II.3 Вопрос о происхождении дуализма верховной власти у хазар в отечественной историографии 20-х гг. XX — нач. XXI вв.

Одной из наиболее важных проблем этноконфессиональных отношений на территории Хазарского каганата остается дуализм верховной власти, который сохранялся в каганате вплоть до его крушения в 965 г. Во 2-ой пол. XIX — нач. XX столетий в российской историографии сложилось два подхода в изучении данной проблемы: «ситуационный» и «традиционный», причем первый занял господствующие позиции в отечественном хазароведении. Переход исторической науки в стране на марксистские рельсы не способствовал развитию «традиционного» направления, более того, практически привел его на грань полного уничтожения: акцент на изучение социально-экономического развития общества отодвинул на второй план исследования в сфере духовной культуры и ментальности человека. Выдвинутая В.П. Голубовским идея о том, что в основе двоевластия лежали религиозные представления населения Хазарии, оказалась надолго забыта, а попытки объяснить становление данного института с классовых позиций приводили к глубоким противоречиям в разрабатываемых концепциях (Б.Н. Заходер). В 20-е — нач. 40-х гг. в связи с ревизией проблем Отечественной истории вопросы исторического прошлого Хазарского каганата не были актуальны и привлекали внимание лишь ограниченного числа специалистов. В таких условиях исследователи либо вообще умалчивали о дуализме верховной власти у хазар (В.В. Мавродин), либо ограничивались констатацией факта его существования, не пытаясь вскрыть механизм формирования этого политического института (Ю.В. Готье). Не содействовала дальнейшему изучению данной проблемы и развернувшаяся во 2-ой пол. 40-х — нач. 50-х гг. «борьба с космополитизмом», поставившая под угрозу дальнейшее развитие отечественного хазароведения. Ослабление политического давления в годы «хрущевской оттепели» привели к очередному всплеску интереса к проблемам истории Хазарского каганата и, в том числе, к проблеме двоевластия. Однако большинство попыток объяснить происхождение дуализма верховной власти не выходили за рамки рассмотрения политических и этнических процессов на территории Хазарии: исследователи отказывались искать основы института двоевластия в религиозно-мифологических представлениях населения каганата.

Нач. 60-х гг. XX в. было ознаменовано публикацией «Истории хазар» М.И. Артамонова, открывшей «революционное» поднаправление в рамках «ситуационного» подхода. Исследователь синтезировал положение П.К. Коковцова об узурпации властных полномочий младшими правителями с идеей государственного переворота, предложенной М.С. Грушевским. По мнению М.И. Артамонова, институт двоевластия сформировался у хазар в кон. VIII — нач. IX вв. в связи с религиозными и политическими реформами бека Обадии, который «стал первым хазарским царем и низвел роль кагана до положения сакрального владыки». При этом действия Обадии характеризовались как «захват... власти», то есть как государственный переворот, совершенный при «поддержке иудеев и соплеменников»¹. Следствием насильственной узурпации властных полномочий, по мнению М.И. Артамонова, стала «гражданская война», развернувшаяся в каганате в 1-ой пол. IX столетия и окончившаяся поражением противников Обадии. Ее отражением стало сообщение Константина Багрянородного о бегстве разгромленных хазарским правительством племен каваров к древним мадьярам². Исследователь особо подчеркнул, что «война велась из-за власти и была беспощадной»³. Таким образом, выявляя причины вооруженного конфликта, М.И. Артамонов сделал акцент не на конфессиональных противоречиях, связанных с распространением иудаизма, а на смене правящих элит в каганате, происшедшей в связи с переворотом Обадии. В концепции исследователя институт двоевластия явился результатом единовременного политического акта, процесс его формирования был непродолжительным и привел к ломке старой государственной системы, вызвавшей «гражданскую войну» в каганате. Данные положения М.И. Артамонова, получившие дальнейшее развитие в отечественной историографии, позволяют говорить о формировании «революционного» поднаправления в рамках «ситуационного» подхода к проблеме двоевластия.

Логическим продолжением исторических взглядов М.И. Артамонова стала позиция его ученика Л.Н. Гумилева. Если для первого причины образования двоевластия заключались в политической борьбе между группировками родоплеменной аристократии, то последний считал, что этот политический институт вырос на почве конфессиональных противоречий, спровоцированных иудаизацией Хазарского каганата. Дуализм верховной власти, по мнению Л.Н. Гумилева, стал следствием усиления иудейской общины в Итиле, которая организовала государственный переворот и привела к власти своего ставленника — Обадию⁴. Само двоевластие рассматривалось историком как завершение процесса формирования «хазарской химеры», с этого момента характерной не только для межэтнических, но и социально-политических отношений: «Двоевластие» в Хазарии было грандиозным обманом народа, которому раз в год показывали законного хана, уже ставшего иудеем, для того чтобы остальное время глава иудейской общины выжимал из хазар и окрестных народов средства на наемников, которые должны были этих хазар подавлять»⁵. Вслед за М.И. Артамоновым, сообщение Константина Багрянородного о бунте каваров исследователь характеризовал как «гражданскую войну», вызванную узурпацией верховной власти Обадией. Вооруженный конфликт 1-ой пол. IX в. предстал у Л.Н. Гумилева как борьба между сторонниками и противниками иудаизации Хазарского каганата⁶. В этом позиция историка оказались схожей с выводами А. Кестлера, который также связал восстание каваров с религиозными реформами Обадии⁷. Главная цель еврейского правительства в развязавшемся конфликте заключалась, по мнению Л.Н. Гумилева, в подавлении «внутренних врагов иудаизма», поэтому война носила «тотальный» характер, была «беспощадной» и привела к «поголовному истреблению людей, находившихся по ту сторону фронта»⁸.

Основные положения исторической концепции Л.Н. Гумилева были восприняты А.М. Макаровым, при этом оба исследователя пришли к заключению о том, что главной предпосылкой формирования института двоевластия в Хазарии стало усиление позиций иудейской общины в период арабо-хазарских войн⁹. По мнению А.М. Макарова, опиравшегося здесь на выводы С.А. Плетневой и А.П. Новосельцева, данный прецедент стал возможным благодаря резкому падению авторитета и сокращению властных функций кагана в результате военного поражения хазар от арабского полководца Мервана (737 г.)¹⁰.

Гипотезы, разработанные российскими историками в рамках «революционного» поднаправления, не лишены целого ряда серьезных недостатков. Во-первых, они основаны лишь на одном письменном источнике, кратком сообщении Константина Багрянородного о междоусобной борьбе в Хазарии, и не привлекают данные археологических исследований. Другие документы эту информацию не подтверждают, что позволяет высказать предположение о гораздо меньших масштабах военных действий, чем это описано в работах М.И. Артамонова и Л.Н. Гумилева. Положение историков о формировании института двоевластия в результате государственного переворота является не более, чем спекуляцией исследователей, которая не опирается на конкретные исторические факты. С таким же успехом можно предположить неудачную попытку переворота потерпевшим поражение каварам.

Во-вторых, Константин Багрянородный хронологически не конкретизирует свое сообщение. Оно не приурочено ни к дате, ни к историческому событию, а включено в общую канву его рассказа о мадьярских племенах, откочевавших к Дунаю. Это означает, что серьезных оснований для того, чтобы соотносить бунт каваров с политическими и религиозными реформами Обадии не существует. Вполне вероятно, что восстание произошло раньше начавшихся преобразований, например, в кон. VIII в., когда мадьярские племена уже продвинулись в Леведию и действительно могли вмешаться во внутренние дела Хазарии.

