День двадцать третий. «Бек Алп Эр Тонг — двойник»

Люди рассказывали, что на следующий день после того, как обеспамятовавших Волчонка и девушку из племени Русов Воиславу Черная Река выбросила на песчаный берег, оказался в открытой степи охотник, который гнался за красным волком. Был этот охотник, старший брат Волчонка, беком Алпом Эр Тонгом. Такое имя принял принц Алп Тегин, когда отказался от своего небесного рождения. Всего на один первый детский крик был он старше брата-близнеца. Но из-за этого крика, с которым он, поторопившись при рождении, первым выскочил из утробы матери, остался младший брат его Волчонок Тонг Тегин хранителем отцовского очага, наследником отцовского имущества и титула Кагана, А Алп Эр Тонг должен был согласно обычаю для старших братьев покинуть родной дом и сам завоевывать себе имущество в воинских подвигах.

Сейчас, как и пристало храброму баку, надеющемуся только на свою кривую саблю, громко пел бек Алп Эр Тонг степи о гордом, безжалостном ночном походе. Но, однако, слезы стояли в его узких темных глазах и по темным скулам стекали. В девяти клоках бороды застревали. Дело было в том, что несколько лун (месяцев) тому назад совершил бек Алп Эр Тонг непоправимый промах. Пришел к нему посол от Всей Массы Народа Хазар — мудрый Лось-старший и передал желание всего народа, чтобы бек со своим полком ворвался ночью в город, перебил пришельцев и над народом воссел в золотой Куббе, вместо отца.

Лестное предложение сделал беку посол Лось-старший от Всей Массы Народа. Но бека злой дэв попутал. Был бек Алп Эр Тонг очень смелым и воинственным, а вдруг ухватился за «мудрость» соседнего со степью народа табгачей (китайцев).

«Кто действует, проиграет. Кто имеет, потеряет. Боли народ не видит того, что возбуждает желания, печень не волнуется. Поэтому, когда правит Великий, он опорожняет печени и наполняет желудки. Ослабляет в людях волю и укрепляет кости. Он постоянно стремится к тиму, чтобы у народа не было ни знаний, ни желаний и чтобы те, кто знает, — не смели действовать. Великий действует недеянием — и всем управляет. Великий знает, что, когда у народа много оружия, в стране растут раздоры. Когда множатся законы и указы, растут разбои и грабежи. Поэтому великий управитель говорит: «Я ничего не делаю — и народ сам по себе совершенствуется, чту покой — и народ сам по себе исправляется, не занимаюсь делами — и все прославляют мою божественность». Рыжий Иосиф Управитель расхваливал на все лады такую «мудрость». Но никто в Хазарии не поверил в нее. Однако Алпу Эр Тонгу, считавшему, что все его несчастья пошли оттого, что высунулся он с первым криком, эта «мудрость» пришлась по сердцу. За нее, как тонущий за спасительную веревку, он ухватился и по всякому поводу на мудрость табгачей ссылался. А потому, не подумав, вместо того, чтобы поднимать полк, начал свысока поучать пришедшего к нему посла: «Мой отец не потерял разума, а управляет государством с помощью недеяния...» На что в ответ лишь плюнул на землю старец Лось-старший, посол Всей Массы Народа Хазар, и сказал: «Раз так, то придется мне отправиться за свежей ветвью Ашины-волчицы на далекий Алтай. Народ же проклянет тебя — предателя бека Алпа Эр Тонга. Ты должен отца своего на престоле разумно сменить, народ свой устроить. Но за недеяние прячешься. Недеянием, как одеялом, от ветра прикрываешься. А народу ветер оставляешь!»

Не убил в гордом гневе Алп Эр Тонг посла. Не решился. Тоже во имя недеяния. А теперь плакал. Теперь метался по степи, кляня самого себя за нерешительность, и надеялся если не голову сложить, то хоть оглушить себя весенними страхами и риском. Гнало его все куда-то.

