§ 1.3. Протоболгарский компонент в этносоциальной структуре населения Северо-Западной Хазарии

Результаты, полученные в ходе анализа раннесредневековой истории протоболгар, их кочевой культуры и уровня социального развития, а также исторической географии юга Восточной Европы во время существования раннего хазарского государства, позволяют приступить к реконструкции исторической и этнокультурной ситуации, сложившейся в Придонечье после хазарской экспансии и подчинения основной части протоболгарских племен Хазарскому каганату.

По всей видимости, в первые годы после поражения от хазар (678 г.) происходит частичное разрушение прежней системы расселения протоболгар и их племенной структуры. Как известно, орда Батбая относительно безболезненно входит в состав Хазарии и сохраняет кочевья в Покубанье, тогда как Аспарух со своими оногурами переселяется на Дунай, а Котраг (кутригуры, по крайней мере, значительная их часть) — на Волгу. Скорее всего, в это время в интересующем нас регионе между Доном и Днепром перестают существовать крупные протоболгарские племенные союзы и даже племена. Осколки кочевых групп разного племенного происхождения: кутригуры, утигуры, оногуры и т. д. — ищут убежища от хазар на окраинах степной зоны в Крыму, на левом берегу Днепра и в Донецкой лесостепи. Хазары преследуют их, частично уничтожают, грабят, отнимают скот и постепенно подчиняют своей власти. В этих экстремальных условиях старые родовые объединения ослабевают или совершенно исчезают, а на их месте, на основе слияния выживших и сохранившихся групп или отдельных семей возникают новые кочевые роды и аилы. Происходит смешение различных традиций, в том числе и погребальных, возникают новые варианты погребальной обрядности. В каждом отдельном случае наблюдается различный пропорциональный состав представителей тех или иных этнических групп в составе новых родоплеменных структур. Это и определило формирование у их потомков определенных культурных традиций и особой погребальной обрядности.

Подобное положение дел достаточно типично для кочевого мира и неоднократно повторялось в течение кочевой истории евразийских степей. Благодаря сходству и одинаковому уровню культуры, хозяйства, социального устройства и этнопсихологии различные кочевые народы легко (гораздо легче, чем оседлые) смешивались и ассимилировали друг друга. Процесс такого смешения перманентно происходил в кочевой среде в ходе войн и переселений, создания или гибели тех или иных кочевых союзов, каганатов, империй. Входившие в кочевое объединение племена уже изначально могли иметь достаточно сложную этническую структуру, поскольку состояли из родов разного происхождения. После распада таких объединений и возникновения новых союзов или государств отдельные роды отпадали от одних ослабевших племен и добровольно или насильственно присоединялись к другим. Если период стабильности в рамках образовавшейся социально-политической структуры продолжался достаточно долго, то на основе описанных родоплеменных конгломератов возникали относительно компактные кочевые этносы. Их имена становились известными соседям и историкам в результате военных побед и территориальных захватов — это гунны, тюрки, хазары, печенеги, половцы, монголы и т. д. При этом отдельные родовые единицы, входившие в состав таких народов, часто долго хранили память о своем особенном происхождении и связанное с этим фактом родовое название¹.

Постепенно, к концу VII — началу VIII вв., военно-политическая ситуация в рамках Хазарского каганата стабилизировалась. Поскольку хазары сами не переселяются на запад от Дона, то Приазовье, степи и лесостепи между Доном и Днепром вновь осваиваются протоболгарами. Они восстанавливают свое кочевое хозяйство, возобновляют систему сезонных перекочевок и пастбищ, существовавшую до нападения хазар. Можно предположить наличие меридианальных кочевых маршрутов, проходивших по водоразделам и вдоль берегов больших и малых рек Днепро-Донского междуречья. Зимние пастбища в этом случае должны были располагаться на юге, в Приазовье, а летние — на севере, в Донецкой лесостепи. По всей видимости, в это время они кочуют небольшими подразделениями — аилами, управлявшимися отдельными предводителями, подчинявшимися хазарским тудунам. Хазары не были заинтересованы в консолидации таких родовых групп и создании крупных протоболгарских племен или племенных союзов. В результате, в течение всей истории Каганата, они сохраняют элементы культурной и этнической обособленности, проявившейся, видимо, и в поливариантности погребального обряда. В то же время общим культурным фоном для них является салтово-маяцкая культура хазарского времени.

Отмеченные особенности этногенеза кочевых народов легко представить в виде следующей условной модели. Возьмем четыре примерно одинаковые группы шариков разного цвета: зеленого, красного, синего и желтого. Каждый цвет — это отдельный кочевой протоэтнос, каждая группа отдельного цвета — это племя. Первоначально племена состоят из шариков только одного цвета. Затем закроем глаза и произвольно перемешаем все шарики, а потом снова разделим их, но уже не на четыре, а на три примерно равные группы. Возникшие разноцветные образования с разным пропорциональным составом тех или иных цветов (родовых объединений разного этнического происхождения) создадут типичную картину кочевого этногенеза. Такие перемешивания и разделения могут происходить неоднократно, а со временем в этом процессе могут появляться новые цвета и их сочетания.

