Глава 3. Огузо-кипчакский этап расселения тюркоязычных народов в Дагестане

Процесс тюркизации населения Прикаспийского Дагестана имел свое продолжение и в последующие X—XIII вв. Он известен под названием огузо-кипчакского периода.

Взаимоотношения кипчаков с огузскими племенами прослеживаются еще в тот исторический период жизни этих двух этнических компонентов, когда они обитали в окрестностях Саяно-Алтайских гор и прилегающих к ним степных пространствах Восточного Казахстана и Монголии.

Отражением тех же тесных этно-политических связей огузов и кипчаков в более поздний исторический период являются дошедшие до нас легенды об Огуз-хане, являвшемся, по преданиям, родоначальником огузских племен. Согласно преданиям легендарный Кипчак был сыном одного из военных сподвижников Огуз-хана, а сами кипчаки в какой-то период, по Рашид-ад-Дину, входили в состав 24 племен огузов. Как отмечалось в источнике, «племена кипчак, калач и агач-эри происходят из того народа, который соединился с Огузом и смешался с его родом»¹. Мифический мальчик, которому Огуз-хан дал имя Кипчак и по имени которого назвали все племя, родился, согласно легенде, во время неудачного похода Огуз-хана на народ ит-барак. Мальчика нашли в дупле дерева, что и отражено в его имени. «Это слово (кипчак. — А. К.) — производное от слова «кобук», что по-тюркски означает «дерево со сгнившей сердцевиной»². По другой легендарной версии, мальчик родился на земле, «которая обильно поросла деревьями», и Огуз-хан сказал ребенку: «О будь ты таким же князем, как и я, и пусть имя твое будет Кипчак»³.

Таким образом, легенды об Огуз-хане доносят до нас сведения о вхождении кипчаков в огузский племенной союз, когда они жили где-то на границе лесостепной зоны в Северо-Западной Монголии. Эти события происходили, вероятно, в середине IX века.

Согласно преданию, Огуз-хан, дождавшись возмужания Кипчака, послал его против взбунтовавшихся (значит, до этого ему подчиненных) народов, среди которых упомянуты маджары и башкиры. Кипчак их усмирил и 300 лет царствовал в этой стране «со времен Огуз-хана до времен Чингис-хана»⁴, а говоря словами исторических фактов — со второй половины X в. (время политического возвышения кипчаков в степях Казахстана) до первой трети XIII в. (время монгольского нашествия).

Таким образом, различные факты свидетельствуют об этнических связях огузов и кипчаков уже в наиболее ранний период их развития.

Кроме огузов, в состав кипчакской конфедерации входили печенеги, канглы⁵, являвшиеся значительной частью кипчакской конфедерации и внесшие существенные черты в формирование этнических признаков кипчаков средневековья. На территории Дешт-и-Кипчака обитали еще и другие тюркоязычные племена, не менее малочисленные, чем названные. Одни из них издревле обитали в степях Казахстана в составе тюркских племен и объединений, входивших в Западно-Тюркский каганат, другие являлись остатками некогда крупных этнических массивов, со временем сошедших с исторической арены. Однако все они «принадлежали к тюркскому этническому миру, хотя и имели свою специфику в языке и культуре»⁶. С политическим возвышением кипчаков все племена кипчакской конфедерации, как это обычно практиковалось среди кочевого мира, стали именоваться кипчаками.

Географическое положение огузов в X в. персидский аноним «Худуд ал Алем» описывает следующим образом: «И еще Каспийское море. С восточной стороны его — пустыня, примыкающая к области гузов и Хорезму, северная сторона примыкает к городам хазаров и Азербайджана. И еще море Хорезмское (Аральское). Вокруг него все места принадлежат гузам. И еще река Рас на севере, в области гузов. Река вытекает из той горы, которая находится между областью кимаков и хирхизов, проходит в области гузов и впадает в Хазарское море».⁷

Образовав в середине XI в. сильное государственное объединение в Приаралье, гузы положили начало движению тюркских племен на запад⁸. Это движение имело два направления: северное, проходившее через степи Восточной Европы, и южное, которое шло через Среднюю Азию, Иран, Малую Азию. Его совершали огузские и примкнувшие к ним тюркоязычные племена под руководством династии Сельджукидов из огузского племени кынык. Поэтому, за теми, кто принимал участие в завоеваниях, утвердился собирательный термин сельджуки, а само движение получило известность как сельджукское.

Этот раскол на два направления, вероятно, был следствием того, что часть гузских племен приняла ислам. Историк начала XII в. Шараф ат-Тахир Марвази писал: «После того как гузы сделались соседями областей ислама, часть их приняла ислам и стала называться туркменами. Между ними и теми гузами, которые не приняли ислам, началась вражда. Число мусульман среди гузов умножилось, положение ислама у них улучшилось. Мусульмане взяли верх над неверными, вытеснили их из Хорезма в сторону поселений печенегов»⁹. «Неверные гузы», противники ислама, обосновавшиеся на Волге, вступили в тесный союз с Русью, вместе со Святославом и Владимиром воевали с болгарами и хазарами.

Так, например, Ибн-Мисхавейх свидетельствует о том, что тюрки (гузы) напали в 965 году на Хазарию.¹⁰ Ф. Вестберг полагает, что киевский князь Святослав подбил гузов на войну с хазарами, обещая им часть добычи¹¹.

После ухода русов из Северного Дагестана часть гузов, по-видимому, спустилась в степи Терско-Сулакской низменности, где и раскинула свои кочевья. Об этом свидетельствует кочевническое погребение в урочище Тамаза-Тепе Бабаюртовского района, исследованное Г.С. Федоровым. Погребальный обряд и вещи погребенных в урочище Тамаза-Тепе позволяют отнести его к памятникам IX—X вв. допуская тем самым их принадлежность к гузам¹².

Южное направление движения огузов характеризуется тем, что «среди земель, захваченных сельджуками, была также часть Юго-восточного Дагестана с городом Дербентом»¹³.

С заботами об укреплении северных границ была связана деятельность правителя Ширвана. В «Тарих ал-Баб. История Ширвана и ал-Баба» впервые упоминается об опасности со стороны гузов под датой 437 г. х. (1045 г.): «В том же 437 году Ширван-шах Кубад построил вокруг города Иазидийа крепкую стену из тесаных камней и установил на ней железные ворота из-за страха перед тюрками — гузами»¹⁴. Таким образом, очевидно, что проникновение отдельных тюркских отрядов имело место и раньше, но с середины XI в. эта опасность стала настолько реальной, что правитель Ширвана стал задумываться о том, чтобы как-то обезопасить свои земли от этих нападений.

Видимо, его опасения были не напрасными, поскольку Дербент подвергся оккупации. Процесс оккупации Дербента, как главного форпоста Юго-Восточного Дагестана, имел 3 этапа.

Начало первого этапа связано с движением сельджукского султана Алп-Арслана в Грузию, когда «Алп-Арслан вернулся из похода в Рум (460 г. Х./1068); народ ал-Баба пожаловался ему на Ширваншаха, который захватил некоторых из раисов»¹⁵. Затем, когда «сельджукский султан Алп-Арслан занял Азербайджан, он послал своего хаджиба Сау-Тегина (Шау-Тегина) с отрядом регулярных войск в ал-Баб. Вместе с ним он послал раиса ал-Баба Аглаба б.

