2. Топография поселений

До середины 1960-х годов представления о поселениях VIII—X вв. в Южном Приазовье основывались на весьма ограниченном материале. Он состоял, главным образом, из той информации, которая была получена археологами-античниками при попутном изучении средневековых остатков, залегавших в верхних пластах городищ античной эпохи. Случайность, отрывочность, недостаточная полнота фиксации, составляющие специфику этой информации, не позволяли на ее основе обсуждать вопрос о топографической классификации раннесредневековых памятников края. Поэтому в литературу прочно вошло суждение о городском характере поселений. Вследствие этого жизнь и бытовая культура средневековых обитателей края моделировались по образцу культуры античного периода. Однако, как показывает анализ накопленного теперь материала, это суждение совершенно не соответствует действительности.

Основная масса зафиксированных в Южном Приазовье поселений — рядовые селища. Большинство поселений располагалось в степи. Их обитатели, избегая выжженных солнцем степных плато и сухих гористых районов, предпочитали селиться в низменных речных долинах, на пологих спусках к озерам, лиманам или морскому берегу. Иногда они селились на краю высокой береговой террасы, но и здесь старались обосноваться поближе к балкам, спускам или осыпям. В центральной и восточной части Крыма эти поселения занимают узкую (до 30—40 км) полосу степных предгорий, где степные потоки, берущие начало в восточном нагорье: Салгир, Зея, Бурульча, Карасу, Ингул, не пересыхают в течение всего лета. Водопой, сочные луговые выпасы, легкие для обработки почвы — вот то, что определяло выбор места для поселения. Земледельческо-скотоводческая основа хозяйства обитателей этих селищ проявляется в самом их размещении. В этом отношении особенно показательны селища у деревень Чапаевка-Калиновка, Пташкино, Ерофеево, Птичное, Меловое, Александровка, у пос. Кировское, у ст. Старо-Титоровской. К разряду таких же поселений относятся и исследованные И.А. Барановым поселения на р. Зее — Тау-Кипчак.

Внешне степные поселения характеризуются распаханными россыпями камня — остатки древних построек и серыми пятнами золы на пашне — зольники, места древних свалок. Те и другие группируются гнездами, которые, очевидно, являются признаками отдельных хозяйственно-бытовых ячеек. Иногда такие гнезда отстоят друг от друга на расстоянии 50, 100 и даже 200 м. Культурный слой между ними, как правило, отсутствует. Он обычно незначителен и вокруг отдельных жилищ. Это объясняется сравнительно просторной застройкой поселений и тем, что все остатки человеческой деятельности их обитатели сносили в зольники. Некоторые зольники достигают 30—50 м в диаметре.

Размеры поселений обычно значительны, но объясняется это не столько многочисленностью их обитателей, сколько наличием ненаселенных пространств в границах поселения. Средние рядовые селища занимают 20—25 га. На этой площади размещалось 8—10 хозяйственно-бытовых ячеек (поселение у д. Пташкино). Некоторые поселения были очень велики. Так, селище около д. Героевка протянулось почти на 3,7 км вдоль берега пролива и его площадь равна приблизительно 160 га. Здесь, на доступной внешнему (до раскопок) наблюдению части поселения, занимающего пологий склон береговой террасы, удалось насчитать 69 остатков каменных построек, 18 больших зольников, 23 комплекса: развалы строения и зольник. Более чем на километр тянутся селища у деревень Бранное поле, Меловое, Чапаевка-Калиновка, Пресноводное, у ст. Старо-Титаровской, Суворовское поселение и др. Во многих случаях, однако, определить границы селищ и тем более выяснить их внутреннюю топографию не удается. Почти полное освоение земель в Крыму и на Тамани, широкое применение сельскохозяйственной техники и интенсивное строительство уже сейчас привели к частичному, а местами и полному уничтожению интересующих нас памятников и соответственно значительно сократили возможности дальнейших археологических исследований. Тем не менее выясненная в последние десятилетия топография этих памятников и характер размещения культурных остатков на них дают право сближать их с одновременными селищами северного побережья Азовского моря, Нижнего Подонья и Центрального Предкавказья (Ставропольская возвышенность).¹

Особо следует остановиться на топографии тех селищ, которые расположены на местах древних античных городов. Именно эти селища долгое время были единственным источником для суждений об интересующей нас культуре.