Вот и сегодня, встав ночью, он все бродил кругом, пока не увидел пятнистых косуль. Он смотрел на них, натягивая лук. Косули, оглядываясь, поднялись на гряду песчаных холмов. Он выбрал куратук — самку пятнистой косули. Он направил за нею своего снежно-белого коня. Долгой погоней он истощил ее силы. Он настиг ее на своем коне. Вот-вот, ему казалось, его пес схватит ее и опрокинет, станет царапать и рвать на ней шерсть. Но вдруг пропала косуля, как будто ее вовсе и не было. Хотел пес схватить косулю за горло и задушить ее совсем, а перед псом оказался красный волк. «Неужели это не косули, а волки оглядывались, поднимаясь на гряду холмов?! Неужели это дурной дэв послал красного волка заманить меня?» — подумал бек. Но поскакал за красным волком. Конь Алпа Эр Тонга стал стремительным. Туча поднялась, и небо заволоклось. Преследуя волка, Алп Эр Тонг очень спешил. Бек уже представлял, как его пес схватит волка за голову, как повалив, задушит его совсем. Но вместо красного волка взошло навстречу беку красное солнце. Оказалось, что всего лишь прогнал бек Алп Эр Тонг черную ночь, развеял быстрой скачкой тяжелый сон и ускорил бег Плеяд. В счете времени родился его новый день. Красное солнце взошло и стало желтым.

Алп Эр Тонг поехал за желтым солнцем. А чтобы приободрить себя, запел Степи, как подобает воинственному беку, героическую песню:

Выступим-ка мы в поход ночью,
Переправимся через реку Ямар,
Напьемся родниковой воды,
Пусть будет разбит вдребезги слабый враг.

Припустим-ка мы коней на рассвете,
Будем искать крови Будрача,
Сожжем-ка мы бека Басмылов,
Пусть теперь собираются юноши.

Крикнув, двинем-ка мы коней,
Сшибемся щитами и копьями,
Забурлим и снова стихнем,
Пусть расслабляется жестокий враг.

Будем охватывать и окружать врага,
Соскакивать с коней и бежать,
Рычать будем, как львы,
Пусть будут растеряны из-за этого его силы.

Хо! Будрач разъярился.
Он отобрал своих богатырей.
Снова повернул свое войско.
Он собирается прийти.

Он, должно быть, отказался от своего намерения:
Пришел сюда его посланец.
Сам он у изгиба долины —
Все богатыри его собираются.

Он не гнушается брать залог.
Он не устает навещать должников.
Он не состоит ни с кем в дружбе —
Собирается множество воинов.

Имеки с реки Иртыш
Засучивают рукава,
Сердца у них смелые —
Они собираются прийти.

Древнюю гордую песню про сражение пращуров хазар с народом ябаку (случилось оно на берегу реки Иртыш, еще когда через Ибир-Сибир переселялись, идя вслед за солнцем, кочевники) спел бек. Но и эта песня не воодушевляла его.

— Зеленая Степь! Умираешь ты без войны? Где твои барабаны, где воины, которые горячатся, ищут вражды и мести, схватив друг друга за бороды?.. У меня девять клоков бороды на лице. Какая зависть сопернику! Но никто не отваживается их выдрать. О Кек Тенгри — Синее Небо! Зачем же ты оставило меня жить, если мне даже сразиться не с кем,? — закричал громко Алп Эр Тонг и утер длинным рукавом своего халата печальные слезы. Не на кого, кроме дурного дэва, было ему сейчас переложить свою вину, хоть и понимал бек, что надо бы хоть с дэвом сражаться. А иначе в реку кидайся — больше не вынесет угрызений совести, разорвется в печали на части его гордая, кочевничья, настоящая мужская печень.

