6. Борьба северских князей за Киев и Галич в конце XII и начале XIII века и войны с половцами. Усиление Чернигово-Северской земли, Тмутаракань в XII—XIV вв.

К рассматриваемому нами периоду усиливаются суздальские князья, начавшие еще со времен Юрия Долгорукого вмешиваться в дела южных княжеств, и перед Северской землей встает угроза подчинения Суздальскому княжеству. Захват Киева давал северским князьям возможность организовать отпор князьям северо-востока, так как, несмотря на начинающийся упадок, Киев все же был настолько могучим образованием, присоединение которого к владениям северских князей превращало Ольговичей в серьезных соперников потомков Юрия. П. Голубовский по этому поводу замечает: «Но бороться силами одной своей области против суздальских князей северские князья не могли вследствие ее раздробленности. Чтобы иметь одинаковую силу с Суздалем, необходимо было сосредоточить в своих руках как можно более областей на юге и стать во главе их. Это возможно было только для того, кто владел Киевом. Отсюда и для Мстиславичей и для Ольговичей является потребность захватить киевский стол. Таким-то образом стремление в Киев стало для Ольговичей исторической необходимостью. Вследствие личных планов Мстиславичей, не хотевших признать исконных прав Ольговичей, борьба с Суздалем осложнилась борьбой за Киев. Но силы как Мстиславичей, так и Ольговичей, были почти равны; поэтому и те и другие стараются присоединить к себе Галич. И вот борьбой против нового направления, стремлением захватить Галич и Киев характеризуется период княжения Святослава Всеволодовича и всей остальной истории Северской земли до подчинения ее Литве».¹

Позже, с усилением Галицко-Волынского княжества, падающим на конец XII и начало XIII в., когда Киев потерял былое значение и Галицко-Волынское княжество стало сильнейшим феодальным «полугосударством» среди южных княжеств, перед Северской землей встает вторая угроза — быть раздавленной между Ростово-Суздальским и Галицко-Волынским княжествами. И в это время северские князья развивают энергичную деятельность в области создания таких политических комбинаций, которые обеспечили бы укрепление их власти путем захвата Киева и Галича или хотя бы вовлечения их в орбиту влияния северских князей.² Над южными князьями все время довлеет князь Ростово-Суздальской Руси, в руках которого сосредоточиваются большие владения и укрепление власти которого сигнализирует южным князьям о возможном превращении их в «подручников» потомков Мономаха.

Вторая половина XII столетия знаменуется дальнейшим дроблением Северской земли на уделы. Возникают все новые и новые княжества, непрерывно уменьшающиеся в своих размерах. Северская земля «делится и подразделяется» (К. Маркс), непрерывно все больше и больше превращаясь в сплошное море крохотных феодальных «полугосударств». Так, появляются княжества Курское, Стародубское, Березовское, Вщижское; Рыльское и Воргольское, Путивльское, Вырьское, Трубчевское, Брянское, Липецкое, Воронежское, Глуховское и др., возникающие в XII и XIII вв. Особенно много мелких княжеств было в Посемье и, несколько позднее, в земле вятичей, где впоследствии складываются такие княжества, как Белевское, Одревское, Воротынское и т. д. Начало этого явления следует искать в XII в., в рассматриваемую нами эпоху, когда Северская земля начинает распадаться на ряд княжеств, в свою очередь впоследствии дающих начало нескольким еще более мелким княжествам, и этот процесс идет несколько столетий, в течение всего периода феодальной раздробленности, до тех пор, пока Северская земля, пожалуй, едва ли не в большей мере, нежели какая-либо другая область южной Руси, не превратится в сплошное море княжеств разной величины. Укрепляется экономическая мощь северских князей, расширяются их вотчины, увеличивается количество слуг, челяди, холопов, закупов и т. п., эксплуатируемых в хозяйстве князей; по размерам своих земельных владений, по величине своего хозяйства, да, пожалуй, и по размерам накопленных богатств и движимого имущества вообще северские князья стоят в рядах самых богатых князей. Недаром летописец с изумлением рассказывает о селах и городах, «товарах» и стадах, о многочисленной челяди, громадных запасах и прочих богатствах северских князей.

Князья усиленно эксплуатируют вятичскую землю. Черниговская княгиня владеет в вятичской земле целым городом — Оболвом, доходы с которого поступают в ее распоряжение. Здесь же, очевидно, организуются княжеские и боярские латифундии, вчерне намечающиеся контуры будущих княжеств северной части земли вятичей, своеобразных государств-вотчин, наиболее полно отражающих путь складывания и развития подобного рода феодальных образований и укрепления власти князя, государя-вотчинника.

XII век является временем изживания старых общинных порядков. Вервь — семейная община типа южнославянской задруги (так ее характеризует Ф. Энгельс в «Происхождении семьи, частной собственности и государства»), как это показали последние исследования Б.Д. Грекова о XII в., — почти повсеместно эволюционирует в сельскую, территориальную общину, сохраняясь почти исключительно в составе последней.³

Из подобного утверждения, конечно, не следует делать вывода об исчезновении семейной общины. Семейно-общинная организация чрезвычайно живуча. Древняя клеточка социального организма — патриархальная большая семья, семейная община — сохраняется чрезвычайно долго, приспосабливается к феодальным отношениям, борется с ними и зачастую даже оказывается в состоянии преодолеть нажим феодала, превращая своих членов в своеобразное «среднее сословие» феодального общества. В целом ряде районов Северской земли большая семья, то ли входя в состав территориальной общины наряду с малыми семьями, то ли существуя самостоятельно в форме семейной общины (что, по-видимому, в позднейшее времена встречалось значительно реже), существует очень долго в качестве социальной организации сельского населения. Районом максимального распространения подобного рода социальных организмов являлись Любеч, Черниговское Полесье, частично Посемье, т. е. как раз те места, куда труднее всего было проникнуть феодалу, вынужденному в силу этого ограничиваться данью, слабо затрагивающей внутреннюю социально-экономическую структуру даннического населения, и где сохранению архаических форм хозяйства и общественной жизни способствовал замедленный в силу географических, природных условий, темп исторического развития. Характерно, что, несмотря на свою отсталость в XI и начале XII в., вятичи позднее не знали таких древних форм общественной жизни, ибо с середины XII в. их территория подверглась столь интенсивной феодальной колонизации, — проникшей в самые глухие уголки вятичских лесов, неся на острие меча феодальные отношения господства и подчинения, вотчинное землевладение, феодальную организацию сельского населения и прочие атрибуты феодальной цивилизации, — что впоследствии, к XVI—XVII вв., земля вятичей, Замосковный край, представляла собой самую «освоенную» феодалом территорию в средней полосе восточной Европы. Одновременно рост территориальной общины и внутренний процесс ее разложения выделял новую феодализирующуюся верхушку в тех местах, где община еще не успела окончательно превратиться в организацию зависимого сельского населения. В XII в. по-прежнему «земские» феодальные элементы, а также городская верхушка, «вече» старых городов, продолжают играть серьезную роль во внутренней политической жизни земли и влияют даже на внешнюю политику князя, вынуждая его зачастую отказываться от рискованных политических комбинаций, могущих принести ущерб их интересам.

Вернемся к основным событиям политической истории второй половины XII в. Конкурентами на черниговский стол оказались сын Святослава, Олег, и Святослав Всеволодович, сын Всеволода Ольговича. Олег Святославич княжил в Курске. К нему посылают гонцов черниговские бояре и духовенство, предлагая немедленно явиться в Чернигов. Олег поспешил туда. Но епископ черниговский одновременно сообщает о занятии черниговского стола Олегом Святославу Всеволодовичу, который также в свою очередь претендовал на стольный город Чернигов. Святослав действовал решительно. Он захватил Гомель и послал в города Черниговской земли своих посадников. Олег вынужден был уступить ему Чернигов и уйти в Новгород-Северск. За это Святослав обещал Олегу дать уделы его братьям, Игорю и Всеволоду, но обещания своего не выполнил ни в это время, ни даже тогда, когда по смерти Святослава Владимировича (1167 г.) освободился княжеский стол во Вщиже. Несмотря на увещевания Ростислава Киевского, Святослав Всеволодович так и не собрался наделить землями сыновей Святослава Ольговича. Результатом его неуступчивости была новая война. Стародуб приглашает к себе Олега. Олег поспешил в Стародуб, но когда он подошел к нему, город оказался захваченным войсками брата Святослава, Ярослава Всеволодовича. В бессильной злобе Олег удовольствовался лишь пленением жителей и разрушением поселений, расположенных вокруг Стародуба, что имело, как мы увидим дальше, неприятные для князя последствия. За Олега снова вступается Ростислав, и Святослав вынужден был сдать ему четыре города.⁴ На некоторое время в Северской земле княжеские усобицы прекращаются.

На юге, в Переяславле, в это время развертывается борьба с половцами. С 1162 г. учащаются их набеги на Поросье. В 1167 г. Олег Святославич предпринимает, в ответ на набег половцев на Новгород-Северское княжество, удачный поход в пристепную область, и хан Боняк был разбит. В это же время другая орда половцев хозяйничала в Переяславльской земле и дошла до самого Переяславля. Половцы разбивают отряды боярина Шварно, причем сам Шварно погиб в бою. Большое количество сельского населения и побежденных дружинников было взято в плен половцами.⁵ В 1168 г. Ростислав Киевский и Глеб Юрьевич Переяславльский выходят с дружинами в степи, навстречу купеческим караванам гречников и залозников, которым угрожали половцы. Подобного рода случай уже имел место в 1165 г.⁶ В 1168 г. Олег вместе с Ярославом Всеволодовичем предпринимает поход в степи и «взя Олег веже Козины и жену и дети и злато и сребро».⁷ Олег Святославич, Всеволод Святославич, Святослав и Ярослав Всеволодовичи, по инициативе Мстислава Изяславича, нового князя киевского, идут в степи Левобережья. Бои происходили у Угла, Снепорода, Черного Леса и Оскола.⁸ Войны северских князей с половцами отличались от войн киевских и переяславльских князей, стремившихся к нанесению ударов, половцам в самом центре половецких степей. Союз северских князей с половцами восходит еще ко времени Олега Святославича. Благодаря этому факту, а также тому, что почти вся Северская земля была удалена от половецких степей и открытой для половецких набегов оставалась лишь восточная граница (но и та в известной мере была защищена лесами Оки и правого берега Сейма), число половецких набегов на Северскую землю невелико, всего их было семь. Собственно, на Черниговщину половцы нападали всего три раза: в 1068, 1078—1094, когда они действовали часто и как приглашенные князьями вспомогательные войска, и, наконец, в 1187 г. В то же самое время на Переяславщину половцы нападали девятнадцать раз, на Поросье — двенадцать, на собственно Киев — четыре и на Рязань — четыре раза. Остальные четыре удара половцев были направлены на Новгород-Северскую землю, которую защищал Курск с Посемьем. Недаром в «Слове о полку Игореве» куряне выступают как опытные воины, закаленные в боях с половцами.⁹ У Северского Донца и левых притоков Днепра в то время кочевало большинство половцев. Здесь были половецкие города, хотя и заселенные, по-видимому, не половцами, но тем не менее им принадлежащие. В этом районе происходил процесс оседания половцев-кочевников на землю, росло оседлое и полуоседлое население. Здесь же пролегали торговые пути, шедшие через половецкие степи, которыми пользовались купцы северских городов. Естественно, что в сохранении добрососедских отношений с половцами были в первую очередь заинтересованы северские князья. Кроме того, половцы нужны были им как вспомогательные войска в межкняжеских усобицах. На пограничье Северской земли с половецкими степями происходил процесс ассимиляции половцев и русских. Половцы оседали на землю в Северской земле, а русское население уходило от эксплуатации князей, бояр и церкви в пустынные вольные половецкие степи. Русские бояре и князья уходили в становища половецких ханов, смешивались с половецкой знатью, роднились с нею и растворялись в среде кочевников-тюрок.

Равным образом и последние переходили на службу к русским князьям и растворялись в среде боярства. Взаимопроникновение социально-культурных начал обоих обществ приводило к руссификации и христианизации половецкой верхушки не только при переходе ее на службу к русским князьям, но даже и в том случае, если она оставалась у себя в степях. Появляется смешанное русско-половецкое население пристепной полосы, укрепляются связи русских феодалов-князей и бояр и кочевников — степняков-тюрок. В половецких вежах появляется христианство. Лавор, половец, спасший Игоря Святославича, женится на дочери тысяцкого Рагуила и становится боярином. Таким же был и Василий Половчанин. Черниговские князья дают приют сыну Итларя, брату Шаруканя, Георгию Ивановичу, также ставшему черниговским боярином. На сцену выступают русифицированные половецкие ханы, язычники и христиане: Глеб Тириевич, Юрий Кончакович, Роман Кзичь, Даниил Кобякович, Ярополк Томзакович, Даниил Колубицкий и др.¹⁰ Процесс ассимиляции не нов, начался он давно и породил «черных клобуков», берендеев, торков, каепичей, коуев, турпеев, переяславльских торков, печенегов и «домашних» «поганых» — половцев, в которых следует усматривать остатки тюркского населения степей и отдельные колена кочевых народов, начиная от болгар и кончая половцами. Все эти племена и колена данников русских князей, жившие на русской земле, кочевые, полуоседлые и оседлые, были племенами тюркского происхождения, ассимилирующимися в среде окрестного русского населения, чему способствовало вхождение их в состав русских княжеств: Киевского, Переяславльского, Черниговского и Новгород-Северского в качестве составной их единицы. Они не были чужеродным телом в социальном и этническом организме этих княжеств, а одним из составных элементов южнорусского феодального общества, неразрывно связанным с ним и представляющим часть данного целого.¹¹ «Дикие» половцы не представляли собой, как и Русь, единый политический организм, и столкновения князей с половецкими ханами часто носили локальный характер. Тогда, когда, например, с половцами официально был заключен мир, отдельные ханы на свой страх и риск, преследуя свои частные интересы, предпринимали набеги на русские княжества. Князья, в свою очередь, часто нападали на половцев, преследуя также свои частные интересы. Это были или походы князей в ответ на набеги половцев (как, например, в 1103, 1112, 1116, 1120, 1168, 1185, 1199, 1202, 1215, 1218 гг.),¹² или же походы, целью которых были завоевание и установление контроля над торговыми путями. Один из походов северских князей, а именно, поход Игоря Святославича, предпринимается с целью, ни много ни мало, как возвращения северским князьям далекой, богатой, давно ими уже потерянной Тмутаракани. Походы северских князей в большинстве своем — ответы на налеты половцев. Половцы под давлением русских дружин отходят все дальше и дальше вглубь степей.¹³ К половцам мы еще вернемся, а сейчас обратим наше внимание на Киев.

