1.1. Барсилы в Прикаспии

Судя по новым археологическим исследованиям и данным древних письменных источников, процесс расселения тюркоязычных народов на территории Приморского Дагестана растянулся более чем на тысячу лет, в течение которых тюркский компонент активно влиял на этническую ситуацию на Кавказе. Первыми в ряду вторгшихся в Приморский Дагестан кочевников в раннесредневековый период письменные источники называют барсил, которые положили начало изменению этнической карты региона.

Источники сообщают о барсилах интересную и порой противоречивую информацию, которая вызывает у исследователей различные, а иногда и взаимоисключающие толкования.

Мовсэс Хоренаци, замечательный армянский историк VII века, в своей «Истории Армении» сохранил фрагменты из более раннего источника, принадлежащего перу сирийского историка III века, «старца» Мар-Абас-Котины, который хорошо знал имя болгар (берсил) и повествовал о проникновении отдельных групп болгарских переселенцев в Закавказье. Первое из таких переселений он относит ко времени армянского царя Аршака, правившего с 127 по 114 гг. до н. э. «В дни его, — пишет Мар-Абас-Котина, — возникли большие смуты в цепи Великой Кавказской горы в земле булгаров, из которых многие, отделившись, пришли в землю нашу и на долгое время поселились на юге от Каха, в плодоносных и хлебородных местах»¹. Подобные сообщения о переселении встречаются неоднократно. Переселенцы засвидетельствованы в Закавказье и во времена самого Мар-Абас-Котины, и «жили они на луговых землях», подчеркивает сириец, как и подобает кочевникам.

Помимо сообщений «старца» Мар-Абаса-Котины, Мовсэс Хоренаци упоминает барсил несколько раз. Наиболее ранние сообщения о них связаны с походом в Армению между 193 и 213 гг. Он, в частности, пишет, что во времена армянского царя Валаршака «толпы хазар и барсил, соединившись, прошли через ворота Чора под предводительством царя своего Внасепа Сурхана, перешли Куру и подвергли Армению грабежу и разорению»². Следующий отрывок, в котором упоминаются барсилы, интересен тем, что представляет собой переработанный рассказ Иосифа Флавия о борьбе армянского царя Трдата I с аланами (I в. н. э.). У Хоренаци говорится о другом Трдате — Трдате III (287—332 гг.), который был в родстве с «восточным Хаканом»³, аланы заменены барсилами (Трдат III сражается с ними «на равнине Гаргараци»).

Мовсэс Хоренаци упоминает о барсилах и в авторской ремарке, сделанной по ходу главного повествования. «Цель ее — в том, чтоб удревнить родословную Аруехеанов (армянских нахараров), происходивших якобы от переселившегося в Армению «барсила» (они вступили в родство с «храбрым мужем, который пришел из страны баслов (барсилов)»)⁴.

Таким образом, сообщения Мовсэса Хоренаци находят подтверждение более раннего историка, каким является Мар-Абас-Котина. Они оба говорят как о находящемся к северу от Кавказа массиве болгарских племен, так и об отдельных группах болгарских переселенцев в Закавказье, которые уже успели породниться с древним армянским родом Аруехеанов.

Ценные сведения о барсилах содержатся также в «Истории Агван» албанского историка VII в. Мовсэса Каланкатуаци. Он, в частности, пишет, что «Трдат, великий царь армянский... встретил северных жителей. Царь баслов, который бился с ними, схватив за панцирь храброго Трдата, не мог одолеть его, а был разрублен пополам» (события эти относятся к началу IV в.)⁵.

В «Армянской географии» Анания Ширакаци, армянского математика и астронома VII в., барсилы упоминаются дважды. Первый раз при перечислении обитателей Азиатской Сарматии барсилы упомянуты рядом с хазирами, бушами, апшегами (апсилами) и апхазами⁶. Второй раз о них сказано, что барсилы вместе со своими стадами укрываются от «сильных народов хазиров и бушков» на острове, который лежит между рукавами реки Итиль. «Хазиры и бушки» приходят сюда зимовать и располагаются по обоим берегам реки. «Остров» барсилов называется «Грав» (что означает Черный).

О раннем пребывании болгарских племён в Дагестане свидетельствует и Захарий Ритор, сирийский источник VI века, который пишет: «За Каспийскими воротами (живут) булгары со (своим) языком, народ языческий и варварский; у них есть города, и аланы, у них пять городов».⁷

С именем барсил византийская историография связывает название страны Берсилии. Так, в «Хронографии» Феофана Исповедника (ок. 760 — 818 гг.) говорится, что «...из глубин Берзилии, первой Сарматии вышел великий народ хазар и стал господствовать на всей земле по ту сторону, вплоть до Понтийского моря»⁸. Параллельное место у Никифора (ок. 758—829 гг.) в «Бревиарии»: «...вышел великий народ хазар из глубин Берзилии»⁹.

Обобщение сведений из рассмотренных письменных источников, касающихся ранней истории барсил на территории Северного Кавказа, свидетельствует о том, что их проникновение на Северный Кавказ в первые века до н. э. и во II—III вв. н. э. действительно могло иметь место. Встречающиеся у различных историков сведения не могут представлять собой анахронизмы, как считают некоторые исследователи¹⁰. Сведения о них столь убедительны, что высказывались даже предположения об их местном происхождении¹¹. По этой причине локализация барсил в далекой северной стране, расположенной на краю расселения сарматов, не дает основания отрицать сам факт их участия в этнополитической жизни Северного Кавказа.

До сего времени у исследователей вызывают недоумение вопросы: откуда барсилы появились на Северном Кавказе со II в. до н. э. по первые века н. э. и где конкретно они могли расселиться? Найти ответы на эти сложные вопросы ещё недавно было сложно, поскольку исследователи располагали минимальными данными противоречивых письменных источников. Ситуация изменилась с началом археологических исследований в Приморском Дагестане, позволивших восполнить этот пробел.

Известно, что этноним барсил имеет сложную историю и восходит к определению одной из групп скифов у Геродота (IV, 20) — «царские».

Страбон в своей «Географии» упоминает в междуречье Борисфена и Истра страну так называемых царских сарматов и угров, где отдельно отмечена область Басилиев-азигов.¹²

У Диодора Сицилийского появляется даже страна Василия, лежащая где-то на севере Европы, у берега, окружающего сушу Океана, одним из заливов которого, как известно, считался Каспий.¹³

В «Византийской истории» Никифора Грегора говорится о болгарах, как об одном из скифских племен: «Теперь я объясню, откуда получила имя Болгария. Есть страна, лежащая по ту сторону и севернее Истра, а река через нее протекает Волга, от нее и сами туземные жители получили название болгар, а сначала были они скифы... Различные названия дают им и древние мудрецы: Гомер называет их киммерийцами, Геродот разнородными скифами... так и скифы — те, кто поселились ближе всех к древней скифской земле, сохраняли неизменным свое название, ибо и сами называются скифами, а земля, питающая их, зовется скифской»¹⁴.

