Глава 3. Хазары входят в русско-еврейский диалог

Первую развернутую характеристику хазарам дал в России выдающийся русский востоковед В.В. Григорьев. Он был поистине очарован Хазарией, представлявшейся ему оазисом просвещения и цивилизации в море разнузданной дикости, типичной не только для Восточной, но и для Западной Европы той эпохи. Он восторгался царящими в ней правосудием и веротерпимостью и сравнивал ее со «светлым метеором», блиставшем «на мрачном горизонте Европы». Расцвет Хазарии он относил к VIII в., когда она занимала огромную территорию от Днестра до Каспийского моря и от Оки и Камы до Черного моря и когда ее дружбы искали даже византийские императоры (Григорьев 1876: 57, 66). Этой характеристикой Григорьев как бы задал общий тон тому отношению к Хазарии, которое доминировало в российской науке более ста лет со времени первой публикации его заметок в 1834—1835 гг.

Впрочем, российских историков XIX в. хазарская история мало увлекала. Она казалась им слишком экзотической, чтобы иметь отношение к истории Русского государства. Из крупных историков один лишь либерал В.О. Ключевский подчеркивал, что, установив господство в восточноевропейской степи, хазары воздвигли мощный заслон массовым миграциям воинственных степных кочевников и тем обеспечили восточным славянам долговременную мирную передышку, благотворно сказавшуюся на развитии их общества и культуры (Ключевский 1904: 146—148).

Для русских историков-патриотов, боровшихся прежде всего с норманизмом, хазарский вопрос вначале не представлялся актуальным, и они испытывали к нему лишь абстрактный теоретический интерес. Так, известный своими верноподданническими настроениями Д.И. Иловайский видел главную проблему в этнической идентификации хазар. Он считал их остатками местного северокавказского племени, смешивая при этом ираноязычных сармат с адыгоязычными черкесами, которых он считал единым населением. В VI в. н. э. это племя подверглось тюркизации, но благотворно повлияло на пришлых тюрков-завоевателей, передав им свое название «хазары» и облагородив их в культурном отношении. Иловайский подчеркивал, что название «хазары» с тех пор потеряло этнический смысл и относилось к государству, смешанному по своему этническому составу. В составе «хазар» имелись, в частности, и славяне.

Иловайский знал, что среди городского населения Хазарии было много евреев. Знал он и о том, что хазарская династия обратилась в иудаизм. Однако он не видел в этом ничего обидного для древнерусского государства, которое, по его мнению, располагалось тогда на юге России и возглавлялось киевским князем. Ничего странного в том, что этого князя титуловали «хаканом», Иловайский не находил. Похоже, он был настолько поглощен борьбой с норманизмом, что «хазарская опасность» его не волновала (Иловайский 1876: 67—109).

Сходным образом хазары рисовались в научно-популярной книге геолога Н.А. Рубакина о происхождении жизни на Земле и истории первобытного человечества, вышедшей первым изданием в 1906 г. и предназначенной для просвещения народных масс. Здесь Хазария была представлена одним из древнейших государств Восточной Европы, занимавшим в свое время до трети территории всей европейской части России. Она была создана тюрками, но большую роль в ней играли еврейские купцы, познакомившие хазар с иудаизмом. При этом Хазария оставалась поликультурным и поликонфессиональным государством, где царствовала веротерпимость. Одно время хазары покорили славян и брали с них дань, но затем те оказали им сильное сопротивление (Рубакин 1906: 130—134)¹.

В известном учебнике юриста и общественного деятеля М.Я. Острогорского, предназначенном для средних школ и выдержавшем в дореволюционной России до тридцати изданий, о Хазарии почти не говорилось. Однако на помещенной в нем карте Восточной Европы раннего Средневековья учащиеся могли отчетливо видеть территорию огромного Хазарского каганата, занимавшего степь и лесостепь от Черного и Каспийского морей до бассейна Оки, на фоне которого земли восточных славян терялись где-то в районе Днепра и его притоков. Автор замечал, что «русские славяне» в то время занимали лишь небольшую часть современной России (Острогорский 1995: 8—9)². Зато в предназначенном для учащихся младших классов учебнике по отечественной истории, написанном с верноподданнических позиций и выдержавшем шестнадцать изданий, о хазарах не говорилось ни слова. Любопытно, что они не упоминались даже в том разделе, где с упоением расписывались подвиги князя Святослава (Пузицкий 1916).

