§ 2.3. Еврейско-хазарские документы о геополитической ситуации в Восточной Европе в X в. Киевское письмо

Помимо арабо-персидских и византийских источников, определенное представление об этногеографии Восточной Европы в конце хазарской эпохи (в первой половине — середине X в.) дают источники хазаро-еврейского или еврейского происхождения. Среди них, конечно же, необходимо назвать еврейско-хазарскую переписку, Кембриджский аноним — «текст Шехтера», «Таблицу народов» из книги «Иосиппон» и «Киевское письмо».

Достаточно давно обсуждается в специальной литературе приведенный в письме хазарского царя Иосифа кордовскому сановнику Хасдаи ибн Шафруту список племен и народов, когда-либо входивших в состав Хазарского каганата. Как известно, существуют две редакции этого письма — «краткая» и «пространная».

«Краткая» редакция содержит сведения о том, что Хазария расположена в низовьях Волги, а также о том, что в ее состав входит девять поволжских народов: «Подле (этой) реки расположены весьма многочисленные народы в бесчисленном множестве; они живут и в селах и городах и в укрепленных (стенами) городах. Их девять народов, которые не поддаются (точному) распознанию и которым нет числа. Все они платят мне дань» [Коковцов 1932, с. 81—83]. Имена этих народов в данном случае не названы. Затем Иосиф описывает Прикаспийские, Предкавказские и Крымские владения, которые, как известно, в середине X в. уже не входили в состав Хазарского государства.

«Пространная» редакция письма Иосифа дает следующий список народов, якобы подчиненных хазарам: «...Бур-т-с, Бул-г-р, С-вар, Арису, Ц-р-мис, В-н-тит, С-в-р, С-л-виюн...» [Коковцов 1932, с. 98—102]. Это буртасы — жители среднего Поволжья, волжские булгары, родственные им сувары (савиры), одно из подразделений мордвы — арису (эрзя), черемисы, вятичи, северяне и, возможно, новгородские словене, без всяких на то оснований включенные Иосифом в данный список. Все эти народы, за исключением словен, в период расцвета Хазарского каганата или непосредственно входили в его состав, или являлись его данниками. Как считает большинство исследователей, имени носителей лесостепного варианта салтово-маяцкой культуры нет среди перечисленных этнонимов. Исключение составляет только точка зрения Г.Е. Афанасьева, отождествляющего буртасов с донскими аланами. По всей видимости, эта гипотеза, несмотря на целый ряд аргументов, приведенных ее автором, все же неправомерна¹.

Списку народов хазарского царя Иосифа частично соответствует, а частично дополняет его небольшой фрагмент («Таблица народов») из книги «Иосиппон» (вторая половина X в.): «...Тогарма составляют десять родов, от них Козар, Пецинак, Алан, Кабнина, Турк, Буз, Занук, Угр, Талмац. Все они живут на севере, и имена стран их — по именам их, и они живут по реке Итиль. Только Угр и Булгар и Пацинак живут на реке великой, называемой Дануби, то есть Дунай... Тирас — это Руси... Руси живут на реке Киева, впадающей в море Гурган...» [Петрухин 1995, с. 36—40]. Также в «тексте Шехтера» названы племена, которые: «...сражаються с нами (как союзники): 'SY, Bab al Abwab, ZYBWS, TWRQ и LWZNYW» [Голб, Прицак 1997, с. 141—142].

Среди этнонимов, названных в обоих документах, по всей видимости, также нет имени жителей Северо-Западной Хазарии. Здесь перечислены, в разной транскрипции, аланы, венгры, печенеги, гузы, булгары, русы или норманны, обитатели Дербента (Баб ал Абваб). Автору «Таблицы народов» известны и некоторые подразделения печенегов, соответствующие данным Константина Багрянородного — это, например, Талмац. Все это свидетельствует о том, что именно названные народы определяли геополитический фон своего времени в Восточной Европе. Отсутствие или невычлененность имени жителей Северо-Западной Хазарии в очередной раз свидетельствует о том, что они, скорее всего, не играли самостоятельной политической роли и воспринимались современниками под именем своих патронов — хазар. В то же время идентификация и локализация всех обозначенных в данных перечнях народов позволяют лучше представить этногеографию Восточной Европы в хазарское время.

