Глава 2. Методы исследования и схемы интерпретации материала¹

На сегодня историографические наработки относительно оценки сельского хозяйства в целом и I тыс. н. э. в частности репрезентированы рядом тематических работ или отдельными главами в специализированных трудах. К примеру, одним из первых опытов историографического обзора по теме земледелия является статья В.М. Слободина с большим обзором дореволюционной литературы [Слободин, 1952, с. 9—14]. Некоторые итоги изучения истории земледелия в советской археологической науке подвел Ю.А. Краснов [Краснов, 1969, с. 58—68].

Тематические исследования по вопросам развития палеоэтноботаники в Украине изложены в статьях Г.А. Пашкевич [Пашкевич, 2002, 2005]. В рамках темы «Земледелие и животноводство славян Левобережья Днепра во второй половине I ТЫС. Н. Э.» были приведены данные Об источниковой базе, проведено исследование современного состояния изученности обозначенных вопросов в археологической литературе; далее этот же вопрос также детально рассмотрен в рамках темы «Земледелие древних славян (конец I тыс. до н. э. — I тыс. н. э.» [Горбаненко, 2007, с. 5—25; 2007а; Горбаненко, Пашкевич, 2010, розділ 1]. Таким образом, в данной работе мы обратим внимание только на основные вехи исследований (которые в той или иной степени использованы в публикуемой работе), а также на методы и схемы, дающие возможность интерпретации материалов, происходящих из обозначенного региона.

Исследования округи памятников. В обобщающих работах раздел, посвященный сельскому хозяйству, предваряет подробное описание экологических условий — обзор почв, растительности, температурно-влажностного режима и т. д. [напр.; Терпиловский, 2004, с. 73—74; Любічев, 1994, с. 92—95; Любичев, 1997, с. 37—38]. Также существуют тематические исследования, основной целью которых является собственно попытка воссоздания палеоэкологической ситуации, а также ее влияния на жизнедеятельность древних человеческих общностей (например, по материалам Черняховской и пеньковской культур [Левченко, 1993]).

А.П. Томашевский и И.О. Гавритухин рассмотрели все палеоэкологические аспекты расположения раннеславянского памятника Тетеревка-1 [Томашевский, Гавритухин, 1992]. В их работе приведены данные об окружающих почвах, растительности, выращиваемых культурных растениях и археозоологических материалах. А.П. Томашевский и А.П. Моця по аналогичной схеме рассмотрели микрорегион вокруг древнерусского поселения Автуничи. Кроме того, исследователи привели данные о развитии микрорегиона — возникновении новых поселений вблизи главного рассматриваемого памятника, их месте и взаимовлиянии на соседние поселения и т. д. [Моця, Томашевський, 1995, с. 28—34].

А.А. Петрашенко, исследуя вопросы развития хозяйства жителей сельских поселений (селищ или городищ Среднего Поднепровья), приводит расчеты территории хозяйствования, исходя из ряда следующих показателей. Исследовательница проводит территориальный анализ приселищной потенциальной ресурсной зоны. При этом учитываются: потенциальная ресурсная зона, так называемая селитебная зона, эрозионная зона, типы ландшафтов вокруг памятника. Отталкиваясь от этих показателей, В.А. Петрашенко делает расчеты площади возможных земельных угодий, которые могли быть в использовании в древние (древнерусские) времена. Данные в дальнейшем подлежат проверке другими материалами [Петрашенко, 1999, с. 72—74; 2005, глава V; Петрашенко, Козюба, 2005, с. 56].

Следует отметить, что А.П. Томашевский и В.А. Петрашенко активно внедряют методику, разработанную зарубежными специалистами еще в конце 1970-х гг., основное содержание которой сводится к выделению одно- и пятикилометровых потенциальных ресурсных зон вокруг памятника с дальнейшим всесторонним рассмотрением их потенциальных природных возможностей [Chiholm..., 1968, р. 8; Jarman, 1982, р. 29—40]².

Придерживаясь аналогичной методики, А.В. Григорьев, рассматривая в качестве примера поселение поблизости с. Горбово, выделяет в пятикилометровой зоне так называемую зону рентабельного земледелия с учетом рельефных особенностей местности [Григорьев, 2000, с. 190].

Р.Г. Шишкин на значительных естественных материалах исследовал хозяйство и экологическую ситуацию региона Среднего Поднепровья конца I—V вв. н. э. В качестве основных критериев было избрано топографическое расположение памятников. Исследователь провел работу по фиксации и локализации памятников на крупномасштабных картах, в дальнейшем рассмотрел гнезда поселений, разработал классификацию по мощности культурных слоев, времени существования поселений и т. и., также выделил экологические ниши, свойственные носителям Черняховской и киевской культур[Шишкін, 1996; 1996а; 1999; Шишкин, 2001—2002].

Последние исследования по поводу сельского населения Киевской Руси также проведены с учетом экологических факторов, динамики заселения территорий, состава почв в потенциальных ресурсных зонах расположения поселений [Село..., 2003, с. 63—69]. Указанные материалы предшествуют анализу собственно сельского хозяйства древнерусского периода [Село..., 2003, с. 70—84].

Принимая во внимание опыт предшественников, нами были приняты следующие положения для анализа. Памятник (с приселищной зоной) наносится на карту (масштаб 1:100000 [Карта Украины]), анализируется рельеф с выделением вероятных (по рельефу) участков, пригодных под пахотные поля и для пастбищ; проводится визуализация посредством снимков из космоса и сравнение с современным состоянием округи памятника [http://www.wikimapia.org/]. В дальнейшем проводится анализ приселищных почв (см. главу 3).