Изменения в историографии наступили в начале XX в., когда, не имея фактов о самостоятельном становлении русской государственности и не желая признавать первенство варягов, борцы с норманизмом устремили свои взоры к казавшейся тогда безобидной Хазарии. Одним из первых это сделал известный патриотически настроенный историк В.И. Ламанский, который признавал превосходство хазарской культуры над славянской и варяжской и настаивал на том, что начала русской государственности были заложены не варягами, а хазарскими каганами. Поэтому, писал он, иноземцы первоначально связывали «русских славян» с Хазарией (Ламанский 1903, № 5: 150—151).

Если для кого в середине — второй половине XIX в. хазарская история и представлялась животрепещущей проблемой, так это для крымских караимов, которые в поисках престижных предков и для того, чтобы дистанцироваться от евреев, возводили себя напрямую к пленникам, уведенным с родины в 696 г.³ Якобы часть последних ушли позднее на Кавказ и в Тавриду и принесли с собой исконные библейские знания, не замутненные позднейшими «раввинистическими искажениями». Именно из этих знаний и сложился караимизм, в который его носители успешно обратили хазарских каганов и пытались обратить князя Владимира. Так рисовал связь караимов с хазарами Авраам Фиркович, делавший все для обособления караимов от евреев. Но он еще не считал караимов потомками хазар (об этом см.: Кизилов, Михайлова 2004: 39—40).

После еврейских погромов начала 1880-х гг. часть караимских интеллектуалов попыталась еще более дистанцироваться от евреев, чему и послужила новая версия древней истории караимов, напрямую сводящая их этнические корни к тюркоязычным хазарам. Эта версия получила популярность с 1890-х гг., и одним из ее активных пропагандистов был З.А. Фиркович (Заверяев 1998; Кизилов, Михайлова 2004: 43—44). В годы Второй мировой войны эта стратегия спасла караимов от газовых камер (Полканов 1995), и некоторые из них до сих пор доказывают, что происходят от хазар (Казас 1996)⁴.

Справедливо относясь с недоверием к этим версиям, киевский историк И. Малышевский признавал, что евреи издавна обитали на юге Восточной Европы. Это были выходцы из самых разных переднеазиатских государств, переселявшиеся на Кавказ и в Северное Причерноморье в поисках лучшей доли. Интерес евреев к Хазарии Малышевский объяснял тем, что, потеряв свою землю, они всегда мечтали о завоевании какого-либо другого царства и обращении его в свою веру (Малышевский 1878а: 583). Конечно, эта идея была еще далека от обвинения евреев в стремлении к мировому господству. Однако здесь уже содержалась мысль о посягательствах евреев на чужое наследие.

Кстати, нелишне вспомнить, что незадолго до публикации Малышевского в русском переводе в 1871 г. вышел роман Ретклиффа «До Седана!», где в главе «Еврейское кладбище в Праге и совет представителей 12 колен Израилевых» говорилось о тайной сходке «избранников Израиля», задумавших подчинить весь мир еврейскому господству. Истинным автором этого произведения был бывший прусский полицейский шпион Герман Гедше, изгнанный со службы за подлог (Золотоносов 1995: 17). Так что высказанное Малышевским предположение выглядело на этом фоне более чем умеренным, хотя он и писал, что вслед за Хазарией евреи пытались подчинить своей вере и Русь. Это им, правда, не удалось, но они начали обращать в иудаизм славянских рабов (Малышевский 1878б: 432, 435). Впрочем, Малышевский был далек от того, чтобы считать Хазарию еврейским государством, и специально оговаривал, что ни иудаизм, ни евреи не оказали на нее большого влияния (Малышевский 1878а: 592—593). В то же время он допускал мысль, ставшую крамольной для более поздних русских националистов, о том, что хазары в течение ста лет владели Киевом и господствовали там над славяно-русами и что евреи поселились в Киеве уже в то время (Малышевский 1878б: 429—430). Мало того, Малышевский не видел ничего зазорного в том, что первым русским епископом мог быть крещеный хазарский еврей (Малышевский 1878б: 439—441).

