7. Левобережная Украина перед нашествием татаро-монголов. Бродники. Болоховские князья

В 1223 г. северские князья впервые столкнулись с новым грозным врагом — татаро-монголами.

Разложение родового строя и зарождение кочевого феодализма среди татаро-монгольских племен Азии вызывает крупнейшие изменения в экономике, быте и политической организации кочевников. Война, становящаяся источником существования для выделяющейся имущественной аристократии, стремление ее к захвату пастбищ и земель начинают эру татаро-монгольских завоеваний. Объединительные тенденции, свойственные эпохе варварства, переживаемой татаро-монголами, приводят к власти Темучина, провозглашенного в 1206 г. Чингиз-ханом. Чингиз-хан объединяет татаро-монгольские племена, стирает с лица земли своих соперников Джамуги и других и начинает завоевания. В 1213—1214 гг. татаро-монголы захватывают Северный Китай, в 1219—1220 гг. — Бухару и Хорезм, в 1220—1221 гг. — Хорасан, Иран, Армению, Грузию, а в 1222 г. два полководца Чингиз-хана, нойоны Джебе и Субэдэ (Субутай), подчиняют ясов и обузов, нападают на половцев и разбивают Юрия Кончаковича. Половецкий хан Котян, тесть Мстислава Галицкого, просит помощи, указывая на ту опасность, которой подвергаются русские княжества. В Киеве собирается съезд князей обсудить предложение половцев. На съезде присутствовали три старшие князя: Мстислав Романович Киевский, Мстислав Святославич Черниговский. Мстислав Мстиславич Галицкий и, кроме них, Михаил Всеволодович, племянник Мстислава Черниговского, Даниил Романович Галицкий и Всеволод Мстиславич, сын Мстислава Киевского. Князья решили выступить на поддержку половцев. Послы Чингиз-хана уверяли князей, что их не тронут, что поход татар направлен только против половцев, их «холопей и конюхов», что они знают о давних распрях русских и половцев и поражаются, почему вдруг князья переменили свое отношение к половцам, и предложили им ударить на последних с тыла. В ответ князья убили татарских послов. По-видимому, все же к тому времени походы князей в степи настолько ослабили половцев, что они были не так опасны, как новые враги, силу которых половцы правильно оценили и собственную оценку внушили и князьям. С другой стороны, руссификация и христианизация половцев вырывала отдельных половецких ханов и даже отдельные половецкие колена из рядов врагов русских и превращала их в союзников. С половцами можно было договориться, даже часто использовать в своих целях, а в случае необходимости и дать отпор, а татары были сильны и сами способны были превратить князей в послушное орудие в своих руках. Настоящую же силу татаро-монголов, очевидно, русские князья все же недооценили, что видно из вызывающего поведения князей по отношению к послам. Русские дружины двинулись в степи навстречу завоевателям. У Олешья, на низовьях Днепра, снова к русским князьям явились татарские послы и предложили им не вмешиваться в их борьбу с половцами и прекратить военные действия. И на этот раз князья не послушались, но послов отпустили. Пока русские князья, двигаясь дальше на восток, имели дело с передовыми отрядами татар, «татарскими сторожами», им удавалось их разбивать и даже захватить татарского военачальника Гемябека, которого они отдали половцам. Но когда у р. Калки завязалось решительное сражение, татары разбили наголову и половцев, и русских князей. Сказалось отличие двух войск. Войску кочевников, конных воинов, с твердой дисциплиной и централизованным командованием, подчиняющихся единому плану военных действий, противостояло сборное войско князей, войско времен феодальной раздробленности, не имеющее ни единого плана сражения, ни верховного командования, ни дисциплины. Пестрое войско князей было раздроблено на отдельные части, каждая из которых подчинялась только приказам своего князя, а князья действовали каждый на свой страх и риск, сводили личные счеты на глазах у врага и стремились за счет других увенчать себя славой победителя татар. Татары громили князей одного за другим, и единству действий татар князья противопоставляли лишь удаль отдельных лиц, вроде Мстислава Мстиславича Удалого и Даниила Романовича. Оба храбреца, кстати, были разбиты на глазах предпочитавших выжидать и обороняться князей Мстислава Киевского, Андрея и Александра.

Поражение было полное. Часть татар бросилась преследовать беглецов, а два отряда, Чегиркана и Ташукана, принялись за осаду укрепленного лагеря Мстислава Киевского, Андрея и Александра. Падению наспех построенного укрепления этих князей способствовали бродники. Их воевода, Плоскиня, целовал князьям крест, уверяя, что, если они сдадутся татарам, последние их не тронут, а отпустят за выкуп. Князья поверили, сдались и были умерщвлены победителями. Много беглецов по дороге к Днепру было переловлено татарами и убито. Погиб Мстислав Черниговский с сыном Димитрием. Князья трубчевский, путивльский и Олег Курский, храбро дравшиеся у Калки, спаслись бегством. Татары продвинулись на север, до Новгорода Святополчего, но затем вернулись обратно и ушли в Задонские степи. На некоторое время южная Русь уцелела от разгрома.

Чем объяснить то, что передовой отряд двух татарских военачальников, разгромил целую коалицию князей и их союзников половцев?

В то время как татаро-монголы имели сплоченную, сильную военную организацию, единство управления армией и государством, в то время когда у монгол каждый мужчина был воином и подчинялся суровым законам военной дисциплины, когда татаро-монгольское общество представляло собой единый организм воинов-завоевателей, подчиненных единой власти и имеющих общую целеустремленность, — древняя Русь представляла собой пестрый конгломерат феодальных полугосударств, почти ничем друг с другом не связанных, непрерывно враждовавших между собой, а господа этих полугосударств — княжеско-боярская верхушка — в процессе непрерывных феодальных войн-усобиц разоряли население, разрушали производительные силы страны и ослабляли военную мощь древней Руси. Единству противостояло разъединение, сплоченности — распыленность, централизации — раздробленность. И несмотря на то, что сами татаро-монголы стояли на более низкой ступени общественного развития, нежели русское общество, и переживали в начале XIII в. период варварства, когда только зарождались элементы феодализма, а период феодальной раздробленности, адекватный тому общественному порядку, который встретили они в древней Руси, начинается у татаро-монголов лишь с конца XIV и начала XV в., — тем не менее в военном отношении они значительно превосходили древнюю Русь, не имеющую тех централизационных элементов и в области государственного управления, и в области организации и руководства армией, которые дали над ней превосходство татаро-монголам. Как это мы увидим далее, татаро-монголы легко расправлялись с небольшими феодальными полугосударствами, нисколько не смущаясь их количеством. Но, когда на западе они столкнулись с Чехией, где процесс укрепления королевской власти, опирающейся на города, рыцарство, церковь, а следовательно, и процесс усиления централизации государства, а с ним вместе военной мощи страны, уже начался,¹ — татаро-монголы сами оказались на положении отсталых не только в социальном, но и в военном отношении, были разгромлены и вынуждены были отступить.

Волна кочевников-варваров заполонила позднее всю Восточную Европу именно благодаря их превосходству в деле организации армии и управления государством, превосходству, вытекающему из того централизма и сплоченности, которые сами были порождением относительной отсталости татаро-монгольского общества, варварским его состоянием. Варварское общество, как известно из истории народов Старого Света, отличается своей военной мощью и при столкновении с соседними государствами, исторический путь которых неизмеримо больше пути их самих, зачастую использует свое военное превосходство для разгрома соседей. Было бы неправильно думать, что татаро-монголы по уровню общественной жизни превосходили древнюю Русь. Их превосходство сказывалось лишь в военном деле.