После краткого описания классификации почв по современной номенклатуре дана (и в дальнейшем использована) упрощенная типология почв [Горбаненко, 2004, с. 301, 302, рис. 1; 2003—2004, с. 404]³:

1) почвы, сформировавшиеся под лесной растительностью; объединены на основе современной номенклатуры, основного способа воссоздания плодородия (перегнивание листьев и хвои, см. [Природа Украинской ССР. Почвы, 1986]) и возможного способа использования подсеки (подсечная форма земледелия⁴, или в начале освоения — подсека как превентивная форма очистки от леса);

2) черноземы, объединены на основе современной номенклатуры, основного способа воссоздания плодородия (перегнивание степной растительности, см. [Природа Украинской ССР. Почвы, 1986]) и возможного способа использования (пашенное земледелие):

3) почвы, на формирование и плодородие которых постоянно влияет их близкое расположение с влажной местностью; (вблизи русла рек, в низинах, болотистых местностях и т. д.); объединены по основному способу воссоздания плодородия (попадание почвообразующих элементов через грунтовые и сточные воды, см. [Природа Украинской ССР. Почвы, 1986]) и специфике возможного использования для земледельческих потребностей (легкие для пахоты почвы, практически не требующие искусственного вмешательства для обновления плодородия):

4) почвы, не пригодные для потребностей земледелия; объединены совершенно различные типы почв на основе современной номенклатуры, основным признаком которых является непригодность для потребностей земледелия.

На наш взгляд, именно такое деление почв может соответствовать реальным знаниям древних земледельцев об особенностях тех или иных земельных участков.

Исследование пахотных орудий. Первые попытки классификации появились еще в 1930-х гг. В.И. Маслов разделил известные на то время «археологические» наральники по признаку ширины лопасти на узколопастные (у которых рабочая часть уже, или равняется по ширине креплению), и широколопастные (у которых рабочая часть шире втулки, отделенной достаточно четко выраженными плечиками) [Маслов, 1937, с. 48—52]. Типологическую классификацию наконечников орудий для возделывания почвы разрабатывали также В.И. Довженок [Довженок, 1950; 1952, с. 119; 1953; 1961, с. 248—251; 1970, с. 41], В.П. Левашова [Левашова, 1956, с. 27—29], О.В. Чернецов [Чернецов, 1972, с. 135—148; 1976, с. 33—36]. Все древние и средневековые наконечники по принадлежности к тем или другим орудиям для возделывания почвы разделены указанными исследователями на наральники, сошники и лемехи.

Невзирая на значительное количество ученых, занимавшихся указанной проблематикой, единственными классификационными признаками для наральников (до разработок Ю.А. Краснова) были лишь ширина втулки, ширина рабочей части и соотношения между ними, что давало возможность разделить все наконечники на наральники без плечиков (или узколопастные) и наральники с плечиками (широколопастные; перовые). Сами же эти термины были заимствованы из этнографической литературы.

Ю.А. Краснов разработал более совершенную классификацию наральников и других наконечников сохи, рала и плуга. Ученый проследил основные закономерности в развитии этих деталей. Ю.А. Краснов разделил все известные на то время наконечники на группы, типы и подтипы, предложил достоверную реконструкцию генетической связи между ними [Краснов, 1978, с. 63—80; 1986, с. 16—23; 1987, с. 25—71]. Нами на основе классификации Ю.А. Краснова была предложена схема развития наконечников пахотных орудий на территории современной Украины (рис. 9).

Рис. 9. Схема развития железных наконечников орудий для обработки почвы) [Горбаненко, Пашкевич, 2010, рис. 4.6]

Кроме исследований Ю.А. Краснова, не утративших до этого времени актуальности и остающихся хрестоматийными при воссоздании орудий для возделывания почвы, учеными была также разработана методика исследования эффективности указанных орудий труда [Полевой, 1985, с. 66—75; Ткаченко, 1999, с. 212—215]. В целом она сводится к вычислению производительности наконечников на орудия для возделывания почвы через их ширину.

Рис. 10. Орудия для обработки почвы, известные по археологическим источникам: 1 — Брест, 2 — Хринныки (реконструкция), 3 — Полесье, 4 — Верхняя Маевка, 5 — Вельск, 6 — Сергеевский торфяник, 7 — Каплановичи, 8 — Токаревский торфяник, 9 — изображение рала с Черняховской вазы (Лепесовка): 1 — Коробушкина, 1979, с. 16—17, рис. 1, 1; Краснов, 1987а, 2 — Козак, 2001, с. 127—129; 2002, с. 91—97; Козак, Прищепа, Шкорпад, 2004, с. 8—10, рис. 3—5, 3 — Шрамко, 1972, с. 30—31, 4 — Лихачев, 1982, с. 51—53, 5 — Шрамко, 1984, с. 255; 1996, рис. VIII, 10—12, 6 — Шрамко, 1964, с. 84—100, 7 — Краснов, 1987, с. 84—85, 8 — Березовець, 1953, с. 174—175; Шрамко, 1961, с. 75—84, 3 — Рыбаков, 1962, с. 87

Единичные археологические находки орудий для возделывания почвы играют чрезвычайно важную роль для воссоздания их общего вида (рис. 10). Эти материалы, а также находки железных деталей на пахотные орудия в сочетании с известными этнографическими данными (рис. 11), дают возможность достоверно воссоздать вид орудий, которые были в использовании в древности.