К аналогичным выводам приводит и изучение совершенно иного документа, южногерманского по происхождению. Речь идет об «Описании городов и областей к северу от Дуная» — анонимной записке, которая получила условное название «Баварский географ» и датируется IX в. Автор «Баварского географа» неплохо знает географию Центральной Европы, но имеет очень приблизительные сведения о Европе Восточной². По степени информированности он находится даже ниже автора еврейской книги «Иосиппон». Описание в этом источнике построено по распространенному в средние века принципу взаиморасположения тех или иных областей и населяющих их народов (место каждого из народов в списке является своего рода точкой отсчета для определения расположения предыдущего и последующего этносов). Указано также и количество городов, имеющихся в данной области или у данного народа. Единственное упоминание о хазарах в тексте «Баварского географа» следующее: «...Кацыры, 100 городов...» [Назаренко 1993, с. 15]. Перед хазарами названы центрально-европейские славянские и неславянские племена и области — Велунцаны, Брусы, Висунберы, после хазар — Руссы, Форшдерен лиуды, Фрешиты и др. Реальные соседи хазар (кроме упомянутых руссов), а также входившие в состав Хазарского каганата племена и народы, по всей видимости, не были известны автору «Баварского географа». Заслуживает внимания упоминание 100 городов у хазар. Автор русского перевода «Баварского географа» А.В. Назаренко предлагает понимать под этими городами укрепленные поселения, т. е. не только города, но и городища. Цифра 100, конечно же, имеет условный характер и должна обозначать только то, что область хазар большая и что городов у них много. С определенной долей вероятности можно допустить, что к числу этих многочисленных «городов» относятся и городища Северо-Западной Хазарии. Допуск этот возможен лишь в рамках той отраженной картины исторической действительности, которую содержит источник, но, естественно, не в отношении самой действительности. Эти картины близки и в чем-то совпадают, но не идентичны и не взаимозаменимы.

Определенные выводы геополитического характера, проливающие свет на степень хазарского присутствия в Днепровском Левобережье в середине X в., позволяет сделать документ, получивший в историографии название «Киевское письмо». Он был обнаружен Н. Голбом в 1962 г. в Кембриджской университетской библиотеке среди материалов, привезенных в 1896 г. С. Шехтером из генизы Каирской (Фустат-Миср в средние века) синагоги. Документ впервые был опубликован с переводом и комментариями Н. Голбом и О.И. Прицаком на английском языке в 1982 г. На русском языке эта книга вышла в 1997 г. [Голб, Прицак 1997].

Названный документ заслуживает особого внимания, так как, по мнению авторов перевода и публикации, он является самым древним письменным источником, написанным в Киеве. Кроме того, авторы, на основе изучения и трактовки содержания этого документа, делают ряд выводов, касающихся истории Хазарского каганата и распространения торговых хазаро-еврейских общин по территории Восточной Европы в конце I тыс. н. э. В частности, по мнению О.И. Прицака, «...Киев управлялся хазарами до того, как был завоеван русью» и «...киевское письмо было написано в то время, когда Киев еще управлялся хазарами» [Голб, Прицак 1997, с. 64].

Очевидно, что процитированные утверждения в корне расходятся с концепцией раннесредневековой истории Восточной Европы, традиционно принятой в отечественной исторической науке. В этой связи точка зрения авторов (главным образом О.И. Прицака) неоднократно подвергалась критике со стороны украинских и российских медиевистов (историков и археологов) как в советский период развития исторической науки, так и в постперестроечное время. Целенаправленные критические рецензии на работы О.И. Прицака были опубликованы Е.А. Мельниковой [Мельникова 1984, с. 201—209] и А.П. Толочко [Толочко А. 1987, с. 144—146]. Ряд критических замечаний и источниковедческий анализ отдельных положений «Киевского письма» и «Кембриджского документа» содержатся в работах А.П. Новосельцева [Новосельцев 1990, с. 8] и П.П. Толочко [Толочко П. 1990, с. 104—105; Толочко 2004, с. 99—107]. Весьма существенные замечания имеются также в комментариях и послесловии к публикации документа на русском, языке, подготовленных В.Я. Петрухиным [Петрухин. Комментарии/ Голб, Прицак 1997, с. 194—223]. Названные авторы подвергли критическому анализу в основном те положения концепции О.И. Прицака, которые были связаны с утверждением идеи об основании Киева хазарами, о подчинении этого города хазарам, о наличии в Киеве хазарской администрации и о существенной роли Хазарского каганата в образовании государственности на Руси.

