2.2. Проблема этнической принадлежности салтово-маяцкой культуры и взгляды М.И. Артамонова по данному вопросу

В отечественной науке конца XIX — 30-х гг. XX вв. вопрос об этнической принадлежности населения Хазарии решался рядом исследователей именно в связи с изучением салтовской культуры. Салтово-маяцкая культура, по сходству с памятниками Северного Кавказа рассматривалась при этом как культура аланская. Как мы видели ранее, в своих работах 30—50-х гг. Артамонов М.И. не однократно поднимал вопрос об этнической принадлежности салтово-маяцкой культуры и соответственно культуры Хазарского каганата.

Так, еще в 1940 г. Артамонов М.И писал, что результаты раскопок в Саркеле и его округе, «доставили вещественные памятники, представляющие территориально-хронологический вариант той же Салтовской культуры, свидетельствующей, что население Нижнего Дона и салтово-маяцкого района принадлежало к одной и той же культурно-этнической среде»¹, при этом, по его мнению, аланская принадлежность салтовской культуры, к которой он относил и памятники Нижнего Дона, не бесспорна.

Затем, при обсуждении статьи в «Правде» на заседании МО ИИМК в январе 1952 г., М.И. Артамонов говорил, что новые археологические данные полученные в результате работ Саркелской и Волго-Донской экспедиции установили наличие на территории Нижнего Дона значительного числа поселений салтовского типа.² Теперь уже нельзя говорить, отмечал Артамонов М.И., что это культура ограниченного района между Донцом и Средним Доном. Вместе с ранее открытыми на Донце, на Нижнем Дону, на Маныче и по Азовскому побережью, эти поселения существенно расширяли область распространения салтовской культуры. Известно также, говорил М.И. Артамонов, какое распространение имела салтовская культура достигая Дуная и Болгарии. В силу этого ученый считал, что салтовскую культуру надо рассматривать как культуру кочевников, осевших на землю. Это культура степей Восточной Европы. К тому же не существовало, по его мнению, убедительных доказательств того, что эта культура не могла быть хазаро-болгарской.

Отвечая на вопрос — кому же принадлежит салтовская культура, хазарам или аланам, М.И. Артамонов отмечал, что с северокавказскими аланами ее роднит обряд погребения в катакомбах и керамика, восходящая к местным формам, бытовавшим в сармато-аланской среде в первой половине I тыс. н.э. Все же другие признаки этой культуры никаких специфически аланских черт не имеют.

Еще в 1935 г. на XI пленуме ГАИМК, в своем докладе об итогах работы Саркелской экспедиции М.И. Артамонов говорил, что «особенности вещественного комплекса Саркела не замыкаются в его пределах, а, повторяясь в памятниках Нижнего Дона и Приазовья и отчасти Кубани, определяют пока что этот район как особую культурную провинцию, отличающуюся рядом черт от того, что нам известно по памятникам салтово-маяцкого типа и могильникам Северного Кавказа».³ Один из характерных элементов — своеобразные большие котлообразные сосуды с внутренними ушками для подвешивания Левобережного городища, известные по находкам на городище Абоба-Плиска в Болгарии и вовсе неизвестные, на период 20—30-х годов, в инвентаре салтовского типа.⁴

Так же, в своей монографии 1935 года «Средневековые поселения на нижнем Дону», Артамонов М.И. обращал внимание на рисунки на стенах Маяцкого и Цымлянского городищ.⁵ Целому ряду линейных знаков на цимлянских кирпичах Артамонов М.И. находил самые ближайшие аналогии и очень сходные образцы не только со знаками на камнях городищ салтово-маяцкого типа, но и с начертаниями такого же характера и стиля на камнях и кирпичах того же Абобского городища. При этом, близкое сходство, по его мнению, несомненно не только в начертании, но и в общем построении их, и в комбинации отдельных фигур в сложные знаки. Например, среди изображений на кирпичах Цимлянского городища М.И. Артамонов выделял большую группу лабиринтов — фигур, неизвестных в Маяцком городище, но встречающихся на камнях из Абоба-Плиски. Наряду со знаками, в Абобском городище встречены и рисунки, представляющие главным образом животных, напоминающие соответствующие находки с Цимлянского и Маяцкого городищ. По мнению Артамонова М.И., «вопрос соотношения маяцких и цимлянских начертаний, с одной стороны с изображениями Северного Кавказа, с другой — с изображениям Дунайской Болгарии, является очень важным в определении этнического состава населения той и другой области в эпоху бытования этих начертаний».⁶ При этом, отмечал ученый, нельзя не учесть как сходство некоторых других культурных элементов этих областей (например, сосуды с внутренними ушками), так и указаний древних авторов на родство болгар с хазарами, и на местоприбывание их до переселения на Дунай в окрестностях Азовского моря.