Арабские источники Ибн-Русте (X в.) и Гардизи (XI в.) отмечают, что болгары делятся на 3 отдела: один отдел — берсула, другой — есегел, а третий — болгар¹⁵.

Слово «басил», от которого образован этноним «барсил», по мнению лингвиста М.А. Сейидова, означает «глава племени» или «старшее племя»¹⁶.

Существует и другая точка зрения, согласно которой название болгарского племени барсил можно расшифровать как «род, племя или страна Барса» («Барс иле»). Барс являлся тотемным животным болгар и символизировал избранность, власть, связь земли с небом¹⁷. Свидетельством этому, по мнению татарского учёного Г.М. Давлетшина, является тот факт, что к XII в. племенной символ барсилов — серебряных булгар, которые имели лидирующее положение в булгарском обществе (из их среды избирался правитель страны), превращается в символ всей последующей Волжской Булгарии.

А по мнению дагестанского лингвиста Г.-Р. А-К. Гусейнова, которое кажется нам наиболее обоснованным, этноним «барсил» расшифровывается как «имеющий», «обладающий», «богатый», «состоятельный» и является более древним булгарским словом, нежели синонимичное «баргъу», отложившееся в кумыкском «борагъан». С точки зрения языковых закономерностей, считает Г.-Р. А-К. Гусейнов, вариантом первичного «барсил» может считаться и «басил»¹⁸.

Таким образом, все вышеприведенные точки зрения объединяет то, что барсилы занимали лидирующее положение в среде тюркоязычных болгарских племен, которые, по данным античных источников, могли пребывать среди скифов Причерноморья. Одним из возможных подтверждений этого может служить тот факт, что антропологический тип населения Северного Кавказа имеет локальный понтийский вариант. Эту особенность антропологического типа выявили исследования грузинских учёных, проведённые в 50—60 годы XX вв.¹⁹. Территорию же обитания скифов, по мнению Куклиной И.В., до их вторжения в Причерноморье следует очертить в Южной Сибири и в Туве, то есть там же, где проживали и тюркские племена²⁰.

Судя по последним исследованиям ученых, материалы которых были обобщены на IV международной конференции «Россия и Восток: Проблемы взаимодействия» в 1997 году, можно констатировать, что:

«С VIII—VII вв. до н. э. территория Горного Алтая входит в огромную Евроазиатскую культурную общность, простирающуюся впоследствии от Северного Причерноморья на западе до Ордоса на Востоке. Вошедшие в общность культуры скифо-сибирского культурно-исторического единства были близки по ряду признаков материальной и духовной культуры, что обусловлено близкими идеологическими представлениями о мире, сходством экономики носителей, в целом различных образований.

Исследование погребальных и петроглифических комплексов раннескифского времени, производившееся на Укоке (южный Алтай), показало наличие тесных связей и контактов как с ближайшими соседями, обитавшими на территории Тувы, так и с более отдаленными жителями Центральной Азии на юго-востоке Казахстана и Средней Азии на юго-западе»²¹.

А совместные исследования ученых Института цитологии и генетики Сибирского отделения РАН (Новосибирск), Института археологии и этнографии Сибирского отделения РАН (Новосибирск) и Института терапии Сибирского отделения РА медицинских наук²² на основании материалов, относящихся к скифскому времени (пазырыкская культура, VII—III вв. до н. э.) и представленных несколькими образцами мягких тканей, пригодных для генетического анализа, служат еще одним, и причем немаловажным доказательством того, что состав племен скифского круга был полиэтничен, причем «культуры скифо-сибирского мира характеризовались чрезвычайным антропологическим разнообразием их носителей». При этом, генотип современных болгар, финно-угров и самодийцев близок по отдельным компонентам между собой²³.

Поэтому раннее проникновение какой-то группы барсил со скифами в Прикаспий, как считает М.Г. Магомедов, «могло быть связано с переселением сюда потомков тех «басилов», «басилидов» или «ургов», которые в сочинениях античных писателей были представлены среди скифских, а затем сарматских племен Восточной Европы»²⁴.

Исследования многих ученых (особенно дореволюционных, а затем и современных) свидетельствуют о наличии среди массы скифских племен тюркоязычных кочевников.

Так, Н.А. Аристов писал, что «весьма возможно, что часть скифов Геродота и других древних авторов принадлежала тюркскому племени»²⁵. Э.Н. Эйхвальд писал: «Есть бесчисленные доказательства тому, что под скифами могли разуметь и турецкие племена»²⁶.

Большой знаток истории скифов В.Г. Мищенко писал, что «наличие в европейской Скифии арийского и, в частности, иранского элементов установлена убедительно проф. Миллером; только следует искать ее не в господствующей части скифского населения Южной России, а в тех зависимых от царских скифов пахарях и каллипидах, которые, будучи оттеснены сюда более воинственными завоевателями, и представляли много общего с сарматами»²⁷. Мнение В.Г. Мищенко о том, что царские скифы не были ираноязычными, поддержал и другой выдающийся знаток скифов В.В. Латышев²⁸, близки к этой точке зрения и Б.Н. Граков, А.М. Мелюкова²⁹. Д.И. Иловайский прямо связывает болгар со скифами³⁰. По И.М. Мизиеву, «масса специфических черт культуры скифов сохранилась только у тюркских племен... и считается их этнографической особенностью»³¹.

Среди последних работ лингвистов следует отметить К.С. Кадыраджиева, который считает что «скифы были конгломератом тюркских племен, который постепенно расширялся за счет включения в него иранских и финно-угорских племен»³².

Таким образом, представляется вполне допустимой вероятность переселения в первых веках до н. э. на Северный Кавказ вместе с племенами скифо-сарматского круга какой-то части тюркоязычных (болгарских) племен, зафиксированных еще в составе скифских племен Причерноморья в VIII—VII вв. до н. э. Тем более, что скифы на протяжении 70-х гг. VII в. до н. э. во время своих походов в Переднюю Азию вступили в военное столкновение с северокавказскими народами, которые стали данниками скифов.³³ Как отмечает Д.М. Атаев, «для торговых и иных связей использовался не только Дербентский проход, но многочисленные перевалы Восточного Кавказа, роль которых значительно возрастала в зависимости от конкретной политической обстановки, создавшейся на Восточном Кавказе»³⁴.

