3.1 История изучения материальной культуры Северо-Восточного Дагестана IV—VIII вв.

В 1966—1967 г. начали работу археологические экспедиции ИИЯЛ совместно с историческим факультетом МГУ под руководством Г.С. Фёдорова, целью исследования которых являлось изучение памятников средневековья в Присулакских районах. За два полевых сезона было исследовано четыре поселения в Бабаюртовском районе — «Новая Надежда», «Герменчик — тебе», «Некрасовское» и «Тенг-кала». Эти археологические объекты были обнаружены ещё в 1951 г. М.И. Пикуль [1967:148—149]. Материалы раскопок 1966—1967 гг., Г.С. Фёдорова, несмотря на скромные масштабы, показали, что жизнь в Присулакской низменности, несмотря на появление тюркоязычных кочевников на территории Терско-Сулакского междуречья в конце IV в., продолжилась на новой этнокультурной основе, при этом сохранив преемственность по отношению к культуре предыдущего периода, ограниченного рамками позднесарматского времени [1966—1967].

«Если согласиться с М.И. Артамоновым и С.А. Плетнёвой, — пишет Г.С. Фёдоров, — что южная граница Хазарии проходила по междуречью Терека и Сулака, то следует признать исследованное поселение Хазарским. Материалы верхнего слоя поселения также должны быть отнесены к хазарскому варианту салтово-маяцкой культуры»[1968:93].

Ограниченность материалов раскопок поселений в Присулакском районе позволяет для сравнительного анализа основного фонда привлечь материалы поселения «Новая Надежда» и «Герменчик-тебе», а также поселений Бавтугайское, Верхнечирюртовское и Сигитминское и, прежде всего Бавтугайского и Верхнечирюртовского могильников. Ибо, как считают Я.А. и Г.С. Федоровы, основывающиеся на анализе археологического материала, южная граница Хазарского каганата проходила в среднем течении Сулака [1970:84]. И, исходя из этого утверждения, памятники Среднего Сулака должны отразить взаимодействие двух основных этнокультурных элементов раннего средневековья в Северном Дагестане: пришлого (тюркоязычного) населения, составившего впоследствии костяк Хазарского каганата и местного — дагестанских автохтонов, далёких потомков носителей каякентско-хорочоевской культуры.

Одновременно в Северо-Восточном Дагестане велись работы археологической экспедиции Ленинградского университета под руководством А.В. Гадло[1974].

Хотя обстоятельный анализ древностей раннего средневековья СевероВосточного Дагестана сделан Путинцевой Н.Д., однако некоторые ее установки и выводы требуют пересмотра [1965:113].

Для нас очень существенно, что археологические исследования, проведённые в среднем течении Сулака, в долине при выходе его на плоскость, показали хронологическую сопоставимость перечисленных выше памятников: Бавтугайское поселение, нижние слои датируются автором раскопок М.И. Пикуль IV—V вв., верхняя его дата — IX в. [1966:83]; Верхнечирюртовское поселение Н.Д. Путинцева датирует VI—VIII вв. [1965:114]; Сититминское нижнее поселение один из его исследователей К.А. Бредэ датирует VI—VIII вв. [1958:9]; Бавтугайский могильник датируется М.И. Пикуль VII—VIII вв. [1966:84]; Верхнечирюртовский V — концом VII вв. [Путинцева Н.Д., 1961:263].

Перечисленные памятники связаны между собой не только общностью территории и времени, но и единообразием материальной культуры. Поэтому исследователи в качестве основного фонда исследования привлекают материалы Верхнечирюртовского могильника, а для сравнительного анализа привлекают также материалы из других памятников, что позволяет дополнить картину культурной и хозяйственной жизни населения Сулакской долины в раннем средневековье, в дохазарское время, т.е. в IV — начале VII вв.

Поселения, исследованные М.И. Пикуль и Я.А. И Г.С. Фёдоровыми содержат два культурных слоя: позднесарматский и раннесредневековый [1970:83]. В первые века нашей эры в Северо-Западном Прикаспии господствующее положение занимали сарматы. Если взять за основу памятники позднесарматского времени, то они, согласно выводам, сделанными М.И. Пикуль и К.Ф. Смирновым, указывают на проникновение пришельцев вглубь северо-восточных предгорий Дагестана вдоль долин Сулака, Шура-озень, Манас-озень и других рек [1961:218; 1967:148—157]. Поэтому исследователи ищут генетические корни раннесредневековой материальной культуры Северного Дагестана в сарматской этнокультурной среде I—IV вв, и это, несмотря на то, что в послегуннскую эпоху сарматский мир Северо-Западного Прикаспия был поглощён новыми пришельцами — тюркскими племенами. Как отмечают Я.А. и Г.С. Фёдоровы, иранский субстрат растворился в мире тюркском, но не бесследно: он оплодотворил примитивную культуру степняков, заложил фундамент салтово-маяцкой культуры Хазарского каганата [1970:84].