Далее, уже в 1952 году при обсуждении статьи в «Правде» на заседании МО ИИМК, наряду с указанными выше признаками, М.И. Артамонов хазаро-болгарскую принадлежность салтовской культуры выводил и из тюркоязычности ее носителей. Решающее значение, по мнению ученого, в решении вопроса этнической принадлежности салтовской культуры имела дешифровка тюркских надписей на новочеркасских баклажках и надписей на стенах Маяцкого городища, совпадающих и по алфавиту и по языку с надписями на сосудах и кирпичах Саркела.⁷ Этот язык тюркский, алфавит архоно-енисейский, с некоторыми дополнениями. Следовательно, считал М.И. Артамонов, в создании салтово-маяцкой культуры участвовали тюрки. Конечно, можно предположить, говорил М.И. Артамонов, что надписи на баклажках и камнях Маяцкого городища принадлежали тюркам, господствующим над местным населением Подонья, в этническом отношении не имевшим с ними ничего общего. Однако, такое предположение, по его мнению, находилось в резком противоречии с общим характером салтовской культуры, обнаруживающей свою тесную связь с кочевым бытом, и, очевидно, принадлежащей не исконным земледельцам, а оседающим кочевникам.

Артамонов М.И. выражал категорическое несогласие с общепринятой в научной литературе точкой зрения, что земледельческая салтовская культура могла быть только результатом расселения исконно земледельческого племени алан с Северного Кавказа, что она не могла сложиться путем оседания кочевников в период господства Хазарского каганата. Совершенно невозможно, говорил ученый, что эта часть алан к VIII веку настолько размножилась и усилилась, что, не взирая на господство в степях кочевников, да еще этнически совершенно чуждого происхождения, усеяла своими поселениями степи и лесостепь вплоть до Воронежа⁸. Оседлость и земледелие болгаро-хазарских племен никакого отношения к аланскому земледелию на Северном Кавказе не имели, отмечал М.И. Артамонов. Об этом особенно убедительно свидетельствовали, по его мнению, характерные для хазарского периода злаки, найденные в Саркеле — карликовая пшеница и двурядный ячмень, неизвестные в европейских культурах дохазарского времени и синхронных с хазарским. Зато эти злаки хорошо известны в Средней Азии и Иране. Вот откуда они явились в Хазарию, которая именно с этими странами поддерживала тесные связи.

Все известные средневековые памятники VIII—X вв. на территории Хазарского каганата свидетельствовали, по мнению М.И. Артамонова, об оседлости населения Хазарии; большое количество этих поселений характеризовало развитие культуры Хазарии. Артамонов М.И. отмечал, что кочевые отряды в составе Хазарии несомненно были и, вероятно, это были сами хазары, кочевавшие в рамках хазарского двора, основное же население было оседлое, причем это население представляло оседающих степных кочевников⁹.

Итак, рассматривая хазар как часть болгарских племен, и сравнивая памятники территории Хазарии с известными болгарскими памятниками Дунайской Болгарии, Артамонов М.И. считал, что оседлая степная культура Хазарского каганата является культурой болгаро-хазарской. В ее составе было оседлое земледельческое население, которое появилось в результате социально-экономического порядка, который имел место в VIII—X вв. в хазаро-болгарском населении.

Эта точка зрения М.И. Артамонова не находила поддержки у других исследователей салтово-маяцкой культуры. Одним из главных оппонентов М.И. Артамонова по данной проблеме стал его ученик Ляпушкин И.И.

