§ 2.5. Место населения Северо-Западной Хазарии в военно-политической структуре Хазарского каганата: историческая реконструкция§ 2.4. «Кембриджский документ» — «текст Шехтера» о геополитической ситуации на юго-западе Хазарского каганата в первой половине X в.

Необходимо напомнить, что в специальной литературе уже неоднократно высказывались определенные точки зрения на место населения Донского региона в политической системе Хазарского каганата. Взгляды авторов на эту проблему зависели как минимум от трех факторов. Во-первых, от того, как они решали вопрос о причинах переселения алан с Северного Кавказа в лесостепное Подонье. Следующий момент был связан с оценкой социально-экономических отношений в Хазарском каганате в целом. Наконец, многое зависит от точности определения степени развития и формы государственного устройства, существовавшего в Хазарии.

Специалистам известны основные гипотезы, объясняющие переселение части северокавказских алан в бассейн среднего Дона и Северского Донца. Их высказывали практически все ведущие исследователи хазарской истории. Так, по мнению И.И. Ляпушкина, аланы бежали от хазар, проводивших агрессивную политику в Северном Предкавказье [Ляпушкин 1958]. С.А. Плетнева предполагала, что они ушли из родных мест, спасаясь от угрозы арабских нападений, разорения и дани [Плетнева 1967, с. 91, 183].

В.А. Кузнецов [Кузнецов 1964, с. 38] и В.Б. Ковалевская [Ковалевская 1984, с. 168—174] считали, что аланы были вытеснены из кисловодской котловины болгарами. А.В. Гадло [Гадло 1984, с. 26] и В.К. Михеев [Михеев 1985, с. 97; Михеев 2004, с. 89] писали о том, что они были переселены хазарами специально для несения пограничной службы на границе со славянами. Г.Е. Афанасьев [Афанасьев 1981] настаивал на том, что переселение произошло в результате внутренних процессов развития аланского общества, но не без участия хазар, которые контролировали военно-политическую ситуацию в регионе. А.П. Рунич [Рунич 1974, с. 44—46] выдвинула оригинальную гипотезу эколого-демографического характера и предположила, что часть населения Северокавказской Алании, происходившая, вероятно, из Кисловодской котловины, ушла, спасаясь от эпидемии чумы и т. д.

Сравнивая аргументацию названных авторов, необходимо учитывать, что к середине VIII в. активные набеги арабов на Северный Кавказ уже закончились, к тому же они не привели к установлению прочного господства Халифата в этом регионе. Аланы продолжали оставаться здесь наиболее крупным объединением и основной военной силой как в течение всего хазарского периода, так и после падения Хазарского каганата. В этой связи достаточно сомнительным выглядит отмеченное выше предположение об их вытеснении болгарами. Гипотеза об эпидемии чумы, как причине переселения алан, не нашла подтверждений в исторических источниках и не разделяется большинством специалистов. По всей видимости, наиболее правомерна точка зрения В.К. Михеева (близкую позицию занимали А.В. Гадло и А.П. Новосельцев), высказавшего гипотезу об осуществленном центральной хазарской властью целенаправленном переселении алан с Северного Кавказа в Подонье.

Подобная акция могла решить сразу две политические проблемы. С одной стороны, несколько ослаблялась лишенная части людских ресурсов Северокавказская Алания — важный стратегический союзник и потенциальный противник хазар. С другой, переселенцы могли быть привлечены для выполнения военно-пограничных функций в регионе, где сами хазары не жили, и, видимо, не хотели жить. Вероятно, хазар, как кочевников, вполне устраивали степи Прикаспия и Волго-Донья [Михеев, Тортика 2001]. В то же время в районе Подонья они имели стратегические интересы, связанные с контролем над речными торговыми путями (по Дону и Донцу, а, возможно, и по Днепру) и данничеством славянских племен (вятичей, северян, радимичей, полян) [Тортика 2002, с. 146—147]. Кроме того, как считает В.К. Михеев, хазары, переселяя в Подонье хорошо знакомых с навыками пашенного земледелия алан, таким образом, расширяли свою земледельческую базу на вновь приобретенных территориях Восточной Европы [Михеев 1991, с. 46].

О том, каким мог быть статус этого населения в составе Хазарского каганата, можно, в определенной степени, говорить на основе анализа социально-экономических отношений, сложившихся как в государстве в целом, так и существовавших у алано-болгар Северо-Западной Хазарии. Если говорить об известных характеристиках социальных отношений населения лесостепного варианта салтово-маяцкой культуры в VIII—X вв., то, как отмечал В.С. Флеров [Флеров 1990, с. 38—43], использование термина «феодальные отношения» в данном случае явно преждевременно. В источниках нет оснований для разговора о феоде, нет четко выраженного статуса феодалов. Даже хазарская аристократия, проживающая зимой в экономически и социально развитом Итиле, кочует «родами», хотя земельные владения этих родов и являются наследственными. Иосиф по этому поводу пишет следующее: «Каждый из (наших) родов имеет еще (наследственное) владение (полученное от) своих предков, место, где они располагаются; они отправляются (туда) и располагаются в его пределах...» [Коковцов 1932, с. 102].

Тем не менее, археологически все же наблюдается определенная социальная стратификация и имущественная дифференциация алано-болгарского населения лесостепного Подонья. Еще М.И. Артамонов квалифицировал эти отношения как племенной строй с элементами формирования раннеклассовых отношений: «...это было общество примитивного феодализма, сложившееся на местной варварской основе и не прошедшее рабовладельческой стадии» [Артамонов 1962, с. 37—38].

Подобную точку зрения высказал и А.П. Новосельцев, считавший, что «сохранение реликтов родовой организации, свободы основным населением и в то же время выделение особого сословия знати (тарханов) свидетельствует о том, что Хазария может рассматриваться как раннеклассовое общество, где социальная дифференциация не достигла большой глубины, хотя и проявлялась в специфической форме» [Новосельцев 1990, с. 119].

Подчеркивая «специфичность» данной социальной конструкции, Г.Е. Афанасьев, на основе изучения материалов катакомбных могильников, выделяет два общественных ранга в среде носителей лесостепного варианта салтово-маяцкой культуры. Как уже отмечалось выше, их он определяет, используя традиционную для алан Северного Кавказа терминологию, как алдар (князья) и асфад (войско). В то же время, по мнению Г.Е. Афанасьева, нет никаких оснований видеть в них сформировавшиеся классы феодалов и зависимых крестьян [Афанасьев 1993, с. 152]. Поскольку, по всей видимости, в данном случае передача функций военачальника еще не является наследственной, а деление на две группы не носит классового характера, что соответствует тому уровню развития общественных отношений, который квалифицируется как племенной строй.

Видимо, прав был и В.К. Михеев, писавший о том, что налогообложение (дань) для племен, входивших в состав Хазарского каганата, вероятно, было не индивидуальным или семейным, а имело форму коллективной ответственности. Можно предположить, что налоги (по всей видимости, в натуральной форме) взыскивались с определенных родоплеменных единиц [Михеев 1991, с. 49]. В то же время известно, что дань с населения, не входившего в состав Каганата, в частности со славянских племен, была в большей степени индивидуализирована. Поляне, как известно¹, заплатили единоразовую дань — контрибуцию «от дыма по мечу» [ПВЛ 1999, с. 148]. Радимичи, северяне и вятичи «платили по вервице с дыма» [ПВЛ 1999, с. 150] и «по щелягу с сохи» [ПВЛ 1999, с. 168]. Также и «царь булгар», по данным Ибн Фадлана, «платит дань царю хазар: от каждого дома в его государстве — шкуру соболя» [Ковалевский 1956, с. 140].