В-третьих, кавары либо соотносятся с одним из этносов, обитавших на территории Хазарского каганата, либо сами являются чистокровными хазарами. Материальная культура мадьяр формировалась под сильным воздействием Салтово-маяцкой археологической культуры, однако древние венгры сохранили самобытный погребальный обряд, не схожий с таковым у алан, праболгар и хазар¹¹. В данных условиях пребывание каваров в составе мадьярских племен должно фиксироваться по типичным для салтовского населения захоронениям в пределах ареала древневенгерских археологических памятников. Между тем, «на территории Карпато-Дунайского бассейна кабары... не прослеживаются», что позволяет судить об относительной немногочисленности этой этнической группы в составе мадьярских племен и предполагать их быструю ассимиляцию в мадьярской среде¹². С открытием в 1972 г. могильника у с. Челарево в Югославии на левом берегу Дуная, где ранее обитали древние венгры, появилась возможность доказать присутствие хазарских беженцев в зоне Карпатского бассейна. На территории памятника был обнаружен ряд иудейских захоронений и так называемые «погребения с большими фаларами», инвентарь которых позволял провести параллели с салтовскими древностями. Поскольку иудаизм не был популярен у мадьяров, могильник сопоставили с каварами, что, с одной стороны, поставило под вопрос конфессиональный аспект междоусобной борьбы в Хазарии, с другой, открывало перспективы для выявления целого круга памятников, приписываемых каварам¹³. Однако дальнейшие археологические исследования, проводившиеся на челаревском могильнике в 80-е — 90-е гг. XX в., показали, что располагавшиеся на его территории погребения являются позднеаварскими и не могут быть отнесены «ко времени после прихода венгров в Карпатскую котловину (895 г.)»¹⁴.

Между тем, объективных оснований для сомнений в подлинности сообщения Константина Багрянородного не существует. Следует напомнить, что трактат «Об управлении империей» басилевс создавал специально для своего наследника в качестве своеобразного пособия по решению проблем внешней и внутренней политики. Поэтому отобранная им информация, хотя и не застрахована от некоторых весьма нелепых ошибок и неточностей, отличается известной достоверностью и объективностью в оценке международной ситуации. Присутствие каваров среди мадьярских племен подтверждают византийские и латинские источники, а также данные топонимики. Однако изложенные ими факты не позволяют судить о конфессиональной принадлежности мигрантов. Важные сведения по данному вопросу несут вторичные источники. Занимавшийся проблемой хазарского «наследия» А. Кестлер обратил внимание на содержание австрийских хроник кон. XIV в., которые свидетельствуют о правлении в Австрии в дохристианский период иудейских князей. Исследователь указал на тот факт, что в 896—955 гг. часть австрийских земель была занята мадьярами, в составе которых находились каваро-хазарские племена. На основании этого обстоятельства А. Кестлер выдвинул положение об иудейском исповедании каваров, которые принесли свою религию в Австрию после объединения с мадьярами и совместной откочевки на территорию Карпато-Дунайского бассейна. О распространении иудаизма среди каваров, по мнению историка, свидетельствует византийский историк Иоанн Синнам, отметивший присутствие еврейских частей в венгерском войске¹⁵.

Таким образом, результаты археологических исследований и данные письменных источников ставят под сомнение ключевые выводы историков «революционного» поднаправления о формировании института двоевластия в результате государственного переворота, его подготовке иудейской общиной Хазарии, конфессиональном конфликте как основной причине «гражданской войны» в каганате, ее «тотальном» характере и катастрофических последствиях для дальнейшего развития Хазарского государства.

Кон. 60-х — 80-е гг. XX в. были ознаменованы развитием «эволюционного» поднаправления в рамках «ситуационного» подхода к изучению проблемы двоевластия. Его представители отказались от наиболее радикальных и сомнительных положений М.И. Артамонова и Л.Н. Гумилева и доказывали последовательный, мирный характер формирования дуализма верховной власти, явившегося следствием политических и межэтнических противоречий в стране.

В 1967 г. советский археолог С.А. Плетнева, обратившаяся в одной из своих работ к проблеме двоевластия, предположила, что данная форма правления «была отражением тех времен, когда каганат был племенным союзом»¹⁶. В сер. 70-х гг. исследовательница уточнила свою позицию, положив в ее основу историческую концепцию В.В. Григорьева, утверждавшего, что дуализм верховной власти сложился в результате распределения властных полномочий между представителями хазарской и праболгарской племенной элиты. Важную роль, которую играли алано-болгарские племена в процессе формирования Салтово-маяцкой культуры, исследовательница перенесла в сферу политики и национальных отношений. Для С.А. Плетневой, институт двоевластия явился результатом борьбы за власть алано-болгарских племен, которые были покорены хазарами и устранены от управления государством. Основы бинарной модели управления были заложены еще на начальном этапе существования Хазарского государства, а в период арабо-хазарских войн с упадком властных функций кагана она обрела завершенные очертания. Таким образом, дуализм верховной власти рассматривался исследовательницей как соуправление представителей родовой аристократии доминирующих этносов каганата¹⁷. С.А. Плетнева указала на тот факт, что двоевластие не было уникальным явлением, свойственным лишь хазарской системе управления, отметив однако, что последняя имела свою специфику, выразившуюся в полном отстранении кагана от государственных дел. Уникальность данной схемы властвования объяснялась тем, «что царь не принадлежал к роду кагана, как это было в других государствах, а выдвигался из числа наиболее влиятельной аристократии другой этнической группы»¹⁸. Обратив внимание на сакрализацию хазарского кагана, С.А. Плетнева не увидела в ней действительной причины «безвластия» верховного владыки: особенности бинарной системы управления были обоснованы посредством теории «соуправления».

Аналогичную схему формирования дуализма верховной власти у хазар предложил М.Г. Магомедов, считавший хазарскими беками представителей барсильской родовой аристократии. Важное отличие взглядов этого исследователя от рассмотренной выше концепции заключалось в ином понимании М.Г. Магомедовым выдвинутой С.А. Плетневой теории «соуправления». Если последняя предполагала распределение инструментов управления между племенной элитой доминирующих этносов, то М.Г. Магомедов заявлял о средоточии всех властных полномочий в руках барсильской знати¹⁹.

В отличие от С.А. Плетневой и М.Г. Магомедова, видевших причины формирования дуализма власти в проблемах межнациональных отношений, другой представитель «эволюционного» поднаправления, А.П. Новосельцев, усматривал их в противоречиях политической жизни Хазарии. Бинарная схема властвования, по мнению этого исследователя, сложилась вследствие «конфликта среди хазарской знати», развившегося на фоне военных поражений от арабов в 30-х гг. VIII столетия. Хазарское двоевластие существовало на протяжении IX в., после чего сменилось единоличным правлением младшего правителя — бека, «лишившего хакана всякой реальной власти и влияния «²⁰.

Оригинальную концепцию формирования института двоевластия предложил В.М. Бейлис, который счел его результатом эволюционного перехода «от родоплеменного строя к государственности». По его мнению, бинарная модель управления, сложившаяся в Хазарии, «имела зачатки иерархической организации: хакан-бех, замещавший верховного владыку, в свою очередь, имел заместителей, и эти лица — хакан-бех, кундур-хакан и третий в этой иерархии — джаушыгыр совершенно лишили власти хагана»²¹. Двоевластие для В.М. Бейлиса — это государственный институт, возникший в результате разложения племенного строя и несущий его пережитки.

