Александр Вильямович Гадло (1937—2002) — исследователь древностей Крыма и Кавказа (вступительная статья А.Ю. Дворниченко)

Творчество Александра Вильямовича Гадло — археолога, этнографа, историка, удивительного педагога, обширно и многогранно. Анализ его — дело будущего. Этот краткий очерк посвящен основным фактам биографии и впечатлениям от общения с ученым и человеком, лишь той малой части его творчества, которая связана с изучением средневековой истории огромного региона Юга России и Крыма.

Александр Вильямович родился 8 апреля 1937 г. в Ленинграде. Он говорил, что предки его были родом из Шотландии. Детство будущего ученого прошло на Петроградской стороне, но особо счастливым его не назовешь, ибо окрашено оно было в мрачные военные тона. Вместе со своей матерью Лидией Платоновной он пережил блокаду Ленинграда; в 1942 г. при защите города на Неве погиб его отец. В 1955 г. А.В. Гадло окончил среднюю школу № 83 Петроградского района, а затем год работал старшим пионервожатым в этой же школе. Много лет спустя, давно уже живя в доме неподалеку от станции метро «Звездная», Александр Вильямович с любовью вспоминал родную Петроградскую сторону, где с каждым домом по Кировскому проспекту и его окрестностями были связаны воспоминания.

В 1956 г. А.В. Гадло поступил на кафедру археологии исторического факультета ЛГУ. Он учился у В.Ф. Гайдукевича, А.Л. Якобсона, А.В. Банка, М.К. Каргера, Г.Л. Курбатова. С 4-го курса его научным руководителем становится М.И. Артамонов, большую роль в становлении молодого ученого сыграл В.В. Мавродин. Благодарность к своим учителям Александр Вильямович хранил всю жизнь. Годы учебы он вспоминал с удовольствием, в экспедиции у костра часто пел студенческие песни.

Уже на университетской скамье Александр Вильямович увлекся средневековой историей и археологией Крыма — удивительного, цельного и интереснейшего в природном и историческом отношении региона нашего Отечества. Под руководством М.И. Артамонова он подготовил и успешно защитил дипломное сочинение на тему «Средневековые поселения Восточного Крыма».

В 1961 г. после окончания университета Александр Вильямович получает распределение в Эрмитаж, но М.И. Артамонов берет его в аспирантуру по кафедре археологии. В течение трех лет А.В. Гадло руководит археологическими экспедициями исторического факультета в Восточном Крыму. Уже в это время он зарекомендовал себя талантливым археологом-полевиком. Его увлекала проблема «Приазовской Руси», т. е. наличия в Крыму и на Тамани древнерусского населения, легендарного Тмутараканя. Тема эта была традиционной для одного из учителей Александра Вильямовича — Владимира Васильевича Мавродина.¹ Уже в ранних своих работах В.В. Мавродин писал о том, что освоению восточными славянами этого региона благоприятствовало господство в Юго-Восточной Европе Хазарского каганата. Гипотеза была неожиданной... «Как ныне сбирается вещий Олег... и т. д.» — все прекрасно помнили этот историко-культурный контекст русско-хазарских отношений и с В.В. Мавродиным не соглашались, но проблема распространения древнерусского населения в регионе в связи с каганатом была поставлена на повестку дня.

Замечательным исследователем Хазарского каганата был и другой учитель — М.И. Артамонов. Ему, как и В.В. Мавродину, пришлось в начале 50-х годов пережить шельмование и всякого рода официальные проработки, но ученый остался верен своей теме. Он собрал огромный материал и написал выдающуюся работу, в которой Хазария предстает мощным и огромным государством, многими нитями (зримыми и незримыми) связанным с Русью.² «После выхода в свет "Истории хазар" далее писать что-либо о хазарах и хазарской культуре без новых данных было нечего...» — справедливо отметила С.А. Плетнева.³

Первые раскопки А.В. Гадло выявили хазарские слои на поселениях Восточного Крыма и Нижнего Подонья и шли параллельно с соответствующими работами С.А. Плетневой.⁴ Своими раскопками А.В. Гадло развивал наблюдения своих учителей (М.И. Артамонова, А.Л. Якобсона и др.). С другой стороны, в последние годы подтвердились его собственные открытия: работы прежде всего А.И. Айбабина и Я.М. Паромова на большинстве крымских и таманских городищ и поселений выявили «хазарский пласт».⁵ Несмотря на региональные особенности, это была характерная для всего ареала Хазарского каганата салтовская культура.

Уже в ранних работах А.В. Гадло привлекает внимание не только отличное владение археологическими методами, но и анализ археологического материала в этнографическом аспекте. Здесь сказались не только научные пристрастия молодого ученого. По окончании аспирантуры он не мог найти себе работу и при поддержке В.В. Мавродина с 1 марта 1965 г. был зачислен младшим научным сотрудником кафедры истории СССР в связи с конкретной работой — написанием истории университета. В период 1965—1968 гг. А.В. Гадло занимался поиском и подготовкой материалов к 150-летнему юбилею ЛГУ, писал разделы по истории университета с середины 1950-х по 1968 г.⁶ К этой работе молодой ученый отнесся творчески. Но он не забывал и основных своих увлечений, читая ряд специальных курсов по кафедре археологии, на отделении этнографии Всесоюзного географического общества.

В 1968 г. А.В. Гадло становится ассистентом кафедры этнографии и антропологии, созданной на историческом факультете. Отныне научная жизнь А.В. Гадло связана с двумя важнейшими науками: археологией и этнографией. Это отнюдь не значило, что он разрывался между ними. Наоборот, владение категориальным аппаратом и методами этих наук обогащало творчество ученого, позволяло взглянуть на проблемы под новым, часто неожиданным для других углом зрения.

Обладая обширными материалами и глубокой эрудицией, он в 1969 г. успешно защитил кандидатскую диссертацию «Южное Приазовье в период Хазарского каганата (проблема Приазовской Руси и современные археологические данные о южном Приазовье VIII—X вв.)». С этнографической точки зрения он также изучал переход кочевников к оседлости, развивая наблюдения М.И. Артамонова и С.А. Плетневой, устанавливая общность в материальной культуре Северного Приазовья и Восточного Крыма.⁷

К началу 70-х годов А.В. Гадло уже сформировавшийся ученый, университетский преподаватель (в 1972 г. ему присваивается звание доцента). Когда же стал формироваться коллектив для написания фундаментального издания, посвященного историографии Киевской Руси, А.В. Гадло был единодушно в него приглашен и написал важные разделы, посвященные этногенезу восточных славян и их окружению, а также развитию археологии (в соавторстве с В.А. Булкиным, И.В. Дубовым и Г.С. Лебедевым), этнографии и антропологии. Это уникальное издание, которое увидело свет в конце 70-х годов, подводило итоги более чем полувековому развитию советской исторической науки в области изучения Киевской Руси и по сей день сохраняет большое научное значение.⁸ К сожалению, книга А.В. Гадло, созданная на основе добытых им в 60 — начале 70-х годов материалов, тогда не вышла в свет и появляется в переработанном виде только сейчас, уже после его трагической смерти.

С целью разобраться в этногенетических и исторических проблемах А.В. Гадло в тот период все больше обращал свои взоры на соседний с Крымом Кавказ. Между этими двумя регионами есть определенная разница, тонко в свое время подмеченная Максимилианом Волошиным. «Соседний Кавказ был гребнем, о который чесались все народы, оставляя на его зубцах клоки руна и шерсти всех мастей — образцы расы. Это делает Кавказ этнографическим музеем.

Крым не музей. Сюда от избытка переливались отдельные струи человеческих потоков, замирали в тихой и безвыходной заводи, осаждали свой ил на мелкое дно, ложились друг на друга слоями, а потом органически смешивались».⁹ Действительно, понять ход этнического развития Крыма без изучения тех событий исторической жизни, которые происходили на Кавказе, весьма трудно.

Была и чисто практическая часть: созданная в 1966 г. по инициативе М.И. Артамонова Кавказская археолого-этнографическая экспедиция в 1968 г. перешла под контроль новой кафедры исторического факультета — кафедры этнографии и антропологии. На протяжении многих лет экспедицией руководил Александр Вильямович, и ее деятельность стала выдающимся явлением в жизни исторического факультета, да и всей науки. Работы, включавшие археологические раскопки, разведки, рекогносцировки, сбор этнографического материала, фольклора проводились на территории практически всего Северного Кавказа, а также в Абхазии, Западной Грузии и Астраханской области. Сам ученый связывал задачи экспедиции в том числе и с деятельностью М.И. Артамонова и Л.Н. Гумилева. Работы первого дали в руки историков материал, характеризующий в основном западные области каганата. Разведки Л.Н. Гумилева принесли первые реальные сведения о прикаспийских областях.¹⁰ Надо было начать систематическое изучение Северного Дагестана — территории, которая на основании письменных источников представлялась областью формирования хазарской культуры и государственности.¹¹

Экспедиция стала заметным явлением в научной жизни Северного Кавказа. Установились плодотворные научные связи с местными научными центрами, в частности, с Институтом истории, языка и литературы Дагестанского филиала АН СССР, Северо-Осетинским научно-исследовательским институтом, Карачаево-Черкесским научно-исследовательским институтом экономики, истории, языка и литературы, Ставропольским краевым объединенным краеведческим музеем и Ставропольским государственным педагогическим институтом, Кубанским государственным университетом. Экспедиция провела огромную работу. Ее этнографические исследования в основном были подчинены выявлению закономерностей трансформации традиционной культуры в условиях научно-технической революции.¹² Наблюдения были сделаны чрезвычайно интересные, но их анализ выходит за рамки данного очерка.

Все эти годы экспедиция была базой археологической и этнографической практики студентов исторического факультета. В ее составе прошли закалку и обучение более 200 человек.

Важнейшие выводы, сделанные на основе изучения археологических источников, заставили А.В. Гадло обратиться к письменным источникам и вновь на основе широкого изучения археологических памятников произвести разбор содержащейся в этих источниках информации.¹³ Результатом стала монография «Этническая история Северного Кавказа IV—X вв.». Эта книга свидетельствует о том, что Александр Вильямович был не только выдающимся знатоком археологических памятников Северного Кавказа, но и специалистом в области изучения письменных источников (византийских, армянских, грузинских, арабских и др.). Здесь в полной мере сказалась петербургская — ленинградская школа источниковедения. Видимо, подобно своему учителю М.И. Артамонову, ученый не знал восточных языков, но также, как и он, пользовался прекрасными переводами и комментариями к источникам. Кроме того, исследователь настолько вживался в тему, что прекрасно разбирался во всех тонкостях сообщений восточных авторов. Обращает на себя внимание и его искусная интерпретация фольклорных источников, работать с которыми всегда сложно. В 1985 г. по этой книге А.В. Гадло защищает докторскую диссертацию, а с весны 1986 г. становится профессором ЛГУ.

Несмотря на то, что в этот период ученый активно занимался «чистой» этнографией и административной работой (в 1990 г. избирается заведующим кафедрой этнографии и антропологии), он неустанно трудился над новой монографией, которая и увидела свет в 1994 г.¹⁴Книга стала хронологическим продолжением и сущностным развитием предшествующей. Если к этим двум книгам присовокупить ту, которая ныне предлагается читателю, то получится уникальное, энциклопедическое по охвату материала и монографическое по исполнению издание. По сути дела, это научно-эпическое полотно этнической истории Северного Кавказа и Крыма на протяжении всей эпохи средневековья.

Это фундаментальное исследование посвящено этнической истории, сферой познания которой, по мнению автора, являются разнообразные этнические процессы (как синхронные, так и диахронные), приводящие в конечном итоге к формированию стабильных этносоциальных образований, относительно высокой степени консолидации (народности, нации), которая фиксируется стойкими представлениями об общности территории, происхождении, языка, культурно-бытовой специфики, психического склада и самоназвания.¹⁵ Ученый ставит перед собой задачу исследовать такие процессы в пределах конкретного историко-этнографического региона на протяжении ограниченного определенными историческими рамками периода. Цель исследования, таким образом, — выявление конкретных этноисторических процессов, протекавших в пределах относительно замкнутого географического и этнополитического (этносоциального) пространства.¹⁶

Добавим только, что речь идет об огромном и крайне важном для истории нашей страны регионе, интерес к этнической истории которого на протяжении последних десятилетий резко возрос ввиду известных событий новейшей истории. Исследование представляет собой удивительный сплав анализа письменных, археологических, этнографических источников и, подводя итог тому, что уже было сделано наукой для изучения этнической истории Северного Кавказа и Крыма, открывает новый этап исследования.

В первой части монографии рассмотрены шесть веков истории Северного Кавказа и выявлены три последовательных этапа, которые хронологически совпадают (первый с концом IV—V в., второй с VI — концом VII в. и третий с VIII — первой половиной X в.). Во второй части монографии рассмотрены также три этапа: вторая половина X в., Северный Кавказ в XI в., в XII — начале XIII в.

Внимательно анализируя давно известные источники (например, «Картлис цховреба»), А.В. Гадло дает свою, отличную от общепринятой картину переселения гуннов в Юго-Восточную Европу, выявляет уже в V в. определенную интеграцию ираноязычных племен и тюркоязычных гуннов.¹⁷ К концу первого этапа в степи складывается ряд крупных политических образований — союзов племен, внутри которых обнаруживаются тенденции к консолидации, выделению сильной военно-аристократической верхушки.

Вторжение аваров, а затем тюрок тормозит этот процесс, но на следующем этапе обнаруживается тенденция к объединению всех групп, обитавших в зоне степи в рамках одного политического образования Оногуро-Болгарского союза (исследователь убедительно локализует местонахождение этого союза).¹⁸

Но союз был разгромлен коалицией северо-восточных групп с обитателями предгорий аланами, и со второй половины VII в. гегемония в степи переходит к хазарскому объединению. Образование Хазарского каганата было естественным следствием всего предшествующего социально-экономического и этнополитического развития родоп-леменных общностей Северо-Кавказского региона.¹⁹ Возвышение хазар произошло в результате переворота военной аристократии. Подобно тому, как это происходило внутри других политических группировок Северного Кавказа, в борьбе со старыми родоплеменными институтами военная аристократия хазар в дальнейшем попыталась найти опору в новой религии.²⁰ Несомненным достоинством работы является то, что этническая история хазар и других народов Северного Кавказа рассматривается автором на фоне борьбы с экспансией арабского халифата. Выясняется, что несмотря на первостепенное внимание арабских источников именно к хазарам, не только каганат и опиравшиеся на его поддержку области Восточного Кавказа, но и Аланское объединение в союзе с соседними горными племенами Центрального Кавказа явились той силой, которая сломила натиск завоевателей.²¹ Более того, по мере усиления арабо-хазарских войн в первой половине VII в. усиливались и центростремительные тенденции на территории степного Предкавказья, усиливалось также тяготение различных этнических групп к той единственной силе, которая могла противостоять арабам — Хазарии.²² Конкретные формы связей между Хазарией и другими общностями региона были в разные периоды хазарского политического доминирования различны, но общей формой зависимости была дань.²³ Отметим, что согласно современному научному подходу такая форма зависимости в архаических обществах является практически универсальной.²⁴

Но со временем рухнуло и это политическое образование, хотя в 40-е годы VII в. северокавказская степь еще контролировалась хазарами, несмотря на то, что территория расселения собственно хазар была очень ограничена.²⁵ В связи с этим сюжетом необходимо отметить неоспоримый вклад А.В. Гадло не только в изучение этнической истории Северного Кавказа, но и в хазароведение, что замалчивается в новейшей литературе.²⁶

Одним из страстных увлечений А.В. Гадло была салтовская культура, ставшая основным палеоэтнографическим признаком, связавшим степные общности, объединенные политической системой Хазарского каганата. На Северном Кавказе она просуществовала дольше, чем в Подонье и степном Крыму, дожив до середины X в.²⁷ Ученого всегда интересовал процесс возникновения салатово-маяцкой культуры (на Северном Кавказе она представлена в своем степном, зливкинском варианте). Наблюдения Л.Н. Гумилева и собственные работы А.В. Гадло (систематические раскопки, предпринятые на городище Казар-кала и прилегающем к нему селище) привели к выводу, что Северный Дагестан не был центром формирования культуры Хазарского каганата. Эти обстоятельства заставили ученого перенести работы Кавказской экспедиции Ленинградского университета в центральные области Северного Кавказа и начать разведки в районе Ставропольской возвышенности и в Прикубанье.²⁸

В результате разведок в этих районах Северного Кавказа было обнаружено более 50 поселений и следы ряда могильников, причем отличительной чертой памятников Ставропольской возвышенности является их доброкачественная хронология, которая опирается на значительное число находок относительно хорошо датированной амфорной тары.²⁹

Изучение керамики салтово-маяцких (зливкинских) памятников Центрального Предкавказья показало отсутствие преемственности и от керамики поселений и могильников V—VII вв. предгорий центральной части Кавказа (бассейн Малки-Терека), и от керамики района Терско-Сулакского междуречья.³⁰ Зато эта керамика оказалась полностью тождественна керамике салтово-маяцких (зливкинских) памятников VIII—X вв. Прикубанья, Приазовья и степной Таврики. Из этого следовал знаменательный вывод, сделанный ученым: истоки зливкинской культуры в целом, видимо, надо искать в западной части Предкавказья, т.е. там, где оседающие на землю кочевники соприкасались с культурой раннесредневековых византийских городов и эмпорионов, а также с культурой адыгских племен, испытавших во второй половине VII—VIII вв. сильное воздействие византинизированной культуры южных соседей — абасгов и апсилов.³¹

Как видим, именно широкий кругозор, охват исследовательским взглядом огромного региона, неустанные собственные археологические работы позволили ученому сделать вывод, который отчасти подтверждается и его последней посмертно издаваемой сейчас монографией, а главное, без сомнения, будет подтвержден последующим развитием науки.

С кем же связан приазовско-ставропольский ареал зливкинской культуры? Исследователь уверенно связывает его с наследниками Оногуро-Булгарской конфедерации, потомками орды Батбая.³² Ее включение в состав Хазарского каганата не привело к отрицательным демографическим последствиям. Наоборот, под давлением хазар болгарские родоплеменнные группы начали экспансию в южном и северо-западном направлении.

Нашло подтверждение и давнее наблюдение В.В. Мавродина: интенсивное заселение в начале VIII в. Таманского полуострова несомненно было связано с расширением в юго-западном направлении политической экспансии Хазарского каганата.³³

Интересны наблюдения исследователя, связанные с походом Святослава. Они подтверждают то, что этот поход (во время своих экспедиций А.В. Гадло стремился найти его следы) был явлением необычным и действительно нанес сильнейший удар по Хазарскому каганату. Точка зрения, согласно которой факт разрушения хазарской государственности вследствие набега на Итиль и Самандар надо отнести к более позднему времени и связать с какой-то неопределенной группой русов, убедительно опровергнута исследователем.

Восточный поход Святослава, приведший к исчезновению Хазарского каганата как политической силы с карты Северного Кавказа, и шире — всего Юго-Востока Европы, открыл новый период в истории народов региона. Конечно, изменения начались не сразу, но основной их вектор походом Святослава был намечен. В это время Сарир и Алания захватывают прилежащие к горам районы предстепья, а в степных районах господствуют огузо-печенежские племена. Одним из важнейших центров этнического и политического развития становится Западное Предкавказье, где формируется новое политическое объединение адыгов. Искусно препарируя письменные и фольклорные источники, А.В. Гадло восстанавливает этапы создания этого объединения, рассматривая его в совокупности с историей легендарного Тмутаракани. Можно смело сказать, что уже работа 1994 г. венчает все сделанное в отечественной историографии по поводу этого интереснейшего образования. Исследователь не только скрупулезно изучил все сведения источников об этом политическом организме, но и поставил ряд принципиальных теоретических вопросов. Среди них отметим вывод о том, что возникновение Тмутараканского княжества было последней попыткой реставрации каганата с той существенной разницей, что произошло смещение к западу.³⁴

Ученый определяет и характер социально-политического устройства этого государственного образования, что всегда крайне озадачивало историков-русистов. Они никак не могли понять, что скрепляло этот конгломерат этносов и давало ему жизнеспособность.³⁵ Некоторые даже представляли его подобием Запорожской Сечи, временным пристанищем князей-изгоев и т. д. Решить этот вопрос исследователю помогает сравнение Тмутараканя с Дербендом, лучше представленным в исторических источниках. И Дербенд, и Тмутаракань — города-государства, общины, переросшие рамки античного полиса, подобные городам-государствам Древней Руси.³⁶

Как видим, творческая жизнь А.В. Гадло начиналась и заканчивалась интересом именно к Западному Кавказу. Свидетельством этого интереса является и та монография, которая ныне предлагается читателю. В ней, с одной стороны, опубликованы старые, но не потерявшие своего научного значения материалы ученого, с другой — содержатся новые яркие и оригинальные наблюдения. Такой интерес к западной части Предкавказья понятен. При всем внешнем колорите Восточного Кавказа многие явления и процессы, судьбоносные для данного региона, своими корнями уходят именно в Западное Предкавказье, что прекрасно понимал А.В. Гадло.

Отдельный этап этнической истории Северного Кавказа — XII — начало XIII в. В это время в степных пространствах распространяются племена половцев (куманов) и кыпчаков. Исследователи давно обратили внимание на неравномерное размещение половецких каменных баб — ярчайшего памятника половецкой культуры — на территории Предкавказья. Наибольшее их число было поставлено по рекам и речкам степного Ставрополья (Егорлык, Уруп, Калаус, Кума), в восточной части современного Краснодарского края и на юго-востоке Ростовской области, по Манычу и Салу.³⁷

Автор данных строк, работавший в 70-е годы в Ставропольском краеведческом музее, помнит поездку за каменными бабами по ставропольским станицам. Тогда их еще было много, правда, приходилось извлекать из самых неожиданных мест, куда пристраивала их сметливая рука местного населения. А.В. Гадло вполне справедливо считает, что факт неравномерного распространения каменных баб — культурный, этнический. Вероятнее всего, граница распространения этих памятников есть линия размежевания кыпчакских и куманских групп.³⁸

Появление новых кочевых орд на территории Предкавказья не могло не отразиться на политических образованиях, сложившихся в предыдущий период в горах и предгорьях. Исследователь наблюдает глубокую инфильтрацию кыпчакского массива в коренные кавказские общности, в их политическую и экономическую структуры.³⁹

В поле зрения ученого и Западный Кавказ: он прослеживает расселение адыгов накануне и после монгольского вторжения. Используя еще редкие, к сожалению, археологические источники и фольклорный материал, исследователь довольно убедительно выделяет различные этапы миграции адыгских племен из Прикубанья на восток — в район Центрального Предкавказья.⁴⁰

Обращается А.В. Гадло и к истории Аланского царства — одного из выдающихся государственных образований средневекового Северного Кавказа. Известны слова ал-Масуди, относящиеся к Алании середины X в.: «...царство состоит из непрерывного ряда поселений: когда утром запоют (где-нибудь) петухи, ответ им доносится из других частей царства ввиду чересполосицы и смежности селений».⁴¹ Аланы оставили нам памятники замечательной материальной и художественной культуры, именно здесь находятся древнейшие на территории Российской Федерации христианские храмы, сохранившиеся до наших дней!

Довольно легко попасть под обаяние этой древней культуры и приписать все социально-политические достижения истории Северного Кавказа в эпоху раннего средневековья ираноязычным аланам как прямым предкам осетинской общности. Под такое обаяние попала, например, замечательная исследовательница Кавказа, создательница ставропольской школы археологов-кавказоведов Татьяна Максимовна Минаева.⁴²

Противники такого подхода стараются удревнить карачаевский и балкарский этносы (бесспорно кыпчакоязычные) и вывести их к булгаро-хазарской общности.⁴³ А.В. Гадло, похоже, сумел разрешить это противоречие, и помогла ему в этом все та же салтовская (зливкинская) культура. По его мнению, салтовские традиции глубоко проникают в бытовую культуру населения Алании. Эта инфильтрация началась еще раньше (VIII—X вв.), о чем свидетельствовал материал неплохо раскопанного А.В. Гадло и Х.Х. Биджиевым мощного Хумаринского городища в Карачаево-Черкессии.⁴⁴ В новых условиях она усилилась и, таким образом, сама аланская общность X—XIII вв. была неоднородна и в значительной степени представляла результат длительных и разнородных культурных и этнических миксаций, среди которых одним из наиболее значительных процессов являлся процесс ассимиляции аланами тюркоязычных булгарских и хазаро-булгарских родов и отдельных территориальных групп.⁴⁵ С одной стороны, этот вывод соответствует исторической истине, с другой — снимает значительное напряжение в кавказоведении. Вот почему его значение, особенно в современных условиях трудно переоценить.

Впрочем, это относится ко всему циклу работ А.В. Гадло. Объективное, взвешенное, всегда опирающееся на тщательную проработку источников исследование А.В. Гадло приобретает особую ценность в наши дни, когда на Кавказе идет война, в которую иной раз вовлекаются и историки. Ведь в тот период, который исследовал петербургский ученый, определился в основных чертах современный этнический облик Северного Кавказа и наметились наиболее существенные векторы дальнейшего этнокультурного взаимодействия населявших его локальных групп и общностей.⁴⁶ Однако в этот период не завершился процесс формирования ни одной этнической общности из населяющих в настоящее время регион — можно констатировать только движение по пути их формирования. А.В. Гадло отмечает, что все этнические процессы в изучаемый период имели активный динамический характер; все более или менее стабилизировавшиеся этнические образования включали в свои состав генетически разнородные этнические группы.⁴⁷

Помню свое первое впечатление историка-русиста от прочтения книг А.В. Гадло. Это открытие для себя рядом с Киевской Русью целой цивилизации, яркой, насыщенной, оказывавшей на Русь огромное влияние и испытывавшей ее влияние на себе. Исследование Александра Вильямовича выгодно отличается от работ целой плеяды местных кавказоведов тем, что охватывает всю этническую проблематику обширного региона, не «зацикливаясь», как сейчас говорят, на узколокальных темах. В то же время работа петербургского ученого замечательно смотрится и на фоне центрального издания, сравнительно недавно увидевшего свет.⁴⁸ Ведь, как многие официозные обобщающие издания, оно не смогло отразить специфику конкретного изучения той или иной эпохи, противоречивость отдельных взглядов и концепций; его авторы попытались избежать излишней дискуссионности, сгладить «углы» и искусственно сблизить позиции, по возможности прикрыть лакуны в изучении региона, а главное, вогнать накопившийся к началу работы над этим изданием (а она продолжалась более десяти лет) материал в рамки, как им казалось, устоявшихся догм и схем.⁴⁹

Основной темой занятий А.В. Гадло на Кавказе было изучение раннесредневековой этнической истории, но как истинный ученый во всех находках необычайно богатого археологически края он старался добраться до самой сути, что приводило к разработке побочных для него, но крайне важных для науки сюжетов. Так, его экспедицией было открыто более 30 памятников скифского и сарматского времени в Прикумье и на территории Ставропольской возвышенности, дающих основания для значительного продвижения на север в степные районы автохтонной северокавказской позднекобанской культуры (до линии Ставрополь — Буденовск).⁵⁰

На окраине Ставрополя находится живописнейшая балка Грушевая, по дну которой протекает ручей. Здесь на мысу, в окружении теперь огромных «дачных» особняков находится замечательный археологический памятник — сложный комплекс, включающий в себя городище-убежище и обширное селище. В далеком уже теперь 1973 г. А.В. Гадло, возглавлявший Кавказскую экспедицию Ленинградского университета, и научный сотрудник Ставропольского краеведческого музея им. Г.К. Праве А.В. Найденко с группой студентов университета и Ставропольского педагогического института начали раскопки Грушевского городища в поисках любезного сердцу А.В. Гадло средневековья. Оказалось, что поселение гораздо древнее и относится к вышеупомянутой позднекобанской культуре. Были очищены мощные стены, возведенные на мысу, что делало убежище практически недоступным, выявлены остатки жилищ, а в одном из них был найден завал родосской амфорной тары с клеймами эпонимов и эргастериархов Родоса, относящихся к концу IV — первой четверти III в. до н. э. Эти уникальные материалы, свидетельствующие о проникновении древнегреческих товаров так далеко в глубь Северного Кавказа, до сих пор являются уникальными и дают возможность установления абсолютной хронологии массового керамического материала, что открывает новые перспективы в изучении позднекобанских племен центральной части Северного Кавказа.⁵¹ Важность этого открытия подтверждается раскопками, проведенными в последующие годы и прежде всего Большого Татарского городища под Ставрополем.⁵² Оказалось, что Грушевское городище лишь звено в цепи мощных крепостей, придающих Ставропольской возвышенности характер грандиозного урбанистического центра, связанного с другими центрами античного мира.

Для истории Северокавказского региона большое значение имели и экспедиционные работы на Средней Кубани. Здесь было обследовано более 20 городищ первых веков н.э., представляющих культуру автохтонного протоадыгского населения, тесно связанного с районом Нижней Кубани и Причерноморьем. На городище в г. Новокубанске был найден фрагмент местного сосуда с четырьмя знаками пиктографического письма, не связанного непосредственно с известными графическими системами.⁵³

Александр Вильямович Гадло был настоящим ученым, страстно увлеченным своей наукой, фанатично ей преданным. В памяти встает облик Александра Вильямовича — исследователя древностей Северного Кавказа... Автор этих строк впервые встретился с А.В. Гадло в начале 70-х годов. Я тогда удовлетворял свою жажду исторического знания, работая в Ставропольском краеведческом музее в качестве лаборанта. Помню, как в жаркий северокавказский день под прохладную сень запасников музея энергично вошел полный человек в джинсах и ковбойской рубахе и сразу отправился во двор рассматривать сваленных там в кучу половецких баб. Потом были археологические разведки и раскопки в течение двух сезонов под руководством «Вильямыча», как уже тогда все любовно за глаза называли А.В. Гадло. Прирожденный ученый и преподаватель, он мог увлечь молодежь. В его экспедиции участвовали не только студенты-дневники, но и вечерники, люди зрелые и по тем временам даже состоятельные — владельцы автомобилей. Один из таких активно помогал А.В. Гадло, настолько активно, что после непроезжих проселочных дорог его «Жигули» пришлось отправить в Ленинград в контейнере.

Разведки проходили следующим образом. Избиралось основное направление — течение одной из степных рек. Экспедиция обосновывалась в какой-нибудь из станиц, а потом, разделившись на партии, совершала осмотр окрестностей на протяжении нескольких десятков километров. Затем перебирались в следующий населенный пункт.

Все участники экспедиции поражались энергии Александра Вильямовича. Будучи человеком не очень здоровым (сказывалось, видимо, блокадное детство), он мог часами под палящим южным солнцем бродить по степям, выискивая подъемный материал. Своей энергией он вдохновлял всех, хотя иной раз у некоторых не хватало сил, и было удивительно, где находит их «Вильямыч». Теперь-то я вижу, что это было стремление дойти до самой сути, «до сущности прошедших дней, до их причины», подтвердить свою научную гипотезу, взращенную долгими часами дневных и ночных бдений над археологическим материалом и фолиантами. Искать доказательства своим построениям он мог неутомимо. В его книгах говорится о материале, собранном в районе Кавказских Минеральных Вод, материале важном для построений ученого. Александр Вильямович сам мне признавался в том, что этот подъемный материал он собрал, находясь... на лечении в местных санаториях. Забросив процедуры, он отправлялся с утра в поход и успевал осмотреть самые отдаленные места округи.

А.В. Гадло был кладезем исторических знаний. Это можно сказать без всяких преувеличений. Еще в начале 70-х годов, будучи школьником, я удивлялся тому, как ясно и четко видит он седую древность. Казалось, что у него есть какой-то секрет, есть какая-то потайная тропка туда, что он бывает там время от времени, а потом делится своими впечатлениями. В его рассказах как живые представали перед нами, членами экспедиции, древние болгары и хазары, курились жертвенные дымки сарматских святилищ, медленно двигались караваны, перевозившие амфоры с драгоценным вином и маслом. Только став студентом и прослушав несколько курсов А.В. Гадло, в частности и в Музее этнографии, я понял, что такая способность видеть прошлое проистекает из того тугого сплава археологии и этнографии, который был так характерен для «Вильямыча». Он знал мельчайшие детали, потому что это было главным интересом его жизни. При этом он не был вещеведом, за деревьями не видевшим леса. Он был способен на глобальные и очень важные обобщения в области этнической и социальной истории.

Это был человек удивительного обаяния, замечательный оратор. Где бы он ни появлялся, вокруг него собирались люди и он щедро, с присущим ему тонким юмором делился своими неисчерпаемыми знаниями. На Северном Кавказе в ученой, педагогической, музейной среде был прямо-таки культ Гадло. Многие понимали масштабы научного и педагогического дарования ленинградского ученого и видели в нем, тогда еще молодом доценте, ученого с мировым именем.

Нельзя не сказать о некоторых важных биографических фактах, напрямую не связанных с исследованием Крыма и Кавказа. Всю свою творческую жизнь А.В. Гадло интенсивно занимался этнографией. Он создал ряд курсов региональной этнографии: «Этнография Европейской части СССР», «Этнография народов Кавказа», «Этнография славян», «Этнография зарубежной Европы», общий курс «Основы этнографии» для историков, этнографические курсы для философов и филологов.

А.В. Гадло был энтузиастом пропаганды этнографических знаний и формирования различных подходов в ее преподавании. Не раз он выступал на крупных конференциях с докладами о роли преподавания этнографии в вузах. Он и начал реализацию программы преподавания этнографии на историческом факультете Ленинградского университета, подготовив специальный курс «Этнографии народов СССР» и осуществив издание учебного пособия по части этого курса. Ученый принимал активное участие в издании путеводителя по Государственному Музею этнографии народов СССР, понимая сколь это важно для пропаганды этнографических знаний.

Исходя из требований времени, А.В. Гадло сделал приоритетным направлением деятельности кафедры этнографии и антропологии исследование этнических и этносоциальных процессов и современной этнокультурной ситуации на Северо-Западе Европейской России. Он являлся организатором ежегодных конференций молодых исследователей «Этнографическое изучение Северо-Запада России», которые проводятся с 1996 г. В 1999 г. под его редакцией вышла книга «Историко-этнографические очерки Псковского края»,⁵⁴ объемом 40 п. л.

Александр Вильямович всегда отличался активной жизненной позицией. Он понимал, что наука — это не только бдения за письменным столом, но и большая организационная работа. А.В. Гадло был членом Головного совета по истории Министерства общего и специального образования Российской Федерации, возглавлял важные научные направления в рамках государственной программы «Народы России: возрождение и развитие», а также межвузовской программы «Исторический опыт русского народа и современность». Он состоял членом ряда Диссертационных советов университета и академических институтов, председателем Диссертационного совета по этнографической, археологической и искусствоведческой специализации на историческом факультете Санкт-Петербургского университета.

Александр Вильямович участвовал во всех конференциях по интересовавшей его тематике, где бы они ни проходили. Чувствуя себя уже совсем плохо, он побывал на конференции в г. Нальчик. Он был награжден медалью «Ветеран труда» и являлся лауреатом премии Санкт-Петербургского государственного университета за научную работу (1998 г.).

Незаурядные организационные способности А.В. Гадло сказались и на судьбе его родной кафедры. Он получил ее в наследство от отца-основателя — крупнейшего ленинградского этнографа Рудольфа Фердинандовича Итса. Надо сказать, что А.В. Гадло очень бережно и в то же время умело распорядился этим наследством. Кафедра под его руководством к настоящему времени стала одной из самых перспективных на историческом факультете. «Вильямыч» не жалел на нее ни времени, ни сил. Он не боялся брать молодых, и на кафедре представлены разные поколения преподавателей, энергичных и влюбленных в свое дело. Кафедра плодотворно сотрудничает с этнографическими учреждениями Санкт-Петербурга и всей страны. Наряду с традиционными научными связями кафедры в последнее время установились тесные взаимоотношения с университетом г. Турку (Финляндия) и др. А.В. Гадло до последнего дня был полон творческих планов, как научных, так и организационных. Уже в больничных коридорах он говорил о будущем своей науки, ратовал за открытие отдельной специальности по этнографии, предлагал создать отделение «неотложной этнографии» для обслуживания «горячих» этнических точек на территории нашего нынешнего «пространства»... Дай бог, чтобы хотя бы часть этих замыслов Александра Вильямовича, направленных на благо науки и исторического факультета, была реализована!

Закончить этот очерк мне хочется вспомнив одно из любимых стихотворений Александра Вильямовича. Надо сказать, что он страстно любил поэзию, мог часами цитировать символистов, напевать Вертинского или старинные студенческие песни. Одно из известных стихотворений заканчивается строчками: «...был воин, вождь, но имя смерть украла и унеслась на черном скакуне». Александр Вильямович Гадло был воином науки, влюбленным в нее и преданным ей. Безжалостная смерть вырвала его из рядов ученой дружины, но ей не украсть его имя, которое золотыми буквами вписано в книгу российской Историографии.

Литература о А.В. Гадло

1. Фроянов И.Я., Карпов Ю.Ю., Козьмин В.А. Александр Вильямович Гадло. К 60-летию со дня рождения // Историческая этнография: Русский Север и Ингерманландия. Межвузовский сборник / Под редакцией И.Я. Фроянова (Проблемы археологии и этнографии. Вып. 5). СПб., 1997. С. 5—14.

2. Список работ А.В. Гадло (сост. Т.В. Андерсон, В.А. Козьмин) // Там же. С. 14—19.

3. Список работ профессора Александра Вильямовича Гадло // Этнографическое обозрение. 1997. № 2.

А.Ю. Дворниченко

Примечания

1. См. подробнее: Дворниченко А.Ю. Владимир Васильевич Мавродин. Страницы жизни и творчества. СПб., 2001. С. 126—127.

2. Артамонов М.И. История хазар. СПб., 2002.

3. Плетнева С.А. Предисловие ко второму изданию // Там же. С. 26.

4. Гадло А.В. 1) Поселение XI—XII вв. в дельте Дона // КСИА АН СССР. 1964. № 99; 2) Раннесредневековое селище на берегу Керченского пролива // КСИА АН СССР. 1968. № 113; 3) Раскопки раннесредневекового селища у деревни Героевка в 1964 г. // Советская археология. 1969. № 1; 4) Кочевье хазарского времени у станицы Заплавской на Нижнем Дону // Проблемы археологии. Вып. 2. Л., 1978 и др.

5. Плетнева С.А. Предисловие ко второму изданию // Артамонов М.И. История хазар. С. 31—32.

6. История Ленинградского университета. Л., 1969. С. 460—615.

7. Гадло А.В. Этнографическая характеристика перехода кочевников к оседлости (по материалам Восточно-Крымской степи и предгорий VIII—X веков) // Этнография народов СССР. Л., 1971.

8. Советская историография Киевской Руси. Л., 1978; Советское источниковедение Киевской Руси. Историографические очерки. Л., 1979.

9. Болотин М. Коктебельские берега. Симферополь, 1990. С. 212.

10. Имеется в виду известная ныне работа Л.Н. Гумилева «Открытие Хазарии» (М., 1966).

11. Гадло А.В. Кавказская археолого-этнографическая экспедиция 1966—1981 гг. (краткие итоги работы) // Вестник Ленингр. ун-та. Сер. 2. История, язык, литература. 1982. Вып. 1. С. 18.

12. Там же. С. 21.

13. Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа IV—X вв. Л., 1979. С. 4.

14. Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа X—XIII вв. СПб., 1994.

15. Там же. С. 6.

16. Там же.

17. Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа IV—X вв. С. 36.

18. Там же. С. 109—114.

19. Там же. С. 210—211.

20. Там же. С. 131.

21. Там же. С. 164.

22. Там же. 169—170.

23. Там же. С. 189.

24. Фроянов И.Я. Рабство и данничество у восточных славян (VI—X вв.) СПб., 1996. С. 270—274.

25. Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа X—XIII вв. С. 33.

26. См., напр.: Плетнева С.А. Предисловие ко второму изданию // Артамонов М.И. История хазар. СПб., 2002.

27. Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа X—XIII вв. С. 35.

28. Гадло А.В. Кавказская археолого-этнографическая экспедиция 1966—1981 гг. С. 19.

29. Там же. С. 20.

30. Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа X—XIII вв. С. 36.

31. Там же. С. 37.

32. Там же. С. 46—47.

33. Там же. С. 39.

34. Там же. С. 92.

35. Там же. С. 125.

36. Там же. С. 128; Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Города-государства Древней Руси. Л., 1988.

37. Минаева Т.М. К вопросу о половцах на Ставрополье по археологическим данным // Материалы по изучению Ставропольского края. Вып. 2. Ставрополь. 1964. С. 37.

38. Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа X—XIII вв. С. 142.

39. Там же. С. 145.

40. Там же. С. 148—157.

41. Цит. по: Там же. С. 157.

42. Минаева Т.М. К истории алан Верхнего Прикубанья по археологическим данным. Ставрополь, 1971.

43. Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа X—XIII вв. С. 159.

44. Биджиев Х.Х., Гадло А.В. Раскопки Хумаринского городища в 1974 г. // Археология и этнография Карачаево-Черкессии. Сб. ст. Черкесск. 1979. С. 27—51.

45. Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа X—XIII вв. С. 159.

46. Там же. С. 200.

47. Там же. С. 201.

48. История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII в. М., 1988.

49. Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа X—XIII вв. С. 5 (так оценивал «Историю...» 1988 г. сам А.В. Гадло, и я с ним полностью согласен).

50. Гадло А.В. Кавказская археолого-этнографическая экспедиция 1966—1981 гг. С. 21.

51. Там же; Гадло А.В., Найденко А.В. Исследования Грушевского городища под Ставрополем в 1973 г. // Материалы по изучению Ставропольского края. Ставрополь. 1975. Вып. 15—16. С. 295—320.

52. Кудрявцев А.А. Татарское городище — памятник федерального значения в окрестностях г. Ставрополя // Ставрополь — врата Кавказа: история, экономика, культура, политика. Ставрополь. 2002. С. 152—156.

53. Гадло А.В. Кавказская археолого-этнографическая экспедиция 1966—1981 гг. С. 21.

54. Историко-этнографические очерки Псковского края. Псков, 1999.