Разделы

Рекомендуем

• визовый центр

Счетчики




Яндекс.Метрика


Глава шестая

рассказывающая о том, как печенеги осадили Киев, Святослав возвратился на Русь и что из всего этого вышло

«Повесть временных лет» сообщает, что, пока Святослав воевал в Болгарии, на Русскую землю напали печенеги. Ольга с внуками (названными в тексте поименно: Ярополк, Олег и Владимир) «заперлась» в Киеве. «И осадили печенеги город силой великой — было их бесчисленное множество вокруг города. И нельзя было ни выйти из города, ни вести послать. И изнемогли люди от голода и жажды...»

Печенеги — кочевники, занимавшие земли к югу от Руси, между реками Прут и Дон, — уже неоднократно упоминались на страницах этой книги. Они делились на две ветви — западную и восточную, не связанные между собой союзом и в результате смешения с местным населением всё более и более расходившиеся в этническом отношении. По сообщениям восточных авторов, общая протяженность страны печенегов составляла 30 дней пути в длину и ширину1. Печенеги были зажиточны — у них имелось много скота, печенежская знать тянулась к показной роскоши — золотым и серебряным сосудам, дорогому оружию. Печенеги-воины отличались богатой экипировкой — серебряными поясами и дорогими знаменами. Звуки труб, сделанных в форме бычьих голов, в которые они трубили во время сражений, невозможно было ни с чем спутать. Печенеги были весьма многочисленны. Они делились на восемь племенных групп, возглавляемых князьями, которых Константин Багрянородный назвал «великими архонтами». Умирая, «великие архонты» «не имели права передавать достоинство детям или своим братьям; довольно было для владеющих им и того, что они правили в течение жизни. После же их смерти должно было избирать или их двоюродного брата, или сыновей двоюродных братьев, чтобы достоинство не оставалось постоянно в одной ветви рода, но чтобы честь наследовали и получали также и родичи по боковой ветви. Из постороннего же рода никто не вторгается и не становится архонтом». Эти восемь больших групп кочевников делились на 40 частей (родов?), которыми управляли князьки «более низкого разряда»2. Каждое печенежское племя было вполне самостоятельно, а все их большие и малые князья являлись не более чем военными предводителями, сильно зависевшими от настроения совета старейшин и простых воинов, собравшихся на сходку3.

Печенеги сильно омрачали жизнь русам, нападая на их земли, впрочем, как и на земли других своих соседей. От страны русов их отделял всего один день пути. Ни один русский караван не мог спокойно пройти по Днепру и вдоль побережья Черного моря без риска быть атакованным кочевниками. Соседи печенегов не оставались в долгу, стараясь отплатить им ответными походами.

Мы не знаем, какая группа (или группы) печенегов осадила город в отсутствие Святослава. Мало у нас сведений и о самой осаде, да и, собственно, о Киеве этого времени. Как были укреплены несколько поселений, разбросанных по киевским горам, определить непросто. Поселение на Старокиевской горе, где археологи обнаружили руины каменного терема, вероятно, принадлежавшего Ольге, и огромный могильник, было защищено крутыми склонами горы и обрывами. Многочисленные овраги и небольшие речки, впадающие в Лыбедь и Днепр, также должны были преградить путь нападающим. С южной стороны, где не имелось естественной защиты, были возведены вал и ров. Вероятно, на валу имелись и деревянные стены4. Больше сказать нечего — такова судьба деревянного города, на месте которого жили и продолжают жить люди. Впрочем, из описания осады Киева печенегами не видно, чтобы осаждающие шли на штурм киевских гор; они, судя по всему, предпочитали изматывать киевлян блокадой.

«Мать городов русских» не была оставлена без поддержки извне. Некие «люди той стороны Днепра» собрались в ладьях «и стояли на том берегу. И нельзя было ни тем пробраться в Киев, ни этим из Киева к ним. И стали печалиться люди в городе, и сказали: "Нет ли кого, кто бы смог перебраться на ту сторону и передать им: если не подступите утром к городу — сдадимся печенегам". И сказал один отрок: "Я проберусь". И ответили ему: "Иди". Он же вышел из города, держа уздечку, и побежал через стоянку печенегов, спрашивая их: "Не видел ли кто-нибудь коня?" Ибо знал он по-печенежски, и его принимали за своего. И когда приблизился он к реке, то, скинув одежду, бросился в Днепр и поплыл. Увидев это, печенеги кинулись за ним, стреляли в него, но не смогли ничего с ним сделать. На том берегу заметили это, подплыли к нему в ладье, взяли его в ладью и привезли к дружине. И сказал им отрок: "Если не подойдете завтра к городу, то люди сдадутся печенегам". Воевода же их, по имени Претич, сказал на это: "Пойдем завтра в ладьях и, захватив княгиню и княжичей, умчим на этот берег. Если же не сделаем этого, то погубит нас Святослав". И на следующее утро, близко к рассвету, сели в ладьи и громко затрубили, а люди в городе закричали. Печенегам же показалось, что пришел сам князь, и побежали от города врассыпную. И вышла Ольга с внуками и людьми к ладьям. Печенежский же князь, увидев это, возвратился один и обратился к воеводе Претичу: "Кто это пришел?" А тот ответил ему: "Люди той стороны". Печенежский князь снова спросил: "А ты не князь ли?" Претич же ответил: "Я муж его, пришел с передовым отрядом, а за мною идет войско с самим князем — бесчисленное их множество". Так сказал он, чтобы напугать печенегов. Князь же печенежский сказал Претичу: "Будь мне другом". Тот ответил: "Будет так". И подали они друг другу руки, и дал печенежский князь Претичу коня, саблю и стрелы, а тот дал ему кольчугу, щит и меч. И отступили печенеги от города. И нельзя было вывести коня и напоить: стояли печенеги на Лыбеди. И послали киевляне к Святославу со словами: "Ты, княже, ищешь чужой земли и о ней заботишься, а свою покинул. А нас чуть было не взяли печенеги, и мать твою, и детей твоих. Если не придешь и не защитишь нас, то возьмут нас. Неужели не жаль тебе своей отчины, старой матери, детей своих?" Услышав эти слова, Святослав с дружиной быстро сел на коней и вернулся в Киев; приветствовал мать свою и детей и сожалел об ущербе, нанесенном печенегами. И собрав воинов, прогнал печенегов в поле, и наступил мир».

Так излагает ход событий «Повесть временных лет». Летописный текст противоречив и неясен. Почему после заключения мира между Претичем и печенегами осада не была прекращена? Напротив, отступление печенегов от Киева как будто еще более ухудшило положение горожан. Каким образом киевляне, которые ранее не могли послать весточку Претичу, стоявшему на другом берегу Днепра, умудрились связаться со Святославом, воевавшим в Болгарии? Наконец, куда девался Претич после прихода Святослава? Почему «Повесть временных лет» ничего более не сообщает о нем? Складывается впечатление, что Киев был освобожден как бы два раза — сначала Претичем, а затем Святославом. Возникшее противоречие разрешил А.А. Шахматов, который пришел к выводу, что рассказ летописи об освобождении Киева от печенегов является компиляцией из двух независимых источников, один из которых считал спасителем Киева Претича, а другой — Святослава5. Рассматривая летописный текст в плане его последовательного осложнения вставками, Шахматов считал, что в так называемом «Древнейшем своде» (первой половины XI века) рассказ о Претиче отсутствовал и появился он в «Начальном своде» (конца XI века, оба свода, напомню, предшествовали «Повести временных лет»). Позднее А.Г. Кузьмин отметил, что в данном случае «речь может идти о соединении в летописи двух разных версий, а не о последовательной редакции одного и того же предания»6.

Летописный текст соткан из народных преданий. Отдельный сюжет первоначально составляла и история о молодом киевлянине, который пробрался сквозь печенежский лагерь, чтобы попросить о помощи. Сказания о нем и Претиче искусственно соединены — зачем воеводе был нужен гонец, если его силы уже стояли на берегу Днепра и он знал, что княгиню надо выручать? В духе фольклора и изображение печенегов глупцами, которых Претич разогнал не оружием, а трубными звуками и криком горожан7. И это рассказывалось про печенегов, которые, как известно, сами были большие любители потрубить! В предании подчеркивалось умственное превосходство русских над врагом. Возможно, поэтому подвиг Претича, «обманувшего печенежского князя, и подвиг отрока, хитростью пробравшегося через печенежский лагерь, объединены в одном рассказе»8. Весьма символичны и подарки, которыми обменялись воевода и печенежский князь.

Итак, в летописи отразились две версии спасения Киева от печенегов. Претич в роли спасителя Киева выглядит «убедительнее». Во-первых, потому, что Святослав прискакал в Киев «быстро» и с небольшой дружиной. Он явно не собирался воевать с печенегами, которые, согласно «Повести временных лет», стояли под Киевом «силой великой — было их бесчисленное множество». Во-вторых, даже если бы гонцу и удалось вырваться из осажденного города, его путь в Болгарию, а затем путь Святослава из Болгарии в Киев заняли бы несколько месяцев. Могли ли рассчитывать киевляне, сильно страдавшие от голода и жажды, что помощь успеет подойти вовремя? Любопытно, что Святослав, прибыв на Русь, сначала свободно прошел в Киев, где удостоверился, что мать и дети живы (странно, ведь Ольга с внуками «вышла к ладьям» и, вероятно, была перевезена на другой берег еще во время шума, поднятого людьми Претича?), а затем только собрал воинов и «прогнал печенегов в поле». Получается, что осада с Киева уже была снята до Святослава. Киев явно был спасен до прихода князя, и спасен Претичем9. Кто же такой этот воевода «той стороны Днепра»?

«Повесть временных лет» сообщает, что на вопрос печенежского князя («А ты не князь ли?») Претич ответил: «Я муж его, пришел с передовым отрядом, а за мною идет войско с самим князем — бесчисленное их множество». Из этого диалога, как кажется, можно сделать вывод — Претич выдавал себя за воеводу Святослава или даже был таковым на самом деле. Однако Претич не мог действовать в авангарде войск Святослава, потому что князь, как видно из летописного текста, сам спешил на Русь с малыми силами. Да и по правде говоря, воевода никакого князя не ждал, а все сказанное им печенежскому князю было блефом. При этом Претич стоял на левом берегу Днепра и, следовательно, князь, за воеводу которого он себя выдавал, должен был подойти к Киеву с востока, а Святослав в это время находился на Дунае, о чем печенеги прекрасно знали. Еще раз подчеркну: рассказы об освобождении Киева Претичем и Святославом не только не связаны между собой, но и противоречат друг другу. Когда печенег спросил Претича о князе «той стороны» Днепра, то он имел в виду не Святослава, а какого-то другого князя, находившегося в это время к востоку от Киева. Может быть, некого левобережного владетеля?10

На левом берегу располагался Чернигов — второй по значению город Среднего Поднепровья после Киева. Но имелся ли там князь в середине X века? Предание, как водится, связывает основание города с неким легендарным князем Черным, будто бы воевавшим с древлянами и погибшим в сражении с хазарами. В Чернигове старожилы показывали курган «Черная могила» и курган княжны Черны, считавшиеся, соответственно, могилами князя Черного и его дочери, которая якобы выбросилась из окна своего терема во время осады города древлянским князем, пленившимся ее красой. Вся эта романтическая история вполне могла появиться в результате соединения легенды об основателе города, имя которого, естественно, и должен был носить город, и известного сюжета из времен Батыева нашествия11. Но черниговцы и по сей день не забывают о князе Черном — относительно недавно в городе появилась улица, переименованная в его честь. В советское время она называлась скромнее — Пролетарская.

