образы растительного мира совершенно не фиксируются, как и в амулетах.

Растительный мир, символ плодородия и жизни, не мог случайно игнорироваться при создании оберегов для женщин и девочек. Может быть, этот феномен объясняется тем, что растительные сюжеты воспринимались сознанием обитателей Хазарского Подонья, как связанные прежде всего с материальным, земным миром и своим тяготением к профанному могли ослаблять медиативную силу запечатленных в амулетах образов?

Другой особенностью образного строя как графики, так и амулетов можно назвать избегание сюжетов, связанных с хтоническими силами. Подобную сдержанность, а то и полный сознательный отказ от упоминания нижнего мира не только в изобразительных, но и вербальных текстах фиксируют этнографические материалы (Каруновская Л.Э., 1935, с. 160—183) и эпиграфические памятники (Кляшторный С.Г., 1977, с. 124, 125). В графике образы рыбы, змеи, хищника наблюдаются только в тех композициях, где задачей было представить некую целокупность мироздания (Флёрова. В. Е., 1997, с. 59—66). Среди подвесок-амулетов они полностью отсутствуют. Видимо, со стремлением избавиться от похожей на змеиную головы «ящера», венчающую двупластинчатую фибулу Старосалтовского могильника, часть украшения была отломана (рис. 7, 22). Таким же образом отломана пластина с «ящером» и у фибулы из села Пузинское (рис. 7, 20). Исходя из факта избегания хтонических образов в салтовском художественном металле, можно заключить, что неприятие треугольной части фибулы из-за ее оформления змеиноголовым персонажем способствовало трансформации украшения в привески с парными протомами.

Подобное постоянное избегание образов нижнего мира, как в оформлении отдельных амулетов, так и в формировании целых наборов, ставит под сомнение возможность использования данных предметов в шаманской практике, с которой, по предположению ряда авторов, имели дело их обладатели (Аладжов Ж., 19836, с. 80). Этнографический костюм шамана, как его бубен и посох, представлял собою именно «карту мироздания, включая подвески не только солнца, луны, мирового древа, но и «портреты» духов верхнего и нижнего мира» (Новик Е.С., 1984, с. 27, 68).

Типологический набор салтово-маяцких амулетов отличается от синхронного ему северокавказского. Различие это состоит не в форме амулетов или проработке их деталей, совпадающих в некоторых случаях до мелочей. Как представляется, различие обусловлено направленностью отбора уже существующих в ремесленном производстве форм или переработкой переживших свою моду или чуждых по смыслу украшений в соответствии с парадигмой, сформировавшейся в религиозном сознании населения Хазарии языческого периода. Сравнивая амулеты Хазарии и Древней Руси¹, тем более Хазарии и этнически родственной Алании, невольно задаешься вопросом, не была ли специфика салтовских амулетов явлением обусловленным не столько стадиальным развитием религиозных взглядов и этнической традицией, сколько единой государственностью разноплеменной Хазарии? Впрочем не могу не отметить, что влияние государственности на культуру Хазарии, в том числе и религию, остается слабо изученным.

Опубликованность амулетов салтово-маяцкой культуры явно недостаточна для точных статистических подсчетов. Поэтому пока можно обозначить лишь то, что уже сейчас прослеживается как тенденция, но в дальнейшем должно проверяться и уточняться по мере вхождения результатов исследования инвентаря прежде раскопанных и ныне исследуемых могильников в научный оборот. Предварительные итоги сравнения намечают следующие отличительные черты совокупности салтово-маяцких металлических амулетов VIII — начала IX вв.

1. При том, что и на Северном Кавказе, и на Дону широкое распространение получили колесообразные амулеты с четырьмя и реже с семью спицами, нельзя не обратить внимания на большую популярность среди салтовских амулетов свастических четырехлучевых подвесок. Для Северного Кавказа им, ввиду их малочисленности, даже не выделяется места в типологии (Ковалевская В.Б., 1995, с. 135).

2. Неизвестен пока в северокавказских древностях тип салтовских кольцеобразных амулетов с волютообразно закрученными тяжами, также представляющими собой вид вихревой розетки. Отмечу популярность темы сегнерова колеса в графике салтово-маяцкой культуры.