И тут конь споткнулся под Алп Эр Тонгом. Бек очень гордился своим конем. Особый у него был конь — светлой масти. Снежно-белый. «Другие беки выбирают себе коней темно-гнедых мастей, чтобы на них не было заметно крови и враги не злорадствовали, когда беки получают раны. Но я предпочитаю коней светлой масти; потому что полагаю, что как красный цвет румян является украшением женщин, так и кровь из раны, залившая всаднику одежду и тело коня, украсит мужественного воина», — хвастался всегда Алп Эр Тонг. Однако давно уже не было следов крови на снежно-белом крупе его коня. И вот: разучился воинственно скакать его конь — среди бела дня споткнулся?!

Сдавило беку печень:

— Простите, екес — предки, прости, праматерь Ашина-волчица, за то, что сам я, испугавшись, спрятался, как суслик в нору, в свое подлое недеяние. Дурной дэв меня попутал.

Бек выпрямился в седле, поглядел кругом. Закричал воинственно:

— Ах, зеленая Степь! Мой конь спотыкается. Что бы это значило? Какое в этом мне тендек — знамение? Или, может быть, не нравится тебе, что я засолоняю землю? Сказано на черных дощечках в Гадательной Книжке Степи: «Там, где в степи падает кровинка воина, там прорастает красный цветок, а там, где падает его слева, проступает соль». Неужели я теперь не способен сеять красные цветы, а только засолоняю землю?

В тот же миг его конь заржал и зовсе встал. И, как на похоронах хозяина, завыла сопровождающая бека собака.

— Мер удууи билее? — обратился бек ко псу. Он возмущался, отчего пес воет: «Ведь не ранен еще?»

Но пес поднял голову к небу и еще пуще завыл. Бек спросил:

— Из-за чего остановились, мои пес и конь? Или нету у меня глаз, и я ничего не вижу?! Или нету у меня ушей, и я ничего не слышу?

Бек Алп Эр Тонг подумал, что возможно, у него и в самом деле что-то с глазами и ушами. И тогда он решил просушить глаза: и поднял их к небу и посмотрел прямо на солнце:

— Пусть солнце выжжет из моих глаз мокрый туман! Туман вошел в них из-за того, что я, бек Алп Эр Тонг, загрустил о потерянной воинской доблести, о красной крови и черном поте, о серебряных трубах и о пылающем среди дня факеле, с которым когда-то выезжал глубоко в степь гонец из ставки Кагана. Кликать кочующих беков, чтобы они прибыли к Кагану с воинами для военного похода! В последнее время туман часто застилает мне глаза, когда начинаю думать в степи. Много скопилось у меня в печени злых обид на ставку Кагана — на рыжего Иосифа Управителя, который, когда недавно напали на хазар гузы, даже тогда не захотел снаряжать полки, а вытащил мешочек с золотыми динарами из-за пояса и стал швырять их под ноги требовавшим воины бекам, как хукерчинам. Кричал, что у него хватит монет, чтобы откупиться от гузов, что мир выйдет хазарам войны дешевле.

Бек Алп Эр Тонг поднял глаза к солнцу. Желтое солнце ослепило его, обожгло зрачки. Терпя боль, он опустил глаза к земле, потом твердо посмотрел прямо перед собой. Тумана больше в его глазах не было.

Но то, что он увидел, было как виденье.

Впереди, словно мираж, среди кунгаулсун (высокой травы желтой полыни) стояло его собственное отраженье — такой же совсем, как он, похожий на прыткого коричневого кузнечика, коренастый воин с распущенными длинными черными волосами под золотым обручем и с девятью клоками бороды на достойном круглом лице. В одном лишь была разница. Стоял этот воин мультус (раздетый догола). И странно, мягко и скользко блестела его кожа, будто недавно омытая в воде. А на руках у воина была нагая девушка писаной красоты.

Тронув поводья, бек поехал прямо на призрак. Он знал, когда в пустыне едешь на призрак, то «двойник» должен отступать с каждым шагом коня, заманивая героя. Но этот двойник не отступал. Проехав меньше полета стрелы, бек Алп Эр Тонг уперся мордой своей лошади прямо в «двойника».