С момента завоевания Руси татаро-монголами борьба с кочевниками вступает в новый этап. Былинный эпос сохранил нам упоминания о народной борьбе с кочевниками в форме богатырских былин. В летописи говорится о таких богатырских делах, как борьба с печенегами. Летописный Ян Усмошвец, победивший печенежского богатыря, несомненно попал в летопись из народного предания. На юге до XIX в. сохранилось предание о каком-то злом «лыцаре», «шелудивом Боняке», в котором нетрудно усмотреть половецкого хана Боняка. Предание говорит о нем как о враге земли русской, с которым приходилось бороться, и отмечает его хищность. О борьбе со Змеем, Змеем Тугариновичем, в котором следует усматривать кочевников, говорят предания о Никите Кожемяке, причем герой былин совпадает с Кожемякой — Усмошвецем летописи, былина о богатыре Кузьме, былины о победителе Змея Добрыне Никитиче, об Илье Муромце. Борьба со «злым татарином», естественно, заслонила собой борьбу с печенегами, торками, половцами, и былины заставляют своих героев времен Владимира воевать с татарами. В былинах с кочевниками воюют не только дружинники (кстати сказать, князь обычно, по преданиям, в этой борьбе играет пассивную роль), но и богатыри, выходцы из народа.² Широкие народные массы, больше всего страдавшие от набегов кочевников, создали свои методы борьбы с ними, выдвинули своих богатырей.

Подлинно народное творчество, былины и предания, сохранило нам воспоминания о народной борьбе со степняками, тогда как летописи, естественно, описывают главным образом воинов княжеских дружин. Былины являются ценнейшим материалом не только для историка литературы, но и для историка СССР. В них отразилось прошлое нашей страны, нашли свое отражение подлинные исторические факты и личности. Былины знают «шелудивого Боняка», Тугорхана, Добрыню Рязанича (смешиваемого с Добрыней Мистишйчем-Никитичем, дядей Владимира, братом его матери Малуши), погибшего при Калке, Александра-Алешу Поповича, помнят о Калке, Батуре-Бату-Батые, о татарах Калин-хана, избитых Ильей Муромцем, в которых, судя по тексту, следует усматривать победителей русских князей при Калке.³ Былины — не хроники и не летописи, и требовать от них исторической последовательности нельзя, но тем не менее былины в своеобразной художественной форме отразили историческое прошлое нашего народа, героические страницы его борьбы. Мы, конечно, не останавливаемся на былинном эпосе в целом, затронув, и то только лишь в общих чертах, отражение в нем борьбы с кочевниками X—XIII вв.

С вторжением татаро-монголов в степях появляется новый, несравненно более могучий, чем половцы, враг. Бороться с ним начинают гораздо позднее и в иной форме. Татаро-монголами мы займемся в следующей главе, а сейчас вернемся к событиям битвы при Калке.

Пред нами снова выступают загадочные бродники. Бродники в летописях выступают три раза: первый раз в 1147 г., когда они вместе с половцами приходят на помощь Святославу Ольговичу, второй — в 1216 г., и третий — в 1223 г. в описании битвы при Калке. В 1147 г. они вместе с половцами действуют в земле вятичей у Дедославля, помогая Святославу Ольговичу,⁴ а затем возвращаются в степи. В 1216 г. они участвуют в Липецкой битве.⁵ Бродники — не тюрки-кочевники. За это говорит, во-первых, то, что они христиане (воевода их целует крест во время осады их лагеря у Калки татарами), а во-вторых, имя их воеводы — Плоскиня, звучащее по-русски. Памятуя наличие христианского смешанного ясо-славянского населения так называемых половецких городов, на чем ранее мы останавливались, — нет никаких оснований отвергать наличие русского населения в половецких степях, входившего в состав половецкого общества и государственности, но, по-видимому, занимавшего в нем несколько особое положение. Русско-славянское население, как мы уже замечали, сохранилось на низовьях Дона и на Северном Кавказе. Никита Акоминат в своем произведении, датированном 1190 г., говоря о войне с болгарами в 1180 г., пишет: «Куманы (половцы. В.М.) народ доселе не порабощенный, негостеприимный и весьма воинственный и те Бродники, презирающие смерть, ветвь Русских (в подлиннике «ταυρωσχυθῶν», но этот термин Никитой Акоминатом употребляется, как и другими греческими авторами, в смысле русских. Подчеркнуто мною. В.М.), и они, народ, повинующийся богу войны, соединившись с варварами, живущими на Гемосе (Балканах. Варвары на Гемосе — болгары. В.М.), склонились при их поражении и погибли».⁶ Наличие бродников в составе болгарских ратей усматривается и в показаниях Акрополита (где, правда, речь идет уже о начале XIII в.), когда он говорит о «русских беглецах» среди болгар.⁷ Бродники живут где-то в степях, рядом с половцами. Это мы находим и в венгерских источниках. Король венгерский в своем письме папе Инокентию, датируемом 1254 годом, пишет: «Когда государство Венгрии от вторжения татар, как от чумы, большей частью было обращено в пустыню и как овчарня изгородью было окружено различными племенами неверных, именно Русскими, Бродниками с востока...» и далее указывает: «...они [татары] заставили себе платить дань [другие нации] и особенно страны, которые с востока граничат с нашим царством, именно Русь, Куманию, Бродников, Болгарию».⁸ Как это мы увидим дальше, венгерские миссионеры проповедуют в двух смежных странах, в «Кумании» и «Бродинии» или в «Кумании и областях (землях. В. М.) Бродников»⁹. Бродники были смешанным населением степей Причерноморья, занимавшим едва ли не весь огромный край от Приазовья и Тмутаракани до Побужья, где подобного рода люд носил уже иное название — берладников, выгонцев и т. д. Бродников было не так уж мало, ибо иначе нечем объяснить известность бродников в соседних землях и, в частности, в Венгрии, отразившуюся в документах. Свидетельства прочих иноземных источников о русско-славянском населении Причерноморья и Приазовья нами уже приводились ранее. В венгерских документах речь идет не о каких-то ватагах, дружинниках, а о «землях», «областях» бродников («terra» и «provinciis»), о Бродинии — стране. Значит ли это, что было «государство бродников»? Нет, государства бродников не было. «Бродиния» — географическое, а не государственное понятие, так же как не государством, а именно областью были всевозможного рода «вольности», «земли», «области», «уходы» казачьих войск. Бродники входили de jure в государственный организм половецкого общества, хотя, по-видимому, в некоторых местах «Бродинии» власть половецких ханов была номинальна или даже полностью отсутствовала, и данная часть «terra» бродников была и фактически, и номинально самостоятельна. Даже в том случае, если бродники жили в половецких городах или на окраинах земель, занятых половецкими вежами, они все же, по-видимому, сохраняли некоторую самостоятельность, имели свою общественную организацию, своих «старых», «воевод».¹⁰ Бродники связаны с Тмутараканью. Назывались ли русские жители Тмутаракани бродниками или нет, сказать трудно. Во всяком случае Бродиния связана с Тмутараканью. За это говорят следующие факты. Миссионерская деятельность венгерских проповедников была направлена в XIII в. на обращение в католичество Матархи, куда, как мы уже видели, отправлялись специальные духовные посольства, равно как и в земли половцев, башкир и мордвы. В других документах говорится о посылке миссионеров в Бродинию. Если они не тождественны, если Тмутаракань и не Бродиния, тем не менее они все же, очевидно, лежат где-то рядом и друг с другом связаны. И в Бродинии и в Тмутаракани живут русские в числе других народов половецкого или кавказского происхождения. Не случайно и то обстоятельство, что бродники выступают на стороне татар в битве на Калке. Татарские полководцы Джебе и Субэдэ прежде всего покоряют народы Северного Кавказа — ясов и обезов (абхазов), а оттуда уже двигаются на половцев. Тут же, на Северном Кавказе, они и подчиняют себе бродников, которые вошли в состав их чамбулов, и двинулись с ними к Калке. Следовательно, бродники жили не только в степях, но и южнее Дона, т. е. на Северном Кавказе, в Тмутаракани. Последняя из всех земель, населенных русскими, первая попала в зависимость от татар еще в 1223 г., до битвы при Калке, и ее население вынуждено было выступить против русских же. Отсюда нельзя сделать вывод об отсутствии бродников в донских степях, в степях между Доном и Днепром, и может быть, и дальше на запад. Но бродники в составе татарских отрядов при Калке, несомненно, вышли из Тмутаракани вместе с новыми подданными и, следовательно, союзниками татар — ясами и обезами. В этом отношении правы А.И. Полканов и И.П. Козловский, объявляющие бродников «тмутараканцами»,¹¹ хотя, конечно, термины «бродник», «Бродиния» означали более широкое социальное, этническое и географическое понятие, нежели житель «Тмутаракани», «тмутараканец».