Таким образом, историки «эволюционного» поднаправления выводили дуализм верховной власти из сферы социально-политических и межэтнических отношений. Их концепции явились своеобразным ответом на более радикальные положения представителей «революционного» поднаправления и доказывали компромиссный характер института двоевластия, призванного сгладить развивавшиеся в стране противоречия. К сожалению, большинство выдвинутых положений не выходят за рамки спекуляций исследователей. Теорию «соуправления», разработанную С.А. Плетневой и М.Г. Магомедовым, невозможно подтвердить ни письменными, ни археологическими источниками. Концепция А.П. Новосельцева остается сугубо гипотетичной: по сути, она не облегчает, а усложняет понимание происхождения хазарского двоевластия. Если представители «революционного» поднаправления связывали его образование с государственным переворотом и процессом иудаизации Хазарского каганата, то у А.П. Новосельцева эволюция дуализма власти осуществлялась независимо от развития этноконфессиональных и социально-экономических отношений на территории Хазарии. При этом оставались неясными причины «конфликта среди хазарской знати» и необходимость его устранения с помощью учреждения института двоевластия. Такая мера имела бы важный политический смысл, если бы титулы кагана и шада (бека) находились в руках разных аристократических родов, однако А.П. Новосельцев признал, что шад происходил «из числа ближайших родственников кагана» и являлся командующим хазарской армии, а значит, отвечал за нанесенные арабами поражения²². В условиях военной катастрофы возникает потребность в усилении государственной власти, ее сосредоточении, а не разделе между представителями правящей родоплеменной элиты. А.П. Новосельцев верно подметил восторжествовавшую в Хазарии тенденцию к единовластию, но в его исторической концепции эволюция данной формы правления была прервана временным переходом к двоевластию, изжитому накануне крушения Хазарского каганата²³.

Главный недостаток всех концепций, выработанных в рамках «ситуационного» подхода заключается в том, что они превращают дуализм власти в Хазарии в уникальный феномен государственно-правовых отношений и при этом практически забывают о том, что бинарная система управления существовала и у других тюркоязычных этносов: тюркютов, мадьяров, древних болгар и уйгуров. Данное обстоятельство приводит к мысли о том, что формирование института двоевластия происходило в соответствии с общими закономерностями, возможно, опиралось на некую общетюркскую почву и не являлось следствием инноваций, реформ, переворотов или результатом обращения в иную веру. Примечательно, что у мадьяров и болгар, оказавшихся на территории Европы, в окружении народов, не знакомых с биполярной схемой управления, система государственных отношений развивалась от двоевластия к единовластию при резком усилении позиций одного из правителей.

Обозначенное выше противоречие не осталось не замеченным советскими историками, работы которых продолжили изучение проблемы двоевластия в рамках «традиционного» подхода. В его фундамент была положена идея о становлении дуализма верховной власти одновременно с государственной системой каганата. В данном случае биполярная модель управления рассматривалась как своеобразная «стартовая точка» для дальнейшей эволюции государственного строя в Хазарии.

Именно в этом русле рассматривал проблему двоевластия Ю.В. Готье. Исследователь отказался от поиска объективных причин становления дуализма верховной власти, ограничившись признанием факта его существования в Хазарском государстве, при этом роль бека ученый свел к функциям «ближайшего советника..., вроде визиря», что, безусловно, не соответствовало историческим реалиям, поскольку роль царя-заместителя, как это было показано выше, выходила далеко за рамки консультативных полномочий²⁴. По мнению Ю.В. Готье, «политический строй Хазарии не изменился с принятием иудейской веры», то есть оставался неотъемлемой чертой государственной системы каганата до самого его падения в сер. X столетия²⁵. Последнее положение историка является в корне неверным. Еврейско-хазарская переписка ни слова не говорит о существовании кагана в Хазарии, в то время как Кембриджский аноним явно умаляет его юридически-правовой статус, приписывая верховному владыке лишь высшие судебные полномочия²⁶. Данные факты вполне очевидно свидетельствуют о возобладавшей в Хазарии тенденции к единовластию, которая абсолютно верно была подмечена А.П. Новосельцевым, а еще раньше — представителем «традиционного» подхода, советским востоковедом Б.Н. Заходером.

В своих изысканиях ученый опирался на Еврейско-хазарскую переписку и широкий спектр арабо-персидских источников, содержащих всю основную информацию об институте двоевластия в Хазарии. Однако стремление объяснить его происхождение посредством общепринятой тогда марксистской методологии привели исследователя к крайне противоречивой концепции, которая сблизила позиции историка с историческими взглядами представителей «ситуационного» подхода. Для Б.Н. Заходера эволюция института двоевластия и его трансформация в однополярную систему управления являлась показателем перехода от «архаического примитивного общества к классовому». Вслед за Ю.В. Готье исследователь признал исконный характер дуализма верховной власти у хазар, но счел переход к единовластию результатом постепенной узурпации рычагов управления младшим правителем²⁷. Таким образом, Б.Н. Заходер объединил гипотезы Ю.В. Готье и П.К. Коковцова, в принципе верно представив эволюцию основного государственного института Хазарии. Вместе с тем, остались неясными причины и обстоятельства узурпации власти младшим правителем, не раскрыта природа двоевластии и его необходимость на ранних стадиях существования хазарской государственности. Сам процесс перехода от биполярной системы властвования к однополярной рассматривался историком в отрыве от сферы этноконфессиональных и социально-политических отношений. Являясь слишком размытой и противоречивой, концепция Б.Н. Заходера оказала сильное влияние на формирование исторических взглядов А.П. Новосельцева, но не нашла дальнейшего продолжения в рамках «традиционного» подхода.

После выхода в свет «Истории хазар» М.И. Артамонова в отечественном хазароведении надолго утвердился «ситуационный» подход к изучению проблемы двоевластия. Основной причиной тому было полное фиаско попыток выстроить стройную концепцию развития биполярной системы управления со стороны исследователей, работавших в рамках «традиционного» подхода. Стремление увязать происхождение дуализма власти с процессом становления государственности у хазар не дало продуктивных результатов для изучения исторического прошлого Хазарского каганата. Истоки двоевластия нужно было искать в сферах, выходящих за грани традиционной связки «базис — надстройка», что в условиях господства марксистско-ленинской идеологии было крайне сложно, особенно если предметом исследования являлась эволюция государственного института.

Возрождение «традиционного» подхода в стране началось лишь в нач. 90-х гг. после крушения Советского Союза, уничтожения цензуры и жесткого идеологического пресса. Огромную роль в этом сыграли и успехи зарубежного хазароведения, в частности, научные изыскания П.Б. Голдена, сумевшего раскрыть сакральный смысл бинарной системы властвования.