Борьба за Киев вступает в новую фазу. Андрей Юрьевич Боголюбский посылает своего сына Мстислава в Киев изгнать Мстислава Изяславича. К Мстиславу Андреевичу примыкают северские князья, и Святослав Всеволодович шлет ему на помощь черниговские дружины под командованием своих сыновей Олега и Игоря. Киев был взят 8 марта 1169 г., Мстислав Изяславич изгнан, но Андрей не вокняжился в Киеве. Суздальские дружины разграбили Киев и вывезли ценности в Суздаль. Сам же Андрей остался в Суздале, посадив в Киеве брата своего Глеба. Этот поступок Андрея объясняется тем, что ко второй половине XII в. рост и укрепление отдельных княжеств, наряду с теми внутренними причинами, которые привели Киев к упадку, делали Киев лишь одним из центров древней Руси и даже не первостепенным. Более заманчивым для Андрея Боголюбского оказался Ростово-Суздальский край; его не интересовал клонившийся к упадку Киев.

При Глебе половцы вторглись в Переяславльскую землю и на Правобережье, у Корсуня. Глеб вынужден был заключить мир с левобережными половцами, а правобережные, опустошавшие область у Полонного и Семыня были разбиты объединенным отрядом берендеев и переяславцев, во главе которого стоял брат Глеба, Михалка. Вскоре последовал и поход Мстислава Изяславича, поддержанного галицким князем и черными клобуками, на Киев, захват его и бегство Глеба снова в Переяславль. В 1171 г. усилиями Глеба и Давида, выставивших рати переяславльские и вышегородские под командованием тысяцкого переяславльского Григория, берендеев и «диких» половцев Кончака, и благодаря измене галичан, Мстислав Изяславич снова был изгнан из Киева. Киевский стол последовательно занимают Глеб, умерший в 1172 г., Владимир Мстиславич, ставленник Ростиславичей, и Роман Ростиславич, посаженный Андреем Боголюбским, распоряжавшимся фактически киевским столом. В это время половцы вторгаются в Поросье и в Переяславльскую землю, где оперировали Кобяк и Кончак, разорившие окрестности Баруча и Серебряного. Одновременно половцы сами подверглись нападению со стороны Игоря Святославича, который успешно действовал на Ворскле, у Лтавы. Преградив путь возвращавшимся с грабежа Переяславльской земли половцам, он напал на них, разбил и отнял добычу. Этот эпизод подтверждает высказанное выше предположение о характере борьбы северских князей с половцами, ибо поход Игоря был ответным ударом на налет половцев, хотя Игорь во время похода в степи не знал, что половцы проникли в Переяславльскую землю, и действовал, очевидно, вовсе не из мести. Случайно только Игорь оказался своеобразным мстителем за разоренные города и села Переяславщины. Отнятую у половцев добычу он, по-видимому, совсем не собирался возвращать законным владельцам. Игорь Святославич по отношению к половцам поступал приблизительно так же, как Кончак и Кобяк по отношению к Переяславльской земле, и трудно сказать, что заставило его преградить путь возвращавшимся в степь половцам — стремление ли отомстить за налет, произведенный, кстати сказать, не на его землю, или же желание отобрать награбленное половцами. Второй его поход на половцев, как это мы увидим дальше, носит иной характер. Интересно отметить, что именно Игорь выступает как князь-борец с половцами, представляя собой в этом отношении в веренице северских князей, сменявших один другого, довольно своеобразную фигуру.

В 1174 г. по инициативе Ольговичей, подстрекавших Андрея, недовольного Романом Ростиславичем, отказавшимся выдать боярина Григорья Хотовича, которого подозревали в отравлении Глеба, предпринимается поход двадцати князей на Киев. Ополчением фактически распоряжался, как старший, князь Святослав Всеволодович. Действия этого войска были неудачны. Святослав претендует на киевский стол и на короткое время его занимает, изгнав оттуда Ярослава Изяславича. Но междоусобица в Северской земле, где действовал против него Олег, князь новгород-северский, заставляет его отказаться от Киева. Олег не был популярен, и стародубские и новгород-северские горожане стали на сторону Святослава Всеволодовича. Дело ограничилось разгромом Лутавы, Моровийска и сожжением окрестностей Стародуба. Так кончилась усобица 1175 г.¹⁴

С этого момента Святослав Всеволодович начинает борьбу за распространение влияния северских князей на соседние земли. После смерти Андрея Боголюбского он сажает его братьев, живших в Чернигове, в Суздаль. Олег Святославич тоже начинает действовать; он разбивает рязанского князя Глеба и отнимает у него Свирельск.

В скором времени обстоятельства помогли Святославу вмешаться и в дела Киева. Половцы ворвались на Поросье; посланные против них Романом Киевским князья Ярополк, Борис и Роман действовали недружно и были разбиты. Святослав обвиняет Романа в неспособности защитить землю от набегов половцев и, опираясь на черных клобуков, больше всего пострадавших от налета кочевников, занимает Киев. Киевское боярство также было недовольно неудачливым князем и выслало еще ранее послов к Святославу, очевидно предлагая ему занять киевский стол. На некоторое время Киев вернули Ростиславичи, но затем отдали его Святославу. Святослав начинает сколачивать блок князей против Суздаля. Положение примыкавшей к Суздалю Северской земли действительно было незавидным. Когда был силен Киев, Северская земля боролась с ним, так как именно Киев посягал на ее самостоятельность. Теперь Киев ослабел, бояться его было уже нечего, и он часто становился добычей северских князей. Зато усиливалась Ростово-Суздальская земля. Ее мощь росла, и в сферу ее влияния попадали соседние земли — Рязано-Муромская и Новгород. Эта грозная сила со временем могла раздавить и Северскую землю, подчинить ее себе и, в таком случае, северские Ольговичи выступили бы «подручными» суздальских князей. Святослав начинает против Суздаля борьбу, в которой Киев оказался просто дополнительным орудием в руках Святослава. Киев сам по себе так же мало привлекал Святослава, как и Андрея Боголюбского, но обладание Киевом все же усиливало северского князя, и нельзя было игнорировать ни одной мелочи в борьбе с таким серьезным соперником, как суздальский князь. В противовес ему Святослав начинает сколачивать блок князей. Он поддерживает усобицу в Суздальской земле между Всеволодом и его племянниками Ростиславичами (на помощь которым пришел Глеб Рязанский), посылая в помощь Всеволоду Олега и Владимира Святославичей, но в то же время он не дает ему усилиться, требуя освобождения захваченных в плен Всеволодом его соперников-князей. Подорвать силу Всеволода ему не удается, и начинается борьба, часто прикрываемая внешне дружескими отношениями (Всеволод, например, выдает свою племянницу за Владимира Святославича). В 1180 г. по инициативе Святослава Всеволодовича в Любече съехались северские князья: Игорь Святославич, сидевший после смерти Олега Святославича, последовавшей в 1178 г., в Новгород-Северске, Ярослав, князь черниговский, Всеволод и сам Святослав. Съезд князей, очевидно, был созван для обсуждения вопроса о борьбе с суздальским Всеволодом, как предполагает П. Голубовский.¹⁵ В это время испытывает давление со стороны Суздаля Рязань, и недовольством рязанского князя Романа воспользовался Святослав, обещая ему помочь против Всеволода. Всеволод разбивает и рязанцев, и высланного Святославом им на подмогу Глеба Святославича. Первая попытка ослабить Всеволода потерпела неудачу. В том же 1180 г. новгородцы из боязни усиления суздальских князей приглашают к себе на стол Святослава. Вокруг Суздаля смыкается кольцо врагов, но планам Святослава помешали Ростиславичи, а его попытка убить Давида Ростиславича не увенчалась успехом. В свой план Святослав посвятил лишь жену и Кочкаря и не «поведе сего моужем своим лепшим».¹⁶ Старшая дружина, обойденная Святославом, к чему она не привыкла, так как князь обычно с ней советовался, не поддержала его, и Давид успел скрыться. Поведение. Святослава во всей этой истории свидетельствует о том, что при дворе его усиливается вместо старшей дружины «молодшая»: отроки, детские и т. п., из среды которых, очевидно, вышел и Кочкарь. Для того времени это явление очень характерно. Старые «мужи хороборствующие» уступают свое место слугам-воинам, которые в мирное время выполняют ряд функций по управлению вотчиной князя в качестве тиунов и слуг и одновременно являются княжескими уполномоченными по управлению мелкими городами — посадниками и своеобразными чиновниками князя (мытниками, вирниками, ябедниками, мечниками и т. д.), а в военное время выступают в качестве молодшей дружины: детских, отроков, ядра княжеских войск. Боярство непосредственно не связано с хозяйством князя, занятого устроением и эксплуатацией собственной вотчины, и князю, естественно, ближе становится именно указанная группа мелких феодалов, слуг-воинов. В составе дружины князя остаются и отживающие свой век «мужи хороборствующие», воины-дружинники, не связанные ни с хозяйством князя, ни с собственным землевладением и живущие за счет княжего жалованья и участия в военной добыче князей. Их значение падает, и из их среды, среды «мужей отцов», «старых съветников», часто и исходит протест против усиления «молодшей дружины», тесно связанной с князем, сопровождающей его в походах и управляющей его хозяйством и «волостью», «отчиной». Неудача и раскол среди дружины заставили Святослава отойти на левый берег Днепра на соединение с остальными северскими князьями. Киев был немедленно же занят Рюриком Ростиславичем, а Давид занял Смоленск. Святослав идет на Всеволода выручать взятого им в плен Глеба Святославича. На р. Влене встретились оба князя. Всеволод берег суздальскую рать и военные действия поручил рязанцам, но их разбил Всеволод Курский, действовавший со своей опытной, побывавшей во многих боях, закаленной в борьбе с половцами курской дружиной. Всеволод на бой не решился, и столкновение на берегах Влены ничем не окончилось. Святослав повернул на запад, сжег Дмитров и вместе с сыном. Владимиром пошел на Новгород. Олег и Всеволод остались в Северской земле, а Ярослав с Игорем двинулись к Друцку. Поход Святослава к Новгороду был удачен, и на княжем столе в вечевом городе садится Владимир. Йз Новгорода Святослав идет уже с новгородскими отрядами. Родственные отношения с некоторыми полоцкими князьями, установившиеся еще при Всеволоде Ольговиче, и связи других полоцких князей с рязанскими Ростиславичами, врагами Всеволода, приводят к тому, что навстречу Ярославу и Игорю выходят новые соратники: два Васильковича, витебский Брячеслав и полоцкий Всеслав с полоцкой ратью, ливью и литвой. Против северских князей объединились друцкий князь и Давид Ростиславич Смоленский, но победа осталась за северскими князьями. Друцк был сожжен. После этой победы Святослав двинулся через Рогачев к Киеву и взял его. Очередная усобица закончилась в пользу Святослава.

Чувствуя себя недостаточно сильными для борьбы с коалицией северских князей, Ростиславичи уступают Киев Святославу. В конце 1180 г., видя усиление Святослава в результате его мира с Ростиславичами и овладения Киевом, Всеволод Суздальский решает примириться с ними и отпускает из плена Глеба Святославича. Зато не повезло Ольговичам в Новгороде. Владимир Святославич убедил новгородцев посадить в Торжке Ярополка Ростиславича, изгнанного Всеволодом. Ярополк, сев в Торжке, напал на суздальские земли и был разбит наголову. Суздалыды ворвались в новгородские земли. Разорение Торжка возмутило новгородцев. Владимир Святославич был изгнан, и Новгород для Ольговичей был потерян.¹⁷ По-прежнему в Чернигове сидел Ярослав Всеволодович, а в Новгород-Северске — Игорь Святославич.