Для еврейских авторов Хазария имела несравненно большее значение, ибо, во-первых, она была одним из крупнейших и могущественнейших государств эпохи раннего Средневековья и, во-вторых, государством, принявшим иудаизм в качестве государственной религии. Еврейские авторы (как специалисты, так и популяризаторы) также с гордостью добавляли, что Хазария являлась образцом религиозной терпимости (Грец, б. г.: 163—167; Гаркави 1867; Дубнов 1936: 180—181; Хайнман 1983: 14; Занд 2010: 407—408)⁵. Особое отношение к Хазарии испытывали российские евреи. Ведь ее история помогала им найти исторические основания для своего присутствия в России и тем самым объявить себя коренным населением. Некоторые из них приписывали основание города Киева хазарам и пытались представить его «городом еврейских ученых и писателей» (Даревский 1907: 8—25). Так, И.А. Даревский писал: «Прирожденными жителями или первыми туземцами Киева были хазары — наши единоверцы, а среди них издревле жили наши братья-евреи...» Именно это давало евреям основание заявлять российскому императору, что «мы, евреи, поселились в России еще до ее основания» (Даревский 1907: 29—30).

Еврейская версия истории настаивала на том, что иудаизм благотворно повлиял на хазар, заставил их верить в единого Бога и способствовал явному улучшению нравов (Даревский 1907: 34, 41). В частности, если, по версии Малышевского (1878а: 589—590), в Хазарии евреи с особой страстью занялись торговлей рабами, которая была им запрещена в Византии, то еврейская версия рисовала прямо противоположную картину: будто бы после принятия иудаизма под влиянием еврейских ученых хазары прекратили торговлю рабами (Грец, б. г.: 167; Даревский 1907: 43). Впрочем, серьезные еврейские авторы не отрицали, что еврейские купцы-раданиты в IX в. занимались работорговлей (Берлин 1919: 80—81, 154). Русско-еврейский диалог касался и весьма спорного, слабо освещенного источниками вопроса о времени принятия иудаизма хазарами. Если русские авторы были склонны принимать более позднюю дату (Малышевский 1878а: 587), то еврейские предпочитали более раннюю (Даревский 1907: 36; Берлин 1919: 96; Дубнов 1936: 180). Кроме того, у еврейских авторов проскальзывала мысль о том, что Хазарии приходилось держать оборону не только от диких степных кочевников, но и от русских, которые алчно взирали на плодородные хазарские земли. С этой точки зрения русские выглядели захватчиками (Грец, б. г.: 276, 278; Дубнов 1936: 184—185).

Еврейский историк Израиль Берлин, синтезировавший все данные о Хазарии, известные в начале XX в., описывал ее в период расцвета как огромное государство, включавшее много городов и раскинувшееся от Северного Кавказа до р. Оки и от Среднего Поднепровья до р. Урал. Он нисколько не сомневался в том, что в IX в. ряд восточнославянских племен платили дань хазарам и что в Днепровском Правобережье одно время стояли хазарские гарнизоны. При этом Киев играл роль важного торгового центра, где имелось несколько разных еврейских общин — хазарская, раданитская (западноевропейская) и другие (Берлин 1919: 104—108, 142—144, 147—148).