По мнению исследователя, «дуализм проистекает из необходимости племенных обществ сохранять правителя, олицетворяющего закон. Такой правитель обязан оставаться спокойным, чистым, не оскверненным кровопролитием. Его физическое присутствие считают необходимым для дальнейшего благосостояния племенной территории»²⁸. В данных условиях верховный владыка превращается в «церемониальную фигуру, присутствие которой обеспечивало кут в пользу государства». Под кутом П.Б. Голден подразумевал «ниспосланное небесное, божественное счастье», обладание которым обеспечивало связь «старшего» правителя с миром богов. Именно это и делало фигуру верховного владыки уникальным феноменом в системе государственных отношений у тюркоязычных этносов. «Царское счастье (кут) придавало кагану устрашающую величественность» и делало его незаменимым звеном в общении со сверхъестественными силами²⁹. Поскольку контакты с богами становились прерогативой «старшего» правителя, вся полнота исполнительной власти концентрировалась в руках «заместителя» (бека, шада), который брал на себя обязанности управления государством, командованием армией и не был обязан сохранять ритуальную чистоту. Главный вывод П.Б. Голдена заключался в признании сакрализации верховного правителя «широко распространенным социальным явлением, не имеющим никакой связи с принятием монотеистических религий» и основанным на языческих представлениях тюркских этносов. Особенность Хазарского каганата заключалась лишь в том, что сложившаяся здесь форма двоевластия отличалась наиболее сакрализованным характером³⁰. К тому же выводу по поводу специфики хазарской государственной системы пришел болгарский исследователь Ц. Степанов, заметивший, что «хазары... все больше и больше сакрализовывали своего верховного правителя, превращая его в символ государственного единства, но не в реально господствующего суверена». По мнению историка, это является доказательством «большей консервативности традиции Хазарского каганата», по сравнению с аналогичными институтами у других этносов³¹.

В соответствии с выявленной П.Б. Голденом схемой хазарский каган также наделялся «божественным счастьем», являлся «его олицетворением и воплощением». Выполняя роль посредника между миром людей и миром богов, верховный владыка превратился в залог процветания и благоденствия возглавляемого им государства. Отсюда вытекала необходимость в его «сакральной изоляции», в этом заключались основные причины формирования уникальных традиций богопочитания личности кагана и того необыкновенного пиетета, которым хазары окружили своего господина³².

Успехи зарубежных хазароведов, сумевших показать механизм сакрализации личности кагана, подтолкнули отечественных специалистов к изучению религиозно-мифологического фундамента хазарского двоевластия. В 2001 г. российский археолог В.Е. Флерова пришла к заключению о том, что бинарная система властвования являлась отражением распространенного в Хазарии дионисийского культа. Его особенность заключалась в разделении не периодов правления, а сакральных функций между «старшим» и «младшим» правителями. При этом бек представлял собой «олицетворение верхнего, правого мира, светлого, белого начала, летнего периода вегетации растений, сияющего солнечного света, горящего огня, жизненной активности и ее высшей формы — войны». В отличие от правителя-заместителя каган «символизировал нижний, левый, черный мир, сокрытый от глаз, зиму, ночь и покой», то есть являл собой воплощение именно того состояния природы, «которому приписывается решающее значение в процессе плодородия»³³. Вскрытая исследовательницей природа двоевластия позволила объяснить свидетельства арабо-персидских авторов об ответственности кагана за голод и обрушивающиеся на страну стихийные бедствия³⁴. Интересно, что выводы ученого основаны на материалах, относящихся к памятникам Салтово-маяцкой археологической культуры. Значительная доля находок В.Е. Флеровой происходит из аланских погребений, что свидетельствует о том, насколько тесно взаимодействовали местное ираноязычное население с пришлым тюркоязычным. Взаимодействие это происходило не только на бытовом и языковом уровнях, но затронуло куда более сложную сферу религиозных представлений, результатом чего явилось заимствование аланами всей совокупности мифологических образов и сюжетов, объяснявших существование дуализма верховной власти в тюркской среде.

Одновременно с В.Е. Флеровой существование религиозного фундамента института двоевластия признал В.Я. Петрухин, который увидел в верховном правителе воплощение «космической связи между землей (страной, народом) и небом (богами, Тенгри)». Исследователь обозначил две альтернативы развития государственного строя вследствие сакрализации личности кагана. Первая заключалась в политической дестабилизации, вторая предполагала превращение сакрального владыки в «номинального правителя»³⁵.

Важной заслугой В.Я. Петрухина является обращение к проблеме влияния иудейской государственной традиции на эволюцию дуализма власти у хазар. Признание иудаизма в качестве государственной религии каганата должно было покончить с традицией жертвоприношения «священного царя» и привести к десакрализации его статуса³⁶. По мнению В.Я. Петрухина, с утверждением в каганате иудейской религии, верховные правители Хазарии превратились в некое подобие израильских судей, «воплощение Закона, но не Божества»³⁷. Историк опирается на сообщение Кембриджского анонима об окончании «смутного времени» в Хазарии, связанном с одновременным обращением хазар в иудаизм. Согласно версии анонима, «поставили люди страны одного из мудрецов судьей над собою. И называют они его на казарском языке каганом... А главного князя казарского они переименовали в Савриила и воцарили царем над собою...».³⁸ В данном сюжете В.Я. Петрухин усматривает знаменитый библейский эпизод о помазании на царство Саула последним израильским судьей пророком Самуилом³⁹. Однако в этом-то как раз и заключен весь комплекс интересующих нас противоречий. Кембриджский аноним объясняет не только начальный период иудаизации, но и причины утверждения двоевластия в каганате. Он объясняет их именно с опорой на Ветхий Завет. Однако либо сам, будучи прозелитом, плохо знает Танах⁴⁰, либо сознательно умалчивает о дальнейшем развитии ситуации в Хазарии: ведь если следовать библейской истории, то сразу вслед за утверждением монархической власти в Израиле, институт судей уходит в небытие. Помазавший на царство Саула судья Самуил не оставил себе преемников, после его смерти обязанности израильских судей взяли на себя Саул, Давид и их потомки. Иудаизм не знает двоевластия, а параллельное сосуществование «царства» и «судейства» как раз и являлось таковым. Кроме того, реальные полномочия судей Палестины не идут ни в какое сравнение с возможностями хазарских каганов. Во-первых, как это следует из деятельности Самуила, именно палестинские судьи имели право на выбор царя из числа претендентов, в Хазарии же кагана, т.е. Судью Кембриджского документа, на престол возводили хазарские беки⁴¹. Во-вторых, судьи Израиля имели полное право принимать участие в войнах и разрешении конфликтов вооруженным путем. Своими подвигами на поле боя прославился Самсон, а судья Самуил собственноручно «поразил» амаликитского царя Агага⁴². Запятнать кровью табуизированную персону кагана Хазарии значило совершить преступление перед богами. Верховный правитель каганата был обречен на изоляцию от своего народа, чтобы не разрушить ореол собственной святости участием в кровопролитии и мирских делах. Даже если предположить резкую десакрализацию статуса кагана (что следует из сообщения Кембриджского анонима), должны были появиться свидетельства столь же резкого роста его личного авторитета и значения в решении внутри- и внешнеполитических дел страны, но таковых свидетельств не существует. На самом деле в каганате торжествует другая тенденция, тенденция к единовластию, изживанию института каганства, и ее абсолютно верно отметил В.Я. Петрухин⁴³. Десакрализация верховных владык началась лишь для представителей иудейской общины Хазарии и способствовала дальнейшей утрате принадлежащих им властных полномочий. Иудеи не видели в них посредников между миром людей и миром богов, что делало в принципе нецелесообразным дальнейшее существование «старшего правителя». Отсутствие каких-либо прямых указаний на существование сакрального владыки в письме Иосифа и полное неведение русских летописей о наличии у хазар двоевластия ко времени похода Святослава Игоревича свидетельствуют о наметившемся в каганате переходе к однополярной системе управления. К выводу о трансформации государственного строя Хазарии «в сторону единовластия» пришла и В.Е. Флерова, отметившая исчезновение в культурных слоях кон. IX — нач. X вв. «амулетов, акцентирующих внимание на движении солнца», отражавших, по мнению исследовательницы, дуализм властных полномочий бека и кагана⁴⁴.