Усобицы на некоторое время прекратились, но продолжалась борьба с половцами. В 1182 г. Святослав участвует в походе Всеволода Суздальского против волжских болгар. Этот поход П. Голубовский правильно связывает, как и усиление борьбы с половцами, с крестовыми походами западноевропейских феодалов-христиан против восточных феодалов — турок, магометан.¹⁸ Своеобразным отражением крестовых походов и были походы русских князей против европейских мусульман и язычников — болгар и половцев. Общее движение христианских феодалов отразилось на древней Руси, которая, как одна из составных частей европейского феодального христианского мира, оказалась вовлеченной в общую всеевропейскую борьбу с мусульманским Востоком. «Слово о полку Игореве» и «Хождение игумена Даниила ко святым местам» — памятники, в значительной мере связанные с Северской землей, едва ли даже не северского происхождения, — так или иначе отражают эту борьбу с «неверными», с «погаными», а «Хождение игумена Даниила...» прямо связывает северских князей и церковь с крестоносцами, в частности с королем Болдуином I, хотя «Хождение» более раннего происхождения и относится к 1106—1108 гг., когда он пребывал в Палестине. Понятно, эти своеобразные «крестовые походы» русских князей опаздывали. Борьба с половцами в этот период начинается с упорного сопротивления переяславльской рати боярина Бориса Захарьевича, оказанного им во время схватки с половцами Кончака и Кобяка, приглашенными Святославом Всеволодовичем. Меняют свою позицию, как мы уже видели, и северские князья, начинающие помогать киевским князьям, наиболее энергично отражавшим половцев, и предпринимающие самостоятельные походы вглубь половецких степей. Рост значения Переяславльской земли в перипетиях борьбы князей за киевский стол во время сколачивания Святославом Всеволодовичем блока князей, направленного против Ростово-Суздальского княжества, вызывает стремление укрепить ее с тем, чтобы она вошла составной частью в союз княжеств антисуздальской ориентации. Усиление же Переяславля, естественно, не входило в расчеты половцев, и неизменный враг русских земель Кончак предпринимает ряд набегов на Переяславльское княжество. Еще в 1179 г. при Святославе была разорена Переяславльская земля, сожжены села и захвачено в плен население окрестностей Переяславля, и князьям с трудом удалось отогнать половцев.

Усиление Галича и Суздаля, как нами уже было указано, ставило Северскую землю в положение страны, очутившейся между двух огней. Попытка северских князей в свое время вмешаться в дела Галича, выставив в качестве своего ставленника Ивана Ростиславича Берладника, связанного с антифеодальным движением галицких горожан, смердов и берладников, при условии, что даже после его смерти в Галиче не все было спокойно, так как оставался его сын, Ростислав Иванович, который также являлся знаменем для восставших горожан, — не могла не вызвать враждебных действий Ярослава Осмомысла, направленных против Ольговичей. Отношения северских князей с Всеволодом Суздальским нами были уже рассмотрены. В таком же положении, по сути дела, был и Киев, также опасавшийся за свою судьбу. Сила суздальского князя ему была известна еще со времен Юрия Долгорукого, Глеба и Андрея Юрьевичей. С другой стороны, тут же невдалеке росла и крепла вторая сила, не менее могучая — Галич. Времена, когда северские князья сами пытались овладеть Галичем для того, чтобы, укрепившись за счет захваченного княжества, приняться за Суздаль, прошли уже давно, и в пору оставалось постараться устроить как-нибудь так, чтобы самим не оказаться проглоченными Галичем. Отсюда и союз киевских Ростиславичей и Святослава Всеволодовича. Обоим угрожала общая опасность, и дробить силы было бессмысленно.

Южные княжества, особенно Переяславль, ныне играющий большую роль в планах Святослава Всеволодовича, подвергались половецким опустошениям. Борьба с ними требовала сил, которые нужно было сохранить для других целей. Налеты половцев подрывали жизненные силы южной окраины русских княжеств. Отсюда и стремление разгромить половцев, нанести им удар, отбросить их вглубь степей и прекратить их набеги. Указанные обстоятельства и лежат в основе усиления борьбы с половцами. Борьба была непланомерной и неорганизованной, и зачастую походы князей, как это мы указывали, сами носили характер налетов. При всем том на первых порах она была небезуспешна, хотя конечные ее результаты не соответствовали стремлениям князей. В 1183 г. предпринимается поход князей Святослава, Рюрика, Владимира Глебовича Переяславльского, князей луцкого, городенского, пинского, смоленского, галицкого вместе с вспомогательными отрядами берендеев. Особенно энергично действовал Владимир Глебович, разбивший половцев в степях. Разгромить их полностью не удалось, так как половцы, по обыкновению, быстро скрылись от преследования. У Угла (на р. Ерели) Владимир был окружен отрядами хана Кобяка. Переяславцам и берендеям угрожала опасность, но в это время подоспели передовые рати Святослава Всеволодовича и Рюрика Ростиславича, и половцы потерпели поражение. Князья взяли 7000 пленников, в том числе хана Кобяка Карлыевича, которого привезли в Киев ко двору Святослава: взяты были и его сыновья. Попали в плен к русским также Изай Билюкович, Товлый с сыном, Бокмиш и другие знатные половцы; захвачена была и большая добыча, освобождено и приведено «на Русь» много «колодников», пленных русских. В этот же год ходил на половцев Игорь Святославич и разбил в степях у Мерла Обовла Костуковича. Результатом этих походов явилось объединение половцев, во главе которого становится Кончак. Его отец, Отрок, в свое время боровшийся с Мономахом, был в конце концов разбит и бежал на Кавказ. Кончак мстит за отца и начинает энергичную борьбу с киевскими и переяславльскими князьями. Походы на Русь 1174, 1179, 1184, 1185 и 1187 гг. возглавлялись именно им. По отношению к северским князьям — черниговскому и собственно новгород-северскому — Кончак держался иной позиции, добиваясь мира с ними и даже позже, после похода Игоря Святославича, когда Гза (Кза) уговаривал его идти на северские княжества, он отказался, предпочитая громить своих главных врагов — Киев и Переяславль. После неудач 1174 и 1179 гг. и ответных походов князей Кончак затевает широкий план разгрома южной Руси. В народном эпосе, в какой-то мере отразившемся и в летописи, Кончак выступает как «окаянный», «безбожный», «проклятый» и «поганый кощей», что вполне понятно, так как воспоминания о пожарищах, побоищах, неволе и «плаче» «земли русьской» были связаны с его именем. Кончак, затевая свой поход, имеющий целью прежде всего уничтожение посульской укрепленной линии и опустошение Посулья, подчиняет своему руководству отдельные половецкие племена и колена и довооружает отряды половцев с их примитивным вооружением усовершенствованными военными машинами. В походе 1184 г. у половцев были катапульты или баллисты «на возу великом», «луци тузи самострельный», для натягивания тетивы которых (очевидно, воротом) требовалось 50 человек, и, наконец, «обрел» Кончак и «мужа такового бесоурменина иже стреляше живым огнем». Последнее свидетельство говорит за применение половцами греческого огня, а, быть может, даже и пороха.¹⁹

Кончак Отрокович останавливается на Хороле и посылает гонцов в Чернигов к Ярославу Всеволодовичу с предложением заключить союз. То ли из-за опасности налета половцев, то ли по каким-либо иным соображениям, Ярослав выслал к Кончаку боярина Ольстина Олексича, который передал Кончаку согласие Ярослава, и только благодаря энергичному вмешательству Святослава союз этот не состоялся. Тем не менее Ярослав так и не присоединился к коалиции князей, действующей против Кончака. В коалицию вошли Святослав Всеволодович, Рюрик Ростиславич и Владимир Глебович. Впереди пошли опять-таки, как и ранее, переяславцы во главе с Владимиром. В степях они встретились с караваном купцов, шедших, очевидно, по Залозному пути; они-то и сообщили князю, что половцы стоят на Хороле (как видно, несмотря на военные действия, торговля в степях не прекращалась, ибо в ней были заинтересованы обе стороны). Внезапным ударом половцы были разбиты, захвачена добыча, военные машины, освобождены пленники, захвачен и сам «бесоурменин», стрелявший «живым огнем». Кончак с основными силами успел скрыться, и высланный в погоню отряд берендеев во главе с Кунтувдеем нигде не мог их обнаружить.²⁰ Столь широко задуманное предприятие Кончака окончилось неудачно, и в следующий 1185 г. Игорь Святославич Новгород-Северский сам предпринимает поход в степи на половцев, поход, описанный в широко известном ценнейшем древнерусском литературном памятнике, «Слове о полку Игореве», и в летописи. Мы не будем останавливаться подробно ни на описании самого похода, хорошо известного, ни на всей огромной литературе вопроса о составе, характере и происхождении «Слова о полку Игореве», ибо все это может служить темой особой монографии.

Свой поход Игорь начинает, не поставив в известность отца, киевского князя Святослава Всеволодовича. Поход Игоря — поход «за землю русскую». Таким он представлен и в летописи, и в «Слове о полку Игореве», но это не поход «всей русской земли», а предприятие группы сравнительно слабых князей, и этот отрицательный момент отражен в «Слове о полку Игореве», где порицается излишняя самостоятельность Игоря, действовавшего на свой страх и риск и рассчитывавшего только на свои силы.

На объединение половецких племен Кончаком русские князья не ответили столь же мощным объединением южнорусских княжеств, и несмотря на то, что идея похода Игоря, в основе которой лежала борьба за «землю русскую» против половцев, одобряется и летописью и «Словом», — проведение ее в жизнь было далеко от идеалов древнерусских летописцев и «боянов», проповедывавших объединенный поход всех князей на половцев. Между тем только силами объединенных русских дружин можно было нанести последний сокрушающий удар кочевникам и положить предел непрерывному опустошению пристепной окраины. Поэтому «Слово о полку Игореве» неодобрительно относится к локальности затеваемого Игорем похода.

Все же Игорь действовал не один. К Игорю, князю новгород-северскому, присоединяются Владимир Игоревич, его сын, князь путивльский, Святослав Ольгович, его племянник, князь рыльский; Ярослав Всеволодович, его дядя, князь черниговский, посылает ему отряд черниговских коуев под начальством Ольстина Олексича.²¹

Всеволод, князь курский и трубчевский, со своими «кметами», курскими воинами, закаленными в боях со степняками, вышел ему навстречу из Курска. Игорь прошел Донец и у Оскола поджидал Всеволода. Оттуда двинулись вглубь степей. На р. Сююрлие был дан бой, в котором половцы были разбиты. Утомленное войско отдыхало, хотя Игорь, боясь скопления половцев, советовал вернуться обратно. Святослав и Всеволод не послушались. Пользуясь беспечностью князей, половцы окружили русских, как и предполагал Игорь, и начался знаменитый бой на р. Каяле. Особенно энергично сопротивлялись куряне и сам их князь яр-тур-Всеволод.

Всеволод, по «Слову о полку Игореве», дает следующую характеристику своим курянам:

«А мои ти куряне сведоми къмети: под трубами повита, под шеломы възлелеяны, конецъ копия въскормлены, пути им ведоми, яругы им знаемы, луци у них напряжени, тули отворены, сабли изъострены, сами скачють, яки серые вълци в поле, ищучи себе чти, а князю славы».²²

Сам он описан в «Слове о полку Игореве». храбрым опытным воином:

«Яр-туре-Всеволоде! Стоиши на борони, прыщещи на вой стрелами, гремлеши о шеломы мечи харалужными. Камо тур поскочяше, своим златым шеломом посвечивая, тамо лежат поганые головы половецкыа. Поскепаны саблями калеными шеломы оварьские от тебе, яр-туре-Всеволоде».²³

Несмотря на храбрость русских дружинников, обстоятельства складывались не в их пользу. Русские бились «в поле незнаеме, среди земли половецкыи», а половцы прекрасно знали степь и сумели оттеснить русских от воды, которой те не видели три дня. Кроме того, половцы объединились. Они шли «от Дона и от моря и от всех стран». Шли отряды Кончака, Гза, Чильбука, Романа Гзича, Елдечюка, Копти, двигались половецкие колена Токсобичей, Етебичей, Терьтробичей, Вобурчевичей, Улашевичей, и небольшой сравнительно отряд русских, утомленных предшествовавшей битвой, несмотря на отчаянное сопротивление, был разбит. На третий день боя первыми дрогнули и побежали черниговские коуи. Попытка поскакавшего им в догонку Игоря остановить бегущих ни к чему не привела, и на обратном пути князь был захвачен в плен. Затем попали в плен Всеволод, Владимир и Святослав, которых поделили между собой половецкие ханы.

«Слово о полку Игореве» отмечает результат похода. Когда весть о Каяле дошла до земли русской: «А въстала бо, братие, Киев тугою, а Чернигов напастьми, тоска разлияся по русской земли; печаль жирна утече среди земля Рускыи». Причину поражения «Слово» видит в «крамолах» княжеских, в усобицах, в отсутствии единства действия. «Слово» призывает князей к единению, к прекращению усобиц, зовет объединиться для борьбы с «погаными», разоряющими русские земли и берущими дань «по беле от двора», князей: Всеволода Суздальского, который может веслами Волгу и шлемами Дон вычерпать, Рюрика и Давида Ростиславичей, могучего Ярослава Осмомысла Галицкого, который «подпер горы Угорские своими железными пълки, заступив королеви путь, затворив Дунаю ворота, меча бремены чрез облаки, суды ряда до Дуная. Грозы твои по земли текут, отворяши Киеву врата, стреляеши с отня злата стола Салтани за землями», Романа и Мстислава. «Слово о полку Игореве» вспоминает об объединенном походе князей под руководством Святослава Всеволодовича Киевского, отмечает его успех и говорит о заслуженной Святославом после похода в степи, когда был взят Кобяк, славе, которую «пели» ему «немци и венедици, ту греци и морава», и о том, как эту славу погрузил на дно Каялы Игорь, — фигурально указывая, что Игорь пересел с «седла злата» в «седло кощеево», т. е. стал неудачником, подневольным пленником «поганого» хана. Разгром Игоря вызвал «скорбь и тугу люту» по всей Северской земле. Русь, «потеряв князей» и дружину, ожидала налета половцев. Население скрывалось, бросая насиженные места, в страхе и волнении металось из города в город.