'Али... Сначала тюрки заняли Маскат и разорили его. Затем они отняли цитадель (ал-Баба) у ширванцев и разрушили среднюю стену. Город (Баланд) был отобран у раисов, и Сау-Тегин назначил Аглаба б. 'Али своим заместителем в ал-Бабе, а сам вернулся домой к султану»¹⁶.

Из этой информации следует, что на обратном пути из похода в Грузию (в источнике ошибочно — Рум) сельджукский султан посылает своего хаджиба Сау-Тегина в Дербент с целью установления там своей власти. Это была первая попытка установления своего господства над Дербентом.

Второй этап начался «в сафаре 464/ноябре 1071 года» когда «тюрок Йагма (Б:Буга), слуга (гулам) сельджукского султана Алп-Арслана, двинулся в пограничные области ал-Баба как эмир от имени султана. Жители ал-Баба и пограничных областей встретили его с почетом и уважением. Они ввели его в город, и он прочел указ, по которому султан [назначил его] над ними»¹⁷.

Однако, несмотря на это, местные интриги продолжали иметь место, и положение сельджукской администрации в Дербенте оставалось неустойчивым.

Третий этап сельджукской оккупации Дербента начался в джумада/декабре 1075 года. «Ахмад б. 'Али, гулам эмира двух Иранов, прибыл как посол султана в ал-Баб. Он сказал, что султан пожаловал пограничную область Сау-Тегину, и имя последнего стало читаться в хутбе после имени султана с кафедр (мечетей) пограничной области»¹⁸.

«До второй половины XII в. Дербент находился в зависимости от сельджукского султана, что благоприятствовало не только проникновению тюркского элемента, но и упрочению позиций ислама в Южном Дагестане», — справедливо полагает профессор А.Р. Шихсаидов¹⁹. Ведь и впоследствии, после образования независимого Дербентского княжества, один из местных правителей носит чисто тюркское имя Бекбарс.

С именем тюрок связан и знаменитый могильник Кырхляр в Дербенте. Если в местных исторических хрониках (в частности, «Дербент-наме») могильник приписывается 40 шахидам-арабам, погибшим в начале VII в., то цветущее кифи, которым нанесены надписи на полуцилиндрических горизонтальных надгробиях, позволяет уверенно говорить о времени после X века. Устная традиция также связывает могильник Кырхляр с указанным временем: сообщаемая Кантемиром легенда приписывает кырхлярские могилы «народу огузов», которые некогда долгое время владели Дербентом,²⁰ и это, как писал Х.Д. Френ, «приводит на мысль сельджуков, которые в XI в. завоевали Грузию и другие кавказские земли, и к сему-то или следующему XII в. могут быть отнесены наши надписи»²¹.

Весьма ценно и другое обстоятельство. В рукописи «Дербент-наме», хранящейся в публичной библиотеке Ленинграда, дается перечисление 30 «мученников» (шахидов) в борьбе за веру, и все имена (среди них — много тюркских) снабжены тюркским термином «султан» — султан Мир Али, султан Кух-Хан и т. д.²².

Названия ворот Дербента — «Кырхляр-капы», «Баят-капы», «Джарчи-капы», «Туркмен-капы» — отражают, вероятно, огузский этнический пласт, так как в состав тюрок-огузов входили племена баят, туркмен, кырык и т. д.

Таким образом, гузы и сельджуки проникли на территорию Дагестана с двух направлений — с северного и с южного (через Дербент).

Огузы-сельджуки, пришедшие из Закавказья, были более многочисленны и сильны, чем гузы из заволжских степей, и оставили следы своего пребывания не только в Дагестане, но и в ближайшем Закавказье. Причем расселение огузских и примкнувших к ним других тюркоязычных племен происходило в Закавказье, в первую очередь в северных областях Азербайджана, где процесс протекал наиболее интенсивно, охватывая главным образом равнинную зону, за исключением городов — ремесленно-торговых центров, и не затрагивая владений ширваншахов. Эти выводы основаны как на свидетельствах письменных источников, так и на данных топонимики²³.

Топонимы, появление которых в Закавказье можно приурочить к XI—XII вв., по мнению азербайджанского учёного Р.А. Гусейнова, отражают важный этнический компонент, связанный с огузами и другими тюркоязычными напластованиями. Этнонимы, установленные в пределах Закавказья, присущи небольшим населенным пунктам; то же самое характерно для тех районов Передней Азии, где в XI—XII вв. появились и обосновались огузы. Из 24 огузских этнонимов в Закавказье достоверно могут быть определены 17 (афшар, байат, кырык, и т. д.)²⁴.

Исследователь Х.Л. Ханмагомедов, который занимается этнотопонимикой Дагестана, выделяет сельджукское племя караман, которые в XII в. на Анатолийском полуострове создали княжество Караманлы. Часть из них переселилась в Азербайджан и Дагестан. «Этноним караман отражен в названиях бывших рыбных пунктов Караман 1, 2, 3, 4, 5 г. Махачкалы»²⁵.

С.Ш. Гаджиева считает, что на кумыкский язык большое влияние оказали языки огузской группы народов, причем «огузский слой более отчетливо прослеживается на диалекте южных кумыков, которые, очевидно, испытали это влияние не только с севера, но и с юга, со стороны Азербайджана»²⁶.

Исторические свидетельства и местные предания дают основание предположить случаи инфильтрации в аварскую (и не только аварскую) среду определённой «прослойки» огузов и тесные контакты предков аварцев с огузами.

О том, что с огузами предки аварцев и других дагестанцев имели близкие и разносторонние контакты, могут свидетельствовать сообщения о военной службе огузов у серирских царей. «Являясь командирами наёмной гвардии, тюркская знать занимала весьма привилегированное положение при дворе царя Серира в качестве его личной гвардии и приближенных. Царь противопоставлял их местной феодальной знати, которая являлась носителем сепаратистских тенденций»²⁷. «Естественно предположить, что правители Серира, которые в XXI вв. вели активную внешнюю политику и поэтому заинтересованные в создании сильной регулярной армии, охотно принимали на службу огузов, прославившихся в качестве отличных воинов»²⁸.

В серирской среде огузы составляли довольно многочисленную прослойку; от местных правителей они получали различные привилегии и знаки внимания. Старожилы аварского селения рассказывают нам, что правителем Тануси был в древние времена Суракат, сын Огуз-хана, и ему принадлежали окрестные земли. Согласно устной традиции хунзахцев, тухум Угъузилал был освобождён от податей нуцала. Видимо, основатель этого тухума был тархан (свободный от налогов), что лишний раз свидетельствует о том, что из тюрков-огузов формировалась социальная прослойка феодалов-тарханов²⁹.

В частности, как полагают, огузам за военную службу выделяли земельные участки на г. Акаро. Они же основали, согласно преданию, с. Цада (в совр. Хунзахском районе РД)³⁰. В ряде аварских исторических песен фигурируют аварские названия рода Угъузилал (букв, «огузы») и представители этого некогда воинственного клана³¹. На Хунзахском плато память об огузах сохранилась в выражении «угъузилал parly» — «огузы идут», которым пугают детей³². Огузские инфильтрации, должно быть, имели место и в других языковых регионах Дагестана. Например, в с. Ахты было кладбище «Огъузрин сурар» — бука «могилы огузов»³³.

В середине XI в. кипчаки оттеснили гузов частью на юг, а частью на запад и вслед за последними появились в Причерноморских степях.