Кембриджский аноним либо действительно плохо знаком с ветхозаветными сюжетами, либо намеренно использует их с большими натяжками, дабы доказать легитимность сложившегося в Хазарии государственного строя, эволюционирующего от двоевластия к единовластию. Если судить по арабским источникам, то реальное положение дел в Хазарии являлось зеркальным отражением ситуации в Палестине: почти все функции израильских судей исполнялись в каганате хазарскими беками. Даже право на божественное озарение, а, следовательно, на общение с Богом вообще, Еврейско-хазарская переписка приписала последним⁴⁵. Специфика развития хазарского двоевластия в IX—X вв. заключалась в том, что процесс десакрализации статуса верховного правителя, вызванный распространением монотеистических религий и, прежде всего, иудаизма, проходил на фоне продолжавшегося почитания и обожествления его фигуры хазарскими язычниками, составлявшими большинство населения каганата. В немалой степени это облегчало концентрацию властных рычагов в руках бека-заместителя. По-видимому, до 965 г. каганы дожили только из боязни хазарских царей спровоцировать возмущение языческого населения страны, которое по-прежнему видело в кагане сакральную фигуру, осуществлявшую мистическую связь с богами. Попытки провести какие-либо параллели между социально-правовым статусом кагана и израильских судей кажутся крайне сомнительными: если каган и являлся «воплощением Закона», то только на страницах Кембриджского документа, автор которого стремился завуалировать существование двоевластия в иудейской стране.

Раскрыв религиозно-мифологический фундамент хазарского двоевластия, историки «традиционного» направления не касались вопроса о причинах «гражданской войны» 1-ой пол. IX столетия. Вполне очевидно, что гипотеза Л.Н. Гумилева, связавшая образование дуализма власти путем государственного переворота с восстанием каваров, не применима к реалиям хазарского общества. Невозможно объяснить возникновение междоусобицы и через конфликт владыки-сюзерена с вассальными ему хазарскими феодалами, что в принципе укладывается в рамки предложенной С.А. Плетневой гипотезы о превращении Хазарии в государство с «развитым феодальным» строем, отягощенным «вуалью» патриархальных отношений»⁴⁶. Исследования российских археологов показали, что на территории Хазарского каганата «процессы социального расслоения... глубоких изменений феодального типа... не повлекли», а общество еще только «перешло ту незримую черту, которая отделяет потестарную организацию⁴⁷ от раннеклассовой⁴⁸. В таких условиях по-прежнему актуальной остается гипотеза М.И. Артамонова о смене правящих элит в каганате как главной причине вооруженного конфликта в Хазарии в 1-ой пол. IX столетия.

В настоящее время из двух подходов к изучению проблемы двоевластия, «ситуационного» и «традиционного», лидирующие позиции занимает последний. Во многом это обусловлено тем, что разработанные в рамках этого подхода концепции основаны на данных не только нарративных документов, но и археологического материала. К сожалению, в отечественной историографии не предпринималось попыток провести комплексный анализ письменных и археологических источников, и даже представители «комбинированного» направления — С.А. Плетнева и В.Я. Петрухин — отдавали предпочтение первым, не уделяя внимания вторым. В то же время исследования В.Е. Флеровой показали, что дальнейшие изучение проблемы двоевластия возможно лишь при условии продолжения археологических раскопок на территории Хазарского каганата и объединении усилий специалистов, работающих в русле «археологического» и «исторического» направлений. Крайне слабое развитие в отечественном хазароведении получила тема взаимовлияния иудейской и тюркской государственных традиций. В этом отношении сохраняют свою актуальность исследования в сфере религиозно-мифологических представлений населения Хазарского каганата: они позволят глубже раскрыть механизм формирования двоевластия и покажут степень происходившего взаимодействия.

* * *

Революционные события 1917 г. привели к длительной паузе в развитии отечественного хазароведения. Переход российской науки на рельсы марксистской методологии имел следствием ревизию основных подходов к изучению проблем Отечественной истории. В таких условиях интерес к историческому прошлому Хазарского каганата временно угас. Отдельные вопросы хазарской истории могли рассматриваться лишь в русле проблемы славяно-хазарских отношений. Изучение последней в 20-е — 40-е гг. не выходило за рамки «прохазарского» направления и продолжало опираться на положения, выдвинутые дореволюционными историками (В.О. Ключевским, П.В. Голубовским, М.С. Грушевским и др.). Однако, в отличие от российских исследователей кон. XIX — нач. XX столетий, советские ученые были склонны к значительному преувеличению «позитивного» влияния «хазарского ига» на эволюцию восточнославянского общества. Критика «норманизма» вела к необходимости поиска альтернативного центра политического и культурного воздействия на славянские племена, и такой центр виделся в Хазарии. При этом в зависимость от характера славяно-хазарских отношений ставилось не только социально-экономическое и культурное развитие восточных славян, но и генезис древнерусской государственности (В.П. Пархоменко, В.В. Мавродин). В данных концепциях положение о преобладающем хазарском влиянии на территории восточнославянских племен сочеталось с тезисом о древности (или исконности) бытования славянских поселений в Приазовье, что привело к возобновлению дискуссии о существовании Тмутараканской Руси.

Поворотным пунктом в научных дебатах по данному вопросу стали результаты археологических раскопок, проводившихся в 20-х — 30-х гг. под руководством Ю.В. Готье, М.И. Артамонова и И.И. Ляпушкина: они установили отсутствие следов славянского населения на Нижнем Дону, показав невозможность формирования альтернативного центра древнерусской государственности в Приазовье. Накопленный исследователями материал позволил выделить самостоятельную Салтово-маяцкую археологическую культуру, создателями которой были объявлены аланские и праболгарские племена, обитавшие в регионе Волго-Донья (М.И. Артамонов, И.И. Ляпушкин). Опираясь на данные археологических раскопок, Ю.В. Готье выдвинул более взвешенную концепцию славяно-хазарских отношений, отвергнув гипотезу о существовании Приазовской Руси и положение об определяющей роли Хазарского каганата в формировании централизованного Киевского государства. Выводы ученого, поддержанные одним из ведущих историков того периода, Б.Д. Грековым, по сути, стали официальной позицией советской науки по проблеме славяно-хазарских отношений и вошли в учебники по истории СССР для исторических факультетов ВУЗов.

Нач. 50-х гг., прошедшее под знаком «борьбы с космополитизмом», было ознаменовано острой критикой концепций, преувеличивавших влияние «хазарского фактора» в Отечественной истории. Ее результатами стало временное прекращение исследований, связанных с внутренними проблемами исторического развития Хазарии и возрождение «прославянской» или «антихазарской» традиции в изучении славяно-хазарских отношений (П. Иванов, Б.А. Рыбаков). Ее представители видели в каганате основное препятствие для социально-экономической эволюции восточнославянского общества и генезиса древнерусской государственности, Хазария представала в качестве мелкого «паразитирующего» образования, лишенного производящей экономики и существующего за счет таможенных пошлин и сбора даней. При такой оценке уровня развития каганата зависимость восточнославянских племен от хазар либо считалась кратковременной (Б.А. Рыбаков), либо приобретала эксплуататорский характер (П. Иванов).