— Ядалаку? — воздел тогда обе ладони к синему небу бек Алп Эр Тонг. Он обратился к защите бога со словом-вопросом: «Совершается наваждение? Или это знамение?!»

Ладони бека дрожали, потому что бек боялся, что злой дэв нарочно заманил его далеко в степь. Подсунул сначала призрачную косулю, а потом призрачного волка, а теперь сам предстает перед ним, приняв образ его двойника. Но бек тут же взял себя в руки. И сделал вид, что аиуул (страх) обеспокоил его не больше, чем какасун (заноза в зубах). А в подтверждение, что не дрожат у него больше руки и тверда достойная мужская печень, бек очень громко, на всю степь, попросил:

— Зеленая Степь! Протри мне глаза! А то у меня в глазах какое-то наваждение!

Затем Алп Эр Тонг отвязал от правой ноги копье и погрозил «наваждению». Хорошенько погрозил. «Наваждение» не проявило никакой враждебности. Тогда и Алп Эр Тонг примирительно водворил свое копье на место. Привязав копье обратно к правой ноге и, как положено, приказав себе «коромут (немного времени)!», бек стал взвешивать обстоятельства. Походил двойник, возникший перед ним, на брата Тонга Тегина. Однако уж очень странным был облик, в каком явился ему брат. Уж не умер ли он?

Бек подумал так и уверился в этой мысли своей о смерти брата, потому что уж очень походил призрак на человека, добирающегося со своей душой в виде девушки на руках к загробному стойбищу предков.

Как же он, Алп Эр Тонг, об этом сразу не догадался? Писано в книге магов, будто живут в каждом человеке по два человека: один телесный, которого другие видят, а второй духовный, который выходит из телесного ровно за три дня перед тем, как надлежит ему предстать перед Одом (Огнем-Светом). А чтобы справедливее было принимаемое Одом относительно умершего (идущего к нему человека) решение, а также чтобы всем — и богам, и тем людям, какие уже на небе или каким за их праведное житие на земле разрешено видеть небесное! — принимаемое светоносным великим Одом решение зримо было, полагается согласно учению магов нести с собой умершему человеку к богу свои добродетели в виде юной девушки на руках — нагой даены. Чем достойнее Идущий, тем красивее и чище оказывается его даена. Сначала на трехдневном пути через степь должен Идущий пронести ее на руках. А перед мостом Чинват (мостом Испытания), с которого, не удержавшись, свергаются грешники в преисподнюю, уже между небом и землей ступит девушка — даена на землю сама. И возьмет Идущего за руку, назвав «Юношей» (юным он сразу после смерти становится, ибо в ином мире все навсегда становятся юношами!). Осторожно поведет Идущего по Чинвату. И, если она окажется достаточно прекрасной, то гиены и демоны засмотрятся на нее и забудут стащить Юношу с моста Испытаний в бездну...

Бек Алп Эр Тонг еще раз всмотрелся внимательно в своего двойника и сказал:

— Хон корба! Зиму прожил! Приветствую тебя, Идущий мой младший брат! Какой ты день в твоем последнем на земле пути? И почему хочешь ко мне обратиться? Не наносишь ли ты себе этим большой вред? Ведь какие такие у меня-то могут быть особые добродетели и достоинства, чтобы ко мне Идущий на Небо с последней исповедью обращался? Хулил я тебя — своего младшего брата Тонга Тегина, наследника, когда узнал, что, вернувшись, позор ты на наш род Ашины-волчицы накликал. На наплавном мосту стал лепешками, как безродный, торговать. И сейчас я бы за этот позор собственной рукой лишил бы тебя возраста, коли бы ты мне на прощальной дороге, уже как Идущий, не повстречался. Однако, о справедливое Небо, сам я тебя, младшего брата своего, тоже не лучше. Поганый отброс я теперь. Завернутый в грязную тряпку непотребный кусок мяса, от которого откажется даже голодная собака; я свой народ предал.