Профессор А.Ю. Якубовский по этому поводу писал, что «было бы безнадежно искать точной даты появления половцев в Юго-Восточной Европе. Крупные политические события связываются с половцами или кипчаками только с начала XII в.»³⁴. Но вместе с тем тот же А.Ю. Якубовский указывал и на то, что, по данным Лаврентьевской летописи, первое соприкосновение кипчаков с Русью произошло уже в 1054 г. : «В том же (1054) году приходил на Русь Болуш с половцами, а Всеволод заключил мир с ними, и возвратились половцы туда, откуда пришли»³⁵.

Расправившись с гузами и печенегами, которые, как считает С.А. Плетнева³⁶ и С.М. Ахинжанов³⁷, сыграли большую роль в сложении половецкой общности, половцы заняли господствующее положение в степях Восточной Европы и Западной Сибири, которые с XI в. стали называться половецкими (Дешт-и-Кыпчак).

С.А. Плетнева выделяет восемь самостоятельных объединений половцев: Приднепровское, Лукоморское, Задонецкое, Приазовское, Нижнедонецкое, Предкавказское, Крымское, Поволжское объединения³⁸, процесс консолидации которых к концу XI в. завершился строгим распределением земель между ордами.

Эти объединения очень быстро, буквально через одно-два поколения, судя по археологическим и антропологическим данным, стали народом с измененным физическим и культурным обликом. Изменения произошли в результате контактов и ассимиляции с населением, обитавшим в это время в степях. В первую очередь с населением, входившим ранее в Хазарский каганат.

С.А. Плетнева полагает, что половецкий этнический массив, появившийся в южнорусских степях, формировался по тем же законам, что и все остальные народы древности и средневековья, т. е. кипчаки стали ядром, вокруг которого объединились все разрозненные и разбросанные по степи кочевые племена и народы, а также население, входившее в Хазарский каганат³⁹.

Предкавказская орда распространила свое влияние не только в прикаспийских степях современной Калмыкии, но и в Дагестане.

Точных данных, по которым можно было бы датировать время появления кипчаков на Северном Кавказе, в частности в Дагестане, нет. Однако грузинский историк З.В. Анчабадзе обобщил данные грузинских источников XI в., в которых упоминаются кипчаки. Так, например, в сочинении грузинского историка конца XI в. Джуаншера «Жизнь царя Вахтанга Горгасала» указывается, что джиги (адыги) были оттеснены на северо-западный Кавказ, а печенеги и вовсе были вытеснены с Кавказа какими-то тюрками. Позднейшая приписка к сочинению Джуаншера уточняет, что «покорил он (т. е. Вахтанг) овсов и кипчаков»⁴⁰.

На территории Дагестана кипчаков упоминает грузинский анонимный историк XII в., который называет их «дербентские кипчаки». Аноним указывает, что Давид Строитель (1089—1125) в апреле 1123 года одержал победу над «лаками и кипчаками Дербентскими».

Другим доказательством обитания кипчаков на территории Приморского Дагестана служат свидетельства Джувайни и Рашид-ад-Дина. Рашид-ад-Дин, сообщая о походах монголов, направленных на захват половецких территорий, пишет: «Менгу-каан с левого крыла шел облавой по берегу моря [Каспийского], (на — К.А.) Бачмана, одного из бесстыднейших эмиров тамошних из народа кипчаков, из племени ольбурлик»⁴¹. Если следовать этому сообщению, то получается, что Бачман, эмир кипчакского племени ольбурлик, обитал в СевероВосточном Прикаспии, т. е. в Приморском Дагестане.

Таким образом, на этой территории складываются новые формы отношений и хозяйственной деятельности.

Исследователи выделили в равнинных степях три основные формы кочевого хозяйства: таборное, полукочевое, при котором род или все племя кочует от весны до осени по определенным маршрутам, зиму же проводят во временных поселениях, и полукочевое, при котором бедные хозяйства ведут оседлый образ жизни, а богатые кочуют по определенным маршрутам, с обязательным возвращением к зимовке⁴².

Вероятно, именно к третьей форме кочевого хозяйства относятся и погребения Миатлинского могильника на Среднем Сулаке. Могильник исследовала археолог М.И. Пикуль, которая датирует его XII—XIII вв.⁴³.

Погребения на этом могильнике располагались рядами на расстоянии 11,5 метров друг от друга и составляли отдельные семейные пары. Отсутствуют на могильнике и курганные насыпи, что характерно для половецких погребений позднего периода.

Причем, как считает Г.А. Федоров-Давыдов, «переход от курганного обряда к совершению захоронений в грунтовых могильниках без насыпей отражает переход кочевников к оседлости»⁴⁴. Наиболее интенсивно этот процесс шел в среде обедневшей массы кочевников. Инвентарь Миатлинских погребений, как показали исследования М.И. Пикуль, крайне беден.

Очевидно, правы исследователи, которые считают, что «могильник оставлен половцами, которые еще в домонгольское время перешли к оседлости»⁴⁵.

М.И. Пикуль в процессе раскопок отметила, что руки у мужских костяков покоятся на поясе или костях таза, у женщин, однако, рука лежала согнутой на груди, другая — на тазовых костях⁴⁶, что не характерно для половецкого погребального обряда, когда покойника клали с вытянутыми вдоль туловища руками⁴⁷. Это отклонение в погребальном обряде Г.С. Федоров-Гусейнов объясняет «смешением пришельцев с остатками болгар — обитателей южной периферии Хазарии»⁴⁸, для которых характерно такое же положение рук покойника. Н.Д. Путинцева⁴⁹ наблюдает такое положение одной руки на тазовых кистях даже в самых ранних болгарских погребениях Беленджера, в Верхнечирюртовском могильнике, а С.А. Плетнева⁵⁰ — в болгарских погребениях Зливок (Болгария).

Эти признаки, вероятно, служат доказательством того, что половцы Миатлинского могильника вступили в этнические связи с болгарами, древними обитателями Беленджера.

В этой связи хотелось бы отметить, что дагестанское побережье Каспийского моря еще в хазарскую эпоху отличалось значительным развитием оседлости и высоким уровнем земледельческого хозяйства. Поэтому, на наш взгляд, можно предположить, что половцы в Прикаспии и Северном Дагестане переходят к оседлости и ведению земледельческого хозяйства не только в силу указанных выше причин, но и в силу того, что этот регион издавна славился своими оседло-земледельческими традициями.

В хозяйственном развитии Дагестана в X—XII вв. произошли существенные сдвиги. А.Р. Шихсаидов считает, что именно в этот период интенсивно шел процесс оформления отраслевой специализации и основных линий производственной деятельности отдельных селений, причем в основе этого процесса лежало дальнейшее развитие земледелия и ремесла, становление отраслевой специализации в ремесле. Возросшая специализация в отдельных физико-географических зонах на преимущественное производство зерновой или животноводческой продукции не только дала толчок обмену, но и привела к фактору, имевшему большое значение в дальнейшем соотношении видов хозяйственной деятельности: в горах и на равнине террасное земледелие в XI—XIII в. достигает наибольшего расцвета, но впоследствии приходит в упадок⁵¹.

Археологическими исследованиями установлено наличие многочисленных поселений (селищ) и городищ, густой сетью покрывавших предгорные и горные районы Дагестана, многие из них функционировали вплоть до XIII—XIV вв.⁵² Все это свидетельствует не только о беспрерывности хозяйственного процесса, но и о густонаселенности указанных районов.