Достаточно четкой и взвешенной является формулировка общей тенденции развития пахотных орудий, что была предложена А.В. Чернецовым, А.В. Кузой, Н.А. Кирьяновой. Основные положения сводятся (без установления хронологических рамок изменений) к выводу, что на начальном этапе распространения пахотного земледелия на незначительных участках с самыми благоприятными условиями нередко могли применять орудия общеевропейских типов. На втором этапе введены специфические формы, которые лучше всего подходили к конкретным естественным условиям. Третий, заключительный этап развития, связан с усовершенствованием форм, возникших на втором этапе [Древняя Русь..., 1985, с. 224].

Рис. 11. Орудия для первичной обработки почвы, известные по этнографическим данным; по: [Гильденштедт, 1804, с. 3—5; Зеленин, 1907, с. 12—18; Мамонов, 1952, с. 73—75 и др.]

Археологический материал позволяет предложить достоверную схему взаимосвязи железных деталей на пахотные орудия с их определенными формами:

1 — прямогрядильными ралами с ральником, не укрепленным железным наконечником, поставленным под углом около 45° по отношению к грядилю;

2 — кривогрядильными ралами с ральником, не укрепленным железным наконечником, поставленным горизонтально к земле;

3 — прямогрядильными ралами с ральником, укрепленным железным узколопастным наконечником, поставленным под углом приблизительно 45° по отношению к грядилю;

4 — кривогрядильными ралами с ральником, укрепленным железным широколопастным наконечником, поставленным горизонтально к земле;

5 — орудиями плужного типа — кривогрядильными ралами с ральником, укрепленным железным широколопастным наконечником, поставленным горизонтально к земле, череслом и отвальной доской (рис. 12) [Горбаненко, 2004а; 2006, рис. 1].

Много работ посвящено эволюции пахотных орудий. Наиболее распространенными взглядами на развитие и видоизменение рал являются такие: переход от бесполозого рала к ралу с полозом [Довженок, 1950, с. 20; 1961, с. 58—60; Сміленко, 1975, с. 88, и др.]; от рала с полозом к орудиям плужного типа — с широколопастным наральником и череслом [Баран, Козак, Терпиловський, 1991, с. 94; Чернецов, 1972, с. 145—147; Краснов, 1970, с. 137]; от орудия плужного типа к плугу [Кирьянов, 1967а, с. 179—180; Довженок, 1961, с. 59—60; Слободин, 1952, с. 36, 46]. Некоторые ученые предлагают такую схему развития пахотных орудий: рало — соха — плуг [Зеленин, 1907, с. 13]. Для лесной зоны А.В. Кирьянов, В.П. Левашова, П.Н. Третьяков, В.М. Слободин предполагают образование сохи из бороны-суковатки [Кирьянов, 1967, с. 187—189; Левашова, 1956, с. 25; Третьяков, 1932, с. 23; Слободин, 1952, с. 52], а Ю.А. Краснов и А.В. Чернецов допускают эволюцию рала в соху на той же территории [Краснов, 1971, с. 28; Чернецов, 1972, с. 139].

Рис. 12. Схема взаимосвязи железных деталей и орудий для обработки почвы [Горбаненко, 2006, рис. 1]

Дискуссионным в научной литературе остается вопрос о времени возникновения плуга на территории Украины. Некоторые ученые склонялись к мысли, что в III—V вв. такие орудия уже существовали [Рикман, 1959, с. 116—117; Брайчевський, 1964, с. 38]. В.И. Довженок считал, что чересло является неотъемлемой частью плуга, и, соответственно, связывал время возникновения плуга со временем применения чересла [Довженок, 1950, с. 21; 1952а, с. 129].

Ю.А. Краснов, рассматривая возможность появления плуга в черняховское время, отбрасывает такое предположение [Краснов, 1971, с. 3—6]. Проанализировав все доступные виды источников, он пришел к заключению, что в начале II тыс. н. э. плуг окончательно сформировался и был широко распространен на Европейском континенте [Краснов, 1987, с. 109—135]. Многие ученые соглашаются с этим и, отбрасывая возможность существования плуга в Черняховской культуре, не делают попытку определения времени его возникновения.

Учитывая археологический материал, достаточно логичной представляется мысль, что орудия плужного типа (плужницы) могли сложиться во времена существования Черняховской культуры [Шишкін, 1999, с. 135] под воздействием провинциальной позднеримской (византийской) системы землеобработки. В таком виде они существовали в третьей четверти I тыс. и. э. [Любичев, 1997, с. 39; Беляева, Відейко, 1993, с. 32, и др.] и, что вполне вероятно, окончательно сформировались в последней четверти I тыс. н. э. [Сухобоков, 1975, с. 95; Ляпушкин, 19586, с. 211; Михайлина, 2007, с. 107]. На наш взгляд, такое датирование времени окончательного формирования плуга является наиболее вероятным, поскольку в XI—XII вв. плуг уже был окончательно сформирован [Довженок, 1953, с. 23], а предпосылки для этого были намного раньше.

А.В. Кирьянов делает вывод, что отвальная доска — неотъемлемая часть и признак плуга — появилась в VI—IX вв. [Кирьянов, 1967, с. 179], что также не противоречит вышеизложенному.

Таким образом, для исследуемой территории с учетом специфики ведения сельского хозяйства в условиях лесостепи, нами в качестве аксиомы принята следующая схема, базирующаяся на исследованиях многих ученых: бесполозое рало — рало с полозом, которое в дальнейшем эволюционирует в орудие плужного типа и окончательно приобретает форму плуга с появлением колесного передка (рис. 13).