Узнав о поражении на Каяле, Святослав Всеволодович и Ярослав Всеволодович Черниговский деятельно готовятся к отпору, ожидая ответного похода половцев. Ярослав готовился к обороне Чернигова, а Святослав, как киевский князь, естественно, вынужден был обратиться к помощи соседних князей. Это диктовалось интересами обороны всей «Русской земли», да и к тому же Киев был менее защищен естественными препятствиями, чем Чернигов. Олег и Владимир Святославичи направились к пограничью Северской земли, а Давид Ростиславич Смоленский своими дружинами прикрыл торговые пути, заняв Треполье и Канев. Приготовления князей были не напрасны. Половцы двинулись на Русь. Ханы действовали недружно. Кончак советовал идти на Киев и отомстить за поражения половцев, а Гза стоял за то, чтобы разгромить безоружное Посемье. Половцы разделились. Кончак подошел к Переяславлю, где Владимир Глебович Святослав, Рюрик и другие князья нанесли сокрушительный удар его ордам и вынудили их отступить. На обратном пути, во время отступления, половцы осадили Римов. Жители города энергично сопротивлялись, но вскоре рухнули две башни, и Римов был взят и разрушен. Оставшиеся в живых горожане были уведены в плен. Гза в это время осадил Путивль, сжег острог, но дальнейшая осада города оказалась безуспешной и была снята. Зато остальное Посемье было выжжено и опустошено половцами, и большая часть населения уведена в плен.²⁴

Таковы были результаты неудачного похода Игоря в степи. Все тяготы войны легли прежде всего на плечи смердов и горожан. Земля Северская была опустошена, обезлюдела, села и города выжжены. Но прежде чем подойти к итогам похода Игоря Святославича, следует остановиться на некоторых отдельных эпизодах, описываемых в «Слове о полку Игореве».

В «Слове» обращают на себя внимание два момента: песнь готских дев у берега моря, радующихся разгрому Игоря, и указание на то, что северские князья этим походом стремились снова овладеть Доном и «поискать», а следовательно и найти, т. е. захватить, «град Тмутаракань». В свое время мы уже останавливались на древнейших речных и сухопутных торговых путях, путях социально-культурных и политических влияний, которые связывали Северскую землю с Доном, Кавказом, Азовским морем и Крымом. В этом отношении особую роль играла Тмутаракань, издавна тяготевшая к среднему Приднепровью — к Киеву и Чернигову. Географическая близость к Северской земле и удобные речные пути сообщения наряду с древними сухопутными дорогами предопределили тяготение Тмутаракани к Северской земле и едва ли не большее обратное тяготение. Для чернигово-северских городов Тмутаракань была тем торговым центром, где северские купцы встречались с византийскими, крымскими, кавказскими и среднеазиатскими торговцами. Древние социально-культурные связи с богатым городом Северного Кавказа усиливали тяготение северской княжеско-боярской и купеческой верхушки к этому утраченному ею со времен Олега Святославича краю. В летописи последний раз Тмутаракань упоминается под 1094 годом, когда Олег Святославич в сопровождении половцев покидает ее и идет к Днепру отвоевывать свою «отчину». Затем Тмутаракань упоминается в «Слове о полку Игореве», и далее русские источники о ней молчат; в «Слове» она выступает как далекий, манящий, привлекающий к себе своим богатством, навеки утраченный для северских князей, город. Понятно стремление Ольговичей вернуть себе Тмутаракань. Темна и загадочна ее история. Тем не менее, если молчат древнерусские письменные источники, то судьбы Тмутаракани раскрывают перед нами иноземные свидетельства и археологический материал. Когда Олег Святославич покидает Тмутаракань, она действительно оказывается потерянной для русских княжеств Приднепровья, но на этом не кончается политическая история Тмутаракани именно как русского княжества. Русский этнический элемент еще долгое время сохраняется на Кавказе, хотя, несомненно, все более и более ассимилируется с населением северокавказского этнического района, растворяется в местном тюрко-яфетическо-иранском, более мощном, этническом элементе и теряет свое русское, славянское этно-культурное начало вплоть до полного его исчезновения. Сохраняется также и княжеско-дружинная русская верхушка со своим политическим образованием.²⁵

Эдризи (1153 г.) упоминает о поселении «Russia» в 20 милях к западу от Матархи-Тмутаракани и о «устье русской реки», находящемся между Судаком и Матархой. По мнению Ю.А. Кулаковского, «русская река» Эдризи не что иное, как Дон, а «Russia» — Керчь. На это же еще в свое время указывал Брун, тогда как Васильевский искал «Russia» в устье Дона, отождествляя ее с «Русским перевозом», упоминаемым де Рубруком. По мнению А.И. Соболевского, «Russia» — город где-то у впадения в море Кубани; «Russia» Эдризи соответствут «Ρώσσια» договора византийского императора Мануила с генуэзцами 1169 г., по которому Византия разрешает генуэзским купцам торговать повсеместно за исключением «Матархи» или «Матрахи» и «Ρώσσια».²⁶

В это время Тмутаракань-Матраха и «Ρώσσια», очевидно, находятся в известной зависимости от Византии, но формы ее установить трудно, тем более, что запрещение генуэзцам торговать в упомянутых городах можно рассматривать как стремление Византии оградить себя от купцов-конкурентов. В виде компенсации за открытие византийских портов Причерноморья генуэзские купцы должны были отказаться от торговли с городами, не принадлежащими Византии. Вопрос, следовательно, остается открытым, Эдризи упоминает о князьях «Russia» и Тмутаракани, сильных и воинственных, опасных для соседей. Князей этих считали и русскими и абхазами. По-видимому, были и те и другие, и Эдризи даже упоминает о постоянной вражде «Russia» и Тмутаракани. Позднейшее свидетельство подтверждает наличие на территории Тмутараканского, некогда единого, княжества ряда мелких политических образований русских, абхазских и черкесских князей, которые, естественно, могли воевать между собой. Дробление Тмутаракани на княжества, по-видимому, было не чем иным, как заменой примитивного государственного объединения при русских князьях конца X—XI вв. строем феодальной раздробленности, когда возникали крохотные «полугосударства», а кое-где, несомненно, и просто реставрировались старые родовые и племенные территории, механически объединявшиеся русскими князьями до Олега Святославича включительно. Когда связи с Приднепровской Русью прекратились, наспех сколоченное феодальное полугосударственное образование рассыпалось, и на его месте возникла плеяда русских, абхазских и черкесских «княжеств» самого различного характера, начиная от княжений родоплеменных князьков и кончая образованиями феодального типа, продолжавшими тот исторический процесс, который начался со времен Святослава и Мстислава.

К Кавказу по-прежнему тяготеют русские князья, но теперь это тяготение сказывается главным образом в заключении брачных союзов. В 1153 г. Изяслав Мстиславич женится на дочери «обезского» (абхазского) «царя»; Юрий Андреевич, сын Боголюбского, женат на грузинской царице Тамаре; Всеволод Суздальский и Мстислав Изяславич Черниговский женаты на двух сестрах — «ясынях» — осетинках; Ярополк Владимирович взял в жены «ясского князя дщерь».²⁷

Не прекращаются «торговые связи». Ибн-Аль-Асир указывает, что торговые караваны из Руси направляются в Крым, а оттуда в Синоп, к туркам, и торговые операции не прекращаются в течение всего XII и половины XIII в. вплоть до появления татаро-монголов. Торговые караваны русских купцов попадали, очевидно, и в Тмутаракань. Позже, после битвы на р. Калке, «многие из знатнейших купцов и богачей русских, унося с собой то, что у них было ценного, двинулись в путь, чтобы на нескольких кораблях переправиться через море в страны мусульманские».²⁸ Беглецы эти были, несомненно, русские богачи и купцы из Крыма и Северного Кавказа, т. е. из Тмутаракани. Действительно, кого могли встревожить татары, действовавшие у Калки? Какие русские купцы и богачи (Ибн-Аль-Асир говорит, кстати сказать, не только о купцах, временно проживающих на юге, но и о местных русских богачах) были обеспокоены разбойничаньем татар в приазовских степях? Конечно, не приднепровские, а русские из Приазовья и Причерноморья, т. е. Тмутаракани. Свидетельство Хакани указывает на участие русского флота в войнах за Каспийское побережье в 1175 г., когда русские совершили поход на судах и дошли по р. Куре до Лемберана и острова Руинас у Сари.²⁹ Указание Хакани свидетельствует о наличии русских дружин где-то у Каспия; по-видимому, ими были русские из Тмутаракани, проникавшие в Каспий через Дон и Волгу.³⁰ Ибн-Аль-Асир указывает также, что в 1223 г. владетель Тебриза, города в Азербайджане, посылает русских купцов и пленных хорезмийцев с подарками к татарам.³¹ Русские купцы проникали и далее вглубь Средней Азии, в столицу Хорезма Орну (Ургенч), где их встретил в 1246 г. вместе с аланами и хазарами Иоанн де-Плано Карпини.³² Транзитным пунктом торговых караванов, шедших из Средней Азии в Булгары и Русь, был город Саксин.³³ Вильгельм де Рубрук (1253 г.) указывает на подобную же роль Судака, куда привозили русские купцы меха.³⁴ По свидетельству Ибн-Абу-Аз-Захыра, подтверждаемому указаниями Эль-Муфадцаля и Эль-Омари, в Судаке живут половцы, аланы и русские;³⁵ ими же заселен Солхат (Старый Крым). Все эти источники относятся ко времени посольства Бейобарса к хану Берке, а именно к 1263 г. Тот же Вильгельм де Рубрук упоминает о «Русском селе» на Дону и «Русском перевозе» где-то на Волге у «Нового села»; о русских, исповедывавших христианство по греческому обряду, которых он встретил у берегов Азовского моря; о каких-то русских, венграх и аланах, разбойничавших в степях.³⁶ В данном случае мы, очевидно, сталкиваемся и с позднейшими поселениями русских, которых татары переводили в степи, заставляя их, уже в качестве поселенных пленников, выполнять те или иные повинности³⁷ (как, например, перевозчики у Волги из «Нового села», куда татары согнали русских и «сарацин»), и с остатками древнейшей русской колонизации на нижнем Дону, в черноморских степях у Азовского побережья и на Северном Кавказе. Все приведенные свидетельства указывают на присутствие русского этнического элемента в Приазовье, кое-где, очевидно, сохранившего и некоторую государственность. Чрезвычайно интересное свидетельство Ибн-Аль-Биби о походе турок на Судак, половцев и русских, датируемом 1221—1222 гг., приводит А.Ю. Якубовский. Турецкие купцы, прослышав о выгоде торговли с половцами и русскими у Хазарской переправы (т. е. Керченского пролива), завязывают сношения с ними. Несколько турецких купцов было ограблено. Султан Ала-ад-дин-Кей-Кобад высылает войско, чтобы покарать виновных и, по-видимому, в случае удачи, обосноваться в Крыму. Во главе войска был поставлен Хусам-ад-дин-Чупан. Жители Судака высылают посла, который запросил Хусам-ад-дин-Чупана о причинах похода, предлагая деньги, а в случае, если поход предпринят против русских, то и помощь. В то же время из Судака скачет гонец в степи, к половецкому хану, с просьбой о помощи. Хан ставит в известность о приближении турок русского князя. Формируется русско-половецкое десятитысячное войско, которое ждет, какой ответ принесет посол Судака от Хусам-ад-дин-Чупана. Посол вернулся ни с чем, так как последний отказался от денег. Турки высадились и готовили удар, не ожидая того момента, когда к Судаку подойдут подкрепления из Саксина и от русского князя. На утро был дан бой. Половцев поддерживали русские, причем, по-видимому, основная масса русских дружинников заняла выжидательную позицию и выслала лишь отдельные отряды. Половцы на следующий день были разгромлены. Русский князь, сознавая свою слабость, шлет посла к Хусам-ад-дин-Чупану с просьбой принять подарки — лошадей, русский лен и 20 000 динаров — и считать его отныне верным подданным султана. Условия и подарки русского князя были приняты, посол торжественно встречен и одарен, а князю отправлена дружественная грамота. Благодаря заключению мира с русским князем туркам удалось сосредоточить все силы на осаде Судака. Город был взят, христианский храм уничтожен и выстроена мечеть. Утвердилась турецкая администрация.³⁸