Отдельные протоболгарские аилы, обретшие убежище на севере лесостепи во время хазарских набегов, видимо, так и не нашли выходов к южным приазовским пастбищам и осуществляли свой хозяйственный цикл в рамках лесостепной зоны в районе Северского Донца и Оскола. Здесь, на окраине степной зоны, лишенные привычной степной пастбищной базы, они вынужденно переходят к полуоседлости. Вместе с аланами они формируют лесостепной или Придонецкий локальный вариант салтово-маяцкой культуры. Вероятно, именно такими протоболгарскими группами смешенного состава и были оставлены могильники типа Волоконовского, Сухогомольшанского или у с. Красная Горка.

Представители общин, оставивших эти могильники, наряду с аланами, а иногда, возможно, в составе аланских военно-племенных образований, в качестве отдельной территории входили в состав Хазарского каганата и несли военную службу на границе со славянскими племенами и Киевской Русью. Этнический состав этих общин был достаточно пестрым и не может быть охарактеризован в целом. По этой причине попытки связать не аланское население Подонья-Придонечья с каким-то одним этносом, упоминающимся в письменных источниках, представляются неконструктивными.

Рисунок 3. Могильники и отдельные погребения салтово-маяцкой культуры (по В.К. Михееву [Михеев 1986, с. 399—400]). Условные обозначения: А — катакомбы; Б — ямные захоронения; В — трупосожжения; 1 — Воробьевка; 2 — Маяцкое; 3 — Урыв; 4 — Волоконовка; 5 — Ютановка; 6 — Нижняя Лубянка; 7 — Дмитриевское; 8 — Верхний Салтов; 9 — Старый Салтов; 10 — Кочеток; 11 — Новая Покровка; 12 — Мохнач I; 13 — Мохнач II; 14 — Готвальд (Камплицкий карьер); 15 — Сухая Гомольша; 16 — Красная горка; 17 — Залиман; 18 — Захаровна; 19 — Бочково; 20 — Нетайловка; 21 — Петровское; 22 — Мартовая; 23 — Пятницкое; 24 — «База»; 25 — Балаклея; 26 — Кунье, 27 — Староверовка; 28. — Липчановка; 29 — Бондариха; 30 — Бугаевка; 31 — Подгоровка; 32 — Тополи; 33 — Покровский; 34 — Гончаровка; 35 — Лагерь; 36 — Шейковка; 37 — Лиманское озеро; 38 — Зливки; 39 — Кременная; 40 — Булгаковка; 41 — Николаевна; 42 — Белокуракино; 43 — Горшковка; 44 — Бутковка; 45 — Старобельск; 46 — Айдар Николаевка; 47 — Безгино I; 48 — Безгино II; 49 — Вольный; 50 — Петровка; 51 — Новолимаревки I—II; 52 — Верх. Камьшная; 53 — Бараниковка; 54 — Гуркино; 55 — Сидорово; 56 — Маяки; 57 — Райгородок; 58 — Дроновка; 59 — Платоновка; 60 — Кривая Лука; 61 — Родаково; 62 — Желтое; 63 — Ст. Луганская; 64 — Давыдово-Никольское; 65 — Торез (Шахта 19); 66 — Каменск-Шахтинский; 67 — Гуково; 68 — Беглица; 69 — Миусский залив; 70 — Недвиговский; 71 — Азов; 72 — Кривенский; 73 — Кирово; 74 — Артугановский; 75 — Багаевский; 76 — Семикаракоры; 77 — Станица Заплавская; 78 — Крымский; 79 — Правобережное Цимлянское; 80 — Саркел; 81 — Большая Орловка

Гораздо перспективнее, видимо, пытаться определять этнические особенности каждого отдельного могильника, как памятника, оставленного отдельной родовой группой, имевшей свою, особенную историю формирования и постепенно превращающейся в территориальную общину в составе владений Хазарского каганата. Рассмотрим далее, как проявлялись отмеченные особенности этнического состава и общественного устройства протоболгарских племен Подонья-Придонечья на конкретных примерах могильников и отдельных погребений, обнаруженных археологами в этом регионе.