Орудия для вторичной обработки почвы. Сейчас известно две разновидности мотыг — втульчатые и проушные. Относительно втульчатых мотыжек в историографии существуют две взаимодополняющих точки зрения. С.А. Плетнева на основании находок мотыг в катакомбах Дмитриевского археологического комплекса (салтовская культура) говорит об их использовании во время земляных работ — для «выдалбливания» ямы [Плетнева, 1989, с. 91—93]. Вторая точка зрения связывает использование таких мотыжек и для иных целей, о чем речь, пойдет ниже.

При помощи втулки такие мотыги прикреплялись к перпендикулярно направленному от рукояти суку (рис. 14, 1). В подтверждение существования именно такой формы крепления можно привести материалы из Дмитриевского могильника, в катакомбах которого были найдены небольшие мотыги с фрагментарно уцелевшими рукоятями [Плетнева, 1989, с. 91—93, рис. 46]. Проушные мотыжки просто одевались на рукоятку (рис. 14, 2).

Рис. 13. Схема развития пахотных орудий. Пунктиром обозначены орудия периода, для которого находки железных деталей на рала единичны (третья четверть I тыс. н. э.) [Горбаненко, Журавльов, Пашкевич, 2008, рис. 27]

Аналогии втульчатым мотыжкам известны в материалах Черняховской культуры. Со временем ее существования и следует связывать появление этих орудий у славянского населения юга Восточной Европы. Именно к наиболее ранним железным мотыгам такого типа Б.В. Магомедов высказал предположение об их возможном использовании для возделывания небольших участков под огород [Магомедов, 1987, с. 63], что также может быть справедливым и для других археологических культур. В салтовской культуре такие мотыги известны в больших количествах. И у соседей славян, разноэтнического населения Хазарии, одним из направлений применения этих орудий было земледелие. Ими могли также очищать наконечники пахотных орудий от почвы [Михеев, 1985, с. 38—39].

Рис. 14. Варианты графической реконструкции мотыжек: 1 — втульчатая мотыга, 2 — проушная мотыга

Кроме того, некоторые из таких втульчатых мотыжек имели довольно узкое, слегка искривленное лезвие, что делает их работу с почвой малоэффективной. Поэтому мы допускаем их использование и для обработки дерева в качестве тесла⁵.

Палеоэтноботанический материал. Для анализа зерновок выращиваемых культурных растений существует два варианта материала — обгоревшие остатки и отпечатки на керамике. Остатки зерновок культурных растений могут быть получены следующим образом. Их время от времени находят случайно (если на памятнике состоялась какая-то катастрофа с пожаром — объекты «консервируются» вместе с содержимым), или в результате целеустремленного поиска (флотация почвы из объектов; таким образом можно получить не только остатки после пожара, но и незначительное количество зерновок, случайно или целеустремленно оставленных в объектах). Для памятников региона целеустремленного поиска остатков палеоэтноботанического материала не проводилось. Обгоревшие остатки зерновок культурных растений случайно были найдены на нескольких памятниках. Так, во время исследования Верхнесалтовского археологического комплекса [Брайчевская, 1959—1961/6в, с. 13] была исследована постройка (№ 1 по полевой документации), интерпретированная как амбар, с большим Количеством пепла, который, по мнению исследовательницы, мог быть остатками урожая⁶. Другая находка (на Рогалике) относится к степной зоне.

Рис. 15. Пустоты от зерновок культурных растений на керамике (городище Мохнач, салтовская культура)

Другие палеоэтноботанические материалы региона получены в ходе исследования отпечатков зерновок культурных растений на керамике. Снятие отпечатков зерновок культурных растений с керамики проводилось по широко известной и применяемой методике, введенной в бывшем Советском Союзе З.В. Янушевич еще в середине 1960-х гг., — рассматривались керамические изделия с памятника (рис. 15) с дальнейшим снятием отпечатков посредством воссоздания пластилиновой модели (рис. 16) [Янушевич, Маркевич, 1970]. В дальнейшем материал был проанализирован в отделе биоархеологии Института археологии НАН Украины. Все определения отпечатков зерновок растений на керамике были сделаны на протяжении последних лет докт. биол. наук. ведущим научным сотрудником Института археологии НАН Украины Г.А. Пашкевич.

Добавление растительных остатков в глиняное тесто при изготовлении керамики — известный технологический прием у древних земледельческих племен. Остатки растений или другие примеси добавлялись для того, чтобы уменьшить усадку глиняного теста. Введение этих примесей убыстряет и улучшает процессы сушения и выжигания [Бобринский, 1978, с. 101—1021.

Для статистического анализа материала был введен ряд понятий. В первую очередь, — палеоэтноботанический комплекс (ЦБК) — для обозначения совокупности зерновок и семян (отпечатков или обугленного материала), характеризующих определенную археологическую культуру. Выделение ПБК возможно на основе археологических материалов, к тому же на основе материалов, происходящих из закрытых комплексов, культурная принадлежность которых не вызывает сомнений. Комплексу материальной культуры отдельного памятника (однослойного) отвечает понятие палеоэтноботанический спектр (ПБС). В основу выделения ПБК и ПБС положен палеоэтноботанический материал, происходящий из отдельных закрытых комплексов (жилищ и поселений) или стратиграфически отделяемых идентифицированных слоев. ПБС разных памятников одной культуры вместе дают ПБК соответствующей культуры. В цитируемой статье также особо отмечено, что ПБК одной культуры может иметь локальные особенности, что приводит к введению зональных ПБК культуры [Кравченко, Пашкевич, 1985, с. 180] (особенно хорошо это заметно на примере Черняховской культуры [Пашкевич, 1990]). В то же время авторы статьи предостерегали от беспристрастного отношения к процентным соотношениям ПБК, указывая на их относительный характер [Кравченко, Пашкевич, 1985, с. 180].