В связи с этим следует привести замечание Б.К. Малачиханова, который писал, что дорога в обход Прикаспийской низины хороша особенно в летний сезон, когда дорога через горы представляется более благоприятной³⁵.

Поэтому неудивительно, что памятники скифской материальной культуры в Дагестане зафиксированы не только в Приморском Дагестане, но и в горных районах, и представляются некоторым исследователям новообразованием, в котором органически слились элементы, привнесенные из Азии и воспринятые отчасти у местного населения.³⁶ О возможных связях со скифами свидетельствуют находки железного акинака с брусковидным навершием и прямоугольным перекрестием (Урцеки), с бабочковидным перекрестьем и прямоугольным навершием (Согратль), обкладка ножен акинака с геометрическим орнаментом (Мака), бронзовые (Бавтугай, Алмало, Карабудахкент, Урцеки, Избербаш, Дербент, Мугеран, Куппа, Карагас) и железные (Хабада) скифские наконечники стрел, предметы конского убора, конические (Карата, Хасавюрт) и круглое настержие-навершие (Шаракун), поясной крюк (Хасавюрт), запятовидные височные привески (Мугеран). Произведения декоративно-прикладного искусства представлены типичными для скифского искусства изображениями кошачьего хищника с повернутой назад головой (Урцекская бляшка) или крадучего зверя (головная костяная булавка из Берикейского могильника), волков с разинутыми пастями (Хабада, Аркас) или оленей, переданных в динамичной позе с откинутыми назад рогами (наскальные рисунки из Верхнего Лабкомахи)³⁷. В высокогорном Дагестане около селения Хосрех расположено квадратное в плане святилище с алтарем³⁸, инвентарь которого относится к кругу изделий раннескифского облика. Около селения Гигатль (Цумадинский район) найдены статуэтки VII века до н. э. скифского воина в полном боевом снаряжении и обнаженной женщины в короне с ритоном в руках. Сходные женские фигурки с ритонами происходят еще из четырех горных мест Дагестана.

Начало III в. до н. э. характеризуется проникновением сарматской культуры (III в. до н. э. — IV в. н. э.) и связано с началом интенсивного продвижения сарматских племен на Северный Кавказ и в Северное Причерноморье. В III—I вв. до н. э. сарматские миграции приобретают, по мнению К.Ф. Смирнова, региональный характер, а «великое переселение народов» начинается на этом этапе³⁹. Ешё Филипп Македонский в 339 году нанес поражение скифам, которые затем потерпели поражение от македонского полководца Мисимаха в 313 году до н. э., что значительно ослабило скифов. Позже их начинают теснить фракийцы и галаты (кельты)⁴⁰. Подобной политической ситуацией воспользовались и новые сарматские объединения для того, чтобы перейти в наступление на восточные земли скифского царства. Возможно, что в ходе этих миграционных процессов, обусловленных завоеванием и вытеснением скифов с их территорий, и произошло проникновение «скифских болгар» в лице берсил, как передового болгарского племени, на территорию Северного Дагестана, на просторы Терско-Сулакского междуречья. И поэтому не случайно аланы, являющиеся носителями позднесарматской культуры, расселившись в Предкавказье во II—III вв. н. э., местом для постоянного обитания выбрали территорию Восточного Предкавказья — районы Калмыкии и южнее, вплоть до течения Терека-Сулака, где уже обосновались передовые болгарские племена.

На территории Северного Дагестана, на просторах Терско-Сулакского междуречья, выявлено большое количество древних могильников, поселений и городищ, которые формировались здесь на всем протяжении I тыс. н. э. К памятникам этой эпохи можно отнести Андрейаульское городище, Тенг-Кала, Некрасовское, Хазар-Кала, Верхнечирюртовское и ряд других памятников Терско-Сулакского междуречья (см. приложение 1).

Среди них особо выделяется Андрейаульское городище, значение которого в торгово-культурных контактах кавказского и сарматского населения Северо-Восточного Кавказа и Северо-Западного Прикаспия можно в определенной мере сопоставить со значением Танаиса и Фанагории в Северо-Восточном Причерноморье⁴¹.

Андрейаульское городище расположено на высоте 200 м над уровнем моря. Выбор места для поселения его обитателями обусловлен рядом благоприятных данных этого района: речные террасы реки Акташ, созданные самой природой для земледелия, а также обширные пастбища, раскинувшиеся по холмам к югу⁴², и бескрайние степи к северу от поселения были определяющими факторами при возникновении здесь поселения.

«Река Акташ служила источником и для орошаемого земледелия... И, наконец, располагаясь на древнем пути, связывающем юго-восточную Европу и Северный Кавказ со странами Закавказья и Древнего Востока, городище формируется и как один из центров развития ремесла и торговли в Приморском Дагестане»⁴³.

Остатки Андрейаульского городища тянутся на 1,5 км вдоль реки Акташ. С напольной стороны остатки города были защищены мощной системой валов и рвов, рельефно сохранившиеся остатки которых воссоздают сложную его планировку.

В отличие от каменных крепостных сооружений, характерных для хазарских городищ, расположенных к югу от реки Сулак, Андрейаульское укреплено продуманной системой валов и рвов⁴⁴.

Основным результатом раскопок Андрейаульского городища является определение характера его культуры, просуществовавшей, судя по значительным отложениям, на протяжении длительного отрезка времени до VIII в. н. э.

На основании исследований богатого керамического материала, выявленного во всех трех слоях Андрейаульского городища, хронологические рамки бытования городища, по мнению археологов, укладываются в рамки с II—III вв. по VIII — нач. IX вв. н. э.⁴⁵

В своей основе раннесредневековые древности Среднего Сулака и соседних районов Северного Дагестана всем своим обликом генетически связаны с позднесарматской культурой Западного Прикаспия и Северного Кавказа⁴⁶. В то же время этнокультурные связи этих памятников тянутся на север, в степи Юго-Восточной Европы, где на алано-болгарской основе формировалась салтово-маяцкая культура Хазарского каганата⁴⁷. На этой же этнической основе, но в более раннее время оформился вариант этой культуры в Северном Дагестане — Берсилии. Это и понятно, ибо Северный Дагестан был колыбелью Хазарского каганата, как справедливо полагают Я.А. и Г.С. Федоровы⁴⁸.