Большинство античных городов было покинуто в III—IV вв. До конца VI — начала VII в. в Восточном Крыму дожила, по-видимому, только Тиритака (городище у пос. Аршинцево). Продолжала существовать также столица края — Пантикапей-Боспор (на месте г. Керчь). На Тамани гото-гуннское движение III—IV вв. пережили Фанагория, Кепы, Гермонасса, поселение у хут. Ильичевка. Жизнь теплилась в небольших поселках кое-где и в других местах на морском побережье. Следовательно, в очень немногих пунктах новые поселенцы стали строиться рядом с потомками древних обитателей края. В остальных же местах (Мирмекий, Илурат, Киммерик и т.д.) они приходили на заплывшие землей безлюдные «пепелища». Впрочем, даже там, где жизнь продолжалась в V—VI вв., ко времени появления нового населения большая часть территории древних городов была уже скрыта под землей. Как показали исследования Тиритаки, в VIII—IX вв. над ее крепостными стенами расположился некрополь.

Однако известно, что еще в начале прошлого века планировка древних античных городов хорошо различалась при внешнем осмотре. Надо полагать, что в VII—VIII вв. кое-где возвышались и части стен древних построек. Вероятно, при выборе места поселения пришельцы руководствовались в какой-то мере возможностью приспособить для себя развалины каменных строений (это наблюдается и в Илурате, и в Мирмекии, и в Тиритаке). Но возводились новые жилища в соответствии с чуждыми до этого времени Восточному Крыму строительными приемами и ориентированы они чаще всего вразрез с античной планировкой.

Так, в Илурате, который может считаться одним из наиболее исследованных памятников в интересующем нас районе, на территории античного городища обнаружены остатки лишь одной средневековой постройки, которая была буквально встроена в руины древнего города. Другие пункты, где отмечено нахождение средневекового культурного слоя, расположены за пределами городища. Поселок, возникший в VIII—IX вв. на развалинах античного Мирмекия, состоял из отдельных построек, находящихся друг от друга на значительном расстоянии. Культурный слой интересующего нас времени обнаружен на северной окраине городища (участок «Б») и в 300 м южнее (участок «И»). В обоих местах были открыты остатки домов. Они также были буквально встроены в развалины сооружений римского периода. На северо-восточном участке «О» был открыт небольшой (около 8 м в диаметре) зольник, образовавшийся на месте усадьбы II—III вв., руины которой были перекрыты плотным стерильным слоем.

Иная система застройки античного городища наблюдается на месте древней Тиритаки. Раскопки проводились здесь главным образом с целью выявить границу античного города. Центральная площадь мыса, на котором раскинулся город, еще не исследована. Но, как можно с достаточным основанием полагать, жилища VIII—X вв. располагались компактно в южной части мыса и представляли сравнительно большой поселок со следами определенной планировки.

Как отмечают исследователи Фанагории В.Д. Блаватский и М.М. Кобылина, границы средневекового города здесь также не совпадали с границами города античной эпохи. Средневековый город был значительно меньше, но здесь, по-видимому, как и в Тиритаке, сохранились какие-то элементы городской планировки: застройка была также компактной, тесной. Здесь образовался сплошной культурный слой VIII—X вв., чего не произошло ни в Мирмекии, ни в Илурате. Компактное поселение, вероятно, существовало и на месте античной Гермонассы. Об этом, в частности, свидетельствует наличие на городище мощного и ярко выраженного слоя VIII—X вв. Участки тесной застройки обнаружены и на Тепсене. Здесь, как в Фанагории и Гермонассе-Тмуторокане, исследователям удалось выявить даже следы улиц и кварталов.

Если за критерий классификации поселений принять такой важный, хотя и внешний, признак, как наличие оборонительных сооружений, и на этой основе попытаться разделить все зафиксированные в настоящее время памятники, то мы придем к заключению, что до конца X в. единственным укрепленным пунктом в Южном Приазовье бесспорно был только Боспор — К-р-ц — Корчев, отстроенный византийскими инженерами в царствование Юстиниана I. Несмотря на значительные раскопки в Фанагории и на Таманском городище, укреплений VIII IX вв. там не найдено. Однако мы можем допустить, что Фанагория, не утратившая и в начале хазарского периода значения столицы Азиатского Боспора, сохраняла облик городского поселения и имела укрепления. Что же касается Таматархи-Тмутороканя, то, как показали раскопки Б.А. Рыбакова, только в самом конце X в., т. е. уже в русский период, здесь были возведены сырцовые стены.² Тщательные поиски оборонительных сооружений вокруг городища на плато Тепсень (близ с. Планерского) пока что оказались безуспешными, хотя, несомненно, этот памятник представляет собой руины крупного торгово-ремесленного и христианского религиозного центра.³

Таким образом, анализ размещения строительных остатков интересующей нас эпохи на многослойных городищах Южного Приазовья показывает, что поселения VIII—X вв., расположенные на месте древних античных городов, были различны по своему характеру. Поселения VIII—X вв. на месте Мирмекия и Илурата не отличались от основной категории памятников этого района — открытых степных селищ. Поселения на месте Тиритаки, Гермонассы, Фанагории представляли собой, по-видимому, образования полугородского типа. При этом Фанагория, в VI—VII вв. сохранившая значение крупнейшего центра на Тамани, очевидно являлась, как и Боспор (Керчь), в полном смысле городом, возродившемся с приходом нового населения. Тиритака и Гермонасса были подобными друг другу полугородскими поселками, но к X в. жизнь в Тиритаке затухает, а Гермонасса превращается в цветущий Тмуторокань. Поселение на Тепсене также, вероятно, было поселком раннегородского типа, но возникшим без видимой связи с культурой античного Боспора. Судьба каждого из этих пунктов в VIII—IX вв. была очень специфична. Они представляли разные типы становления средневекового города. Общим для них было отличие от степных, «сельских» по своему социальному смыслу, поселений, а в данном контексте это для нас самое важное.