Сказал так бек и в знак подтверждения чистоты и искренности своих слов сложил ладони перед глазами, а глаза возвел к синему небу, А когда опустил глаза Алп Эр Тонг, то и протирать их не стал — убежден был, что уже не увидит брата, что исчезнет тот.

Однако нагой брат стоял на месте. Лишь девушку — душу свою опустил брат на землю, и она лежала обсыпанная, будто песком, мелкими желтыми соцветиями кунгаулсун. Хорошенько, как одеялом, свежими побегами да ворсинками жемчужными прикрытая — вот как кунгаулсун постаралась! И тут вдруг дошло до бека Алпа Эр Тонга, какую он первоначально по отношению ко встретившейся переселяющейся душе брата допустил промашку. Как же это он забыл, что предупреждали маги, что человек, бредущий в иной мир если и открывается по велению свыше кому живому, то все равно словами с ним не говорит? Ибо как же ему говорить, ежели он убит и душа его у него уже ка руках, выпущенная из тела?

Бек Эр Тонг поспешно слез с коня, шагнул к брату и участливо сказал:

— Ты не отвечай мне, мой младший брат Тонг Тегин, идущий на стойбище предков. Я обо всем сам догадаюсь, чем мне тебе помочь должно?

Алп Эр Тонг сказал так участливо и твердо, потому что был воином, а воин не должен знать сомнений. Но сам он еще толком ничего не понял и надеялся только на то, что сейчас все подскажет ему Кек Тенгри — Синее Небо: какой-то вещий знак подаст. И тут опять завыл пес. Завыл и морду вперед, лязгая зубами вытянул. И конь прянул. Прянул и осклабился и будто как куснуть Идущего на стойбище предков захотел.

— А вот и яарин — знак мне! — понял бек. — Не иначе как ты, встретившийся мне на пути мой умерший брат Тонг Тегин, устал под тяжестью своего тела? От своей плоти ты сам не смог освободиться?

По обряду магов, полагалось по смерти человека оставлять только кости, которые погружали в таботаи — лепные сосуды для праха. Плоть же с костей умершего очищали для тризны. Смешивали с мясом тут же зарезанных животных и отправляли в общий котел для поминального пиршества. Но с братом, решил бек, приключилось злосчастие, и некому оказалось справить по нему тризну. Подлым путем его, видно, убили!

Бек покачал головой.

— Кивни мне, мой брат Волчонок Тонг Тегин, верно ли я тебя понимаю? Ты затем сейчас предстал мне, чтоб моя собака и мой конь совершили над тобой благочестивый очистительный похоронный обряд, положенный для «Волчат» по закону предков?.. Что ж! Я сделаю то, что ты хочешь! Меня немного смущает необычность обстоятельств, при которых ты предо мной предстал. Я охотно посчитал бы, что так шутит со мной дурной дэв, и ты всего лишь мираж. Однако собака вот на тебя воет, и конь на тебя скалится. Если бы ты был только призрак, они бы тебя не чуяли. От призрака нет духа...

Бек, подражая собаке, при этом сам потянул ноздрями воздух. Ветер сейчас шел на него со стороны нагого воина, и бек ожидал услышать кисловатый запах начинавшегося тления. Он заранее даже немного скривился, готовясь с неприязнью почувствовать этот запах. Но на него дохнуло странной, будто речной свежестью.