Использованные в работе понятия палеоэтноботаники базируются на приведенных выше рассуждениях. Непосредственной предпосылкой анализа материала является приведение перечня фактического материала. В дальнейшем материал приведен в процентном соотношении по количеству, после чего, к сведению берутся следующие ниже положения.

1. ПБС памятников, исследованный благодаря методике снятия отпечатков зерновок культурных растений с керамики, рассчитан с устранением основной причины существенной статистической погрешности — отпечатков зерновок проса на днищах горшков.

Рис. 16. Пластилиновые модели отпечатков зерновок культурных растений на керамике (городище Мохнач, салтовская культура). Масштаб 1:1

2. Окончательным результатом является представление ПБС зерновых культурных растений в виде соотношений возможного употребления в еду (либо выращивания), а не по количеству материала, поскольку размеры (масса) зерновок разных культурных растений иногда отличаются между собой в несколько раз, на что мы ранее обращали внимание [Пашкевич, Горбаненко, 2002—2003, с. 161—162; Горбаненко 2007, с. 24]; к такому же выводу пришли и другие исследователи [Вязов, 2007]. Относительно первого замечания следует напомнить, что подсыпание под днище делалось для того, чтобы последнее не приставало к лавке или подставке, на которой посуда изготовлялась [Бобринский, 1978, с. 39]. Существует также точка зрения, что когда мастеру нужно было повернуть сосуд вокруг своей оси, подсыпка выполняла функции своеобразных шарикоподшипников [Пашкевич, Гейко, 1998, с. 38—39]. Не настаивая на правоте той или иной версий, отметим, что в обоих случаях наиболее пригодными для этого, а, следовательно, и употребляемыми были зерновки проса, наименьшие среди зерновых, — их размеры обычно не превышают 2 мм.

Синтез данных анализа потенциальной ресурсной зоны поселения, орудий для обработки почвы и ПБС дают возможность охарактеризовать варианты использования различных участков земли для разных хозяйственных потребностей⁷.

Орудия для уборки урожая (серпы, косы-горбуши). Одним из первых вопрос классификации серпов рассматривал А.В. Арциховский. В своей статье он предложил математический подход для решения задания классификации серпов. Главными показателями изгиба лезвия серпов по А.В. Арциховскому должны были быть алгебраические функции, которые отображали бы дугу рабочей части. По предложенной методике А.В. Арциховский сам разработал классификацию серпов, в основе которой лежал географический принцип [Арциховский, 1928, с. 29—42].

В.П. Левашова предложила более простой, но более наглядный способ исследования орудий уборки урожая. За признаки изучения серпов В.П. Левашовой были взяты следующие элементы: положение древка по отношению к лезвию, отношение высоты дуги лезвия к его основе, положение вершины дуги лезвия, угол резания лезвия во время работы серпом. Но типы серпов В.П. Левашова также выделяла по географическому принципу [Левашова, 1956, с. 60—95].

В дальнейшем над классификацией серпов работал Ю. А Краснов [Краснов, 1966, с. 17—27]. Он использовал классификационные признаки, предложенные В.П. Левашовой, отметив, что для типологии имеет значение и способ крепления рукояти к серпу. На основе полученных данных Ю.А. Краснов разработал классификацию серпов от древнейших времен до современности, выделив семь основных типов [Краснов, 1971а, с. 68—80].

Рис. 17. Размеры и пропорции серпов, использованные для анализа материала: ab — общая длина орудия, ac — длина лезвия, adc — длина дуги лезвия, bc — длина крепления, ce — расстояние до вершины лезвия, cd — высота дуги лезвия

В основу классификации серпов Р.С. Минасяном было положено только крепление серпа к рукоятке, поскольку рабочая часть могла деформироваться еще в древности [Минасян, 1980, с. 6—7; подробно — Минасян, 1978].

Кроме отечественных ученых, классификацией и характеристикой развития серпов занимались также зарубежные археологи-слависты [Beranovâ, 1957; Podwiňska, 1962; Steensberg, 1943].

При анализе серпов нами учитывались, прежде всего, следующие параметры: общая длина орудий, длина лезвия и дуги, длина крепления (для черешковых), вершина и высота дуги лезвия (рис. 17). На наш взгляд, именно эти показатели (а не форма и тип крепления серпа к рукоятке) являются самыми главными для определения прогрессивности формы серпов и в первую очередь заслуживают внимания. Тем не менее, для понимания отличий развития земледельческих орудий труда у разных археологических культур важными также являются и типы крепления рукояти к лезвию. Они разделяются на следующие (по порядку возникновения): 1 — крючковые, 2 — втульчатые, 3 — столбиковые, 4 — черешковые (рис. 18). Относительно серпов салтовской культуры необходимо добавить, что здесь известно три группы серпов: столбиковые (I), черешковые (II) и складные (III). Последняя группа уникальна для территории Восточной Европы. Эти изделия нам известны лишь на территории Хазарии. Складные шарнирные серпы имели костяные или деревянные складные рукояти-обоймы, куда пряталось лезвие в нерабочем состоянии. Это единственная группа серпов, клинки которых закреплялись в подвижном положении между створками или в вырезах рукояти, подобно лезвиям опасных бритв или складных ножей [Михеев, 1985, с. 45]. Графическая реконструкция такого серпа, в силу недостаточного количества информации (прежде всего по рукоятям-обоймам) в настоящий момент затруднительна.