Изучение состояния скотоводства, являвшегося одним из главных и древних видов хозяйственной деятельности населения Дагестана в период до XIII в., привело М.-З. О. Османова к выводу о том, что в это время и происходит определенное разветвление земледельческо-скотоводческого хозяйства: во внутреннем Дагестане земледелие и стационарно оседлое скотоводство с незначительным и недалеким яйлажным отгоном; в высокогорном — слаборазвитое земледелие и отгонное скотоводство; на равнине у речных долин — земледельческо-скотоводческое; в степях — кочевое и полукочевое скотоводство⁵³.

А.Р. Шихсаидов дату становления хозяйственной зональной специализации относит к X—XIII вв., при этом он исходит из следующих тезисов: 1) благоприятные физико-географические и политические (мирные контакты с хазарами, половцами) предпосылки являются условиями отгонного скотоводства, 2) название Сулак — «река овец» (на которой стоит «страна Ас-Серир»)⁵⁴. О ней пишет знаменитый историк и географ Абу-л-Фида (1273—1357 гг.), ссылаясь на данные исламского географа XIII в. Ибн Сайда (1214—1274 гг.), который писал, о «Реке овец» в Дагестане. Существует и другая точка зрения по поводу даты становления хозяйственной специализации, начало которой М.-З. О. Османов относит к XV в., то есть к периоду постмонгольских завоеваний. Он считает, что «отправной точкой для кардинальных изменений в формах соотношений хозяйственной деятельности населения явилось прекращение давления кочевников извне»⁵⁵.

Более аргументированной и соответствующей историческим реалиям этого периода представляется мнение А.Р. Шихсаидова. Так как кочевые племена половцев-кипчаков, занявших в XI—XII вв. степные районы Предкавказья, Прикаспийскую низменность, а также предгорья Северного Дагестана, входят в контакт и торгово-обменные связи с земледельческим населением, они продвигаются в предгорья, ассимилируют с населением этих территорий и переходят постепенно к оседлости. Доказательством этому служат раскопки Миатлинского могильника, оставленного половцами, которые еще в домонгольское время пришли к оседлости.

Связи и взаимодействия различных этносов и культур в рассматриваемую эпоху могут быть воссозданы по материалам изваяний, представляющим собой памятники монументальной скульптуры тюркоязычных народов Северного Кавказа VII—XIII века. Каменные изваяния не были характерны для кавказоя-зычных и ираноязычных племен, обитавших в изучаемый период на Северном Кавказе. Типологически и по ведущим признакам они сближаются с каменными изваяниями Центральной и Средней Азии, Южной Сибири. Первые сведения о них содержатся, как уже отмечалось у раннесредневековых авторов Мовсэса Каланкатуаци и Феофана.

Последующие сведения об изваяниях Северного Кавказа имеются также в «Книге Большому Чертежу», у А.И. Гильденштедта и других авторов⁵⁶. В этих источниках речь идет, главным образом, о многочисленных изваяниях кипчаков, хранящихся в различных городах Северного Кавказа. Традиция сооружения поминальных комплексов или святилищ существовала у раннесредневековых тюрков Северного Кавказа и имеет Саяно-Алтайские корни.

Ставропольский археолог Т.М. Минаева обследовала Гилячское городище в 14 км от Карачаевска, где обнаружила святилище с многочисленными жертвенными вещами, а еще раньше, в 1939 г., там же обнаружили изваяние из песчаника⁵⁷. Х.Х. Биджиев считает, что это тюркский поминальный комплекс, который имеет многочисленные аналогии в каменных изваяниях восточных тюрков, которые также были связаны с поминальными сооружениями⁵⁸. Для высшей знати, каганов сооружали монументальные храмы, где устанавливали статуи, изображавшие умершего, а стены постройки расписывались сценами из их жизни⁵⁹. Подобные храмы (Кюль-Тегина, Тюнькука, Бильчекагана) сохранились на территории южной Сибири. Для менее знатных людей, считает Л.Р. Кызласов, такими помещениями служили орнаментированные «саркофаги» из мраморных или сланцевых плит, а для рядовых воинов — простые поминальные ограды⁶⁰. Исследователь Б.Б. Овчинникова считает, что «оградки и антропоморфные стелы (оленные камни, таштыкские стелы, тюркские изваяния, половецкие каменные бабы) являются признаком, скорее всего, не этническим, а социальным, и характерны для большинства кочевых народов данного региона, что, скорее всего, связано с особенностями, присущими кочевому хозяйству и связанным с ним мировоззрениям»⁶¹.

На территории Дагестана одна из каменных баб выявлена в 3-х км к юго-востоку от села Карабудахкент, на городище Генторун. Изваяние высечено из мягкого серовато-белого известняка весьма реалистично. Хорошо изображенные руки согнуты в локтях и сведены на животе. На тыльной стороне видны нарезные неглубокие линии, которые, очевидно, имитируют портупейные ремни.⁶² По манере изготовления генторунское изваяние имеет определенную близость с половецкими. Однако для половецких статуй характерно изображение сосуда в руках, отсутствующее у генторунской каменной бабы. Поэтому трудно определить точную дату её изготовления. Однако она имеет, по всей вероятности, половецкое происхождение, что, возможно, является дополнительным доказательством пребывания половцев-кипчаков в Дагестане, считает Г.С. Федоров-Гусейнов⁶³. Каменные бабы найдены также у селения Экибулак Буйнакского района и на городище Чопалав-тепе Бабаюртовского района. Исследователи также относят их к половецким.

Согласно археологическим исследованиям, следы пребывания половцев на территории Дагестана отмечены на Среднем Сулаке (Миатлинский могильник). Этот могильник наряду с тремя каменными бабами исследователи предположительно считают половецкими. Полученные данные явно не стыкуются со сведениями письменных источников, говорящих о широком освоении половцами равнинного Дагестана. Подобные расхождения можно объяснить тем, что материальные следы кочевников-половцев, пришедших на территорию Приморского Дагестана, не сохранились по разным причинам. Одной из этих причин являлись постоянные колебания уровня Каспийского моря. Разрушительным фактором являлся и поход монголов. Приморский коридор служил ареной борьбы между Золотой Ордой и Хулагидами. Согласно источникам, равнинную часть Дагестана на протяжении примерно 10 лет (60—70 гг. XIII вв.) шесть раз пересекали многотысячные конные армии. Разрушительные последствия для земледельческого Дагестана, особенно прибрежной части, имело и то обстоятельство, что обычно монголо-татары начинали военные операции в летние месяцы, когда были в разгаре сельскохозяйственные работы. Помимо этого, за войском шел обоз завоевателей, их скот и семьи, которые пожирали все вокруг и уничтожали урожай⁶⁴.

В 1263 г. дагестанскую равнину прошла 70-тысячная армия Ильханов (Хулагидов), а сражение на Тереке было одним из крупнейших в истории военных столкновений Золотой Орды и государства Хулагидов⁶⁵. В 1318—1319 гг. дагестанскую равнину прошла с севера на юг золотоордынская армия в 80 тысяч всадников. В 1325 г. эмир Чу пан, возглавив армию государства Хулагидов, опустошил предкавказские равнины. В 1356 г. Джанибек во главе 300-тысячного золотоордынского войска «...перешел Терек и прибыл в Дербент, а оттуда в Ширван»⁶⁶.