Так, Е.А. Мельникова [Мельникова 1984, с. 201—209], возражает против идеи экспорта государственности, носителями которой, по мнению О.И. Прицака [Пріцак 1997, с. 75—87], были купцы и воины. Кроме того, неправомочными, на ее взгляд, выглядят следующие положения концепции О.И. Прицака: образование новых империй вдоль торговых путей, охранявшихся кочевниками-тюрками (в том числе и хазарами); хронологические разрывы и неувязки (открытие Волжского торгового пути в VII в., возникновение «готских» городов Полоцка и Смоленска в VII в., появление Игоря в Киеве только после 930 г. и т. д.); наконец, наиболее фантастическим, по ее мнению, выглядит существование и деятельность «интернационального торгового концерна Рус», якобы возникшего в Галлии и распространившего в VII—X вв. свое влияние на Францию, Германию и Восточную Европу. Причиной появления подобных заблуждений в работах О.И. Прицака является, как считает автор рецензии, игнорирование историографии, определенная методологическая сумбурность и отсутствие строгого источниковедческого анализа.

Подобно Е.А. Мельниковой, А.П. Толочко также достаточно критичен в своей рецензии на первое, англоязычное, издание «Хазарско-еврейских документов», опубликованное в 1987 г. Не оспаривая подлинности «Киевского письма» и филологических выводов Н. Голба, и не отрицая возможности существования тех или иных связей Киева с Хазарией, он выступает против утверждения о хазарском владычестве в Киеве [Толочко А. 1987, с. 144—146].

Эту точку зрения развивает и П.П. Толочко, который пишет о практически полном отсутствии хазарских древностей в культурном слое раннесредневекового Киева [Толочко П. 1990, с. 104—105]. Этот факт он рассматривает в качестве серьезного аргумента против идеи о сколько-нибудь существенном присутствии хазар в этом городе. В данном случае следует иметь в виду, что в качестве «хазарских древностей» археологи, как правило, понимают материалы салтово-маяцкой археологической культуры VIII—X вв.

В этой связи хотелось бы отметить, что вошедшее в оборот в 80-е. гг. прошлого века утверждение о том, что салтово-маяцкая культура была «государственной» культурой Хазарского каганата, в настоящее время можно рассматривать только как метафору. Очевидно, что сама постановка вопроса о наличии «государственной культуры» в VIII—X вв. н. э. не соответствует реалиям раннесредневековой истории Восточной Европы и может быть квалифицирована как модернизация. Сами хазары не являлись ни создателями, ни носителями этой археологической культуры [Ляпушкин 1958, с. 143], которая, как известно, сформировалась как особое явление в алано-болгарской этноплеменной среде. Хазарское государство никоим образом не могло целенаправленно санкционировать развитие и распространение этой культуры. Речь может идти только о том, что в условиях определенной стабильности, возникшей в рамках Хазарского государства во второй половине VIII в., у алано-болгарской части населения Каганата появились благоприятные возможности для развития хозяйства, что и привело к формированию СМК. Поскольку аланы и болгары проживали в разных частях Каганата, локальные варианты этой культуры возникают в Крыму, Приазовье, на Среднем Дону и Северском Донце. Отсутствие развитой городской жизни в этом регионе, тот факт, что алано-болгары не были господствующей в политическом отношении группой населения в Каганате, кочевой образ жизни самих хазар, сложная племенная структура раннесредневекового Хазарского государства и, наконец, ухудшение военно-политических условий в регионе с конца IX в. (нашествие печенегов) не позволили СМК распространиться по всей территории Хазарии.