Классификации кос-горбуш уделено гораздо меньшее внимание. Фактически единственным разработанным в полном объеме исследованием является классификация В.К. Михеева на материалах салтовской культуры. Ученый создал типологию орудий заготовки кормов, с выделением группы, подгруппы и типа кос по их размерам и отношению угла лезвия к креплению (рукояти) [Михеев, 1985, с. 29—32]. Этот опыт классификации использован и в нашей работе. Он может быть распространен на все известные «археологические» косы других культур. Для воссоздания общего вида кос (рис. 19) большое значение имеет также реконструкция типа (способа) крепления лезвия с рукояткой (рис. 20).

Рис. 18. Виды крепления рукоятей серпов: 1 — крючковое, 2 — столбиковое, 3 — втульчатое, 4 — черешковое

Орудия для переработки урожая; зернотерки. Н.А. Пономарев издал монографию по истории техники мукомольного и крупяного производства, в которой исследователь уделил большое внимание археологическим и этнографическим материалам. Он рассмотрел зернотерки, найденные, в том числе на территории современной Украины, начиная с трипольских времен и до начала I тыс. н. э. [Пономарев, 1955].

Рис. 19. Общий вид кос: 1 — тип I — коса-горбуша, 2 — тип II (по классификации В.К. Михеева [Михеев, 1985, с. 29—31])

В археологической, этнографической и технической литературе была разработана классификация зернотерок [Пономарев, 1955, с. 17—19; Краснов, 1971а, с. 83]. По способу работы выделяют одно- или двуручные зернотерки, которыми работали, соответственно, одной или двумя руками [Краснов, 1971а, с. 83]. Со времени их возникновения зернотерки использовали для измельчения продуктов растительного происхождения, а также для переработки злаков на крупу и муку. Зернотерки состоят из двух камней — нижнего, на который насыпали зерно, и верхнего (куранта), которым обрабатывали зерно. В одноручных зернотерках курантами были небольшие закругленные камни диаметром 5—15 см, удобные для захвата одной рукой. В двуручных зернотерках курантами служили камни длиной 15—25 см, удобные для захвата двумя руками, имеющие одну рабочую грань. Стоит присоединиться к мнению Ю.А. Краснова, что двуручные зернотерки возникли позже одноручных; не вызывает сомнения, что они были более производительными [Краснов, 1971а, с. 83—85].

Рис. 20. Виды крепления лезвия косы к рукояти: 1 — крепление косы с пяткой при помощи: а — кольца, б — эластического жгута; 2 — крепление беспяточной косы с отверстием

Мысль о том, что такие орудия труда не характерны для материалов VIII—X вв. [Ляпушкин, 1968, с. 138], была опровергнута в последнее время благодаря публикации значительного количества орудий для переработки урожая [Сухобоков, Горбаненко, 2002; Горбаненко, 2002; 2002а; Колода, Горбаненко, 2004а]. Таким образом, нами доказано, что в конце I тыс. н. э. славяне Днепровского Левобережья использовали зернотерки наравне с жерновами. Жернова сосуществовали с зернотерками, но, вероятно, постепенно вытесняли их. Такой вывод подтверждается при сопоставлении количества найденных, например, на Битицком городище этих орудий переработки урожая.

В отличие от славян, население Хазарского каганата редко использовало зернотерки. Среди орудий по переработке зернового урожая в древностях салтовской культуры находки зернотерок (как плит, так и терочников, а тем более курантов) крайне редки. Возможных причин такого явления видится несколько:

• малоразвитость зернового хозяйства (небольшой объем производимого и перерабатываемого зерна) на отдельных салтовских памятниках;

• фуражная направленность зернового хозяйства;

• возможно, это маркирует присутствие представителей славянского этноса в салтовской среде, для которого использование зернотерки с терочником было более привычным делом;

• вполне вероятно, что использование жерновов было связано с переработкой больших зерновых запасов на долговременное хранение, а зернотерки применялись для дополнительной ситуативной переработки небольших объемов зерна перед непосредственным приготовлением.

Жернова. Р.С. Минасян провел чуть ли не единственное специальное исследование легких ручных ротационных жерновов на широком археологическом материале. Этот ученый создал классификацию жерновов и предложил пути их распространения на территории Восточной Европы [Минасян, 1978]. Он разделил все известные «археологические» жернова на три группы: группу I — на первичный и упрощенный варианты, группы II и III — на варианты А и Б (рис. 21). К I группе Р.С. Минасян зачел все жернова с круглым отверстием в бегуне (верхний камень), сквозным отверстием в обоих камнях. Маховой шток для вращения в орудиях переработки урожая группы I нижним концом должен прикрепляться к верхнему камню сбоку с помощью жгута; верхний конец полуподвижно прикреплялся к потолку или брусу. Группа II отличается тем, что нижний камень не имеет сквозного отверстия. Вариант А: в нижнем камне по центру есть коническая ямка глубиной 3—4 см, в которой располагали деревянное крепление грибовидной в разрезе формы. Вариант Б: нижний камень имел выступ по центру (вместо вставного деревянного крепления), на котором закрепляли бегунок. III группа по конструктивным особенностям отличается от группы I только типом крепления ручки к бегунку — ручку вставляли в специальное отверстие. Вариант А имел длинную рукоятку, которую верхним концом полуподвижно закрепляли в балке или стеле; вариант Б — обычная короткая рукоятка (рис. 21).