Наиболее массовый материал — керамика, её форма, орнамент, технология производства — может служить, как считает Плетнева С.А., одним из надёжных источников об этническом составе населения Северного Дагестана [1967:133—134]. Если украшения, оружие, изделия из металла распространяются путём обмена, т.е. в основе своей являются привозными, то керамика почти никогда не служила предметом обмена по очень простой причине — нетранспортабельность. Она либо производилась на месте, либо распространялась из центра ремесленного производства на сравнительно небольшие расстояния. С.А. Плетнёва считает, что на Нижнем Дону, например, район распространения керамики из производственного центра, не превышает в радиусе 150 км. [1967:133—134].

Так в древнем Беленджере решающую роль сыграло взаимодействие традиций, свойственных кочевому и полукочевому населению степей, тюрок и иранцев.

В окружении иранского мира Северо-Восточного Кавказа, включая ближайшие предгорья Дагестана, в первой половине 1-го тысячелетия н.э. формирование традиций керамического производства в Беленджере было почти целиком изолировано от влияния местных дагестанских традиций. Это нетрудно установить хотя бы из сравнения раннесредневековой керамики Верхнего Чирюрта и горной Аварии [Атаев Д.М., 1965:72]. В то же время, в районе Среднего Сулака наиболее сильно проявилось влияние с севера, из сармато-болгаро-хазарского мира [Котович В.Г., 1960:134]. Особого внимания заслуживает лепная керамика Бавтугая IV—VIII вв. из глины с обильными примесями и плохо обожжённая. Преобладающая форма — горшки с утолщённым венчиком, тёмного, иногда чёрного цвета. По краю венчика — насечки или вмятины, тулово орнаментировано горизонтальными бороздами» [Канивец В.И., 1955]. Этот вид керамики исследователи сопоставляют с лепной кухонной керамикой, широко распространённой в кочевническом мире [Плетнева С.А., 1967:103—104].

Осуществлялись также внутридагестанские связи. Находки небольшого количества красноглинянной, иногда ангобированой керамики свидетельствует о связи степного населения с их южными соседями — горцами Серира и жителями предгорий, «царством гуннов»-савир Джиданом или Суваром [1970:87]. С конца IV в. Северный Дагестан оказался в сфере влияния «гуннских племён».

После распада гуннского союза племён здесь остались, главным образом, савиро-булгарские племена: барсилы, савиры и, возможно, хазары. Со второй половины VI — начала VII в. Северный Приморский Дагестан находился в составе Западного Тюркского каганата. После распада Западного Тюркского каганата Северный Дагестан стал колыбелью Хазарского государства [Федоров Я.А., Федоров Г.С., 1970; Магомедов М.Г., 1985], Экономика, а значит, и культура этого нового объединения только начинали складываться — на основе культуры савирского союза («царства гуннов»), поэтому выделить её можно не по типологическим признакам, а хронологически. Надо отметить, что долгое время именно отсутствие таких признаков и очень незначительные полевые работы, проводившиеся на средневековых памятниках, делали археологическое изучение хазарского периода на земле Дагестана вообще невозможным.

Как отмечает С.А. Плетнёва, новый этап археологического хазароведения на дагестанской земле связан с М.Г. Магомедовым, который открыл Прикаспийскую Хазарию на обширной территории Терско-Сулакского междуречья и далее на юг почти до Дербента [2000:179—180].

Основной массив памятников, связанных с хазарской эпохой в этом регионе, расположен в дагестанских предгорьях. Одним из наиболее крупных и известных городищ является Верхнечирюртовское, стоявшее на правом берегу Сулака, у выхода реки из предгорий на равнину.