В этом контексте «археологическая» аргументация противников идеи существования хазаро-еврейской общины в Киеве в X в. не всегда оправдана и убедительна. Археологи, оспаривая факт присутствия хазар или хазарской администрации в Киеве, ссылаются на отсутствие в культурном слое раннесредневекового Киева материалов салтово-маяцкой культуры, настаивая на том, что хазары должны были бы проявить свое присутствие там именно таким образом³. Однако на чем основано подобное убеждение? Носителями СМК были аланы и протоболгары, проживавшие в бассейне Среднего Дона, на Северском Донце и Осколе и т. д. — это отнюдь не кочевники-хазары и не купцы-евреи. Алано-болгары в Киеве, по всей видимости, не селились. Хазары, если они и бывали в Киеве в качестве дипломатов, купцов или даже сборщиков дани⁴ [ЛР 1989, с. 10], вряд ли были многочисленны и уж тем более не возили с собой в большом количестве предметы алано-болгарского ремесленного производства. Даже если хазарский тудун (или тархан) и находился какое-то длительное время в Киеве вместе со своей дружиной, то естественно, что ни он, ни его спутники никакой хозяйственной деятельностью не занимались и жили за счет местного населения. Евреи же, в том числе и проживавшие в данное время в Киеве, не создавали для повседневного обихода каких-то особых форм утвари или характерных только для них бытовых предметов, т. е. тех объектов материальной культуры, которые могут быть обнаружены археологами, а пользовались тем, что было распространено в обиходе аборигенного населения⁵. Для Киева это могли быть предметы местного, славянского ремесленного производства или византийский импорт. В полиэтничной среде варяго-славянского торгового города, обладавшего собственными керамическими, ювелирными и прочими мастерскими, странно было бы ожидать появления простых бытовых предметов (в том числе и керамики) салтово-маяцкого облика, торговля которыми на таком расстоянии (около 400—500 км. пути через водораздел Дона и Днепра) от места изготовления не сулила никакой выгоды⁶. Наконец, предметы религиозного обихода у еврейских купцов, проживавших в местах столь отдаленных от основных центров еврейской жизни, не могли быть многочисленными, соответственно, их тщательно хранили и использовали многие поколения евреев, что практически сводит на нет шанс их обнаружения в культурном слое⁷.

Следовательно, на основе сведений, полученных в ходе археологического изучения раннесредневекового Киева, можно говорить только о том, что здесь не было постоянного и сколько-нибудь существенного алано-болгарского населения, являвшегося носителем СМК. Утверждение о подчинении Киева хазарам и о наличии в городе хазарской администрации (сборщика податей — тархана) на основе только археологических данных не может быть ни подтверждено, ни опровергнуто. На современном уровне развития источниковой базы данная проблема по-прежнему может решаться только на основе интерпретации информации, содержащейся в письменных документах.

А.П. Новосельцев в специальном параграфе, посвященном анализу источников по истории Хазарии, написанных на древнееврейском языке, кратко упоминает и «Киевское письмо». Он не высказывает никаких сомнений по поводу его подлинности и считает, что хота «содержание его малоинтересно», все же сам факт находки документа, происходящего из Киева X в., представляет собой «уникальное событие» [Новосельцев 1990, с. 8].

В.Я. Петрухин в комментариях и послесловии к публикации «Киевского письма» на русском языке отмечает, что «о проживании в Киеве IX в. хазар-иудеев, тем более правителей, ничего неизвестно» [Петрухин. Комментарии/ Голб, Прицак 1997, с. 202]. По его мнению, «общеизвестность» того факта, что Киев до обоснования в нем варягов управлялся хазарами, — явное преувеличение О.И. Прицака. Совершенно справедливо он указывает на то, что ПВЛ сообщает лишь о дани, которую платили хазарам киевские поляне. В то же время восточные источники IX—X вв. действительно называют Киев городом славян или руси, а не хазарским [Петрухин. Комментарии / Голб, Прицак 1997, с. 207]. Необоснованными и малоперспективными, по его мнению, являются также «построения о хазарском происхождении Кия и его Полянского рода», как и любые другие попытки «искать исторические прототипы для основателя Киева» [Петрухин. Комментарии/ Голб, Прицак 1997, с. 210, 211—212]. В то же время, как считает В.Я. Петрухин, для развития еврейско-хазарской темы в истории Киева может быть интересна этимология названия «киевской крепости Самватос» [Константин Багрянородный 1991, с. 315], предложенная А.А. Архиповым [Архипов 1984, с. 224—240]. Дело в том, что данное название является, по мнению автора, производным от имени реки Самбатион, известной из талмудических легенд. По легенде, она находилась на краю ойкумены и «покоилась в субботний день», а на ее берегу проживала праведная иудейская община. По мнению В.Я. Петрухина, окраинное положение киевской общины могло способствовать актуализации этих легенд [Петрухин. Комментарии / Голб, Прицак 1997, с. 210].