В том же духе Хазарию описывал еврейский журналист и общественный деятель Ю.Д. Бруцкус, который также видел в ней огромное государство, хотя и ослабевшее к концу IX в. Он подчеркивал, что до образования собственного государства славяне находились под большим влиянием хазар, которые «культурно подготавливали их к государственной жизни». Упоминал он и о том, что в Киеве могла располагаться усадьба хазарского царевича. Но формирование варяжско-славянского союза создало для хазар опасного врага, который стал постепенно захватывать их земли (Бруцкус 1924: 18—20).

Все же исторические данные были весьма противоречивы и не позволяли ответить на ряд кардинальных вопросов, связанных с хазарами. В частности, неясным оставались происхождение хазарской культуры, этнический состав хазарского населения, реальные размеры и локализация Хазарского каганата, местоположение его столицы и прочих городов, характер взаимоотношений Хазарии с Русью и многое другое. К началу XX в. какие-либо материальные свидетельства существования Хазарии почти полностью отсутствовали, а имевшиеся скудные письменные источники были либо слишком фрагментарны и маловразумительны, либо вызывали у специалистов сомнения в их подлинности. И хотя раскопки Цимлянских городищ начались еще в 1883—1885 гг., их принадлежность хазарам вызывала в основном скептическое отношение (Медведенко 2006: 19—20). Поэтому Хазария продолжала восприниматься многими как миф.

Вот почему, когда археологи объявили об обнаружении хазарских древностей, это прозвучало как гром среди ясного неба. Ведь реальность Хазарии заставляла по-новому рассматривать процесс формирования Киевской Руси. Поэтому, когда в 1900 г. у села Верхнее Салтово Харьковской губернии был обнаружен катакомбный могильник, идентифицированный с хазарами, текущий XII Археологический съезд вынес в 1902 г. специальное решение о необходимости изучения хазарских древностей «для научного познания начальных периодов истории русского народа» (Самоквасов 1908: 233). Салтовский могильник и по характеру своей материальной культуры, и по физическому облику захороненных там людей сильно отличался от известных славянских. А так как он относился к эпохе VII—IX вв., с которой письменные источники связывали расцвет Хазарского каганата, то и не удивительно, что ряд ведущих специалистов идентифицировали его как хазарский. Они подчеркивали высокий уровень развития хазарского общества и культуры, указывали на наличие богатых городов, поражались огромным размерам Хазарского государства, охватывавшего весь юг тогдашней России, и отмечали религиозную терпимость хазар и умение поддерживать мир среди многочисленных народностей, населявших эти просторы. Мало того, даже такой «археолог-патриот», как Д.Я. Самоквасов, писал об огромном влиянии хазар на русский народ (Самоквасов 1908: 232—234).

Иную позицию занял один из крупнейших русских археологов дореволюционного времени, А.А. Спицын, который основным населением Хазарии и ее ударной силой считал ираноязычных алан, сохранившихся в степях от дотюркской эпохи. Он считал, что специфику хазарской культуре придавало именно аланское наследие, что Саркел был аланским городом и что даже Киев мог быть основан аланами, а не славянами или хазарами. Мало того, по его мнению, вся торговля в восточноевропейских степях находилась в руках алан, а участвовавшие в ней еврейские купцы были сильно аланизированы. По Спицыну, Салтовский могильник и родственные ему «салтово-маяцкие» древности следовало связывать с аланами, а не с хазарами (Спицын 1909: 70—74)⁶. Любопытно, что еврейская тема в этом сугубо археологическом споре почти не фигурировала; никакой серьезной роли евреям в составе Хазарского государства не отводилось.

Еще одну точку зрения высказал историк-любитель Е.П. Савельев, занимавшийся происхождением казачества. Для него важно было доказать древность казачества в Приазовье, и поэтому он всеми силами стремился продемонстрировать, что там издревле жило «славяно-русское» население⁷. Ему казалось, что историки преувеличивают численность и влияние евреев в Хазарии, где, на его взгляд, доминирующим населением были «славяно-русы» (Савельев 1915: 142—146).