Таким образом, культура Андрейаульского городища и других аналогичных памятников Терско-Сулакского междуречья выступает наиболее ранним вариантом земледельческо-скотоводческой салтово-маяцкой культуры⁴⁹, которую исследователи сопоставляют с культурой Хазарского каганата.

Наиболее сложным остается до сего времени вопрос об этнической принадлежности погребенных на этом городище: огромные одиночные курганы, достигающие 5 м высоты и более 50 м в диаметре, целые курганные поля, раскинувшиеся по обеим сторонам реки. Следует особо подчеркнуть, что погребальные камеры этих катакомб имели внутренний интерьер, напоминающий собой палатки с двухскатными потолками или кибитки, внутренняя поверхность которых имела меловую подсыпку, а стены их покрыты известковой побелкой. Примечательно, что, как отмечает М.Г. Магомедов, «истоки этих традиций уводят нас далеко на север и в более ранний скифский мир»⁵⁰, где представлены подкурганные камеры, покрытые не только меловой побелкой, но еще и фресковой росписью⁵¹. Исследователи считают этот ритуал скифским⁵².

Если среди скифских племен Причерноморья были представлены и тюркоязычные (булгарские) племена, они могли первыми распространить характерные для скифов элементы погребальных сооружений и на территории Северного Дагестана, где они осели.

Наряду с подкурганными катакомбами на городище археологами выявлены также и грунтовые могильники, раскинувшиеся к западу от городища, а также погребения в срубах и деревянных гробах.

Ряд археологов связывает погребения в ямах из грунтовых могильников с болгарскими (Г.С. Федоров⁵³, В.Б. Ковалевская⁵⁴, С.А. Плетнева⁵⁵). И это вполне возможно, так как доминировавшие в Терско-Сулакском междуречье барсилы являются подразделением болгар.

В вопросе об этнической принадлежности катакомбных погребений Северного Кавказа до сих пор нет единого мнения: некоторые исследователи полагают, что данная форма погребального сооружения не может служить этническим показателем (М.П. Абрамова⁵⁶, М.Г. Мошкова⁵⁷); другие считают, что катакомбные сооружения — типично аланский (В.Б. Виноградов⁵⁸, В.А. Кузнецов⁵⁹), гуннский (В.Г. Котович⁶⁰), барсило-хазарский (М.Г. Магомедов⁶¹) способ погребения.

Подобный разнобой во взглядах ученых далеко не случаен. М. П Абрамова и М.Г. Мошкова довольно обоснованно полагают, что катакомба, как форма погребального сооружения, не может служить этническим показателем, так как ареал распространения катакомбных погребений достаточно широк как в хронологических, так и в территориальных рамках. Это позволяет исследователям интерпретировать одни и те же погребальные сооружения совершенно по-разному.

Л.Б. Гмыря именует ранний период существования городища сарматским, вкладывая в его определение не только культурологическое, но и этническое содержание⁶². М.С. Гаджиев считает, что «наряду с местным, аборигенным населением, значительную массу составляют и представители племен сарматского круга»⁶³. М.П. Абрамова считает, что в сложении культуры северных равнинных районов Дагестана, ведущим центром которых предстает Андрейаульское городище, значительную роль играли сарматские племена⁶⁴. И, наконец, М.Г. Магомедов считает, что формирование Терско-Сулакской культуры происходило под влиянием проникших сюда берсил-болгар⁶⁵.

Обобщив основной материал и исследования, которые существуют по данному вопросу, можно считать, что Андрейаульское городище имело смешанный, полиэтнический облик, представленный как ираноязычными сармато-аланскими, так и тюркоязычными болгарскими племенами, которые раньше других кочевых племен обосновались здесь и, как свидетельствует Захарий Ритор, даже имели свои города.

Можно допустить, что барсилы, теснимые из Причерноморья племенами алано-сарматского круга, раньше других тюркоязычных племен проникли на территорию Северного Дагестана. К приходу основного массива гуннских племен в IV в. барсилы заняли господствующее положение на территории Северного Дагестана. Видимо, длительные контакты и совместное проживание барсил и племен алано-сарматского круга на территории Терско-Сулакского междуречья и объясняет иранское имя предводителя хазар и барсилов (Внасеп Сурхан) у Мовсэса Хоренаци; иранское происхождение племени алано-барсильского рода нахараров (Аравегьян) у Мовсэса Каланкатуаци и совместное упоминание в сирийской хронике Захария Ритора болгар и алан. И, наконец, отождествление страны алан и Берсилии у Михаила Сирийского.

Подобная этно-политическая ситуация сложилась впоследствии и на территории Западнотюркского каганата. В тибетской рукописи, восходящей к уйгурскому документу второй половины VIII в., упоминаются племена «лолад» — аланы, янь-ти, хе-бдал (эфталиты), гар-рга-пур (кушаны), которые не входили в систему «толис-тардуш», двух крыльев западно-тюркского эля, отличных от тюрков по расе, языку и культуре⁶⁶.

Что же касается вопроса о локализации Берсилии, то в науке на сегодняшний день можно выделить две основные концепции. Сторонники первой (Я.А. Федоров, Г.С. Федоров, М.Г. Магомедов) локализуют страну Барсилию, которая была «колыбелью» Хазарского каганата на территории Северного Дагестана (Терско-Сулакского междуречья и предгорья).

Вторая концепция, согласно которой барсилы-берсулы — реальность на Средней Волге, т. е. в районе Азовско-Каспийского междуречь я, основывается на сведениях А. Ширакаци, утверждавшего, что барсилы проживали на острове, расположенном между рукавами реки Атль-Волги (А.В. Гадло).

На первый взгляд, эти концепции не состыковываются друг с другом, но если при рассмотрении этого вопроса учитывать тот факт, что уровень Каспия в разные исторические эпохи был весьма неодинаков, то обе эти концепции становятся звеньями одной исторической цепи и выстраиваются в целостную картину.

Геродот (1.203) еще в V в. до н. э. определил Каспий как изолированное море, а указанное им соотношение ширины и длины было близко к действительности. По его словам, на Каспии «в длину пятнадцать дней плавания для весельного судна, а в ширину, в том месте, где оно наиширше, — восемь дней пути»⁶⁷. Аристотель подтвердил это заключение. Античный географ Патрокл по поручению Селевка Никатора в 283—282 гг. до н. э. обследовал, как обоснованно считает большинство ученых, южное и юго-западное побережье Каспия.