Гораздо меньший интерес советских историков в 20-е — 40-е гг. XX в. вызывала проблема межконфессиональных отношений на территории Хазарии. Вопросы, связанные с распространением иудаизма в каганате, получили крайне поверхностное освещение в отечественной историографии. В данном случае можно констатировать значительный откат назад по сравнению с достижениями дореволюционных историков: вновь возникла тенденция к ограничению процесса иудаизации узкими хронологическими рамками при общей его характеристике в качестве последовательности реформаторских актов, проведенных хазарской знатью. Успехи данной монотеистической религии в каганате обусловливались либо «религиозным индифферентизмом» хазар (Ю.В. Готье), либо противоречиями внутриполитической жизни соседнего с ними Хорезма (С.П. Толстов). Попыток рассмотреть возможное распространение иудаизма снизу — вверх и выяснить причины его популярности среди правящей элиты советскими учеными не предпринималось.

Не вызвала особого интереса историков в 20-е — 40-е гг. и проблема дуализма верховной власти у хазар. Ее изучение в первое послевоенное десятилетие было прервано развернувшейся в стране «борьбой с космополитизмом» и спровоцированной ею критикой концепций хазарской истории. Та же участь постигла и проблему межконфессиональных отношений на территории Хазарии.

Период с 20-х по 1-ую пол. 50-х гг. XX столетия можно рассматривать как вынужденную «паузу» в развитии отечественного хазароведения, вызванную переходом российской науки на принципиально новую для нее марксистко-ленинскую методологию. Важным ограничивающим фактором исследований стало давление государственной идеологической машины, особенно сильное в годы сталинизма. Однако неверным было бы утверждать, что отмеченный выше отрезок времени прошел бесследно для отечественных специалистов по истории Хазарии. 20-е — 30-е гг. были ознаменованы публикацией переводов целого ряда источников по проблеме этноконфессиональных отношений на территории Хазарского каганата: «Еврейско-хазарской переписки» П.К. Коковцова, «Путешествия Ибн-Фадлана...» И.Ю. Крачковского, «Худуд-ал-Алем...» под редакцией В.В. Бартольда. В 40-х — нач. 50-х гг. работу над «Запиской» Ибн Фадлана продолжил известный отечественный востоковед А.П. Ковалевский. Расширение источниковой базы по истории Хазарии осуществлялось и за счет археологических раскопок в регионе Волго-Донья, предоставивших важные материалы по проблеме существования славянских поселений в Приазовье и развитию материальной культуры каганата. В то же время были заложены основы для последующего возрождения «прохазарской» традиции в оценке славяно-хазарских отношений: каганат впервые был обозначен в качестве важного экзогенного фактора исторической эволюции восточнославянского общества и древнерусской государственности (М.И. Артамонов, А.Н. Насонов). В целом, 20-е — 1-ую пол. 50-х гг. можно считать особым этапом развития отечественного хазароведения, обусловившим его формирование в качестве самостоятельной научной дисциплины в период «хрущевской оттепели».

Смерть И.В. Сталина и последовавшая за ней либерализация общественной и научной жизни страны предопределили возвращение советских историков к вопросам исторического прошлого Хазарии. 2-ая пол. 50-х — нач. 60-х гг. была отмечена публикацией Трудов ВолгоДонской экспедиции и «Истории хазар» М.И. Артамонова, в центре внимания которых находились проблемы истории и культуры Хазарии. В то же время возобновились активные археологические работы на территории Волго-Донья, преследовавшие целью выявление материалов, относящихся к эпохе существования Хазарского государства. К нач. 60-х гг. завершился процесс формирования советского хазароведения в качестве самостоятельной отрасли исторических знаний. Энциклопедический труд М.И. Артамонова подвел итоги предшествующим исследованиям по хазарской истории и сделал необходимым продолжение научных изысканий на основе новых источников. Поскольку фонд нарративных документов уже сложился, акцент был перенесен на усовершенствование старых и создание новых переводов известных источников, а также на поиск и анализ археологических данных с целью восстановления исторических реалий Хазарского каганата. Это обусловило формирование в 60-х гг. XX в. «исторического» и «археологического» направлений в отечественном хазароведении. В сер. 70-х гг. в своей работе «Хазары» С.А. Плетнева предприняла попытку применить комплексный анализ письменных и археологических источников, тем самым заложив основы «комбинированного» направления в изучении истории Хазарского каганата.

Особый интерес советских историков по-прежнему вызывала проблема славяно-хазарских отношений. Критика концепций, разработанных в рамках «прохазарской» традиции привела к резкой смене приоритетов: господствующее положение в отечественной историографии заняли негативные оценки влияния «хазарского ига» на социально-экономическое развитие и генезис государственности у восточнославянских племен. М.И. Артамонов, подчеркивавший прогрессивную роль каганата на раннем этапе его существования, отказал в таковой Хазарии IX—X столетий, придя к выводу об эксплуататорском характере «хазарского ига» для покоренных этносов в условиях политической гегемонии иудаизированной элиты. В данном отношении позицию М.И. Артамонова можно считать компромиссной: она сочетает в себе элементы концепций, разработанных в русле «прохазарской» традиции, с основными положениями ее критиков — П. Иванова и Б.А. Рыбакова, выдвинутыми в период «борьбы с космополитизмом».

Вывод М.И. Артамонова об эксплуататорском характере «хазарской дани» для восточных славян получил дальнейшее развитие в отечественной историографии. В гиперболизированной форме он был воспринят Л.Н. Гумилевым и А.М. Макаровым, видевшими в режиме, установленном хазарами на покоренных территориях, иго иноземных поработителей и ставившими дальнейшее развитие восточнославянских племен в зависимость от их скорейшего освобождения из-под власти каганата. Попытку отказаться от преувеличенно негативных оценок славяно-хазарских отношений предпринял А.П. Новосельцев, однако в его исторических построениях хазары продолжали выступать в качестве «завоевателей», а «хазарская угроза» являлась катализатором формирования древнерусской государственности.

Важнейший недостаток концепций, разработанных в рамках «прославянской» или «антихазарской» традиции, заключается в том, что все они созданы представителями «исторического» направления в отечественном хазароведении с исключительной опорой на данные письменных источников. Вместе с тем, именно результаты археологических раскопок в совокупности с постепенным смягчением политического режима в годы «перестройки» обусловили возрождение «прохазарской» традиции в освещении славяно-хазарских отношений.

Археологический материал не давал оснований судить о состоянии тяжелого экономического угнетения на славянских поселениях, обнаруженных в бассейне Верхнего Дона и Северского Донца на территории, занимаемой Салтово-маяцкой культурой. Исследования привели к выявлению активных торговых и культурных взаимосвязей между салтовцами и славянскими мигрантами, что позволило сформулировать вывод о взаимовыгодном «сосуществовании» двух этносов в указанном регионе (А.З. Винников, В.В. Колода).