Совершенно иное место хазарская тема заняла в сочинении другого историка-любителя, генерала А. Нечволодова, который был, пожалуй, первым, кто ввел в хазарскую проблематику антисемитские мотивы⁸. Нечволодов, действительный член Императорского русского военно-исторического общества, предназначал свое сочинение, проникнутое духом русского шовинизма, для самой широкой публики. Своей целью он ставил воспитание у русских верноподданнических патриотических настроений и глубокого уважения к своим далеким предкам. Он был одним из первых, кто связал этих предков с «ариями», будто бы отличавшимися от остальных народов особым благородством, честностью, отвагой и другими столь же притягательными качествами. В число этих предков он зачислял не только тюркоязычных гуннов и ираноязычных скифов, но даже мифических амазонок и... кентавров.

Хазарский эпизод играл в книге Нечволодова особую роль. Вот как он описывал само происхождение хазар. Одним из степных народов раннего Средневековья были воинственные тюрки-авары. Со временем в их среду проникли «торговцы-жиды». Эти-то «жиды» и захватили в свои руки власть, превратили Аварию в Хазарию, отстранили предков славян от богатой торговли и наложили на них тяжелую дань, заручившись поддержкой у коварной Византии. Для славян это были тяжелые, «горестные времена, когда большая часть России была под игом Хазарии и платила им дань». Так продолжалось 200 лет, пока древние славяне не оправились и не сбросили с себя унизительные путы. Автор давал понять, что хазарское господство надолго задержало развитие Руси, и лишь разрушение Хазарии снова вывело ее на прогрессивный путь развития и вернуло Волге статус русской, а не хазарской реки (Нечволодов 1913: 64—70, 139—140).

Нелишне заметить, что сочинение Нечволодова, впервые опубликованное в 1909 г., удостоилось особых похвал от Николая II и было несколько раз переиздано огромными тиражами. Примечательно также, что оно было одобрено в качестве учебного пособия и рекомендовано во все военные и духовные библиотеки, в народные читальни, и даже Министерство народного просвещения сочло возможным распространить его по общеобразовательным школам⁹. Так антисемитизм и расизм вошли в систему народного образования императорской России.

С тех пор к образу Хазарии иной раз обращались и другие русские антисемиты, но связанные с ним ассоциации произвольно менялись в зависимости от целей конкретных авторов. Идеи Нечволодова были созвучны настроениям ряда деятелей возникшего тогда «Всероссийского национального союза». Один из его главных организаторов, модный в те годы журналист и публицист М.О. Меньшиков¹⁰, пытался всеми силами доказать связь происходивших вокруг событий с тем, что мучило и терзало Русь на заре Средневековья. На это его навела заметка, опубликованная в декабре 1909 г. в газете «Бессарабская жизнь». Он воспроизводил рассуждения бессарабского автора о том, что якобы евреи мечтали о мировом господстве; они когда-то вытеснили арийцев из Ханаана, а теперь стремились погубить Россию. В этом контексте он вспоминал о том, что якобы 2000 лет назад Россия уже была под их властью. Он доказывал, что еще в раннем Средневековье евреи хитростью и разными уловками создали свое могущественное царство на теле чуждых им народностей. И если бы не подвиг князя Святослава, неизвестно, как бы далеко зашло дело (Меньшиков 1909: 871—872). Рассуждая о «жидовской Казарии», Меньшиков создавал миф о «хазарской мести», якобы веками преследующей Русь (Меньшиков 1999: 281—282). Хазарию он называл «еврейской монархией», которая будто бы «угнетала пол-России», и доказывал, что «хазарская язва» «снова одолевает Россию» (Меньшиков 1999: 422). Другой русский шовинист и антисемит, П.И. Ковалевский, рисовал хазар коварными хищниками, посягнувшими на исконно славянские земли (при этом он отождествлял славян с аланами). Впрочем, Ковалевскому хазары были важны скорее не как иудеи, а как собирательный образ инородцев, постоянно пытавшихся подрывать самые основы Русского государства (Ковалевский 1912: 33, 38, 72). Тем не менее, как мы увидим далее, созданный им образ «хищных хазар» не остался без внимания и был оживлен уже советскими историками после 1950 г.