Возможно, что именно военно-пограничные функции алано-болгар Подонья и были той формой подчинения и своеобразным натуральным налогом (во всяком случае, если не единственным, то основным), который удовлетворял центральное хазарское правительство. Вероятно, именно этим можно объяснить столь бурный расцвет экономики региона, высокий уровень производства, богатство его жителей. Следует отметить, что для лесостепного региона распространения СМК это актуально как для катакомбных, так и для ямных могильников, т. е. как для собственно алан, так и для тех родоплеменных групп, которые традиционно воспринимаются археологами как протоболгары.

По всей видимости, термин «конфедерация», применявшийся отдельными исследователями для определения внутреннего устройства Хазарии, также не соответствует исторической действительности VIII—X вв. и модернизирует реальную ситуацию. Конфедерация предполагает добровольный принцип вхождения в нее всех ее участников. В случае же с Хазарским каганатом наблюдается обратное явление [Ромашев 1992, с. 10]. Сначала хазары тем или иным способом подчиняли себе все входившие в их объединение народы, а потом различными средствами принуждения добивались их покорности: «И был ужас [божий на народах, которые] кругом нас, так что они не приходили (войною) на казарское царство» [Коковцов 1932, с. 116]. Как только возможности для применения этих средств принуждения иссякли, Хазарский каганат прекратил свое существование.

Хазарское государство также называли раннеклассовым или раннефеодальным, однако эти дефиниции, помимо того, что они, по всей видимости, не совсем соответствуют действительности (на что уже указывалось в первой главе настоящей работы), носят слишком обобщенный характер и плохо отражают систему управления, сложившуюся в Каганате.

Нужно признать, что наиболее точным оказалось определение П.Б. Голдена, который сравнивал политическое устройство Хазарского каганата с Тюркским каганатом [Голден 2005, с. 27; Golden 2001, p. 5—6] и находил между ними большое сходство². Тюркская система государственного управления предполагала единовластие кагану, причем в рамках самого тюркского этноса это была многоуровневая, замкнутая структура: каган (верховный правитель) — беги (аристократия) — будун (народ) [Бернштам 1946, с. 98—105; Golden 2001, p. 39—43]. В то же время и подчиненные племена имели своих бегов и свой будун. Аристократия, складывавшаяся таким образом в сложную государственную систему, носила название эля. У покоренных племен мог сохраняться собственный эль — система внутреннего управления и организации жизни, своего рода политическая организация, развивавшаяся пока еще в рамках племенного строя.

Как уже говорилось выше, алано-болгары Подонья в известной степени сохранили свой эль, т. е. свою племенную организацию. Наличие подобной структуры облегчало для хазарских властей управление этой группой населения и ее использование в военно-пограничных целях. Это сохранение племенной организации и правящей верхушки покоренного населения было принципом внешней и внутренней политики хазар [Артамонов 1962, с. 406], осуществлявшемся практически без исключений в течение всей истории Хазарского каганата, начиная с момента его образования и заканчивая первой половиной X в.

Так, хазары, как сообщают Феофан и Никифор, еще в последней четверти VII в. приняли покорность хана приазовских болгар-утигуров Батбая (Батбаяна). Они сделали его своим данником, подчинив его орду практически в полном составе: «...[Этот народ — А.Т. — хазары], сделав своим данником первого брата, Батбаяна, властителя первой Булгарии, получает с него дань и поныне» [Чинуров 1980, с. 61].

Так называемый «правитель» Готии после антихазарского восстания Иоанна Готского, произошедшего в 786 или 787 г., был помилован хазарами и, по всей видимости, оставлен у власти. В то же время известно, что рядовые восставшие — «семнадцать рабов» — были казнены [Айбабин 1999, с. 208—209; Васильевский 1912, с. 396—400].

Как известно, власть хазар над подчиненными народами держалась на военной силе и институте заложничества. Роль своеобразных заложников выполняли, как правило, многочисленные жены кагана — дочери вождей покоренных племен и народов [Готье 1930, с. 83]. Династические браки практиковались верхушкой Хазарского каганата в течение всей его истории и могут служить хорошим индикатором геополитических процессов и изменений, происходивших в истории этого государства.

Одно из первых сообщений источников о попытке заключения брачного союза между Византией и сюзереном хазар — Западнотюркским каганатом — связано с именем византийского императора Ираклия. Последний во время военной компании на Кавказе в 622 г. договорился о заключении династического брака с джебгу-каганом западных тюрок (Зиевилом). Брак не состоялся, так как джебгу-каган (ябгу) погиб в междоусобной войне [Чинуров 1980, с. 160—161].

С последней четверти VII в. основной силой на Юго-Востоке Восточной Европы становятся хазары. В результате очень скоро они оказываются участниками событий [Christian 2000, p. 292], одним из последствий которых было заключение первого династического брака между Хазарским каганатом и Византийской империей.

Феофан Исповедник так пишет об этих событиях³: «Когда Юстиниан, живший [в то время] в Херсоне, заявил, что вновь собирается царствовать, тамошние жители, убоявшись опасности со стороны империи, решили либо убить его, либо выслать василевсу. А он, проведав [об этом], смог спастись бегством и, достигнув Дараса, потребовал свидания с хаганом хазар. Узнав [об этом], хаган принял Юстиниана с великими почестями, и отдал ему в жены Феодору, свою кровную сестру. Спустя некоторое время Юстиниан, отпросившись у хагана, уехал в Фанагорию и жил там с Феодорой» [Чинуров 1980, с. 62—63].

Далее, в 706/707 г., вернув себе престол «...Юстиниан, послав кувикулярия Феофилакта, привез Феодору и Тиверия, ее сына, короновал их, и они воцарились вместе с ним» [Чинуров 1980, с. 63].

Статуя хазарской принцессы, а теперь императрицы Византии была поставлена в Константинополе рядом со статуей ее мужа. Есть предположение, что в связи с этим в столице империи побывал и сам каган, чествование которого происходило у «Царской цистерны» [Кулаковский 1912, с. 290—291]. Ал Мас'уди называет жену Юстиниана дочерью «малика хазар». А.А. Новосельцев убежден, что в данном случае речь идет именно о хакане хазар [Новосельцев 2000, с. 372], который в тот период хазарской истории еще обладал всей полнотой власти в государстве. После вторичного свержения Юстиниана II в 711 г. сам император был обезглавлен, его сын и сторонники убиты [Чинуров 1980, с. 166]. Судьба хазарской принцессы неизвестна.

Последний династический брак между Хазарским каганатом и Византией был и самым удачным в истории хазарских внешнеполитических связей. Как известно, император Лев III в 732 г. женил своего сына Константина V на хазарской принцессе, дочери кагана Чичак (в переводе — Цветок, Ирина после крещения). По Феофану, произошло это следующим образом: «В этом году (732/733 г.) василевс Лев женил сына Константина на дочери хагана, властителя скифов, обратив ее в христианство и назвав Ириной» [Чинуров 1980, с. 68].

К. Цукерман напрямую связывает это событие с внешнеполитическими интересами Византии. Хазары, верные союзническим отношениям, вторгаются в Закавказье, ослабляют арабов, и византийцы снова восстанавливают некоторые из своих владений в этом регионе [Цукерман 2001, с. 333].

Далее Феофан сообщает о том, что «...25 января, того же, 3-го, индикта (750 г.) у василевса Константина родился сын от дочери хагана Хазарии, которого он назвал Львом» [Чинуров 1980, с. 68]. Известно, что Лев IV Хазарин был византийским императором с 775 по 780 г.