А.И. Полканов, подвергнув подробному рассмотрению рассказ Ибн-Аль-Биби, делает правильный вывод о наличии русского княжества где-то у Керченского пролива, «Хазарской переправы», с ее восточной, кавказской стороны.³⁹ За это говорят следующие обстоятельства. Во-первых, жители Судака предполагают вначале, что поход предпринят против русских, и имеют на это некоторое основание, так как грабили турецких купцов, очевидно, не согдиане — жители Судака, которые были заинтересованы в установлении торговых связей с турками, а прибрежные жители Кавказа, т. е. русские. И недаром в переговорах с Хусам-ад-дин-Чупаном посол русского князя прежде всего «счел обязательным выплату баджа и хораджа», т. е. пошлин. Такая денежная компенсация за ограбление купцов в какой-то мере удовлетворяла турок. По-видимому, русские впервые стали платить султану, тогда как Судак платил пошлины и ранее. За это говорит то, что посол из Судака, явившийся к Хусам-ад-дин-Чупану, прежде всего указал на верность, хранимую его городом султану, и справился, не вызван ли поход каким-либо недосмотром в области уплаты пошлин. Странным кажется только показание одного из купцов, жаловавшегося султану на то, что его ограбили франки. Если верить его словам, то остается предположить, что в среде этих русских были либо остатки варягов — норманнов, либо готы-тетракситы, которых, естественно, мог смешать с западноевропейскими их сородичами турецкий купец. Во-вторых, русские находятся где-то невдалеке от Судака и «Хазарской переправы». В первую же ночь после высадки десанта турок русские подходят вместе с половцами и вступают в бой с турками. Остальная масса русских ждет исхода переговоров. После боя, через два дня, русский посол с подарками находился уже у Хусам-ад-дин-Чупана; следовательно, весть о разгроме сельджуками половцев и русских дошла в один день, и через день уже княжеский посол был у турецкого военачальника. Такая быстрота может быть объяснена только в том случае, если мы приурочим русское княжество к берегам Азовского моря, к «Хазарской переправе», и, таким образом, предположение А.И. Якубовского, считающего, что речь идет о рязанском князе, как правильно отметил А.И. Полканов, отпадает: самому южному, переяславльскому князю пришлось бы потратить на все эти передвижения 20—22 дня, а то и больше, а рязанскому на подобный поход понадобилось бы по крайней мере 25 дней, так как, конечно, никаких «конных станций» на всем громадном протяжении от рязанской окраины и до Крыма не было. А.И. Полканов считает местом высадки турецкого десанта Феодосию, а ставкой половецкого хана Старый Крым. Вычисляя расстояние между последним и Тмутараканью и скорость передвижения гонцов и дружины, тот же автор приходит к выводу, что резиденцией русского князя была именно Тмутаракань. Им же выдвигается ряд серьезных возражений против мнения А.Ю. Якубовского, усматривающего в рассказе Ибн-Аль-Биби указание на борьбу рязанского князя с турками.⁴⁰ Наличие в числе подарков русского посла льна — не доказательство северного происхождения русского князя,⁴¹ так как этот лен мог быть, во-первых, куплен у русских купцов, приезжающих в Тмутаракань, а потребность тмутараканских русских во льне диктовалась старыми привычками, а во-вторых, он мог быть и местным продуктом (Паллас и в XVIII в. встречал в Крыму посевы льна, очень тонкого и ценного).⁴²

С Тмутараканью, как мы увидим далее, связаны и бродники — степное, свободное подонское и прикавказское население, несомненно русское и христианское. Таким образом, еще в начале XII в. на Тамани оставалось Тмутараканское княжество. Порвавши связь с приднепровскими областями, его русское население растворялось в местном пестром этносе. В 1237 г. венгерский миссионер Юлиан посетил Матраху-Матарху-Тмутаракань и оставил нам ее описание. Князь и народ, по его свидетельству, христиане, имеют книги и греческих священников, но у князя, «говорят» (сам Юлиан, очевидно, этот факт не мог проверить), сто жен. Внешность населения Матархи также отличается от русского типа того времени. «Все мужчины бреют головы, а бороды ростят умеренно, за исключением благородных, которые в знак своего благородства над левым ухом оставляют немного волос, причем вся остальная голова обрита». Указанные особенности населения Матрахи еще отнюдь не означают, как думает М.С. Грушевский, что Юлиан встретил в Матархе нерусское население. Чуб, коса, бритые головы — все это заимствовано у кочевников со времен авар, хазар и позднее (брили голову, оставляя клок волос, и половцы), а, может быть, и ранее было так же присуще русским и, в частности, феодальной верхушке, князю, начиная со времен Святослава и кончая казачьим чубом. Давние связи с тюркской степью наложили отпечаток на русское население и в этом отношении. Сто жен князя («dux») Матрахи может быть указанием не на гарем, а на своего рода «склад живого товара», рабынь. Аналогичные примеры мы знаем и из истории Киевской Руси. Как это мы увидим далее, русское население Матархи XIII—XIV вв. торговало рабами, а будучи доведенным до нищеты, продавало в рабство даже своих детей. В качестве работорговца мог, прежде всего, выступать сам князь, сосредоточивающий в своих руках большие партии наиболее ходкого на Востоке живого товара — женщин.⁴³

Эдризи описывает Матарху-Тмутаракань: «Место это очень старое, имя его основателя неведомо, его окружают нивы и виноградники. Место это густо заселено и богато. В нем имеются базары и торги со всеми соседними, а также с отдаленными краями».⁴⁴

Тмутаракань еще раз предстает пред нами в свидетельстве Эль-Омари: «...у султана (Узбека) этого государства рати черкесов, русских, ясов. Это жители городов благоустроенных, людных, да гор лесистых, плодовитых. У них произрастает посеянный хлеб, струится вымя, текут реки и добываются плоды. Они (черкесы, русские, ясы) не в силах сопротивляться султану этих мест и потому обходятся с ними, как подданными, хотя у них и есть свои цари... До покорения этой страны татарами она была повсюду возделана, теперь же в ней только остатки этой возделанности. В ней разные деревья, разные плоды, как-то: виноград, гранаты, сливы, яблоки, груши, абрикосы, персики, орехи... Плоды, существующие у них в настоящее время, суть остатки того, что погибло из насажденного теми, что были до них. Впрочем, еще многое налицо в горах их и в имеющихся городах, несмотря на множество того, что погибло... Что касается городов черкесских, русских и ясских, то у них всего этого (брюквы, репы, капусты) много. Там много меду белого цвета... В настоящее время между ними уже распространен ислам... Хотя кипчаки одержали победу над ратями черкесов, русских, маджаров и ясов, но эти народы похищают детей их (кипчаков) и продают купцам».⁴⁵ Татаро-монгольское завоевание нанесло окончательный удар Тмутаракани. Последняя была разорена и прекратила самостоятельное существование, войдя в состав Золотой Орды. Население было разорено. Тот же Эль-Омари сообщает, что «русские, черкесы и ясы испытывали такую нужду, что продавали своих детей в рабство». Известный исследователь левантской торговли Гейд сообщает, что в эту пору генуэзцы и венецианцы ежегодно через Далшетту и Александрию доставляли в Египет до 2000 рабов (черкес-раб ценился в 110—120 дукатов, славянин 70—80). Половцы, русские и черкесы до такой степени заполнили ряды войск в Египте, что в средине XIII в. они под именем мамелюков (рабы) овладели властью в Каире. С 1382 по 1517 г. на египетском престоле сидела черкесская династия.⁴⁶ В конце XIII в., по сообщению Георгия Пахимера, аланы, готы и русские в Тмутаракани-Матархе, покоренные татарами, усваивают их нравы, обычаи, одежду и язык, и с XIV в. падает христианство.⁴⁷ Процесс ассимиляции русского населения ускоряется. Исчезает христианство, кое-где сохраняясь в пережиточной форме, внедряется ислам. Исчезают какие бы то ни было следы русской культуры. Начиная с XIII в., со времен Юлиана, на Кавказе, в половецких степях, на севере доходя до Волги, до земель мордвы и Башкирии, начинают появляться венгерские католические миссионеры, главным образом из числа миноритов. Знавшие половецкий язык венгерские миссионеры были, наиболее удобными проповедниками католицизма. Знание венгерского и половецкого языков открывало им доступ не только в половецкие степи, но и в землю мордвы и в Башкирию, Великую Венгрию, выходцами откуда не без основания считали себя как сами венгры, так и такие историки и географы того времени, как Ибн-Хаукаль, Абульфеда, Аль-Бекри. Якут, Алла-Эд-Дин, Рашид-Эд-Дин, де Рубрук и Казвини, сближавшие венгров с башкирами и выводившие венгров из Великой Венгрии или Башкирии.⁴⁸ Их деятельностью только и можно объяснить замечание де Рубрука, что почва для католичества на Кавказе вполне подготовлена. И уже в начале XIV в. папа Климент V назначает в Матарху архиепископом францисканского монаха Иоанна, туземца, родом, по-видимому, зихийца. Зихийский князь Верзахт, княживший в «Матриге» — Тмутаракани, получил от папы Иоанна XXII в 1333 г. благодарственное письмо за его деятельность в пользу католицизма. Существовавшей в Зихии и Матархе митрополии, учрежденной константинопольским патриархом во вторсй половине XIII в., пришлось выдерживать борьбу с католичеством. Несмотря на поддержку папы, все же, по-видимому, католичество было непрочно. Сохранилась греческая церковь и религия, усиливалось мусульманство, существовало и язычество, насквозь пропитавшее собой ислам, впоследствии ставший господствующей религией. В XV в. в Матархе правила огрузинившаяся генуэзская фамилия Гвизольфо, подчиненная и генуэзской республике и местным татарским ханам, а в 1475 г. Тмутаракань захватывают турки.⁴⁹

Некоторое время еще остаются какие-то следы русского населения и русской культуры. Герберштейн указывает, что в первой половине XVI в. на Кубани жили афгазы и черкесы, или зихийцы. По свидетельству русских, они, замечает Герберштейн, христиане, исповедуют греческую веру, исправляют богослужение по славянским книгам, на славянском языке и на нем же говорят. При этом Герберштейн имеет в виду только пятигорских черкесов. Подтверждение вышеизложенного мы встречаем у Петра де ла Валлие, упоминающего о черкесах, исправляющих богослужение по греческому обряду.⁵⁰ К этим сообщениям надо относиться очень осторожно, так как современники могли спутать черкесов-христиан, православных, с русскими-православными. Принадлежность к одной церкви еще не означала этнического тождества, тем более что отдельные упоминания о русском происхождении некоторых черкесских и кабардинских племен XVI—XVIII вв. обусловлены были политическими стремлениями. Так, например, в 1554 г. Грозный объясняет польскому королю, что «черкесы — государей наших старинные холопы и бежали с Рязани», а в 1594 г. думный дьяк Исленьев заявляет, что некогда кабардинские и горские черкесские князья и Шевкальские были «холопами Рязанских пределов, но сбежали...». В 1732 г. Магомет-бек-Атажуков заявил петербургскому двору, что его предки родились в Малой России, перешли на Терек и назвались черкесами.⁵¹ Все эти показания явно тенденциозны, но тем не менее зерно истины можно обнаружить даже в подобных свидетельствах. Так, например, Н.Я. Марр приводит свидетельство А.И. Стоянова о сходстве типов населения, одежды, прически и т. д. населения местечек Мулах и Мужаль в Сванетии с украинцами, настолько разительном, что составитель старинной карты Кавказа над этой местностью вывел надпись «запорожцы». В легендах, некогда распространенных на Кавказе, говорится о русских поселенцах, попавших на Кавказ в отдаленные времена, утративших свой язык и даже воспоминание о своем происхождении, но сохранивших следы этого происхождения в именах и прозвищах.⁵² Так, например, существуют очеркесившиеся племена, которые не считают себя черкесами. В черкесской общине Чаберлой сохранилось предание, что они по происхождению русские.⁵³ Древние связи русских с Северным Кавказом были причиной появления подобного рода легенд, причем сами эти связи были обусловлены не только общим историческим процессом, но и подлинным длительным соседством русских с хазаро-ясско-касого-обезским миром, в котором русские, славяне, сами были одним из его составных элементов, с течением времени полностью слившимся со всеми остальными этно-культурными его элементами. И когда в 1656 г. донские казаки, налетом, на короткий срок захватывают Тамань, местное население оказалось иноязычным и иноплеменным, хотя в его формировании приняли известное участие и древние тмутараканские русы, сами впитавшие в себя наследие еще более древнего ирано-тюрко-яфетического мира Северного Кавказа.

Вернемся к попытке Игоря Святославича захватить в те времена еще заманчивую и богатую Тмутаракань.

Вернуть Тмутаракань — одна из основных причин, побудивших Игоря предпринять свой поход. В «Слове о полку Игореве» Тмутаракань упоминается четыре раза: два раза в связи с упоминанием князей тмутараканских: Олега Святославича и Всеслава, один раз говорится о тмутараканском болване и один раз указывается на причину похода Игоря — «поискать града Тмутараканя». Эти же причины мы найдем и в тексте Лаврентьевской летописи — князья идут захватить «Лукоморье», т. е. ту же Тмутаракань. Но как относилась к этой затее северских князей сама Тмутаракань?