Еще одним таким произведением стала книга А. Селянинова «Тайная сила масонства», впервые опубликованная в 1911 г. Ее автор запугивал читателей еврейской экспансией и близящимся захватом России евреями. Параноидальному стилю его рассуждений были свойственны такие высказывания как «масонство стучится в двери России», «тайная еврейская сила не дремлет» и пр. Чтобы предупредить читателя против всех ужасных последствий «еврейской угрозы», автор обращался к «хазарскому эпизоду». Он пытался убедить общественность в том, что могущественное в прошлом Хазарское царство распалось без каких-либо серьезных внутренних потрясений, только по той причине, что его правители доверились евреям и приняли иудаизм: «Своим падением царство хазарское обязано исключительно евреям» (Селянинов 1911: 224). Тем самым автор делал «хазарский эпизод» очевидным примером вредоносности евреев, которая впоследствии якобы неоднократно давала о себе знать в истории Русского государства. Через всю книгу проходит мысль о тайном еврейском правительстве и возглавляемом евреями международном масонском центре, созданными из ненависти к христианству. При этом автор обильно цитировал труды М.О. Меньшикова.

Впрочем, до Первой мировой войны и в первые десятилетия после нее Хазария еще не заняла прочного места в русской антисемитской литературе. Скажем, в переполненных зоологическим антисемитизмом произведениях А.С. Шмакова (1912) и Н.Е. Маркова (1928) Хазарии не было уделено ни строчки. Русские историки-эмигранты видели в Хазарии всего лишь заурядный эпизод древней истории и не придавали ему какого-либо особого значения. Например, авторы-евразийцы относились к этому эпизоду достаточно благожелательно, видя в нем либо просто любопытную страницу истории Восточной Европы (Вернадский 1927: 31—33, 40—41), либо основу для сближения русских с евреями в наше время (Карсавин 1928: 80).

Эмигрантские историки-дилетанты, пытавшиеся из патриотических соображений всеми силами приукрасить древнейшую историю славян, наделить их самыми немыслимыми славными предками и опиравшиеся в этом на поддельную «Влесову книгу» (о ней см.: Творогов 1990; Шнирельман 2011а), едва упоминали о Хазарии, видимо не считая ее историю достойной детального рассмотрения в контексте становления Древней Руси (см., напр., Кур 1994: 231—241). В частности, историку-дилетанту С. Лесному (Парамонову), подобно его дореволюционным предшественникам, главная опасность по-прежнему виделась в норманизме. Всеми силами стараясь его опровергнуть, Лесной был настроен в отношении хазар весьма миролюбиво. Их господство над восточными славянами он считал недолгим и номинальным и утверждал, что это отнюдь не мешало славянам пользоваться достаточно широкой автономией и проводить свою собственную политику (Лесной 1958: 705). Другой эмигрантский автор, протоиерей С. Ляшевский, создавая образ «доисторической Руси» в соответствии с «Влесовой книгой», едва упоминал хазар, изображая их захватчиками славянских земель. Впрочем, писал он, им не удалось установить свою власть на Руси, и тут же утверждал, что они все же были в Киеве и одно время владели «бывшими русскими землями» — Донским бассейном и Крымом (Ляшевский 1977: 79, 115, 149).

Лишь тот, чье имя более всего связано с историей «Влесовой книги», инженер-химик Ю.П. Миролюбов упомянул хазар в весьма показательном контексте. В 1935—1947 гг. он работал над своей первой книгой по истории Древней Руси «Сказ о Святославе хоробре, князе Киевском» — книга была посвящена подвигам князя Святослава, победителя хазар. В ней Миролюбов изобразил хазар «волками хищными», притеснителями славян (среди последних неизвестно на каком основании фигурируют древляне, никогда не входившие в зону влияния Хазарского каганата), а в походе Святослава на хазар видел справедливую месть за прошлые обиды и утеснения (Сказ 1986: 182—184). Позднее он не раз обращался к этой теме, приписывая тюрко-еврейским хазарам самые немыслимые жестокости и коварство по отношению к славянам. Характерно, что для него хазарский эпизод был одним из примеров неоднократно встречавшегося в истории иноземного ига над славянами. Он ставил его в связь с аналогичным «интернациональным игом», установившимся в России после 1917 г. (Миролюбов 1983: 23—26). Нелишне заметить, что в 1990-е гг. Миролюбов стал одним из излюбленных авторов современных русских националистов, и его дилетантские книги по русской истории и этнографии активно переиздавались в России.