Примерно в то же время хазары заключают династический союз с еще одной могущественной военно-политической силой — арабами. Этот брак был инициирован арабской стороной. Как отмечал А.В. Гадло — «мир с хазарами был закреплен браком Язида ибн Усайда с дочерью кагана». По его мнению, этот брак свидетельствовал о завершении арабо-хазарских войн, признании южных границ и сферы влияния Каганата [Гадло 1979, с. 162—163].

Язид ибн Усайд ас-Сулами был наместником Армении с 752/3 г. до 70-х гг. VIII в. Идея брака с хазарской принцессой исходила от халифа Мансура (754—775 гг.). Язид выполнил поручение халифа и попросил у кагана Багатура руку его дочери — Хатун (видимо все-таки не имя, а статус — принцесса — А.Т. [Golden 2001, р. 40]). Каган согласился, отпустил дочь и дал за нее богатое приданое. Хатун приняла ислам, вышла замуж за Язида и прожила с ним 2 года и 4 месяца, родив двух детей [Артамонов 1962, с. 241—242]. К сожалению и она, и ее дети умерли. Ал Куфи настаивает на том, что Язид был глубоко опечален их смертью. Однако Гевонд сообщает, что хазары обвинили арабов в умышленном преступлении и совершили набег на Закавказье [История халифов... 1862, с. 92]. Брак между Язидом и хазарской принцессой М.И. Артамонов датировал 759/760 гг., а набег хазар, соответственно, 762/763 гг. [Артамонов 1962, с. 244].

Следующая попытка династического брака между арабским наместником в Закавказье (с 791 г.) ал Фадлом Ибн Яхья и представительницей семьи хазарского кагана также закончилась неудачно. По неизвестной причине принцесса умерла в дороге. Сопровождавшие ее тарханы сообщили, что она была коварно убита арабами. Вслед за этим каган вторгся в Закавказье и мстил за дочь, повсеместно убивая арабов [Артамонов 1962, с. 249—250].

Оба описанных случая династических браков между наместниками халифа в Армении и Хазарским каганом были инициированы арабами. Оба брака закончились плачевно для хазарских невест, а затем и для арабов и не привели к установлению долговременных мирных отношений. Следует отметить, что и византийцы, и арабы сватаются к хазарам на протяжении практически всего VIII в. К началу — первой трети этого века относится время заключения таких браков византийцами (Юстиниан II — 700 или 704 г., Константин V — 732 г.), тогда как во второй половине века брачными партнерами хазар пытаются стать арабские наместники Армении (Язид — около 760 г. и Фадл Бармаки — около 798 г.).

Ни в IX, ни тем более в X в. хазары больше уже не заключают династических браков такого высокого межгосударственного уровня. Возможно, что это объясняется определенной стабилизацией военно-политической обстановки. Устанавливается некоторое равновесие между Византией и Арабским халифатом.

Вероятно, также, что прекращение подобных брачных союзов можно объяснить и фактом иудаизации хазарской верхушки, которая в соответствии с известным сообщением ал Мас'уди произошла как раз на рубеже VIII и IX вв. Впрочем, необходимо отметить, что К. Цукерман, вслед за Дж. Марквартом и Г. Вернадским, настаивает на том, что это обращение произошло не ранее 861 г., после неудачной миссии к хазарам Константина — Кирилла Философа [Цукерман 2002].

Наконец, с конца первой трети IX в. века начинается постепенное ослабление Хазарии, степи между Доном и Днепром занимают венгры, а с 889 г. — печенеги. Все это существенно снижает роль хазар в Причерноморском регионе. С другой стороны, в своих военно-политических и экономических интересах они начинают в большей степени ориентироваться на местные народы Восточной Европы и каспийско-волжскую торговлю.

Кроме брачных союзов с крупными средневековыми государствами, такими как Византия и Арабский халифат, хазары с самых первых шагов своей истории практикуют союзнические и иногда равноправные брачные договоры с представителями восточноевропейских племен и народов. В краткой версии «Армянской географии», в одном из первых известных и достоверных упоминаний о хазарах, говорится: «Царем севера является хакан, государь хазар. Царица, или хатун, жена хакана, из народа басил» [Патканов 1883, с. 49; Артамонов 1962, с. 184; Цукерман 2001, с. 329]. Традиционный выбор главной жены хазарского кагана — хатун из представительниц одного и того же кочевого племени подчеркивает особое, практически равное хазарам положение этого племени в Каганате.

Впрочем, барсилы были родственны хазарам и входили в состав их объединения, поэтому брачные отношения с ними носили фактически внутренний характер. Однако, уже к первой трети VIII в. относятся данные о заключении хазарами браков с представителями других, независимых от них народов. Так почти в одно время с Константином V, родственные отношения с хазарским каганом устанавливает владетель Абхазии Леон I. Он был женат на дочери кагана, т. е., возможно, на сестре или племяннице жены Константина V [Гадло 1979, с. 199].

Следующий пример союзнического брака связан с хазаро-венгерскими отношениями в период пребывания венгров в Восточной Европе. Константин Багрянородный пишет о том, как венгры «...жили вместе с хазарами в течение трех лет, воюя в качестве союзников хазар во всех их войнах. Хаган, архонт Хазарии, благодаря мужеству турок и их воинской помощи, дал в жены первому воеводе турок, называемому Леведией, благородную хазарку из-за славы о его доблести и знаменитости его рода, чтобы она родила от него. Но этот Левадии, по неведомой случайности не прижил детей с той хазаркой»⁴ [Константин Багрянородный 1991, с. 159]. М.И. Артамонов датировал это событие серединой IX в. [Артамонов 1962, с. 344—345].

Венгры, как известно, были нужны хазарам, прежде всего, для борьбы с печенегами. По мнению К. Цукермана, заключение такого брака, когда хазарка была отправлена в кочевья вешров, означало признание Леведии в качестве независимого правителя, но не подчинение венгров хазарам. В последнем случае, по его мнению, в хазарский гарем попала бы знатная венгерская девушка [Цукерман 2002, с. 529], В то же время, исходя из всего контекста сообщения Константина Багрянородного, следует, что венгры, в это время находились в дружественных отношениях с хазарами и, хотя бы формально, признавали их сюзеренитет. Избрание Арпада предводителем венгров обсуждалось с хазарами и произошло с их согласия и при их участии [Константин Багрянородный 1991, с. 159—163].

Напротив, у покоренных владетелей хазары забирали дочерей в гарем кагана или царя, получая, таким образом, своего рода заложниц, которые должны были обеспечить большую сговорчивость и послушание их отцов и братьев. В частности, известно, что еще в самый ранний период существования хазарского государства в 70-е гг. VII в. предводитель гуннов Прикаспийского Дагестана Алп-Илитвер «принужден был дать» свою дочь в супруги кагану (сведения «Хроники Михранидов»). Этот факт А.В. Гадло рассматривал как признак его вассальной зависимости от хазар [История агван 1861, с. 199; Гадло 1979, с. 141]. В то же время этих гуннов нельзя считать барсилами, т. е. речь в данном случае идет не о хатун, а об одной из многочисленных жен или наложниц кагана, происходящих из числа дочерей зависимых от него вождей и правителей.