В ходе своего выступления, при обсуждении статьи П. Иванова в «Правде» в Ленинградском отделении ИИМК 11 января 1952 г., не останавливаясь специально на вопросе этнического происхождения, Ляпушкин И.И. все же отмечал, что салтово-маяцкая культура во многих своих элементах (тип поселения, обряд погребения, жилища, керамика) имела свои ближайшие аналогии в культуре Северного Кавказа.¹⁰ Так что целесообразнее представить себе, что носители этой культуры являлись переселенцами с Северного Кавказа. Ляпушкин И.И. подчеркивал, что не могли вчерашние кочевники создать оседлую земледельческую культуру, имевшую древние традиции.

Ляпушкин И.И. считал, что культура эта зародилась на широких просторах юго-востока Европы, но после IV в., с момента продвижения гуннов на запад, следы этой культуры в степной и лесостепной части исчезают, сохраняясь лишь на огромной территории, в пределах предгорья Северного Кавказа. В последующий период, после гунно-аварского передвижения на юге, начиная с VII в., началось некоторое затишье, несомненно, связанное с образованием Хазарского каганата, что дало возможность занять территорию юго-востока, в первую очередь, пограничья лесостепи и степи, оседлым племенам. Такими оседлыми племенами, по его мнению, и были племена Северного Кавказа — аланы, носители салтово-маяцкой культуры¹¹.

Однако, это не значит, отмечал Ляпушкин И.И., что в рамках Хазарского каганата (в широком смысле), наряду с основной массой местного оседлого населения не могло существовать оседлого населения, образовавшегося за счет части кочевников, что, по-видимому, и нашло свое отражение в существовании различных обрядов захоронения у населения салтово-маяцкой культуры — катакомбного и ямного (Зливки), отличающихся также антропологически.¹² Возможно, считал ученый, что захоронения зливкинского типа и являются той частью кочевого населения Хазарского каганата, которая под влиянием местного оседлого населения стала переходить к оседлому образу жизни. В этом плане возможно, что ряд поселений салтово-маяцкой культуры, в более позднее время и принадлежал вчерашним кочевникам. Но хазаро-болгарское племенное ядро каганата, безусловно, было полукочевым.

Ляпушкин И.И. считал, что утверждение М.И. Артамонова, о том, что земледельческая салтово-маяцкая культура принадлежала осевшим болгаро-хазарским кочевым племенам являлось не обоснованным. По его мнению, эта культура не хазаро-болгарская, не вчерашних кочевников, а культура аланская, местного, оседлого населения, имеющая длительную историю своего развития, временно, в период гуннского нашествия исчезнувшая в пограничье лесостепи и степи, и вновь восстановившаяся в период, когда в южной степи сложилось относительное затишье, напрямую связанное с образованием сильного Хазарского каганата. Поэтому несомненно, что салтово-маяцкая культура принадлежит именно к хазарскому времени.

Данная дискуссия была продолжена И.И. Ляпушкиным на страницах I тома Трудов ВДЭ в работе «Памятники салтово-маяцкой культуры в бассейне р. Дона».¹³ Именно здесь И.И. Ляпушкиным было отмечено, что салтово-маяцкая культура являлась далеко не единым целым, как это было принято считать с первых дней ее открытия. Наиболее ярко эта неоднородность выступала в могильниках культуры, где уже были выявлены два обряда захоронений — катакомбный (Салтово) и ямный (Зливки). Существенным отличием являлся также разный антропологический тип погребенных в Салтове (длинноголовый) и Зливках (короткоголовый).

О неоднородном характере салтово-маяцкой культуры свидетельствовали, по мнению И.И. Ляпушкина, и материалы поселений, в первую очередь жилых построек. На поселениях салтово-маяцкой культуры встречались два основных типа жилищ — прямоугольные полуземляночные жилища столбовой конструкции (Маяцкое, Суворовское и Карнауховское) и овальные полуземлянки юртообразного типа (Правобережное Цимлянское городище). При этом каждому поселению, отмечал исследователь, как правило, были свойственны жилища лишь одного какого-либо типа (исключение составлял многослойный и многоэтничный Саркел). Делом ближайшего будущего Ляпушкин И.И. считал доказательство связи между катакомбным типом погребения и прямоугольными полуземляночными жилищами с одной стороны, и овальными юртообразными полуземлянками и ямным типом погребения с другой.