Итак, были рассмотрены три разные группы — русские историки, еврейские историки и русские националисты. Кроме того, важной переменной выступал фактор времени, представленный сменой исторических периодов. Суть проанализированного процесса состояла в изменении социальной роли евреев в течение второй половины XIX в. и в реакции на это со стороны русского общества, что и отразилось на пересмотре оценки Хазарии и ее места в русской истории. До 1860-х гг. евреи обитали в черте оседлости и были привязаны к своим общинам; на ситуацию в столичных центрах они никакого влияния не оказывали и оставались практически незаметными на общероссийском фоне. Пусть и половинчатые, либеральные реформы 1860-х — начала 1870-х гг. положили начало эмансипации евреев: для них открылись пути к светскому образованию и свободным профессиям, а ряду социальных категорий (ремесленникам, купцам, людям с высшим образованием) был позволен свободный выбор местожительства за пределами черты оседлости. Они ответили на это высокой активностью и миграцией в крупные города и прежде всего столичные центры, где быстрый рост еврейского населения стал неожиданностью для местных обитателей. К началу 1880-х гг. в бюрократических и интеллектуальных кругах России выработалось настороженное и даже враждебное отношение к евреям, немало способствовавшее тому идеологическому климату, в котором происходили первые погромы 1881—1882 гг. За ними последовали репрессивные антиеврейские законы, способствовавшие росту революционных настроений у одних групп евреев и стремлению к эмиграции у других (Гессен 1993: 203—213; Гительман 2008: 25—31; Кандель 1990: 212—261; 1994: 4—37, 56—73). Поэтому если до конца 1860-х гг. образ главного внутреннего врага империи связывался с поляками, то затем он постепенно перешел к евреям.

На этом фоне в дореволюционной и эмигрантской историографии вырисовалось несколько разных подходов к истории Хазарии и ее трактовке. На первом этапе (до последней четверти XIX в.) русские профессиональные историки рассматривали Хазарию исключительно как экзотическое явление прошлого, не имеющее никакого отношения к проблемам современной им России. Примечательно, что и позднее русские историки и археологи, многие из которых оставались на либеральных позициях, в целом, за редким исключением, с уважением относились к Хазарии как сыгравшей несомненную роль в формировании древнейшего Русского государства (обзор см.: Ващенко 2006: 8—18, 54—69, 124—140). К их чести следует отметить, что ни еврейские погромы, ни оживление антиеврейской пропаганды в конце XIX — начале XX вв. не омрачили для них образ Хазарии (Медведенко 2006: 16, 23).

Еврейским авторам, закладывавшим основы еврейской историографии в эпоху эмансипации евреев, Хазария представлялась не столько фактом безвозвратно ушедшего прошлого, сколько славным историческим моментом, показывающим, что евреи вовсе не обречены на вечную жизнь в гетто, а способны к успешной политической и культурной активности. Кроме того, сама по себе история Хазарии служила основанием для притязаний евреев на статус коренного народа Российской империи, который за ними постоянно отрицался, что и создавало постоянный повод для дискриминации. Отсюда актуализация истории Хазарии, характерная для раннего этапа еврейской историографии. В свою очередь караимам Хазария давала важный аргумент, не только подтверждающий их отличие от евреев, но позволяющий обосновывать его апелляцией к седой древности.