Предания о князе Черном позволили историкам предположить, что в Чернигове был княжеский стол. Впервые об этом как о серьезном научном построении стало возможным говорить после детального изучения местного кургана «Черная могила», проведенного Б.А. Рыбаковым. Выводы из анализа находок позволили исследователю утверждать, что в Чернигове в X веке имелись свои князья12. Построение Рыбакова встретило поддержку среди специалистов, однако нашлись и противники, считавшие, что в Чернигове тогда княжеского стола не было и городом управляли напрямую из Киева13. Главным аргументом противников гипотезы Рыбакова является уверенность в том, что в середине X века на Руси была всего одна княжеская династия — Рюриковичей. Однако текст договора 944 года позволяет не согласиться с этим. Не выдерживает критики и предположение о том, что в «Черной могиле» покоится какой-то воевода или наместник киевского князя. Анализ сюжетов на оковке ритона из этого кургана показывает, что они отражали представление славян о княжеской власти, а следовательно, предметы из могилы являются княжескими14.

О существовании особого княжеского стола в Чернигове свидетельствует и наличие в городе детинца (крепости), и упоминание Чернигова в договоре 944 года вместе с Киевом, что говорит о их равном статусе, и наконец то, что, согласно «Повести временных лет», до второй четверти XI века в городе еще не правили Рюриковичи. Отметим, что сам Чернигов выделился из нескольких поселений, а вокруг него существовала система вторичных центров, городищ, которые, возможно, были резиденциями знатных русов15.

Но если печенеги действительно опасались появления близ Киева черниговского князя, то почему вместо него возник воевода Претич, который робко топтался со своими людьми на левом берегу Днепра, мечтая лишь о том, чтобы вывезти из города Ольгу с внуками? Куда девался его князь? И где были два десятка прочих русских князей, окружавших Игоря во время отправки посольства к ромеям в 944 году и затем посылавших в Константинополь русскую делегацию во главе с Ольгой? Может быть, все они были вовлечены в движение Святослава в Болгарию? Учитывая количество русов, высадившихся на болгарском берегу летом 968 года, это вполне вероятно. Но почему тогда печенегов так напугал шум, устроенный Претичем? Какую опасность они ожидали с этой стороны, если все русские князья находились на Балканах?16 Что же такое происходило в то время на Востоке, что могло настораживать кочевников, блокировавших Киев?

* * *

Араб Ибн Хаукаль происходил из города Нисибина в северной Месопотамии. Разорившись, он решил поправить свое положение и совершить путешествие (возможно, в качестве агента), надеясь провернуть при этом кое-какие коммерческие делишки. В 943 году путешественник выехал из Багдада и более тридцати лет провел в скитаниях, посетив почти все мусульманские страны от Испании до Индии. Результатом его странствий стал труд, название которого переводят на русский язык то как «Книга путей и государств», то как «Книга путей и стран». При ее написании Ибн Хаукаль, как и большинство арабских авторов, использовал труды предшественников и собственные наблюдения. Он сообщил, что в 358 году хиджры (по мусульманскому летоисчислению, а от Рождества Христова это период с ноября 968-го по ноябрь 969 года) русы разграбили столицу Волжской Болгарии Булгар, напали на буртасов, разорили хазарские города на Волге: «В настоящее же время не осталось ни следа ни из Булгара, ни из Буртаса, ни из Хазара, ибо Русы напали (или истребили) всех их, отняли у них все эти области и присвоили их себе. Те же, которые спаслись от их рук, рассеяны по ближайшим местам, из желания остаться вблизи своих стран и надеясь заключить с ними мир и подчиниться им»17. В другом месте Ибн Хаукаль пишет, что «Булгар есть небольшой город, не имеющий многих владений; известен же он потому, что был гаванью этих государств, но Русы ограбили его, Хазран, Итиль и Самандар в 358 году и отправились тотчас в Рум и Андалус»18. Еще в одном месте своего труда, отметив в очередной раз, что поход русов имел место в 358 году хиджры, он сообщает: «Хазары имеют также город, называемый Самандаром, который находился между ним (Итилем. — А.К.) и Баб-аль-Абвабом (Дербентом. — А.К.). В этом городе было много садов, говорят, что он содержал около 40 тысяч виноградников. Я разведал о нем в Джурджане (Ургенче, столице Хорезма. — А.К.) по свежей памяти о нем. Его населяли мусульмане и другие; они (мусульмане. — А.К.) имели в нем мечети, христиане — церкви и евреи — синагоги. Но Русы напали на все это, разрушили всё, что было по реке Итиль (Волге. — А.К.), принадлежавшее Хазарам, Булгарам и Буртасам, и овладели им. Жители Итиля же убежали на остров Баб-аль-Абваба (остров близ Дербента. — А.К.), а часть их живет на острове Сиа-Ку (полуостров Мангышлак. — А.К.) в страхе»19.

Ибн Хаукаль писал свою книгу около 976—977 годов. «Повесть временных лет», составленная в начале XII века на основе более ранних летописных и нелетописных источников, также сообщает о войне русов с хазарами, но датирует это событие 965 годом и делает главным действующим лицом Святослава, излагая историю похода отлично от арабского географа. Об одном или разных походах говорят источники? Если об одном, то какая датировка более правильная? Если о разных, то кто разгромил владения хазар в Нижнем Поволжье (в Итиле) и на Кавказе (в Самандаре) в 968/69 году? Востоковед второй половины XIX века А.Я. Гаркави, издавший отрывки из сочинения Ибн Хаукаля на русском языке, был убежден, что ученый араб X века описывал какой-то другой поход, отличный от похода Святослава в Подонье и на Тамань. И этот второй поход Гаркави также приписывал Святославу20. Казалось бы, кто кроме этого стремительного князя мог нанести серию ударов по ослабленной соседями Хазарии, ударов, которые имели для хазар роковые последствия? Но в конце 960-х годов Святослав был занят дунайскими болгарами. Летопись пишет, что, узнав о набеге печенегов, князь быстро прискакал в Киев по приглашению горожан (и набег кочевников, и возвращение князя летописец относит к 968 году). Всеми помыслами Святослав оставался на Дунае, туда он и стремился вернуться при первой возможности. В июле 969 года он все еще пребывал в Киеве — умерла Ольга, сын хоронил мать, делал распоряжения, касавшиеся управления Русской землей, и все-таки неудержимо стремился назад — в Болгарию. Об этом мы еще поговорим подробнее чуть позже, пока же отметим, что в момент разгрома хазарского Поволжья князь находился в Киеве и никуда из него, кроме как на Дунай, не рвался. Может быть, его планы изменились? Или же он, оставшись в столице русов, направил против хазар войска? Для разгрома, описанного Ибн Хаукалем, требовались значительные силы и немалое время. Ни того ни другого у Святослава не было. Из летописного рассказа видно, что основная часть русского войска, отплывшего в Болгарию на судах, так и осталась на Балканах21. Небольшая конная дружина — вот те силы, с которыми наш герой появился в Киеве. Болгары, кстати, не почувствовали особых изменений с его уходом на Русь. Осенью 969 года они молили Никифора Фоку о помощи против русов. Если бы князь решил устроить поход на Восток, ему, несомненно, пришлось бы выводить войска из Болгарии. Судя по летописному описанию осады Киева печенегами, на Руси взять силы было неоткуда. Киевляне прямо укоряли Святослава, что он ради «чужой земли» покинул «свою». В этих условиях даже стремительному Святославу вряд ли удалось бы набрать в «своей земле» еще одно войско и направить его на Итиль и Самандар22.

Если считать, что разгром Итиля и Самандара — дело рук Святослава (без сомнения, воевавшего с хазарами), и признать, что в 968/69 году князь совершить этот поход не мог, остается один выход — отнести поход в Поволжье и на Кавказ ко времени, когда Святослав еще не увлекся перспективой закрепления на Дунае, то есть признать, что и русская летопись, и арабский географ говорят об одном и том же походе — походе 965 года на хазар. Но как тогда быть с датировкой похода, имеющейся у Ибн Хаукаля? Нам известно, что в летописных датах часто встречаются неточности. Напомню, что даты были проставлены в уже готовый текст составителем «Повести временных лет». Было известно, что княгиня Ольга умерла 11 июля 969 года, поэтому осаду печенегами Киева и возвращение Святослава домой отнесли к предыдущему, 968 году. Исходя из этого, поход на болгар по летописи начался в 967 году, хотя на самом деле, как видно из византийских источников, в этом году Святослав только встретился с Калокиром, а напал на Болгарию в следующем, 968 году. Так как же можно не доверять современнику событий Ибн Хаукалю и доверять русской летописи?

Ответ на этот вопрос попытался найти еще один крупный востоковед, В.В. Бартольд. Он пришел к выводу, что Ибн Хаукаль вовсе не относил поход русов на хазар к 358 году хиджры, а указание на этот год — результат плохого перевода, выполненного А.Я. Гаркави: «В действительности более тщательное рассмотрение текста Ибн Хаукаля показывает, что его дата (358 г. х.) относится не ко времени разгрома, а к тому времени, когда Ибн Хаукаль, находившийся в Джурджане (Гиркане), узнал о разгроме, и только по небрежности в других местах отнесено им к самому событию»23. Подтверждение летописной датировки и одновременно «небрежности» Ибн Хаукаля можно, как кажется, отыскать в упоминавшихся выше сообщениях арабских авторов Ибн Мискавейха (начало XI века) и Ибн ал-Асира (начало XIII века) о том, что в 354 году хиджры (965 год н. э.) какие-то «турки» напали на Хазарию, что побудило хазар обратиться в Хорезм и в обмен на помощь принять ислам. Может быть, и эти арабские авторы тоже что-то перепутали и назвали «турками» русов или (что кажется более вероятным) их союзников в этом походе — огузов? Получается, Ибн Хаукаль как бы дополняет русскую летопись. Но почему сама «Повесть временных лет» ничего не говорит о разгроме Итиля и Самандара, зато описывает захват сравнительно небольшой Белой Вежи (Саркела)? Отвечая на этот вопрос, можно, конечно, допустить, что летописец не любил описывать дальние походы русов или считал необходимым сообщать о завоевании лишь тех земель, которые позднее вошли в состав Руси. Возможно, он просто не знал о разгроме Хазарии, но помнил об овладении Саркелом. Но почему же Ибн Хаукаль ничего не сообщает о действиях русов на Дону и в Тамани? Получается, это для него было несущественным?24 Такие вот поверхностные и недалекие русские хронисты и арабские авторы...

Уж слишком много вероятного и предположительного в размышлениях исследователей по поводу поставленных здесь вопросов! Нельзя не обратить внимание на то, что писец, переписывавший текст Лаврентьевской летописи (в которую была внесена «Повесть временных лет»), в рассказе о походе Святослава на хазар в 965 году допустил описку, в результате чего получилось: «...город их и Белую Вежу взял»25. Ученые ухватились за это обстоятельство, решив, что речь идет о двух разных городах, а загадочный «город их» — это Итиль, столица Хазарского каганата. Выходило, что информация о походе Святослава на Нижнюю Волгу у составителей «Повести временных лет» все же была?26 Однако в других летописях, содержащих текст «Повести временных лет», союз «и», соединяющий слова «город их» и «Белая Вежа», отсутствует. Речь, еще раз подчеркну, идет только об ошибке переписчика. Правильное чтение: «...город их Белую Вежу взял». Другое дело, что Саркел — Белую Вежу — летописцы приняли за столицу хазар, близ которой, вполне логично, не могла не произойти битва Святослава с «князем» хазар «Каганом». Зная о том, что Белая Вежа была когда-то городом хазар, летописец внес в свое сочинение только предания о захвате русами Подонья. В то же время, имея смутные сведения о том, что и на Волге жили хазары, он указал в качестве направления похода русов не только Оку, где жили вятичи, но и Волгу. Конечно, возможно, что приписка «...и на Волгу» — отзвук информации о походе на Итиль. Но только — «возможно». Почему, зная об этом походе, летописец не посвятил истории разгрома хазар в Поволжье и на Каспии хотя бы одной связной строчки?

