Парные протомы

Амулеты, которые получили название «двуглавые коньки», на самом деле представляют собой парные протомы верблюдов или птиц (рис. 7, 1—9). Некоторые экземпляры имеют зооморфные завершения, но вид животного неопределим, и назвать его «коньком» можно весьма условно. Вероятность существования данного типа амулета с конскими головками есть. В Дмитриевском могильнике на штампованной бляшке от конского оголовья изображена близкая композиция из обращенных в разные стороны несомненно конских головок (Плетнева С.А., 1989, рис. 40). Правда, здесь отсутствует стержень в центре, а две волюты внизу делают композицию скорее четырехчастной, а не трехчастной (рис. 7, 10), и, кроме того, происхождение вещи определяется С.А. Плетневой как византийское, но факт использования салтовцами подобного украшения нельзя оставить без внимания.

Фиксируется инфильтрация в салтовскую среду коньковых привесок финно-угорских типов. Две найдены в аланских катакомбах Маяцкого селища и, по определению Л.А. Голубевой, являются импортом из бассейна Оки (Голубева Л.А., 1984, с. 136—141).

Рис. 7. Парные протомы, лунницы, птицы.

1, 11 — Маяки, случайные находки; 2—5, 10, 12, 14 — Дмитриевский м-к; 6, 15, 16 — Верхнее Салтово, м-к; 7 — пос. Чистяково (г. Торез), шахта 19; 8 — Крымский м-к; 9 — Казазово II, м-к; 13 — Маяцкое селище, постройка 18; 17, 21 — Мартыновка; 18 — Лучистое, м-к; 19 — Суук-Су, м-к; 20 — Пузинское, р. Оскол, случайная находка А.Г. Николаенко; 22 — Старое Салтово, м-к; 23 — Клин-Яр III, м-к, дромос 8, г. Кисловодск; 24 — Саркел; 25 — Керчь; 26 — Верхнее Салтово, м-к.

Рис. 8. Могильник Сухая Гомольша (по В.К. Михееву, 1982).

1—3 — погребение 167; 4 — погребение 185.

Коньковые привески, но уже иного типа происходят из трупосожжений могильника Сухая Гомольша (рис. 8, 1, 2), относящегося к особой группе салтовских древностей. Об этносе этой группы существуют разные мнения: С.А. Плетнева и А.В. Дмитриев аналогичные подвески из Дюрсо относят за счет тюркского компонента. В.К. Михеев на основании находок двуконьковых привесок того же типа в бассейне Нижней Камы, на р. Белой и в верховьях р. Урал (рис. 9, 2, 8—10) относит их к угорскому (древневенгерскому) населению, перекочевавшему в восточноевропейские степи (Михеев В.К., 1982, с. 156—167). В.К. Михеев отмечает две находки аналогичных сухого-молынанским привесок в Верхне-Салтовском могильнике. Одна хранится среди депаспортизированных материалов дореволюционных раскопок в Харьковском историческом музее, другая происходит из неопубликованных раскопок Д.Т. Березовца и найдена при погребенном в катакомбе (там же, с. 163). По мнению М.В. Любичева (1994, с. 94), кроме наличия «какого-то неизвестного нам этноса, помимо хазар и болгар» появление в Северо-Западной Хазарии комплексов типа Сухой Гомольши, дающих трупосожжения с салтовским инвентарем, может отражать «вживание оставшегося Пеньковского населения в салтовскую среду». Эта проблема выходит за рамки темы нашего исследования (сравни: Пьянков А.В., Тарабанов В.А., 1998).

Рис. 9. Двуконьковые и колесовидные подвески Волго-Камья (по Е.П. Казакову, 1992, Н.А. Мажитову, 1977, Л.А. Голубевой, 1966).

1—11 Малиновское селище; 2, 3 — Больше-Тиганский м-к, погр. 2; 4—6 — Танкеевский м-к, погр. 953; 7 — из фондов Государственного музея Татарстана; 8, 10 — Стерлитамакский м-к; 9 — Бродовский м-к.

На Северном Кавказе тип амулета с парными протомами не фиксируется, и связывать его с аланским компонентом, вероятно, не следует. Бронзовые подвески, датируемые IX—X вв., сходной с салтовскими конструкции найдены в Дунайской и Волжской Болгариях (Казаков Е.П., 1992, рис. 98, 5; Мавродинов Н., 1959, с. 226, 227; Станилов Ст., 1984, с. 103—109). Находки в Крыму и Подонье более ранних, чем салтовские материалы, двупластинчатых фибул с изображениями «Великой Богини» с протомами животных (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, рис. 101, 2; Николаенко А.Г., 1981, с. 4; Приходнюк О.М. и др., 1991, с. 72—96) наводят на мысль, что, как и амулеты с соколиными головками, салтовские «двуглавые коньки» имеют своим прообразом фибулы VI—VII вв., которые в VIII—IX вв. распадаются на два типа декоративных привесок: миниатюрные серебряные двупластинчатые и бронзовые с парными протомами и центральной фигурой, превращенной в верхней части в петлю для подвешивания, что, как мы видели, происходило и с одной из птичьих головок птицеморфных привесок.