Таким образом, колебания моря и деятельность монголов в узком коридоре Прикаспийской низменности, на которой монголы сознательно вытаптывали следы предыдущих культур, могли привести к безвозвратной потере половецких памятников на равнине, которые не успели еще трансформироваться в элементы естественных рельефа. А половцы, проникшие в северный предгорный Дагестан, под влиянием сильных оседло-земледельческих традиций осели на землю, ассимилировались с местным населением, и надобность в сооружении каменных баб, очевидно, отпала.

Некоторые исследователи также отмечают, что в XIII—XIV вв. исчезает обычай половцев сооружать каменные изваяния⁶⁷. Это явление объясняется тем, что в результате монгольских завоеваний произошла «потеря серьезного значения в социальной жизни кочевников самого оригинала этих скульптурных изображений — аристократической верхушки собственно половецких родов. Каменные «бабы», бывшие, видимо, атрибутом культа умерших предводителей племен и родов и изображавшие представителей родо-племенной аристократии, исчезают именно тогда, когда роль этой аристократии была сведена монголами на нет, считает Г.А. Федоров-Давыдов⁶⁸.

В начале XIII в. в Центральной Азии образовалось централизованное монгольское государство. В 1220 г. монгольская армия под руководством Джебэ и Субэдея ворвалась в Закавказье, захватила Нахичевань, Ардебиль, Байлакан, Гянджу, Шемаху, разорила Грузию. Затем монгольские войска выступили в сторону Дербента. Рашид-ад-Дин в своем «Собрании летописей» оставил подробное описание этого события: «так как пройти через Дербент было невозможно, они послали ширваншаху сказать: «Ты пришли несколько человек, чтобы мы заключили мир». Он прислал 10 человек из вельмож своего народа; (одного) из них (монголы) убили, а другим сказали: «Если вы покажете нам путь через Дербент, мы вас пощадим, в противном случае мы вас убьем!» Они от страха за свою жизнь указали путь, и те прошли»⁶⁹.

Это высказывание, по мнению А.Р. Шихсаидова, свидетельствует о том, что монголам не удалось пройти на Северный Кавказ по знаменитой трассе, проходившей через Дербент по Прикаспийской низменности. Они были вынуждены обойти Дербент и пройти через неизвестные горные тропинки. Эта акция по выбору иного пути в обход Дербента была связана только с тем, что жители Дербента сумели воспрепятствовать вторжению в город, «а войска турок, которые были в Дербенте, не пропустили их»⁷⁰. Арабский историк Ибн ал-Асир (1166—1238) писал о вступлении завоевателей: «прошедши Дербент Ширванский они шли за этими областями, а в них были многочисленные племена, а в том числе аланы, лезгины и несколько тюркских племен, где... ограбили и убили много лакзов — мусульман и неверующих и произвели резню среди встретивших их враждебно жителей тех стран и дошли до аланов»⁷¹.

Вероятно, Рашид-ад-Дин и Ибн ал-Асир упоминают тюркские племена сельджуков, так как город и окрестные земли до середины XII в. (т. е. до 1160 г.) находились под властью сельджуков. Поэтому естественно, что позже в Дербенте присутствовали «войска турок».

Грузинская хроника также свидетельствует, что «один отряд был отправлен в Великую Кипчакетию, Овсетию, Хазарию...»⁷².

Ворвавшись в земли алан, монголы разбили их, предварительно расколов алано-кипчакский союз: «Мы с вами одного рода (происхождения), а эти аланы вам не родня, чтобы вы им помогали. ...Мы вам даем обещание не трогать вас...»⁷³.

Получив обещанные деньги, одежду и другие подарки, кипчакские предводители отошли от алан, оставив их одних против грозного врага. Татаро-монголы разбили алан в неравном сражении, ограбили народ, взяли пленных и пошли на кипчаков, которые спокойно разошлись, поверив монголам. Но не успели они опомниться, как монголы неожиданно напали на них, вторглись в земли предкавказских кипчаков, которые кочевали там целое столетие.

«Татары отобрали у них (кипчаков) вдвое больше того, что они им принесли»⁷⁴, — замечает Ибн-ал-Асир. Татаро-монголы жестоко расправились с кипчаками: часть из них рассеялась, часть ушла за Днепр, а «большинство же их, собравшись, направились к Дербенту Ширванскому»⁷⁵. Когда кипчаки подошли к Дербенту и увидели, что силой его взять невозможно, они задумали хитростью и обманом проникнуть в город и захватить его. С этой целью они обратились к правителю Дербента Рашиду с просьбой предоставить им убежище. Владетель Дербента отказался удовлетворить их просьбу, но все же кипчакам обманом удалось проникнуть в город и завладеть им. Рашид был вынужден бежать в Ширван. Из Дербента кипчаки направились в Закавказье и по пути опустошили Ширван, Арран и Грузию. Одних пленников они обращали в рабство и продавали, а других беспощадно уничтожали. «Однако мусульмане, курджи, лакзы и другие почувствовали смелость по отношению к ним, уничтожили их, убили, грабили и захватили в плен»⁷⁶ и продали в рабство на дербентском невольничьем рынке. Количество пленных было так велико, что «кыпчакский раб (мамлюк) продавался в Дербент-Ширване по самой низкой цене»⁷⁷. Какая-то часть кипчаков после поражения «перешла в страну лакзов».

В это время на Кавказе появился преследуемый татаро-монголами хорезм-шах Джелал-Ад-Дин, который намеревался укрепиться в Дербенте для борьбы с монголо-татарами. С этой целью он решил захватить Дербентский проход, и по его просьбе в 1227 году к Дербенту явилось 50 тысяч кипчаков, которые обещали ему захватить этот проход⁷⁸. Хорезм-шах стал разорять окрестности Дербента. Кипчаки, в свою очередь, расположившись с северной стороны, также пытались проникнуть в город и одновременно разоряли его окрестности. Все это вызвало массовое недовольство населения, которое поднялось на борьбу против них. В 1231 году татаро-монголы нанесли сокрушительное поражение Хорезм-шаху и кипчакам.

Татары же, как свидетельствует Ибн-ал-Асир, «остались в стране кипчаков, богатой большими пастбищами зимой и летом», т. е. в Кипчакии, включая Терско-Сулакскую равнину, где монгол привлекали обильные летом и зимой пастбища в низовьях Сулака, Терека, Кубани.

Планомерное завоевание Дешт-и-Кипчака, приведшее к образованию в половецкой степи ядра Золотой Орды, началось в 633 г. х. (1235—1236 гг.).

Джувайни и Рашид-ад-Дин сообщают, что завоевание западных стран было поручено «из детей Гулай-хана старшему сыну Мангу-хану, его брату ку... и сыновьям Джучи: Бату, Орде, Шибану и Тангуту и т. д.» После военных действий против волжских булгар и башкиров часть войск монголов развернула операции по захвату половецких территорий⁷⁹.

В середине XIII в. единая монгольская империя распалась на ряд фактически независимых государств улусов: Джучидский — Золотая Орда (со столицей Сарай-Бату на Нижней Волге, близ Астрахани), затем Сарай-Берке (близ Волгограда), Джагатайский (в Средней Азии) и Хулагидский, территория которого охватывала многие государства Передней и Малой Азии, а также Закавказье, включая и Арран⁸⁰.