В 1227 и 1231 гг. папа Григорий уполномочивает гранского епископа, в пределах епископии которого жило много половцев, вести миссионерскую деятельность «в землях Кумании и Бродинии», «in Cumania et Brodnic...» (1227 г.) и в «Кумании и областях бродников» (1231 г.). Бродники вместе с христианскими народами Северного Кавказа участвуют и во втором крупнейшем нашествии татаро-монголов, в походах Бату (Батыя). В 1241 г. венгерские миссионеры в своем письме указывают со слов беглецов-русских, покинувших Киев после разгрома его Батыем и эмигрировавших в Саксонию, что при татарском войске было много «злочестивейших христиан».¹²

Бродники в то же самое время не только служат татаро-монголам, будучи покорены ими, но пытаются, вместе с половцами и ясами, с которыми их исторические судьбы были тесно связаны, избавиться от новых хозяев путем эмиграции. Бродники и до нашествия татаро-монголов переходили границы соседних южных и западных государств, принимали участие в их войнах и селились на их территории. Упоминания о бродниках в Болгарии мы уже приводили. В венгерских грамотах на земельные пожалования встречается упоминание о поселениях бродников в Венгрии в начале XIII в. Так, например, в 1222 г. король венгерский Андрей II жалует земли в Трансильвании ордену Иерусалимских рыцарей и в том числе «usque ad terminos Prodnicorum» (очевидно, исковерканное «Brodnicorum»), а в 1223 г. он дает там же, в Трансильвании, клерику Гоцелину «terra Borotnic».¹³ В 1237 г. половцы под начальством хана Котяна, с аланами и русскими-бродниками, выселяются в Венгрию. Мы уже приводили выше указания о нападении бродников на венгерские земли. Бродники проникали и дальше. В 1260 г. чешский король Оттокар писал, что он кончил войну, которую вел с венграми, волохами, «исмаилитами» и славянами, и заключил мир с венгерским королем Белой. В этих славянах едва ли не следует усматривать бродников. Здесь постепенно исчезают остатки бродников, ассимилирующихся в местном этническом субстрате, хотя еще долгое время в Трансильвании встречаются в актах чисто русские имена: Нездило, Судислав, Ченислав, и даже в XVI в. (1594 и 1595 гг.) папа Климент VIII и Людовик упоминают о русских на Дунае.¹⁴ В 1323 г. последний раз упоминаются русские в Болгарии. По свидетельству Кантакузина в этом году у болгарского царя в составе его войска были аланы под командой русского воеводы Ивана, отстаивавшие Филиппополь от византийцев.¹⁵

Трудно объяснить происхождение термина «бродник». М.С. Грушевский связывает его с понятием «бродить».¹⁶ На этой же точке зрения стоит Новицкий, указывающий, что Симеон Логофет наименование причерноморских русов — «дромиты» переводит как «бегун», «ходок», что, по-видимому, относится к бродникам.¹⁷ Некоторые исследователи связывали термин «бродники» с «брод» — «переправа» и помещали бродников у Керченского пролива, Керченской переправы, другие производили это слово от «бродов» — заливных, болотистых лугов пристепной полосы. До специального лингвистического анализа интересующий нас термин, по-видимому, так и останется без разъяснения. Трудно сделать какие-либо определенные выводы об общественном строе бродников. В данном случае, говоря о бродниках, мы имеем в виду только население степных рек Подонья, а не жителей Тмутаракани и половецких городов. По-видимому, это было полуоседлое, полукочевое население земледельцев, рыбаков, охотников, скотоводов, полупромысловое, полуземледельческое, с общинным строем, со «старыми» — старейшинами и воеводами, приближающимися по типу к позднейшим казачьим атаманам. Условия жизни в степи, в столкновениях с отдельными коленами кочевников, создавали постоянную атмосферу опасности, превращали бродников в опытных воинов. Этим и объясняется характеристика бродников как отважных воинов, презирающих смерть. Бродячий образ жизни, связанный с их полупромысловым хозяйством, делал их чрезвычайно подвижными, а военный характер общин бродников приводил к появлению бродников в качестве, по-видимому, наемников в рядах войск соседних государств. Бродники были у болгар, венгров, русских князей в качестве наемников до XIII в. Передвижения бродников по всему необъятному пространству причерноморских степей, очевидно, не контролировались половцами, ограничивавшимися лишь наложением на них некоторых повинностей, да требованием совместных военных выступлений. Как видим, несмотря на то, что вопрос о бродниках нельзя считать разрешенным, тем не менее и наши скромные выводы дают возможность усматривать в бродниках своеобразный прототип позднейшего казачества. В этническом отношении бродники не были чем-то совершенно единым. В их создании приняли участие прежде всего остатки старых славянских колонистов Причерноморья (и бродники Подонья в этом отношении были слабой цепочкой, связывающей Тмутаракань с ее остатками русско-славянского населения, быть может, тоже называемого бродниками, с древней Русью) и алано-болгары — «ясы». Их связывало длительное сожительство в лесостепной полосе (приднепровско-донской и северокавказской), древние социально-культурные связи, длительный процесс взаимной ассимиляции и, наконец, единство религии — и те и другие были христианами. Но среди бродников могли быть и тюрки: печенеги, торки и, наконец, сами половцы, венгры и т. п.¹⁸ Бродники больше и дольше, чем какая-либо другая ветвь русских, сохраняли связь с ясами, живя вместе с ними на юго-востоке Европы, в Болгарии, в Молдавии, которая еще в XIV в. носила название «Россовлахии»,¹⁹ и даже в Венгрии²⁰.

Вернемся к Левобережью. После Калки татары продвинулись на север, разоряли земли, предавали все мечу и огню. По сообщению Ипатьевской летописи, они дошли до Новгорода Святополчьего, по Никоновской — до Новгород-Северска.²¹ Но этот поход татаро-монголов носил, скорее, характер предварительной разведки, и вскоре новые завоеватели повернули обратно в степи.