Затем Эратосфен (около 275—194 гг. до н. э.), великий математик и географ из Кирены. Соответствующие его высказывания нам сохранили Страбон в «Географии» (64—63 гг. до н. э. — 23—24 гг. до н. э.) и Плиний Старший в «Естественной истории» (23—24 гг. н. э.). А сам Эратосфен опирался на результаты экспедиции Патрокла. И, наконец, Клавдий Птолемей в своей карте Кавказской Албании, которая зафиксирована в «Руководстве по географии». Свидетельством того, что в античную эпоху уровень Каспия был достаточно высок, служат следующие источники:

1) Эратосфен (Страбон XI, 6, 1): «Известный грекам путь вокруг этого моря составляет вдоль берегов албан и кадусиев — 5400 стадий, а вдоль берегов анариаков, мардов и гирканов до устья реки Окса — 4800 стадий, а оттуда до Яксарта — 2400»⁶⁸.

2) Эратосфен (Страбон XI, 6, 1): Каспий достигает своей максимальной ширины, а именно «что-то около 5000 стадий»⁶⁹.

3) Страбон (XI, 1, 5): «территория Танаиса ограничена с юга пространством от устья Кира до Колхиды, на расстоянии около 3000 стадий от моря до моря через Албанию и Иберию, так что они имеют вид перешейка»⁷⁰.

4) Эратосфен (а за ним Гиппарх и Страбон) сообщает, что «от горы Каспия до реки Кира около 1800 стадий» (Страбон XI, 8.9)⁷¹.

5) Эратосфен (Страбон XI, 6, 1) пишет: «Каспийское море представляет собой залив, простирающийся от океана к югу; в начале море довольно узкое, но расширяется по мере удаления вглубь и в особенности в области самой отдалённой части»⁷².

Существуют также свидетельства более поздних источников, в том числе Аббас-Кули-Ага Бакиханова, выдающегося ученого-энциклопедиста первой половины XIX века, который писал, что: «По многим признакам можно полагать, что Каспий имеет периодические приливы и отливы, происходящие раз в несколько сот лет, но это по недостатку наблюдений еще не определено достоверно»⁷³. Этот вывод он основывает на следующих фактах: «В Бакинском уезде в селах Бильга, Зира, Биби-Эйбат и других, а также на некоторых островах видны на скалах следы от колес, идущие далеко в море. В самом городе Баку... при рытье колодца нашли под землей ниже уровня моря дорогу, вымощенную плитами. Между Баку и Сальяном, приблизительно в 50 верстах от берега, есть подводный город⁷⁴. В Мускюрском магале Кубинского уезда, от самого Самура до пределов Шабрана, на расстоянии около двух миль от моря есть возвышение, которое, согласно преданию и по рельефу местности, дает возможность предполагать, что здесь был морской берег... Такая же цепь береговой возвышенности видна в некоторых местах Шамхальского и Кумукского владений. Множество рукавов и болот в низовьях Волги также дает некоторую вероятность этому предположению... Обстоятельства, упомянутые нами выше, нельзя отнести к периодическим приливам и отливам. Все это еще подлежит исследованиям ученых»⁷⁵.

Английский купец Х. Берроу, побывавший в Дербенте во второй половине XVI в., подробно описывает Дербентские стены: «От Дербентской крепости в восточном направлении до берега Каспийского моря тянутся на одну английскую милю две каменные стены. Эти стены в 9 футов толщины и в 28 или 30 футов вышины, расстояние между ними составляет... 800 футов. Еще и теперь можно заметить развалины этих стен, тянущихся в море под водой около полумили»⁷⁶.

Неджати (турецкий поэт XVI в.) пишет, что к началу XIV века порт Абескун (юго-восточное побережье Каспия) был поглощен морем⁷⁷. Из описания Марино Санудо, составленного в 1320 г., следует также, что «море каждый год прибывает на 1 ладонь, и многие хорошие города уничтожены»⁷⁸. Один из крупнейших азербайджанских путешественников-географов Бакуви свидетельствует, что в конце XIV века крепостные стены Баку омывались волнами моря, которое затопило много стенных башен и приблизилось к мечети⁷⁹. Отголоски того, что часть Северо-Восточного Кавказа была дном моря не в столь уж отдалённую историческую эпоху, можно найти и поныне в легендах и преданиях жителей этого региона. Например: «А ниже Щедрина когда-то вода шла тоже, где Каргалинка, там морское дно было, а после высыхания её создались громадные пески»; «Это была действительно Жилая Коса, рыболовецкий посёлок.

Море отошло на сорок-пятьдесят километров от этого посёлка...»⁸⁰.

В этой связи необходимо упомянуть о последней трансгрессии Каспия, в результате которой с 1978 по 1995 год уровень Каспийского моря повысился примерно на 2,5 метра. Этот подъем вызвал целый ряд негативных моментов, многие из которых имели трагические последствия для сотен тысяч людей. На российском побережье Каспия на площади более 1 млн гектаров нарушились нормальные условия проживания и хозяйственной деятельности, было затоплено 280 тысяч гектаров сельхозугодий, выведено из землепользования 320 тысяч гектаров ценных земель, активизировались эрозионно-миграционные процессы русел рек, абразии берегов и нагонные явления, в прибрежной полосе повсеместно повысился уровень грунтовых вод. Нынешний уровень моря соответствует отметкам начала 40-х годов, и практически все, что успел создать человек за период с 1940 по 1985 годы на присвоенной им территории, поглотило море; экономический ущерб России оценивается в 1 млрд долларов⁸¹.

Все эти данные служат подтверждением значительного колебания уровня Каспийского моря в различные исторические эпохи (см. приложения 2, 3, 4). Интересно отметить в этой связи, что в энциклопедии «IRANICA»⁸² в части касающейся Каспийского моря есть данные, подтверждающие, по крайней мере в веках предшествовавших началу христианской эры, значительные колебания уровня Каспия. Причем эти колебания существенно влияют на динамику расселения живших вокруг народов. Поэтому неудивительно, что «на приморской равнине между Дербентом и нынешней Махачкалой неизвестно ни одного бытового памятника албанского и раннесредневекого времени. Такого рода памятники располагались по кромке предгорий — на передовых хребтах, либо за ними в долинах или в глубине предгорий»⁸³. Неудивительно и то, что если «почвенные разрезы, заложенные близ памятников, расположенных на границе предгорий и равнины (Андрейаульское, Верхнечирюртовское, Шелковское городища), показали наличие здесь древнего агрикультурного горизонта, предполагающего существование орошаемого земледелия с первых веков н. э., то разрезы близ поселений, расположенных на равнине (Бораул, Тенг-кала), не продемонстрировали каких-либо признаков наличия горизонта со следами использования его в древнем земледелии».⁸⁴ Такая картина была обусловлена, вероятно, тем, что на рубеже эпох (конец первого тысячелетия до н. э. — начало первого тысячелетия н. э.) уровень Каспийского моря был гораздо выше современного. На уровне физических исследований эти данные подтверждают геоморфологические материалы⁸⁵, которые показывают, что размах колебаний уровня Каспийского моря со временем сокращался; в плейстоцене он превышал 100 м, за последние 10 тысяч лет достигал 15 м (между отметками —20 ми—35 м), за последние 2 тысячи лет —12 м (см. приложение 5), а за время инструментальных наблюдений (с 1830 года по настоящее время) — примерно 4 м (см. приложение 6).