Трудности встречает и стремление исследователей объединить в одну большую историю рассказы о походах русов, имеющиеся в «Повести временных лет» и книге Ибн Хаукаля, и отнести весь колоссальный по охваченной территории поход к одному 965 году. Некоторые авторы давали русам Святослава на поход даже не год-полтора, а всего семь-восемь месяцев. В результате получался какой-то бесцельный марафон по территории Восточной Европы и Северного Кавказа. В ходе «реконструкции» похода Святослав отправлялся из Киева, преодолевал землю вятичей, попадал с Оки на Волгу и, после многотрудного и многомесячного похода, обрушивался на Булгар — столицу волжских болгар27. Сам по себе этот поход — уже достижение, но русов, и без того измученных боями и тяжкими переходами, ученые только ставили на стартовые позиции. Но вот забег начинался. Разрушив Булгар, Святослав спускался по Волге к Итилю (по протяженности путь примерно равный расстоянию от нынешней Казани до Астрахани). Он очень спешил, но все равно успевал по дороге разбить буртасов. Где-то близ Итиля русы разгромили войско хазарского кагана, захватили Итиль, опустошили его и вступили в Каспийское море. Некоторое время они плыли на юг, вдоль каспийского побережья нынешнего Дагестана, пока не достигли еще одного богатейшего города Хазарии, Самандара, и громили и его. Штурм и разграбление Итиля и Самандара занимали немного времени: ведь русы не могли здесь задерживаться надолго. Они словно знали, что ограничены во времени, — в 965 году нужно покончить с хазарами, в 966-м — подчинить вятичей, а на 967 год византийские хронисты уже назначили Святославу встречу с Калокиром. Надо было спешить, чтобы хватило времени на подготовку к болгарскому походу. На разгроме Самандара заканчивается описание пути, которое можно было позаимствовать у Ибн Хаукаля. Дальше начинаются летописные материалы. Святослава следовало как-то «затащить» на Дон, поэтому, подчинившись воле ученых, он прекратил столь успешно начатый поход на Каспий, вероятно, сознательно отказавшись от идеи пограбить города, не уступающие Самандару богатством, а вместо этого отправился вдоль Кавказа на запад. Наверное, для того, чтобы еще раз продемонстрировать живучесть и выносливость доверившихся ему участников похода. Здесь, где-то между Кумой и Тереком, а может быть уже и на Кубани, ослабленные предыдущими боями, тяжело нагруженные добычей русы с легкостью победили ясов и касогов. Я говорю — «с легкостью», так как на «тяжелые продолжительные бои» исследователи им времени не оставили — надо спешить. Ну, вот впереди и Таманский полуостров. Захвачены Таматарха-Тмутаракань и Боспор; далее Святослав отправился через Азовское море на север, по Дону, и наконец достиг Саркела. Непонятно, почему князь выбрал к Саркелу такой сложный путь — через Тамань и Азовское море, но иначе не объяснить появление русов на берегу Керченского пролива. В общем, получился еще один рекорд. После взятия Саркела князь степями вернулся в Киев. Наверное, уже была зима, но путь через заснеженные степи не смутил Святослава. Ему в этом походе вообще не мешали погодные условия. Кроме того, зимовать в степи было нельзя (Саркел ведь сгорел), а оставаться в Крыму — тем более. Иначе зачем он тогда ушел оттуда на Саркел? И все это русы проделали в компании с «турками», которые отчего-то согласились участвовать в этом «пробеге»28. Их присутствие даже подгоняло русов — из союзников кочевники легко могли превратиться во врагов и попытаться отобрать у измученных людей Святослава всю добычу. Наверное, добычу небольшую — на приобретение большего исследователи князю не дали времени, да с ней и тяжело было бы поспевать за установленными сроками. К тому же в конце этого похода у русов должны были еще остаться силы на итоговую войну с вятичами29.

Но если даже признать возможность осуществления столь грандиозного похода русов, то он, повторюсь, представляется совершенно бесцельным. Определяя задачи Святослава, поставленные в ходе войны с хазарами, ученые обычно невнятно пишут о стремлении князя «сокрушить Хазарский каганат». Мотивы, которыми руководствовались русы, «сокрушая» хазар, приводятся самые разные. Одним авторам казалось, что Святослава обуяла жажда мщения — дело в том, что за 60 лет до этого, в 912/13 году, 500 русских кораблей, получив разрешение на проход от хазар, разграбили западное и южное побережья Каспийского моря, но на обратной дороге, при попустительстве правительства Хазарии, подверглись нападению хазарских мусульман и христиан, а затем остатки русов были перебиты буртасами и волжскими болгарами30. Но не чересчур ли злопамятным (если не сказать больше!) представляется в этом случае русский князь, особенно если принять в расчет истекшее со времени истребления русов время?! Предполагались и менее благородные цели для Святослава — в частности, обыкновенный грабеж31. Правда, мы уже говорили, что на методичный грабеж русам времени бы все равно не хватило. Надо сказать, что столь примитивную мотивацию навязывали Святославу немногие, но меркантильные соображения разглядели в его действиях большинство ученых. Они писали о стремлении князя «пробиться к торговым путям», «сломить торговую блокаду хазар» и т. д.32 Однако, учитывая скорость, которую историки задали русам, вряд ли Святославу удалось бы закрепиться на торговых путях. Немало исследователей, в соответствии с «Повестью временных лет», выдвигали на первый план желание присоединить к Руси землю вятичей33. Впрочем, меркантильные соображения здесь также не исключались — вятичи теперь платили дань Киеву. Непонятно только, зачем для покорения вятичей надо было опустошать Поволжье и побережье Каспия. Наконец, некоторые авторы писали о стремлении Святослава присоединить к Руси земли в Поволжье и даже, создав здесь базу, начать движение дальше — на Каспий, к Багдаду и т. д.34 Однако как этого можно было достигнуть при такой стремительности продвижения русских отрядов, неясно. Неясно и почему Святослав отказался от своих глобальных планов и в конце концов устремился в Болгарию35.

Составленное на основании данных Ибн Хаукаля и «Повести временных лет» описание похода показывает, что совершить подобное за тот промежуток времени, который на него отвели историки, невозможно. Русы неминуемо должны были или погибнуть, или задержаться на Востоке на несколько лет. Отмечу, что, согласно описанию самого Ибн Хаукаля, русы никуда не спешили: местные жители даже стали искать с ними примирения, думая, что они останутся здесь навсегда. Да русы и не могли двигаться быстро, ведь во время похода они всё же грабили и разоряли поволжские города, а это уменьшает скорость передвижения армии. Думать, что богатства Итиля и Самандара могли оставить русских завоевателей равнодушными, вряд ли правильно. Обычно, овладевая тем или иным городом, русы «осваивали» его, что называется, «без суеты». Например, в 332 году хиджры (943/44 году н. э.), овладев расположенным на реке Куре городом Бердаа и прилегающей к нему местностью, русы совершенно разорили город за шесть месяцев или даже год. Для того чтобы разорить такой крупный центр, как Самандар (бывшую столицу хазар, по размерам превосходившую их новую столицу — Итиль), также требовался значительный промежуток времени. Никуда русы не спешили и во время похода на Каспий в 300 году хиджры (912/13 году н. э.). Они оставались здесь «многие месяцы» и направились восвояси, лишь когда «им надоела эта жизнь»36. Наконец, известно, что сам Святослав, высадившись летом 968 года в Дунайской Болгарии, полтора года не покидал пределов Добруджи и не продвигался далее вглубь владений болгар.

Картина грандиозного похода во главе со Святославом, составленная из информации русской летописи и арабского географа, не складывается. И это несмотря на массу допущений, натяжек и предположений. Рассыплем же эту картину окончательно. Убежденность в том, что речь в источниках идет об одном и том же походе, основывалась на тезисе В.В. Бартольда, что в 358 году хиджры Ибн Хаукаль только узнал о походе русов, а сам поход состоялся раньше. И хотя не все ученые были согласны с этим положением, их аргументы можно было легко опровергнуть тем соображением, что они обращались за подтверждением своих выводов к устаревшему переводу А.Я. Гаркави или, в лучшем случае, к тому же списку труда Ибн Хаукаля, которым пользовался издатель «Сказаний мусульманских писателей»37. Для окончательного решения вопроса необходимо было осуществить новый перевод интересующих нас отрывков с привлечением всех известных списков «Книги путей и государств». Этот труд был проделан в 1970-х годах Т.М. Калининой, которая использовала списки более совершенные в сравнении с тем, которым пользовался А.Я. Гаркави. В ходе работы Т.М. Калинина решительно опровергла выводы В.В. Бартольда и установила, что 358 год хиджры был датой именно нападения русов, а не получения Ибн Хаукалем информации о нем38.

Следует отметить, что в самом тексте Ибн Хаукаля содержатся дополнительные детали, подтверждающие построения Т.М. Калининой. Так, Ибн Хаукаль сообщает, что русы шли по Волге к Каспийскому морю и еще до своего появления у хазар разгромили Булгар. Тот же В.В. Бартольд усомнился в этом известии арабского географа, так как Хазария после разгрома ее русами уже не смогла оправиться, в то время как Волжская Болгария начала играть ведущую роль на волжском торговом пути. По мнению В.В. Бартольда, Булгар вовсе не был разгромлен русами, а Ибн Хаукаль просто слышал «о разгроме русами дунайских болгар, смешал этих болгар с волжскими и свою догадку о том, как русы могли дойти по Волге до хазар, выдал за действительный факт»39. Восточные авторы и в самом деле частенько путали обе Болгарии. Предположение В.В. Бартольда встретило поддержку среди ученых. Наиболее аргументированно эту версию поддержала Т.М. Калинина. Сравнив списки Ибн Хаукаля с книгой другого араба ал-Истахри (первая половина X века), положенной в основу «Книги путей и государств», Т.М. Калинина доказала, что Ибн Хаукаль перенес известия о дунайских болгарах, имеющиеся в труде ал-Истахри, на волжских булгар. Он, видимо, слышал о войне русов на Дунае, «но поскольку он знал лишь Волжскую Булгарию, как соседку русов и хазар, то приписал Балканскую войну Святослава тому разгрому хазарских городов, с которым он непосредственно столкнулся»40. Таким образом, Ибн Хаукаль считал, что разгром Хазарии русами произошел уже после нападения Святослава на Болгарию в 968 году.

Любопытно и сообщение Ибн Хаукаля о том, что после разгрома Хазарии русы отправились в «Рум и Андалус». С «Румом» все относительно ясно: еще А.Я. Гаркави писал, что Ибн Хаукаль имел в виду войну русов с Византией около 970/71 года. Что же касается сообщения о походе русов в «Андалус», то тут исследователи или признавались, что не могут найти этому сообщению объяснение, или, чаще, считали, что в данном случае речь идет о набеге норманнов на Испанию. В 970 году норманны напали на берега Испании, а весной этого года ими был взят и разграблен город Сантьяго-де-Компостела. Летом 971 года в столице арабской мусульманской Испании Кордове было получено известие о появлении поблизости норманнов, и флоту, стоявшему в Альмерии, приказали отправиться в Севилью. Слухи об этих событиях дошли до Ибн Хаукаля, и он связал их с рассказом о разгроме русами Хазарии, перепутав норманнов с русами, подобно тому как еще один арабский географ, ал-Иа’куби (вторая половина IX века), назвал «русью» норвежских викингов, напавших на Севилью в 844 году41. В данном случае для нас имеет значение то, что поход русов в загадочный «Андалус» произошел одновременно с началом русско-византийского конфликта и появлением норманнов в Андалузии.