В «Слове о полку Игореве» имеется одно место, обратившее на себя внимание Маркса: «Се бо готские красные девы въспеша на брезе синему морю, звоня русским златом; поют время Бусово, лелеют месть Шароканю».⁵⁴ Маркс указывает: «Замечательно одно место в стихотворении: Voila les jolies filles des Gots entonnent leurs chants au bord de la Mer Noire». Выходит, что Геты, или Готы, праздновали победу тюркских половцев над русским.⁵⁵

Очевидно, что золотые вещи и украшения, награбленные у разбитых русских дружинников, могли попасть к готским девам только в том случае, если бы их им продали половцы, а следовательно речь идет, несомненно, о тех готах, которые жили где-то рядом с половцами или даже под их властью. Такими могли быть только крымские готы, или готы-тетракситы, жившие в то время на Тамани и южнее ее по берегу Черного моря. Следовательно, готы-тетракситы жили и в Тмутаракани. По свидетельству Прокопия, в VI в. рядом с ними жили авасги (абхазы, обезы), зикхи и сагины, а «к северу живут бесчисленные народы антов». Здесь готы-тетракситы, или геты, вошли позже в состав Хазарского каганата, а после его разгрома Святославом оказались подданными тмутараканского князя. Кое-какие неясные сведения о них в IX—X вв. до нас дошли, но решительных выводов из них сделать невозможно. Георгий Пахимер упоминает об аланах, русских и готах, покоренных татарами и живущих в Тмутаракани-Матархе, усваивающих их обычаи, нравы, одежду и язык.⁵⁶ В составе варварских князей Матархи XII—XIV вв., воевавших между собой, по-видимому, были и остатки готов. Почему готы праздновали победу половцев над русскими, а это является основной мыслью приведенного отрывка из «Слова о полку Игореве»? Только потому, что к ним попали награбленные половцами русские драгоценности, которые им, конечно, достались не бесплатно, так как половцы ничем им не были обязаны и со своими вассалами, если речь идет о крымских готах, отнюдь не должны были делиться частью добычи? Нет, очевидно, поход Игоря Святославича угрожал не только половцам, но и готам. Поход был предпринят не в Крым, а на Дон, Лукоморье, на Тмутаракань. Поэтому напрашивается вывод о готах-тетракситах, столь радостно встретивших весть о Каяле. Готские девы поют «время Бусово». В трактовке этого места нет единого мнения. В истории гото-славянских отношений был один исторический факт, связанный с именем Бос, Бус или Бооз. В 375 г. готский король Винитар разгромил антов и убил антского князя Бооза (Боса, Боуса, Буса) с сыновьями и еще 70 антских племенных князьков. Готам, в свою очередь, в скором времени был нанесен решительный удар гуннами и их союзниками — антами. Естественно, что граничившие с антами готы-тетракситы скорее всего могли сохранить воспоминание о временах столкновения с антами, об антах-врагах, о Бусе. Готы-тетракситы, неплохо знавшие и отдаленных предков русских — антов и, собственно, уже русских, в последних видели прямых потомков первых. Они сравнивают победу половцев над русскими князьями, когда все они были взяты в плен половцами, с разгромом Винитаром антов, когда большинство антских князей, едва ли не все, было им схвачено и перебито, — устанавливая этим связь между двумя историческими моментами и двумя народами. Аналогия крайне характерная. Нам могут возразить, откуда все это было известно составителю «Слова о полку Игореве», который вряд ли был знаком с тем, что пели готские девы и что думали готы о походе Игоря Святославича? Но откуда же он почерпнул сведения о плаче готских дев у берега «синего моря», которое могло быть только Черным морем? Следовательно, составитель «Слова» знал о готах на берегах Черного моря, и есть некоторые основания предполагать, что ему была знакома Тмутаракань. Возможно даже он там бывал, за что говорит четырехкратное упоминание Тмутаракани в «Слове», хотя Тмутаракань осталась «землей незнаемой»; но последнее надо понимать не буквально, как «землей неизвестной», а в смысле ее отдаленности. «Земля незнаема» — «земля далекая», «земля утраченная», ибо, в самом деле, не могли же русские не знать Корсуня, Сурожа и, тем более, Посулья; Поморья и Волги, которые в «Слове» также фигурируют, как «земли незнаемые». Автор «Слова» располагал сведениями и о тмутараканском «болване». Термин «болван» Иловайский переводил словом «пролив», заимствуя это слово из польского языка и указывая на сходные слова «забалтывать», «болтать», «взбаламутить» и т. п.,⁵⁷ а Н.Я. Марр, критикуя сторонников турецко-персидского происхождения этого слова, В.В. Радлова, В.Д. Смирнова, Ф.Е. Корша и Б.М. Мелиоранского, связал этот термин с термином «бол», в смысле «бог» — «идол» болгарского племени или, равным образом, «там»"ов, племени, входившего в состав Таматархи, считая это выражение в «Слове о полку Игореве» совершенно естественным.⁵⁸ Еще в XVIII в. на Тамани были следы каких-то статуй — идолов, а следовательно, есть все основания предполагать, что на Тамани в те времена были статуи, думаем, именно, что не одна, и не даром черкесы переводят «там-торк», как «становище бога». Если же мы примем за возможное предположение о знакомстве автора «Слова» с Тмутараканью, то есть основание считать, что ему был известен готский эпос и он мог себе представить, как реагируют на весть о поражении русских готы. Возможно, что ему это стало известно и из уст купцов, прибывших с «Лукоморья». Во всяком случае нет оснований предполагать, что песнь готских дев есть измышление автора «Слова», литературно-художественный прием. Маркс, очень интересовавшийся «Словом о полку Игореве», что явствует из его переписки с Энгельсом, придает исключительное значение именно данному моменту. Поход князя Игоря вызвал среди готов опасения о возвращении времен владычества приднепровских русских князей, а готы, очевидно, не имели особых трений со своими соседями: абхазами, кабардинцами, черкесами, остатками черных болгар — балкарцами и тмутараканскими «русами».

Борьба отдельных княжеств друг с другом была борьбой отдельных полуварварских-полуфеодальных образований. В процессе борьбы складывались и рассыпались этно-политические группировки, и с тмутараканскими «русами» — русскими готы, издавна соседившие и, наверное, ассимилирующиеся, с ними, равно как и с прочими яфетическими и тюркскими племенами Северного Кавказа, имели не больше столкновений, нежели с другими народами. Готы были недовольны походом именно приднепровских русских. Готы, по-видимому, как этническая группа, доживали свои последние дни и скоро совершенно растворились в местном этносе. Русь, как мы видели, совершила тот же путь, но более медленно, и с ее стороны мы не видим никаких попыток воссоединиться с приднепровскими русскими княжествами.

Вернемся к событиям 1185 г.

В летописи описывается пребывание Игоря в плену у половцев. К Игорю приставлено было двадцать сторожей из числа сыновей половецких ханов и знатных половцев, но одновременно ему была предоставлена относительная свобода. Игорь ездил куда хотел, охотился где угодно, но повсюду его сопровождали именитые сторожа, которые беспрекословно исполняли его требования. Игорь имел и своего попа, которого «привел из Руси к собе». Половец Лавор (Овлур, Лавр), очевидно христианин, предлагает Игорю бежать. Игорь сперва отказался, считая это бесчестным делом, но послушался своих бояр — тысяцкого, конюшего и других — и согласился на предложение Лавора. Его решение было связано с возвращением половцев из-под Переяславля. Разбитые половцы грозили пленным князьям смертью. Игорь посылает ночью Лавора на другую сторону р. Тора, и сам вскоре присоединяется к нему. На конях, а затем, когда кони пали, то и пешком, Игорь с Лавором в одиннадцать дней достигли Донца, откуда уже дошли до Новгород-Северска. «Слово» описывает радость, с которой встретили Игоря северские города. Из Новгород-Северска Игорь отправляется в Чернигов к Ярославу Всеволодовичу и уже из Чернигова в Киев, к Святославу Всеволодовичу, тепло его встретившему. Узнав о бегстве Игоря, в погоню за ним устремился Гза, но не догнал. Разъяренный Гза требовал у Кончака казни сына Игоря, Владимира. Кончак отклонил его требование, советуя лучше привязать его к их вежам, женив на половчанке. Так и произошло. Владимир Игоревич женился на Кончаковне, но в 1187 г. вернулся к отцу вместе с женой-половчанкой и ребенком и был обвенчан.⁵⁹ Возвращение Игоря из плена «Слово» описывает несколько иначе. Игорь из города Донца идет к Киеву, к богородице Пирогощей, а следовательно, на поклон к Святославу. Снова проводится мысль — должен быть единый князь, князь-объединитель, и им может быть только князь киевский, «мати градов русских». «Слово» описывает «радость» «русской земли» по поводу возвращения Игоря. Девицы поют на Дунае, и голоса их через море доносятся до Киева. Готские девы на одном берегу Черного моря радовались поражению Игоря, русские девы на противоположном его конце, у дунайских гирл, радуются возвращению его из половецкого плена.

Перейдем к «Слову о полку Игореве». Как мы уже отметили, в «Слове о полку Игореве» основная мысль — объединить русских князей для борьбы с кочевниками. Маркс по этому поводу замечает: «Смысл поэмы — призыв русских князей к единению как раз перед нашествием монголов».⁶⁰

«Слово» резко осуждает усобицы, ослабляющие русскую землю и разоряющие русский народ, простых пахарей, смердов. Оно порицает Олега Святославича, инициатора первых крупных межкняжеских усобиц. Автор «Слова» призывает князей к объединению в борьбе с половцами, с «погаными», опустошающими русскую землю. «Крамолы» княжеские разоряют население, ослабляют Русь и способствуют успеху «поганых». «Слово» отражает тенденцию осознающих свое единство народных масс отдельных областей и княжеств к объединению Руси.

Трудно определить, был ли автор «Слава» киевлянином или северянином. И те и другие черты налицо в его произведении, но политическая идея его заставляет предположить, скорее, о киевских, нежели о северских его симпатиях. Это или киевлянин по своим политическим симпатиям, хорошо знающий Северскую землю и с ней тесно связанный, пытающийся соединить русские земли под главенством Киева, или северянин, тяготеющий к Киеву и стремившийся реставрировать его политическое прошлое как города, который может постоять за всю «землю русскую», в частности, и за Северскую.⁶¹

«Вся песнь, — как замечает Маркс, — носит христиански-героический характер, хотя языческие элементы выступают еще весьма заметно».⁶²

Автор считает своим предшественником Бояна, «словутного певца» древней Руси, слагавшего песни про русских князей и их дружинников.⁶³ «Слово» — памятник народного творчества, хотя автор его мог быть дружинником. В период создания «Слова», обычно датируемого 1187 годом,⁶⁴ существовала уже устная песенная традиция, зародившаяся еще в языческие и раннехристианские времена, использованная автором. Былинный народный эпос, использованный автором «Слова о полку Игореве»,⁶⁵ наложил свой отпечаток на все произведение, придав ему исключительную силу, реализм и оптимизм. Художественно-историческое значение рассматриваемого нами памятника таково, что ставит его наряду с крупнейшими мировыми литературными памятниками подобного рода.⁶⁶

Еще одно замечание по поводу политической тенденции автора «Слова» и его настроений. Автор «Слова о полку Игореве» — патриот своей страны, своей отчизны. Он поет «старые времена», вспоминает сильных князей, героев древних времен, былые битвы и успехи русских. Он осуждает княжеские «крамолы» и самих князей, говоря, что они прекратили борьбу с «погаными», забросили это великое дело, занялись мелкими спорами и ссорами между собой, перераставшими в усобицы, осуждает их стремление друг у друга отобрать земли («се мое, а то мое же»).

Симпатии автора «Слова о полку Игореве» на стороне «старых князей», последних «каганов» Руси, совершавших славные походы и покорявших соседние племена и земли. Боян не может помириться с усобицами, «нестроением», с разорением русских земель, с тем, что князья своей враждой превратили Русь в объект нападений половцев. В. Ржига отмечает, что автор «Слова» «не может отрешиться от прошлого: он во власти старых отживающих идей о том, что право владения всей русской землей принадлежит единому княжескому роду в целом, возглавляемому старейшим в роде, и о том, что порядок владения отдельными областями определяется очередью старшинства. Он идеализирует давно минувшие времена Владимира Мономаха (противопоставляя ему Олега Святославича, типичного князя времен феодальной раздробленности, начавшего «крамолы» — борьбу за уделы, которого он осуждает. В.М.), когда успешно преодолевали сепаратизм отдельных княжеских выступлений, и горько жалеет, что Мономаха нельзя было «пригвоздить» к горам Киевским. Устами старейшего в роде великого князя Святослава Всеволодовича он пламенно зовет всех современных ему русских князей объединиться для борьбы с общим врагом — половцами, но его горячие призывы не находят отклика, и он с горечью должен признать, что преемники Владимира Мономаха действуют врозь».⁶⁷ То обстоятельство, что автор «Слова» поет «старые времена» и «старых» князей, отнюдь не указывает на консервативность его взглядов. Наоборот, певец «Слова» — искренний поборник великой, сильной, единой Руси, и другим, как истый патриот, он не мог быть. Взоры его обращены в прошлое по вполне понятным обстоятельствам — только в прошлом он видел те времена, когда на Руси была сильная власть «старых» князей, и неразделенная единая Русь успешно отражала врагов и расширяла свои границы. Чувствуя всю опасность кочевой степи, автор «Слова» призывает князей к единению, оперируя известными ему примерами из прошлого и взывая к авторитету «старых» князей. Но автор «Слова» чужд уныния и пессимизма. «Старое» для него хорошо только потому, что в нем он видит героическое прошлое. Он призывает не к смерти, а к жизни, не к пассивности, а к активности, к борьбе. Он верит в силы своего народа, в свою родину.⁶⁸

Межкняжеская позиция Бояна объясняется именно подобными политическими симпатиями «певца старого времени», избравшего ныне темой своей «христианско-героической песни» «новые времена», поход своего современника Игоря Святославича. Если трудно определить, кто автор «Слова»: черниговец, как это думает Барсов,⁶⁹ киевлянин, дружинник Святослава Всеволодовича,⁷⁰ или галичанин,⁷¹ то нельзя не остановиться на интересной мысли В.А. Келтуяла о возможном инициаторе написания «Слова» — Святославе Всеволодовиче. Нам известен один документ, написанный, по-видимому, по его предложению, а именно «Слово о князех». П.В. Голубовский и В.А. Келтуяла считают, что «Слово о князех» было записанной позднее речью, с которой в день празднования памяти Бориса и Глеба, 2 мая 1175 г., выступил в черниговском Спасском соборе епископ или кто-либо другой из черниговского духовенства. Смысл проповеди сводился к требованию подчинения младших князей старшим. В эти годы на черниговский стол претендовал Олег, собираясь занять его в обход имеющего на то большее право по старшинству новгород-северского князя Святослава Всеволодовича. По-видимому, проповедь была произнесена по совету или даже по просьбе Святослава. Она возымела свое действие, настроив паству против Олега, и последний вынужден был отказаться от притязания на черниговский стол, который и занимает по старшинству Святослав Всеволодович. В.А. Келтуяла делает вывод, что Святослав два раза обращается к помощи литературных произведений, ибо оба «Слова» написаны по его инициативе.⁷²

«Лествичное восхождение», характерное для Чернигово-Северской земли, отнюдь не было системой, свойственной только княжеской линии. Этот архаический порядок престолонаследия, выросший на основе княжеско-дружинной, еще полуродовой, организации древних времен, уходящей корнями своими в варварство, столь ярко представленной у кочевых тюркских и монгольских племен,⁷³ коренился в общественной жизни, и боярство, городская знать, «земля», духовенство внимательно следили за сохранением всей системы «лествичного восхождения», вмешиваясь каждый раз, когда налицо имелся факт отступления от него. Поэтому нельзя считать, что «паства», т. е. прежде всего боярская верхушка, была лишь статистами во всей этой межкняжеской розни! «Слово о князех» пало на благодатную почву. Святослав мог быть инициатором проповеди, но политическая мысль, изложенная в ней, разделялась черниговским духовенством и боярством. Нельзя забывать и того, что в случае успеха Олега пострадал бы прежде всего Святослав, с другой же стороны, началась бы усобица, от которой пострадала бы «земля». Отсюда единство действия и политической платформы Святослава и «земской» верхушки. Так как Святослав был деятельным, энергичным князем, возможно согласиться с Келтуялой, что он во всем этом играл главную роль. В «Слове о полку Игореве» проводится та же мысль — подчинение младших князей старшему и единство их действий под гегемонией киевского князя Святослава. Устанавливается, таким образом, некая цепочка, связывающая, с одной стороны, чаяния Святослава, с другой — оба литературно-исторических памятника.