В рамках «прохазарской» традиции проблема славяно-хазарских отношений изучалась представителями не только «археологического», но и «комбинированного» направлений в отечественном хазароведении. Последние, опираясь на комплексный анализ письменных и археологических источников, отвергли тезис об эксплуататорском характере «хазарского ига» для восточных славян (С.А. Плетнева, И.О. Князький) и вновь выдвинули положение о важной роли хазарского экзогенного фактора в формировании и укреплении древнерусской государственности (В.Я. Петрухин, О.М. Приходнюк).

Изучение проблемы алано-хазарских отношений в 20-е — 40-е гг. проходило в тесной взаимосвязи с вопросами славяно-хазарских отношений, что было вызвано продолжавшейся дискуссией о древности бытования славянских поселений в Приазовье. Поскольку в советской историографии этого периода господствовали позитивные оценки роли хазарского владычества в историческом развитии покоренных этносов, алано-хазарские отношения расценивались как взаимовыгодные для обоих народов (Ю.В. Готье, В.В. Мавродин). Критика концепций, разработанных в рамках «прохазарской» традиции, привела к господству противоположной тенденции в характеристике алано-хазарских отношений: их сущность виделась в перманентной борьбе алан за независимость, а гибель салтовских поселений объяснялась репрессиями, проводимыми хазарским правительством против восставших (М.И. Артамонов). Археологические исследования 2-ой пол. 20-х — 40-х гг., проводившиеся под руководством Ю.В. Готье, М.И. Артамонова и И.И. Ляпушкина, способствовали выявлению ареала и отдельных вариантов Салтово-маяцкой культуры, закрыв научные дебаты по вопросу существования Приазовской Руси и обусловив рассмотрение алано-хазарских отношений в качестве самостоятельной проблемы отечественного хазароведения. Дальнейшие исследования в данной области проводились представителями «археологического» и «комбинированного» направлений (С.А. Плетнева), воздержавшихся от общих оценок характера вассально-даннических отношений между хазарами и донскими аланами. Наибольшую актуальность на протяжении 2-ой пол. XX столетия сохраняли вопросы об этнической принадлежности создателей Салтово-маяцкой культуры и причинах миграции аланских племен в бассейн Дона и Кубани. В отношении первого в научной среде было достигнуто определенное согласие: основателями салтовских поселений были признаны праболгары и донские аланы. Однако при традиционной характеристике Салтово-маяцкой археологической культуры как государственной культуры Хазарского каганата, осталось невыясненным, какую роль в ее формировании сыграли сами хазары. Объяснение этому нужно видеть не столько в сложности выявления хазарских памятников, сколько в общей негативной тенденции проецировать ареал Салтово-маяцкой культуры на политические границы и сферу влияния Хазарского каганата. Выход из ситуации следует искать в продолжении археологических исследований на подкурганных погребениях с ровиками, которые приписывают хазарам, и в определении четких признаков самой культуры, что позволит либо отождествить, либо дистанцировать ее от культуры, созданной хазарским этносом. По вопросу о причинах переселения алан в юго-западные области каганата в отечественной историографии не сложилось единого мнения. Общий вывод заключается в признании невозможности подобной миграции без участия и создания соответствующих благоприятных условий хазарским правительством. В условиях дефицита нарративных источников по проблеме, приоритетное значение приобретают археологические и этнографические исследования в бассейнах Дона и Кубани, а также в регионе бывшей Кавказской Алании.

При изучении проблемы межконфессиональных отношений на территории Хазарии во 2-ой пол. XX столетия основное внимание уделялось вопросам, связанным с иудаизацией Хазарского государства. Революционный прорыв в этом направлении был совершен М.И. Артамоновым, отказавшимся от ограничения данного процесса жесткими хронологическими рамками и впервые в отечественной историографии указавшим на возможные пути распространения иудаизма снизу — вверх через прозелитизм и ассимиляцию еврейского населения в хазарской среде. Основные причины признания иудаизма в качестве государственной религии каганата виделись во внешнеполитической сфере и сводились к необходимости сохранения национальной и политической самостоятельности хазар. Сущность реформ Обадии определялась как введение раввинистического иудаизма при трансформации государственного строя каганата и сложившейся системы межконфессиональных отношений.

Исторические построения М.И. Артамонова послужили основой для концепций межконфессиональных отношений, разработанных советскими исследователями в 70-х — 90-х гг. XX столетия. Поскольку археологические источники иудаизма крайне ограничены, изучение проблемы иудаизации проводилось в основном представителями «исторического» и «комбинированного» направлений.

Л.Н. Гумилев видел в распространении иудаизма главное условие для формирования «хазарской химеры», приведшей к установлению деспотического режима, построенного на эксплуатации коренного и покоренного населения каганата, что ускорило гибель Хазарского государства. Преобразования Булана трактовались ученым как введение в Хазарии караизма. Оба положения историка не соответствуют сведениям письменных источников и современным археологическим данным. С.А. Плетнева и А.П. Новосельцев выработали схожие концепции, опираясь на положения М.И. Артамонова, однако вновь свели процесс иудаизации к совокупности реформаторских актов хазарской знати, охарактеризовав бунт каваров как вооруженный конфликт на конфессиональной почве. Оба исследователя пришли к заключению о доминировании в Хазарии языческих культов над монотеистическими, что вполне согласуется с выводами современных представителей «археологического» направления, сосредоточивших свои усилия на изучении системы религиозных представлений языческого населения каганата (А.З. Винников, В.Б. Ковалевская, М.Г. Магомедов, В.Е. Флерова и др.). В настоящее время приходится констатировать отсутствие альтернативной концепции межконфессиональных отношений, способной заменить исторические построения М.И. Артамонова. С этой точки зрения, выводы А.П. Новосельцева, свободные от рискованных заявлений его предшественников, кажутся наименее противоречивыми, однако они не являются универсальными и не раскрывают всех аспектов данной проблемы, изучение которой требует продолжения исследований в сфере иудаики и проведения комплексного анализа известных нарративных и археологических источников.

2-ая пол. XX столетия была ознаменована возобновлением научной дискуссии по вопросу формирования дуализма верховной власти у хазар. Попыток рассмотреть данную проблему при помощи археологических источников в 60-х — 90-х гг. не предпринималось, что обусловило преимущественное ее изучение представителями «исторического» направления. Расширение фонда письменных источников привело к появлению новых концепций хазарского двоевластия и возникновению «революционного» и «эволюционного» поднаправлений в рамках господствующего «ситуационного» подхода. Апологеты первого предполагали краткий период формирования дуализма власти, видя в нем следствие государственного переворота и главную причину восстания каварских племен в каганате (М.И. Артамонов, Л.Н. Гумилев, А.М. Макаров). Представители «эволюционного» поднаправления выступали за длительный и не отягощенный вооруженными конфликтами генезис бинарной модели властвования, рассматривавшейся как необходимое средство разрешения политических и межэтнических противоречий в стране (В.М. Бейлис, А.П. Новосельцев, М.Г. Магомедов, С.А. Плетнева). Успехи зарубежного хазароведения и отечественной археологии привели к возрождению на рубеже XX—XXI столетий «традиционного» подхода к проблеме происхождения хазарского двоевластия. В основу исследований были положены археологические и нарративные источники, что обусловило господство в рамках данного подхода представителей «археологического» и «комбинированного» направлений. Проведенные ими научные изыскания позволили раскрыть религиозно-мифологический фундамент дуализма верховной власти и нанести серьезный удар по основам «ситуационного» подхода, видевшего в двоевластии результат узурпации верховной власти, военного переворота или добровольного распределения рычагов управления между представителями племенной знати каганата (В.Я. Петрухин, В.Е. Флерова). В рамках «традиционного» подхода была поднята проблема взаимовлияния иудейской и тюрко-хазарской государственных традиций (В.Я. Петрухин), однако всестороннего отражения в отечественной историографии она пока не получила. Избежало самостоятельного критического анализа положение о конфессиональной основе восстания каваров, воспринятое многими отечественными хазароведами (А.П. Новосельцев, А.М. Макаров, С.А. Плетнева). Между тем, косвенные данные, указывающие на присутствие в каварской среде иудеев, позволяют исключить иудаизацию из перечня главных причин вооруженного конфликта в Хазарии.