Итак, разгром русами владений хазар в Поволжье и на Кавказе произошел между нападением Святослава на Дунайскую Болгарию (968 год) и войной русов с Византией (971 год). Датировка Ибн Хаукаля не вызывает сомнений — это 358 год хиджры (ноябрь 968-го — ноябрь 969 года). Еще раз подчеркну: Святослав не мог быть участником этого похода42. Несомненно и то, что разгром русами во главе со Святославом Подонья, их появление на берегу Керченского пролива, встреча нашего князя с Калокиром произошли до похода на дунайских болгар. В этом смысле хронология «Повести временных лет» не вызывает сомнений. Понятно и то, что одного года недостаточно для того, чтобы опустошить Итиль, Самандар, земли ясов и касогов, Саркел и Таматарху. Зато его вполне хватит для того, чтобы или повоевать на Нижней Волге и Каспии, или совершить поход на нижний Дон и Приазовье. В связи с этим мне представляется необходимым вернуться к положению о том, что имели место два похода русов на Восток — в 965 году (описанный в русских летописях) и 968/69 году (описанный Ибн Хаукалем). Эти походы преследовали различные цели и проходили в разных регионах. Но кто были те русы, которые опустошили Нижнее Поволжье и побережье Каспийского моря? Исследователи зачастую видели в них неких норманнов, явившихся то ли из Скандинавии, то ли с какой-то своей базы в Восточной Европе (располагавшейся в Новгороде, Поволжье или Тмутаракани)43. Согласиться с таким предположением вряд ли возможно. Ведь только Киевская Русь располагала к 960-м годам силами для столь сокрушительного удара по городам Поволжья и Кавказа, какой рисует в своих сообщениях Ибн Хаукаль44. Предполагалось также, что русы эти представляли собой отряды, посланные на хазар Святославом, явившимся в Киев после набега печенегов45. Это как будто находит подтверждение в сообщении арабского путешественника второй половины X века ал-Мукаддаси о том, что «войско из Рума (Византии. — А.К.), которое называют русами, напало на них (хазар. — А.К.) и овладело их страной»46. Однако картина беззащитного Киева и увлеченность Святослава балканским проектом делают это предположение маловероятным. Фраза о русах, явившихся из «Рума», скорее означает, что русы напали на хазар после нападения на балканские владения Византии, к которым в момент сбора материалов для книги ал-Мукаддаси (она написана в 980-х годах) относилась и Дунайская Болгария. Из всего вышесказанного следует, что поход 968/69 года совершила сила, независимая от Святослава и Ольги, но явившаяся с территории Киевской Руси. Это могли быть только князья, входившие в союз с центром в Киеве. Часть из них не пошла со Святославом на Дунай, но продолжила начатое им решительное наступление на хазар, ударив по Нижнему Поволжью.

Итак, история отношений русов и хазар в 960-х годах предстает в следующем виде. К середине X века от могущества Хазарского каганата остались одни воспоминания. В результате давления киевских русов было утрачено влияние на земли восточных славян. При поддержке арабов добились независимости волжские болгары. Хазарами были практически утрачены позиции в Восточном Крыму. Тоже самое произошло в горном Дагестане и в восточной части предгорий Кавказа. Сохранившиеся в Подонье, Приазовье, Нижнем Поволжье и на Каспии владения хазар теснили аланы, черные болгары, печенеги, огузы и, разумеется, русы. Наступил момент, когда в истории государства хазар можно было поставить точку. В середине 960-х годов русы, руководимые Святославом, подчинили вятичей, разгромили Саркел, Таматарху и Боспор. Как уже отмечалось, этот поход являлся продолжением прежней политики Киева в отношении восточнославянских племен, уплачивавших дань хазарам. В результате рейда русов по Дону и вдоль побережья Азовского моря каганат утратил все свои западные владения. После этого Святослав увлекся землями на Дунае. Однако Киев оказывал давление на владения хазар и на другом направлении. В знаменитой переписке хазарского царя Иосифа с испанским евреем Хасдаем ибн Шафрутом имеется сообщение о том, что хазары перекрывают устье Волги, не позволяя русам проходить в Каспийское море, чтобы «идти на исмаильтян, и (точно так же) всех врагов (их) на суше приходить к "Воротам" (Дербенту)». Иосиф добавляет о русах: «Я веду с ними упорную войну. Если бы я их оставил (в покое), они уничтожили бы всю страну исмаильтян до Багдада»47. Русско-хазарский военный конфликт в начале 960-х годов, когда было написано письмо, налицо. И вот спустя всего несколько лет после того, как были написаны процитированные строки, русские отряды, направленные из Киева, явились на Нижнее Поволжье и нанесли удар по Итилю и Самандару48. В то время когда одни русы засели в Дунайской Болгарии, а другие — в городах хазар, на Киев и напали печенеги. Именно подхода русских сил с востока, со стороны Хазарии, и испугались кочевники.

Что ж, остается признать, что русские князья во главе с Ольгой во второй половине 960-х годов слишком увлеклись внешними походами. Направив из Среднего Поднепровья одновременно два значительных войска — одно на Дунай, а другое на Волгу, — они оставили Киев беззащитным, чем воспользовались печенеги. В этих условиях на первый план вышла сила, о которой до этого на страницах данной книги не шла речь. Этой силой было киевское вече.

* * *

История возвращения Святослава в Киев достаточно темная. Сюда его пригласили киевляне, то есть городская община Киева, а не союзные князья. Появление князя не было связано с обороной города от печенегов. Киев был спасен левобережным воеводой Претичем еще до прихода из Болгарии небольшой дружины, возглавляемой Святославом. Зачем же тогда киевляне отправили посольство к Святославу? Ситуация кажется еще более запутанной после знакомства с летописным рассказом о том, как, явившись в город, Святослав заявил матери и боярам: «Не любо мне в Киеве быть, хочу жить в Переяславце на Дунае — там середина земли моей, туда стекаются все блага: из Греческой земли золото, паволоки, вина, различные плоды, из Чехии и Венгрии серебро и кони, из Руси же меха и воск, мед и рабы». Ольга уговаривает сына: «Видишь — я больна; куда хочешь уйти от меня? («Ибо уже разболелась она», — добавляет летописец.) Когда похоронишь меня — иди куда хочешь». Почему же, явившись на Русь, Святослав вскоре понимает, что ему «не любо» жить в Киеве? Почему он хочет вернуться в Болгарию, положение в которой очень неустойчиво, так как ее покорение далеко до завершения? Князь так торопится на Балканы, что хочет оставить мать, находящуюся при смерти. Ольга просит сына дождаться ее смерти и похоронить ее. «Повесть временных лет» указывает, что умерла княгиня всего через три дня после этого разговора (согласно Проложному житию Ольги, 11 июля 969 года)49. Но похоронив мать, Святослав сразу же перестает торопиться в Болгарию и весь 970 год проводит в Киеве, распределяя земли между сыновьями. На Балканах он появляется только в 971 году. Последнее противоречие легко разрешимо — летописное сообщение о пребывании Святослава в Киеве также первоначально не знало разбивки на годы. Князь покинул Киев сразу же после смерти матери, и лишь позднейший летописный сводчик разделил сообщение о его визите в Киев между тремя годами50. Однако разрешив одно противоречие, мы только усилили другие. Ведь если мы сокращаем срок пребывания Святослава в Киеве, то еще более непонятными становятся цель его появления там и причина быстрого отъезда.

Учитывая, что Святослава пригласили именно киевляне, и проводя параллель с подобными историями, происходившими в XI—XII веках, мы можем предположить, что киевляне звали его на княжение. В X веке киевский князь зависел не только от воли других князей и дружины, но еще и от мнения «земли», городской общины, которой он управлял. Согласно летописи, во время легендарного похода Олега на Царьград дань с греков получали не только те, кто участвовал в походе, но и крупнейшие города Руси — главнейшие общины, которые, по всей видимости, санкционировали и организовали поход на Византию (Киев, Чернигов и др.). Известно о совещаниях Владимира, сына Святослава, со «старцами градскими» (городскими старейшинами). В городах, наряду с княжеской администрацией, долго сохранялась и десятичная система местного управления, зародившаяся в глубокой древности (в городах во главе десяти дворов стоял «десятский», сто дворов составляли «сотню», возглавляемую «сотским»). Следует вспомнить и о той роли, которую играло в древней Руси вече (народное собрание). Летописцев не удивляло, что народ (вече) пригласил Рюрика, спокойно отнесся к захвату Киева Олегом, вызвал Святослава из Болгарии. Все это кажется книжникам вполне естественным. И в X веке, и позднее, в XI—XII веках, вече было важным элементом политической жизни, с которым должны были считаться князья; само же вече часто не считалось с князьями и их мнением. Неоднократно симпатии городской общины в выборе князя не совпадали с расчетами князей-союзников. Без согласия и одобрения народа, городской общины князь не мог безопасно для себя совершить ни одного значительного шага.

Огромным влиянием пользовались самые знатные и богатые представители общины — бояре и купцы. По своей силе купец IX—X веков мало чем отличался от предводителя бродячей дружины — князя или воеводы. Не случайно, согласно рассказу «Повести временных лет», киевляне приняли за купеческий караван войско Вещего Олега. Купцы вместе с представителями князей участвовали в заключении договора с Византией в 944 году. Несомненно, в середине X века русские купцы зависели от князей. В договоре 944 года сообщается о необходимости предъявления купцами верительных грамот от князей, без которых купцы не только не могли торговать в Константинополе, но и не имели права даже проживать в столице Византии. Однако тут же указывается, что это условие было нововведением, а прежде купцы предъявляли серебряные печати. Неясно, что это были за верительные печати и как они выглядели. Возможно, речь идет о «перстнях-печатях», при помощи которых производился оттиск, своеобразном личном знаке купца. Известно, что, когда русы в Бердаа в 943/44 году грабили местное население, каждый из захватчиков, обобрав мусульманина, «оставлял его и давал ему кусок глины с печатью, которая была ему гарантией от других»51. Вряд ли следует считать, что эти оттиски на глине производились в какой-то княжеской канцелярии и обязательно являлись знаком великого князя Киевского. Скорее всего, это был личный знак руса-воина. Следовательно, подобные печати были распространены в русском обществе, и предъявляемые до середины X века русскими купцами, они могли быть их личным, особым знаком, своеобразной торговой маркой, которая была известна византийским партнерам.

К середине X века ужесточается контроль князей над русами вообще. Из договора 944 года следует, что найм русов на военную службу в империю был поставлен под контроль княжеской власти, и это также было нововведением. Однако положение купцов оставалось высоким. Прибывая с купеческим караваном и проживая вместе с купцами и другими русами в квартале Святого Маманда, послы оказывались под влиянием купцов. Кроме того, явно не весь товар принадлежал князьям. Примерно равное число послов и купцов, заключавших договор 944 года (25 и 26), может свидетельствовать о том, что и те и другие представляли примерно 20 русских поселений. С течением времени представительство купцов во взаимных отношениях Руси и Византии даже усиливается — в 957 году с Ольгой в Константинополь прибыли уже 22 посла и 44 купца.

Русские бояре, купцы и простые русы оказывали серьезное влияние на политическую жизнь в Киеве X века. Вероятно, здесь всегда имелась партия сторонников Святослава. Воспользовавшись осадой города печенегами, вскоре после счастливого спасения они обратились к Святославу с просьбой прибыть в Киев, чтобы управлять им. Но Святослав оставаться в Киеве не пожелал. Его планам и планам его киевских сторонников не суждено было сбыться. Возможно, не все киевляне были готовы принять его в качестве князя, а Ольга все еще контролировала ситуацию в Поднепровье.