Таким образом, рассмотренные выше замечания в адрес концепции О.И. Прицака опираются на три основные момента: на сравнение его взглядов с традиционной для советской исторической науки точкой зрения; привлечение «археологической» аргументации; внешнюю критику данного источника, сравнение его с данными древнерусских летописей, византийской и арабской исторических традиций. Необходимость изучения социально-экономического положения Северо-Западной Хазарии в контексте истории Каганата, определения ее места в хазарской геополитике заставляет еще раз и более подробно обратиться к анализу «Киевского письма» с точки зрения его содержания, внутренней логики и вероятных обстоятельств возникновения.

Речь идет о том, что «Киевское письмо» было написано киевскими евреями хазарского происхождения⁸ в тот период, когда этот город, по мнению Н. Голба и О.И. Прицака, входил в состав Хазарского государства. Именно тогда в нем пребывала хазарская администрация, представитель которой якобы поставил свою «визу» — «Я прочел»⁹ — на письме¹⁰. Наибольшие возражения вызывает именно это утверждение о хазарском господстве в Киеве, соответствующем дате создания источника (X в.).

Следует напомнить, что «Киевское письмо» представляет собой рекомендацию киевской еврейской общины, которая была дана ее представителю, некоему Мар Яакову бен Р. Ханукке, для предъявления в других еврейских общинах с целью сбора денег на выплату долга кредиторам — иноплеменникам. Для решения поставленной задачи необходимо воспроизвести ту часть документа, на основе которой и будет производиться дальнейшая критика отмеченных выше положений Н. Голба и О.И. Прицака.

«...Мы, община Киева, (этим) сообщаем вам о трудном деле этого (человека) Мар Яакова бен Р. Ханукки, сына [добрых людей]. Он был тем, кто дает, а не тем, кто берет до того времени, пока ему не была предрешена жестокая судьба, и брат его пошел и взял деньги у иноверцев: этот (человек) Лаков стал поручителем. Его брат шел по дороге, и тут пришли разбойники, которые убили его и взяли его деньги. Тогда пришли кредиторы (и) взяли этого (человека) Яакова, они наложили железные цепи на его шею и кандалы на его ноги. Он находился в таком положении целый год [...и после...] этого мы поручились за него. Мы заплатили 60 [монет] и теперь еще осталось 40 монет; поэтому мы послали его по святым общинам, чтобы они могли оказать милость ему» [Голб, Прицак 1997, с. 30—31].

В ходе прочтения данного отрывка, прежде всего, возникает вопрос, почему киевская община сама не уплатила всю сумму долга за своего представителя, который, судя по всему, относился к числу уважаемых ее членов и, до описанной в письме неприятной финансовой ситуации, находился в числе благотворителей или, скорее, заимодателей: «Он был тем, кто дает, а не тем, кто берет...». Неужели киевская еврейская община в период хазарского господства в этом городе была настолько бедной, что целый год собирала 60 монет для выплаты залоговой суммы за уважаемого и ни в чем не виновного иудея, находившегося в долговой тюрьме у кредиторов — иноверцев. В то же время, со слов авторов, выкуп в 100 монет (по мнению Н. Голба и О.И. Прицака, речь идет о серебряных монетах) был традиционной суммой в таких случаях. Вспомним также, что благодаря сообщению ПВЛ известны принятые в то время в Восточной Европе цены на рабов в золотых византийских монетах. По договору Игоря с Византией от 945 г. десять золотых монет платили за молодого раба (рабыню), восемь — за пожилого и пять — за ребенка [ЛР 1990, с. 28]. Торговля рабами была обычным и прибыльным делом, этим промыслом тогда занимались венгры, печенеги, варяги-русы [Константин Багрянородный 1991, с. 49]. В качестве перекупщиков в работорговле участвовали купцы греческого (византийского), арабского, персидского или еврейского (очевидно, и хазаро-еврейского) происхождения, доставлявшие живой товар к месту назначения, в Византию или мусульманские страны Средней Азии и Ближнего Востока. Следовательно, залоговая цепа или цена выкупа за одного человека, соответствовавшая, по всей видимости, стандартной цене одного молодого раба или цене десяти таких рабов, даже если в документе речь идет все же не о серебряных, а о золотых монетах, не могла вызвать таких трудностей и промедлений с выплатой (год) у целой еврейской общины, проживавшей под юрисдикцией иудейского Хазарского государства. Таким образом, описанная в «киевском письме» ситуация никак не соответствует тому господствующему экономическому положению, которое приписывается хазаро-еврейскому купечеству в данный период в Восточной Европе.