Историческая и военно-политическая обстановка сложилась так, считает А.Р. Шихсаидов, что равнинная полоса Восточного Дагестана и районы, прилегающие к Дербенту, стали ареной столкновений двух крупнейших государств — Золотой Орды и государства Хулагидов⁸¹. Золотоордынские ханы, заинтересованные в усилении торговых связей с восточными странами, отводили значительное место территории Восточного Кавказа. Известный историк Вассаф точно определил границы Золотой Орды: «...а землю в длину от краев Кайлыка и Хорезма и крайних пределов Саксина и Булгара до окраины Дербента Бакинского Чингисхан назначил своему сыну Туши, что позади Дербента, называемого Демиркапу (железные ворота), всегда были местом зимовки и сборным ритуалом разбросанных частей его (Туши)»⁸².

Из этого следует, что территория равнинного Дагестана до города Дербента включительно вошли в состав Золотой Орды, а Ширваном, Арраном и Азербайджаном владели ильханы.

После смерти Берке (1266 г.), ханом Золотой Орды стал его брат Менгу-Темир, и к нему перешло господство над «странами северными, тюркскими и кипчакскими, Железными воротами и тем, что к ним прилегает».

В целях сохранения и укрепления своей власти на Северном Кавказе монголы держали крупные воинские отряды на берегах Кубани и Терека, в Дербенте и т. д. Чрезвычайное значение Берке-хан придавал Северному Кавказу, который стал местом ханской кочевни. Так, например, Рашид-ад-Дин свидетельствует, что в 1262—1283 гг. на левом берегу Терека «в той степи ставки всех эмиров, вельмож и воинов Берке блестели как звезды. Степь кипчакская вся была полна палатками и шатрами их, и край этот был полон лошадьми, верблюдами, быками, баранами»⁸³, и о пребывании кочевья Ногая в 1264 году непосредственно «у гор Лезгистана». Все эти факты свидетельствуют о том, что земли к северу от Дербента стали местом пребывания и нередко борьбы между двумя государствами еще совсем недавно единой монгольской империи.

Исследователи прослеживали две тенденции в истории кочевников XIII—XIV вв.⁸⁴

С одной стороны, некоторое смешение отдельных групп населения, перемещение некоторых племен. С другой стороны, сложение основных локальных вариантов на территориях, которые обозначились еще в XII веке. Поволжье и Северо-Восточный Кавказ становятся зоной, где распространяются признаки, которые можно связать с пришедшими сюда монголами или сибирскими племенами, вовлеченными в их движение.

Таким образом, с одной стороны, разрушение старых родо-племенных отношений, уничтожение влияния старой местной знати, смешение разных племен и родов в результате хозяйствования монголов; с другой — выделение устойчивых образований, в основе которых лежали общности, исторически сложившиеся еще до завоевания, т. е. этнические общности.

Взаимоотношение этих двух тенденций, по мнению Г.А. Федорова-Давыдова⁸⁵, и определило тот «синтез» старого и нового после монгольского завоевания, т. е. реальную картину исторического развития Золотой Орды.

Если создателями этого государства были монголы-чингизиды, считает татарский ученый Р.Г. Фахрутдинов, то его этническую основу составляли местные тюркские народы Восточной Европы, Западной Сибири и Арало-Каспийского региона: кипчаки, половцы, огузы, волжские булгары, остатки хазар, маджары и тюркоязычные татары, переселившиеся из Центральной Азии на запад еще в домонгольское время, а также в составе армий Чингис-хана и Батыя⁸⁶.

Подтверждением этому могут служить свидетельства арабского историка XIV века ал-Омари о том, что монголы со временем «смешались и породнились с ними (кипчаками) и земля одержала верх над природными и расовыми качествами их (татар), и все они стали точно кипчаки, как будто они одного с ними рода...»

Таким образом; старое домонгольское население степей, вошедшее в состав Золотой Орды и состоявшее из половецких, кимакских, гузских племен, а также остатков печенежско-торческих племен, подверглось в течение золото-ордынского периода своей истории коренным изменениям.

Известный тюрколог Н.А. Баскаков также считает, что общим языком для Золотой Орды после ухода монголов и ассимиляции оставшейся их части с основным населением степной полосы — половцами становится тюркский⁸⁷. Он также полагает, что хранителями норм и традиций кипчакского (половецкого) языка в настоящее время можно считать в большей или меньшей мере носителей караимского языка на западе и ногайского, кумыкского и других тюркских языков Северного Кавказа, сохранивших значительную общую с кипчаками лексику, а также фонетические и морфологические особенности. Все эти народы в прошлом имели тесные родственные отношения с кипчаками и в значительной мере являются их потомками⁸⁸.

Татаро-монгольское нашествие перекроило этническую карту Северного Кавказа и привело к значительным перемещениям и смешениям различных этнических групп, которые вынуждены были уходить в безопасные места⁸⁹. Ибн-ал-Асир писал, что монголы «направились в земли кипчаков, одного из самых многочисленных племен тюркских, и избили всех тех, которые сопротивлялись им; остальные бежали в болота, на вершины гор, покинув землю свою, и ею завладели татары»⁹⁰.

Дальше Ибн-ал-Асир вновь повторяет, что из числа разгромленных кипчаков «одни укрылись в болотах, другие в горах, а иные ушли в страну русских»⁹¹.

Предполагается, что «высокими горами», куда бежали кипчаки, могли быть Кавказские горы. Подобные сведения в синтезе с данными лингвистики, археологии и этнографии дают определенное основание предполагать, что та часть кипчаков, которая после нашествия монголов ушла в XIII в. в горы Центрального Кавказа, явилась одним из главных компонентов в процессе сложения карачаевского и балкарского народов⁹².

Необходимо отметить также, что часть кипчаков ушла не только в горы Центрального Кавказа, но и в горный Дагестан. Об этом свидетельствует Ибн Сайд ал-Гарнати, который отмечает, что в государстве Серир «население — смесь арабов и тюрков». Это указание мусульманского географа весьма интересно. Исследователь Айтберов считает, что «в XIII в. в столице Серира проживало много дербентских арабов и северокавказских тюрков, которые скрывались там от преследующих их победоносных татаро-монголов»⁹³.

Что же касается «болот», куда отступали кипчаки, то некоторые исследователи отождествляют эти места с заболоченными пространствами в низовьях реки Терек в Дагестане⁹⁴, где еще в предмонгольское время проживало значительное количество кипчаков⁹⁵. С приходом половцев древнее тюркоязычное ядро, сложившееся здесь еще в хазарский период, в результате ассимиляции дагестанских племен с булгарами, савирами и другими тюрками превратилось в тюркоязычную зону⁹⁶. Данные, свидетельствующие о наличии «больших вод» — многочисленных озер и болот с камышовыми зарослями в низовьях и междуречье Терека и Сулака, сохранились и в более поздних трудах.

Так, в «Тарихи Эндирей», созданном эндирейцем Адильгереем Исмаиловым и касающемся истории Засулакской Кумыкии, есть упоминание о том, что «реки [в те времена] не текли по нынешним их руслам, а разливались по степям, превращаясь в болота и камышовые заросли»⁹⁷.

А в «Тарихи Кызларкала» кизлярца Абдулгусейна Ибрагимова упоминается о том, что «наводнением [всё] испортило после большой прорвы 1725 года, когда Терек вышел из своих берегов. В том же году они переселились на место нынешней, новой Кызляркалы, отстроив там дома»⁹⁸.

Эти данные, вероятно, служат ещё одним подтверждением того факта, что болотами, куда отступили кипчаки, могли быть пространства в низовьях и междуречье Терека и Сулака.