Один из случаев такого брака по принуждению, ставший известным авторам письменных источников, датируется первой половиной VIII в. [Семенов 2004, с. 1]. В «Матиане Картлиса» («Летопись Грузии») содержится предание, согласно которому каган сватался к младшей дочери царя Грузии Арчила — Шушан(е): «В царствование Иоане и Джуаншера хазарский хакан, прельщенный красотой младшей сестры царя Иоане, по имени Шушаны, предложил царю выдать за него замуж сестру свою, а взамен этого обещал свое содействие в борьбе против арабов» [Джанашвили 1897, с. 27—28]. К наследникам Арчила, братьям грузинской принцессы — Иоане и Джуаншеру, был послан хазарский посол, который просил ее руки для кагана и обещал помочь в борьбе с арабами. Грузины отказали в браке. Тогда хазарский хакан организовал поход в Грузию и попытался принудить грузинских князей выдать за него их сестру [Новосельцев 2000, с. 375]. Захваченная силой принцесса отравилась ядом, спрятанным в перстне, и умерла. Не уследивший за ней хазарский военачальник был казнен каганом, а брат принцессы — Джуаншер, провел сем лет в плену у хазар в качестве заложника [Гадло 1979, с. 198]. М.И. Артамонов считал сведения этой легенды вполне вероятными и соответствующими реалиям хазарской политики на Кавказе и в Закавказье [Артамонов 1962, с. 251]. Заложничество Джуаншера ярко свидетельствует об истинных целях этого несостоявшегося династического брака по принуждению.

Ибн Фадлан, посетивший Булгар в 921 г., однозначно пишет о браках по принуждению, как об устоявшейся и хорошо известной соседям практике правителей Хазарского каганата: «...У царя хазар двадцать пять жен, причем каждая из них — дочь какого-либо царя соседних земель. Он берет их себе волей или неволей» [Ковалевский 1956, с. 147]. Кроме названного числа жен, у царя было еще 60 наложниц, причем каждая из них жила в отдельном помещении, судя по описанию — юрте [Заходер 1962, с. 34]. Как совершенно верно отмечал Б.Н. Заходер, в числе царей, дочери которых пополняли гарем кагана, были главы не только собственно хазарских родовых объединений, но и соседних с ними народов и племен [Заходер 1962, с. 145]. В частности Ибн Фадлан, рассказывает о том, как царь Хазарского каганата, используя военную демонстрацию, принудил к браку дочь правителя Волжской Булгарии Алмуша: «До царя хазар дошла [весть] о красоте дочери царя «славян», так что он послал сватать ее. А он высказался против него, и отказал ему» [Ковалевский 1956, с. 141].

О том, как «эскурсиократор» алан был вынужден отдать свою дочь в жены сыну хазарского царя, сообщает анонимный автор текста Шехтера: «...в дни Аарона царя царь алан воевал против казар, потому что подстрекал его царь Греции. Но Аарон нанял против него царя TWRQY', так как он [был силен]. Царь Алан пал перед Аароном, и (последний) захватил его в плен живым; но [царь] оказал [ему ве]ликий почет и взял его дочь в жены своему сыну, Иосифу. Царь алан поклялся ему в верности и царь Аарон отпустил его в его [з]емлю...» [Голб, Прицак 1997, с. 141]. Иосиф был последним царем (беком) Хазарии в X в., имя которого известно авторам письменных источников. Именно от его лица составляется ответ на запрос Хасдаи ибн Шафрута. Его предшественник, возможно отец, принуждает к браку болгарку. Он сам женат на аланке. Очевидно, что династические браки в это время становятся полной прерогативой хазарских царей — беков и, вероятно, уже не могут практиковаться каганами.

Следует отметить, что почетное, с точки зрения константинопольского еврея — гипотетического автора текста Шехтера, замужество дочери аланского царя могло восприниматься самим предводителем алан как большое несчастье и унижение. Об этом свидетельствует, в частности, подобная же ситуация, описанная в «Записке» Ибн Фадлане. Именно так оценивал необходимость заключения родственных отношений с хазарским царем предводитель болгар Алмуш, который поспешил поскорее выдать другую дочь за вождя одного из подвластных ему племен только для того, чтобы и она не отправилась к хазарам. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, казалось бы, уже «примиренный» царь — эскурсиократор Алании — через какое-то время (20—30 лет) после войны описанной в тексте Шехтера, снова нападает на хазар на дороге к Климатам и настроен по отношению к ним явно враждебно [Константин Багрянородный 1990, с. 53].

Происхождение 25 жен, положенных по регламенту хазарскому царю⁵, можно гипотетически реконструировать на основе сообщений источников о племенах и народах, входивших в состав Хазарии. Оно может быть восстановлено на основе обеих («краткой» и «пространной») редакций ответа Иосифа Хасдаи ибн Шафруту. В «краткой» редакции говорится о том, что на севере и северо-востоке Хазарского государства Иосифу подчиняются и платят дань «девять народов» [Коковцов 1932, с. 81]. Как уже отмечалось выше, «пространная» редакция в соответствующем месте дает перечисление этих народов, правда, здесь их уже не девять, а восемь [Коковцов 1932, с. 98].

Далее Иосифом перечисляются народы и пункты северо-западного Прикаспия, а также северного Предкавказья, вплоть до Черного моря. По версии «краткой» редакции, здесь расположено 15 подчиненных хазарам народов. В их числе, по данным «пространной» редакции: (1)⁶ «С-м-н-д-р в конце (страны) Т-д-лу» и местность, расположенная вдоль Каспия вплоть до Дербента, т. е. территория страны или «царства гуннов».

Затем народы названы в направлении на запад, вдоль Кавказских гор — это: (2) «Азур, в конце (страны) Б-г-да, (3) С-риди, (4) Китун, (5) Ар-ку, (6) Шаула, (7) С-г-с-р-т, (8) Ал-бус-р, (9) Ухус-р, (10) Киарус-р, (11) Циг-л-г, (12) Зуних, расположенные очень высоко в горах, (13) все аланы до границы Аф-кана, (14) все живущие в стране Каса и (15) все (племена) Киял, Т-к-т, Г-бул до границы моря Кустандины...» [Коковцов 1932, с. 100—102]. Если принять последнее обобщение трех племен — «все (племена)» за один пункт, то можно говорить о том, что данные «пространной» редакции практически полностью совпадают с числом 15 «краткой» редакции, если нет, то перечислено 17 народов и пунктов. Среди этих позиций очевиден Семендер на северо-западном берегу Каспийского моря, аланы и касоги в северном и северо-западном Предкавказье, этническое определение других народов не требуется в настоящем контексте.

В следующем списке «краткая» редакция насчитывает 13 народов и мест, а «пространная» относит к их числу: «Ш-р-кил, С-м-к-р-ц, К-р-ц, Суг-рай, Алус, Л-м-б-т, Б-р-т-нит, Алубиха, Кут, Манк-т, Бур-к, Ал-ма, Г-рузин» [Коковцов 1932, с. 102] — ровно 13 наименований. Все они давно определены. Известно, что первым здесь назван Саркел на Дону, затем Таматарха на Таманском полуострове, все остальные пункты расположены на территории Крыма [Новосельцев 1990, с. 109—110].

Наконец, последним народом, который, по версии царя Иосифа, подчиняется хазарам и платит им дань, названы печенеги — Б-ц-ра, кочующие неподалеку от Днепра Ва-г-з (Юг-з) [Коковцов 1932, с. 102].

Всего в результате проведенных подсчетов получается, учитывая неточности и разночтения между «редакциями» ответов Иосифа, от 37 до 40 подчиненных народов, областей и пунктов. Уже давно общим местом стало утверждение о том, что во время правления Иосифа большинство из названных народов и местностей не подчинялись Хазарскому каганату [Готье 1930, с. 71], это очевидно. Тем не менее, приведенный список дает представление о том, что названные Ибн Фадланом цифры в свое время вполне могли соответствовать действительности. Гипотетически правитель Хазарии мог иметь 25 (и более) жен, являвшихся дочерьми правителей подчиненных ему народов. Среди них, учитывая и данные других источников («Армянскую географию», ПВЛ, арабских авторов), в разное время могли быть: барсилки — Хатун, аланки с Северного Кавказа, болгарки из Волжской Булгарии, представительницы гуннов прикаспийского Дагестана, дочери племенных вождей буртасов, касогов, вятичей, северян, полян, радимичей, венгров, гузов, различных горских народов Северного Кавказа, правителя Крымской Готии (Мнк-т — Мангуп) и т. д. Таким образом, не исключено, что в гаремах хазарских каганов и царей могли находиться и дочери племенных вождей из Подонья-Придонечья — Северо-Западной Хазарии. Однако проследить эти династические связи точнее, в их конкретном проявлении и развитии, не представляется возможным в виду отсутствия соответствующих сведений источников.