С 1187 г. борьба с половцами разгорается с новой силой. Поход, предпринятый князьями в степи в 1187 г., не удался из-за отказа Ярослава Всеволодовича Черниговского. В 1191 г. князья произвели налет на половцев, а затем последовал большой поход целой коалиции князей во главе с Игорем Святославичем, в которую вошли, кроме него, Всеволод Святославич, Всеволод, Мстислав и Владимир Святославичи, сыновья Святослава Всеволодовича, Ростислав Ярославич, сын Ярослава Всеволодовича, и сын Олега Святославича, Давид. И этот поход был неудачен, так как половцы отошли от Оскола, а в степях их скопилось такое множество, что князья, опасаясь повторения Каялы, повернули обратно.⁷⁴ Половцы Кончака в эти же годы совершают набеги на Черниговскую и Рязанскую окраины. Хотя в 1187 г. умирает переяславльский князь Владимир Глебович и до 1194 г. Переяславль не имеет своего князя и управляется Святославом Всеволодовичем, тем не менее последнему удается сосредоточить здесь большие силы, и половцы на время прекращают свои набеги на Переяславльскую землю. В 1187 г. умирает галицкий князь Ярослав Осмомысл. Усиление боярской олигархии приводит к ослаблению внешнего политического положения Галича. Началась совместная война Галича и Волыни, где сидел князем Ростислав, с венгерским королем. Ослабление княжеской власти в Галиче, падение политической роли княжества вообще в силу хозяйничанья и своеволия боярской верхушки, начинавшей уже в те времена рассматривать Галицкую землю как сумму своих вотчин, которыми они, бояре, могут распоряжаться как угодно и служить любому иностранному верховному сюзерену, сказались на военных действиях. Когда на сцену выступила Волынь, где княжеская власть была сильнее и боярство не было столь могучим и своевольным, как в Галиче, и не играло в жизни княжества решающей роли, дела стали клониться не в пользу венгерского короля. Святослав Всеволодович в осуществление старой политики чернигово-северских князей, стремившихся для борьбы с растущей мощью Ростово-Суздальского княжества (которое в конечном счете могло если не поглотить, то во всяком случае подчинить себе их владения) овладеть Галичем, заключает еще ранее договор с венгерским королем о разделе Галицкого княжества.⁷⁵ Терпевший поражения король теперь потребовал реализации их договора, суля Святославу все, что было обещано ранее. Святослав посылает к нему своего сына Глеба. О переговорах Святослава с королем стало известно Рюрику Ростиславичу, который потребовал у Святослава объяснений, и в ответ получил малоубедительный ответ о каких-то личных делах Святослава с венгерским королем. Галич в это время оказался захваченным венграми. Причина успеха венгров лежала в боярском самовластии, в спорах бояр между собой и в княжеских усобицах, ослабивших землю. К. Маркс, говоря о распаде «варварской империи Рюриковичей», замечает, что она «была раздираема феодальными войнами и теряла целые области вследствие интервенции соседних народов».⁷⁶ Захват Галича венграми вызвал протест духовенства, в среде которого вообще были сильны централизационные, объединительные тенденции.⁷⁷ Рюрик и Святослав собирались было в поход на венгров, но не договорились о дележе добычи, и поход не состоялся. В Галиче стали хозяйничать интервенты: венгры и поляки. Наконец вмешался германский император, взявший под свое покровительство Владимира Ярославича Галицкого. Последний просит помощи у суздальского князя Всеволода, и его вмешательство прекратило споры между князьями о Галиче. На некоторое время Галич был потерян для северских князей и захвачен Всеволодом, тем самым суздальским князем, для борьбы с которым северские князья и собирались захватить Галич. Святослав, овладев киевским столом, думал спасти этим Северскую землю от нападений со стороны суздальского князя, но Киев его времени уже потерял свое былое значение. Со Святославом перестают считаться. Хотя он и князь киевский, тем не менее его авторитет признают лишь князья левобережных земель, и, например, спор со смоленскими князьями за пограничные волости окончился для Святослава ничем. Подобного же рода спор с рязанскими князьями, державшимися суздальской ориентации, также шел впустую. На Карачевском съезде («снеме») северских князей в 1194 г. решено было силой вернуть принадлежащие им ранее Рязанские окраины. Но, боясь вызвать гнев Всеволода, Святослав отправляет послов к суздальскому князю и просит у него разрешения напасть на Рязань. Всеволод отказал, и поход не состоялся. Как видим, «великий» князь киевский Святослав не мог предпринять ни одного решительного шага без санкции Всеволода, того самого суздальского князя, для одоления которого в конечном счете и осуществлял Святослав ряд своих политических комбинаций. Авторитет Всеволода довлел над ним. Старый спор — юг или север, Киев или Владимир — был уже решен в пользу северо-восточной окраины древней Руси. Вскоре после Карачевскогр «снема» Святослав Всеволодович умер.⁷⁸ Ярослав Всеволодович остался в Чернигове, а Киев достался Рюрику Ростиславичу.

Переяславльская земля по-прежнему еще не имела своего князя. В 1193 г. она подверглась нападению со стороны левобережных половцев. Их отразили, и, как и ранее, Переяславль играл роль оплота в борьбе с кочевниками и преддверия к Киеву.

Рюрик Ростиславич, зная силу северских князей и их политику, направленную к овладению Киевом, необходимым им как средство сохранить свою самостоятельность и сопротивляться экспансии суздальского князя, заключает с ними союз. Они должны были не вмешиваться в дела Правобережья, а за это получали все Левобережье, в том числе и Переяславль. Северские князья согласились не претендовать на Киев, пока жив Рюрик, но указывали, что они «не Угры и не Ляхове, но единого деда есмы внуци», и после смерти старших каждый по старшинству имеет право претендовать на киевский стол, и навсегда отказываться от Киева они не намерены. Видя это, Рюрик, на случай войны с Олеговичами, заручается поддержкой Всеволода Суздальского. Последний возобновляет старую попытку захватить Приднепровье и посылает боярина Гюрю возобновить укрепления Остра, а затем добивается передачи ему Поросья с его черноклобуцким населением, играющим в межкняжеских усобицах на юге решающую роль. Вскоре Всеволоду достался и Переяславль, где сел его сын Константин. Меж тем продолжалась старая распря Ольговичей со смоленскими князьями. Путем переговоров Ольговичи получают от Рюрика Витебск, куда направился Олег Святославич. Форпост Ольговичей в Полоцкой земле — явление неприятное для смоленских князей. Смоленский князь Давид в союзе с Глебом Рязанским, другим «ворогом» северских князей, нападает на Олега и полоцких князей, но неудачно. В это время в самом Смоленске вспыхивает восстание против Давида.

Олег вызывает из Чернигова Ярослава, собираясь воспользоваться восстанием и нанести окончательный удар смоленским князьям, но Рюрик в ответ на нарушение договора объявляет войну Ярославу. Последний пытается договориться с Рюриком и просит не мешать ему воевать. Эти переговоры имели целью отвлечь внимание Рюрика, так как в это время на помощь Ярославу шел Роман, князь волынский. В борьбе князей, несмотря на смерть храброго князя-воина буй-тур-Всеволода, перевес получают Ольговичи. Видя, что Ярослав достаточно силен, Рюрик просит дать ему время посоветоваться с Давидом и Всеволодом, но Ярослав отказывает и занимает все пороги. Между тем вмешавшийся в усобицу и выступивший из Владимира на юг Всеволод вступает уже в землю вятичей и захватывает волости северских князей.

Ярослав оставляет в Северской земле Глеба и Олега Святославичей, а сам занимает окраину вятичской земли, уничтожает мосты, строит засеки. На помощь Ярославу идут ополчения со всей Северской земли. Грозные приготовления Ольговичей заставляют Всеволода остановиться и начать мирные переговоры. Князья пошли на уступки друг другу, и хотя Ярослав отказался порвать союз с Романом, чего требовал Всеволод, мир все же был заключен. Выйдя победителем из борьбы, Ярослав стремится к укреплению своего влияния на севере Руси и пытается заручиться поддержкой Новгорода. С этой целью он сажает в Новгороде сына своего Ярополка и, как и ранее, делает попытку привлечь Новгород на свою сторону в борьбе с Суздалем. В ответ Всеволод предпринимает ряд репрессивных мер по отношению к новгородским купцам, торгующим на его земле, что и вызывает недовольство в Новгороде. Ярополк Ярославич вынужден был вернуться в Чернигов.

В 1198 г. умирает Ярослав Всеволодович, и черниговский стол занимает до 1202 г. Игорь Святославич, которого сменил Олег Святославич.⁷⁹

Переяславль во времена Константина Всеволодовича, сына Всеволода Суздальского, становится оплотом Суздаля на юге. Константин с отцом предпринимает один безрезультатный поход против половцев (их так и не встретили и вернулись назад ни с чем). Затем Всеволод посылает в Переяславль своего племянника Ярослава Мстиславича, прокняжившего там до 1199 г., а Константин возвращается к отцу, так как, по свидетельству Татищева, полная опасностей жизнь в Переяславле ему пришлась не по душе.⁸⁰ Только в 1202 г., когда осложнилась политическая ситуация на юге России, Всеволод снова посылает своего сына Ярослава в Переяславль. До него, в промежутке между 1199 и 1202 гг., Переяславль управлялся, очевидно, назначенными Всеволодом посадниками. Осложнение политической обстановки на юге было связано с появлением нового сильного соперника Киева на западе, каким являлось объединенное Романом Галицко-Волынское княжество. Действия Романа обеспокоили Рюрика и Ольговичей, старых союзников Романа. В это время в Галиче среди бояр и даже придворных князя появляется группа, тяготеющая к северским князьям. Чем объяснить данное явление?

Роман, не привыкший у себя во Владимире на Волыни к порядкам, установившимся в Галиче, где начинался расцвет боярской олигархии, и действовавший сообразно своим взглядам, а следовательно, не покровительствующий боярским стремлениям, естественно был не популярен среди галицких бояр-автономистов, стремившихся превратить свои вотчины в княжества, а себя самих — в князей, и всякий враг Романа был их союзником. Ольговичи, зная это, привлекали на свою сторону галицкое боярство, создав иллюзию о своих якобы «боярских» тенденциях. Памятуя роль «земского» боярства в Северской земле, конечно, далеко не такого мощного, сильного и богатого, как в Галиче, в политике Ольговичей по отношению к галицкому боярству можно отметить наличие известной доли искренности, а не только одну демагогию. Роман, узнав о коалиции враждебных ему князей, обращается к Всеволоду Суздальскому за поддержкой. Между тем Правобережье с Киевом переходит на сторону сильного и энергичного Романа, и киевляне сами отворяют ему ворота.

Но Киев не привлекает его. На киевском столе оказывается князь крохотного удела Ингварь Ярославич Луцкий. В 1202 г. Рюрик с Ольговичами и «дикими половцами» берет Киев и учиняет разгром не меньший, нежели во времена Андрея Боголюбского. Оттуда, из боязни преследования со стороны могучих врагов, он вернулся в Овруч, но Роман и Всеволод «простили» Рюрика и вернули ему Киев. Настали дни непродолжительного мира. В это время, в 1203 г., князья идут на половцев и наносят им поражение — берут вежи, захватывают добычу, рабов. Но усобица не прекращалась; на обратном пути из степей Роман схватывает Рюрика и насильственно постригает его в монахи.

Северские князья в первые годы XIII в. энергичным сопротивлением Ярослава Всеволодовича добились перевеса над Всеволодом. Ольговичи и Всеволод договариваются как равные, и северские князья не идут под «высокую руку» суздальского князя.