Большая часть захоронений, особенно выделяющихся крупными размерами, полностью разграблено. Однако даже по тем обломкам вещей, брошенным за ненадобностью предметам или потерянным грабителями мелким деталям наборов украшений можно уверенно говорить, что погребения отличались изобилием самого разнообразного инвентаря: оружия, сбруйных наборов, богатых поясных воинских наборов, различных украшений.

На основе анализа Верхнечирюртовских украшений исследователи определили культурную общность Северного Дагестана с сопредельными странами, а также выделили здесь оригинальную Северо-Дагестанскую культуру. Находки криц (шлаков) показывают, что в Северном Дагестане в эпоху раннего средневековья было развито собственное металлургическое производство. Отсутствие анализов состава бронзы не даёт возможности определить, откуда доставлялось сырьё. Вероятнее всего, медная руда привозилась в район Среднего Сулака из горного Дагестана, где в верховьях Андийского Койсу находятся значительные месторождения меди [Варданянц Л.А., 1935:80]. Д.М. Атаев составил карту распространения бежтинско-дидойских бронзовых изделий. Они встречаются не только в памятниках горной Аварии, но и в предгорной зоне — в Большом Буйнакском кургане, Кумторкале и Урцеках [1968:223]. С другой стороны, в горных районах обнаружены изделия, происхождение которых связано с Северным Дагестаном, т.е. районом современного Верхнего Чирюрта, где, по мнению Н.П. Путинцевой, находился самый крупный центр металлургического производства [1962:224—225]. По-видимому, отсюда в горную Аварию попали зеркала с геометрическим орнаментом, описание которых дал в своей работе Д.М. Атаев [1965: вклейка между страницами 224—225]. Причём зеркала такого типа характерны именно для сармато-аланского ремесленного производства. Д.М. Атаев датирует эти зеркала V—VII вв., т.е. тем же временем, которым датируется Верхнечирюртовский могильник [1965: вклейка между страницами 224—225].

Верхнечирюртовцы получали руду от племён горного Дагестана в обмен на готовые изделия. В оживлённом внутреннем обмене, охватывавшем весь Дагестан, очевидно, следует видеть главную причину сопоставимости некоторых видов украшений Среднего Сулака и горных районов вместе с предгорьями. Металлурги Среднего Сулака были тем промежуточным звеном, с помощью которого в горы попадали элементы традиций северокавказской торевтики, и наоборот — элементы горского металлургического искусства и орнаментальные мотивы по горным путям вдоль Койсу-Сулака достигали северодагестанских степей. Исследователи определили, что керамика Верхнего Чирюрта и Среднего Сулака, в целом, совершенно отлична от керамики горных районов Дагестана. В то же время металлургические изделия, как известно, распространялись в средние века чрезвычайно широко, наряду с бусами и другими украшениями, а поэтому в значительно меньшей степени могут служить в качестве этнического признака [Атаев Д.М., 1968].

Как мы отмечали выше, исследованием Верхнечирюртовского могильника занимались Н.Д. Путинцева [1962] и И.П. Костюченко [1956]. Как известно, Верхнечирюртовский могильник был открыт случайно, при прокладке дороги к строительству Чирюртовской ГЭС. Благодаря этой случайности мы имеем перед собой доказательство яркой и богатой культуры средневекового Дагестана.

Верхнечирюртовский археологический комплекс содержит остатки городища, поселений, оборонительных сооружений и могильников. Ныне могильник затоплен при строительстве водохранилища Чирюртовской ГЭС. Чирюртовский могильник находился на правом берегу Сулака и был некогда защищен со стороны степей Северного Дагестана мощной стеной. Раскопки относятся к 1957 г. [1996:44].

Верхнечирюртовский могильник содержит разнотипные погребальные сооружения, и это уже является неоспоримым доказательством этнической неоднородности населения района Среднего Сулака V—VII вв.