Таким образом, салтово-маяцкая культура не представляла единого целого. Этого не заметили, отмечал Ляпушкин И.И., ни те, кто доказывал принадлежность памятников салтово-маяцкой культуры аланам и объединял вместе с Салтовским могильником Зливкинский и ему подобные могильники (Спицын А.А., Городцов В.А., Готье Ю.В.), ни Артамонов М.И., объединивший в одну «культурно-этническую среду» население Нижнего Подонья и Верхнего Салтова.

Вопрос об этнической принадлежности салтово-маяцкой культуры решался И.И. Ляпушкиным следующим образом: население памятников Верхнесалтовского типа должно относится к аланам, население группы памятников зливкинского типа — к болгарам.¹⁴ Что касается культуры Саркела IX—X вв., то ее, по мнению исследователя, следовало рассматривать как салтово-маяцкую лишь в широком понимании этого термина, но не отождествлять с культурой Верхнего Салтова, а, тем самым, с культурой Северного Кавказа.

Результатом общего хода дискуссии по хазарской проблеме 50-х гг. стало некоторое «смягчение» взглядов Артамонова М.И. в вопросе этнической принадлежности салтово-маяцкой культуры в его научных работах конца 50—70-х гг. Им, как и прежде, отмечалось, что салтовская культура представляла близкое сходство не только с северокавказскими аланами, общность происхождения связывала ее также с культурами дунайских и камских болгар, тюркская языковая принадлежность которых не вызывала сомнений.

Артамонов М.И. уже в своей работе «Саркел-Белая Вежа» (Труды ВДЭ, Т. 1) согласился с мнением Ляпушкина И.И., что салтовская культура в широком понимании этого термина не может считаться монолитной: она охватывала разные племена. Действительно, наряду с погребениями в подземных камерах, катакомбах, свойственных салтовской культуре в узком смысле этого понятия и северкавказским аланам, имелись не только отдельные погребения, но и целые могильники с захоронениями в простых ямах (Зливкинский могильник); наряду с вытянутым положением покойников встречалось скорченное; кроме длинноголового физического типа населения, преимущественно в катакомбных могилах, здесь был представлен короткоголовый тип, да еще в сочетании с монголоидными чертами, в ямных захоронениях. Все это свидетельствовало, писал Артамонов М.И., о сложном составе носителей салтовской культуры, распадающихся, по крайней мере, на две различные расовые группы, смешивающиеся между собой.¹⁵

Не отрицая аланской (иранской) основы салтовской культуры, все же вероятно полагать, отмечал М.И. Артамонов в своем докладе на археологической конференции в АН Венгрии в 1955 году, что она охватывала племена в большей или меньшей степени смешенные с тюрками и отюреченные в языковом отношении.¹⁶ Такими именно были болгары, оставшиеся в степях Причерноморья и в Поволжье. Именно болгарам, судя по всем данным, принадлежала «зливкинская культура».¹⁷ Возможно, такими же, по мнению Артамонова М.И., были и сами хазары, если исходить из свидетельств арабских писателей о близости хазарского и болгарского языков, и об отличии болгар и хазар от тюрок.

Под названием «салтовская» или «салтово-маяцкая» культура, писал Артамонов М.И. уже в своих поздних работах в 70-е гг., объединялось несколько различных этнических культур, близко сходных между собой в части керамики, вооружения, конского снаряжения и других элементов культуры, распространившихся из общих центров ремесленного производства и соответствующих потребностям разных народов или племен с более или менее одинаковым уровнем социально-экономического развития и сходными формами хозяйства и быта.¹⁸ Однако, наряду со сходством, у них наблюдались и существенные различия в устойчиво сохраняющихся, традиционных этнографических признаках, в археологических данных, особенно отчетливо проявляющихся в погребальном обряде, но заметных и в других элементах культуры. Наряду с собственно салтовской культурой междуречья Дона и Донца, М.И. Артамонов называл зливкинскую культуру Нижнего Дона, хазарскую культуру Нижней Волги и Северного Дагестана, аланскую культуру центральной части Северного Кавказа, болгарскую культуру Камы и Средней Волги.