Далее, в этой же связи, возникает вопрос, почему хазарская администрация, если предположить что ее представитель действительно находился в Киеве в тот период, никак не защитила единоверца от произвола иноплеменников или, по крайней мере, не способствовала скорейшему внесению полной суммы выкупа?

Если Киев в это время входил в состав территорий, подчиненных Хазарскому каганату, то также закономерным представляется вопрос о том, почему наш «многострадальный» Яакоб отправился в далекий Египет, а не в столицу собственного государства — Итиль? Неужели длинный морской путь через порты других государств был безопаснее пути, пешего и речного, по территории, контролируемой или, если верить О.И. Прицаку и Н. Голбу, непосредственно входящей в состав Хазарского каганата. К тому же, еврейско-хазарская община Итиля, кроме того, что она была многочисленной, влиятельной и богатой, должна была быть еще и более терпимой к хазарским прозелитам и полукровкам, носившим нетипичные для евреев имена. Очевидно, что именно здесь можно было скорее рассчитывать на получение финансовой помощи. Тем не менее, Яакоб едет именно в Египет, и там, по всей видимости, либо получает необходимые деньги, либо остается до конца своих дней.

Вероятнее всего, ответ на все эти вопросы заключается в первую очередь в том, что ко времени написания письма, т. е. в X в., Киев уже давно находился под контролем варягов (как и принято считать в отечественной историографии). Город не подчинялся хазарской администрации, а хазаро-еврейские купцы потерпели поражение в конкурентной борьбе и были постепенно вытеснены с торговых путей Восточной Европы, по крайней мере, с Днепровского пути «из варяг в греки». Можно предположить, что случай с Яакобом и его братом является типичным примером этой борьбы. Кто были кредиторы, посадившие Яакоба в тюрьму? По всей видимости, это были, люди, имевшие свободные наличные деньги, скорее всего, речь идет о купцах и воинах варягах, которые и контролировали на самом деле в это время Киев и связанные с ним торговые пути. Очевидно, что если бы последние не имели административного влияния в Киеве, общину вряд ли могли бы заставить изыскивать деньги по поручительству. Только тот, кто имеет власть и силу, может требовать возвращения долга. Можно даже предположить, что все те же варяги «встретили» брата «нашего» Яакова «на дороге», убили его и забрали взятые взаймы деньги.

Все это объясняет, почему киевская община, отправившая своего члена на поиски денег для уплаты, в общем-то, небольшого долга по другим общинам не могла самостоятельно этот долг погасить. Экономическая деятельность киевской еврейской общины как участника транзитной торговли с каждым годом угасала. На торговых путях господствовали опасные варяги-русы, а ее представители обеднели настолько, что занимали деньги у иноверцев и терпели финансовый крах. Более того, если даже в это время Хазарский каганат еще и не прекратил своего существования (т. е. если письмо было написано до известного похода Святослава 965 г. и похода русов 969 г.), связи с его столицей и столичной иудейской общиной уже были затруднены враждебными отношениями между государствами. Именно поэтому киевская община отправляет своего представителя не в географически близкий Итиль, а в отдаленный Египет, где и было найдено письмо.

Таким образом, не возражая ни против подлинности данного документа, ни против того факта, что он действительно мог быть написан в Киеве (евреями, часть из которых, судя по их именам, могла быть выходцами из Хазарии), следует отметить, что содержание письма не дает никаких оснований для того, чтобы считать Киев городом, входящим в это время в состав Хазарского каганата и управляющимся хазарской администрацией. Даже если Киев в какой-то период времени и находился в зависимости от хазар, а, скорее всего так и было, то ко времени написания письма, исходя даже только из его содержания, этот период уже закончился. К X в. хазары не имели никакого влияния на его внутреннюю жизнь, а хазарские евреи не только не могли воспользоваться поддержкой хазарской власти, но и не имели регулярного сообщения со своими единоверцами в Итиле.

Эти выводы в целом совпадают с периодизацией использования речных торговых путей Восточной Европы, основанной на изучении кладов арабских монет. Как отмечал М.Б. Свердлов, представление о том, что Древняя Русь торговала с Востоком для конца VIII — начала IX вв., неприемлемо. В VIII в. в Среднем Подненровье, по всей видимости, международных путей не было, нет никаких сообщений об их существовании и нет кладов этого времени [Свердлов 1969, с. 542—543]. В.Я. Петрухин также указывает на то, что Днепровский путь «из варяг в греки» начал интенсивно функционировать лишь в X в., то есть тогда, когда Русь стремилась установить контроль над этими путями, что и было одной из причин ее столкновения с Хазарией [Петрухин. Комментарии/ Голб, Прицак 1997, с. 208].

Возможно, что в известной степени был прав и В.А. Пархоменко, который еще в 30-е. гг. XX в. писал о том, что экономические связи хазар (хазарских евреев. — А.Т.) с Киевом следует относить к периоду упадка Хазарского государства. По его мнению, и хазары, и евреи появляются здесь только со второй половины X в., а известны с XI по XII вв. В частности, он сомневается, что они могли быть здесь раньше, поскольку в период господства хазар на Нижней Волге Днепр не находился под их контролем. Тот факт, что древляне не платили дань хазарам, по его мнению, также указывал на отсутствие раннего хазарского господства на Днепре, поскольку тот, кто владел Киевом, не мог не вмешиваться в дела древлян (последние были географически тесно связаны с Киевом) [Пархоменко 1928, с. 3—6; Пархоменко 1929, с. 357—359].

Выводы, полученные в результате анализа источников хазаро-еврейского и еврейского происхождения, в том числе и «Киевского письма», позволяют судить о вероятном геополитическом положении Северо-Западной Хазарии в период написания этих документов (середина X в.). Оно, как можно предположить, было весьма напряженным. Влиянию Хазарского каганата в Днепровском левобережье приходит конец. В Киеве господствуют русы. Киевские евреи хазарского происхождения находятся в бесправном и экономически невыгодном положении. Северяне, до этого — данники хазар, переходят под протекторат киевского княжеско-дружинного клана. Военно-пограничное положение Северо-Западной Хазарии в этих условиях грозит проблемами, гораздо большими, нежели сбор дани у населения ранее слабоорганизованных и не способных к действенному сопротивлению славянских племен. Дефицит источников не позволяет говорить о том, как именно развивались отношения в пограничной зоне верхнего Придонечья между хазарами и русами. Известен только один момент этого противостояния — поход Святослава 965 г., закончившийся разгромом какой-то хазарской армии, взятием Саркела и нападением на ясов и касогов. Данные события происходят в непосредственной и опасной близости от алано-болгарских анклавов Придонечья, и, вероятно, в конечном итоге приводят к прекращению жизни на салтовских памятниках лесостепного региона.

Примечания

1. В связи с определенной популярностью взглядов Г.Е. Афанасьева среди археологов, а также из-за крайней запуганности и сложности сообщений раннесредневековых источников о народе буртас, этой проблеме будет посвящена отдельная, четвертая глава данной работы.

2. Чем западнее находилась страна, тем, естественно, меньше сведений о Восточной Европе было у проживавших там авторов хроник или географических описаний. Так, например, в дополнениях английского короля Альфреда (872—899 или 901 г.) к хорографии Орозия — «Орозий короля Альфреда» («King Alfred's Orosium») о Восточной Европе нет современных сведений, а то, что известно, восходит к Орозию и представляет собой компиляцию позднеантичных знаний (Танаис, Меотида, Феодосия и т. д.) [Матузова 1979, с. 13, 18, 23].