В этой связи необходимо упомянуть также коллективную статью М.Г. Магомедова, С.А. Каспарова, Н.В. Тупик «Каспийская Атлантида»⁸⁶, в которой анализируется связь колебаний Каспийского моря с динамикой расселения людей в прикаспийском регионе. И поэтому становится понятным, почему «приморская долина в средней части Дагестана не обживалась постоянно, хотя, по-видимому и использовалась местным (и, очевидно, пришлым) населением в хозяйственных целях»⁸⁷ и трасса Прикаспийского пути «проходила не по, казалось бы, доступной и удобной равнине, а по предгорьям».⁸⁸ О том, что именно в заселенных и укрепленных предгорьях существовала реальная гарантия безопасности передвижения и остановок транзитных караванов, ведения перевалочной торговли, пишет и В.Г. Котович. Очевидно, данная ситуация в албано-сарматский период была вызвана тем, что приморская равнина тогда в значительной степени была залита водой или заболочена в силу высокого стояния моря. Это подтверждается не только реконструкцией С.Н. Муравьева⁸⁹ расположения албанских городов и данными Геродота, Страбона, Эратосфена, Клавдия Птолемея, Плиния, но и движением сармат только вдоль предгорий Северного Кавказа, что вызывает законное удивление исследователей⁹⁰. Ведь Черные земли или остров барсилов, называемый Грав, что означает «Черный» (по Ананию Ширакаци), более благоприятные для обитания и передвижения кочевников, в это время остаются неосвоенными, что крайне странно, если не предположить, что они в это время были недоступны для обитания в силу периодического заливания нагонной волной высокого стояния уровня Каспия или представляли собой болота от высокого стояния грунтовых вод, подпираемых только что ушедшим Каспием.

Высокое стояние Каспия не было длительным (см. приложение 7). Резкое отступление моря в первые века н. э. привело к тому, что освободились значительные по территории земли Терско-Сулакской низменности, которая сразу была занята кочевниками.

Поэтому возможно, что барсилы, которые первоначально осели на границе предгорий и равнины (культура Андрейаульского городища и аналогичных ему памятников Терско-Сулакского междуречья), расширили свою территорию до пределов Азово-Каспийского междуречья, заняли знаменитые Черные земли, которые действительно стали таковыми из-за большого количества пасущегося здесь скота.

Барсилы, являющиеся одними из предков кумыков, оставили следы своего существования не только в Дагестане, но и на всём Северном Кавказе. Так, согласно исследованиям Г.-Р. А.-К. Гусейнова, «кумыки-брагунцы, являющиеся неотъемлемой частью кумыкского народа, судя прежде всего по их самоназванию борагъан, обнаруживают близость к впервые упоминаемым на Кавказе в связи с событиями II в. до н. э. барсилам»⁹¹.

Еще Л.И. Лавров считал, что распространение термина брагун // боргун на широком пространстве от Кисловодска до Северного Дагестана (квартал Борагъан-авул в с. Эндери) указывает, очевидно, на миграции брагунцев и, может быть, видную роль их в истории Северного Кавказа. Сюда же следует отнести и наименование хребта Бурагъан щу в районе Чиркея, брода и с. Борагъангечув на реке Аксай, названия тухума и квартала Бурагъан в лакских селениях Вихли и Багикла, горы Барсалияр в Акушинском районе, реки Борагъаноьзен в Нижних Казанищах, считает Г.-Р. А.-К. Гусейнов.⁹² У жителей Эндирея до сих пор бытует предание о нахождении Борэгана в старину в близости от их села и о том, что отсюда борэгенцы переселились на новые места, основав нынешнее сел. Брагуны Гудермесского района. Микротопонимика Эндирея подтверждает эти сведения: квартал «Борагъан-тогьай», «Борагьан-авул», «Борагъан-булакъ» и др. Упоминаются и Борагьунские степи по реке Акташ.⁹³

В этой связи хотелось бы упомянуть о том, что С.Ш. Гаджиева связывает с барсилами и название села Башлыкент, которое она переводит как «село барсилов». В памяти башлинцев сохранились глухие предания относительно переселения их предков в одно общее селение (названное потом Башли) из трех других селений, расположенных несколько выше.⁹⁴ Возможно, что в период арабо-хазарских войн барсилы покинули прежние места обживания и частично переселились в предгорье и в горы Дагестана и образовали сел. Башлыкент (ал-Баршалия арабских источников). Не исключена возможность, что подобным осколком Берсилии могли являться барсилы, расселившиеся в горном районе между лакцами и даргинцами, которые образовали сел. Балхар.

Таким образом, прослеженные на основе письменных источников и археологического материала колебания Каспийского моря на рубеже тысячелетий (до н. э. — н. э.) дают основание для предположений о передвижении обитателей Прикаспия с одного района в другой. Видимо, колебания Каспия и являются причиной противоречивых мнений о местопребывании барсил в различные исторические отрезки времени и, соответственно, различий в исторических сведениях о них.

Примечания

1. Моисей Хоренский. История Армении / Пер. Н.О. Эмина. М., 1893. С. 62.

2. Моисей Хоренский. Указ. соч. С. 134.

3. Моисей Хоренский. Там же. С. 157.

4. Гадло А.В. Этническая общность барсилы // Историческая этнография: традиции и современность. Л., 1983. С. 83.

5. Моисей Каганкатваци. История агван. СПб, 1861. С. 80.

6. Патканов К.П. Из нового списка «Географии», приписываемой Моисею Хоренскому // ЖМНП, 1883. Ч. CCXXVI. С. 27—30.

7. Пигулевская Н.В. Сирийские источники по истории народов СССР. М., 1941. С. 165.

8. Феофан. Хронография / Пер. И.С. Чичурова // Чичуров И.С. Византийские исторические сочинения: «Хронография» Феофана, «Бревиарий» Никифора. М., 1980. С. 61.