К. Маркс по этому поведу, говоря о Калке, замечает, что после поражения русских князей «...монголам был открыт весь юг России. Но те доходят только до Чернигова; затем наступает затишье в течение нескольких лет...».²²

Судя по свидетельству летописи, на внутренней жизни левобережных княжеств вторжение татаро-монголов отразилось в незначительной степени. На время несколько ослабленная северо-восточная Русь при Юрие Всеволодовиче снова воспрянула, и Северская земля оказалась сдавленной двумя мощными феодальными государственными образованиями, где укреплялась княжеская власть: Суздалем и Галичем.

На время усиливается влияние черниговских князей в Новгороде. В начале XIII в. в ответ на усиление эксплуатации путем кабалы и поборов со стороны крупных бояр-ростовщиков и земельных магнатов, поднимаются «черный люд», «меншие» Новгорода и смерды. В 1209 г. они свергают посадника Дмитра Мирошкинича. Князь Новгорода, суздальский Всеволод Юрьевич, удалился еще ранее. Во время восстания были разгромлены дома Дмитра, Мирошки и бояр их ориентации, разграблено имущество и поделено между новгородцами, захвачены их села и челядь, денежная казна и векселя. В восстании принимают участие «черные люди» и, по-видимому, смерды.²³ Пользуясь поддержкой части бояр и новгородских «менших людей», в 1224 г. в Новгороде появляется Михаил Всеволодович Черниговский, ознаменовавший свой приход в Новгород тем, что «бысть легко по волости Новугороду».²⁴ Михаил отнимает у своего соперника суздальского князя, запершегося в Торжке, конфискованное им у некоторых новгородских бояр имущество и вынуждает его покинуть Торжок. Внутренняя борьба в Северской земле заставляет Михаила удалиться, но, отправляясь к себе в Чернигов, он говорит новгородцам: «Всякие убо гости ко мне пущайте, да ходять ваши гости ко мне невозбранно, тако же и мои к вам, якоже земля ваша, такоже и моя земля».²⁵ Новгород нужен был не только как оплот на северо-западе, захват которого обеспечивал перевес над Суздалем: Чернигов был заинтересован в торговле с Новгородом, ибо оттуда шли продукты зверобойных промыслов Севера и всякие заморские товары и, кроме того, Новгород скупал черниговский хлеб. Зависимость их друг от друга была далеко не одинаковой, так как черниговский хлеб легко мог быть заменен суздальским или, что встречалось реже, смоленским. Этой заинтересованностью черниговских князей в обладании Новгородом и объясняется их политика. При популярном среди средних и низших слоев новгородского общества Михаиле Всеволодовиче именно потому стало «легко на волости», в городах и селах новгородских, что подобного рода политикой он хотел снискать себе популярность и авторитет в массах новгородского населения, которые после восстания 1209 г. начинают играть серьезную политическую роль. Реальным результатом его деятельности должно было явиться торговое и политическое сближение Чернигова с Новгородом и укрепление в Новгороде черниговского князя. Новгород нужен был Чернигову по политическим и экономическим соображениям, и Михаил готов был идти на уступки массам, силу которых в данном случае он сознавал, лишь бы выполнить свои намерения в этом отношении и крепко связать оба княжества.

Михаил покидает заманчивый Новгород в силу того, что в самой Северской земле у него появляется конкурент — курский князь Олег Игоревич, претендующий по старшинству (Олег был дядей Михаила) на черниговский стол.

Суздальский князь, потерявший Новгород, доставшийся его противнику — Чернигову, пытается вмешаться во внутренние дела Северской земли, но неудачно, так как на сцену выступает киевский князь Владимир Рюрикович. Силы противников уравновешиваются, и митрополиту Кириллу удается их помирить. Проиграв на юге, Суздаль выигрывает на севере — в Новгороде вокняжается суздальский князь Ярослав Всеволодович, сменивший в 1214 г. Мстислава Удалого.

Усиление галицкого князя Даниила Романовича вызывает поход против него со стороны Владимира Рюриковича Киевского и Михаила Всеволодовича, заключивших союз с половецким ханом Котяном, но Даниилу удалось расстроить союз, склонить Котяна на свою сторону. Поход был сорван и заключен мир.

Между тем в Новгороде происходят события, которые привлекают к себе внимание Михаила Всеволодовича. Усиливается боярско-купеческая партия, тяготеющая к Чернигову, снова поднимаются и «меншие», недовольные суздальским князем Ярославом Всеволодовичем. Ярослав был изгнан, и вече вторично приглашает Михаила Всеволодовича. В 1229 г. Михаил снова в Новгороде. Он подтверждает устав «старого Ярослава», целует новгородцам крест «на грамотех Ярославлих» и дает льготы смердам, бежавшим от произвола суздальских князей и бояр-магнатов, и ростовщиков в чужие земли. Бежавшим смердам Михаил обещал, в случае, если они вернуться, освободить их от дани на пять лет, а оставшимся смердам установил платить дань по-старому, т. е. более легкую. Облегчил он и положение должников, людей «бедных».²⁶

Посадником был избран Внезд Водовик, обложивший бояр противной партии налогом на строительство нового моста через Волхов. В Новгороде остается сын Михаила, Ростислав, а сам князь идет на Ярослава Всеволодовича, требуя, чтобы тот вернул новгородцам Волок. Последний отказался. Михаил медлил нанести ему решительный удар и этим допустил ошибку. Черниговский хлеб, по-видимому, задержался, и в Новгороде, питавшемся главным образом, хлебом идущим с «низа», из Суздаля, разразился голод. Новгородцы были недовольны медлительностью Михаила, голод их еще больше озлобляет, и вспыхнуло восстание. Водовик и тысяцкий Борис были смещены, имущество их захвачено, а Ростислав изгнан. Ярослав Всеволодович снова на княжем столе. Сперва он вокняжился в Новгороде «на всей воле», а затем уничтожает льготы, данные Михаилом. Ярослав перешел в наступление и пытался отомстить Михаилу. Рати Ярослава сожгли Шеренск, но от Мосальска он вынужден был отступить. Сын Водовика и несколько бояр, сторонников черниговского князя, пытались было пригласить Святослава Трубчевского, но не встретили поддержки среди новгородцев и вынуждены были эмигрировать в Псков, а оттуда к немцам, в Оденпе. Святослав Трубчевский, не дойдя до Новгорода, повернул обратно.²⁷

Новгород теперь уже навеки был потерян для северских князей, и их внимание, естественно, переносится на Галич.

Внутри Галича шла борьба между тремя боярскими группировками: одна тяготела к Венгрии и во главе ее стоял Судислав; вторая, возглавляемая Семюнком Чермным, держалась Владимирской ориентации, и третья, Григория Васильевича и Молибоговичей, опиралась на черниговских князей. Централизационным стремлениям Даниила галицкое боярство (за исключением небольшой его части), князья пинские и болоховские противодействовали изо всех сил. В 1234 г. власть переходит в руки Даниила и бояр — его сторонников.

Михаил, опасаясь укрепления Галича, вместе с жившим в степях у половцев Изяславом Владимировичем Новгород-Северским, приведшим с собой половецких воинов, двигается к Киеву с недвусмысленным намерением захватить его. Владимир Рюрикович призывает на помощь Даниила, и оба князя вступают в Северскую землю. Хоробор, Сосница, Сновск были разорены. Вскоре союзники осаждают Чернигов. Изяслав Владимирович в это время вторгается в Киевскую землю и опустошает ее. В результате упорного сопротивления Чернигова и хозяйничанья врага в тылу Даниил был вынужден заключить мир с Михаилом, но на обратном пути у Звенигорода на них напал Изяслав, разбил, а Владимира Рюриковича захватил в плен. Даниил под давлением бояр вынужден был бежать в Венгрию. В Венгрии он пробыл недолго, но по его возвращении галицкие бояре заключили союз с болоховскими князьями и напали на Даниила. Владимир Рюрикович и Даниил объединенными силами у Каменца разбивают галицких бояр и болоховских князей, причем немало их было захвачено в плен. Но победа ничего не дала Даниилу, так как после битвы под Каменцем усиливается группа бояр, сторонников Чернигова, и в 1235 г. в Галиче усаживается Михаил.