Как показало исследование В.С. Аксенова [Аксьонов 1999], на протоболгарских могильниках VIII—IX вв. верхнего течения Северского Донца наряду с обычными рядовыми погребениями так называемого «зливкинского» типа присутствуют и захоронения, в которых погребенных сопровождал целый конь либо его части (череп, кости ног) или конское снаряжение [Аксенов, Крыганов, Михеев 1996, рис. 1—3; Жиронкина, Цитковская 1996, табл. 1]. Эти отличия в погребальном обряде позволяют говорить о наличии разных погребальных традиций у оставившего данные могильники протоболгарского населения, а, следовательно, и об особых этнических составляющих воинского сословия и господствующего слоя в пределах Северо-Западной Хазарии. Развитие системы государственных отношений в Хазарском каганате не могло не привести к некоторой нивелировке различий в погребальной обрядности у рядового населения. В то же время социальная верхушка общества, в силу ряда объективных причин, продолжала сохранять свои старые традиции. Следует обратить особое внимание на этот факт, особенно в связи с продолжающимися в современной историографии поисками доказательств участия различных этнических групп в процессе формирования раннесредневековых протоболгар. В частности, по мнению болгарского историка Р. Рашева, иранский этнос юга Восточной Европы вошел в основу рядового протоболгарского населения, тогда как социальная верхушка протоболгар, оставившая богатые погребения типа Малое Перещепино-Мадара, была тюркской по происхождению [Рашев 1993, с. 251—252, 253]. В то же время В. Бешевлиев попытался доказать наличие трех этнических элементов в составе протоболгарской племенной верхушки — тюркского, иранского и угро-финского [Бешевлиев 1981, с. 22]. Подобные разногласия требуют более глубокого изучения этнических составляющих протоболгарского населения. В этой связи возникает необходимость анализа материалов погребений из протоболгарских могильников верхнего течения Северского Донца. В качестве одного из основных этноопределяющих признаков данных погребений воинской социальной верхушки, предполагается рассматривать те или иные варианты сопровождающих их конских захоронений.

По мнению Е.В. Круглова, для протоболгарских погребений конца VII — начала VIII вв. характерно помещение останков коня, в виде целой конской туши или ее частей, непосредственно над погребением человека, на деревянном перекрытии или в засыпке могильной ямы (Сивашское, Сивашовка, Дымовка и др.) [Круглов 1992, с. 33; Орлов 1985, с. 104—105]. На границе с лесостепью захоронения с конем этого типа встречены на протоболгарской грунтовом могильнике второй половины VII в. у с. Рябовка на реке Ворсклица (Полтавская область) [Обломский, Терпиловский 1993].

Как отмечает В.С. Аксенов, на памятниках салтовской культуры бассейна Северского Донца подобный тип представлен лишь единичными захоронениями на протоболгарских могильниках, для которых характерна различная ориентация умерших: восточная — Нетайловский могильник (погр. №№ 2, 4), западная — могильник у с. Красная Горка (погр. №№ 128, 289/к-28) [Аксенов, Тортика 2001, с. 200]. К сожалению, все эти погребения в древности подверглись обряду обезвреживания покойников или были ограблены, но размеры могильных ям и состав конских останков позволяет утверждать, что непосредственно над погребением человека находились целые костяки коней.

Очень близко по чертам обряда конского захоронения к этим памятникам находится погребение № 103/к-7 могильника у с. Красная Горка [Аксенов, Крыганов, Михеев 1996, рис. 1, 2]. Здесь расположение костяка коня лишь частично соответствует протоболгарской погребальной традиции. Над человеком, на крышке гроба, покоилась только передняя часть коня, заваленного на левый бок, вместе с передними конечностями, тогда как задняя часть коня занимала свободный край могильной ямы.

Рисунок 4. Могильники салтово-маяцкой культуры в районе верхнего и среднего течения Северского Донца (по В.С. Аксенову [Аксьонов 1999, с. 221]). Условные обозначения: А — катакомбные могильники; Б — грунтовые могильники с трупоположением; В — грунтовые могильники с трупосожжением; Г — биртуальные могильники; Д — граница степи и лесостепи

Подобное расположение конских останков было отмечено также в погребении второй половины VII в (№ 3) на протоболгарском фунтовом могильнике у с. Рябовка. В погребении из Рябовки над нижней частью человеческого костяка залегали кости передней половины лошади, лежавшей в анатомическом порядке и ориентированной, как и скелет человека. Отсутствие в захоронении задней половины лошади, в данном случае, может быть объяснено чисто утилитарным подходом родственников умершего: задняя часть лошади была съедена на поминках, тогда как передняя часть положена в могилу. По мнению В.С. Аксенова, в этом и подобных захоронениях наблюдается процесс некоторой модификации протоболгарской погребальной традиции [Аксенов, Тортика 2001, с. 200]. Изменения в расположении коня (из положения над телом человека к его ногам и еще дальше) могло быть связано с повышенной заботой родственников об умершем.