В этой связи следует отметить, что автор XVII в. Абу-л-Гази, опираясь на известные ему более ранние источники, писал, что половцы, разбитые монголами, бежали «в юрт черкесов и туманов»⁹⁹, куда монголы, как видно, не проникали. Л.И. Лавров, видный исследователь истории Северного Кавказа, отождествляет «юрт Туманов» с Кавказской Тюменью, расположенной в низовьях реки Терек.

Изучив данные письменных источников и имеющиеся исследования, касающиеся происхождения и локализации Кавказской Тюмени¹⁰⁰, ученый пришел к выводу о том, что «часть половцев в XIII веке бежала от монголов в «юрт Туманов», где уже к XV—XVI вв. проживало оседлое население»¹⁰¹, образовавшееся ещё в дополовецкую эпоху.

Действительно, начиная еще с первых веков н. э. Терско-Сулакское междуречье стало территорией постоянного обитания тюркоязычных племен берсил, савир, хазар, которые оседали на этих землях, занимались земледелием и скотоводством. Особенных успехов эти процессы достигли в период существования Хазарского каганата, который объединил под своим началом многие тюркские племена, часть которых могла занять дельту реки Терек и осесть здесь.

Даже нашествия монголов и полчищ Тимура прошли мимо низовьев Терека, где находилась Тюмень¹⁰². Этот этноним известен не только у кумыков, но и далеко за пределами Дагестана, сравним узбекское къара-тума, киргизское акъ-тума, тувинское тума-т¹⁰³.

Относительно происхождения этнонима «къумукъ» существует несколько противоречивых предположений. Большинство исследователей (А. Бакиханов, С.А. Токарев, А.И. Тамай, С.Ш. Гаджиева) склоняются к признанию связи между этнонимами «къумукъ» и «кимак», известными в средневековой кыпчакской среде. Это мнение кажется нам наиболее обоснованным и заслуживающим внимания.

Я.А. Фёдоров и другие его сторонники связывают этноним «къумукъ» с наименованием феодального владения Гумик, полагая, что этноним «кумык» надо искать в самом Дагестане. На основании письменных источников VII—XIX вв. он писал, что этноним «гумик — кумык — кумух» является коренным дагестанским топонимом, связанным с эпохой средневековья¹⁰⁴. Этой точки зрения придерживается и В.Ф. Минорский, который считает, что «имя кумык» — тоже, что и горское гумик // кумух, ввиду того, что правители этих тюрков (по происхождению кипчаков), носившие титул шамхал, вышли из Гази-кумуха.¹⁰⁵ Б.А. Алборов связывает этот этноним со словом «кум» — «песок».

Примечания

1. Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1. Кн. 1. М.—Л., 1952. С. 89.

2. Рашид-ад-Дин. Там же. С. 84.

3. Радлов В.В. К вопросу об уйгурах. СПб, 1893. С. 25.

4. Кононов А.Н. Родословная туркмен. Сочинения Абу-л-Гази, хана хивинского. М.—Л., 1958. С. 44.

5. Ахиджанов С.М. Об этническом составе кипчаков средневекового Казахстана // Прошлое Казахстана по археологическим источникам. Алма-Ата, 1976. С. 85.

6. Ахиджанов С.М. Там же. С. 86.

7. Материалы по истории туркмен и Туркмении. М.—Л., 1939. С. 209—210.

8. Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М.: Изд-во МГУ, 1966. С. 141.

9. Цит. по: Тревер К.В., Якубовский А.Ю., Воронец М.Э. История народов Узбекистана. Т. I. Ташкент, 1950. С. 269.

10. Якубовский А.Ю. Ибн Мисхавейх о походе русов на Берда в 322 г. х. 943/944 гг. // ВВ. XXIV, 1926. С. 64, 6970.

11. Вестберг Ф. К анализу восточных источников о Восточной Европе // ЖМНП, XIV. 1908. С. 6.

12. Федоров-Гусейнов Г.С. История происхождения кумыков. С. 120.

13. Плетнева С.А. Печенеги, торки, половцы в южнорусских степях. С. 163.

14. История Ширвана и ал-Баба / Пер. В.Ф. Минорского // Минорский В.Ф. История Ширвана и Дербенда X—XI веков. М., 1963. С. 56.

15. Там же. С. 60.

16. История Ширвана и ал-Баба. С. 77.

17. Там же. С. 62.

18. Там же. С. 77.

19. Шихсаидов А.Р. Эпиграфические памятники Дагестана X—XVII веков как исторический источник. М.: Наука, 1984. С. 401.

20. Шихсаидов А.Р. Эпиграфические памятники Дагестана X—XVII вв. как исторический источник. С. 401.

21. Цит по: ШихсаидовА Р. Эпиграфические памятники Дагестана X—XVII вв. как исторический источник. С. 401.

22. Шихсаидов А.Р. Там же. С. 401.

23. Гусейнов Р.А. Тюркские этнические напластования в XI—XII вв. в Закавказье (тезисы) // Семинар по проблеме происхождения и формирования азербайджанского народа. Баку, 1966. С. 6.

24. Гусейнов Р.А. Там же. С. 6.

25. Ханмагомедов Х.Л. Расселение тюркских племен мангыт, гаргар, челкан, кол (кул), гебек, кобан, караман, балиджи, шамлу, джелаир, портян, чахчах, каджар, авшар в Дагестане как историко-географический факт (по данным этнотопонимики) // Этническая история тюркских народов Сибири и сопредельных территорий. Омск, 1998. С. 305.

26. Гаджиева С.Ш. Кумыки. М., 1961. С. 284; Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. Золотая орда и ее падение. М.—Л., 1950. С. 18.

27. Атаев Д.М. Нагорный Дагестан в раннем средневековье. С. 17.

28. Сатыбалов А.А. Социально-политические термины тюркоязычных документов эпохи феодализма в некоторых языках Северо-Восточного Кавказа // УЗ ИИЯЛ, Т. V. Махачкала, 1968. С. 187.

29. Ахмедов Ш.М. К вопросу о становлении феодальных отношений в Дагестане // Вопросы истории Дагестана, (досов. пер.) Вып.Ш. Махачкала, 1976. С. 94.

30. Ахмедов Ш.М. К вопросу о распространении ислама в Дагестане // Вопросы истории Дагестана (досов. пер.). Вып.П. Махачкала, 1975. С. 100—101.

31. Аварский фольклор. Песни про предводителя Шабана из Чарода / Пер. и коммен. Б. Малачиханова // Рукописный фонд института истории, языка и литературы Даг. фил. АН СССР. Ф. 9.

32. Шихсаидов А.Р. Эпиграфические памятники Дагестана X—XVII вв. как исторический источник. С. 403.

33. Шихсаидов А.Р. Там же. С. 403.

34. Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. Золотая орда и ее падение. М.—Л., 1950. С. 18.

35. Полное Собрание Русских Летописей (ПСРЛ). Т.Н. В. 1. М., 1962. С. 150.

36. Плетнева С.А. Половцы. С. 39.

37. Ахинжанов С.М. Указ соч. С. 85—86.

38. Плетнева С.А. Половецкие каменные изваяния. С. 23.

39. Плетнева С.А. Половцы. С. 38—39.