Изяслав и Михаил требуют у Даниила выдачи пленных болоховских князей — их «братии». Получив отказ, Михаил задумал наступление. Комбинированный удар галичан, поляков и половцев, задуманный Михаилом, не удался. Даниил успел разбить поляков, а половцы изменили, и Михаилу, опасавшемуся последствий, пришлось срочно возвращаться в Галич. В результате военных действий против Даниила Михаил и его сын Ростислав сохранили за собой Галич, Звенигород и захватили Перемышль. Вынужденный заключить с Ольговичами мир, Даниил не складывает оружия и начинает в союзе с Миндовгом и Изяславом Владимировичем Новгород-Северским войну с поляками.

В 1235 г. Ярослав Всеволодович Суздальский, опираясь на Михаила и половцев Изяслава Владимировича, взял Киев и изгнал Владимира Рюриковича, но вскоре вынужден был, занятый новгородскими делами, уступить киевский стол Михаилу Всеволодовичу.

В руках северских князей снова оказались Киев, Галич и Левобережье, и новая мощная политическая комбинация Ольговичей не давала отныне возможности суздальскому князю вмешиваться в дела южнорусских княжеств. Но как только Ольговичам удалось в своих руках сосредоточить Киевскую, Галичскую и Северскую земли, сейчас же их укрепление вызвало оппозиционное течение среди галицкого боярства. Ольговичи им были нужны, пока они не забирали власть в свои руки, пока они были слабы и полезны как орудие в борьбе против сильного Даниила. Лишь только Ольговичи, обосновавшись в Галиче, собрались перейти к обузданию боярства, это последнее, некогда, их поддерживавшее, покинуло Ольговичей и стало переходить на сторону их врагов. Подобного рода явление мы наблюдали в начале XIII в.; оно же характерно и для рассматриваемого отрезка времени. Группа бояр, сторонников Даниила, взяла верх и, воспользовавшись походом Ростислава Михаиловича в Литву, пригласила к себе Даниила. Ростислав бежал в Венгрию.

Остановимся несколько подробнее на характеристике группировки бояр — сторонников Ольговичей и на вопросе о болоховских князьях. Черниговские князья имели в Галиче своих сторонников — бояр в силу того, что в представлении боярства Ольговичи, в качестве приглашенных князей, никогда не смогут подчинить их себе. Ольговичи — князья той территории, где порядки феодальной раздробленности были представлены едва ли не наиболее ярко. Сами же бояре, по сути дела, стремились превратить единое Галицкое княжество в сумму отдельных раздробленных уделов, соответствующих уделам в Северской земле. Каждая латифундия боярина должна была стать уделом, каждый боярин — удельным князем. Политическим идеалом галицких бояр была феодальная раздробленность, расцветавшая в Северской земле, к которой политически они тяготели. Им казалось, что приглашение Ольговичей даст возможность осуществить свое исконное стремление — превратить Галицкое княжество в сумму княжеств, уделов, а их самих — в удельных князей, и под управлением Ольговичей, в землях которых подобный политический порядок уже осуществлен, им удастся избавиться от назойливого Даниила, стремившегося обуздать их стремления и превратить желаемое в осуществленное. Ольговичи, казалось бы, не имеющие корней в Галиче, не были опасны, и боярство не подозревало того, что северские князья, хотя и были сторонниками феодальной раздробленности, но при условии, когда князьями выступают они сами. Боярам они готовили участь вассалов и делиться с боярами своей властью или отдавать им во владение или управление на правах удела города и волости Ольговичи совсем не собирались и даже, наоборот, пытались прибрать бояр к рукам, не стесняясь средствами. Один раз, во времена Игоревичей, галицкое боярство обманулось в своих чаяниях, и дело кончилось бегством одних и казнью других. Но галицкое боярство почувствовало в Данииле, пожалуй, более сильного соперника, да вдобавок еще более преисполненного всяких централизационных стремлений, нежели Ольговичи, и вот снова в Галиче оказались северские князья. Галицкое боярство их терпело, и они были ему нужны лишь до тех пор, пока бояре не убеждались в том, что Ольговичи становятся чересчур сильны, что они, пожалуй, попытаются повторить дела Игоревичей и возобновят борьбу с боярством и, чего доброго, бояре снова не досчитаются в своих рядах не одной сотни человек. Чем сильней Ольговичи, чем крепче они обосновываются в Галиче, тем больше растет число недовольных бояр, тем более сужается социальная база князей, тем больше они ослабляются. В своей галицкой политике Ольговичи приобретают новых союзников — болоховских князей.

Вопросу о Болохове, болоховцах и болоховских князьях историческая литература в свое время уделяла большое внимание. Летописные указания о болоховцах и болоховских князьях впервые встречаются под 1231 г., когда они выступают вместе с Александром Всеволодовичем, князем Бельзским, и Глебом Зеремеевичем в качестве их союзников в борьбе против Даниила.²⁸ В 1235 г. против него же действуют галицкие бояре и «вси Болоховьсции князи с ними».²⁹ Бояре-дружинники Даниила догоняют отступавших после разгрома берегов Хомора и Ксешенецкой округи болоховских князей, берут часть их в плен. Михаил Черниговский и Изяслав Смоленский требуют их выдачи: «Дай нашоу братью или придем на тя войной».³⁰ В 1241 г. Ростислав Михайлович, воюющий с Даниилом, «собра князе Болоховьскые и останок галичан, приде к Бакоте». Бакоту взять не удалось и вслед затем, «слышав же Даниил приход Ростиславль со князи Болоховьскими на Бакоту, абие устремися на не, грады их огневи предасть и гребли их раскопа». Даниил берет и разрушает болоховские города Деревичь, Губин, Кобудь, Кудин, Городец, Божский. Отсидевшийся в Бакоте печатник Кирилл выступает с трехтысячной пешей ратью, подкрепленной тремя сотнями конницы, в Болоховскую землю. Даниил поручил ему взять Дядьков, что тот и делает. «Оттуда же пленив землю Болоховскую и пожег, оставили бо их татарове, да им орют пшеницю и проса. Даниил же на не большоую вражьду держа, яко от татар большоую надежоу имеахоу».³¹ Далее летопись, отмечая вражду Болеслава Мазовецкого и Даниила и роль в ней болоховских князей, указывает, что они «особнии князи», а «не суть вой твои».³² И, наконец, в зиму с 1257 на 1258 г. «воевахуть людие Данилеви же и Василкови Болохов, а Львови Побожье и люди татарскыя», а весной Шварно берет Городок, Семоць и «вси городы, седящия за татары»: Городеск и города по Тетереву вплоть до Жедечева. «Възвягляне», т. е. жители города Возвягли, современного Новограда-Волынска, пробовали обманным путем захватить посаженного у них Шварно тиуна. Шварно проходит еще раз огнем и мечом по Волыни «и по нем придоша Белобережце и Чарнятинци и вси Болоховьци к Даниилу».³³ В огне пожаров болоховских городов была подорвана былая самостоятельность Болоховской земли.