Опасность падения коня на человека, существовавшая в реальной жизни, вероятно, была учтена и в ритуальном размещении останков коня над погребением человека. Как считает В.С. Аксенов, это проявилось в разнесении в пространстве захоронения коня и его хозяина, в размещении коня в могильной ямс уже после того, как тело покойного было засыпано землей [Аксенов, Тортика 2001, с. 200]. Так, например, во многих погребениях тюркоязычных кочевников тело человека отделялось от туши коня стенкой из камней, колод, конь размещался на ступеньке, ниже уровня расположения человека, и даже в отдельной яме [Нестеров 1990, с. 75].

Проявление подобной формы заботы об умершем нашло отражение и в некоторых захоронениях с конем на могильнике у с. Красная Горка [№№ 70/к-5, 77/к-З, 93/к-б, 100/к-8, 140/к-12, 200/к-18, 209/к-10, 293/к-34, 305/к-32] [Аксенов, Крыганов, Михеев 1996, рис. 1, 1; 2, 1, 2]. Останки коня в этих погребениях занимают место на свободном участке могильной ямы в ногах у человека. При этом ориентация по сторонам света у коня и у человека совпадают. В погребении № 140/к-12 захоронение коня находилось в более глубокой яме, чем яма человека, и было отделено земляной перемычкой в 5 см от погребения человека. Захоронения коней к-11, 14, 31, 23 на могильнике у с. Красная Горка были удалены на 2—3 м от погребений своих хозяев — № 144, 145, 199, 282 соответственно. Подобное размещение погребений людей и принадлежащих им коней отмечены также на протоболгарском Крымском могильнике (погр. №№ 141, 88, 119 и захоронения коней №№ 132, 96, 113 соответственно) [Савченко 1986], на могильнике Дюрсо [Дмитриев 1979а, с. 212—231]. Обряд захоронения коня в отдельной яме, невдалеке от могилы хозяина, сохранился у тюркских народов до конца XIX в. [Катанов 1894, с. 117].

На могильнике Красная Горка встречен ряд захоронений (№№ 75/к-4, 150/к-13, 219/к-20, 245/к-17, 264/к-24, 288/к-30), которые находят прямые аналогии в подкурганных погребениях тюркоязычных кочевников VI—XIII вв., расположенных на территории от Алтая до Паннонии. Для этих погребений характерно размещение целого костяка коня по правую руку от человека, в общей простой могильной яме. При этом и конь, и человек сориентированы в одном направлении [Аксенов, Крыганов, Михеев, 1996, рис. 3, 1, 3]. В отмеченных захоронениях человеческие останки находились в деревянных (дубовых) гробах-ящиках с дном и крышкой, изготовленных без помощи гвоздей, скоб, шиповых соединений [Михеев 1990, с. 49]. Подобные захоронения встречены также в единственном числе на некоторых протоболгарских грунтовых могильниках Дунайской Болгарии (№ 33 могильника Нови-Пазар, № 55 могильника Кюлевча, № 56 могильника Ножарево) [Станчев 1958, с. 11, 12, табл. XI; Въжарова 1976, с. 114—119; Рашев, Станилов 1989, с. 218]. Отличием этих захоронений от погребений могильника у с. Красная Горка, по наблюдениям В.С. Аксенова, является отсутствие деревянных гробов, ориентировка коня и человека головами в противоположные стороны [Аксенов, Тортика 2001, с. 201]. Однако, как и в погребениях у с. Красная горка, в этих погребениях костяк коня занимает место справа от человека. Варьирование ориентировки коня (черепом к голове человека или же к его ногам) вполне допустимо и встречается у родственных групп тюркоязычного населения (например, тип XVII и XVIII у Г.А. Федорова-Давыдова) [Федоров-Давыдов 1966, с. 125].

В.С. Аксенов полагает, что захоронения могильника у с. Красная Горка и упомянутые выше погребения с могильников Дунайской Болгарии существенно отличаются от подкурганных хазарских захоронений VIII—IX вв. [Аксенов, Тортика 2001, с. 201]. Для хазарских погребений более характерно использование ямы с подбоем, наличие остатков мясной пищи в виде костей барана, что типично для захоронений тюркоязычных кочевников VI—IX вв. Алтая и Сибири [Могильников 1981, рис, 18, 1, 4, 5, 6; 20, 1; 24, 1, 3], а также размещение конских останков слева от человека при одинаковой их ориентировке [Айбабин 1985, с. 200, рис. 4; Круглов 1990, с. 171, рис. 4; Круглов 1992, рис. 1, 1]. Западная, с сезонными отклонениями, ориентация хазарских захоронений и болгарских погребений с конем могильника у с. Красная Горка, в этом случае, может свидетельствовать о родственности обеих групп населения. Западная сторона у тюркоязычных народов устойчиво связывалась с мотивами перехода в небытие, со страной предков [Традиционное мировоззрение... 1988, с. 43].