Очевидна определенная дифференциация жен кагана, а с конца IX в. — и царя, статус которых, вероятно, должен был зависеть от значимости в политике хазар того государства или племени, представительницами которого они являлись.

Выше уже отмечалось, что в ранний период хазарской истории первой и главной женой кагана была представительница барсилов. Неизвестно, сохранилась ли эта традиция до последних лет существования Каганата. В любом случае статус первой жены — хатун был весьма высок. Известно, что в 730/1 гг. во главе Хазарского каганата стояла женщина — мать умершего кагана — Парсбит [История халифов 1862, с. 71]. По мнению М.И. Артамонова, она, возможно, выступала в роли опекунши несовершеннолетнего кагана [Артамонов 1962, с. 217].

Анализ проблемы осложняется известным «двоевластием» хазар, точнее сменой правящей династии ко второй половине — концу IX в. Примерно в это время каган потерял реальную власть, и Хазарским каганатом начинают управлять представители династии беков — цари Хазарии [Артамонов 1962, с. 275—282, 408—411; Бейлис 1986, с. 143; Григорьев 1876, с. 66—78; Державотворні процеси... 2000, с. 49, 55; Новосельцев 1990, с. 134—144; Петрухин 2001; Цукерман 2002; Golden 1980, p. 100—102; Zuckerman 1995, p. 251—253]. В этих условиях царь-бек, так же как и в свое время каган, имеет главную жену, которая после смерти мужа сохраняет важное положение своего рода «вдовствующей хатун» (если допустимо такое выражение) при своем сыне. Об этом сообщает Иосиф: «...я живу у этой реки (Итиля — А.Т.), с помощью всемогущего, и у меня есть в моем царстве три города. В одном (из них) живет царица со своими прислужницами и евнухами (выделение — А.Т.). Длина и ширша его, с пригородами и примыкающими к нему деревнями, составляет 50 на 50 фарсахов...» — «краткая» редакция [Коковцов 1932, с. 84—85]. «Пространная» редакция уточняет: «Знай, что я живу у этой реки, с помощью всемогущего, и на ней находятся три города. В одном (из них) живет царица; это город, в котором я родился (выделение — А.Т.). Он велик, имеет 50 на 50 фарсахов в длину (и ширшу), описывает окружность, расположен в форме круга» [Коковцов 1932, с. 102]. По мнению А.Я. Гаркави, с которым согласен и П.К. Коковцов [Коковцов 1932, с. 110], здесь идет речь не о жене, а именно о матери царя хазар. Действительно — Иосиф здесь «родился», соответственно в этой части Итиля должна проживать его мать.

Таким образом, очевидно наличие «хатун» и в семейно-династической традиции беков-царей. Она была главной женой, матерью наследника и даже после смерти царя-отца при царе-сыне сохраняла за собой очень высокий социальный и государственный статус. В целом, это характерно для кочевников, сходная ситуация существовала, например, в Крымском ханстве.

Этническое происхождение хатун на всех этапах хазарской истории, скорее всего, не могло быть одним и тем же. Менялись политические приоритеты и союзы. Произошла смена правящей династии. Хазарского каганата. Если есть данные о том, что в VII в. хазарские каганы брали за себя барсилок, то в дальнейшем они могли быть и иного происхождения. Источники донесли до нас несколько имен знатных хазарских женщин. Прежде всего — это Феодора, жена Юстиниана II, названная так, по всей видимости, после крещения. Около 730 г. Хазарией правит Парсбит, имя которой, возможно, имеет иранский характер (аланка?). Далее, в хронологическом порядке, следует назвать Чичак — Ирину, имя которой считается однозначно тюркским и переводится как «Цветок». Затем следует Хатун — жена Язида, вместо имени автор источника назвал в данном случае тюркский термин, обозначавший именитую женщину, аристократку. Потом в списке идет умершая на пути к своему арабскому жениху Суб-т (С-бу-т). Ее имя не поддается точной идентификации, но, возможно, также имеет тюркское происхождение. И, наконец, последней должна быть названа еврейка Серах, жена Сабриэля, по тексту Шехтера. Все эти имена свидетельствуют о значительном этическом разнообразии среди хатун, что в очередной раз отражает сложный этнический состав населения Хазарского каганата и его многочисленных соседей [Тортика 2005, с. 100].

К первой половине — середине X в. большинство народов юга Восточной Европы выходит из состава Хазарского каганата. Соответственно, обеспечение положенного по этикету количества жен хазарского царя становится все более и более трудным делом, в то время как внешняя политика хазар терпит одно поражение за другим. Усиливаются другие объединения и племена, которые теперь успешно конкурируют с хазарами и даже используют сходные методы политических взаимоотношений. В частности, благодаря ал Мас'уди известно, что в середине Хв. между царем алан и царем. Серира (Горный Дагестан) существовали брачные связи. Они были женаты на сестрах друг друга [Минорский 1963, Приложение III]. Поскольку, как отмечает А.В. Гадло, в это время царь Серира совершает регулярные набеги на хазар, такой брачный союз можно рассматривать как объединение против хазарского господства в регионе [Гадло 1979, с. 180]. Эта мысль находит подтверждение у Константина Багрянородного, который однозначно говорит о напряженных отношениях между хазарами и аланами и о реальной возможности нападения последних на Климаты Хазарии и на караваны хазар, идущие в Крым.

Очевидно, что описанные выше династические браки и браки-заложничества были не исключением из правил, а нормой политических внутри и межгосударственных отношений. Более того, подобные отношения были широко распространены и в других средневековых государствах, каганатах, империях. Можно предположить, что в случае с хазарами традицию заключения таких браков и способы их использования в политике следует рассматривать как результат политической практики Китая. По всей видимости, она сначала была воспринята Тюркским каганатом, а уже от последнего унаследована хазарами. Как отмечает К. Цукерман: «Несмотря на то, что имеющиеся источники явно не поддерживают гипотезу о происхождении хазарских каганов от династии Ашина, принадлежность Хазарского государства тюркской традиции несомненна» [Цукерман 2002, с. 524].

В политической практике Тюркского каганата можно найти много примеров, подтверждающих эту мысль. Тюрки широко практиковали династические браки с самыми разными народами и государствами, и использовали их как действенное орудие для заключения союза или подчинения противников.

Династический союз с той или иной державой был индикатором внешнеполитического статуса кочевого объединения или каганата, его военной мощи и политического признания. Так, хазары принудили к династическому союзу Алп-Илитвера, предводителя гуннов Дагестана, Алмуша — царя Волжской Булгарии, «эскурсиократора» Алании, пытались путем прямого насилия и войны добиться брака с грузинской принцессой и т. д. Эти примеры датируются всем временем существования хазарского государства, начиная с конца VII и по середину X в., и свидетельствуют об устойчивости и традиционности такого поведения [Тортика 2005а, с. 101].

Кроме Китая и тюрок, на хазарскую практику внешнеполитических отношений, в том числе на такую ее разновидность, как заключение династических брачных союзов, могла повлиять и Византия. В течение длительного времени хазары были партнерами Византии в борьбе с арабами. Они заключали друг с другом союзы, вели переговоры, отравляли посольства, координировали совместные военные действия против арабов.