Рис. 21. Реконструкция жерновов, по Р.С. Минасяну [Минасян, 1978а]: 1 — группа II, вариант А; 2 — группа II, вариант Б; 3 — группа I; 4 — группа III, вариант А; 5 — группа III, вариант Б

В.К. Михеев разработал классификацию жерновов именно салтовской культуры. Ученый выделил две группы: группу I составляют жернова без углубления под порхлицу; группа II имела углубление для порхлицы. По способу крепления рукояти В.К. Михеев выделил две подгруппы: А — без углубления на бегуне под рукоять; Б — соответственно с углублением [Михеев, 1985, с. 50]. В целом, классификация жерновов В.К. Михеева не может быть общепринятой, поскольку построена только на салтовских материалах. Учитывая это, мы считаем целесообразным в дальнейшем пользоваться классификацией Р.С. Минасяна.

Животноводство. Для определения места животноводства в хозяйстве древних обществ необходимой предпосылкой является достаточное количество материала для анализа. Так, О.П. Журавлев отмечает, что минимальная выборка из комплекса должна представлять не менее 500 костей [Журавлев, 1991], что, вероятно, дает возможность получить минимальное статистическое количество особей.

Одним из важных шагов для интерпретации материала является введение в научный оборот методики расчета массы животных [Підоплічко, 1937; Журавлев, 2001, с. 63], благодаря чему можно сложить представление о части мясной продукции, получаемой от животных. Поскольку для точных подсчетов не всегда достаточно данных, лучше приводить лишь данные относительного характера.

До 6 месяцев крупный рогатый скот (КРС) весит в среднем до 93 кг; от 6 до 18 месяцев — 215 кг; от 18 до 24 — 390 кг; полувзрослые и взрослые особи могли в среднем весить 450 кг [Справочник животновода..., 1982, с. 31, табл. 9]. Молодые особи мелкого рогатого скота (МРС) 24 месяцев весят от 5 до 40 кг; полувзрослые и взрослые — до 60 кг [БСЭ, 1973, Т. 12, с. 385; 1974, Т. 18, с. 279]. Вес древних коней В.И. Бибикова определила в 320 кг [Бибикова, 1973, с. 67]. Соответственно, О.П. Журавлев определил средний вес коня для молодых особей в половину от веса взрослой особи — 160 кг. Расчеты веса свиньи, приведенные в справочнике, отличаются нестабильностью, поэтому О.П. Журавлев предложил принять средний вес молодой особи за 100 кг, взрослой и полувзрослой, — за 250 кг [Журавлев, 2001, с. 63]. В случае отсутствия вековой градации, для расчета принимается среднеарифметическое массы между молодыми, полувзрослыми и взрослыми особями. Следовательно, приняты такие усредненные показатели в кг: КРС — 320, МРС — 41, свинья — 200, конь — 213.

На основе таких данных в сочетании с тщательными археозоологическими исследованиями можно было бы провести палеоэкономические расчеты количества употребленного мяса. Однако, на наш взгляд, такие подсчеты могут сильно варьироваться, что существенно снижает их научную ценность. Иногда результаты палеоэкономических подсчетов у разных авторов слишком противоречивы и отличаются между собой почти вдвое⁸, в то время как, например, в естественных науках погрешность вообще не должна превышать 3—5%. Следовательно, считаем необходимым ограничиться лишь констатацией разницы достоверного количества выращиваемых животных и получаемого от них мяса в процентном соотношении.

Принимая во внимание изложенное, следует сказать, что для попытки любых палеоэкономических исследований наиболее ценной может быть достоверная информация именно об относительных показателях соотношения, а отношение к получаемым абсолютным данным должно быть очень осмотрительным ввиду их практической неполноты.

Дополнением к обзору животноводства являются орудия животноводства и археологические объекты, связанные с разведением и содержанием животных.

Общий анализ сельского хозяйства (рис. 22). В общей схеме сельского хозяйства наименьшим звеном, доступным для изучения по археологическим источникам, является поселение. Следовательно, для четкой характеристики взаимосвязей элементов основных составляющих сельского хозяйства необходимо обратиться к локальному уровню исследований — отдельного памятника в контексте подвижного и неподвижного археологического материала и палеоэкологических условий. Наличие археологического материала зависит от степени исследованности памятника. На сегодня палеоэкологические условия исследованы на достаточно высоком уровне. Учитывая это, основным критерием выбора памятника для анализа является археологический материал.

Обязательными составляющими сельского хозяйства являются антропогенные и природные факторы, а также их взаимовлияние и взаимодействие.

Природные составляющие. К естественным составляющим принадлежат климат, рельеф местности, почвы. В течение последней четверти I тыс. и. э. климат существенно не изменялся. Лишь в начале II тыс. н. э. начался период климатического оптимума (подробнее см. главу 3). Поэтому, в этом случае незначительными колебаниями климата можно пренебречь, а климат принять за константу. Следовательно, для анализа естественных составляющих в нашем случае в первую очередь следует обращать внимание на рельеф местности вокруг поселения и почвы.

Антропогенные составляющие. К антропогенным составляющим принадлежат орудия труда, характеризующие разные земледельческие процессы. К таковым относятся: 1) детали орудий для первичной обработки почвы (наконечники на пахотные орудия — наральники разных типов и лемехи, чересла), а также орудия вторичного возделывания почвы (втульчатые и проушные мотыжки); 2) орудия для уборки урожая (серпы с разными типами крепления к рукоятке, косы); 3) орудия для переработки урожая (зернотерки, ступы, легкие ручные ротационные жернова) и материалы, связанные с хранением продуктов земледелия (ямы для хранения зерна, овины; пифосы); 4) орудия труда животноводства и сооружения для содержания животных.

Рис. 22. Обобщающая схема взаимодействия элементов сельского хозяйства

Взаимодействие антропогенных и природных составляющих. К результатам такого взаимодействия следует отнести животных и культурные растения.