Решение вопроса об этнической принадлежности населения, так густо заселявшего в VIII—X вв. Южное Приазовье, зависит от тех этнографических данных, которые содержит археологический материал, добытый при исследовании оставленных этим населением памятников. Однако при анализе этих данных необходимо учитывать установленную выше дифференциацию поселений — основного вида археологических памятников, известных сейчас в этом районе, так как мы вправе ожидать, что даже при наличии этнического тождества культура обитателей рядовых сельских поселений будет отличаться от культуры обитателей полугородского, а тем более городского типа. Хотя, разумеется, в интересующую нас эпоху это отличие не могло быть резким и абсолютным. И все же, учитывая к тому же вероятность более тесного контакта в полугородских поселениях между пришельцами и аборигенами, мы должны при разработке этногенетических вопросов на первое место поставить материал сельских поселений («деревни»), который для этой цели более пригоден благодаря своей большей консервативности и этнокультурной стерильности.

Однако исследователи раннесредневековой истории края долгое время опирались главным образом на материал Тиритаки, Тепсена, Тмутороканя, Фанагории, которые не типичны и представляют исключение в массе рядовых поселений, а также на материал Мирмекия, Илурата и поселения у д. Алексеевка, отличие которых от раннегородских поселений не было замечено до начала специального изучения степных селищ. Ограниченность материала и возникшие, отчасти вследствие этого, методические ошибки привели к утверждению о непосредственной генетической связи между культурой античного Боспора и культурой населения VIII—X вв.⁴ После работ Приазовской экспедиции Ленинградского университета 1962—1964 гг., когда впервые в Южном Приазовье в значительном масштабе было предпринято изучение селищ VIII—X вв., не связанных непосредственно с культурными напластованиями античной эпохи, появилось больше объективных данных для суждения о культуре обитателей края. Открылась, наконец, возможность и методически более правильно рассматривать проблему этногенетических связей населения VIII—X вв., опираясь на более аутентичный материал поселений сельского типа.

Примечания

1. Ляпушкин И.И. Памятники салтово-маяцкой культуры в бассейне р. Дон // МИА. 1958. Вып. 62. С. 90 сл.; Плетнева С.А. От кочевий к городам (салтово-маяцкая культура) // МИА. 1967. Вып. 142. С. 19—22; Гадло А.В. Прабългарски паметници от VIII—X век...

2. Рыбаков Б.А. Древняя Тмуторокань и проблема славянской колонизации Приазовья // Тез. докл. на сессии Отделения ист. наук и пленума ИИМК АН СССР. 1953 г. М., 1954. С. 18—19. — В рукописном отчете Таманской экспедиции (Архив ОПИ ИА АН СССР. Ф.Р—1. Д. 1714 / 1955. С. 28—29) упоминается о вале «VII — может быть, VI в. н.э., который в VIII—XI вв.» был застроен. Этот вал проходил внутри территории будущего русского города. В связи с этим важно замечание С.А. Плетневой о том, что «по расположению городище весьма напоминает обычное кочевническое приморское становище» (Плетнева С.А. От кочевий к городам. С. 48; см. также: Плетнева С.А. Очерки хазарской археологии. М.; Иерусалим, 1999. С. 140). Вместе с этим С.А. Плетнева утверждает, что при раскопках были обнаружены остатки сырцовой стены, имевшей ширину 4 м, которая была связана с отложениями хазарского периода (Плетнева С.А. Очерки хазарской археологии. С. 144, рис. 101). Константин Багрянородный называет Таматарху (так у него именуется Тмуторокань) κάτ ιρον, т. е. крепость, укрепление. Его труд создан в 40-х годах X в., но информация могла быть почерпнута из более раннего источника, относящегося к 30-м годам IX в.

3. Архив отдела античной и средневековой археологии ИА АН УССР (Симферополь). Ф.А. Д. 3 / 11. Дневник В.П. Бабенчикова 1949 г. С. 46.

4. Фронджуло М.А. Раскопки средневекового поселения на окраине с. Планерское. 1957—1959 гг. // Археологические исследования средневекового Крыма. Киев, 1968. С. 130—132.