При размещении коня в могиле слева от человека, при одинаковой ориентировке обоих, человека, по мнению В.С. Аксенова, укладывали со стороны, наиболее подходящей для посадки на коня [Аксенов, Тортика 2001, с. 201]. То же самое наблюдается и при размещении коня справа от человека, когда они ориентированы в противоположные стороны (погребения с конем Дунайской Болгарии). Размещение же коня так, как это имеет место в погребениях могильника у с. Красная Горка, вероятно, может свидетельствовать о существовании у населения представлений, что в загробном мире все меняется своими местами и превращается в свою противоположность. Таким образом, правая сторона в мире живых, в мире мертвых становится левой и наоборот. Следует отметить, что подобные воззрения были отмечены у тюркоязычных народов еще в конце XIX в. [Каганов 1894, с. 117]. Характерно, что в некоторых впускных протоболгарских погребениях второй половины VII — рубежа VII—VIII вв. из района, где могла располагаться Великая Болгария Кубрата (к.8, Старонижестеблевский I могильник), конские останки также занимают место справа от человека [Атавин 1996, табл. 23]. Таким образом, погребальная традиция, характерная для тюркоязычных народов, в протоболгарских захоронениях неизменно присутствует, начиная со времени Великой Болгарии Кубрата, и продолжает сохраняться и во время нахождения болгар в составе Хазарского каганата (могильник у с. Красная горка) [Аксенов, Тортика 2001, с. 201].

Отдельно необходимо отметить, что в верхнем Придонечье известны комплексы (Тополи, Кочеток) и могильники (Новая Покровка, Сухая Гомольша, Лысый Горб, Пятницкое, Красная Горка), содержащие кремационные погребения VIII—IX вв. [Кухаренко 1951; Дегтярь 1984; Шрамко 1983; Михеев 1986; Михеев 1990]. Их этническая принадлежность продолжает оставаться спорной. Существует, по крайней мере, четыре гипотезы, ни одна из которых до сих пор не получила окончательного преобладания в историографии: славянская [Кухаренко 1952, с. 49; Плетнева 1962, с. 64], тюркская [Плетнева 1967, с. 100—101], угорская [Михеев 1982, с. 166] и иранская [Шрамко 1983, с. 50].

Для решения этого вопроса, как представляется, может быть использован материал биритуального грунтового могильника у с. Красная Горка. Уникальность этого памятника заключается в том, что захоронения с разным обрядом погребения на могильнике в некоторых случаях образуют относительно компактные группы, отделенные от других подобных групп свободным от погребений пространством. При этом кремационные захоронения, довольно часто, были впущены в засыпку погребений по обряду трупоположения, без разрушения последних. Так, в засыпку погребения с конем № 75/к-4 было впущено два ямных сожжения (№№ 59 и 71) и захоронение человеческого черепа (№ 64), в сопровождении незначительного погребального инвентаря и мясной жертвенной пищи. Сожжения были обнаружены в засыпке других ингумационных захоронений с конем — №№ 289/К-28, 93/к-б. Такая же ситуация прослеживалась и на примере рядовых ингумационных погребений. Так, в засыпке погребений №№ 50, 74, 113, 243, 247, 274 были обнаружены трупосожжения №№ 39, 58, 111, 237, 242, 268. В засыпке погребения № 36 находилось два кремационных погребения — №№ 37, 38. В ряде случаев основное и впущенное в него захоронения были однообрядовыми. В частности, в погребение с конем № 150/к-13 было впущено безинвентарное захоронение подростка в колоде (№ 142). Ямное сожжение № 109 содержало два захоронения по обряду кремации (№№ 106, 108). Погребение № 108 было совершено в урне и содержало достаточно богатый погребальный инвентарь, включавший предметы вооружения и конского снаряжения, а также смятый бронзовый котел, что позволило отнести его к высшему разряду воинских захоронений [Аксенов 1998, с. 44, табл. 2].

Такое сочетание отличающихся по обряду погребений свидетельствует о существовании в общине, оставившей могильник у с. Красная Горка, семей, принадлежавших, по-видимому, к родственным в этническом плане, но, тем не менее, достаточно самостоятельным группам (родам, фратриям), практиковавшим разный обряд захоронения своих умерших родственников [Аксенов, Тортика 2001, с. 202]. Известно, что у тюркских народов еще в XIX в. представителей отдельных социальных групп хоронили по особому обряду. Так, принадлежащих к социальной верхушке сжигали, а простых людей просто закапывали в землю или же бросали в степи [Катанов 1894, с. 117]. Погребения по обряду кремации исследователи сибирских древностей приписывают тюркам-тюгу [Вайнштейн 1966, с. 61; Грач 1968, с. 211] или только представителям социальной верхушки тюркскою общества [Кызласов 1960, с. 51—53].

Исходя из вышесказанною, отмеченные трупосожжения из могильников, расположенных в бассейне Северского Донца, как предполагает В.С. Аксенов, могут быть связаны с представителями тюркского этноса, которые в социальной структуре местного салтовского общества занимали привилегированное положение [Аксенов, Тортика 2001, с. 202]. Последнее заключение подтверждается наличием среди трупосожжений Придонечья достаточно большого числа захоронений конных воинов. Интересно, что среди них удалось выделить погребения командиров небольших конных отрядов — сотников, социально маркирующим показателем для которых, как и у аланского населения [Афанасьев 1993, с. 26—29, 39—42], является конское очелье в комплекте с 3—4 видами вооружения [Аксенов 1998, с. 40]. Это позволяет предположить, что данные сожжения принадлежали социальной верхушке местною общества — представителям тех древних тюркских родов (собственно тюркам), предки которых играли главенствующую роль в степных районах Юго-Восточной Европы в предсалтовское время. Вероятно, именно они (т. е. подобные представители аристократических тюркских родов) оставили такой богатейший комплекс как Вознесенка. В условиях перехода господствующего военно-политического положения к хазарам представители этой более ранней кочевой элиты потеряли значительную часть своей власти, но все же вошли в состав правящей верхушки Хазарского каганата, оставаясь во главе местного протоболгарского кочевого общества [Аксенов, Тортика 2001, с. 202].

На грунтовых протоболгарских могильниках Придонечья встречаются захоронения, в обряде которых наблюдаются и угорские черты. К ним можно отнести ниши-подбои в торцевых стенках могильных ям с частями коня (черепа, кости ног) и конским снаряжением или сбруей [Аксенов 1997, с. 34, 35]. Например, в погребении № 127 Нетайловского могильника в нише-подбое находился целый костяк коня, здесь же лежала конская сбруя [Аксенов 1997, рис. 1, 1]. Вероятно, близкую конструкцию могильной ямы имели и погребения №№ 23, 53, открытые на Нетайловском могильнике экспедицией Д.Т. Березовца [Иченская 1981, рис. 3]; На этом же могильнике открыты захоронения с частями коня и конской сбруей (№№ 132, 171) или только конским снаряжением (№№ 144, 221), также помещенным в ниши-подбои [Жиронкина, Крыганов, Цитковская 1997, рис. 1; Жиронкина, Цитковская, 1996, рис. 4; Аксенов 1997, рис. 1, 3, 6].

Аналогии захоронениям с целым костяком коня, расположенным в ногах хозяина перпендикулярно его телу, находят в погребениях венгров, относящихся к эпохе обретения ими родины в Паннония (V группа [Балинд 1972, с. 181]). Общность подобных захоронений обнаруживается при изучении расположения конских останков в могиле, отличает же их наполнение погребения (целый конь — растянутая шкура). Наличие в венгерских захоронениях растянутой в ногах человека шкуры коня сказалось на форме самой могильной ямы, которая в некоторых случаях, как и в погребении № 53 Нетайловского могильника, имела «грушевидную» в плане форму [Балинд 1972, рис. 1, 6].

Захоронения с черепом и костями конечностей коня в ногах хозяина хорошо известны и на Танкеевском могильнике и подобных ему некрополях салтовского времени Южного Урала и Среднего Поволжья [Халикова 1971, с. 71], где погребения данного типа приписываются смешанному тюрко-угорскому населению. Размещение в ногах человека свернутой шкуры коня (череп и кости ног, сложенные кучкой) является наиболее характерной чертой угорского погребального обряда, тогда как для захоронений тюрок отмечено наличие в могиле растянутой вдоль тела человека шкуры коня [Казаков 1981, с. 66; Казаков 1989, с. 83]. Последнее находит подтверждение в болгарских захоронениях VI—VII вв. с предполагаемой территории Великой Болгарии Кубрата [Атавин 1996, табл. 4, 8, 12, 23]. При этом если для угорского населения характерно укладывание черепа коня лобной частью вверх, резцовой частью — к голове погребенного, над кучкой костей ног коня, рядом с ногами человека, то в болгарских (с угорским влиянием) погребениях череп коня лежит на боку поперек могильной ямы [Казаков 1984, с. 105]. Именно так были уложены останки коня в большей части погребений Больше-Тарханского могильника [Генинг, Халиков 1964, рис. 9, 10] и в протоболгарских могильниках Подонья [Татаринов, Копыл, 1981, рис. 2, 4; Татаринов, Копыл, Шамрай 1986, рис. 7, 4].