Идея происхождения двуконьковых привесок, но не салтовских, а верхнекамских, от приднепровских антропозооморфных фибул, выдвинутая Т. Арне еще в 30-х гг., получила развитие. В одной из своих работ Р.Л. Розенфельдт на основании более широкого материала высказывается в пользу того, что двуконьковые подвески Прикамья генетически восходят к зооморфным фибулам, распространенным на обширной части территории лесостепи от среднего течения Днепра до нижнего течения Оки (Розенфельдт Р.Л., 1972, с. 353—355). Л.А. Голубева, напротив, посчитала, что сюжет равным образом и коньковых привесок, и антропоморфных фибул «развивается в Прикамье самостоятельно, отражая древние местные культы, в которых антропоморфное божество и кони играли важную роль» (Голубева Л.А., 1966, с. 96).

Двуглавые зооантропоморфные фибулы типа Мартыновки, Суук-Су, мог. 131, Пастырского городища, Пузинское, Лучистое (рис. 7, 17—20) известны только в Поднепровье и в Крыму и, по заключению А.И. Айбабина, были в употреблении как у славян, так и у кутригуров и сармато-алано-болгар (Айбабин А.И., 1990, с. 25, 26).

Семантика двупластинчатых антропозооморфных фибул подробно рассмотрена Б.А. Рыбаковым в монографии «Язычество Древней Руси» (1987, с. 200—204). Он отмечает две разновидности сложнокомпозиционных фибул. Обе они связаны с конкретно-ритуальной функцией этих неординарных предметов, оформлявшихся, по мнению исследователя, в соответствии с различными сакральными целями.

Для молений о дожде использовались в ритуале фибулы с центральной фигурой мужского божества Даждьбога на верхнем щитке и фигурами водоплавающих птиц. Фибулы для празднования весеннего сева или летнего солнцестояния украшал образ женского божества (Мокошь) с конями по обеим сторонам. Нижний щиток посвящался нижнему миру в совокупности с земным ярусом, и, сразу отмечу, его отпадение при образовании салтовских амулетов при такой трактовке было бы вполне закономерно. Птицы на верхнем щитке сопоставлены с лебедями, птицами Аполлона, подчеркивающими небесную сущность центральной фигуры, посылающей на землю дожди и солнечный свет. Более простые и уже не связанные с ритуалом пальчатые фибулы сохраняют в некоторых случаях обращенные к среднему, утратившему антропоморфные черты, выступу птичьи протомы.

Двупластинчатые фибулы, судя по реконструкциям, в случае находок их в погребениях непотревоженными, обращены длинной пластиной вверх (Гавритухин И.О., Обломский А.М., 1996, рис. 57, 58). Если антропозооморфные фибулы носили подобно пальчатым такие элементы, как головы птиц на фибулах из Мартыновки или Лучистого (рис. 7, 17, 18) приобретают вполне естественное положение клювом вниз, но при этом голова антропоморфного персонажа оказывается перевернутой. Композиция, видимо, осталась непонятой ремесленниками, изготовлявшими реплики на фибулы, предположительно гепидского происхождения. Перевернутая голова антропоморфного персонажа преобразуется в бесформенный отросток или же происходит переворачивание сопровождающих протом. Так, на коротком щитке фибулы из Суук-Су (рис. 7, 19) птичьи протомы явно не поняты, и у одной из них вместо клюва отчетливо переданы два уха. Еще более провинциальная, по всей видимости, реплика, найденная в с. Пузинское, Приосколье, сохраняя голову антропоморфного божества, полностью преобразует протомы в опущенные конские головки, точно повторяющие вместе с центральной фигурой схему двуконьковых подвесок из Сухой Гомольши (рис. 7, 20). В этом отношении характерно восприятие нашим современником С.А. Яценко птичьих протом фибулы Мартыновского клада (рис. 7, 17), как предположительно копытных.