Бек, на ходу вытаскивая для рокового обряда из-за пояса кинжал, шагнул ближе. И вгляделся в даену — прекрасную девушку, лежавшую в траве у ног брата. Протянул ладонь. Но ладонь его вдруг повисла над телом. Кожа девушки, казалось, растворялась, таяла в серебряных блесках полыни, и от нее шло тихое и сразу начавшее дурманить бека тепло. Как будто желтые соцветия полыни, укрывавшие девушку, были крохотными солнышками, опустившимися согреть ее. Ладони Алпа Эр Тонга тянулись коснуться тела. Но глаза Алпа Эр Тонга сразу запутались — не могли подсказать ладоням, где же мараа (плоть), а где лишь один свет, — остановившийся свет, словно ставший девушке кожей. Слабый ветер набежал и качнул серебряно-желтое одеяло из травы кунгаулсун над девушкой, и свет будто потек беку навстречу, поднимаясь из травы странным золотистым маревом. Бек Алп Эр Тонг почувствовал, как у него закружилась голова, и в ранней юности увидел он себя, в первом своем походе за воинской олье (добычей). От воинов Хельги (Ольги, княгини Русов) отбивали тогда они Арран. Сбил он с коня русскую поленицу (женщину-воина) и наставил ей в грудь копье, предлагая добровольно снять шлем. Она сняла шлем, и упали из-под шлема густые льняные волосы. Хотел он протянуть ей шелковый красный шибилькер (мешочек для волос — знак покорившейся, согласной замуж женщины). Но глядел он на золотые волосы, и голова у него самого, как у пленника, закружилась. В глазах той побежденной им русской поленицы, как в синей воде, он сам утонул. И... в первый и единственный раз в своей жизни побежал бек тогда с поля боя. От колдовства русской поленицы побежал! А потом всю жизнь жалел о ней, как о потерянной мечте.

И вот теперь бек снова застыдился и растерялся. Застыдился и растерялся перед девушкой — душой брата и преклонился перед братом. Ведь если верить магам, то выходит, что, мол, вот какая прекрасная, золотоволосая и белокожая, как тана — жемчужина, душа была у младшего брата. А бек брата все поносил?!

И не выдержал — сказал, глядя прямо в лицо уходящему в иной мир брату бек Алп Эр Тонг:

— Счастливый ты! Вон какая через мост Испытаний поведет тебя даена ослепительная. На нее взглянуть — руки дрожат, голова кружится! Сейчас, сейчас я тебе, каткалдукчи — доблестный воин, смелый и прекрасный брат мой, освободиться от тяжести плоти помогу. Но погоди немного, дай хоть руки дрожать мои перестанут.

И тут увидел бек, что хочет что-то ответить ему его младший брат Волчонок, пытается выплюнуть пересохший сгусток крови из залепленного рта своего. Торопливо остановил брата.

— Не нарушай обета смертного молчания! Не губя свою душу.

Бек оглянулся на своего пса. Спросил:

— Поможешь?

Согласно обряду магов дочиста очищать кости умерших от мяса обычно помогали либо красивые птицы — даусы-павлины для очень богатых, либо собаки. Потому и попросил бек о помощи своего пса. Но пес бека ослушался. Виновато поджал хвост, шмыгнул в сторону, заскулил.

Бек Алп Эр Тонг стиснул зубы и не стал заставлять пса. Что ж! Он сам срежет с костей брата отслужившую ему мараа (плоть)!

Но прежде, чем основательно заняться похоронным обрядом, захотелось беку поближе взглянуть на тану (жемчужину) — душу брата. Бек встал на колени перед девушкой. Осторожно поднял ей веки, открыл ей глаза. Глаза были синими, как у той русской поленицы, от которой, в ее глазах утонув, когда-то убежал юный бек. И почувствовал бек, как исчезает у него из живота печень мужчины. Осталось только одно бьющееся, как птица в силках, сердце в груди. И с кружащейся головой прошептал бек:

— Хочу с тобой в иной мир! Я согласен здесь даже вкусить убийственный трупный яд, от которого умирают в мучениях, за то, чтобы там, в ином мире получить любовное яблоко со следами твоего укуса, русская красавица!

И поднял затем бек глаза к своему брату и сказал тому:

— Ты останься — живи. А я вместо тебя пойду в иной мир с этой таной — жемчужиной, твоей душой. И не смей перечить мне! Видно, такого уж захотело Кек Тенгри — Синее Небо! Я старший брат, и я так решил. И требую, чтобы ты мне беспрекословно повиновался.