Известно, что византийская традиция внешнеполитических отношений в идеале не допускала династических браков с представителями варварских народов. В то же время, как отмечал Г.Г. Литаврин [Константин Багрянородный 1991, с. 341—342], эта идеализация была характерна не столько для дипломатической практики Византийской империи вообще, сколько для Константина Багрянородного в частности. Этот император активно выступает против династических браков в своем произведении «Об управлении империей» и обвиняет в них императоров иконоборцев [Константин Багрянородный 1991, с. 57, 59—63]. В то же время известно, что сестра Константина Багрянородного — Анна — была замужем за Людовиком Слепым, а его сын Роман II с 944 по 949 гг. был женат на Берте-Евдокии, побочной дочери Гуго Арльского. Очевидно, что основной причиной подобных династических связей было весьма практическое желание приобрести как можно больше политических союзников [Константин Багрянородный 1991, с. 344].

Таким образом, несмотря на замечания Константина Багрянородного, следует заключить, что династические браки были нормой, а не исключением в дипломатических отношениях византийского двора в X в. [Литаврин 1999, с. 447—448]. Также и С.А. Иванов отмечает, что одной из форм византийского «миссионерства», распространения христианства на близлежащих «варваров», было крещение варварских вождей. В результате, иногда, «варварские» аристократы или сам князь женились на гречанках. Все это имело целью политически привязать племенную элиту соседних народов к Византии и обеспечить ее влияние в пограничных регионах, прежде всего, в Восточной Европе и на Кавказе [Иванов 2001, с. 18].

Отрицательное отношение к бракам с хазарами со стороны Константина Багрянородного связано, как считает Г.Г. Литаврин, скорее всего, с тем, что они не крестились, а приняли иудаизм. Возможно, что осуждение Константином браков с хазарами связано и с политическими причинами. Очевидно, что когда хазары являлись партнерами Византии во внешней политике, подобные браки были возможны и даже желательны. После того, как они превратились в ее врагов, старые соображения отошли на второй план, а «виновные» в подобных браках императоры стали рассматриваться как нарушители традиций.

В качестве аналогий могут быть приведены и другие примеры. Если говорить о ближайших соседях, а потом и преемниках Хазарского каганата, сменивших его на политической арене Восточной Европы ко второй половине X в., то нельзя не вспомнить о Древнерусском государстве. Тем более, что его правители поначалу также носили хазарский титул каганов. По данным арабо-персидских авторов, в языческий период каганы (цари) русов («Русского каганата») подражают хазарскому кагану в размерах гарема и интенсивности браков, которые многие исследователи считают ритуальными. Большое количество жен и наложниц племенного вождя или правителя подчеркивало его могущественные возможности, определяло сакральную силу.

Ибн Фадлан дает следующее описание обычаев и образа жизни русов этого времени: «Один из обычаев царя русов тот, что вместе с ним в его очень высоком замке постоянно находятся четыреста мужей из числа богатырей, его сподвижников, причем находящиеся у него надежные люди из их числа умирают при его смерти и бывают убиты из-за него. С каждым из них [имеется] девушка, которая служит ему, моет ему голову и приготовляет ему то, что он ест и пьет, и другая девушка, [которой] он пользуется как наложницей в присутствии царя. Эти четыреста [мужей] сидят, а ночью спят у подножия его ложа. А ложе его огромно и инкрустировано драгоценными самоцветами. И с ним сидят на этом ложе сорок девушек для его постели. Иногда он пользуется как наложницей одной из них в присутствии своих сподвижников, о которых мы [выше] упомянули. И этот поступок они не считают постыдным. Он не спускается со своего ложа, так что если он захочет удовлетворить некую потребность, то удовлетворит ее в таз, а если он захочет поехать верхом, то он подведет свою лошадь к ложу таким образом, что сядет на нее верхом с него, а если [он захочет] сойти [с лошади], то он подведет свою лошадь на столько [близко], чтобы сойти со своей лошади на него. И он не имеет никакого другого дела, кроме как [сочетаться] с девушками, пить и предаваться развлечениям. У него есть заместитель, который командует войсками, нападает на врагов, и замещает его у его подданных...» [Ковалевский 1956, с. 146].

По всей видимости, описанные Ибн Фадланом отношения и обычаи были характерны именно для той группы русов, которая ориентировалась не на Днепровский, а на Волжский торговый путь и, в этой связи, была лучше знакома со внутренним устройством Хазарского каганата. Ее правители, вероятно, считали престижным копировать и воспроизводить хазарские брачные законы. Не зря восточные авторы говорят о «трех центрах или видах («джинс») руси» — Куябе, Славии и Артании [Коновалова 1999а, с. 145—148]. Под ними современные исследователи понимают, соответственно, Киев, Новгородскую землю и Северо-восточную Русь в районе Ростова Великого. В начале X в. торговавшие, на Волге русы из «Артании» еще не подчинялись напрямую Киеву. Они имели самостоятельных правителей и, как показывают источники, даже приобрели специфические этнографические признаки. Эти особенности во многом были унаследованы от хазарского государства и являлись частью хазарской традиции власти в Восточной Европе. Киевские князья, напротив, в гораздо меньшей степени восприняли эту традицию, они противопоставляли себя хазарам и предпочитали иные направления культурных заимствований и династических связей [Тортика 2005а, с. 104].

Древнерусские князья никогда не заключали династических брачных союзов с хазарами, по крайней мере, источники ничего не знают об этом. В то же время, династические браки были вполне привычным и характерным явлением для внешнеполитической деятельности Древнерусского государства. Общеизвестно, что киевские князья часто брали в жены представительниц европейских, скандинавских или византийских правящих династий, а сами отдавали своих дочерей и сестер замуж за европейцев [Пашуто 1968, с. 419].

В конце хазарской истории, в результате практически трехсотлетнего развития, была сформирована достаточно оригинальная и своеобразная тюрко-хазарская модель брачных отношений, распространенных среди представителей правящего класса. Династические браки, как один из признаков полновластия правителя, становятся прерогативой хакан-беков или царей Хазарии, которые женятся сами или женят своих сыновей на дочерях правителей наиболее сильных восточноевропейских народов (например, Алании или Волжской Булгарии). Хакан (каган), потерявший реальную власть и существующий лишь в качестве сакрального символа государства, сохраняет за собой, по всей видимости, право только на ритуальное многоженство, описанное Ибн Фадланом [Тортика 2005а, с. 105].

Описанные выше матримониальные связи хазарских каганов и царей беков, их широкая распространенность как за пределами Каганата, так и внутри него, по отношению к союзным или подчиненным народам, позволяют предположить существование подобной практики и в отношении социальной верхушки Северо-Западной Хазарии. Увы, конкретика этих отношений осталась за пределами интересов авторов средневековых письменных источников и современному исследователю приходится, в данном случае, довольствоваться только «общим фоном», знанием того, как это «могло бы происходить» на примере грузин, волжских булгар или северокавказских алан. Как представляется, население Северо-Западной Хазарии не должно было выпадать из очерченного контекста. В то же время, дочери племенных вождей этого небольшого и напрямую зависимого от хазар региона, скорее всего, не могли претендовать на статус старших жен — хатун, и, в лучшем случае, входили в «рейтинговый» состав 25 жен, положенных правителю Хазарии по описанному Ибн Фадланом регламенту.