Основной тип исследованных погребальных сооружений — катакомба. Катакомбные погребения сгруппированны в южной части могильника и занимают обособленную от грунтовых погребений территорию. Имеется пример, когда грунтовое погребение прорезает дромос катакомбы. Это обстоятельство свидетельствует о самостоятельности этнических групп, хоронивших покойника по различным ритуалам [Федоров-Гусейнов Г.С., 1996:47]. Аналогичная изоляция двух этнических групп наблюдается и в Верхнем Салтове и в других могильниках, содержащих различные типы погребальных сооружений, а именно, катакомбы и грунтовые могилы — отмечает С.А. Плетнёва [1967:95]. Из отчётов исследователей известно, что Верхнечирюртовские катакомбы — подземные погребальные сооружения, врытые в твёрдом суглинке; они находились на глубине 0,7—1,3 м. от поверхности. Каждая могила состояла из погребальной камеры и дромоса. Погребальные камеры сооружены в продольной стенке дромоса и имели овальные, округлые или подчетырёхугольные в плане очертания. Длина дромоса до 1,7 м. Ширина у входа в камеру до 0,8 м. Пол дромоса у верхнечирюртовских катакомб горизонтальный. Некоторые семейные усыпальницы достигают размеров 2,4×1,3×1,5 м. В некоторых случаях камеры сооружались по обеим коротким сторонам дромоса, т.е. один дромос служил входом в две погребальные камеры. Встречаются довольно сложные погребальные сооружения, сочетающие катакомбу с подбоем, устроенным в дромосе. Так, например, в камере № 127 вдоль длинной стенки дромоса был сооружён небольшой подбой размером 0,65×0,32 м. [Путинцева Н.Д., 1962:248; приложение 1].

По данным Н.Д. Путинцевой, на сводах камер сохранились следы орудия типа тесла шириной 10—15 см, которым производилась работа при сооружении катакомбы. Пол катакомб почти всегда ниже пола дромоса на 10—20 см. Входное отверстие в камеру тщательно закрывалось либо плитами, поставленными на ребро, либо стеной из валунов, причём щели закладывались камнями. Валунами заделаны и дромосы камер [1962:248—250].

Большинство исследователей, которые занимались интерпретацией Верхнечирюртовских могильников, отмечают, что при сопоставлении их с другими катакомбными могильниками Северского Донца и Северного Кавказа имеется много общего. Верхнечирюртовские катакомбы, судя по данным Н.Д. Путинцевой, содержали от одного до семи костяков, но при этом величина погребальной камеры не зависела от числа погребённых. Костяки в катакомбах находились в вытянутом положении, на спине, руки вдоль тела [1962:250].

Н.Д. Путинцева отмечает, что были обнаружены скорченные погребения на спине с согнутыми в коленях ногами или на боку [1962:рис. 3, 4, 5]. Все скорченные костяки принадлежали женщинам. Н.Д. Путинцева находит объяснение скорченности костяков в том, что размеры погребальной камеры были малы [1965:74].

Но тут возникает вопрос — почему именно женские костяки неизменно находились в камерах, которые не соответствовавших их размерам? Хотя сама Н.Д. Путинцева отмечает в своём анализе, что величина катакомб не зависела от числа погребённых, и в этом случае катакомбы заранее должны были сооружаться как семейные усыпальницы, в которых положено было лежать как мужчинам, так и женщинам [1965:83].

Подобные случаи скорченных погребений были обнаружены А.П. Руничем в семейных катакомбах аланского могильника на окраине Кисловодска. В некоторых камерах этого могильника находились одиночные скорченные погребения. Проведение аналогий с Верхнечирюртовскими скрюченными погребениями затрудняется тем, что автор не определяет пола погребённых в скорченном положении [1968:209]. Также в катакомбах аланского могильника V в. Байтал-Чапкан в Черкессии Т.М. Минаевой обнаружены женские скорченные погребения [1956:237]. С.А. Плетнёва, по материалам Дмитриевского могильника в верховьях Северского Донца также отмечает обычай погребать женщин в скорченном положении и считает, что скорченность женских костяков указывает на неравноправность положения женщин в раннесредневековом аланском обществе [1967:113]. Аналогичной точки зрения придерживается и другой исследователь В.А. Кузнецов [1967:76]. И, исходя из отчётов археологов-алановедов, можно смело утверждать, что мы имеем дело с аланскими сооружениями.

Н.Д. Путинцева сопоставляет погребальный обряд Верхнечирюртовских катакомб и их конструкцию с катакомбами могильника Байтал-Чапкан в Черкессии [1962:254]. Г.С. Фёдоров обосновывает такое сопоставление тем, что оба могильника датируются одним временем: нижняя дата — V в. [1996:104]. Но помимо этого сходства, между этими захоронениями имеется ряд различий. В частности, катакомбы Байтал-Чапкан имеют ниши у входа в дромос для вещей и некоторые лежанки, на которые клали покойника [Минаева Т.М., 1956:237]. Всего этого нет в катакомбах Верхнего Чирюрта. Это можно объяснить путём сравнения памятников Карачаево-Черкессии более раннего периода с могильником Байтал-Чапкан [Минаева Т.М., 1956:193—307]. Сразу становится ясным, что ниши для вещей у входа в дромос и лежанки — всё это местная традиция, которая прослеживается в памятниках Карачаево-Черкессии предыдущего периода, и сохранившаяся в аланскую эпоху.