В общем и целом, отмечал М.И. Артамонов, они принадлежали двум этнолингвистическим группа древнего населения Юго-Восточной Европы — ираноязычным аланам, оставшимся от предшествующего сарматского периода, и тюркоязычным болгарам и хазарам, явившимся в Восточную Европу вместе с гуннами, наследовавшим в значительной мере культуры своих предшественников, с одной стороны, а с другой, обогатившим местное население новыми культурными элементами, принесенными из Азии.¹⁹ Этим и объяснялось, по мнению Артамонова М.И., близкое сходство аланской и болгаро-хазарской культур, объединенных в границах Хазарского каганата, но сохранивших при этом и характерные для каждой из них в отдельности этнографические признаки.

Итак, самым главным результатом этой научной дискуссии стало то, что совместными усилиями Ляпушкина И.И. и Артамонова М.И. был сделан дальнейший шаг не только в определении этнической принадлежности основных этнических групп салтово-маяцкой культуры — алан и болгар, но и выделении отдельных вариантов внутри данной археологической культуры. Итоги этой дискуссии, несомненно, повлияли на развитие научной концепции М.И. Артамонова.

В заключение главы следует отметить, что именно результаты археологических исследований Волго-Донской экспедиции 1949—1951 года, под руководством М.И. Артамонова, способствовали продвижению хазарского археологического направления на более высокий уровень развития. Полученный в ходе работ богатый новый археологический материал позволил не только М.И. Артамонову, но и другим молодым ученым в значительной степени продвинуться в решении многочисленных проблемных вопросов истории Хазарского государства. Этот большой исследовательский коллектив положил начало новому археологическому направлению в отечественной науке — хазароведению.

Кроме того, в ходе анализа научных дискуссий начала 50-х годов, была отчетливо представлена во многом уже сложившаяся научная концепция истории и археологии Хазарского каганата М.И. Артамонова. Однако, сам М.И. Артамонов не считал свою концепцию свободной от отдельных ошибок, и был открыт для новых идей и мнений, что и было продемонстрировано на страницах Трудов ВДЭ. К тому же, мы видели, как конструктивные научные дискуссии положительно повлияли на развитие научной концепции исследователя, что отчетливо прослеживается при анализе поздних работ М.И. Артамонова по проблемам истории и археологии Хазарии.

Примечания

1. Артамонов М.И. Саркел и некоторые другие укрепления в северо-западной Хазарии. С. 162.

2. Стенограмма заседания Ученого совета МО ИИМК от 3 января 1952 г. // Рукописный архив РАН. — Ф. 1909, оп. 1. Ед. хр. 190. Л. 9.

3. Протокол и Стенограмма XI пленума ГАИМК 7—9 февраля 1935 г. // Рукописный архив ИИМК РАН. — Ф. 2, оп. 1, 1935. Дело 6.

4. Там же.

5. Артамонов М.И. Средневековые поселения на Нижнем Дону. С. 103.

6. Там же. С. 106.

7. Стенограмма заседания Ученого совета МО ИИМК от 3 января 1952 г. II Рукописный архив АН РАН. — Ф. 1909, оп. 1. Ед. хр. 190, л. 12.

8. Там же. Л. 11.

9. Там же. Л. 68.

10. Стенограмма заседания сектора Средней Азии и Кавказа... // Рукописный архив ИИМК РАН. — Ф. 312, оп. 1, 1952. Дело 356. Л. 66.

11. Там же.

12. Там же. Л. 67.

13. Ляпушкин И.И. Памятники салтово-маяцкой культуры в бассейне р.Дона. С. 137—150.

14. Там же. С. 146—147.

15. Артамонов М.И. Саркел-Белая Вежа. С. 47.

16. Артамонов М.И. Хазарская крепость Саркел / М.И. Артамонов // Acta Archaeologica academiae sientiarum Hungaricae. — Budapest, 1956. — VII. — С. 321—341.

17. Там же. С. 333.

18. Артамонов М.И. Болгарские культуры Северного и Западного Причерноморья / М.И. Артамонов // Доклады Географического общества СССР. — 1970. — Вып. 15. — С. 7.

19. Там же. С. 8.