Дальнейшие перспективы изучения проблемы двоевластия следует связывать с исследованием религиозно-мифологических истоков данного института как в самом каганате, так и за его пределами с целью выявления хазарской специфики и характерных для тюркских обществ закономерностей государственного развития. Первостепенную роль при этом должен сыграть комплексный анализ письменных, археологических источников и этнографических материалов.

Со 2-ой пол. 50-х гг. XX столетия российское хазароведение развивается в качестве самостоятельной исторической дисциплины, обладающей собственным объектом исследования, научным аппаратом, уникальной источниковой базой, сохраняя сложившиеся взаимосвязи с востоковедением, Отечественной историей и иудаикой.

Примечания

1. Артамонов М.И. Указ. Соч. С. 381—382.

2. Константин Багрянородный. Указ. Соч. С. 163.

3. Артамонов М.И. Указ. Соч. С. 433.

4. Гумилев Л.Н. Древняя Русь... С. 143—144, 159; Его же. Зигзаг истории... С. 284; Его же. Открытие Хазарии. М., 2001. С. 126; Его же. Трагедия на Каспии... С. 244—245.

5. Гумилев Л.Н. Древняя Русь... С. 152, 159; Его же. Зигзаг истории... С. 288, 295.

6. Гумилев Л.Н. Открытие Хазарии... С. 126.

7. Кестлер Артур. Тринадцатое колено. Крушение империи хазар и ее наследие. СПб., 2001. С. 103.

8. Гумилев Л.Н. Древняя Русь... С. 151—152; Его же. Зигзаг истории... С. 286—287.

9. Гумилев Л.Н. Древняя Русь... С. 130—131; Его же. Зигзаг истории... С. 274; Макаров А.М. Указ. Соч.

10. Макаров А.М. Указ. Соч.

11. Фодор И. Венгры в Хазарии // Хазары. Второй международный коллоквиум. Тезисы. М., 2002. С. 100.

12. Там же. С. 101; Эрдели И. Кабары (кавары) в Карпатском бассейне // СА. 1983. № 4. С. 174.

13. Эрдели И. Указ. Соч. С. 177—179.

14. Bunardzic R. Celarevo — Necropolis and Settlement of the VIIIth—IXth Century // Хазары. Второй международный коллоквиум. Тезисы. М., 2002. С. 19—21; Фодор И. Указ. Соч. С. 101.

15. Кестлер Артур. Указ. Соч. С. 173—174.

16. Плетнева С.А. От кочевий к городам... С. 183.

17. Плетнева С.А. Хазары... С. 57, Ее же. Каган и князь // Родина. 1997. № 3—4. С. 20. Аналогичную теорию «соуправления» предложил Г.В. Вернадский. Однако у него беки являлись представителями асо-славянской (антской) родовой аристократии. См.: Вернадский Г.В. История России. Киевская Русь. М., 2001. С. 231—232.

18. Плетнева С.А. Кочевники средневековья. Поиски исторических закономерностей. М., 1982. С. 103.

19. Магомедов М.Г. Указ. Соч. С. 58—60.

20. Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Северного Кавказа — www.kulichki.com/~gumilev/NAP/nap0144.htm#nap014para04; Его же. Хазарское государство и его роль в истории западной Евразии... С. 68, 69—70; Его же. Христианство, ислам и иудаизм... С. 443. Историческая концепция А.П. Новосельцева вошла в учебники по Отечественной истории для исторических факультетов российских ВУЗов. См.: История России с древнейших времен... С. 37—38.

21. Бейлис В.М. Арабские авторы IX — перв. пол. X в. о государственности и племенном строе народов Европы... С. 143.

22. Новосельцев А.П. Указ. Соч.

23. Данное положение А.П. Новосельцева нельзя назвать абсолютно оригинальным. Закономерность перехода от двоевластия к однополярной модели управления с принятием хазарами иудаизма отметил еще Д.М. Данлоп. См.: Dunlop D.M. Op. cit. P. 114.

24. Готье Ю.В. Указ. Соч. С. 79.

25. Там же. С. 82.

26. Коковцов П.К. Указ. Соч. С. 614.

27. Заходер Б.Н. Указ. Соч. С. 406—407.

28. Голден П.Б. Государство и государственность у хазар... С. 226.

29. Голден П.Б. Указ. Соч. С. 223—224.

30. Там же. С. 223, 227.

31. Степанов Ц. Развитие концепции сакрального царя у хазар и болгар в раннем Средневековье // Хазары. Второй Международный коллоквиум. Тезисы. М., 2002. С. 91.

32. Голден П.Б. Указ. Соч. С. 224—225.

33. Флерова В.Е. Указ. Соч. С. 118.

34. Масуди. Указ. Соч. С. 195.

35. Петрухин В.Я. К вопросу о сакральном статусе хазарского кагана: традиция и реальность // Славяне и их соседи. Вып. 10. Славяне и кочевой мир. М., 2001. С. 75.

36. Там же. С. 76—77.

37. Там же.

38. Коковцов П.К. Указ. Соч. С. 614.

39. Петрухин В.Я. Указ. Соч. С. 76.

40. Танах — «древнееврейская Библия», включает три раздела: Тору («Закон» или «Учение»), Невиим («Пророки») и Ктувим («Писания»), во многом совпадает с Ветхим Заветом в христианстве. См.: Пилкингтон С.М. Иудаизм. М., 2001. С. 29—33, 396.

41. 1-ая Книга Царств 8:5—22; 10:1, 25; 16:12—14; Первые и последние пророки. Шэмуэйл I, II 8:4—22; 10:1—2, 25; 16:12—15.

42. Книга Судей 14:19; 15:4—15; 16:28—30; 1-ая Книга Царств 15:33; Первые и последние пророки. Шофетим 14:19; 15:4—16; 16:28—31; Шэмуэйл I, II 15:33.

43. Петрухин В.Я. Указ. Соч. С. 77.

44. Флерова В.Е. Указ. Соч. С. 120.

45. На это со всей очевидностью указывают обе редакции письма царя Иосифа к Хасдаю Ибн Шафруту. См.: Коковцов П.К. Указ. Соч. С. 572—573, 591—592.

46. Плетнева С.А. Кочевники средневековья... С. 103.

47. Потестарный [лат. potestas сила, власть] — предгосударственный, позднепервобытный. Термин впервые введен в научный оборот известным советским этнологом Ю.В. Бромлеем.

48. Афанасьев Г.Е. Донские аланы... С. 153; Флеров В.С. О социальном строе в Хазарском каганате... С. 131.