Салтовские амулеты видимо, следуя за общими канонами, выработанными в алано-болгарской среде, стремятся подчеркнуть лебединый изгиб шеи животных и птиц: изгиб начинается уже не от плечей антропоморфного персонажа, а в нижней части подвески. Эта черта обусловлена и характером персонажей: водоплавающая птица и верблюд. Но нельзя не отметить, что избранная салтовскими ремесленниками схема напоминает известный вариант изображения «змееногой богини».

Учитывая широту распространения сюжета парных протом, следует обращать внимание более на детали, потерявшие свою первоначальную функцию, чем на общую конструкцию трехчастной композиции. Отмечу две рудиментарные черты салтовских амулетов, которые роднят их с двупластинчатыми фибулами времени Приазовской Болгарии сильнее, чем с плетеными шумящими привесками волго-уральских финно-угров. У некоторых экземпляров амулетов отмечается овальный выступ внизу, между основаниями шей протом, который соответствует голове антропоморфной фигуры (Артамонов М.И., 1962, с. 298; Плетнева С.А., 1989, рис. 48; Савченко Е.И., 1986, рис. 8); (рис. 7, 4—9). На одном из амулетов Дмитриевского могильника на головках изображено по три точки, что абсолютно абсурдно по отношению к трактовке головки с длинной центральной линией клюва (рис. 7, 2). Но точно такое же расположение точек, вполне ясно передающих глаза повернутых в профиль головок павлинов и пятна на перьевых венчиках, украшающих головки, присутствует в оформлении фибулы Мартыновского клада (рис. 7, 17). В-образная изогнутость шеек протом с выступом на месте их соединения и то доминирующее положение, которое занимает центральный стержень с петлей, роднят данный тип амулета, прежде всего с двупластинчатыми антропозооморфными фибулами, носимыми «головой ящера» (по трактовке Б.А. Рыбакова) вверх.

Неоспоримым свидетельством знакомства населения, оставившего салтово-маяцкую культуру, с антропозооморфными фибулами является находка в Старо-Салтовском могильнике (рис. 7, 22). Антропозооморфная фибула происходит из катакомбного погребения с типично салтовским инвентарем, среди которого, как отмечает опубликовавший фибулу М.В. Любичев, выглядит архаизмом, так как принадлежит к пеньковскому кругу древностей и по времени своего бытования не выходит за рамки VII в. (Любичев М.В., 1994, с. 96, рис. 1, б). Орнитоморфный облик протом на данной отливке почти неузнаваем¹ и вполне может быть осмыслен как опущенные вниз звериные морды с прижатыми острыми ушами. Характерно и то, что верхняя часть треугольной пластины, где должна находиться голова «ящера», отсутствует. Не исключено, что ее могли преднамеренно обломать как не соответствующую задаче оберега. У фибулы из с. Пузинское треугольная половина фибулы тоже отсутствует.

Независимо от того, как будет в дальнейшем решен вопрос о генезисе амулетов с парными протомами, фактом остается то, что трехчленная композиция была приспособлена к местным верованиям и вместо конских головок или птиц с павлиньим венчиком в ней присутствуют вполне реалистично переданные горбоносые верблюжьи морды с круглыми маленькими ушами и протомы водоплавающих птиц.

Схема антропоморфного божества с предстоящими, повернутыми в направлении к центральной фигуре, наравне со схемой, избранной для амулетов, где протомы обращены к периферии, была известна в салтово-маяцкой культуре.

В Сухой Гомольше на металлической вставке перстня из погребения, в котором, кстати, найдена и пара двуконьковых привесок, изображена композиция, центральная фигура которой, насколько можно судить по публикации, представляет собой антропоморфное божество с воздетыми руками и двух повернутых к нему животных (рис. 8, 5). Автор раскопок трактует ее как изображение двух оленей или козлов, стоящих по обе стороны древа жизни (Михеев В.К., 1982, с. 158, рис. 5, 19).

Антропоморфное божество с двумя хищными птицами, обращенными головами к центру, известно на поясной бляшке Верхне-Салтовского могильника (Плетнева С.А., 1967, рис. 40, 9).

Птицы по бокам божества на бляшке из Верхнего Салтова — хищные, а на амулетах — водоплавающие. В индоиранской мифологии, а сопоставление с ее образами вполне уместно, поскольку амулеты происходят в основном из катакомб аланского типа, — образы хищной и водоплавающей птицы стабильно противопоставлены. Водоплавающая птица являлась символом власти над земным миром, тогда как хищная птица неизменно ассоциировалась с высшим миром (Раевский Д.С., 1972, с. 68). В графическом искусстве тема водоплавающей птицы не прослеживается. К хищной относится несколько достаточно уверенно идентифицируемых изображений (Флёрова В.Е., 1997. Табл. II, 38; табл. X, 1, 2, 4, 6; табл. XI, 6, 7). Есть рисунок с хищной птицей на серолощеном кувшине (Михеев В.К., 1985, рис. 18, 10). На щитках перстней также встречаются изображения птиц (Плетнева С.А., 1989, рис. 61), но видовая характеристика возможна только для одного — это дрофа или стрепет, типичная степная птица (Кириков С.В., 1983).