Мы считаем, что и Верхнечирюртовскому могильнику гораздо ближе и территориально и по конструкции катакомб вышеупомянутый Кисловодский могильник: аналогичная овальная форма погребальной камеры, те же размеры дромоса камеры, то же положение покойника по длинной оси катакомбы, вытянутое на спине, руки вдоль туловища; тот же семейный характер усыпальниц, содержащих несколько костяков, один из которых иногда в скорченном положении; та же преимущественная ориентировка северо-запад-юго-восток всегда головой влево от входа в камеру, т.е. на северо-запад [Рунич А.П., 1968:208—209].

По предположению А.П. Рунича — нижняя дата Кисловодского могильника — VII в. Но А.П. Рунич датирует Кисловодские катакомбы на основании обнаруженных в одной из них индикаций с гексограммами императоров Ираклия и Константина [1968:44], которые занимали византийский престол в первой половине VII в. (Ираклий с 610 года, Константин II с 641 года). Известно, что такие же индикации византийских монет найдены и в катакомбах Верхнечирюртовского могильника [Федоров-Гусейнов Г.С., 1996:48]. Обнаружение одних и тех же золотых византийских монет или их индикаций в обоих памятниках бесспорно свидетельствует о том, что они находились на одном и том же древнейшем пути, который связывал в течение многих веков страны Передней Азии и Западный Прикаспий с Причерноморьем. Путь от берегов Каспийского моря пролегал вдоль северных склонов дагестанских предгорий через Сулакскую переправу около нынешнего Чирюрта, далее — через аланские центры Магас, Эльхотовские ворота и Дедяков (Змейская — Джулат), затем через район Пятигорья, территорию западной Алании и перевалами в Абхазию. На этом пути осели византийские монеты в катакомбах Верхнечирюртовского могильника и Кисловодска. Находки относятся к эпохе византийско-персидских войн, в которых северокавказские и дагестанские племена принимали активное участие в составе тюркских войск [Артамонов М.И., 1962:155—156].

Теперь перейдём к сравнению катакомб Верхнего Чирюрта и погребальных сооружений и обрядов аланских племён Северского Донца. За основу берём Дмитровский катакомбный могильник. При сравнении катакомб Верхнечирюртовского и Дмитровского могильников исследователи определили, что костяки Дмитровского могильника в подавляющем большинстве почти всегда лежали головой влево от входа в катакомбу. Но, в отличие от Верхнечирюртовских, камеры Дмитровского могильника ориентированы на юго-запад — северо-восток. Как и в Верхнем Чирюрте, катакомбы Дмитровского могильника большей частью служили семейными усыпальницами [Плетнева С.А., 1967:77—89].

Можно привести и другие особенности погребального ритуала, отмеченные Н.Д. Путинцевой, полностью совпадающие с особенностями, характерными для катакомбных погребений Дмитровского могильника и других аналогичных памятников Северского Донца и Нижнего Дона. Так, например, обращает на себя внимание выбор жертвенного животного для помещения его в катакомбу. И в Верхнем Чирюрте, и в Дмитровском могильнике на Северском Донце для этой цели использовался козлёнок, который был частью ритуального обряда. Н.Д. Путинцева подчёркивает, что в могилы клали не тушу или её часть, а только голову козлёнка [1962:252], Г.С. Фёдоров считает, что вероятнее всего использование жителями Дмитровского поселения в качестве жертвенного животного именно козлёнка является реминисценцией кавказской традиции, где в горных условиях коза с глубокой древности была одним из распространённых домашних животных. Даже в условиях оседлого хозяйства мелкий рогатый скот, среди которого наверняка значительное место занимали козы, составлял в стаде приморских поселений в районе Верхнего Чирюрта, как и на Северском Донце около 29% [1996:48].