Помимо стратегии династических браков, в качестве прямого и привычного инструмента внешней и внутренней политики Хазарского каганата использовалась военная сила [Артамонов 1958, с. 51; Christian 2000, p. 290]. В случае, если хазары не в состоянии были самостоятельно справиться с непокорным народом, они либо искусно использовали вражду между соседями, либо привлекали к военным действиям союзников. Например, Кембриджский аноним сообщает, что: «...[Но в дни Вениамина] царя, возмутились все народы против [казар], и они обложили и[х с помощью] царя Македона. Пошли воевать царь 'SY', и TWRQ[Y'...], и 'ВМ, и PYYNYL, и Македон; только царь алан поддержал [народ казар]... Эти цари, [кто] воевал против Казарии; но царь алан пошел на их землю и разгромил ее...» [Голб, Прицак 1997, с. 140]. В большинстве случаев эта политика оправдывала себя и привела к неудаче только в случае с печенегами, бежавшими от гузов на территорию самой Хазарии, в степи Днепро-Донского междуречья, Северного Приазовья и Крыма.

Возможно также, что для алано-болгар Подонья союз с хазарами был длительное время объективно выгоден, и они сохраняли его по собственной инициативе уже тогда, когда Хазарское государство ослабло. Из требовательных владетелей хазары могли со временем превратиться в естественных союзников в борьбе со славянами, варягами-русами, печенегами, гузами. Относительно небольшие и, по всей видимости, не имевшие общего для всего лесостепного региона самоуправления [Тортика 2005б, с. 484], родоплеменные группировки алан в районе Северского Донца, Оскола, Тихой Сосны не могли самостоятельно противостоять возникавшим в Восточной Европе крупным племенным союзам (например, печенегам) и раннегосударственным образованиям (Древняя Русь). Логика исторического процесса была такова, что, выйдя на историческую арену вместе с хазарами, в результате претворения в жизнь политики центрального хазарского правительства они и в конце хазарской эпохи все еще не теряли военно-политической, а возможно, и династической связи с Каганатом. Не зря Святослав после разгрома хазар под Итилем совершил поход на касогов и ясов (под последними некоторые исследователи понимают именно Донских алан⁷).

Вероятно, место Северо-Западной Хазарии в военно-политической системе Каганата пережило определенную эволюцию от практически полного подчинения центральной власти (в момент переселения алан с Северного Кавказа в Подонье во второй половине VIII в.) до формирования относительно самостоятельной военно-племенной структуры к середине-концу IX в. Степень самостоятельности региона и его обособленности от хазарской власти, вероятно, колебалась, в зависимости от усиления или ослабления центрального правительства. Можно пошататься определить степень этой зависимости по косвенным признакам. К их числу можно отнести: во-первых, способ формирования и сам характер хазарской армии; во-вторых, ключевые внешнеполитические события хазарской истории.

Известно, что первоначально армия Хазарского каганата складывалась из ополчения всех подчиненных племен, в том числе и самих кочевых хазар. Именно такой характер хазарской армии зафиксирован во время набегов хазар на Закавказье в конце VII — начале VII вв. Подобная же структура сохраняется и во время арабо-хазарских войн. Не зря Мерван в 737 г. настиг хазарского кагана на берегу «реки славян», где последний пытался собрать силы (ополчение подвластных и союзных хазарам племен) для отпора арабам [Артамонов 1962, с. 218—220]. Интересно, что это решение каган принимает нс единолично, а посоветовавшись со «своими», вероятно, старейшинами. Ибн ал Асир так пишет об этом: «...Царь хазар обратился за советом к своим и те сказали ему: ...Если ты останешься (здесь) пока не соберешь (войска), то не скоро они соберутся у тебя; ...Царь одобрил их мнение, и выступил туда, куда ему посоветовали...» [Ибн ал Асир, 1940, с. 31].

Постепенно племенное ополчение приобретает форму раннеклассового, когда главы родов и объединений сами выставляют те или иные воинские контингенты под знамя хазарского кагана [Готье 1930, с. 77; Артамонов 1962, с. 401]. Об этом прямо сообщает Ибн Русте: «Царь их (хазар) Иша, возложил на зажиточных и богатых из них обязанность поставлять всадников, сколько могут они по количеству имущества своего и по успешности промыслов своих». И далее он отмечает: «Конное царское войско состоит из 10000 всадников, как обязанных постоянною службою, находящихся на жаловании у царя, так выставляемых (как сказано) людьми богатыми в виде повинности» [Известия о хазарах... 1869, с. 18]. Этот факт свидетельствует об их большей внутренней самостоятельности, о начале формирования военного сословия в лице упомянутых арабскими авторами «тарханов» и «детей тарханов».

Социальная стратификация салтовского населения Подонья, исследованная С.А. Плетневой, В.К. Михеевым, Г.Е. Афанасьевым, В.С. Флеровым и др., указывает на то, что и здесь, в лесостепи, происходили сходные процессы. Так, позднее, к началу X в., когда основной военной силой в Хазарском каганате уже стала наемная гвардия [Dunlop 1954, p. 103—104] (притом, что для внешнеполитических акций могли привлекаться союзники, например, гузы или северокавказские аланы) степень вооруженности населения Подонья не уменьшается. Напротив, среди погребенных в катакомбных и ямных могильниках региона по-прежнему наблюдается высокий процент военачальников. Это может свидетельствовать только об усилении степени самостоятельности региона, наличии у его населения собственных вооруженных сил и своего командного состава, а, соответственно, и определенной независимости в политике.

Если обратить внимание на ключевые внешнеполитические события хазарской истории, то, после обоснования алан в Подонье в середине VIII в., первым внешнеполитическим катаклизмом для населения юга Восточной Европы становится переселение венгров в Леведию. Ее точное расположение неизвестно, однако обычно его связывают с междуречьем Дона и Днепра. К. Цукерман, в отличие от М.И. Артамонова и А.П. Новосельцева, склонен преувеличивать значение этого факта [Цукерман 2001, с. 313]. В частности, он пишет о том, что после 830-х гг. хазары потеряли свое влияние в Крыму и на правобережье Дона. Одним из следствий этого, по мнению К. Цукермана, стало строительство Саркела на левобережье Дона. Последний был предназначен именно для защиты от венгров [Цукерман 1998].

С подобной точкой зрения трудно согласиться, поскольку благодаря Константину Багрянородному известно, что, вплоть до появления печенегов в междуречье Дона и Днепра, венгры сохраняли союзнические отношения с хазарами. Этот византийский император отнюдь не благоволит хазарам, повсюду ищет их врагов, оценивает те или иные народы Восточной Европы с точки зрения их способности вести войну с хазарами. Его труд во многом носит злободневный политический характер и призван научить его сына — Романа — управлению империей, в частности, правильному поведению с соседними «варварскими» народами. Задача Константина — показать реальную расстановку сил, назвать сыну вероятных союзников и противников Византии. В этой связи трудно заподозрить, что он стал бы приписывать хазарам излишнее влияние и рассматривать в качестве их союзников тот народ, который уже практически сто лет (если следовать выводам К. Цукермана) враждовал с ними.

Даже после того, как венгры были изгнаны печенегами из Леведии в Ателькузу (вероятно, междуречье Днепра и Серета), они сохраняют, по крайней мере, номинально, подчиненное положение по отношению к хазарам. Судя по сообщению Константина Багрянородного, венгерские вожди, хотя и не выполняют буквально предписаний хазар по поводу выборов верховного владетеля и не утверждают предложенную хазарами кандидатуру, все же ведут переговоры очень лояльно и уважительно. В результате этих переговоров хазарские представители признают избрание Арпада (т. е. декларируют легитимность его власти с точки зрения правительства Хазарского каганата) «...по обычаю — «закану» хазар подняв его на щите» [Константин Багрянородный 1991, с. 159—163]. Если бы венгры к этому времени уже враждовали с хазарами и даже вытеснили их из Днепро-Донского междуречья, на чем настаивает К. Цукерман, навряд ли такая ситуация была бы возможна.