Впрочем, это только предположение. Летопись объясняет произошедшее иначе: Святослав прибыл в Киев спасать город от печенегов, но не хотел задерживаться на Руси. И все-таки в обращении к нему матери чувствуется какой-то душевный надрыв. При чтении летописных строк остается ощущение возникшего между ними конфликта. Святославу не сидится в Киеве, он рвется в Переяславец на Дунае. Второй раз «Повесть временных лет» сообщает о пристрастиях князя, вкладывая в его уста прямую речь: «Не любо мне в Киеве быть...» Ранее Святослав уже высказывался о своем отношении к крещению. Теперь речь идет не о выборе веры, а о выборе места жительства. Что же это за пленительный Переяславец на Дунае, куда он рвется из Киева?

Летописец сообщает, что еще во время своего первого появления в Болгарии Святослав «сел княжить» в этом городе, «беря дань с греков». Речь идет о городке, известном в средневековых источниках под названием Малый Преслав. Он располагался в районе дельты Дуная на правом берегу самого южного его рукава, недалеко от впадения в Черное море. Это была весьма заболоченная местность, от Переяславца до Доростола (самого крупного города Добруджи) было четыре дня пути. Ныне это окрестности села Нуфэру в Румынии, в восьми—десяти километрах к юго-востоку от города Тулчи. Любопытно, что до начала XX века село носило название Прислава, а затем было переименовано. Когда-то на этом месте находилось античное поселение, но во времена болгар от него даже и воспоминания не осталось. А в первой половине X века здесь возник Переяславец — речной порт и торговый центр52. Как видим, ко времени появления в Дунайской Болгарии русов это был совсем молодой город, и если уж к концу 969 года владения Святослава в Болгарии и не простирались далее Добруджи, нам все равно неясно, почему князь рвался в Переяславец, а не в Доростол — центр этой области. Русским же летописцам XI—XII веков, напротив, все было понятно. В их время Малый Преслав часто посещали русские купцы, проплывавшие вдоль побережья Черного моря. От них летописцы и черпали информацию о географии далекой земли дунайских болгар, к тому времени уже давно находившейся под властью Византии. Именно с начала XI века (с момента окончательного установления ромеями своей власти в болгарских землях) началось активное участие Переяславца в русско-византийской торговле. «Теперь, — пишет историк В.Б. Перхавко, — Киев и другие древнерусские центры могли получать отсюда разнообразные византийские товары (вино, южные фрукты и специи, изделия провинциального византийского ремесла). К XI—XII векам (но не к X столетию) относятся и археологические материалы, свидетельствующие о древнерусском торговом обмене с нижнедунайскими центрами (Доростолом — Силистрой, Диногецией, Исакчей, островом Пэкуйул-луи-Соаре, Капидавой, Мэчиной, Черна водой). При их раскопках открыты, в частности, древнерусские дверные замки трубчатой формы, кресты-энколпионы, пряслица для прядения из розового овручского шифера, служившие погремушками глиняные поливные яйца-писанки, стеклянные браслеты и другие украшения. В районе села Нуфэру, где предположительно локализируется Переяславец — Малый Преслав, преобладают археологические находки последней трети X—XIV века: византийские амфоры, стеклянные браслеты, поливная посуда, монеты и печати, восточные сфероконические сосуды для благовоний и ртути, привезенные из Руси ремесленные изделия (писанка, овручские пряслица)»53.

Вряд ли Святослав произносил о Переяславце X века слова, вложенные в его уста летописцами. В его времена страны, торговавшие с болгарами, имели дело в основном со столицей Болгарского царства — Великим Преславом. Русы тогда проходили лишь вдоль побережья Болгарии, не углубляясь внутрь страны. Это не позволяли русско-болгарские отношения первой половины X века, затянувшийся кризис в которых разрешился в результате нападения Святослава. Переяславец находился от морского побережья на расстоянии одного-двух дней плавания вверх по Дунаю. Вряд ли русы во времена Игоря, Ольги и Святослава попадали сюда. Другое дело — XI век, хотя описанное изобилие товаров, приходивших якобы в Переяславец, даже для этого времени кажется чрезмерным. Скорее всего, летописец XI века дополнил торгово-экономическую характеристику Переяславца на Дунае второй половины X века современными ему сведениями о торговых связях самой Руси54. При этом, не зная Болгарии дальше Переяславца, он в своем описании превратил этот городок в столицу болгар X века. Именно в этом смысле нужно понимать фразу летописи о том, что во время своего первого появления в Болгарии Святослав «сел княжить там в Переяславце, беря дань с греков». Кстати, во времена летописца этими землями владели ромеи, отсюда, вероятно, и замечание, что именно с них русский князь брал дань — еще один анахронизм, возникший в летописи под влиянием рассказов купцов.

Но вернемся к событиям в Киеве летом 969 года. Превратив Переяславец в столицу болгар, приписав ему торговое значение, которого этот город никогда не имел, летописец все же верно передал два принципиально важных момента — общее направление, в котором торопился уйти из Поднепровья Святослав, и его нетерпеливое желание сделать это немедленно. Смерть Ольги превращается в досадную помеху его устремлениям. Князь торопливо распределяет между сыновьями владения и устремляется на Дунай. Летопись, таким образом, сообщает нам некоторые подробности из личной жизни князя, называя имена трех его сыновей от разных жен. Как у любого князя-язычника, у Святослава, конечно, было много жен и, судя по всему, весьма приблизительное представление о количестве собственных детей. Когда Святослав уже «посадил Ярополка в Киеве, а Олега в Древлянской земле», рассказывает летописец, к нему «пришли новгородцы, прося себе князя: "Если не пойдете к нам, то сами найдем себе князя". И сказал им Святослав: "А кто бы пошел к вам?" И отказались Ярополк и Олег. И сказал Добрыня: "Просите Владимира". Владимир же был от Малуши, ключницы Ольгиной. Малуша же была сестрой Добрыни, отец же им был Малк Любечанин, и приходился Добрыня Владимиру дядей. И сказали новгородцы Святославу: "Дай нам Владимира". Он же ответил: "Вот он вам". И взяли к себе новгородцы Владимира, и пошел Владимир с Добрыней, дядей своим, в Новгород».

Получается, что двоих своих сыновей Святослав наделил владениями, а вот про третьего — Владимира — вспомнил вроде бы не сразу, но потом все же отправил княжича попытать счастья в Новгороде. Владимир был сыном Святослава и рабыни княгини Ольги — ключницы Малуши. Вряд ли Святослав испытывал к Малуше какое-то глубокое чувство, хотя наши романисты и любят в произведениях «из древнерусской жизни», что называется, «обыграть» сюжет, «высосав» из летописной строчки одну-две главы о несчастной любви князя к ключнице. Скорее, все было иначе — овладел энергичный князь смазливой рабыней во время одного из своих наездов в Киев, да и забыл. Забыл и ключницу, и прижитого ею мальчика, который, судя по всему, с детства воспитывался матерью с убеждением, что он — князь. Поздние летописи сообщают, что Малуша родила Владимира в каком-то отдаленном селе Будутине, куда «в гневе» Ольга отправила ключницу на жительство55. Неизвестно, что, собственно, разозлило княгиню. Прижитые князьями от наложниц дети были обычным явлением даже в XI веке. При этом особых различий в их положении и положении «законных» детей не ощущалось. Все зависело только от чувств, которые испытывал к ребенку отец56. Да и в момент распределения владений сын Малуши успел-таки появиться в Киеве. Летопись сообщает, что он вместе с братьями и бабкой пережил в городе осаду печенегов. Забывчивость Святослава могла бы показаться странной, если не учитывать, что поименный перечень внуков Ольги в эпизоде осады Киева, возможно, является поздней вставкой в предание, сделанной летописцем.

Несмотря на четко определенный в летописях низкий статус матери Владимира, исследователи иногда любят, вооружившись одним именем отца Малуши, пофантазировать и придумать ключнице знатную родословную57. Летописец уделил ее происхождению достаточно внимания и сделал это только потому, что она была матерью Владимира Святого. Будучи рабыней, Малуша представляет собой, пожалуй, один из интереснейших типов женщин русского Средневековья. И абсолютно напрасно советские романисты и даже кинематографисты любили лить слезы над порушенной честью несчастной «простушки» из княжеского терема, в котором-де царили «волчьи нравы». Малуша добилась того, чего хотела. Летописи молчат о ее судьбе после утверждения Владимира в Новгороде, но, несомненно, она не была безрадостной. Исландские саги сообщают, что Владимир любил послушать свою мать, которая была известна как пророчица. «Многое случалось так, как она говорила. И была она тогда в преклонном возрасте. Таков был их обычай, что в первый вечер йоля (одного из языческих зимних праздников. — А.К.) должны были приносить ее кресло перед высоким сиденьем конунга. И раньше, чем люди начинали пить, спрашивал конунг свою мать, не видит или не знает ли она какой-либо угрозы или урона, нависших над его государством, или приближения какого-либо немирья или опасности, или покушения кого-либо на его владения. Она же отвечала: "Не вижу я ничего такого, сын мой, что, я знала бы, могло принести вред тебе или твоему государству, а равно и такого, что спугнуло бы твое счастье..."»58. Если это не выдумка саг и если образ матери Владимира не перепутан с образом его бабки Ольги, то Малуша прожила длинную жизнь и ее ожидала почтенная старость.

Малуше повезло еще и потому, что из всех жен и подруг «быстрого, словно пардус», Святослава только ее имя и сохранилось в истории. Правда, знаменитый В.Н. Татищев в своей «Истории Российской» указывал в качестве тестя Святослава некого «князя угорского», но делал это хотя и в главе, посвященной загадочной Иоакимовской летописи, но без специальной ссылки на какой-то источник. Возможно, это его умозаключение вытекало все из той же речи Святослава о достоинствах Переяславца, которую Татищев понял в том смысле, что «о помосчи же от венгерского войском, сребром и златом сам Святослав упомянул». У венгерской жены Святослава даже появилось имя — Предслава, которое историк нашел в русско-византийском договоре 944 года59. Но даже если мы, следуя Татищеву, предположим, что Святослав, воюя в Дунайской Болгарии в союзе с венграми, женился на дочери какого-то венгерского князька, все-таки придется признать существование у князя и других жен — матерей Ярополка и Олега. Как известно, эти сыновья Святослава недолюбливали друг друга, при этом к моменту возвращения Святослава в Киев они были достаточно взрослыми людьми. Ярополку отец даже привез в жены красавицу-гречанку, бывшую монахиню. В каком монастыре ее захватили русы Святослава — в византийских владениях в Крыму или на Балканах, — неизвестно. Известно о многочисленном гареме сына Святослава Владимира. Даже если он был своеобразным рекордсменом в этой области, мы все же вправе предположить, что гарем его отца Святослава насчитывал если не сотни, то по крайней мере десятки жен.

При знакомстве с историей распределения земель между сыновьями Святослава складывается впечатление, что влияние князя в это время не распространялось далее Киева, брошенного в условиях набега печенегов на произвол судьбы князьями — союзниками Ольги, и Древлянской земли, ставшей со времен Ольги придатком Киева. Появление новгородцев вызывает у Святослава удивление. Впрочем, и в гордом заявлении новгородских послов («Если не пойдете к нам, то сами добудем себе князя»), и в ответных, обидных словах князя, обращенных к ним («А кто бы пошел к вам?»), чувствуется привычное для Киева XI—XII веков представление о дерзости и строптивости новгородцев. Высказывалось предположение, что этот летописный рассказ представляет собой предание новгородского происхождения60. То, что перед нами текст, существовавший ранее в виде отдельного предания, ясно. На это указывают противоречия внутри летописного текста. Сначала летописец сообщает о том, что Ярополка посадили в Киеве, а Олега — у древлян, а потом, после появления новгородцев, вдруг заявляет, что оба эти князя отказались княжить в Новгороде. Если они уже посажены куда-то на княжение, то зачем им предлагать Новгород? У нас нет точных данных об отношениях Киева и Новгорода до этого времени. Приход Вещего Олега из Новгорода в Киев маловероятен; тождество Новгорода с «Немогардом», в котором когда-то сидел на княжении Святослав, сомнительно. Новгород не упоминается и в русско-византийском договоре 944 года. В этих условиях предание о появлении новгородцев в Киеве при Святославе выглядит едва ли не первым упоминанием о контактах между двумя городами, и неожиданность обращения новгородцев вполне объяснима61.