Вряд ли отмеченные совпадения в особенностях погребальных сооружений и погребального ритуала Верхнечирюртовских катакомбных погребений и заведомо аланских катакомб района Кисловодска и Северского Донца, случайны. В ходе раскопок Верхнечирюртовского могильника было обнаружено 30 грунтовых погребений из общего числа, превышающего 150 могил, хотя по сообщению Н.Д. Путинцевой, грунтовых погребений было несомненно больше, ибо значительная территория северной части могильника, где были сосредоточены грунтовые погребения, уничтожена земляными работами, причём грунтовые могилы никоим образом не связаны с катакомбами и занимают особый участок в Верхнечирюртовском комплексе, что является неоспоримым доказательством исходной этнической неоднородности населения Верхнечирюртовского городища в послегуннское время и в эпоху господства в Юго-Восточной Европе Западного Тюркского каганата [1965:77—79].

Н.Д. Путинцева характеризует погребальный обряд грунтовых захоронений следующим образом. Положение костяков в могильных ямах, вытянутое на спине, руки — вдоль туловищ. В некоторых случаях левая рука покоилась на подвздошной кости таза. Наблюдаются случаи, когда руки приподняты в плечевых суставах и отведены в сторону (могила № 4). Иногда ноги перекрещены в голенях, причём правая покоится на левой. Ориентировка неустойчивая, хотя преобладает северо-восточная. Погребальный инвентарь в грунтовых захоронениях однотипен с инвентарём катакомб, но более беден. Н.Д. Путинцева приходит к выводу, что в грунтовых могилах хоронили представителей беднейшей части населения [1965:79].

И третий вид погребальных сооружений, обнаруженных в Верхнечирюртовском могильнике Н.Д. Путинцевой, это грунтовые ямы с подбоем. Было вскрыто лишь три таких погребения. Н.Д. Путинцева рассматривает их как реликт более древнего погребального обряда [1962:250], т.к. ввиду утери отчётов раскопок И.П. Костюченко неизвестно, были ли подбойные могилы среди исследованных им 150 погребений.

Как отмечает В.А. Кузнецов, по форме, технологическим приёмам — обжиг при недостатке кислорода и CO, по отделке поверхностей и орнаменту керамику Среднего Сулака нетрудно сопоставить с керамикой восточного варианта аланской культуры Северного Кавказа VI—VII вв. [1951:таб.27].

Не случайно, что и сама Н.Д. Путинцева находит общие черты керамики Чирюрта с керамикой аланских памятников Прикубанья-Песчанки и Пашковского могильника [1965:263]. Таким образом, весь облик керамики Среднего Сулака очень близок облику салтово-маяцкой керамики Северского Донца, подробно описанной С.А. Плетнёвой [1967:103—117].

Известно, что важным этнографическим признаком является одежда. И хотя в распоряжении исследователей нет образцов одежды верхнечирюртовцев, а также данных для её реконструкции, однако некоторые виды «украшений» столь специфичны, что по их форме можно представить порой и способ ношения одежды, распространённой в V—VII вв. на Среднем Сулаке. К таким предметам относятся пуговицы-стерженьки, широко распространённые в раннеболгарских памятниках, поясные наборы и, наконец, «фибулы» — подвески.

Пуговицы-стерженьки не могли найти применение в распашной одежде, считает Фёдоров Г.С. — по-видимому, одежда чирюртовцев застёгивалась наглухо и затягивалась поясом. Такой вид верхней одежды, нечто вроде бешмета, наиболее удобен для всадника-воина недавнего кочевника. Ненужными для такой одежды оказались и фибулы. Они потеряли своё значение застёжек и превратились в обычные подвески-украшения [1996:64]. Известно, что в Дагестане такие фибулы были широко распространены [Атаев Д.М., 1968:рис.32]. А в погребениях кочевников близ Саркела их нет [Плетнева С.А., 1963:216—260], зато в самом Саркеле, где проживали и ранние болгары имеются находки костяных застёжек-стерженьков, но по своей конструкции повторяющих такие же металлические изделия из Верхнего Чирюрта [Артамонов М.И., 1958:рис.25].

Здесь необходимо упомянуть о находках на Андрейаульском городище — это фрагменты котлов с внутренними ушками, а такие котлы принято считать болгарскими [Кузнецов В.А., 1964]. Характерно, что и в Верхнем Чирюрте, и в Саркеле, и в кочевническом могильнике, исследованном С.А. Плетнёвой в низовьях Дона, встречаются близкие по форме и по орнаментации костяные изделия, например, накладки для луков, принадлежность которых к кочевническому оружию не вызывает сомнений у исследователей[1967:257; 1958:39].