9. Никифор. Бревиарий / Пер. И.С. Чичурова // Чичуров И.С. Византийские исторические сочинения: «Хронография» Феофана, «Бревиарий» Никифора. М., 1980. С. 162.

10. Артамонов М.И. История хазар. С. 79—83; Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. С. 73; Фёдоров Я.А., Фёдоров Г.С. Ранние тюрки на северном Кавказе. М., 1978.

11. Артамонов М.И. Указ. соч. С. 131.

12. Страбон. География / Пер. В.В. Латышева // ВДИ. 1947. № 4. С. 280.

13. Диодор Сицилийский. Историческая библиотека / Пер. В.В. Латышева // ВДИ. 1947. № 4. С. 258.

14. Цит. по: Смирнов А.П. Волжские булгары. М., 1951. С. 10.

15. Хвольсон Д.А. Известия о хазарах, буртасах, болгарах, мадьярах, славянах и русских Ибн-Даста. СПб, 1869. С. 22.

16. Сейидов М.А. Заметки о гуннской мифологии // Советская тюркология, 1970. № 2. С. 172.

17. Давлетшин Г.М. Традиционные верования населения Волжской Булгарии как система // Языки, духовная культура и история тюрков: традиции и современность: Труды международной конференции в 3-х томах (июнь 9—13, 1992, г. Казань). М.: Инсан, 1997. Т.З. С. 317.

18. Гусейнов Г.-Р. А.-К. Брагунцы и барсилы // Вести КНКО (Кумыкское научно-культурное общество): Информационно-аналитический бюллетень. Вып. 1. Зима 2000. С. 14—15.

19. Абдушелишвили М.Г. Место антропологии в комплексе других наук при разработке проблем этногенеза // Междисциплинарные исследования культурогенеза и этногенеза армянского нагорья и сопредельных областей: Сборник докладов. Ереван, 1990. С. 8—9.

20. Куклина И.В. Этнография Скифии по данным письменных источников. Л., 1985. С. 192.

21. Молодин В.И. Археолого-этнографические комплексы Южного Алтая в контексте этнокультурной истории народов Евразии // Россия и Восток: археология и этническая история: Материалы IV международной конференции «Россия и Восток: проблемы взаимодействия». Омск, 1997. С. 7.

22. Воевода М.И., Ситникова В.В., Чикишева Т.А., Ромащенко А.Г., Полосьмак Н.В., Молодин В.И., Деревянко А.П., Шумный В.К. Молекулярно-генетический анализ митохондриальной ДНК представителей па-зырыкской культуры Горного Алтая (IV—II вв. до н. э.) // Доклады Академии наук. 1998. Т. 358. № 4. С. 564—566.

23. Молодин В.И., Ромащенко А.Г., Воевода М.И., Ситникова В.В., Чикишева В.А. Палеогенетический анализ генофонда населения Сибири // Интеграционная программа фундаментальных исследований. Новосибирск: Издательство Сибирского отделения РАН, 1998. С. 311.

24. Магомедов М.Г. Хазары на Кавказе. Махачкала, 1994. С. 29.

25. Аристов Н.А. Заметки об этническом составе тюркских племен и сведения об их численности // Живая старина. Вып. I11—IV, год шестой. СПб, 1896. С. 400.

26. Эйхвальд Э.Н. О древнейших обиталищах племен (славянских, турецких и монгольских) в южной России по Геродоту // Библиотека для чтения. Кн. 27. СПб, 1838. С. 57—60.

27. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. 30, полутом 59. 1900.

28. Латышев В.В. Об истории и государственном устройстве города Ольвии. СПб, 1887. С. 18—19.

29. Граков Б.Н., Мелюкова А.И. Об этнических и культурных отличиях в степных и лесостепных областях европейской части СССР в скифское время // Вопросы скифо-сарматской археологии. Л., 1952. С. 50—51.

30. Иловайский Д.И. Розыскания о начале Руси. М., 1882. С. 171.

31. Мизиев И.М. Шаги к истокам этнической истории Центрального Кавказа. Нальчик, 1986. С. 55.

32. Кадыраджиев К.С. Проблема сравнительно-исторического изучения кумыкского и тюркского языков. Махачкала, 1998. С. 350.

33. Гаджиев М.Г., Давудов О. М, Шихсаидов А Р. История Дагестана. Махачкала: Изд-во. ДНЦ РАН, 1996. С. 104.

34. Атаев Д.М. Нагорный Дагестан в раннем средневековье. Махачкала, 1963. С. 239.

35. Малачиханов Б.К. К вопросу о хазарском Семендере (Материалы по истории Нагорного Дагестана) // УЗ ИИЯЛ. Махачкала, 1965. Т. 14. С. 187.

36. Гаджиев М.Г., Давудов О.М., Шихсаидов А.Р. Указ. соч. С. 105.

37. Давудов О.М. Историко-культурные и этнические контакты племен Дагестана и степных кочевников в эпоху поздней бронзы — раннего железа // Кавказ и степной мир в древности и средние века: Материалы международной конференции. Махачкала, 1999. С. 6—7.

38. Абакаров А.И., Давудов О.М. Археологическая карта Дагестана. М., 1993. С. 69.

39. Смирнов К.Ф. Сарматы и утверждение их политического господства в Скифии. М., 1984. С. 118.

40. Жебелев С.А. Северное Причерноморье. М.—Л., 1955. С. 86.

41. Гаджиев М.С. Между Европой и Азией. Махачкала, 1997. С. 75.

42. Атаев Д.М., Магомедов М.Г. Андрейаульское городище // Древности Дагестана. Махачкала, 1974. С. 122.

43. Атаев Д.М., Магомедов М.Г. Там же. С. 122.

44. Атаев Д.М., Магомедов М.Г. Там же. С. 125—127.

45. Атаев Д.М., Абакаров А.И., Магомедов М.Г., Маммаев М.М. Раскопки Андрейаульского городища // Сб. АО 1967. М., 1968. С. 93—94.

46. Федоров Я.А., Федоров Г.С. Прикаспийский Дагестан в первые века н. э. // УЗ ИИЯЛ Т. XIX. Махачкала, 1969. С. 168—188.

47. Плетнева С.А. От кочевий к городам. С. 188.

48. Федоров Я.А., Федоров Г.С. К вопросу о южной границе Хазарии // Вестник МГУ, 1970. № 3. С. 86.

49. Атаев Д.М., Абакаров А И, Магомедов М.Г., Маммаев М.М. Раскопки Андрейаульского городища. С. 93—94.