На каких же условиях Святослав оставил сыновьям вверенные им области? Сохранил ли он какие-нибудь связи с Русью? Уже достаточно давно в науке высказана точка зрения, согласно которой Святослав решил перенести столицу Руси на Балканы, а сыновей оставил в их областях в качестве своих наместников62. Этой точки зрения противостоит другая: ее сторонники считают, что Святослав ушел на Дунай окончательно, сделав своих сыновей независимыми от него правителями63. Последнее кажется мне более вероятным. А.А. Шахматов считал, что речь Святослава к матери и боярам о достоинствах Переяславца на Дунае составитель «Древнейшего свода» — одного из летописных сводов, предшествовавших «Повести временных лет», — извлек из какой-то болгарской хроники, и речь эту князь произнес уже после возвращения в Болгарию64. И хотя доказать существование такой болгарской хроники вряд ли возможно, Святослав в своей речи явно давал оценку Переяславцу с точки зрения болгарского владыки. Русский князь намеревался торговать с Русью, как с любой другой соседней страной. Этой фразой он явно отделяет себя от Руси. Можно вполне согласиться с филологом А.С. Деминым, что «Русь по отношению к земле Святослава представлена внешней, сопредельной страной, из которой блага текут в Переяславец, — наподобие Византии, Чехии, Венгрии. Из Руси в Переяславец поступает даже "челядь" (рабы. — А.К.), которая в летописи упоминается только как объект внешних связей Руси (дары, трофеи и пр.). Такое отношение к Руси как загранице абсолютно необычно для русских персонажей летописи»65. Не случайно позднее Святослав признает, что «Русская земля далеко», то есть помощи из нее он не получает и связей с ней не поддерживает.

Такое отношение Святослава к Киеву, его стремление осесть в Добрудже позволяют определить основной мотив, которым руководствовался наш герой в своих походах. Вспомним, что при жизни отца он занимал некий «Немогард». Гибель Игоря и утверждение в Киеве Ольги привели к изменениям в жизни их сына. О причинах этих изменений мы можем только гадать. «Немогард» был оставлен, но и нахождение при матери в Киеве не удовлетворяло энергичного князя. Как и многими русскими князьями до него, им владело стремление к перемене мест, поиску земли, куда «стекаются» все блага. Руководствуясь этими же мотивами, Вещий Олег в летописном предании захватил Киев. В 943/44 году какие-то русы, возглавляемые несколькими «начальниками» (так называет русских князей арабский источник), захватили город Бердаа на реке Куре и, вступив в город, заявили местным жителям: «Нет между нами и вами разногласия в вере. Единственно, чего мы желаем, это власти. На нас лежит обязанность хорошо относиться к вам, а на вас — хорошо повиноваться нам»66. И надо сказать, что поначалу, пока русы думали, что горожане согласятся на их требование, они вели себя вполне пристойно. Грабеж начался позднее, когда жители Бердаа слишком явно начали демонстрировать свою нелояльность новой власти. Вот и Святослав, устремившись в землю вятичей, а затем на Саркел, решил найти для себя новое место сосредоточения «всех благ». Поначалу он сделал ставку на Керченский пролив — Тмутаракань или Боспор. Перед ним открывалось широкое поле для деятельности в Крыму. Помешали византийцы. Поняв, что его пребывание здесь чревато конфликтом с ромеями, в котором Киев может его не поддержать, Святослав отплыл в Болгарию. Теперь на Добрудже сосредоточились все его интересы. Но и приглашение в Киев, который осаждали печенеги, не оставило князя равнодушным. Правда, побывав здесь, он потерял интерес к «матери городов русских». Болгария казалась ему привлекательнее. Там было больше возможностей для приложения тех сил, которыми щедро наградила его природа. В Добрудже он был сам себе хозяин. Возможность владения землей, вдоль которой ежегодно проплывали русские торговые караваны, более близкой к Византии, чрезвычайно его волновала. Разделавшись наконец с заботами об устройстве Русской земли, Святослав, полный самых радужных надежд, отправился на Дунай.

Примечания

1. См.: Плетнева С.А. Печенеги, торки и половцы в южнорусских степях // МИА. № 62. М.; Л., 1958. С. 192; Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Горган и Поволжье в IX—X вв. М., 1962. С. 30—31.

2. Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1991. С. 155.

3. Плетнева С.А. Указ. соч. С. 193.

4. Брайчевский М.Ю. Когда и как возник Киев. Киев, 1964. С. 120—122; Толочко П.П. Древний Киев. Киев, 1976. С. 21—31.

5. Шахматов А.А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. С. 125—127.

6. Кузьмин А. Г. Начальные этапы древнерусского летописания. М., 1977. С. 340—341.

7. Костомаров Н.И. Предания первоначальной русской летописи в соображениях с русскими народными преданиями в песнях, сказках и обычаях // Костомаров Н.И. Раскол. М., 1994. С. 79.

8. Лихачев Д.С. Народное поэтическое творчество времени расцвета древнерусского раннефеодального государства (X—XI вв.) // Русское народное поэтическое творчество. Т. 1. М.; Л., 1953. С. 162.

9. А.Н. Насонов попытался оспорить вывод А.А. Шахматова о том, что рассказ о Претиче носит вставной характер. После переговоров воеводы с печенежским князем печенеги стояли на Лыбеди, а эта река «протекала южнее Киева, на пути отступления печенегов... Следовательно, испугавшись трубных звуков, возвещавших приход войска, и думая, что идет "князь" (т. е. Святослав), они "побегоша разно отъ града". Побежали они, конечно, в противоположную сторону (Претич переходил Днепр), т. е. к западу и к юго-западу от стен города, и Ольга имела возможность выйти к Днепру. После заключения перемирия с Претичем, когда печенеги уходили "отъ града", на Лыбеди нельзя было напоить коня» (Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства. М., 1951. С. 62). Отмечу, что А.Н. Насонов не оригинален — еще П.В. Голубовский предположил, что Претич только отогнал печенегов от города, а разгромил их все-таки Святослав (Голубовский П.В. Печенеги, торки и половцы до нашествия татар: История южно-русских степей II—XIII вв. Киев, 1884. С. 70). Однако их объяснения выглядят натянутыми, из текста ясно следует, что после переговоров Претича с печенежским князем инцидент, как говорится, был исчерпан. Неожиданное продолжение печенегами осады нарушает логику и противоречит самому духу рассказа о спасении Киева Претичем. Кроме того, построения П.В. Голубовского и А.Н. Насонова проясняют далеко не все вопросы, которые возникают при чтении этого места летописи.

10. В трех поздних летописях, которыми пользовался исследователь XIX в. Ф.А. Гиляров, содержится следующее сообщение: «В то же время приидоша печенеги на Киев, Ольга же со внучатами своими и с Ярополком, Ольгам и Владимиром затворися в Киеве, печенеги же едва не взяша град, аще бы некий князь из-за Днепра поспешил и защитил его, ко Святославу же отписа сице: ты, княже, чужие земли доступаеши, а твою печенеги воюют, а аще вскоре не придеши, не имаша видети ни матери твоея, ни детей» (Гиляров Ф. Предания русской начальной летописи. М., 1878. С. 301). П.О. Карышковский, стремясь доказать, будто кроме Святослава печенегам некого было бояться, высказал предположение, что печенеги решили: стремительный сын Ольги обошел их по воде и появился с левого берега (Каришковський П.Й. «Повесть временных лет» про балканьскі походи Русі при князі Святославі // Праці Одеського Державного универсітету ім. І. І. Мечникова. 1962. Рік XCVIII. Т. 152. Серия історичных наук. Вып. 9. С. 98—99). Все это выглядит неубедительно. Если печенеги опасались возвращения Святослава с грозным войском из Болгарии, с чего вдруг им было думать, что он будет предпринимать странные обходные маневры, а не сразу подойдет к городу. Эффект паники среди осаждающих был бы тот же. Кроме того, так могли судить печенеги, уже засевшие в Киеве и из него почему-то не выходившие. Рассеянные по окрестностям кочевники были прекрасно информированы обо всем, что происходит близ города. От них не укрылось бы движение по Днепру значительных военных сил, подхода которых они могли опасаться.

11. О легенде см.: Марков М.Е. О достопамятностях Чернигова. Чернигов, 1882. С. 2; Багалей Д.И. История Северской земли до половины XIV ст. Киев, 1882. С. 79; Пархоменко В.О. Князь Чорний (До питання про добу Сіверянської колонізації Подесення) // Ювілейний збірник на пошану акад. Д.Й. Багалія. Київ, 1927. С. 379—382; Шевченко Ю.Ю. Княжна-амазонка в парном погребении Черной могилы // Женщина и вещественный мир культуры у народов России и Европы (Сборник Музея антропологии и этнографии. Т. 57). СПб., 1999. С. 15—17.

12. Рыбаков Б.А. Древности Чернигова // МИА. № 11. М.; Л., 1949. С. 1—53.

13. Насонов А.Н. Указ. соч. С. 62; Зайцев А.К. Черниговское княжество // Древнерусские княжества X—XIII вв. М., 1975. С. 72—74; Толочко П.П. Киевская земля // Древнерусские княжества X—XIII вв. М., 1975. С. 5; Толочко П.П. Киев и Чернигов в IX—XIII вв. // Историко-археологический семинар «Чернигов и его округа в IX—XIII вв.» (15—18 апреля 1985 г). Тезисы докладов. Чернигов, 1985. С. 10.

14. Орлов А.С. Художественный металл Чернигова (Семантика оковки из Черной Могилы) // Чернигов и его округа в IX—XIII вв. Киев, 1982. С. 152—165.

15. Рыбаков Б.А. Указ. соч. С. 10; Зайцев А.К. Указ. соч. С. 68; Коваленко В.П. Основные этапы развития древнего Чернигова // Историко-археологический семинар «Чернигов и его округа в IX—XIII вв.» (15—18 апреля 1985 г.). Тезисы докладов. Чернигов, 1985. С. 15—16.

16. О.М. Рапов верно указывал, что печенеги опасались появления с востока не Святослава, так как поход «огромного войска, которое повел Святослав на Балканы, не мог остаться незамеченным Степью». Кочевников пугала перспектива нападения на них «какого-то левобережного владетеля». По мнению исследователя, то, «что левобережного князя не оказалось на месте, нам представляется в порядке вещей. В это время он должен был находиться со своим сюзереном в болгарском походе» (Рапов О.М. Княжеские владения на Руси в X — первой половине XIII в. М., 1977. С. 95). Но если Святослав с огромным войском находился на Дунае, печенеги, столь хорошо информированные, могли предположить, что с ним ушел и «левобережный князь»? Получается противоречие.

17. Гаркави А.Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских (с половины VIII века до конца X века по Р.Х.). СПб., 1870. С. 218.

18. Там же. С. 218—219.

19. Там же. С. 219—220.

20. Там же. С. 225.

21. Эту деталь подметил еще А. Чертков (Чертков А. Описание войны великого князя Святослава Игоревича против болгар и греков в 967—971 гг. М., 1843. С. 190—192). См. также: Державин Н.С. Славяне в древности. М., 1946. С. 203; Левченко М.В. Очерки по истории русско-византийских отношений. М., 1956. С. 264.