Действия для получения продуктов сельского хозяйства разделяются соответственно двум основным отраслям и включают земледельческие работы, выпасание и откорм животных. Промежуточным звеном является заготовка корма при помощи кос.

К земледельческим работам в первую очередь относится обработка почвы, для которой необходимо использование тягловой силы, — волов и, возможно, коней. По обобщенным данным В.И. Цалкина, тягловая сила могла составлять около 5 % от общего количества КРС и кони⁹ [Цалкин, 1969, с. 94]. К иным земледельческим работам принадлежат уборка урожая (серпами и косами), переработка урожая (в ступах — для очистки зерна от пленок и переработки его на крупу, зернотерками — на крупу, легкими ручными ротационными жерновами — на муку), а также отбор семенного фонда на следующий год.

Заготовка корма. Часть кормовой базы для животноводства должны были представлять растительные остатки, полученные после сбора и переработки урожая — солома и отходы, полученные в результате переработки зерна.

Выпасание и откорм животных. Выпасание животных могло сочетать выгон и отгон. В обоих случаях с этой целью могли использовать одни и те же земли: 1) поля под паром, оставленные для отдыха и возобновления плодородия, в том числе благодаря отходам животноводства;

2) близко расположенные лесные участки на опушках, не пригодные для земледелия или еще не освоенные с этой целью, либо удаленные от поселений лесные угодья на опушках, где земледелие по различным причинам было нерентабельным; 3) близкие низинные участки поймы, использование которых для земледельческих потребностей было невыгодным по различным причинам (чрезмерная увлажненность, подтапливаемостъ, особенности рельефа и тому подобное), или отдаленные низинные участки поймы, которые также не использовали для земледелия.

Результат. К результатам сельскохозяйственного труда принадлежат продукты земледелия и животноводства. Для употребления в еду использовали крупу и муку; часть зерна шла в семенной фонд, а также для подкормки животных в период весенней бескормицы. Продукты животноводства — шерсть, кожа, молоко и мясо. В еду употребляли молочные и мясные продукты питания. Часть стада оставляли для дальнейшего развития животноводства. По возрастной градации (молодые / полувзрослые / взрослые) воспроизводительным фондом должны были быть взрослые особи животных.

Примечания

1. Вынесено в отдельную главу во избежание повторов во время непосредственного освещения материала.

2. Подробно о развитии понятия ом.: [Томашевський, 2010].

3. Отметим, что первые попытки объединения близких по номенклатуре почв осуществил А.П. Томашевский [Томашевський, 2003, с. 149].

4. Колода В.В.: в отличии от зоны расселения восточных славян: лес, полесье — со значительной степенью залесенности и ограниченными открытыми участками в поймах, участки пашен в конце I тыс. при господстве перелога оставлялись на 30—40 лет. Следовательно, подсека использовалась практически всегда для расчистки участка. Хотя использовать термин «подсечная система земледелия» даже для славян является некорректным (иначе применение подсеки при расчистке участка от леса для домостроительства может быть названо «подсечным домостроительством», а расчистка под создание крепости или иной фортификации, по той же аналогии, —«подсечная фортификация»). Поэтому и для славян более корректно использовать термин «подсека» не в плане названия системы земледелия, а лишь как название одного из подготовительных этапов, как предварительный прием земледельца. Жители же салтовской лесостепи занимались земледелием скорее залежным, чем перелоговым, т. к. свободных от леса участков в этой местности было значительно больше, да и оставлять участок для восстановления плодородия при перелоге здесь можно было бы на значительно меньший срок, т. к, слой чернозема тут значительно больше, да ж травостой — гуще. Все это и способствует быстрейшему восстановлению необходимых для земледельца свойств почвы. Поэтому для населения салтовской лесостепи подсека — это не всегда используемый прием первоначальной расчистки участка, который впоследствии относительно быстро восстанавливал плодородие и, как следствие, практически не требовал «подсеки» как систематической операции.

5. Более подробный анализ возможного применения означенных мотыжек не входит в тематическую задачу данной работы и нуждается в отдельном исследовании.

6. Был ли собран для анализа упомянутый палеоэтноботанический материал — неизвестно.

7. Примеры такого анализа см.: [Горбаненко, 2005; Приходнюк, Горбаненко, 2008; Горбаненко, Журавльов, Пашкевич, 2008] для славянских памятников последней четверти I тыс. н. э.; [Колода, Горбаненко, 2009; Горбаненко, Колода, Пашкевич, 2009; Горбаненко, Колода, 2010] для салтовских памятников.

8. Некоторые критические замечания о палеоэкономических расчетах в целом см.: [Николова, 2002, с. 161—163; Горбаненко, 2007, с. 21—22].

9. Колода В.В.: вывод В.И. Цалкина относительно возможного использования коней для пахотных работ применим, скорее всего, для лесной зоны Руси, где плодородный слой невелик. Это не требует приложения значительных усилий при работе ралом или сохой по старопахотным участкам (в определенной степени это подтверждается и фольклорно-этнографическими материалами, например, циклом былин русского севера). Для глубокой вспашки лесостепных тяжелых черноземов лошадь вряд ли была пригодна, так как по своим физическим данным (силе тяги) лошади того времени уступали крупному рогатому скоту (быкам, волам). С учетом того, что основу лесостепного населения составляли аланы — выходцы с Северного Кавказа, — у которых практически по сей день в пахотные орудия впрягают 1—2 пары волов [Калоев, 2004, с. 156—158], а конь — не просто животное, а близкий «друг» мужчины-воина (всадника), использование коня для обработки поля практически маловероятно. Поэтому об использовании коней лесостепным населением салтовской культуры для вспашки следует говорить скорее как об исключении, чем о правиле.