3. Например, А.В. Комар, отмечает: «Собственно салтовских памятников в Киеве и его округе нет. Информация о киевских «катакомбах», открытых в 1874 г., мало достоверна, но урновые трупосожжения в «камерках» все равно не имеют никаких салтовских параллелей. Единственный же сосуд из Киева, традиционно относимый к салтовским, из п. 3 могильника в «Парке пионеров», имеет совершенно нехарактерную для салтовских кувшинов форму горла и резко отличается от салтовских крынок. Приходится констатировать, что археологические следы непосредственного присутствия хазар в правобережном лесостепном Подненровье ограничиваются 1-й третью VIII в., что не оставляет места для любых спекуляций о значительной роли хазар в Киеве в II—X вв.» [Комар 2005, с. 214].

4. Первую дань, которую поляне выплатили хазарам мечами можно рассматривать, в отличие от патриотической трактовки Нестора, как массовое разоружение покоренного народа [Гумилев 1992; Плетнева 1996, с. 28—41], после которого (859 г.) ежегодная дань приобрела традиционную форму (пушнина): «А хозари брали з полян, і з сіверян, і з вятичів; брали вони по білій вирівці — стільки від диму» [ЛР 1989, с. 12].

5. Проблему поиска «материальных» признаков иудаизма на археологических памятниках лесостепной и степной Хазарии попытались решить в специальной работе В.С. Флеров и В.Е. Флерова [Флеров, Флерова 2005, с. 185—205], впрочем, полученный этими исследователями результат носит, скорее, отрицательный характер, искомые признаки обрисованы только гипотетически, но так и не обнаружены ни на одном реальном объекте.

6. Еврейские (также как и согдийские, арабские, варяжские и т. д.) купцы в раннем средневековье предпочитали торговать дорогостоящими предметами: пряностями, благовониями, серебром, мехами, рабами, продажа которых давала многократную прибыль и оправдывала риск купеческих предприятий, но не гончарной керамикой или простыми ремесленными изделиями. Кроме того, уровень производства подобных предметов, а также степень развития товарно-денежных отношений у алано-болгарского населения в ареале распространения СМК позволяют говорить в основном о внутриобщинном, в лучшем случае межобщинном обмене ремесленными изделиями, но не о внешней торговле.

7. Иосиф (в «пространной» редакции ответа Хасдаи) пишет следующее о тех культовых предметах, которые приобрел его далекий предок Булан: «Он посвятил их (богу) и выстроил благодаря им шатер, ковчег, светильник, стол, жертвенники и священные сосуды. По милосердию Господа и силе Всемогущего, они до настоящего дня целы и хранятся в моем распоряжении» [Коковцов 1932, с. 94].

8. В последнее время киевское происхождение письма также вызывает сомнения у некоторых специалистов: «...еврейский текст на самом деле не говорит: «Мы, община Киева, извещаем вас о причиняющем беспокойство деле» и т. д., как переведено Голбом, а «мы извещаем вас, община Киева, о причиняющем беспокойство деле...». Поэтому, по крайней мере, возможно, что письмо было послано не из Киева, а в Киев, что делает шаткой основу всех извлеченных из письма заключений, касающихся хазар и истории Киева» [Эрдаль 2005, с. 131].

9. Хазарское происхождение этого слова, переведенного О.И. Прицаком как «Я прочел» вызывает большие сомнения у Марселя Эрдаля. Проведенный им лингвистический анализ этого слова показывает, что оно могло иметь не хазарское, а, скорее, булгарское происхождение и что тогда само письмо «могло, например, происходить из болгарского царства на Нижнем Дунае...» [Эрдаль 2005, с. 132].

10. Можно согласиться с В.Я. Петрухиным и в том, что из самого письма действительно совсем не следует, что «виза» хазарского чиновника поставлена именно в Киеве [Петрухин. Комментарии/ Голб, Прицак 1997, с. 207]. Необходимо добавить, что из письма также не следует, что то слово, которое авторы публикации воспринимают как «визу хазарского чиновника», написано именно хазарским чиновником и что оно действительно представляет собой именно визу. Кроме того, нет никаких других данных о том, что хазарские чиновники-тудуны ставили подобные «визы» на каких-либо иных документах.