Неолитическая эпоха — время формирования археологических культур и выделения языковых семей

Возникновение производящего хозяйства, как в предшествующую эпоху начало самого человечества, связано преимущественно с регионом Ближнего Востока. Именно в этой части Старого Света берет начало процесс, получивший название неолитической революции. Термин этот был введен английским археологом Гордоном Чайлдом и обозначал переход к земледелию и скотоводству как ведущим видам хозяйственной деятельности, сопровождающийся значительными изменениями в материальной культуре, которые ознаменовали начало эпохи неолита (в частности, появлением керамики и шлифованных каменных орудий). Однако в силу различия природных условий скорость перехода от присваивающего хозяйства к производящему была в разных регионах различной, и, строго говоря, период неолита далеко не повсеместно характеризуется наличием производящего хозяйства. Например, хорошо известен так называемый пережиточный неолит лесной полосы Европейской части России, связанный почти целиком с такими формами хозяйственной деятельности, как охота и рыболовство, и просуществовавший до II тыс. до н. э., т. е. до времени, когда на юге уже не только полностью преобладала производящая экономика, но сложились и развитые формы государственности. Однако даже в этом присваивающем хозяйстве, а тем более в обществах, основанных на земледелии и скотоводстве, в эту эпоху отчетливо прослеживаются определенные формы хозяйственной специализации. Одновременно резко возрастает численность населения. Это, с одной стороны, способствовало консолидации обитателей смежных территорий и их известному обособлению от остального мира ввиду своей хозяйственной «самодостаточности», а с другой, естественно, обеспечивало необходимость обмена продуктами специализированной деятельности.

Реконструкции людей эпохи неолита, выполненные М.М. Герасимовым (1, 2) и Г.В. Лебединской (3,4). Север Восточной Европы (Неолит Северной Евразии. М., 1996. С. 231)

Археологическая карта Старого Света неолитической эпохи существенно отличается от подобных карт предшествующего времени, поскольку в материальной культуре отчетливо прослеживается территориальная дифференциация, связанная с формированием локальных археологических культур. Правда, именно здесь отчетливо проявляется определенная методическая субъективность процедуры выделения этих культур. Так, автор одного из первых в отечественной науке опытов воссоздания этноисторических процессов в неолитическую эпоху по археологическим данным А.Я. Брюсов, изучая неолитические племена Центра и Севера Европейской России, выделил целый ряд локальных культур, но при этом четко продемонстрировал их тесную связь между собой, к примеру, передвижения групп носителей той или иной культуры и т. д. [Брюсов 1952]. Несколько позже А.А. Формозов, исследуя тот же материал, сосредоточил внимание не столько на этих небольших по ареалу культурах, «принадлежавших, вероятно, отдельным древним племенам», сколько на их определенном культурном единообразии, родстве, с одной стороны, и на отличиях всей занятой ими, довольно значительной по территории, культурной области от других подобных ей смежных областей [Формозов 1959, 98].

Неолитические орудия и ямочно-гребенчатая керамика волосовской культуры (Авдусин Д.А. Археология СССР. М., 1967. С. 62—63)

На страницах данной книги не имеет смысла описывать множество археологических культур эпохи неолита и ранней бронзы (начиная в основном с VI и до II тыс. до н. э.), выделенных на территории России [см. обобщающие работы: Неолит Северной Евразии; Эпоха бронзы], особенно ее Европейской части. Для нас существенно, что время этой культурной дифференциации в основном совпадает с эпохой распада древних языковых макросемей и формирования тех семей языков, принадлежность к которым составляет основу языковой классификации и современных народов России. Нас не должно смущать то обстоятельство, что и современные ареалы народов — носителей языков, образовавшихся в процессе распада ностратической и синокавказской макросемей, и предполагаемые прародины этих языков географически достаточно удалены и друг от друга, и от тех территорий, где, как говорилось выше, сформировались эти макросемьи. Ведь реконструируемый словарный состав праязыка фиксирует реалии (как культурные, так и географические), существовавшие в праязыке на момент его распада, который могут отделять от предыдущей реконструируемой стадии языкового развития несколько тысячелетий. За это время носители языка могли мигрировать на очень далекие расстояния, хотя в процессе распространения языков преувеличивать роль именно миграций не стоит. По словам И.М. Дьяконова [1984, 17], «население сдвигается с места своего первоначального обитания гораздо меньше, чем языки, восходящие к праязыку первоначальной территории», что видно и по антропологическому облику носителей родственных языков: достаточно сравнить говорящих на языках одной индоевропейской семьи скандинавов и сингалов Шри-Ланки или тюркоязычных тувинцев Центральной Азии и балкарцев Кавказа. Так или иначе, носителей праязыков, восходящих к ностратической макросемье, мы застаем в самых разных географических зонах. К сожалению, данные историко-лингвистических реконструкций для этого периода далеко не всегда удается однозначно и аргументированно наложить на археологическую карту.