3. Насколько можно судить по публикациям, подвески с соколиными головками обоих известных в Подонье типов, т. е. с четырьмя обращенными в одну сторону головками и с обращенными в разные стороны, в комплексе Верхне-Салтовских могильников представлены в равной степени. В Дмитриевском могильнике представлен только второй тип. Для северокавказских памятников VIII—IX вв. подвески с соколиными головками, направленными в одну сторону, составляют основную массу находок подвесок этого отдела, более чем в 10 раз превосходя по численности подвески первого типа — по В.Б. Ковалевской — тип 3, вариант 2.

4. Специфической для Подонья формой амулетов являются подвески с парными протомами. Один такой амулет найден в Прикубанье (рис. 7, 9), но расценивается как салтовское влияние, поскольку в северокавказском типологическом наборе амулетов неизвестен. Популярность в Подонье получили и привозные украшения с сюжетами парных протом: это находки двупластинчатых антропозооморфных фибул, двуконьковых привесок финно-угорских типов, бляшки византийского образца от сбруйного набора в Дмитриевском могильнике (рис. 7, 10), поздние типы лунниц, которые еще изредка сохраняли элементы парных протом. В графике отмечается широкое распространение разнообразных двузубцев и трезубцев.

5. Подвески типа парных чаш также не выделяются в качестве присущих набору северокавказских амулетов. Для салтово-маяцкой культуры — это один из самых излюбленных типов амулетов, получивший повсеместное распространение не только в лесостепном, но и в степном варианте культуры. В соединении парных чаш, отмечу, не фиксируются «верх» и «низ», как у прочих подвесок, и не исключено, что они носились горизонтально, как это реконструировано в отчете о находке в погребении у Чистяково Донецкой области Украины.

6. Всадники-амулеты, как и их северокавказские прототипы, повернуты как в правую, так и в левую стороны. Для амулетов в виде фигурок коней фиксируется положение головой только вправо. То же отмечается и для десяти известных северокавказских амулетов в виде оседланных коней. Вправо повернуты и все известные по публикациям фигурки-амулеты в виде хищных птиц. То же положение У фигурок барана и оленя из Верхне-Салтовского могильника. Влево повернуты только фигурки грифонов из Дмитриевского и Верхне-Салтовского могильников (рис. 16а, 17).

* * *

Из всего вышеизложенного следует: доминантой формирования типологического набора амулетов Хазарии являлся биполярный характер движения солнца, которое, по представлениям древнего человека, двигалось днем слева направо, а ночью осуществляло свой возвратный путь по космическим водам, теперь уже справа налево.

Переживание смены времени дня и годового цикла вегетации нашло отражение не только в составе набора амулетов, но и подробное образное выражение в гравировке на костяном изделии из собрания Славянского музея (Нахапетян В., Шамрай А., 1990; Нахапетян В.Е., 1994). Как уже отмечалось в указанных работах, в сценах борьбы, представленных на этой уникальной гравировке, вправо повернуты всадник с соколом над ним и олень, а нападающий на оленя хищник и терпящий поражение и выпускающий из своей руки солнце второй всадник в маске — повернуты влево (рис. 18, 1, 2)². Так же в гравировке аналогичного изделия из Сар-кела в сцене нападения хищника на коня: конь повернут головой направо, а хищник — налево (рис. 18, 3).

Во многих мифологиях тип ездового животного солнечного божества регламентирован временем суток. Так, согласно космогоническим представлениям чувашей, солнце до полудня везет бык, в полдень — лошадь, вечером — заяц, а ночью оно спит за горой (Денисов П.В., 1959, с. 14). Повернутость вправо фигурок хищных птиц и коньков использовавшихся как амулеты, подчеркивала путь движения дневного светила. И если образ коня имел устойчивую связь с представлениями о дневном пути солнца, то тогда понятно его замещение в амулетах с парными протомами на образы водоплавающих птиц, имевших в силу своей биологической специфики большую ассоциативную связь с возвратным движением светила в ночное время (Рыбаков Б.А., 1987, с. 550), и верблюдов.