Вот и все, что нам известно о Болохове. Тем не менее, тщательное исследование дало возможность Дашкевичу дать интересные, хотя и не лишенные ошибок, работы по географии и истории Болоховской земли, из которых одна представляет довольно большую монографию.³⁴ За Дашкевичем выступили М.С. Грушевский, в ряде своих работ по сути дела лишь несколько продвинувший изучение проблемы по линии, намеченной еще Дашкевичем,³⁵ А. Петрушевич³⁶ и И. Линниченко,³⁷ усматривающие в болоховцах результат румынской, «волошской», колонизации XI—XII вв.

К ним примыкают также еще Калужняцкий, Похилевич и Миклошич. За эту теорию, по их мнению, говорят многочисленность болоховского княжья и их тесная связь с «землей», с болоховцами в целом, которая, якобы, присуща румынам, где «князь», собственно, означает сельского старосту, и, кроме того, сходство «болох» — «болохово» — с «волох», т. е. термином, обозначающим румын. Теория румынского, «волошского», происхождения болоховцев не подтвердилась последними изысканиями в области языка. Наличие румынского этнического элемента, как результата колонизации в данном районе (Подолии), оказалось явлением позднейшего происхождения, а Дашкевич в своих ответах сторонникам теории «румынского» этно-культурного начала болоховцев отметил, что в языке славянского населения Боснии и Герцеговины, среди задунайских славян и угроруссов, также встречается данный термин «князь» и в том же значении «сельского старосты», что и у румын. Им даже была приведена былина о «болоховской княжиненьке», причем по самому смыслу былины видно, что речь идет совсем не о княгине из «дома Рюриковичей».³⁸ Вторая группа исследователей, к которым принадлежат Карамзин,³⁹ Арцыбашев,⁴⁰ Соловьев,⁴¹ Квашнин-Самарин,⁴² Зотов⁴³ и М. Любавский,⁴⁴ считают болоховских князей не только Рюриковичами, но даже именно потомками галицких Ольговичей — путивльскими Игоревичами. Последние три исследователя мобилизуют все имеющиеся в их распоряжении методы доказательств, но, несмотря на оперирование со всеми известными летописными указаниями, эти последние настолько произвольно ими толкуются, что выводы обоих авторов оказываются построенными на очень шатком фундаменте, в основе которого лежит мысль: как же могли существовать в XIII в. князья не «Рюриковичи»? Первые три вообще уделили очень мало внимания интересующей нас проблеме. Особняком стоят суждения о болоховских князьях Костомарова, считающего их потомками древних племенных князей Подольской земли, и Н. Молчановского, усматривающего в болоховских князьях потомков галицких бояр, ушедших из Галича от князя и пытавшихся на окраине княжества отстоять свою самостоятельность.⁴⁵ И, наконец, третья группа, имеющая общие воззрения на болоховскую проблему, представлена Дашкевичем,⁴⁶ М.С. Грушевским,⁴⁷ И. Каманиным⁴⁸ и отчасти Н. Молчановским.⁴⁹ Последний не является создателем новой точки зрения, а использует взгляды Дашкевича и Грушевского, причем Грушевский, в свою очередь, по сути дела лишь заостряет вопросы, поставленные Дашкевичем. Сущность их сводится к следующему. Н. Дашкевич видит в болоховских князьях «земских старшин», «связанных с землей», пребывающей «в общинном строе».⁵⁰ М.С. Грушевский с удовольствием подхватывает эту мысль, указывая на «выборность»(?) «земских» болоховских князей, которые были чем-то средним между старостами общин и позднейшими казачьими атаманами.⁵¹ Каманин также считает болоховских князей «выборными казачьими атаманами», причем весь исторический процесс рисуется так: болоховцы сопротивляются княжеско-боярской экспансии, идущей из Галича, стремятся сохранить автономию, свои общинные порядки; борьба тяжела, и когда приходят татары, они становятся «избавителями» болоховцев-общинников и их доблестных «атаманов», обязательно выборных. Болоховцы «подаются» татарам, пашут на них пшеницу и просо, лихо дерутся с Галичем, пока, наконец, возмущенный их изменой Даниил не проходит огнем и мечом Болоховскую землю. Эта точка зрения развивается в обеих главных работах Н. Дашкевича и также в двух трудах М.С. Грушевского.⁵² Наконец, их точка зрения получила полное оформление под пером украинских «историков»-националистов, врагов народа, вроде Яворского, считавшего, что антифеодальные «крестьянско-казацкие» (болоховцы, берладники, бродники, «татарские люди») общественные движения на Украине были поддержаны вторгнувшимися завоевателями-татарами, которые помогли низам бить бояр и князей. Этот восторженный певец интервенции, нагло фальсифицируя историю, утверждает, что татаро-монгольское завоевание (о «кровавом болоте монгольского рабства» которого говорил в своей «Истории секретной дипломатии XVIII века» К. Маркс) было «спасением» сельского населения от феодалов и причиной того, что на Украине якобы отсутствовали классы и классовая борьба, привнесенные туда вместе с московскими порядками, а «татарщину» (выступление населения местностей, живших «за татары») и войны болоховских князей, боровшихся с передовыми стремлениями Даниила Романовича, выступавшего против консервативного боярства и окраинной знати своего княжества, предавшейся хану и перешедшей на сторону татар, — он именовал... народно-революционными восстаниями.

Мы не имеем никаких оснований утверждать, что болоховские князьки были выборными, и их выборность остается на совести тех, кто ее выдумал. Мы отвергаем теорию румынского и половецкого происхождения болоховских князей. Правы были М. Грушевский и В.А. Пархоменко, связавшие болоховцев с древлянами, а быть может, и с уличами.⁵³ Болоховцы когда-то были древлянами-общинниками, долгое время благодаря собственному сопротивлению и географическому положению своей земли ускользавшими от непосредственного захвата феодалами. Когда-то князьки их были действительно «лучшими мужами», которые встречаются у румын и южных и юго-западных славян под названием «князья». Они сидят по селам и «градам», зачастую мало отличавшимся еще от села, типичным, по терминологии Н.Я. Марра, «село-градам» Болоховской земли, и, в совокупности, составляют летописных «болоховских князей». Имен их летопись не знает и не могла знать. Их много, они действительно ближе были связаны с «землей», нежели пришлые галицкие князья. Но из того, что их поддерживает «земля», не следует еще, что они выборные старшины и атаманы. И для раскрытия социальной сущности болоховских князей большую ценность представляет археологический материал. Раскопки Райковецкого городища, под Бердичевом, в котором следует усматривать один из болоховских городов — Божский, Меджибож или Котельницу, дали интересные результаты. Не вдаваясь в подробности результатов раскопок, остановимся лишь на наиболее интересных выводах. Прежде всего городище делится на «детинец» и окрестное поселение — «приселки». Обращает на себя внимание то обстоятельство, что «детинец», куда пряталось во время войны население «приселков» и сгонялся скот, представлял поселение феодальной знати. Жилища, хозяйственные постройки и землянки различного типа для всяких хозяйственных нужд в «детинце» совершенно несравнимы с «приселками». В «детинце» найдены дорогие вещи, золотые и серебряные украшения, хорошее оружие, импортные изделия и т. д. В «приселках» же царит бедность, встречаются только землянки и полуземлянки, скудный инвентарь, отсутствуют хозяйственные постройки. То же характеризует отдельные индивидуальные жилища болоховцев, разбросанные далеко от «детинца». Предметы христианского культа найдены именно главным образом в «детинце», тогда как в «приселках» они уступают свое место языческим. Имущественная дифференциация наблюдается и в погребениях. Могильники окрестного и «пригородного» населения беднее, проще, однообразнее, нежели могилы знати, расположенные на валу. На городище в большом количестве найдены остатки ремесленных мастерских, полуфабрикаты и изделия, формочки для литья, что свидетельствует о высокоразвитом ремесле, а следовательно, и о распадении, разложении общины.