Географическое расположение Саркела также противоречит идее о том, что он был построен для защиты от венгров [Ромашев 1992, с. 13; Christian 2000, p. 290], печенегов или каких-то иных кочевников [Флеров 2002, с. 151—168]. Фактически, при желании, через Дон можно было переправиться в любом другом месте, ниже или выше по течению. Таким образом, для нападения на центральные хазарские владения или их столицу — Итиль, кочевникам не нужно было делать такой крюк и отправляться на Волго-Донскую переволоку, которую и прикрывал Саркел. Собственно, как совершенно верно отметил В.С. Флеров, никакая крепость в степи не может быть помехой для противника, если она не защищается достаточно сильной и мобильной полевой армией [Флеров 2002, с. 156].

Также сомнительно, чтобы Саркел был построен для защиты от Древнерусского государства [Артамонов 1958, с. 50]. Во-первых, ко времени создания крепости (т. е. в 30-е гг. IX в.) оно еще не оформилось как некая целостная политическая сила или территориальная единица с явно выраженными завоевательными устремлениями. Во-вторых, как уже отмечалось выше, Саркел, с его немногочисленным гарнизоном, состоявшим из «трехсот таксеотов» [Константин Багрянородный 1991, с. 171], не был помехой на сухопутном пути с запада на восток, поскольку его легко было обойти с севера или с юга, что и доказал поход Святослава.

Очевидно, что Дон, как главная водная артерия региона, и, соответственно, Волго-Донская переволока, были нужны тому противнику хазар, который передвигался по рекам, а именно, «речным кочевникам» (по выражению О.И. Прицака) варяго-русам⁸. Не случайно время постройки Саркела (между 829 и 842 гг.) практически совпадает с сообщением Вертинских анналов (839 г.) о проявлениях политической активности народа рос в Восточной и Центральной Европе. Донской и Волго-Донской пути уже использовались в это время варяго-русами⁹, представлявшими опасность, как для населения Каганата, так и для международной торговли, проходившей транзитом по его территории (Кембриджский аноним живописно рассказывает о борьбе с этой опасностью, которую вел хазарский полководец Песах). Естественно, что в таких условиях пограничная роль, а соответственно, и степень самостоятельности алано-болгарского военизированного населения лесостепного Подонья только повышались.

Быстрое развитие экономики региона [Noonen 1995—1997, p. 254—318], происходившее на фоне постепенной этнокультурной консолидации разнородных групп населения и в условиях ослабления влияния Хазарского каганата, свидетельствует о появлении реальных возможностей для оформления в лесостепном Подонье-Придонечье независимого от Хазарии этнополитического образования. В силу внешних военно-политических причин тенденция эта не была реализована, и Северо-Западная Хазария прекратила свое существование.

Вопрос о том, каковы были эти военно-политические причины, очевидно, не может быть решен однозначно. Высказывавшееся неоднократно мнение о том, что конец Северо-Западной Хазарии необходимо связывать с нашествием печенегов не находит убедительных подтверждений. Следы погромов, обнаруженные в Саркеле и на Правобережном Цимлянском городище, свидетельствуют о факте нападения, однако оно совсем не обязательно должно быть печенежским (скорее всего, это результат военно-политической деятельности древнерусского князя Святослава). На собственно лесостепных памятниках, в большинстве случаев, таких погромов не было, и население покинуло их самостоятельно, по-видимому, в достаточно спокойных условиях. Это подтверждают опубликованные материалы как Дмитриевского, так и Маяцкого археологических комплексов [Плетнева 1989; Маяцкое городище 1984; Афанасьев 1987 и т. д.].

Не все ясно и с датой этого переселения. Хронология салтовских древностей пока не дает возможности точно ответить на этот вопрос. Вполне вероятно, что на части салтовских поселений жизнь сохранялась на протяжении всей первой половины X в., т. е. в условиях пребывания печенегов в междуречье Дона и Днепра. Таким образом, выселение алано-болгар с территории Подонья, если оно состоялось, следует связывать, скорее, с политической активностью древнерусских князей, на что, впрочем, неоднократно обращали внимание различные авторы, в частности, М.И. Артамонов, А.П. Новосельцев, Г.Е. Афанасьев и т. д. Однако, эта проблема, также как и поиски мест их дальнейшего пребывания, уже выходит за рамки настоящей работы.

Примечания

1. По версии древнерусского летописца, в легендарной форме отражающей какие-то реальные события и взаимоотношения.

2. По этому поводу П.Б. Голден отмечал что, «...Хазарский каганат являлся государством, привнесенным в Западную Евразию извне. Его формы управления, иерархию, должности следует искать в институтах Тюркского каганата, с историей которого его образование тесно переплеталось» [Голден 1993, с. 211—233].

3. И.С. Чинуров датирует их 704/705 г., К. Цукерман — 700 г. [Цукерман 2001, с. 312].

4. В.Т. Пашуто считал, что Леведия был женат на дочери кагана [Пашуто 1968, с. 92]. Впрочем, такое утверждение никак не следует из текста самого источника и не подтверждается другими данными, речь идет именно о «благородной хазарке», которая могла происходить из какого-либо знатного, но не обязательно каганского рода.

5. Д.М. Данлоп в связи с этим допускает, что «...упоминание о 25 женах: «каждая — дочь одного из подвластных ему царей» связано с версией Эльдада Давида (IX в.), писавшего о том, что у хазарского царя было 25 подчиненных ему царей [Dunlop 1954, p. 109—110].

6. Нумерация народов в списке в круглых скобках жирным шрифтом дана специально, для удобства восприятия и облегчения подсчета — А.Т.

7. Например, А.П. Новосельцев считает, что «...аланы жили и в Подонье, где ясское население известно и позже и где они обитали вместе с оседавшими на землю булгарами. Киевский князь Святослав именно там воевал с Яссами в 965 г.» [Новосельцев 1990, с. 105].

8. Свое согласие с подобным определением геополитической роли Саркела высказал недавно и С.Б. Сорочан, который уверенно датирует время строительства этой крепости 840 г. [Сорочан 2005, с. 561—562]. Подобной же датировки придерживается и Д. Кристиан [Christian 2000, p. 290].

9. Ибн Хордадбех сообщает: «Если говорить о купцах ар-Рус, то это одна из разновидностей славян. Они. доставляют заячьи шкурки, шкурки черных лисиц и мечи из самых отдаленных [окраин] страны славян к Румийскому морю. Владетель ар-Рума взимает с них десятину. Если они отправляются по Танаису — реке славян, то проезжают мимо Хамлиджа, города хазар. Их владетель также взимает с них десятину. Затем они отправляются по морю Джурджан и высаживаются на любом берегу... Иногда они везут свои товары от Джурджана до Багдада на верблюдах...» [Ибн Хордадбех 1986, с. 124].

Эта же информация, но с дополнительными подробностями воспроизводится в «Книге стран» Ибн ал Факиха (X в.): «Что касается славянских купцов, то они возят меха лисиц и меха выдр из дальнейшего конца Славонии, для чего они отправляются к Румскому морю, где владетель Рума берет с них десятину; затем идут по морю к Самкушу-Еврею (Тмутаракань), после чего они обращаются к Славонии. Потом они берут путь от Славянского моря, пока не приходят к Хазарскому рукаву, где владетель Хазарии берет с них десятину; затем они идут к Хазарскому морю по той реке, которую называют Славянскою рекою. Часто же они выходят в Джурджан, где продают все, что у них есть, и все это попадает в Райю...» [Гаркави 1870, с. 251].

Таким образом, в приведенных цитатах, как представляется, описан не один, а два маршрута: 1) Днепр — Константинополь — проливы?; 2) Днепр — Черное море — Крым — Керченский пролив и Тмутаракань — Дон — излучина Дона — переволока — Волга — Каспийское море.