50. Магомедов М.Г. Хазары на Кавказе. С. 35.

51. Абрамова М.П. Катакомбные и склеповые сооружения Юго-Восточной Европы // Труды ГИМ Вып. 54. М., 1982. С. 12—13.

52. Богданова Н.А Погребальный обряд позднескифского населения в Крыму // Тр. ГИМ Вып. 54. М., 1982. С. 35.

53. Федоров Г.С. Северный Кавказ в раннем средневековье (историко-археологические очерки): Автореф. дис. канд. ист. наук. М., 1970.

54. Ковалевская В.Б. Северокавказские древности // Археология СССР. Степи Евразии в эпоху средневековья: Археология СССР. М., 1981. С. 95—97.

55. Плетнева С.А. Хазары. М., 1982. С. 28.

56. Абрамова М.П. Катакомбные и склеповые сооружения Юго-Восточной Европы // Археологические исследования на юге Восточной Европы. М., 1982. С. 17.

57. Мошкова М.Г. К вопросу о катакомбных погребальных сооружениях как специфическом этническом определителе // История и культура сарматов. Саратов, 1983. С. 25.

58. Виноградов. В.Б. Сарматы Северо-Восточного Кавказа. Грозный, 1963. С. 105—106.

59. Кузнецов В.А. Очерки истории алан. Орджоникидзе, 1984. С. 145.

60. Котович В.Г. Об этнической принадлежности раннесредневековых погребальных захоронений Приморского Дагестана // Пятые «Крупновские чтения» по археологии Кавказа: Тез. докл. Махачкала, 1975. С. 98.

61. Магомедов М.Г. Образование Хазарского каганата. С. 90—91.

62. Гмыря Л.Б. Столовая керамика Андрейаульского городища (типология и стратиграфия) // Средневековые древности евразийских степей. М., 1980. С. 128, 131.

63. Гаджиев М.С. Между Европой и Азией. С. 75.

64. Абрамова М.П. Особенности культуры населения Дагестана в албано-сарматскую эпоху // СА 1987. № 4. С. 72.

65. Магомедов М.Г. Ранние кочевники в Прикаспии // XV «Крупновские чтения» по археологии Северного Кавказа: Тезисы докл. Махачкала, 1988. С. 31—32.

66. Гумилев Л.Н. Древние тюрки. М., 1967. С. 160—163.

67. Цит. по кн.: Садыки М.А. Древняя история лезгин и античные письменные источники. М., 1996. С. 63.

68. Цит. по кн.: Садыки М.А. Древняя история лезгин и античные письменные источники. М., 1996. С. 78.

69. Цит. по кн.: Садыки М.А. Там же. С. 78.

70. Цит. по кн.: Садыки М.А. Там же. С. 70.

71. Цит. по кн.: Садыки М.А. Там же. С. 80.

72. Цит. по кн.: Садыки М.А. Там же. С. 78.

73. Бакиханов А.-К.-А. Гюлистан-и Ирам / Под редакцией З.М. Буниятова. Баку, 1991. С. 35.

74. Археологи-подводники подняли со дня Каспия эфес тяжелого меча, трехтысячелетней давности, более двадцати якорей, жернов, посуду, видели много очагов гончарных печей, обломки толстостенных сфероконических сосудов и др. Специалисты относят город, оказавшийся под водой Каспия, лишь к эпохе средневековья. Обнаруженная же рукоятка меча, выкованного в VIII—VII вв. до. н. э., вызвала новые предположения историков о более почтенном возрасте «Каспийской Атлантиды».

75. Бакиханов А.-К.-А. Указ. соч. С. 34—36.

76. Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке. Москва: ОГИЗ, 1937. С. 306.

77. Цит. по: Берг Л.С. Уровень Каспийского моря за историческое время / Проблемы физической географии. М.: Издательство АН СССР, 1934. С. 21.

78. Цит. по: Аполлов Б.А. Каспийское море и его бассейн. М.: Изд-во АН СССР, 1956. Т. 15. С. 28.

79. Керимов Н.К. Путешествия Бакуви. М.: Мысль, 1982. С. 92.

80. Русский прозаический фольклор в Дагестане и на Северном Кавказе; В записях 1972—1975 годов / Публ., вступительная статья и комментарии В.С. Кирюхина. Махачкала, 1980. С. 169, 174.

81. Бутаев А.М. Каспий: загадки уровня. Махачкала, 1998. С. 20—23.

82. ENCYCLOPEDIA IRANICA. VOLUME V. Fascicle 1, 1990. Mazda Publishers Costa Mesa. California, 92626. U.S.A. Page 48—50.

83. Котович В.Г. О процессе урбанизации в древнем Дагестане // Древние и средневековые археологические памятники Дагестана. Махачкала, 1980. С. 86.

84. Гаджиев М.С. Древний город Дагестана (Опыт историко-топографического и социально-экономического анализа): Дисс. докт. ист. наук. Махачкала, 1999 (рукопись). С. 85.

85. Гидрометеорология и гидрохимия морей. Том VI. Каспийское море. Вып. 1. Гидрометеорологические условия. СПб: Гидрометеоиздат, 1992. С. 41; Варущенко С.И., Варущенко А.Н., Клиге Р.К. Изменение режима Каспийского моря и бессточных водоемов в палеовремени. М., 1987. С. 68.

86. Магомедов М.Г., Каспаров С.А., Тупик Н.В. Каспийская Атлантида // Научная мысль Кавказа. Ростов-Дон, 1997. № 4. С. 51—59.

87. Котович В.Г. О процессе урбанизации в древнем Дагестане. С. 86.

88. Котович В.Г. Там же. С. 86.

89. Муравьёв С.Н. Пять античных свидетельств в пользу «Птолемеевской» трансгрессии Каспия // Древнейшие государства на территории СССР. М., 1986. С. 235—238.

90. Абрамова М.П. Центральное Предкавказье в сарматское время (III в. до н.э. — IV в. н.э.). М., 1993.

91. Гусейнов Г.-Р. А.-К. Брагунцы и барсилы. С. 14—15.

92. Гусейнов Г.-Р. А.-К. Там же. С. 17.

93. Русско-дагестанские отношения XVII — пер. чет. XVIII веков. Махачкала, 1958. С. 178—199.

94. Ханмагомедов Х.Л. Булгарская и гуннская топонимия Юго-Восточного Дагестана // Дагестан в эпоху Великого переселения народов (этногенетические исследования). Махачкала, 1998. С. 166.