Материалы ряда экспедиций, копавших Райковецкое городище начиная с 1929 по 1934 г., интересны и обширны и позволяют ждать определенного вывода о том, что перед нами уже феодальное общество.⁵⁴

Таким образом, отпадает характеристика болоховских князей как выборных сельских старост или атаманов. Болоховские князья потому-то и выступают часто вместе с галицкими боярами, что они такие же феодалы, только «свои», местные, «привычные», выросшие из «лучших мужей» древлянских, и им также присуща тенденция к отделению, к сохранению самостоятельности, к независимости. В этом сказывается децентралистские тенденции боярства, проистекающие из самой социально-экономической основы феодальных форм господства и подчинения. С другой стороны, Ольговичи потому их называют «братией», что они действительно «братия», такие же князья, хотя помельче, посерей, победней, и, конечно, для летописца «худородней», нежели «Рюриковичи», которые, кстати сказать, и собственную дружину не гнушались называть «братией». Конечно, болоховские князья — не «мужицкие выборные», с которыми бы Ольговичи постарались поскорей расправиться оружием, а не вести переговоры (и в этом отношении прав Любавский),⁵⁵ а именно феодалы, быть может, правда, еще не окончательно трансформировавшиеся в таковых из общинной полуварварской верхушки «лучших людей», основывавших свое могущество на богатстве, рабстве, закабалении, силе оружия и своем привилегированном положении в общине. Последняя поддерживает их в борьбе с галицким Даниилом исключительно в силу нежелания попасть под двойной гнет, сменить привычные обязанности и повинности на нечто, очевидно, во всяком случае не лучшее. Галицкая дружина Даниила несла с собой не облегчение для общинника-смерда, а новую дань, захват в полон и жадную эксплуатацию еще не разграбленных общинников, примеры чему можно извлечь хотя бы из истории вятичей. Совершенно реальная угроза стояла перед болоховцами в случае их поражения и победы Даниила Романовича. Поэтому-то «земля» — болоховцы, так энергично поддерживают своих князей в борьбе с Даниилом, хотя те и другие вступают в борьбу с ним, побуждаемые различными причинами и преследуя различные цели. «Болоховский князь» боролся за собственную самостоятельность, за самостоятельное, независимое от князей Рюриковичей превращение в государя-вотчинника, а болоховец-общинник — за более легкую, привычную форму зависимости, которая еще частично напоминала те невозвратные времена, когда их племенные князьки «распасывали землю», так как были «добры». Ее угрожала сменить более систематическая и тяжелая эксплуатация победителей-дружинников, бояр Даниила. Болоховские князья и им подобная верхушка Семоця, Городка, городков по Тетереву, возвяглян и прочих «татарских людей» перешли к татарам, во-первых, потому, что чувствовали всю безнадежность сопротивления, а во-вторых — довольно рассудительно предполагая, что до такого сеньера, как татарский хан, дальше, нежели до Даниила, и вассальные отношения при татарах не лягут тяжелой обязанностью на плечи разных «князей», «князьков» и «воевод». Пахать же пшеницу и просо на татар должны были, конечно, не болоховские князьки, а все те же болоховцы-общинники, равно как общинники-смерды прочих земель, бывших «за татары». Украинская буржуазная историография в лице М. Грушевского и его продолжателей и последователей усматривала в татарах «освободителей» украинских крестьян от феодалов. В их представлении болоховцы — это крестьяне, а болоховские князья — крестьянские старосты, причем татары, оказывается, ликвидировали феодалов на Украине. Как мы видим, с исторической действительностью эта апологетика интервенции ничего общего не имеет. От нее мало чем отличаются взгляды, развиваемые в «Наукових записках Інстітуту історії матеріальної культури». Связывая разгром раскопанного Райковецкого городища из числа болоховских «побожских» городов с карательной экспедицией Даниила Романовича Галицкого в 1257—1258 гг., «Наукови записки» повторяют теорию о татарах, как возбудителях «движения трудового крестьянства (!?) и ремесленников (!?) против закрепощения», использованного, в частности, «болоховскими князьями в своих классовых политических целях».⁵⁶ «Громадськії рух» М.С. Грушевского мало чем отличается от «движения трудового крестьянства и ремесленников против закрепощения», разве только невероятной модернизацией терминов и понятий.

Татары использовались именно верхушкой, а не низами всех «татарских людей», и в том числе болоховцев, и если уже говорить об «измене» болоховцев (терминология Н. Дашкевича), то изменила, пожалуй, в первую очередь именно знать, «князьки», усматривавшие в татарах орудие борьбы с централизационными стремлениями Даниила. Недаром одновременно с наступлением на Болоховскую землю Даниил громит своих же галицких бояр, зачастую выступавших против него вместе с болоховскими князьями, от которых они отличались разве только величиной латифундий и размерами прочего движимого и «живого» имущества (холопов, рядовичей и т. д.) и внешней культурностью.

Совершенно непонятны стремления делать болоховских князей католиками, ставшими таковыми якобы в результате пропаганды Ватикана в 40—50-х годах XIII в. в Галиче и на Волыни, а также попытки фактически подновить старую теорию румынского происхождения болоховцев, связав их с «волохами», «влахами», хотя в «Наукових записках» речь идет не об этническом, а религиозном родстве болоховцев с румынами.⁵⁷ Все это опять-таки апологетика интервенции и нашествий, тождественная взглядам украинских националистических «историков».

Болоховская земля остается одной из немногочисленных окраин древней Руси, где сравнительно поздно, — уже в период господства Киева, в то время, когда основные центры древней Руси вступили в феодальный период, — совершенно независимо от них, автохтонными путями складывается туземная феодальная знать, и некоторое время существует комплекс самостоятельных крошечных княжеств, борющихся за свою независимость и гибнущих в концу 50-х годов XIII в. под ударами Даниила Романовича.

На этом кончается период самостоятельного существования русских княжеств на территории Левобережной Украины, и последняя входит в состав нового государственного образования — Золотой Орды.

Примечания

1. Любавский М. История западных славян, гл. X и XI.

2. Буслаев Ф.И. Русский богатырский эпос; Веселовский Н.И. Южно-русские былины; Барсов Н.П. Богатырское слово; Песни, собранные Киреевским; Голубовский П.В. Печенеги, торки, половцы до нашествия татар.

3. Там же, а также Соловьев С. Русская история с древнейших времен. Ч. 1. С. 261—267.

4. Ипатьевская летопись, с. 342.

5. Спицин усматривает в одном из курганов, раскопанных у Юрьева Польского, погребение или абхазца, или черкеса, или бродника и приурочивает его к 1216 г. (Спицин А.А. Кочевнический курган близ города Юрьева Польского. См. также Воскресенскую летопись под указанным годом).

6. Цитирую по П.В. Голубовскому: Печенеги, торки, половцы до нашествия татар. С. 199.

7. Данные М.С. Грушевского: Історія України-Руси. Т. II. С. 524.

8. Цитирую по П.В. Голубовскому: Печенеги, торки, половцы до нашествия татар. С. 196.

Подлинный латинский текст см.: Theiner. Vetera Monumenta historiae Hungariae illustrantia. Romae. 1857. Т. I. С. 86.

9. Голубовский П.В. Ук. соч. С. 198.

10. Термин «старые бродники» встречается в академическом списке летописи и, очевидно, означает «старшину», «старейших» бродников, которые во главе с воеводой Плоскиней отправлены были татарами для переговоров с русскими князьями.

11. Полканов А.И. К вопросу о конце Тмутараканского княжества // «Известия Таврического о-ва истории, археологии и этнографии». 1929. Т. III. С. 58; Козловский И.П. Тмутаракань и Тамарха-Матарха-Тамань // Известия Таврического о-ва истории, археологии и этнографии. 1928. Т. II. С. 70.

12. Голубовский П.В. Печенеги, торки, половцы до нашествия татар. С. 195. Theiner. Vetera Monumenta historiae Hungariae illustrantia. Romae, 1857. Т. I. С. 86.

13. Голубовский П.В. Ук. соч. С. 198; Брун. Черноморье. I; Успенский Ф. Образование второго болгарского царства. С. 37—38.

14. Успенский Ф. Ук. соч. С. 38.

15. Кулаковский Ю. Аланы по сведениям классических и византийских писателей. С. 67.

16. Грушевский М.С. Історія України-Руси. С. 524.

17. Новицкий. Давне Лукомор"я // Записки історично-філологичного відділу. Всеукр. Ак. наук, 1929. Кн. XXIV. С. 47.

18. Ламанский В. О славянах в Малой Азии, в Африке, в Испании. С. 66; Его же. Заметки о ясах-аланах // Труды XI Археол. съезда. Т. II. С. 119—121; Дашкевич Н. Болоховская земля и ее значение в русской истории // Труды III Археол. съезда. Т. 1. С. 112—114; Его же. Еще разыскания и вопросы о Болохове и болоховцах // Киевские университетские известия. 1899. Кн. I. С. 29—36; Забелин А. История русской жизни. Т. I. С. 19—20, 394—395, 482—486; Голубовский П.В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 91—98, 103, 180—181; Грушевский М.С. Історія України-Руси. Т. I. С. 171, 199. Т. II. С. 524—526; Готье Ю. Железный век в Восточной Европе. С. 224—225, 228, 243—244; Новицкий. Ук. соч. С. 48; Любавский М. К. Рецензия на книгу Каманина «Начальная история малорусского казачества», «Журнал м-ва нар. просв.» // 1895. Кн. VII. С. 240.

19. Григорьев В.В. Что значит «Россовлахия» в греческих документах // Труды II Археол. съезда. Т. II. С. 49—50.

20. См. указанные работы В. Ламанского и М. Грушевского.

21. Никоновская летопись, Продолжение, с. 92; Ипатьевская летопись, с. 745.

22. Архив Маркса и Энгельса. Т. V. Маркс К. Хронологические выписки. 1938. С. 223.

23. Новгородская I летопись. С. 189—192; Мавродин В.В. К вопросу о восстаниях смердов // Проблемы истории докапиталистических обществ. 1934. № 6.

24. По другим вариантам «бысть легко и в городах и в волостях и в селах Новгородских» (Никоновская летопись, с. 92; Новгородская I летопись).

25. Никоновская летопись, с. 92—93.

26. Там же. С. 97.

27. Там же. С. 101—103; Голубовский П.В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 184—185.

28. Ипатьевская летопись, 1908, с. 767.

29. Там же. С. 774.

30. Там же. С. 775.

31. Там же. С. 791—792.

32. Там же. С. 792.

33. Там же. С. 838.

34. Дашкевич Н. Болоховская земля и ее значение в русской истории // Труды III Археол. съезда. Т. I; Его же. Местоположение древнего Болохова // Чтения в о-ве истории Нестора-летописца. 1899. Вып. XIII; Его же. Новейшие домыслы о Болохове и болоховцах // Киевские университетские известия. 1884. Кн. I.

35. Грушевский М.С. Історія України-Руси. Т. II и III; Его же. К вопросу о Болохове // Чтения в о-ве истории Нестора-летописца 1893. Кн. VII; Его же. Очерк истории Киевской земли от смерти Ярослава до конца XIV столетия. С. 44—46; Его же. Рецензии на статью Н. Дашкевича «Еще разыскания и вопросы о Болохове и болоховцах» // Записки Наукового т-ва им. Шевченко. 1899. Кн. IV; Под псевдонимом М. Сергеенко — «Громадськії рух на Україні-Руси в XIII в.».

36. Петрушевич А. Кто были болоховские князья.

37. Линниченко И. Суспільні верства Галицької Руси XIV—XV вв. Русская историческая библиотека т-ва им. Шевченко. 1894. С. 76.

38. Дашкевич Н. Новейшие домыслы о Болохове и болоховцах // Киевские университетские известия. 1884. № 6. С. 179; Его же. Еще разыскания и вопросы о Болохове и болоховцах. С. 24—30; Сергиевский М.В. Молдавские этюды. Ак. наук, 1936; Его же. Молдавские этюды // Труды МИФ ЛИ. 1939. Т. V.

39. Карамзин Н.М. История государства Российского.

40. Арцыбашев Н.С. Повествование о России.

41. Соловьев С. Русская история с древнейших времен. Кн. I.

42. Квашнин-Самарин. По поводу Любецкого синодика // Чтения в о-ве истории и древностей российских. 1873. Кн. IV.

43. Зотов Р.В. О черниговских князьях по Любецкому синодику и о черниговском княжении в татарское время.

44. Любавский М. Рецензии на книгу И. Каманина «К вопросу о казачестве до Богдана Хмельницкого» // Журнал м-ва нар. просв. 1895. Кн. VII.

45. Молчановский Н. Очерк известий о Подольской земле до 1434 г. С. 110—114.

46. Дашкевич Н. Указанные сочинения.

47. Грушевский М.С. Указанные сочинения.

48. Каманин И. К вопросу о казачестве до Богдана Хмельницкого.

49. Молчановский Н. Ук. соч. С. 115—120. В отличие от остальных трех, Молчановский говорит лишь о болоховцах-общинниках, считая самих болоховских князей выходцами из галицкого боярства.

50. Дашкевич Н. Болоховская земля и ее значение в русской истории // Труды III Археол. съезда. Т. I; Его же. Еще разыскания и вопросы о Болохове и болоховцах. С. 59—60.

51. Грушевский М.С. (М. Сергеенко). Громадськії рух на Україні-Руси в XIII в. С. 16—17.

52. Имею в виду работы Н. Дашкевича в «Трудах III Археол. съезда» и в «Киевских университетских известиях» и М.С. Грушевского «Історія України-Руси» и «Громадськії рух на Україні-Руси в XIII в.».

53. Грушевский М.С. (М. Сергеенко). Громадськії рух на Україні-Руси в XIII в. С. 15; Пархоменко В.А. У истоков русской государственности. С. 50, 108.

54. См. отчеты о раскопках Райковецкого городища: Проблемы истории докапиталистических обществ. 1934. № 5; Науковії записки Інстітуту історії матеріяльної культури. Всеукр. Ак. наук. Кн. 5—6.

55. Любавский М. Ук. соч. С. 222—226.

56. Наукови записки Інстітуту історіі матеріяльної культури. Всеукр. Ак. наук. С. 160—171.

57. Там же. С. 165, 171. Остается непонятным также и причисление румын к католикам.