Что касается этнической принадлежности Верхнечирюртовского захоронения, Н.Д. Путинцева относит его к местной автохтонной культуре, хотя и признаёт сходство конструкции верхнечирюртовских катакомб с катакомбами аланских памятников Северного Кавказа.

Исходя из описаний могильника, сделанного Н.Д. Путинцевой, можно искать аналогии на стороне, тем более, что антропологический тип, характерный для серии черепов Верхнего Чирюрта, чужд автохтонному типу населения Дагестана того же времени из смежных районов как предгорной зоны, так и высокогорной.

Антропологи утверждают, что часть черепов из этого могильника характеризуется ярко выраженной монголоидностью. Как отмечает А.Г. Гаджиев, что возможно несколько более широкая лицевая часть, брахикрания, сравнительно слабое выступание носовых костей на некоторых европеоидных черепах из того же могильника объясняется монголоидной примесью. Вероятно, заключает А.Г. Гаджиев, этим обстоятельством объясняется сходство черепов из Верхнего Чирюрта с серией Зливкинского могильника [1975:74]. Известно, что Зливкинский грунтовый могильник принадлежал праболгарам. И именно в праболгарской этнической среде, как считают Я.А. и Г.С. Фёдоровы, следует искать этнические корни части населения Среднего Сулака [1978:115].

Если же взять для сравнения данные исследователей болгарских памятников, расположенных далеко от Северного Дагестана, то путём анализа можно резюмировать, что их погребальный обряд чрезвычайно сходен с погребальным обрядом ямных захоронений Верхнего Чирюрта [Гинзбург В.В., 1859:362; Крупнов Е.И., 1948:31]. А то, что булгарские племена побывали в Северном Дагестане, исследователями это давно доказано [Федоров Я.А., Федоров Г.С., 1978; Магомедов М.Г., 1983, 1990]. По-видимому, генетические корни археологического комплекса, представленного в долине Среднего Сулака Верхнечирюртовским могильником, городищем и окружающим и его поселениями IV—VII вв. нужно искать в позднесарматской этнокультурной среде, т.к. по мере продвижения из степей Приуралья культура племён чужого круга подвергалась значительной сарматизации [Федоров Г.С., 1998:29—32].

В то же время основной антропологический тип пришельцев (болгаро-хазаро-савирских племён) изменялся в той мере, в каких количественных отношениях находились монголоидные элементы завоевателей с коренным антропологическим типом аборигенов. Тюркоязычные пришельцы не только сохраняли свой язык, но и распространяли его среди угорских и сарматских племён [Артамонов М.И., 1962:43].

М.С. Акимова считает, что монголоидные черты приобретены древними болгарскими племенами в результате появления гуннов в пределах расселения предков болгар. Процесс смешения происходит к востоку от Урала и именно там, вероятнее всего, и шло формирование антропологического типа ранних болгар [1964:191].

По данным исследователей все вышесказанное доказывает болгарскую принадлежность Верхнечирюртовского могильника. Фактически именно в Северном Дагестане формировалась салтово-маяцкая культура Хазарского каганата (Артамонов М.И., Плетнева С.А., Федоров Я.А., Федоров Г.С., Магомедов М.Г. и др.).

Котович В.Г. и Шейхов Н.Б. выдвигают предположение, что одну из основных причин распространения на Среднем Сулаке к концу VII — началу VIII в. материальной культуры, условно называемой алано-хазарской, составляет объединение кочевых племён в составе Хазарского каганата, что привело к длительному отрыву местных племён Северного Дагестана от общедагестанской культуры [1960:359], хотя некоторые исследователи полагают, что само понятие «общедагестанская культура» является абстрактным, т.е. сам процесс формирования этой культуры шёл под влиянием извне.

Нам кажется правильной точка зрения исследователей, которые полагают, что Северный Дагестан был одним из очагов салтово-маяцкой культуры Хазарского каганата. Материальная (археологическая) культура Верхнечирюртовского могильника, керамика, широко распространённая в то время на Среднем Сулаке и на поселениях Терско-Сулакской низменности, а также остатки предметов украшения, свидетельствуют о самобытности этнического мира Северного Дагестана и его органической связи с миром степей Юго-Восточной Европы. Именно Северный Дагестан стал колыбелью Хазарского каганата, о чём мы не раз упоминали.