40. Анчабадзе 3. В. Кипчаки Северного Кавказа по данным грузинских летописей XI—XV вв. // О происхождении балкарцев и карачаевцев: Материалы научной сессии по проблеме происхождения балкарского и карачаевского народов. Нальчик. 1960. С. 116.

41. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. 1, П.М., 1941. С. 24.

42. Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. С. 199.

43. Пикуль М.И. Раскопки на Сулаке в 1955 г. / МАД. Махачкала. Т. 1. Махачкала, 1959. С. 167.

44. Федоров-Давыдов Г.А. Указ. соч. С. 276.

45. Федоров-Гусейнов Г.С. История происхождения кумыков. С. 129.

46. Пикуль М.И. Раскопки на Сулаке в 1955 г. С. 129.

47. Плетнева С.А. Печенеги, торки, половцы. С. 164.

48. Федоров-Гусейнов Г.С. История происхождения кумыков. С. 129—130.

49. Путинцева Н.Д. Верхнечирюртовский могильник // МАД. Т.П. Махачкала, 1961. С. 250.

50. Плетнева С.А. От кочевий к городам: С. 92.

51. Гаджиев М.Г., Давудов О.М., Шихсаидов А.Р. История Дагестана. С. 255.

52. Атаев Д.М. Нагорный Дагестан в раннем средневековье. С. 216—220; Котович В.Г. О хозяйстве населения горного Дагестана в древности // СА. 1965. № 3.

53. Османов М. — 3. О. Формы традиционного скотоводства народов Дагестана. М., 1990. С. 47.

54. Шихсаидов А.Р. Дагестан в X—XIV вв. Опыт социально-экономической характеристики. Махачкала, 1975. С. 19, 43.

55. Османов М.-З.О. Хозяйственно-культурные типы (ареалы) Дагестана. Махачкала, 1996. С. 103.

56. Минаева Т.М. К истории алан Верхнего Прикубанья по археологическим данным. Ставрополь, 1971. С. 214221.

57. Минаева Т.М. К истории археологических обследований верховьев реки Кубани // УЗ СГПИ. Т. VII. Ставрополь, 1951. С. 276.

58. Биджиев Х.Х. Древние тюрки на Северном Кавказе. С. 222.

59. Кызласов Л Р. О назначении древнетюркских каменных изваяний, изображающих людей // СА. 1964. № 2. С. 29.

60. Кызласов Л.Р. История Тувы в средние века. М., 1969. С. 38.

61. Овчинникова Б.Б. Традиции сооружения оградок и их роль в поминальном обряде древних тюрок Южной Сибири // Этническая история тюркских народов Сибири и сопредельных территорий. Омск, 1998. С. 80.

62. Федоров Г.С. Находка каменного изваяния на городище Генторун // Памятники древнего искусства Дагестана. Махачкала, 1990. С. 104.

63. Федоров Г.С. Находка каменного изваяния на городище Генторун. С. 104.

64. Ичалов Г.Х. Борьба народов Дагестана с татаро-монголами в первой половине XIII в. // Вопросы истории Дагестана (досовет. период). Вып. 1. Махачкала, 1974. С. 107.

65. Криштопа А.Е. Дагестан в XIII—XIV вв. по сообщениям восточных авторов // Вопросы истории и этнографии Дагестана. Т. IV. Махачкала, 1974. С. 100.

66. Криштопа А.Е. Указ. соч. С. 104—105.

67. Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. С. 239.

68. Федоров-Давыдов Г.А. Там же. С. 239.

69. Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1. Кн. 2. С. 223—229.

70. Армянские историки о монголах / Пер. с древнеармянского А.Г. Галстяна. М., 1962. С. 23.

71. Ибн ал-Асир. Тарих-ал-Камиль // Материалы по истории Азербайджана. Баку, 1940. С. 142.

72. Известия грузинских летописей и историков о Северном Кавказе // Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Вып.Х-ХП. Тифлис, 1897. С. 44.

73. Ибн ал-Асир. Тарих-ал-Камиль. С. 142.

74. Ибн ал-Асир. Тарих-ал-Камиль. С. 142.

75. Ибн-ал-Асир. Там же. С. 145.

76. Ибн-ал Асир. Там же. С. 145—148.

77. Ибн-ал-Асир. Там же. С. 148.

78. История народов Северного Кавказа с древнейших времён до конца XVIII в. С. 192.

79. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. I, II. М., 1941. С. 35.

80. Петрушевский И.П. Иран и Азербайджан под властью Хулагидов (1256—1353 гг.) // Татаро-монголы в Азии и Европе. М., 1970. С. 229 — 230.

81. Гаджиев М.Г., Давудов О.М., Шихсаидов А.Р. История Дагестана. С. 300—301.

82. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т.Н. М.—Л., 1941. С. 23.

83. Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. Т. III. М.—Л., 1946. С. 60.

84. Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. С. 246.

85. Федоров-Давыдов Г.А. Общественный строй Золотой Орды. М.: Издательство МГУ, 1973. С. 62.

86. Фахруттинов П.Г. Золотая Орда и тюркский мир в средневековой Евразии // Языки, духовная культура и история тюрков: традиции и современность. (Труды международной конференции в 3-х томах июнь 9—13, 1992, г. Казань). Т. 3. М.: Инсан, 1997. С. 44.

87. Баскаков Н.А. Введение в изучение тюркских языков. М., 1960. С. 55.

88. Баскаков Н.А. Там же. С. 59.

89. История народов Северного Кавказа с древнейших времён до конца XVIII в. С. 196.

90. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. I. СПб, 1884. С. 3.

91. Тизенгаузен В.Г. Там же. С. 26.

92. История народов Северного Кавказа с древнейших времён до конца XVIII в. С. 196.

93. Айтберов Т.М. Древний Хунзах и хунзахцы. С. 79.

94. Материалы научной сессии по проблеме происхождения балкарского и карачаевского народов. Нальчик, 1960. С. 76—79.

95. Анчабадзе. Кипчаки Северного Кавказа по данным грузинских летописей. XI—XIV вв. С. 118 — 127; Гаджиева С.Ш. Кумыки. С. 39—40.

96. Гаджиева С.Ш. Указ. соч. С. 33—35; Федоров Я.А. Федоров Г.С. Половцы-кипчаки на Северном Кавказе // Вопросы истории Дагестана. Махачкала, 1975. С. 140—171.

97. Тарихи Эндирей / Введение, перевод и коммент. Г. М.-Р. Оразаева // Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Оразаев Г.-М. Р.-М. Дагестанские исторические сочинения. М.: Наука, 1993. С. 204.

98. Тарихи Кызляркала / Введение, перевод и коммент. Г. М.-Р. Оразаева // Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Оразаев Г.-М. Р.-М. Дагестанские исторические сочинения. М.: Наука, 1993. С. 223.

99. Кононов А.Н. Указ. соч, С. 44.

100. Лавров Л.И. Кавказская Тюмень // Из истории дореволюционного Дагестана: Сборник научных трудов. Махачкала, 1976. С. 163—175.

101. Лавров Л.И. Там же. С. 164.

102. Лавров Л.И. Указ. соч. С. 167.

103. Кадыраджиев К.С. Проблемы сравнительно-исторического изучения кумыкского и тюркских языков. Махачкала, 1998. С. 354.

104. Федоров Я.А. К вопросу об этногенезе кумыков // Научные доклады Высшей школы. Исторические науки. М., № 1. С. 104—116.

105. Минорский В.Ф. История Ширвана и Дербенда X—XI вв. С. 131. Прим. 66.