В Больше-Тиганском и Танкеевском могильниках, где большинство конских останков в погребениях уложено в соответствии с угорской традицией, известны единичные захоронения с конским черепом, уложенным поперек могильной ямы [Халикова 197о, рис. 2а; Халикова 1971, рис. 6, 10б]. В погребениях №№ 180, 264, 298 протоболгарского Больше-Тарханского могильника останки коня были уложены в полном соответствии с угорской погребальной традицией [Генинг, Халиков 1964, рис. 8а, с. 23]. Аналогичным образом были уложены конские останки в тех немногих венгерских погребениях, которые были открыты на территории Украины [Бокий, Плетнева 1988, рис. 2, 7; Приймак, Супруненко 1994, с. 81].

Интересен и тот факт, что только на Танкеевском могильнике встречены захоронения с подбойчиками в торцевой стенке у ног погребенных [Халикова 1971, с. 84], аналогичные нишам-подбоям в захоронениях Нетайловского могильника и протоболгарских могильников у с. Желтое и Зливки [Красильников 1991, с. 71; Швецов 1991, с. 115]. На могильниках Среднедонечья могильные ямы с подбоями у ног или головы отмечены в 8,3% протоболгарских захоронений [Красильников 1990, с. 31]. В VII—VIII вв. наличие ниш-подбоев с уложенной в них жертвенной пищей характерно для погребений турбаслинской культуры Южного Урала, которые приписываются пришлому из степей населению [Мажитов 1981, рис. 12, 2, 3, 4]. Появление ниш-подбоев, укладывание в них или у ног умершего свернутой шкуры коня в погребальном обряде протоболгарского населения Подонья можно связывать с влиянием угорского компонента [Аксенов, Тортика 2001, с. 203]. Последнее было бы невозможно без тесных и продолжительных межэтнических контактов. Очевидно, начало таких контактов должно относиться еще к гуннскому времени.

Вопрос о выделении иранского компонента в составе протоболгар является наиболее сложным. Распространенным является предположение о ранней тюркизации сармат, произошедшей в период становления гуннского объединения и приведшей к формированию протоболгар [Смирнов 1951, с. 10—12; Артамонов 1962, с. 82—83; Ваклинов 1977, с. 28—29]. Существует мнение (основанное на материалах могильников VIII—IX вв. из Среднего Поволжья), что болгары имели близкую с сарматами антропологическую основу [Акимова 1964, с. 184, 185]. Черты иранского (позднесарматского) погребального обряда — подбои — в одной из продольных стенок могилы, наличие в могиле мела или белых камней, присутствие мясной заупокойной пищи в виде костей барана, а также деформация черепов — отмечены в раннеболгарских памятниках новинковского типа из Среднего Поволжья [Матвеева 1997, с. 62]. Как показали антропологические исследования, новинковское население, по комплексу краниологических и одонтологических признаков, входило в круг распространения протоболгарских кочевых племен Поволжья, Подонья и было смешанным по своему антропологическому составу. При общей европеоидности новинковской серии в ней присутствуют индивиды с монголоидной примесью, которая больше всего проявилась в женской группе. В то же время мужским черепам, происходящим из могильников Среднего Поволжья, близка сборная антропологическая серия венгров «эпохи завоевания родины», Больше-Тарханского могильника, а также серии из Саркела [Матвеева 1997, с. 97—98].

Антропологи отмечают вероятность существования этнических связей новинковцев с группами населения из Подонья — Саркел, Зливки. Не исключено, что с подобным населением можно связывать те брахикранные черепа монголоидного типа, которые были представлены в зливкинской серии [Наджимов 1955, с. 74]. Т.А. Трофимова предположила, что брахикранные черепа монголоидного типа из Зливок могут принадлежать «угорской или какой-нибудь южной остяко-самодийской, возможно также и тюркской группе населения, происходящей из лесной полосы Западной Сибири, ассимилированной «салтовцами»» [Трофимова 1956, с. 112]. Свидетельством такого положения дел могут служить отмеченные выше элементы тюркской и угорской погребальных обрядностей в протоболгарских захоронениях салтовской культуры.

Другой антропологический тип, представленный в Зливках — брахикранный европеоидный — близок по своим морфологическим чертам к одному из типов сармат Поволжья [Наджимов 1955, с. 74; Дебец 1948, с. 256]. Т.С. Кондукторова считала, что следы «сарматского» типа на территории Украины будут установлены в среде антропологически смешанного населения памятников подобных Зливкинскому могильнику [Кондукторова 1956, с. 173]. Исследования серии черепов из могильника у с. Червоная Гусаровка [Михеев 1994, с. 195] свидетельствует о преобладании европеоидных брахикранных и мезокранных черепов, близких по своим морфологическим показателям к черепам сармат. Одновременно было зафиксировано отличие черепов из могильника у с. Червоная Гусаровка от верхнесалтовского, Нетайловского и зливкинского антропологических типов. Это тем более показательно, поскольку по обряду погребения и форме могильных ям захоронения из могильника у с. Червоная Гусаровка, в целом, относятся к так называемому «зливкинскому» типу.