В 1204 г., после смерти Олега, на черниговском столе сел Всеволод Святославич Чермный. Как только весть о смерти Романа, последовавшей в 1205 г., дошла до Киева, Рюрик снимает с себя монашескую рясу и вместе с Ольговичами идет на Галич. Галич, где остались малолетние Даниил и Василько Романовичи, энергично сопротивляется. Князья отступили, но в 1206 г. Всеволод Чермный, присоединив к себе Рюрика, Владимира Игоревича Новгород-Северского и других северских князей и Мстислава Смоленского, снова направился к Галичу. На помощь союзникам двинулись ляхи. Галицкие бояре пригласили венгерского короля Андрея, но тот медлил, опасаясь начать военные действия против союзников. В подвергшемся нападению Галиче началась борьба внутри боярской верхушки, закончившаяся победой группы опальных при Романе бояр, сторонников Ольговичей. Приглашенный ею ночью в Галич входит Владимир Игоревич, оставшийся там княжить, а его брат Роман садится в Звенигороде. Вдова Романа с детьми, Даниилом и Василько, вынуждена была бежать во Владимир-Волынский.

Был еще один кандидат на галицкий стол — переяславльский князь Ярослав Всеволодович. Его предложил галичанам венгерский король Андрей. Еще до появления в Галиче Ольговичей часть бояр послала к нему гонцов, и он уже двигался к Галичу, но, узнав по дороге о вокняжении Игоревичей, повернул обратно.

Долгожданный северскими князьями захват Галича наконец им удался. И сейчас же Всеволод Чермный активизирует свою политику по отношению к Всеволоду Юрьевичу Суздальскому. Всеволод Чермный немедленно занимает Киев, причем Рюрик бежит в Овруч, выгоняет из Переяславля Ярослава Всеволодовича и сажает туда своего сына Михаила, превращенного русской церковью впоследствии в Михаила Святого Черниговского.

Белгород, полученный еще ранее Всеволодом от Рюрика, был отдан союзнику Всеволода Мстиславу Романовичу. Меж тем Владимир Игоревич продолжает захват наследия Романа. Во Владимир-Волынский в 1206 г. приходит его посол, священник, и требует, чтобы владимирцы приняли князем Святослава Игоревича. Среди владимирских бояр также нашлись сторонники Игоревичей: Мончук, Никифор и Местьбог, которые и передали город Святославу Игоревичу. Вдова Романа с детьми снова вынуждена была скрыться. Попытка Рюрика в 1207 г. вернуть Киев не увенчалась успехом. Галицко-черниговские рати выбили его оттуда, и он вынужден был дать клятву, что впредь не будет посягать на Киев.⁸¹

Борьбой за Киев решил воспользоваться Всеволод Юрьевич. С суздальскими дружинами, новгородскими и псковскими ратями и дружинами союзных рязанских князей он идет на Всеволода Чермного. Но оказалось, что рязанские князья имели тайный союзный договор с Всеволодом Чермным, и хотя Всеволод Юрьевич жестоко расправился с ними, тем не менее его поход сорвался.

Лишь только Игоревичи завладели Волынской землей, как начались войны с внешними врагами и усобицы князей. В 1206 г. Роман Игоревич призвал венгров и с их помощью выгнал Владимира Игоревича из Галича и занял галицкий стол, а Владимир вернулся в свой город Путивль. Поляки в 1207 г. берут Владимир-Волынский и захватывают Святослава Игоревича в плен. В Галиче усиливается враждебная Игоревичам боярская партия. Неурядицами в Галиче решил воспользоваться венгерский король Андрей. Он посылает палатина Бенедикта Бора в Галич. Роман Игоревич, не предупрежденный о его походе, был схвачен венграми. Хозяйничанье венгров Бенедикта в Галиче летопись связывает с представлением о временах антихриста: венгры грабили, убивали, насиловали и т. д. Боярам снова пришлось обратиться к Владимиру и Роману, бежавшему из плена. В результате войны венгры были изгнаны. Владимир сел в Галиче, Роман в Звенигороде, Святослав в Перемышле, Изяслав Владимирович в Теребовле, а Всеволод Владимирович поехал за Карпаты задаривать угорского короля. Как только Галич снова оказался в руках Ольговичей, Всеволод Чермный воспользовался этим для того, чтобы заключить мир с Всеволодом Юрьевичем, который еще продолжал свою расправу с Рязанью. Заключив мир, Всеволод Чермный захватывает Киев, а Рюрика сажает в Чернигове.

Таким образом, при Всеволоде Чермном Ольговичи сосредоточивают в своих руках всю Северскую землю, овладевают Киевом и Галичем. На время они превращаются в грозную силу, бороться с которой не в состоянии даже Всеволод Юрьевич Суздальский. Но закрепить за собой Галицкую землю им не удалось, и наспех сколоченное объединение распадается. Могучее, сильное галицкое боярство, владельцы громадных латифундий, имевшие свои полки и самовластно распоряжавшиеся Галицкой землей, было только временным и при этом очень ненадежным союзником северских князей. Игоревичи были приглашены известной группой галицкого боярства лишь для того, чтобы, опираясь на новых князей, она смогла осуществить свою старую политику ограничения княжеской власти. Уже в конце первой половины XII в. галицкое боярство добивается уничтожения уделов, и управление отдельными областями князем поручается боярам — «державцам», которые, во главе собственных сильных дружин, опираясь на многочисленную вооруженную челядь и черпая своё богатство из эксплуатации громадных земельных владений, являются фактическими хозяевами отдельных областей, городов, своевольно ими распоряжающимися. Боярство фактически управляет землей и заменяет собой ту совокупность удельных князьков, которая, например, имеет место в Северской земле. Подавление городских движений, восстаний берладников и смердов подготовляет господство боярской олигархии, в процессе укрепления которой постепенно исчезает примат княжеской власти. Княжеская власть, разгромив движение горожан, часто выступающих ее союзниками и противниками боярской олигархии, теряет и эту опору. Начинается растаскивание галицких земель, примером чего может быть хотя бы отторжение от Галича Коломыи. Инициаторами этого дела были все те же бояре, распоряжавшиеся во вверенных им для управления городах и областях, как в собственной вотчине. Бояре распоряжаются и княжеским столом, на котором одно время сидит боярин Владислав. Встав на этот путь, боярская олигархия Галича и приглашала северских Игоревичей с целью ликвидировать с их помощью притязания на Галич сыновей Романа, а самих Игоревичей имела в виду прибрать к рукам и сделать послушным орудием для осуществления своих целей. По-видимому, Игоревичи были приглашены по инициативе наиболее крупного, родовитого боярства, к тому времени уже замкнувшегося в касту.⁸² Но расчет бояр не оправдался. Владимир Игоревич после занятия галицкого стола роздал все остальные крупные города Галичины своим родственникам, северским князьям, и, таким образом, боярство было отстранено от управления княжеством. Нанеся такой удар боярской олигархии, смотревшей на всю землю Галицкую как на свою собственность и основывавшей свою силу и власть в значительной мере на системе управления городами и областями, которой она добивалась, ликвидировав уделы и лишив единственного галицкого князя прерогатив княжеской власти, северские Игоревичи, естественно, должны были в скором времени столкнуться с боярской оппозицией. Могучее галицкое боярство не собиралось сдавать позиции без боя и оттертое в управлении княжеством на второй план Игоревичами, реставрировавшими в Галиче уделы, таким образом копировавшими политический строй Северской земли, естественно стремилось вернуть потерянное. Еще ранее усобица между Владимиром и Романом по сути дела была спровоцирована все тем же боярством, которое стремилось по-прежнему оставить одного князя в Галицкой земле. Боярством в Галич приглашен был только один Игоревич, но такова уже была общая политическая тенденция северских князей, что вскоре в Галицких городах их оказалось целых пять. Когда Галич, Звенигород, Перемышль, Теребовль оказались потерянными для старых хозяев Галицкой земли — бояр — и они почувствовали, что их собираются низвести до положения княжей дружины, хотя бы и «старшей», их, галицких бояр, значительно превосходивших по силе, богатству и значению в военной и политической жизни земли боярство едва ли не всех прочих русских княжеств, — то естественно в их среде рождается заговор против ими же приглашенных князей. Бояре-заговорщики вначале пытались расправиться с Игоревичами при помощи яда, но неудачно. В ответ на покушение Игоревичи, имевшие в своем распоряжении северские дружины, решают одним ударом покончить с боярской оппозицией и казнят пятьсот крупнейших бояр из числа недовольных, в том числе главарей боярской олигархической оппозиции — Юрия Витановича и Илью Щепановича. Боярин Владислав, будущий князь галицкий, некогда сторонник Игоревичей, поняв, что при Игоревичах сопротивление боярства будет сломлено и оно низведется на положение княжих дружинников и навеки потеряет то исключительное положение, которого добилось сперва в совместной борьбе с князем против народных масс, а затем в борьбе против своего недавнего союзника — князя, — бежит с другими боярами, Судиславом и Филиппом, к венгерскому королю и просит у него помощи якобы для того, чтобы восстановить на галицком столе законного наследника Даниила Романовича. Венгры воспользовались случаем, и началась интервенция. Игоревичи не успели еще объединиться, как половина Галицкой земли оказалась уже захваченной; вскоре был осажден и взят Перемышль, а Святослав Игоревич очутился в плену. Более серьезным было сопротивление Звенигорода, где сидел Роман с подоспевшими к нему на помощь половцами, приглашенными Владимиром Игоревичем. В войну против Игоревичей вступили Мономаховичи и, наконец, поляки. Таким образом, Игоревичам пришлось иметь дело с сильной коалицией галицких бояр, Мономаховичей, поляков и венгров. Роман бежал из Звенигорода и был схвачен в Шумске Мономаховичами. Взят в плен был и Ростислав. Удалось скрыться лишь Владимиру с Изяславом. Галицкие бояре попросили у венгров, задарив их подарками, выдачи пленных князей, и в сентябре 1211 г. Роман, Ростислав и Святослав были повешены.⁸³ Галицкая политика Ольговичей сорвалась. Естественно, что Всеволод Чермный снова начал опасаться захвата Северской земли суздальским князем. Родственные связи, установившиеся между обоими Всеволодами после женитьбы Юрия Всеволодовича на дочери Чермного, ровным счетом ничего не гарантировали. Чермный пытается крутыми мерами сохранить за собой хотя бы Киев и укрепить свое положение на юге. Переяславль, где сидели одно время Ольговичи — Михаил Всеволодович и Глеб Святославич, находился под влиянием князей чернигово-северских.

Суздальские Мономаховичи пытаются ослабить Ольговичей. Из Новгорода в Поднепровские земли на Всеволода Чермного двинулся Мстислав Мстиславич Удалой, разгромивший Черниговское Приднепровье и осадивший Чернигов и Киев. Вскоре смерть Всеволода Юрьевича Большое Гнездо внесла расстройство в ряды Мономаховичей. Начались раздоры и споры между ними, вспыхнула усобица, вылившаяся в грозную Липецкую битву.

Мономаховичи вынуждены были снять осаду южных городов и заключить в 1214 г. мир с Ольговичами.⁸⁴

В 1214 г. умер Всеволод Чермный, а через год скончался в Чернигове Рюрик, и черниговский стол занимали последовательно Глеб Святославич, Мстислав Святославич и Михаил Всеволодович.

Изменилось положение Ольговичей на юге — Переяславль попадает в руки суздальских князей. В 1215 г. Владимир Всеволодович Суздальский получает Переяславль, доставшийся ему от его тестя Глеба Святославича.⁸⁵ Правда, суздальские Мономаховичи, сидевшие в Переяславле, с этого момента выступают в качестве союзников черниговского князя, причем этот союз носил оборонительной характер и направлен был против половцев. В княжение Владимира Всеволодовича в 1215 г. было два налета половцев. Один из них кончился поражением половцев, а другой — разгромом переяславльских дружин на Хороле, причем сам Владимир попал в плен. Выкупленный из плена лишь в 1218 г., он вернулся в Суздаль, а в Переяславле вторично сел Владимир Рюрикович. После Владимира Переяславль попадает к Ольговичам, и Татищев говорит о князе Переяславля Южного, Ярославе Мстиславиче, очевидно, сыне Мстислава Черниговского.⁸⁶

Что касается внешних врагов, то северским князьям в это время, кроме половцев, пришлось бороться, отстаивая присоединенную Галицкую землю, с поляками и венграми. Северо-западная окраина Северской земли подверглась нападениям со стороны усиливавшихся литовцев, и ответом на эти налеты были походы на Литву, предпринятые в 1203 и 1220 гг.⁸⁷

Примечания

1. Голубовский П.В. Ук. соч. С. 150.

2. Ляскоронский В. Северские князья и половцы перед нашествием на Русь монголов. Казань, 1913. С. 16.

3. Греков Б.Д. Энгельс и проблема родового строя у Восточных славян // Сборник «Вопросы истории доклассового общества». Изд. Ак. наук, 1936. С. 702—710.

4. Ипатьевская летопись, с. 525—526.

5. Там же. С. 527.

По совершенно непонятным обстоятельствам в одной своей работе В. Ляскоронский датирует этот поход 1165 годом («История Переяславльской земли с древнейших времен до половины XIII столетия», с. 400—401), что неверно, тогда как в другой работе указывает правильную дату — 1167 год («Северские князья и половцы перед нашествием на Русь монголов», с. 4).

6. Ипатьевская летопись, с. 526, 528.

7. Там же. С. 532.

8. Там же. С. 539—540.

9. Голубовский П.В. Печенеги, торки, половцы. С. 83, 86, 103—105.

10. Затыркевич. О влиянии борьбы между народами и сословиями на образование русского государства в домонгольское время. С. 148—152.

11. Пархоменко В.А. Про культуру тюрків нашего степу XI—XIII вв. // Східні світ. 1928. № 3—4; Его же. Киевская Русь и печенеги // Вторая конференция археологов СССР в Херсонесе. 1927; Срезневский И.И. Русское население степей и южного Поморья в XI—XIV вв. ИОРