Глава третья. Доклад в географическом обществе

Теперь уже не было речи о неудаче. Наоборот, количество находок стало вызывать сомнения среди моих коллег. Злые языки стали называть найденного хазарина татарином, но сосуд, прошедший реставрацию, и фотографии погребения in situ (на месте) исключали все сомнения. Деньги на новую экспедицию были ассигнованы без ограничений.

Одно только огорчало меня: археологи совершенно не заинтересовались тем, что мне казалось наиболее ценным, — ландшафтными наблюдениями. Это казалось им просто географической беллетристикой, а мысли насчет изменений климата в историческое время — научно-популярной фантастикой. Поэтому мы с А.А. Алексиным поставили совместный доклад на Отделении этнографии Географического общества, где аудитория состоит из представителей разных специальностей.

Название доклада определяет характер аудитории. В Общество люди приходят не по служебной обязанности, а после напряженного рабочего дня и только тогда, когда считают тему действительно интересной и важной. Поэтому выбор названия — дело крайне ответственное, и можно потерпеть крушение перед пристанью, что всегда особенно досадно. После долгих сомнений мы решили назвать наш доклад так: «Палеогеография Волжской Хазарии и изменения климата за исторический период» — и достигли успеха.

В зале Совета Общества в назначенное время мы увидели многих ученых¹. Сначала мы дали сводку наблюдений, сделанных в полевой сезон, а затем поставили проблему возможности восстановить колебания увлажнения степной полосы Евразийского континента за две тысячи лет и даже несколько больше. Для этой цели было необходимо соединить уже описанный принцип гетерохронности увлажнения полярной, лесной и степной зон и исторические сведения о передвижении народов, живших на территории Советского Союза и Монгольской Народной Республики, с привлечением данных истории соседних стран. Такой широкий охват мог быть осуществлен только на базе синхронистического метода. При этом изменения уровня Каспийского моря можно было использовать как своеобразный барометр, указывающий на тенденцию климата степи к увлажнению или усыханию.

Мы исходили из следующего положения: зеленая степь, пересеченная лесистыми горными хребтами, кормит огромные стада животных. Могучие кочевые народы — хунны, тюрки и монголы, — которые довели скотоводческое хозяйство до совершенства и стали известны всему миру, жили именно в этой степи. Сила и слава кочевников были прямо пропорциональны количеству их скота, которое определялось пастбищной площадью и запасами кормов, а последние зависели от дождей, выпадавших в степи. Уменьшение осадков вело к наступлению пустыни на север, увеличение — влекло тайгу на юг, и, кроме того, глубокие снега мешали животным добывать зимой подножный корм, что вело к массовой гибели скота (джуты). Трудно сказать, что было для кочевников хуже.

Неоднократно делались попытки объяснить завоевательные походы Аттилы и Чингисхана ухудшением природных условий в степи. Но эти попытки не дали результатов, и не случайно. Успешные войны кочевников и вторжения в Китай, Иран, Европу совершали не скопища голодных людей, искавших пристанища, а дисциплинированные, обученные отряды, опиравшиеся на богатый тыл.

Поэтому эти события, как правило, совпадали с улучшением климата в степи. Ухудшение же было причиной выселения кочевников мелкими группами, обычно оседавшими на степных окраинах. Такие неэффектные передвижения выпадали из поля зрения историков и географов, обращавших внимание на события мирового значения, и отсюда возникла путаница, при которой сопоставление исторических событий и явлений природы казалось бессмысленным. На самом же деле, установив два типа передвижений кочевых народов, мы можем сопоставить их с увлажненностью степной зоны без каких бы то ни было натяжек. Тем самым, но обратным ходом мысли, можно восстановить изменения климата за те три тысячи лет, история которых известна по письменным источникам. Этот новый подход к фактам основан на синтезе нескольких наук: географии, климатологии, истории, археологии и этнографии. Он не имеет ничего общего с «географическим детерминизмом» Ш. Монтескье и Л. Мечникова, которые сводили объяснение исторических событий и «духа народов» к географическим факторам.

Мы устанавливаем только эластичность границ ландшафтных зон в зависимости от климатических колебаний и рассматриваем этническую среду как показатель, чутко реагирующий на изменение внешней среды, т. е. природы.

Благодаря такому подходу удалось установить, что пространство степей, служивших экономической базой для кочевого хозяйства, то сокращалось, то снова увеличивалось, и причина этого лежит в атмосферных явлениях, зависящих от степени активности солнечной радиации.

Затем мы произвели реконструкцию изменений климата и колебаний уровней во внутренних бассейнах Каспия, Арала и Балхаша и получили стройную картину, первую часть которой я привожу здесь, поскольку она имеет прямое отношение к хазарской проблеме. Это, конечно, не текст доклада, потому что многое за истекшие пять лет удалось уточнить и прояснить, но принцип подхода выдержал испытание временем и критикой коллег, так же как и форма изложения, избранная нами.

Историко-географическая панорама

В теплый и сухой суббореальный период в Южной Сибири развились палеометаллические культуры [38, с. 53]. Они развивались на границе тайги и степи в доисторический период, но наступление холодного периода и продвижение леса на юг подорвало их экономические возможности, и культура их стала клониться к упадку. Зато для обитателей монгольской степи увлажнение и появление лесных островков явилось благом, и степное хозяйство, как скотоводческое, так и охотничье, в средине первого тысячелетия н. э. вступает в период расцвета [там же, с. 118]. Но во втором тысячелетии н. э. это увлажнение в южных районах Центральной Азии прекратилось. Степи иссохли, источники исчезли, реки превратились в сухие русла, а речные пески, отложившиеся на их дне, стали достоянием ветра и превратились в барханы.

Однако археологические находки показывают, что там, где теперь бесплодная пустыня, еще тысячу лет назад были цветущие поселения, например Хара-Хото и более древняя Шаньшань, расположенная на сухом русле Кончедарьи недалеко от Лобнора. Реки Синьцзяна ныне теряются в песках, но русла их доходят до реки Тарим, что указывает на их былое многоводье, а остатки селений по берегам этих сухих русел дают возможность датировать это усыхание историческим периодом [22, 26]. Очевидно, усыханию предшествовало не менее интенсивное увлажнение, также в относительно недавнее время, в первые века до н. э., когда центральноазиатские степи населяли хунны. Нет ничего более неверного, чем обывательское, весьма распространенное мнение, что хунны были диким племенем, жившим за счет ограбления мирных, трудолюбивых окрестных народов. Как всякий народ, прошедший сквозь века, хунны пережили сложную эволюцию, в течение которой были и периоды мирного расцвета культуры, и эпохи войн, чаще оборонительных, а иногда и наступательных. Самыми тяжелыми были войны с империей Хань, стремившейся распространить свое господство над всей Азией. Соотношение сил было не в пользу хуннов, но они 300 лет отбивали натиск противника [26]. Значит, было что-то такое, что уравновешивало силы, и известный историк I в. до н. э. Сыма Цянь полагал, что это кочевой быт [14, т. I, с. 93—96].

Кочевничество сложилось в Центральной Азии в начале первого тысячелетия до н. э. [70, с. 195], и в хуннское время (III в. до н. э. — V в. н. э.) оно находилось на подъеме. Технический прогресс наблюдался во всем. Первоначальная телега на обрубках древесных стволов, которую могла сдвинуть только запряжка волов, заменилась телегой на колесах. Вместо шалашей из древесной коры (чатров, откуда возникло русское слово — шатер) появилась войлочная юрта, теплая в холод, прохладная в жару, просторная и портативная. Была улучшена порода лошадей, и наряду с маленькой, выносливой сибирской лошадью хунны развели высоких, резвых коней, очень похожих на арабских. Хуннская одежда — кафтан и широкие штаны — перенималась китайцами и римлянами, а в V в. хуннские прически стали в Константинополе последним криком моды. Хуннское хозяйство было связано с использованием лесостепного ландшафта. Им были равно необходимы сухие степи, на которых скот мог добывать себе пищу в зимнее время, и покрытые лесом горы. Из дерева они изготовляли телеги и остовы юрт, а также древки стрел. Кроме того, в горных лесах гнездились степные орлы, перья которых шли на опушку стрел. Перелески служили укрытием для скота во время буранов и доставляли пастухам дрова, в то время когда кизяк был присыпан снегом. Именно наличие в Монголии горных хребтов — Хангая, Хэнтея, Монгольского Алтая — повлияло на характер хуннского хозяйства, а тем самым и на своеобразие хуннской культуры.

Но описанное сочетание ландшафтов зависит не только от рельефа, но и от степени увлажнения. При долговременных засухах площадь горных лесов сокращается, равно как и площадь степей, зато разрастаются каменистые пустыни, где жизнь исчезает. Тогда сокращается население и падает могущество кочевых держав. Именно это явление можно наблюдать, проследив историю хуннов. В IV—I вв. до н. э. хунны обитали на склонах Иньшаня и очень ценили этот район, так как «сии горы привольны лесом и травою, изобилуют птицею и зверем» [14, т. I, с. 94]. Так описывает эту область географ I в. Потеряв Иньшань, хунны плакали, проходя мимо него. В XX в. Иньшань уже изменился: «местность эта в общем равнинная, пустынная, встречаются холмы и ущелья; на севере большую площадь занимают развеваемые пески. Северная часть плато представляет собой каменистую пустыню, среди которой встречаются невысокие горные хребты, лишенные травянистого покрова» [62, с. 159—160]. Такое же различие мы находим в описаниях Хэси — степи между Алашанем и Наньшанем.

В этих описаниях можно было бы усомниться, если бы их не корректировали цифры отбитого у хуннов скота. Этим цифрам приходится верить, так как китайские полководцы сдавали добычу чиновникам по счету и могли только утаить часть добычи, а никак не завысить цифру ее. При неудачных набегах на хуннов, когда те успевали отойти, добыча исчислялась тысячами голов скота, например двумя, семью, а при удачных — сотнями тысяч [14, т. I, с. 81—82]. И это в той местности, которая сейчас представляет пустыню.

Очевидно, две тысячи лет назад площадь пастбищных угодий, а следовательно, и ландшафт были иными, чем сейчас. Но мало этого, усыхание степи имело место уже во II—III вв. н. э. и сильно отразилось на обществе хуннов; хуннская держава ослабела и погибла. Конечно, для крушения кочевой империи было сколько угодно других, внешнеполитических причин, но их было не больше, чем всегда, а до 90 г. хунны удерживали гегемонию в степи, говоря: «Мы не оскудели в отважных воинах» и «сражаться на коне есть наше господство» [там же, с. 88]. Когда же стали сохнуть степи, дохнуть овцы, тощать кони — господство хуннов кончилось.

Но посмотрим, совпадают ли другие объективные физико-географические показатели с нашими наблюдениями? Нет ли тут противоречий? Выберем для этой цели Каспийское море, непосредственно граничившее с интересующей нас страной — Хазарией.

В IV—II вв. до н. э. уровень Каспийского моря был весьма низок. Попытки путем истолкования греческих мифов и сведений античных авторов обосновать высокий уровень Каспийского моря в первом тысячелетии до н. э., достигавший будто бы абсолютной отметки плюс 1,33 м [см.: 4, с. 211—213], подвергнуты справедливой критике Л.С. Бергом [13, с. 208—212]. Наши полевые исследования в 1960 г. показали, что на территории Калмыкии, которая при положительной отметке моря была бы покрыта водой, на поверхности земли лежат палеолитические отщепы. Это позволяет заключить, что за последние 15 тысяч лет уровень Каспия так высоко не поднимался.

Первые научные исследования в районе Каспийского моря были проведены соратниками Александра Македонского — историком Аристобулом и мореплавателем Патроклом. Они установили, что уровень Каспия был в то время очень низок, несмотря на то что воды Амударьи протекали в Каспийское море через Узбой. Это видно из того, что при впадении Амударьи в Каспий были водопады [8, с. 11—15], следовательно, абсолютная отметка моря была намного ниже, чем в наше время.

То же самое, без тени сомнения, утверждает историк VI в. Иордан, автор знаменитой истории готов [43, с. 74]. Он сообщает, что есть другой Танаис (Дон — аланское слово, обозначающее реку), который, «возникая в Хриннских горах (на Памире [97, р. 102—103; 99, р. 84—85]), впадает в Каспийское море». Иордан был человеком образованным, хорошо знакомым с географической литературой, которая не вся сохранилась до нашего времени, и потому его высказывания заслуживают доверия, за одним исключением: его данные для VI в. могли уже быть устаревшими. Почерпнутые из сочинений I—II вв., они, скорее всего, отражают положение, бывшее именно в эти века, но это-то для нас и ценно. Приток воды в Каспий через Узбой мог быть очень незначительным и непостоянным. Воды Амударьи могли попасть в Узбой только через Сарыкамышскую впадину. Площадь Сарыкамышской впадины вместе с впадиной Асаке-Аудан настолько велика, что испарение там должно быть громадным. Это объясняет нам, почему русло Узбоя по своим габаритам было способно пропустить не более 100 куб. м в секунду. Этого количества воды явно недостаточно, чтобы поднять уровень Каспия.

На карте Эратосфена, составленной во II в. до н. э., четко и, по-видимому, довольно точно показаны контуры Каспийского моря [82]. Северный берег его расположен южнее параллели 45° 30'. Эта широта проходит примерно через Керченский полуостров. Такие контуры Каспийского моря соответствуют береговой террасе (ныне находящейся под водой) на абсолютной отметке минус 36 м (имеется в виду отметка тылового шва террасы, выше которого поднимается уступ более высокой террасы). Действительно, Узбой в это время впадал в Каспийское море, так как его продолжение — русло Актам — ныне заметно и прослеживается по дну моря на абсолютной отметке минус 32 м. Если бы это русло было более древним, то оно не могло бы так хорошо сохраниться, а было бы занесено эоловыми и морскими отложениями. В более позднее время Каспийское море столь низко не опускалось и условий для эрозии и меандрирования не было.

Итак, мы можем констатировать, что при относительном многоводье Амударьи уровень Каспийского моря в IV—II вв. до н. э. стоял на отметке не выше минус 36 м. Это значит, что по принятой нами климатической схеме в данную эпоху шло интенсивное увлажнение аридной зоны. История подтверждает наши соображения. Во II в. до н. э. хунны занимаются в Джунгарии земледелием [26]. В это же время китайские военные реляции говорят об огромных стадах, которые хунны пасли в пределах Монгольского Алтая, а усуни — в Семиречье. Царство Кангюй, расположенное в восточной части Казахстана от Тарбагатая до среднего течения Сырдарьи, также представляется в то время богатым скотоводческим государством, способным выставить 200 тыс. всадников. Река Чу на карте того времени показана вытекающей из Иссык-Куля и впадающей в широкое озеро; ныне же Иссык-Куль не сообщается с рекой Чу; последняя же теряется в песках и солончаках. Все это говорит о повышенной увлажненности и относительно густой населенности этих районов в то время.

Но дни этой богатой культуры были сочтены. Во II в. до н. э. путь прохождения циклонов смещается к северу. В это время альпийские перевалы становятся труднопроходимыми из-за роста альпийских ледников [85, с. 278]. Племена кимвров и тевтонов, жившие до этого в низовьях Рейна, были вынуждены покинуть свою страну вследствие наводнений и обрели геройскую смерть под мечами легионеров Мария. К началу I в. н. э. хуннское земледелие погибло, а скотоводство сократилось и могущество хуннов оказалось сломленным.

Не будем касаться перипетий трагической борьбы народа, окруженного врагами. Лучше обратим внимание на то, как расселились потомки степных богатырей. Хуннский народ распался на четыре ветви. Одна из них поселилась на берегах Хуанхэ и в предгорьях Алашаня — там вода была в изобилии. Другая осталась на берегах Селенги и в Забайкалье, на границе таежной зоны. Третья укрылась на склонах Тарбагатая и Джунгарского Алатау, около ручьев, питаемых горными ключами, а четвертая отступила на берега Урала и Волги, где, смешавшись с уграми, превратилась в «гуннов» [26, с. 278]. Эти последние перебрались через степи современного Казахстана, также подвергшиеся иссушению, не в поисках травы и воды, а спасаясь от жестокого врага — сяньбийцев (древних монголов). Все их передвижение от Тарбагатая до Волги заняло немного больше трех лет, и поэтому они не оставили на своем пути археологических остатков [27]. По сути дела это была отступавшая армия, терявшая обозы, раненых и ослабевших. «Ослабевшие» скрылись на время в горах Алтая и впоследствии неоднократно удивляли Азию своей доблестью. Те же «неукротимые», которые, дойдя до Волги, оторвались от противника, положили начало новому большому народу, который в V в. завоевал пол-Европы, — гуннам.

А что же было в это время в степях современной Монголии? Какие племена и народы заселили покинутые хуннами склоны Хэнтэя и Монгольского Алтая? В источниках сведений так мало, что можно с уверенностью сказать — эта страна запустела. Но мало констатировать факт, надо его объяснить, и для этой цели на помощь историку приходит физическая география. Палеонтологические исследования в Центральной Азии установили, что процесс усыхания степей был прерван периодом увлажнения в сравнительно недавнее время [61, с. 189]. Историческая наука не только подтверждает этот вывод, но и позволяет уточнить дату указанного увлажнения.

Путешественниками отмечено, что монгольская степь заселена предельно густо. Это надо понимать в том смысле, что наличие пресной воды лимитирует развитие скотоводства, т. е. скота там столько, сколько можно напоить из имеющихся родников. Где только есть лужа воды — там стоит юрта и пасутся овцы. Если источник иссяк — скотовод должен либо умереть, либо покинуть родную страну, ибо в те времена переход на искусственное орошение степей был технически неосуществим.

Следовательно, эпохе усыхания должно соответствовать переселение кочевников из середины степи к ее окраинам.

Это явление наблюдается во II—III вв. н. э. Хунны не вернулись на родину; тоба с берегов Керулена перекочевали на берега Хуанхэ; оазисы «Западного края» захирели; сяньбийцы, овладев степью до Тарбагатая, не заселяли ее, а распространялись по южной окраине Гоби до Тянь-Шаня. Можно подыскать объяснения для каждого из этих фактов в отдельности, но не для их совокупности, хронологического совпадения и неповторимости ситуации. Если даже все это случайности, то сумма их уже закономерность.

Л. С Берг, отмечая, что Балхаш имеет соленость значительно меньшую, чем должно было иметь бессточное среднеазиатское озеро, предположил, что «Балхаш некогда высыхал, а в дальнейшем опять наполнился водой. С тех пор он еще не успел осолониться» [11, с. 68—69]. Наши данные позволяют датировать высыхание большей части Балхаша в III в. н. э. На китайской карте эпохи Троецарствия (220—280 гг.) на месте Балхаша показано небольшое озеро, соответствующее его наиболее глубокому месту. Уровень Иссык-Куля был также понижен [10, с. 403].

В эту эпоху население степей значительно сокращается, усуни уходят в горный Тянь-Шань; сменившие их юебань — потомки хуннов — населяют склоны Тарбагатая, а некогда богатый Кангюй сходит на нет. Не было никаких внешнеполитических причин, которые бы могли вызвать ослабление этих народов, и это дает основание предположить, что главную роль здесь играл физико-географический процесс аридизации климата. В это же время, по сведениям, сообщаемым Аммианом Марцеллином, Аральское море превратилось в «болото Оксийское», т. е. весьма обмелело [85, с. 269].

Но уже с середины IV в. на север переселяются теле (предки уйгуров), находят себе место для жизни жужани, немного позже туда же отступают тюрки Ашина, и им отнюдь не тесно. Идет борьба за власть, а не за землю, т. е. сам характер борьбы, определившийся к концу V в., указывает на рост населения, хозяйства, богатства и т. д.

Процесс первоначального переселения беглецов (жужани) и разобщенных племен (теле) стал возможен лишь тогда, когда появились свободные, незанятые пастбища. В противном случае аборигены оказали бы пришельцам такое сопротивление, которое не могло быть не замечено в Китае и, следовательно, должно было быть отмечено в хрониках. Но там сообщается о переселении и ни слова о военных столкновениях, значит, их не было, т. е. жужани и теле заняли пустые земли. А при отмеченной тенденции кочевников к полному использованию пастбищ необходимо допустить, что появились новые луга, т. е. произошло увлажнение.

Согласно нашей концепции, усыханию аридной зоны в III в. н. э. должно было соответствовать столь же резкое увлажнение зоны гумидной. К сожалению, состояние науки в III в., как и всего общества в то время, было далеко не блестящим, и поэтому прямых географических сведений о северных странах не сохранилось. Однако один факт подтверждает нашу точку зрения. В III в. н. э. готы выселились из Южной Скандинавии на южный берег Балтийского моря, к устью Вислы, и потом перешли в район среднего течения Днепра, Припяти и распространились в восточноевропейской лесостепи, одновременно подчинив себе степные территории вплоть до Черного моря. Исходя из того, что готское натуральное хозяйство было тесно связано с условиями гумидного северного ландшафта, мы можем допустить, что в III в. ландшафт мест, заселенных готами, был тоже достаточно влажным и не так уже сильно отличался от скандинавского.

И действительно, в это время из Восточной Европы, через греческие порты Ольвию, Херсонес и другие вывозилось огромное количество хлеба, потреблявшегося Восточной Римской империей. Следовательно, путь циклонов проходил через центральную часть Восточной Европы, что должно было вызвать увлажнение бассейна Волги и повышение уровня Каспийского моря. Если так, то, значит, лесная зона перед этим переживала период усыхания и Волга была мелководна. Поэтому большая часть нынешней дельты представляла собой холмистую степь, населенную такими же кочевниками, как и вокруг нее. Основным протоком Волги были Ахтуба и ее продолжение Бузан. Возможно, эта река впадала в уральскую западину, соединявшуюся с Каспийским морем узким протоком.

Во II в. началось усыхание степей, достигшее максимума в III в., и соответственно повысилось увлажнение в лесной зоне. За этот период Каспийское море поднялось до отметки минус 32—33 м. Волга понесла такое количество воды, которое тогдашнее русло вместить не могло и образовало дельту современного типа. Сухие степи превратились в луга, поросшие ивами, камышом и чаканом. На юге дельта простиралась почти до полуострова Бузачи (севернее Мангышлака), от которого ее отделял узкий проток из уральской западины. Сарматы с берегов Волги в III в. н. э. были вытеснены гуннами, также не задержавшимися на территории Волжской дельты. Начиная с V в. здесь появляются болгары, победители и наследники гуннов, но они захватывают степи, оставив без внимания дельту. Увлажнение степей, начавшееся в IV в., также повлияло на расстановку политических сил, как и прошедшая эпоха усыхания. На месте хуннской родовой империи создался Великий Тюркский каганат. Тюркюты (мы будем так называть этот тюркский народ, чтобы избежать путаницы в названиях) создали державу гораздо более обширную и сильную, чем хуннская. С 550 по 580 г. они подчинили себе степи от Великой китайской стены до Дона и присоединили к своей державе согдийские города до берегов Амударьи. Они вошли в соприкосновение не только с Китаем, но и с Ираном и Византией. Собственно говоря, с VI в. началась эпоха мировой политики.

Такая огромная страна с разноплеменным населением нуждалась в исключительно гибкой и крепкой государственной системе. Тюркютская система, называвшаяся «эль», предполагала соединение военно-демократической формы организации — орды с племенными союзами [29]. Некоторое время единство державы удавалось сохранять, но с 603 г. она распалась на Восточный и Западный каганаты, из которых нам интересен последний.

График колебаний уровня Каспийского моря в связи с изменениями климатических условий на Евразийском континенте

В Западном каганате собственно тюркюты были в абсолютном меньшинстве. Кроме ханского рода, к этому племени принадлежало небольшое количество дружинников и их семьи. Эта кучка должна была господствовать над могучими храбрыми многочисленными племенами и богатыми культурными согдийскими городами. Среди подданных тюркютского хана были вольнолюбивые телесские племена Джунгарии, кангары Приаральских степей, позже получившие широкую известность под именем печенегов, болгарские племена степей Северного Кавказа, барсилы, жившие между Тереком и Волгой, и хазары. Как ни странно, все перечисленные народы поддерживали династию, благодаря чему она просуществовала до 659 г. Очевидно, наличие слабого правительства их устраивало больше, чем постоянные межплеменные войны, которые в ином случае были бы неизбежны. Но двойной удар извне оказался роковым: арабы вторглись в Согдиану, китайцы захватили бассейн Тарима и Джунгарию, последний хан был взят в плен, а члены его рода перебрались в Хазарию, и с этого времени возник Хазарский каганат.

Из этого краткого рассказа видно, что в VI—VIII вв. степи обеспечивали жизнь кочевников. Но не только эти косвенные соображения позволяют считать тюркютское время эпохой повышенного увлажнения. Контуры озера Балхаша на китайской карте IX в. напоминают впадину бассейна, вмещающего и озеро Алаколь [14, т. III. Ср.: 56, с. 129]. На той же карте показано, что реки Сарысу и Чу, ныне теряющиеся в песках и солончаках, образовывали обширные озера, соответствующие современным сухим углублениям. А если так, то не только дельта Волги, но и долина Дона превратились в райские сады, и подъем культуры населявших их народов имел прочную базу в оптимальных природных условиях.

Именно в это время и в этих условиях сложились два могучих народа: болгары и хазары. По культуре у них было много общих черт, но болгары оставались степняками, скотоводами, охотниками на волков и лисиц, а хазары — обитателями речных долин, земледельцами, рыболовами, напоминавшими по быту гребенских казаков и астраханских татар.

Дальше в нашей гипотезе был пробел. Каковы были изменения между VII и XIII вв., мы не знали и оставили эту эпоху под вопросом. Но с конца XIII в. подъем уровня Каспийского моря был отмечен многими современниками. Итальянский географ Марино Сануто в 1320 г. писал: «Море каждый год прибывает на одну ладонь, и уже многие хорошие города уничтожены» [12, с. 220]. Действительно, персидский порт Абаскун был залит морем в 1304 г. [39, с. 8]. Персидские авторы XIV в. объясняли небывалый подъем Каспийского моря тем, что Амударья, изменив свое течение, стала впадать в Каспий и «по необходимости вода затопила часть материка для уравнения прихода и расхода» [9, с. 7]. Как мы уже знаем, изменение уровня происходило совсем по другим причинам, и поэтому можем представить себе климатические условия в начале XIV в. Низовья Волги сгорали от жары, а в верховьях Волги лили дожди; татарский скот погибал от бескормицы, русские хлеба гнили на корню; степи превращались в пустыни, леса — в болота. Даже последнее пристанище людей — дельта и пойма Волги были залиты водой и только бэровские бугры поднимались над поверхностью мелкого моря, словно архипелаг маленьких бесплодных островов. Вода дошла до отметки минус 19 м. Подобно тому как ракушки cardium edule показывают уровень подъема воды со стороны моря, так керамика VI—X вв., находимая нами в прикаспийских степях, отмечает береговую линию со стороны суши. Различие лишь в том, что керамика указывает не только высоту, но и дату подъема уровня моря, чего нельзя добыть никаким другим путем.

Начиная с середины XVI в. уровень Каспия мог быть установлен обычным путем промеров и привязок. Это было сделано академиком Л.С. Бергом [12, с. 266—267] и уточнено Б.А. Аполловым [4], не внесшим, впрочем, принципиальных изменений. Но мы продолжили анализ, чтобы проверить правильность нашей концепции гетерохронности увлажнения, и получили следующие результаты. В 1556 г. русские построили Астрахань на правом берегу Волги на 13 км ниже старой, татарской. По высоте валов, окружавших город, Л.С. Берг установил, что уровень моря стоял на абсолютной отметке минус 26,5 м [12, с. 225—227], т. е. снизился за 200 лет на 7,5 м. Это значит, что верховья Волги находились в стадии усыхания, но и степи в это время усыхали весьма интенсивно. Именно в эту эпоху население оставляло города в низовьях рек, стекавших с Куньлуня и Наньшаня. Кочевники целыми племенами покидали родные степи, но они уходили не ради завоеваний, не в грабительские походы, а в поисках водопоев и пастбищ. Китайские географы XVII в. писали: «Вся Монголия пришла в движение, а монгольские роды и племена рассеялись в поисках за водой и хорошими пастбищами, так что войска их уже не составляют единого целого» [цит. по: 22, с. 437]. Действительно, в это время ослабели все степные народы, кроме ойратов, использовавших горные долины Алтая, Тянь-Шаня и Тарбагатая, где были и ледниковые и подпочвенные воды.

Но если усыхание захватило и леса и степи, то, значит, увлажнялась Арктика. В самом деле, Ченслер в 1553 г. без труда добрался до устьев Северной Двины. В течение XV—XVII вв. весь Север был освоен русскими поселенцами, селившимися по берегам рек и потому не испытавшими неудобств от заболачивания тундры. Поморы ходили на Шпицберген и Новую Землю, казаки основали Мангазею. Центр тяжести хозяйственной деятельности незаметно, но неуклонно смещался к северу.

Обратный процесс начался во второй четверти XVIII в. Каспийское море снова начало подниматься и к 1804 г. достигло отметки минус 22,3 м. Это означало, что максимум дождей стал выпадать в бассейне Верхней Волги, хотя и не столь интенсивно, как в XIII—XIV вв. Теперь самыми удобными землями сделались степи Северной Украины, Верхнего Дона, Средней Волги. За короткое время они покрылись деревнями и станицами. С начала XIX в. уровень Каспия медленно падает, а льды Арктики постепенно тают. Северный морской путь был освоен тогда, когда высох нынешний залив Комсомольца. Напрашивался сам собой вопрос: как пойдет изменение климата дальше? Но мы не могли дать прогноза. Ведь все изложенное было пока что гипотезой, правда не встречавшей противоречий, но не проверенной до конца. На этом мы закончили наше сообщение.

* * *

Читая доклад в ученом собрании, никогда нельзя быть уверенным в успехе. Самое страшное — если докладчик не сумеет изложить свою идею настолько ясно, чтобы быть полностью понятым. Плохо, когда слушатели скучают и им кажется, что доклад — повторение давно известного. Есть риск показаться парадоксалистом, стремящимся к оригинальности и только ради этого пренебрегающим привычными нормами научного исследования. Наконец, бывает, что аргументация представляется недостаточной и вывод повисает в воздухе.

Поэтому, выступая со своей концепцией, построенной на разнообразном материале, в присутствии ученых разных специальностей, мы могли ждать любых несогласии или сомнений. Вопросов по докладу возникло множество, но, вопреки нашим опасениям, возражений против принципа и методики не было вовсе. Отдельные поправки касались частностей и не затрагивали руководящей идеи. Главное сомнение вызвала наша гипотеза о слишком поздней дате трансгрессии Каспия. Обычно ее датировали послеледниковым периодом или, переводя на язык археологии, эпохой верхнего палеолита. Этот тезис в самом деле требовал дополнительных доказательств, но на успехе доклада наличие нерешенных проблем не отразилось. Нас похвалили уже за то, что мы их поставили.

Доклад был рекомендован к печати, продолжение работ в этой области было одобрено.

Хазаро-каспийская проблема получила права гражданства.

Планы, гипотезы и мечты

Перед началом полевых работ полагается их обосновать. Я выдвинул три вопроса. Первый — раскопки хазарского могильника на бугре Степана Разина. Тут доказывать и убеждать не пришлось; все понимали, что в случае успеха будет открыта новая археологическая культура, важность которой для истории несомненна. Второй вопрос — изменение уровня Каспия за исторический период, казалось, выходил за пределы археологии, но гипотеза о влиянии изменения природных условий на древние народы, в частности на хазар, представилась плодотворной, и я получил разрешение заниматься ею попутно, тем более что эта тема не требовала дополнительных расходов. Если начальник экспедиции хочет в свободное время что-нибудь записать в дневник, то благо ему и науке.

Но я хотел большего! Геологами установлено, что на берегах Каспийского моря есть ряд так называемых «береговых террас» — площадок, выбитых прибоем. Эти террасы показывают древние стояния уровня моря, причем часть их ныне покрыта водой. Так, самая низкая терраса находится на абсолютной отметке минус 36 м, вторая — минус 32—33 м и современная — минус 28 м. Более высокие меня пока не интересовали. Я поставил третий вопрос, решил установить дату стояния Каспия на этих отметках и изобрел следующий метод.

Город Дербент защищен с севера огромной стеной. Западный конец этой стены уходит в труднодоступные Кавказские горы, а восточный спускается в море. Ныне восточный конец разрушен, но в тихую погоду сквозь прозрачную воду видны плиты крепостной стены.

Самое ценное было то, что дата постройки известна точно. Стена была сооружена по приказанию персидского шаха Хосроя Ануширвана в 562—571 гг. Северокавказские кочевники легко проходили в Закавказье по долине между склонами Кавказского хребта и берегом Каспийского моря и грабили оседлое население северо-западной окраины Персидского царства. Для их отражения приходилось содержать большое войско, что было дорого и не всегда давало хорошие результаты, потому что быстрые степняки часто успевали уйти с добычей от тяжеловооруженной персидской конницы. По этим причинам персидский царь решил перегородить долину стеной, неприступной для степных всадников, не умевших брать крепости. Действительно, после того как стена длиной 40 км была сооружена и при ней построена крепость для гарнизона, нападения мелких отрядов кочевников прекратились, а крупные войны и в то время возникали нечасто².

Но меня заинтересовал именно подводный конец Дербентской стены, описанный только тремя арабскими географами X в.: Абуль Фараджем Кудамой, посетившим Дербент в 948 г., Истахри, описание которого датируется 930 г., и Масуди, автором книги «Золотые луга», самого капитального географического сочинения X в. Пребывание Масуди в Дербенте приурочивается к 943—947 гг., и, таким образом, мы имеем три примерно одновременных описания.

Как обычно бывает, сведения источников противоречат друг другу. Кудама пишет, что Ануширван построил мол из каменных глыб и свинца³, а на нем продолжил стену, которая вдавалась в море на три арабских мили, т. е. около 5 км [45].

Масуди определяет длину морского отрезка стены только в одну милю и технику постройки описывает иначе. По его словам, камнями загружались бурдюки и опускались на дно, после чего водолазы прорезали бурдюки ножами и извлекали обратно, чтобы снова пустить в дело. При этом совершенно непонятно, как можно было употребить разрезанный бурдюк и для чего было загружать его камнями, когда проще было опустить камень на место [78, 79].

Истахри пишет, что «между морем и рейдом выстроены две стены параллельно морю; проход между ними тесен и узок, и вход в порт сделан извилистым. При входе в порт протянута цепь, так что судно не может войти в порт и выйти из него без разрешения» [77]. Что это за стены? На плане Дербента показаны две стены, ограничивающие древний город с севера и с юга. Но они идут перпендикулярно к морю и отстоят одна от другой почти на полкилометра.

Короче говоря, все описания настолько неудовлетворительны, что базировать на них какие-либо соображения нельзя. Надо было исследовать стену самому и определить, какие глубины были вокруг нее в момент ее сооружения. Я уповал на то, что мне это удастся, и просил М.И. Артамонова выделить дополнительную сумму на подводную археологию. А для работы на раскопе он прикомандировал к экспедиции кандидата исторических наук 3. А. Львову.

Так была организована экспедиция, от которой можно было ждать либо огромного успеха, либо столь же огромного провала. Но о том, что произошло в Дербенте и дельте Волги, будет рассказано далее, не в хронологическом порядке, а в отдельных главах.

Примечания

1. Доктора географических наук А.В. Шнитникова, доктора физических наук Н.А. Козырева, доктора исторических наук А.П. Окладникова, доктора биологических наук М.И. Прохорова, директора Главной геофизической обсерватории М.И. Будыко, директора Географо-экономического института при Университете А.И. Зубкова и много кандидатов и некандидатов разных специальностей. Председательствовал С.И. Руденко, под руководством которого в 1948 г. я имел честь раскопать третий пазырыкский курган.

2. Лучшее описание древностей Дербента см.: 5, с. 121—143.

3. Имелись в виду свинцовые скрепы облицовочных плит [45].