Начиная с последней четверти XIX в. в русской среде появляются достаточно разнообразные оценки Хазарии, вызывавшиеся жгучей политической актуальностью. Некоторые историки-почвенники, усматривавшие главную опасность в норманизме, пытались противопоставить ему хазарскую версию ранней истории Руси, по которой вовсе не варяги, а именно Хазария сыграла ключевую роль в становлении Древнерусского государства. В то же время историк донского казачества, озабоченный поиском его местных корней на юге России, также обращался к Хазарии, но уже с иной целью. Ему казалось важным доказать, что основную массу населения Хазарии составляли славяне, что позволяло объявить южные земли исконно славянскими, где якобы веками обитали предки казаков. Наконец, явно под влиянием текущих этнокультурных процессов киевский историк ссылался на Хазарию как на пример якобы неизбывного стремления евреев к «захвату чужого наследия».

В начале XX в. некоторые русские историки-любители и националисты, для которых идеологические задачи довлели над научной добросовестностью, попытались ввести «хазарский эпизод» в антисемитский дискурс и придать Хазарии облик «степного хищника», зараженного ужасной бациллой иудаизма и стремящегося поработить славян и сделать их игрушкой в своих руках. Разумеется, такой поворот хазарской тематики имел прямую связь с появлением и ростом популярности подложных «Протоколов сионских мудрецов» — история Хазарии была призвана доказать их правдивость и убедительность путем апелляции к якобы бесспорному историческому примеру «злокозненности евреев». Именно в этом дискурсе «Хазария» и «хазары» превратились в эвфемизмы, позволяющие придать новый ракурс «еврейской теме» и включить в нее якобы убедительные исторические параллели.

При этом, как мы увидим ниже, антисемитские интерпретации хазарской темы первоначально не пользовались популярностью ни в предреволюционной России, ни среди русских эмигрантов, оставаясь на обочине общественно-политического дискурса. Лишь с течением времени эвфемизм «хазары» вошел в лексикон определенной части эмигрантов как наполненный глубоким смыслом символ их отношения к Советскому Союзу, где властвовали «чужаки».

Примечания

1. Эта книга была переиздана в советское время почти без всяких изменений. См.: (Рубакин 1919: 191—193).

2. Эти представления сохранялись в 1920—1930-е гг., и подобную карту в 1935—1936 гг. включал в свою рукопись ингуш М.М. Базоркин (Базоркин 2002: 276).

3. На самом деле караимизм возник во второй половине VIII в. в Персии и Вавилоне среди последователей Анана, отвергавшего Талмуд (Дубнов 1912: 113).

4. Об этом см.: (Кизилов, Михайлова 2004: 54; Golden 2007, note 102: 29—30). Впрочем, сама эта идея впервые была выдвинута некоторыми европейскими авторами еще в XIX в.

5. Сегодня один израильский автор даже рисует Хазарию «благоустроенным либеральным государством», где хазары, евреи и славяне жили якобы в мире и покое. Ей он противопоставляет Киевскую Русь с «диктатурой князя» (Палхан 2004: 53).

6. Подробно об этой дискуссии см.: (Ляпушкин 1958: 137—138).

7. Савельев был далеко не первым. Еще в XVIII в. украинские казаки для доказательства своего права на независимость искали своих предков среди хазар. См.: (Кизилов, Михайлова 2004: 37).

8. Ч. Микелис называет его «антисемитом до ослепления» (Микелис 2006: 51). Действительно, оказавшийся после Гражданской войны в Париже генерал Нечволодов был связан с русскими эмигрантами крайне правого толка и участвовал в распространении антисемитской пропаганды (Лакер 1991: 160—161).

9. Заслуживает упоминания тот факт, что в начале 1990-х гг. эта книга несколько раз переиздавалась в России. Председатель Союза писателей России В. Ганичев восторгался ею как «важным и серьезным шагом в общественном просвещении». Он отмечал ее «фундаментальную обоснованность», усматривал там «дух героизма и подвижничества» и хвалил автора за «благородное патриотическое дело» (Ганичев 2003: 17—19).

10. Подробно о нем см.: (Шнирельман 2011б. Т. 1: 211—217).