Захоронения могильника у с. Червоная Гусаровка отличаются четкими рядами, идущими с севера на юг. В рядах отмечено наличие обособленных групп могил (от 3 до 10), содержащих, как правило, захоронения и взрослых, и детей. Захоронения индивидуальны, произведены в неглубоких простых грунтовых ямах. Характерно наличие в ямах остатков деревянных гробов-рам, иногда в сочетании с перекрытием из поперечно уложенных деревянных плах. Погребенные находились в вытянутом на спине положении, головой на северо-запад, с вытянутыми ногами и сложенными на животе, на груди или на костях таза руками. Инвентарь в большинстве захоронений представлен только одним глиняным сосудом, поставленным слева или справа от головы погребенного. Остатки мясной жертвенной пищи отсутствуют, тогда как последняя характерна для «стандартных» захоронений «зливкинского» типа [Плетнева 1999, с. 78].

Близкие по конструкции могильные ямы — яма с прямыми стенками, в нижней части которой вырыта узкая погребальная камера — встречаются в ингумационных захоронениях Черняховской культуры [Никитина 1985, с. 48, 49], которые большинство исследователей связывают с сарматами.

Все это позволяет вычленить из серии памятников так называемого «зливкинского» типа те комплексы, которые с достаточно большой долей вероятности можно ассоциировать с иранским (сарматским, не аланским) компонентом протоболгарского населения салтовской культуры. Таковыми, по мнению В.С. Аксенова, являются захоронения могильника у с. Червоная Гусаровка, в которых отсутствуют остатки мясной жертвенной пищи и такие конструктивные детали могил как ниши-подбои в торцевых стенках могильных ям [Аксенов, Тортика 2001, с. 211]. Тот факт, что данное население успешно ассимилировало тюркский компонент, подтверждается открытием на могильнике погребений, в которых находились останки людей с ярко выраженными монголоидными чертами. В одном из таких захоронений были обнаружены остатки каптаргака — специального кожаного мешочка для хранения разных бытовых вещей, который у представителей тюркских народов подвешивался к поясному ремню, и бронзовое крупное зеркало, типологически близкое зеркалам поздних сармат [Білик 1998, с. 18, 21].

Таким образом, можно констатировать, что изучение отдельных протоболгарских могильников верхнего и среднего течения р. Северский Донец, оставленных кочевыми и полукочевыми объединениями, входившими в состав Хазарского каганата, действительно позволяет говорить о наличии на них захоронений, в которых достаточно четко прослеживаются черты тюркского, угорского и иранского (позднесарматского) погребальных обрядов. Это же подтверждают данные письменных источников, которые указывают на достаточно пестрый этнический состав населения междуречья Днепра и Дона в хазарское время. Такая ситуация сложилась исторически, в результате отмеченных выше бурных событий протоболгарской истории. Однако следует отметить, что в VIII—X вв. продолжался приток кочевого населения в указанный регион из других районов Восточной Европы. Поводом к таким переселениям в период существования Хазарского каганата были вполне объяснимые объективные причины: наличие свободных и благодатных для ведения хозяйства территорий, удаленность Придонечья от центральной власти, что давало возможность представителям местной социальной верхушки проявлять большую самостоятельность, различные военно-политические события².

В результате омеченных выше причин процесс этнической консолидации протоболгарского кочевого населения в рамках Хазарского каганата на территории Днепро-Донского междуречья, в Приазовье и Донецкой лесостепи так и не был завершен. Ослабление Хазарии, проникновение в степи Восточной Европы угров, гузов, печенегов и половцев привело к началу нового витка кочевого этногенеза. Сохранившиеся в исторических катаклизмах конца IX—X вв. протоболгарские роды и их отдельные представители влились в состав угорских или печенежских племен, тем самым завершив период относительно самостоятельного исторического развития.

Примечания

1. Г.А. Федоров-Давыдов отмечает, что в истории кочевых тюркоязычных народностей большой интерес представляет проблема соотношения старых и новых племенных наименований, этнонимов собирательных и обозначающих части какого-то этнического массива. Кочевая группа, дробясь, попадает в разные племенные объединения, но сохраняет там свои наименования, восходящие к более древнему периоду. Новообразованная кочевая группа может состоять из многих осколков старых групп, сохраняющих в наименовании память о своем прошлом в составе других племенных объединений [Федоров-Давыдов 1973, с. 173].

2. Имеются в виду события арабо-хазарских войн, проникновение венгров на территорию Восточной Европы в первой трети IX в., печенегов — в Днепро-Донское междуречье и далее в конце IX в., движение огузских племен, «просачивавшихся» на территорию Волго-Донского междуречья в течение первой половины X в. вопреки воле хазарского правительства.