Несмотря на то что кости верблюда довольно редко находят в Восточной Европе (Кропоткин В.В., 1978, с. 116), это животное в Хазарии не являлось экзотикой. Ибн Асам ал-Куфи, оставивший описание выдачи замуж за арабского правителя Армении Язида хазарской царевны, в числе присланных с ней даров называет 10 тысяч хазарских верблюдов мелкой породы и 1 тысячу тюркских верблюдов бактрийского типа — двугорбых (Артамонов М.И., 1962, с. 241).

Рис. 10. Изображения верблюда.

1 — Маяки, случайная находка; 2 — Маяцкая крепость, рисунок на блоке крепостной стены; 3 — Подгоровский м-к, гравировка на костяном реликварии.

Ведомый В поводу верблюд встречен дважды в салтовской графике на камне Маяцкого городища и на костяном изделии из Подгоровского могильника (рис. 10).

Сюжет с человеком, ведущим в поводу верблюда, известен в иконографии Средней Азии уже со II тысячелетия до н. э. Образ верблюда связывают с сакральной символикой Восточного Ирана, относя его к божеству победы Веретрагне (Литвинский Б.А., Пичикян И Р., 1992, с. 102, 110). С ним же соотносятся образы белого коня, кабана, быка, барана, козла и хищной птицы Варган (Брагинский И.С., 1987, с. 233). Но почему верблюда замещают протомы именно водоплавающих птиц?

Тема птицы — спутника фольклорного или мифологического персонажа популярна. Этот образ мы находим равно и в тюркских эпосах (Жирмунский В.М., 1974, с. 58, 98), и в Нартах. С.А. Яценко указывает на двух птиц-спутников как на характерный признак аланского божества Уастырджи (Яценко С.А., 1992). В адыгском эпосе (касожском) птица-спутник сопровождает героя: «Его нарта (Шабатнуко. В.Ф.) прирученный орел парил над ним» (Нарты, 1974, с. 236).

Птица, парящая над побеждающим героем выгравирована на реликварии из Славянского музея (Нахапетян В.Е., 1994, рис. 5) и в сцене боя на камне из Преслава (Овчаров Дм., 1982, обр. 23). Но во всех случаях это образ охотничьей, хищной птицы. В Персии фиксируется переход образа утки в образ быка (Раевский Д.С., 1972, с. 63).

Ни территориальных, ни половозрастных различий, определяющих выбор персонажа протом амулетов, пока не прослеживается.

По аналогии с совокупностью памятников древнего искусства Восточной и Южной Европы, собранных и классифицированных в работе Н. Чаусидиса «Мифологические образы южных славян», амулет с парными протомами можно отнести к трем семантическим группам. Первая раскрывает динамическое состояние космических сил, передаваемое в образе солнечного божества, едущего в ладье с протомами животных на носу и корме по небесному своду (Чаусидис Н., 1994, табл. LXV, 9, LXXVI, 2—4). Вариант мифологемы — вознесение божества двумя птицами или зооморфными персонажами. Вторая — это образ змееногой богини, когда антропоморфное божество в позе роженицы изображено по пояс в человеческом облике, а обе ноги загнуты примерно по той же схеме, что и концы ладьи, и заканчиваются протомами зооморфных персонажей (Чаусидис Н., 1994, табл. XXXIII, Д, Г, с. 301). Третья — так называемая горизонтальная схема мироздания во фронтальной проекции — антропоморфный персонаж, древо или столб с двумя «прибогами» (очень подробно об этом — Голан А., 1993, с. 159—164). Варианты «священной триады» многочисленны. И наименее вероятная, пожалуй, схема — это солярный знак, помещенный над рогами повернутой в фас головы быка, хотя в некоторых случаях абрис ее очень близок облику амулетов с парными протомами (Голан А., 1993, рис. 72, 73, 340—369).

Примечания

1. Вещи, найденные с фибулой в катакомбе № 21/1989 Старо-Салтовского могильника, М.В. Любичев не публикует. В связи с иной проблемой — ранняя хронология салтово-маяцкой культуры — возникает вопрос: не является ли эта катакомба одной из ранних на могильнике? Искаженная реплика фибулы могла появиться и в начале VIII в.