Образ верблюда в древней мифологии среднеазиатского региона имел явную сопряженность и с биполярной оппозиционностью света и тьмы, и с ее вторым компонентом. Согдийская рукопись из Дуньхуана VIII—X вв. с текстом волхования для вызывания дождя упоминает о необходимости для совершения обряда изображения двух дерущихся верблюдов наряду с парами птиц, собак и людей. Ритуал основан на мифе об освобождении космических вод в результате борьбы, то есть с тем же моментом, что и рождение солнца (Кузьмина Е.Е., 1978; Лившиц В.А., 1978, с. 105). Связь образа верблюда с понятиями ночи, тьмы и смерти проявилась в том, что в ряде хорезмийских легенд именно верблюду некоторые святые, предвидевшие свою кончину, поручали отвезти тело в место упокоения (Снесарев Г.П., 1972, с. 172).

Рис. 18. Гравировки на костяных реликвариях.

1 — район г-ща Маяки, случайная находка, хранится в музее г. Славянска, Украина; 2 — направление движения персонажей на реликварии из музея г. Славянска: А — передняя, выпуклая сторона реликвария, Б — задняя сторона; 3 — Верхнее Салтово, м-к.

Амулеты с грифонами, повернутыми влево, передают важный момент рождения солнца Великой Богиней, которое происходит во время подземного, невидимого движения справа налево. Функцию ездового животного в данном случае осуществляет «фантастическое», а правильнее сказать неземного происхождения, сакрализированное существо, как бы заключившее в свою утробу солнечный диск.

Рис. 19. Направление движения элементов декора амулетов с соколиными головками и волютообразными тяжами.

А — правая, правая и верхняя стороны, Б — левая, левая и нижняя стороны.

Очевидно, не случайно и расположение завитков у амулета с волютообразно закрученными розетками на месте тяжей (рис. 19): спирали, расположенные в секторе круга справа и вверху закручены слева направо. Так же реконструируется и спираль, которая должна быть на месте петли. Спирали в нижнем левом секторе имеют противоположное направление и закручены справа налево. Подвески, происходящие из Дмитриевского и Верхне-Салтовского могильников, совершенно идентичны найденной на отстоящем на несколько десятков километров южнее городище Маяки. Та же схема лежит в основе более распространенного амулета с соколиными головками тип 1: птичья головка на правой стороне подвески направлена посолонь, а на левой — справа налево (рис. 19).

Сопряженность верхнего мира с востоком, правой стороной и солнцем, а нижнего с западом, левой стороной и луной отмечается в ведийской мифологии (Кёйпер Ф., 1986, с. 42), в славянских мифологических системах, в сибирском шаманизме (Иванов В.В., Топоров В.Н., 1974, с. 259—274).

В скифских изобразительных текстах, по заключению Д.С. Раевского, вполне отчетливо читается оппозиция верх — олень, низ — хищник (Раевский Д.С., 1985, с. 120). Деление образов в хазарском искусстве, как представляется, имеет более динамический характер: верх — движение посолонь — правая сторона — день, низ — движение против солнца — левая сторона — ночь. Для мифологии и традиционного искусства совмещение вертикальной и горизонтальной подсистем не является чем-то необычным (Раевский Д.С., 1985, с. 198, 199, 230, примеч. 4).

Амулеты типа «парные чаши» уже не относятся к категории солярных. Доминанта цикличности чередования света и тьмы выражена здесь в одном из самых древних мифологических образов: «бадьи, полной благ», космических водах, поднимающихся ночью над землей и висящих в перевернутом положении, орошая землю живительной влагой (Кёйпер Ф., 1986, с. 156—162). Способ ношения амулетов допускал как членение на верх — низ, так и на правое — левое, о чем уже говорилось.

Примечания

1. Напомню, что в типологический набор древнерусских металлических амулетов входили солярные, лунарные, крестообразные подвески, очень небольшое число подвесок в виде топориков, ножей, ключей, серпов, ложек, гребенок, зооморфные подвески и единичные типы: антропоморфная, бараньи рога, рыба (Моця А.П., 1990, с. 124—131; Рыбаков Б.А., 1987, с. 540—550). Сравнивать его с салтовским как системы более детально вряд ли стоит, так как различия только типологические, но и содержательные слишком велики.

2. См. «Приложение». Такое же расположение персонажей поединка за солнце, переданное свастическим знаком, можно видеть на костяном гребне с городища XI—XIII вв. Иднакар в Удмуртии: направо обращен воин с открытым лицом, налево — его противник в маске или капюшоне в виде заштрихованного треугольника. Публикаторы (Иванова М., Куликов К., 1995, с. 32) усматривают прототип этого сюжета в поединке Индры и Рудры ведийской мифологии.