После чего, не раздумывая, встал бек, повернулся лицом к солнцу, взял горсть земли и рассыпал землю. Так было положено по обряду перед переселением на небо прощаться с землею. Он твердой рукой поднял кинжал, собираясь поразить себя, И весь напрягся, готовясь нанести резкий удар, и даже немного отвел назад для размаха руку. Но тут его руку, как клещами, зацепило, схватило, свело запястье.

Бек резко обернулся и увидел прямо перед собой часто дышащее и какое-то искаженное лицо своего брата. И бек опомнился. Он медленно убрал кинжал обратно за пояс, потом поднял тело даены — девушки из травы и осторожно положил на круп своей лошади. Он взял лошадь под уздцы и осторожно повел лошадь степью.

Бек оглянулся, только когда начал уставать. Младший брат Тонг Тегин тяжело шел сзади. Он отстал, падал и снова вставал. Но упрямо шел, трудно переставляя ноги, будто у него болели суставы. Из раны на его боку струилась кровь.

Алп Эр Тонг остановился, подождал, пока младший брат доплетется до него. Затем сказал, показывая рукой на сочившуюся кровью рану:

— Странно, что так долго не свертывается кровь? Или ты не мертвый?

Брат пошатывался, как полынь под слабым ветром, и молчал.

Алп Эр Тонг обнял морду своего коня, поцеловал в шершавые губы. Потом, будто какой-нибудь безродный (заводной) при еки терин (начальнике), предложил своему младшему брату стремя.

— Поезжай ты! Конь у меня выносливый — довезет двоих, тебя и твою даену!

Младший брат не трогал коня, шевелил пересохшим ртом, порывался что-то сказать.

— Не размыкай рта! Не губи свою душу! — отрезал бек Алп Эр Тонг, прерывисто присвистнул и сильно ударил коня под младшим братом плетью.

Заплясали под копытами желтые соцветия кунгаулсун, и исчез вдали сопровождаемый псом нагон всадник с прекрасным телом на руках. А бек, оставшись один в степи без коня и собаки, грустно засмеялся. Показалось ему, что это он сам ускакал. Но тогда тут кто же остался? Бек побрел куда глаза глядят.

Какое-то время он шел, но кунгаулсун давно уже не было под ногами и даже золотарник куда то пропал. Ступни проваливались в песок. Он сел. В свое стойбище он направил вместо себя брата. А куда ему самому теперь? Разве что в город? К концу дня, пока опустится темень, может быть, он и доберется — вот ветром из города тянет.

«Ночи и дни проходят, как странники. Того, с кем пересекутся их пути, они лишают сил. Не радуйся, лошадей, верблюдов, стада овец, золото, серебро, шелк и другое имущество приобретая. Вещи и имущество человека — его враги. Как может разумный муж любить врагов? Скопив богатство, думай, что это низвергается поток воды — словно валун, покатит он своего обладателя вниз...» Так записано на черных дощечках — в Гадательной Книжке Степи. И потому не пойдет бек в город! Зачем идти туда, где одни враги?

Лучше так вот сидеть, умирая?! И посыпал себе голову желтым песком Алп Эр Тонг. Просто так — от унижения духа своего и от сухих слез, что невыплаканными в глазах встали. И уже не было в беке ни жажды, ни напоенности, ни голода, ни сытости, ни желания, ни удовлетворения. А так — один сухой песок на непокрытой голове, и ядакалаку (показанное богами наваждение) открылось ему во всей своей истине и печали. Бек Алп Эр Тонг отдал своего коня младшему брату и девушке. Их спас. Себя на гибель обрек. Не ропща, поступил бек так, как повелело ему благородство. Но разве может небо быть несправедливым? Младшему брату все, а ему?

И внезапно удобное самообольщение озарило бека Алпа Эр Тонга: «А что, если вовсе я не спас младшего брата? А, напротив, поскольку из младшего брата, которому было предопределение стать над людьми, ничего путного не вышло, придумало само Небо хитрый выход, как из пустых двух братьев одного Великого для народа Хазар сотворить! Младшему мой Дух отдало!»