22. Вестберг Ф. К анализу восточных источников о Восточной Европе // ЖМНП. 1908. Март. С. 4; Мошин В. Русь и Хазария при Святославе // Сборник статей по археологии и византиноведению, издаваемый институтом им. Н.П. Кондакова. Т. 6. Прага, 1933. С. 194—196.

23. Бартольд В.В. Место прикаспийских областей в истории мусульманского мира. Баку, 1925. С. 43. Впрочем, Бартольд своим авторитетом лишь подкрепил уже высказывавшееся ранее предположение. См.: Погодин М.П. Древняя русская история до монгольского ига. Т. 1. М., 1999. С. 43. Н. Знойко поставил под сомнение датировку Ибн Хаукаля, предположив, что «и Нестор, и Ибн Хаукаль одинаково слабы в хронологии и к показаниям их в этом отношении мы должны относиться с одинаковой осторожностью» (Знойко Н. О походах Святослава на Восток // ЖМНП. 1908. Декабрь. С. 265—267). А раз оба источника говорят об одном и том же событии, то нужно выбрать одну, более правильную, дату. Таковой Н. Знойко признал 965 г., так как в конце 60-х гг. X в. Святослав был занят войной на Балканах и в Хазарии находиться не мог, а кроме него на Руси князей «конечно же» не было (Там же. С. 268—270). Это мнение получило широкое распространение. См.: Бартольд В.В. Арабские известия о русах // Бартольд В.В. Сочинения. Т. 2. Ч. 1. М., 1963. С. 849—850; он же. История изучения Востока в Европе и России. Л., 1925. С. 167; Мавродин В.В. Образование древнерусского государства. Л., 1945. С. 262—263; он же. Начало мореходства на Руси. Л., 1949. С. 70—71; Якубовский А.Ю. О русско-хазарских и русско-кавказских отношениях в IX—X вв. // Известия АН СССР. Серия: История и философия. М., 1946. Т. 3. № 5. С. 470—471; Карышковский П.О. К истории балканских войн Святослава // ВВ. Т. 7. М., 1953. С. 237—238; Заходер Б.Н. Из истории волжско-каспийских связей Древней Руси // Советское востоковедение. 1955. № 3. С. 115; Левченко М.В. Указ. соч. С. 254; Артамонов М.И. Белая Вежа // СА. Т. 16. М.; Л., 1962. С. 43; он же. История хазар. Л., 1962. С. 427; Минорский В.Ф. История Ширвана и Дербенда X—XI веков. М., 1963. С. 143, 152.

24. См., напр.: Мавродин В.В. Образование древнерусского государства... С. 265; Артамонов М.И. Белая Вежа... С. 43—44.

25. Лаврентьевская летопись (ПСРЛ. Т. 1). М., 1997. Стб. 65.

26. Д.С. Лихачев, издавая текст «Повести временных лет» по Лаврентьевской летописи, даже перевел это место как «столицу их и Белую Вежу взял» (Повесть временных лет. СПб., 1996. С. 168). См. также: Артамонов М.И. История хазар. Л., 1962. С. 427; Минорский В.Ф. Указ. соч. С. 152; Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа X—XIII вв. СПб., 1994. С. 55—56. Но дальше всех в своих предположениях пошел Б.Н. Заходер. Он обратил внимание на то, что в описаниях Итиля арабскими авторами встречается сообщение о том, что этот город состоял из двух частей — «одна часть на запад от реки, другая часть к востоку от реки зовется Хазаран, или Восточный Итиль; царь вместе с войском и приближенными живет в западной части города», а «в восточной части города много купцов, торговых мест», здесь живут мусульмане, христиане, иудеи, язычники. Далее исследователь предположил, что поскольку в западной, правобережной части Итиля был построен дворец правителя хазар «из обожженного кирпича», то эта часть города могла называться Саркел — «Белый город». И тогда «не правильнее ли предположить, принимая во внимание дату похода, что и в первой и во второй части перечисления захваченного Святославом разумелось одно и то же: не два города, а две части города, расположенные на разных берегах Итиля». В качестве дополнительного доказательства Б.Н. Заходер привел известие о делении хазар на «черных» и «белых», почему «имеются достаточные, как кажется, основания предполагать, что название "белая" могло прилагаться к итильскому правобережью не только благодаря наличию там "вежи", т. е. башни, дворца, а просто потому, что это был центр, столица белых хазар. Если это наше предположение правильно, то на левом берегу мы должны разыскивать центр черных хазар» (см.: Заходер Б.Н. Каспийский свод... С. 185—194). Получается, что похода Святослава на Дон и Тамань как бы даже и не было, и как в руках русских оказалась позднейшая Белая Вежа, неясно. Нет смысла доказывать несообразность подобного построения. Б.Н. Заходер был не первым, кто пытался доказать тождество Итиля и Белой Вежи. Во второй половине XIX в. об этом уже писал немецкий востоковед Й. Маркварт. Критику его построения см.: Вестберг Ф. Указ. соч. С. 5.

27. В XIX в. Д. Щеглов определил расстояние из Булгара в Киев, по Волге и Днепру, в три тысячи верст. Переведя эти версты на дни пути (считая по 25 верст в день), он получил 120 дней пути. При этом он не учитывал волок между системой Волги и системой Днепра, хотя признавал, что этот волок «должен был принадлежать к самым затруднительным» (Щеглов Д. Первые страницы русской истории // ЖМНП. 1876. Май. С. 5—6). Через 100 лет Б.А. Рыбаков пришел к выводу, что путь напрямую «из Булгара в Киев через Воронеж содержит около 1400 км, или 40 дней обычного пути ("легких дней")» (Рыбаков Б.А. Путь из Булгара в Киев // МИА, № 162. М., 1969. С. 190). Святослав, разумеется, шел не «напрямки», много времени должно было отнять и «общение» с вятичами.

28. В четвертой главе уже говорилось о том, что речь в сочинениях Ибн Мискавейха и Ибн ал-Асира идет о гузах. В науке также высказывалось предположение, что в трудах арабов подразумевались печенеги. См.: Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа II—X вв. Л., 1979. С. 207; Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа X—XIII вв. СПб., 1994. С. 57.

29. Лебедев И. Войны Святослава 1 // Исторический журнал. 1938. № 5. С. 47; Артамонов М.И. Белая Вежа... С. 44; Пашуто В.Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968. С. 93—94; Гадло А.В. Восточный поход Святослава (К вопросу о начале Тмутороканского княжения) // Проблемы истории феодальной России. Л., 1971. С. 60—65; Плетнева С.А. Хазары. М., 1976. С. 69.

30. Гаркави А.Я. Указ. соч. С. 226; Погодин М. Указ. соч. С. 42; Григорьев В.В. Россия и Азия. СПб., 1876. С. 42, 62—63, 102; Соловьев С.М. Сочинения. В 18 кн. Кн. 1. М., 1988. С. 153; Иловайский Д.И. История России. Ч. 1. М., 1876. С. 44; Святловский В.В. Примитивно-торговое государство как форма быта. СПб., 1914. С. 216; Левченко М.В. Указ. соч. С. 254.

31. Иловайский Д.И. Указ. соч. С. 44; Голубовский П. Болгары и хазары, восточные соседи Руси при Владимире св. // Киевская старина. 1888. Июль. С. 67; Святловский В.В. Указ. соч. С. 216. Не исключал подобного мотива и советский исследователь А.П. Пьянков. См.: Пьянков А.П. Происхождение общественного и государственного строя Древней Руси. Минск, 1980. С. 193.

32. Знойко Н. Указ. соч. С. 271—274, 294; Пархоменко В.А. У истоков русской государственности (VIII—XI вв.). Л., 1924. С. 99; Левченко М.В. Указ. соч. С. 254; Артамонов М.И. История хазар. Л., 1962. С. 429; Рыбаков Б.А. Первые века русской истории. М., 1964. С. 43—44; История СССР с древнейших времен до наших дней. Т. 1. М., 1966. С. 494—495; Ширинский С.С. Объективные закономерности и субъективный фактор в становлении Древнерусского государства // Ленинские идеи в изучении истории первобытного общества, рабовладения и феодализма. М., 1970. С. 209; Каргалов В.. Сахаров А. Полководцы Древней Руси. М., 1986. С. 61—62; Толочко П.П. Древняя Русь. Очерки социально-политической истории. Киев, 1987. С. 44—45; Новосельцев А.П. Древнерусско-хазарские отношения и формирование территории Древнерусского государства // Феодализм в России. М., 1987. С. 200; Петрухин В.Я. Норманны и хазары на юге Руси // Образование Древнерусского государства. Спорные проблемы. Чтения памяти В.Т. Пашуто. Тезисы докладов. М., 1992. С. 61; Фомин А.В. Древнерусские денежно-монетные рынки в 70—80-х гг. X в. // ДГ. 1992—1993 гг. М., 1995. С. 72.

33. Гаркави А.Я. Указ. соч. С. 225; Багалей Д.И. Русская история. Т. 1. М., 1914. С. 182—183; Мавродин В.В. Образование древнерусского государства... С. 260; Мавродин В.В. Начало мореходства... С. 67; Артамонов М.И. Белая Вежа... С. 46—47; Каргалов в. В. Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси. Феодальная Русь и кочевники. М., 1967. С. 18; Каргалов В., Сахаров А. Полководцы... С. 61—62; Гадло А.В. Восточный поход... С. 66; Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа IV—X вв. Л., 1979. С. 206; Толочко П.П. Древняя Русь... С. 45; Новосельцев А.П. Указ. соч. С. 199.

34. Грушевський М.М. Історія України-Руси. Т. 1. Київ, 1991. С. 463; Половой Н.Я. О маршруте похода русских на Бердаа и русско-хазарских отношениях в 943 г. // ВВ. Т. 20. М., 1961. С. 103.

35. В качестве курьеза приведу размышления по этому поводу исследователя Н. Знойко. В его статье проводится мысль, что, только совершив свой грандиозный поход, «понял наш князь, что он гонялся за несбыточной мечтой. Он понял, что найти торговые пути и рынки и овладеть ими — мало; надо еще иметь силы, чтобы и удержать их за собой. Только проплыв все огромное пространство от Киева до Тмутаракани, узнал Святослав всю колоссальность его размеров и страшную отдаленность его от Поднепровья; узнал, что земли, лежащие на этом пути, богаты тем же сырьем, которого и у него много, что сбывать это сырье нужно далеко на Восток, что вести торговлю с мусульманскими народами Азии могли только мусульмане же — хазары и болгары, что заменить их в этом отношении он никоим образом не может. Сидя в Тмуторокани, понял наш князь, что слишком рано вздумал он идти по тому историческому пути, по которому, спустя несколько веков, пошла затем Русь, хоть все-таки путь этот — из Киева на Оку и Волгу — первым прошел Святослав. Таким образом, киевскому князю приходилось волей или неволей возвращаться на старую столбовую дорогу его предков. Приходилось вновь начинать дело все с той же Византией» (Знойко Н. Указ. соч. С. 295).

36. Гаркави А.Я. Указ. соч. С. 132.

37. См., напр.: Мошин В.А. Указ. соч. С. 195.

38. Калинина Т.М. Сведения Ибн Хаукаля о походах Руси времени Святослава // ДГ. 1975 г. М., 1976. С. 90—101. Исследовательница использовала списки, изданные де Гуе (в 1870 г.) и И. Крамерсом (в 1939 г.). См. также новейшее издание переводов отрывков из труда Ибн Хаукаля, подготовленное Т.М. Калининой: Древняя Русь в свете зарубежных источников: Хрестоматия. Т. III. Восточные источники. М., 2009. С. 86—94.