— Опустился я, — даже как-то гордо укорил себя бек, — в вонючий кусок мяса, завернутый в тряпку, который собака не съест, превратился. Был когда-то героем степи. В Крыму бил грозных готов. До Роси и Днепра в набегах доходил, Багатыром (богатырем) слыл. А сейчас особенно нужен багатыр для Степи. Мое имя нужно! Мой дух! Ведь гибнет Эль. Великий Хазарский Каганат кормится теперь от торговли, а не от коня, овцы и верблюда. Иосиф Управитель везде кричит, что только он и содержит золотую палатку — Куббу Кагана. Иосиф, может быть, и правду кричит. Он, как может, старается. Но как он не поймет, что все равно что трава без земли — торговцы-купцы без кочевого Эля?! Накопят они имущество, а Барс Святослав с оружием придет и отберет. Одаривают они прислугу свою богатством. Но люди-то разъединяются, люди каждый сам по себе пошли. Остались разброд и шатание, а дух Степи исчезает. Люди сами Барса позовут, потому что он — багатыр, а багатыр для Степи — словно опорный столб в юрте, к которому крепятся все веревки. Пуст мой младший брат Тонг Тегин. Он не смог величие Волчонка в себе удержать — на наплавном мосту осрамился. Потерял дух Волка. Однако и я, как трусливый пео, тоже прочь от власти откочевал. Славу свою одеялом покрыл, в укромном месте ее скрываю, — уже не по моим отощавшим плечам, не по моим исхудавшим ногам стала теперь моя прежняя слава. И не стар, а состарился, и в возрасте, а без возраста! Впору мне самому Барса Святослава кликать: «Приходи, храбрый Барс, спасать Степь!» Потому я отдаю мой Дух брату.

Неужели умер Алп Эр Тонг,
А скверный мир остался?!
Не отомстило ли ему время?
Теперь вот разрывается сердце.

Бека сбило с пути,
Заменили ему тело и печень.
С другими телом и печенью
Ускакал его дух.

Скачет по Степи новый Алп Эр Тонг.
А я теперь кто же?!
Если теперь побегу,
То чем спасусь?

И поднялся с земли прежний Алп Эр Тонг и пошел, проваливаясь ступнями в песок, с обсыпанной песком обнаженной головой. Он шел и пел степи погребальную песню про себя самого.

Дни времени торопят,
Истощают силы человека,
Лишают мир мужей.
Если я побегу, то буду настигнут.
Таков у времени обычай,
Равный удел всем!
Если время, прицелясь, пускает стрелу,
Рассекаются вершины гор.
Когда, положив стрелу, время выстрелило,
Кто сумеет противостоять?
Если время, стреляя, нацелилось в гору,
Рассекается сама ее грудь.
Беки загнали своих коней.
Горе их изнурило.
Мужи воют, как волки,
Крича, они разрывают на себе вороты.
Они рыдают, глаза их застилаются слезами.
Время сожгло мою печень,
Разбередило мои раны.
Оно заставило искать прошлое и сожалеть о нем.
Время ослабело. Добродетель стала совсем редкой.
Порочные и алчные возросли в числе.
Храбрые и воинственные впали в уничижение.
Время стиснуло их тела зубами.
Плоть добродетели прогнила,
Ее волокут по земле.
Умерла воинская доблесть.
Умер, умер Алп Эр Тонг.

Он споткнулся и упал в песок. Он лежал недвижно, ветер тихонько подкатывал к нему песчинки — желтенькие, как соцветия кунгаулсун. Вот насыпал немного на его мягкие сапоги, потом на халат. Теперь сыпал на его непокрытую голову. Вот уже вырос маленький холмик. Он еще хотел что-то сказать, но губы не слушались его. Он попробовал помочь губам руками, но руки были тяжелыми и тоже не двинулись. А потом он вдруг поплыл. Качнулся и поплыл, а земля уходила из-под него.