39. Бартольд В.В. Арабские известия о русах... С. 850—851. Эта точка зрения высказывалась задолго до В.В. Бартольда. См.: Карамзин Н.М. История государства Российского: В 12 т. Т. 1. М., 1989. С. 282, прим. 436. Аргументацию В.В. Бартольда усилил П.О. Карышковский: «В самом деле, трудно было бы объяснить, принимая известия о полном разрушении Булгара, наличие монет, битых в Булгаре и Суваре уже в 366 г. хиджры и свидетельства о торговом процветании города. Следует также добавить, что сам Ибн-Хаукаль говорит о продолжающейся в его время торговле руссов в Хазаране и тем косвенно свидетельствует против нарисованной им же самим картины полного разгрома этого города. Не лишено, кроме того, значения, что аль Мукаддаси, географ, писавший в 375 г. хиджры (985—986 гг.), знает лишь о падении И тиля, завоеванного "племенем" (или войском) из Рума, которое зовется Русь; и ничего не сообщает о падении Булгара или завоевании земли буртасов» (Карышковский П.О. К истории балканских войн Святослава... С. 238—239). Авторов, признававших, что Святослав разгромил Булгар, также поражал факт возвышения Волжской Болгарии после падения Хазарии. Несколько смущало исследователей и то, что опустошение Поволжья не отразилось на торговле, которую русы вели с Востоком через Булгар. Поэтому они предполагали, что русы затронули болгар лишь «мимоходом», удар по Болгарии был «менее сильным» и соседи хазар быстро «оправились». См.: Голубовский П. Болгары и хазары... С. 49; Якубовский А.Ю. Указ. соч. С. 471; Заходер Б.Н. Из истории волжско-каспийских связей... С. 116; Заходер Б.И. Каспийский свод сведений... С. 168. Все эти «аргументы» кажутся легковесными.

40. Калинина Т.М. Сведения Ибн Хаукаля... С. 96. Эту точку зрения поддержал А.П. Новосельцев, приведя в ее пользу ряд дополнительных аргументов, в том числе из области археологии. Дело в том, что «никаких следов погрома Булгара этого времени археологически не обнаружено». См.: Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории восточной Европы и Кавказа. М., 1990. С. 225.

41. Гаркави А.Я. Указ. соч. С. 225—226. О том, что подразумевается Испания, писали: Вестберг Ф. Указ. соч. С. 5; Бартольд В.В. Арабские известия о русах... С. 850; Мавродин В.В. Образование древнерусского государства... С. 263; Карышковский П.О. К истории балканских войн Святослава... С. 238; Пашуто В.Т. Указ. соч. С. 139—140; Бейлис В.М. Народы Восточной Европы в кратком описании Мутаххара ал-Макдиси (X в.) // Восточные источники по истории народов Юго-Восточной и Центральной Европы. Т. 2. М., 1969. С. 308; Калинина Т.М. Сведения Ибн Хаукаля... С. 98—99. Б.А. Рыбаков предлагал понимать под «Андалусом» Анатолию (Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII—XIII вв. М., 1993. С. 185).

42. Отмечу, что среди историков были и те, которые более доверяли датировке Ибн Хаукаля, но также считали, что поход русов на хазар был один. Поэтому они предлагали отнести захват Саркела к концу 960-х гг. и объединить сообщения и русских, и арабских источников в один поход. В XIX в. так считали С.А. Гедеонов и П.В. Голубовский (Гедеонов С.А. Отрывки из исследования о варяжском вопросе // Приложение к I тому Записок Имп. АН. СПб., 1862. № 3.С. 69; Голубовский П. Болгары и хазары... С. 67). В начале XX в. А.А. Шахматов в ряде работ высказывал предположение, что в момент осады печенегами Киева Святослав находился не в Болгарии, а воевал на Востоке с хазарами, ясами и касогами и, следовательно, слова Претича означают, что он все-таки воевода Святослава (Шахматов А.А. Разыскания... С. 125—126; он же. Очерк древнейшего периода истории русского языка // Энциклопедия славянской филологии. Вып. 11. Пг., 1915. С. XXXIV; он же. Введение в курс истории русского языка. Ч. 1. Пг., 1916. С. 75). Также считал А. Якубовский (Якубовский А. Ибн-Мискавейх о походе Русов в Бердаа в 332 г. = 943/4 г. // ВВ. Т. 24. Л., 1926. С. 92). В 1970-х гг. А.Г. Кузьмин доказывал, что между русской летописью и сочинением Ибн Хакаля нет противоречия в датировках якобы одного и того же события. Просто в летописи эти события обозначены «не по константинопольской эре: 6472—6473 гг. — это и есть 968—969 гг.» (Кузьмин А.Г. Указ. соч. С. 270). Однако это предположение разрушает хронологию событий не только «Повести временных лет», но и византийских авторов. Кроме того, отнести грандиозный поход на Восток под руководством Святослава к 968—969 гг. еще более сложно, чем к 965—966 гг.

43. См.: Щеглов Д. Указ. соч. С. 67—68; Вестберг Ф. К анализу восточных источников... С. 3—4; он же. Записка Готского топарха // ВВ. Т. 15. Вып. 2—3. СПб., 1910. С. 249; Середонин С.М. Историческая география. Пг., 1916. С. 90—91; Мошин В. Указ. соч. С. 196—208; Пресняков А.Е. Лекции по русской истории. Т. 1. М., 1938. С. 84. Любопытно, что в последнее время даже А.В. Гадло, ранее всегда выступавший зато, что и летопись, и Ибн Хаукаль говорят об одном и том же походе, не исключал, что «за первым походом, возглавлявшимся киевским князем, последовал второй. Однако, если бы это было так, его действительно нельзя было бы связывать с Русским государством, поскольку силы Руси в тот период, о котором говорит Ибн Хаукаль, были сосредоточены у Киева, где Ольга с трудом отбивалась от печенегов, и в Болгарии, где в это время завяз Святослав, вовлеченный в войну — авантюру, стоившую ему жизни, а Руси — тех политических завоеваний, которые были сделаны в Причерноморье его предшественниками». См.: Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа X—XIII вв. СПб., 1994. С. 56.

44. Артамонов М.И. Белая Вежа... С. 43.

45. Калинина Т.М. Сведения Ибн Хаукаля... С. 98; Новосельцев А Л. Хазарское государство... С. 226—227.

46. Древняя Русь в свете зарубежных источников... С. 96.

47. Это сообщение имеется и в краткой, и в пространной редакциях письма Иосифа. См.: Коковцов П.К. Еврейско-хазарская переписка в X веке. Л., 1932. С. 83—84, 102.

48. Т.М. Калинина обратила внимание на интересное «хронологическое совпадение похода русов 969 г. с разорением земель Ширвана соединенными силами дербентцев и воинов "из отдаленных земель", главным образом из Сарира, во время междоусобных распрей эмира Дербента с ширваншахом Ахмедом Ибн Мухаммедом ал-Йезиди». Она считает, что эта смута могла быть удачным поводом для посылки из Киева русских войск на Каспий: «Можно было не опасаться помощи хазарам со стороны правителей Ширвана и Дербента. Вероятен и факт участия русов в борьбе: связи могли остаться еще с 40-х гг. X в., когда русы сражались против дейлемитов в Бердаа». Посредничество ширваншаха, в последующем содействовавшего возвращению беженцев в разоренные русами области, и, в дальнейшем, служба русов эмиру Дербента «также могут служить подтверждением предположения». См.: Калинина Т.М. Сведения Ибн Хаукаля... С. 98.

49. Серебрянский Н.И. Древнерусские княжеские жития: Обзор редакций и тексты // Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете. 1915 г. Кн. 3. М., 1915. С. 7—8, 12—13.

50. Шахматов А.А. Разыскания... С. 120, 129—130; Кузьмин А.Г. Хронология начальной летописи // Вестник Московского университета. Серия: История. 1968. № 6. С. 48; он же. Начальные этапы... С. 268—269.

51. Якубовский А.Ю. Ибн-Мискавейх... С. 67.

52. Перхавко В.Б. Летописный Переяславец на Дунае // ДГ. 1992—1993 гг. М., 1995. С. 168—172.

53. Там же. С. 178.

54. Там же. С. 176.

55. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью (ПСРЛ. Т. 9). М., 2000. С. 35.

56. Об этом писали еще исследователи первой половины XIX в. См., напр.: Эверс И.Ф. Г. Древнейшее русское право в историческом его раскрытии. СПб., 1835. С. 130—131; Соловьеве. М. История отношений между русскими князьями Рюрикова дома. М., 1847. С. 44—45. Правда, позднее С.М. Соловьев высказывался в том смысле, что «Владимир был не совсем равноправный брат Ярополка и Олега. Многоженство не исключало неравноправности» (Соловьев С.М. Сочинения... С. 156). Относительно недавно этого вопроса коснулся А.В. Назаренко, придя к выводу, что «в наиболее архаических случаях сыновья от наложниц уравнивались в правах с сыновьями от свободных жен единоличной властью», и в этой связи «наделение "робичича" Владимира Святославича Новгородом наравне с братьями Ярополком и Олегом (о матери которых, впрочем, летопись молчит) выглядит естественно. Анекдотический характер летописного рассказа о приглашении Владимира новгородцами затемняет суть дела» (Назаренко А.В. Родовой сюзеренитет Рюриковичей над Русью (X—XI вв.) // ДГ. 1985 г. М., 1986. С. 151—152).

57. См. критический разбор подобных ухищрений в работе: Карпов А.Ю. Владимир Святой. М., 1997. С. 11—15, 366.

58. Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (с древнейших времен до 1000 года). М., 1993. С. 132.

59. Татищев считал Предславу дочерью или сестрой венгерского «короля». Отмечу, что этим именем историк назвал и жену Ярополка — сына Святослава — выведя ее имя из названия «сельца Предславино». В этом «сельце», согласно «Повести временных лет», Владимир Святославич поселил свою жену Рогнеду, которая никогда не была женой его брата Ярополка. См.: Татищев В.Н. История Российская. Т. 1. М.; Л., 1962. С. 111, 118, 119, 372; М., 1963. Т. 2. С. 303, 305; Т. 4. М.; Л., 1964. С. 403. После Татищева другой историк XVIII в. М.М. Щербатов считал жену Святослава Предславу болгарской княжной, также выводя ее имя из договора. См.: Щербатов М.М. История Российская от древнейших времен. Т. 1. СПб., 1770. С. 237.

60. Бестужев-Рюмин К.Н. О составе русских летописей до конца XVI в. СПб., 1868. С. 50; Шахматов А.А. Разыскания... С. 173. Любопытный разбор требования новгородцев с точки зрения его «законности» произвел И.Ф.Г. Эверс. См.: Эверс И.Ф. Г. Указ. соч. С. 102—105.

61. В.А. Пархоменко предполагал, что «Святослав при выборе мест для поселения своих сыновей должен был выбирать такие, связь которых с Киевской Русью была новее и потому слабее, которые нужно еще было приучать к мысли о зависимости от Киева и его династии и эту зависимость упрочивать». См.: Пархоменко В.А. Почему Святослав посадил сыновей своих — Олега в земле Древлянской и Владимира в Новгороде // ИОРЯС. 1914 г. Т. 19. Кн. 4. СПб., 1914. С. 139. По этой логике выходит, что все остальные земли были привязаны к Киеву раньше и сильнее. Примера хотя бы одной такой земли автор не привел.

62. Эверс И.Ф. Г. Указ. соч. С. 100—101; Беляев И.Д. История России от древнейших времен. Т. 1. Соч. Сергея Соловьева // Москвитянин. 1851. № 18. Сентябрь. С. 375, 379.

63. Соловьев С.М. Сочинения... С. 157; Кавелин К.Д. Взгляд на юридический быт древней России // Кавелин КД. Собрание сочинений. Т. 1. СПб., 1897. С. 24.

64. Шахматов А.А. Разыскания... С. 128—130.

65. Древнерусская литература: Восприятие Запада в XI—XIV вв. М., 1996. С. 112.

66. Якубовский А.Ю. Ибн-Мискавейх... С. 65.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

65-66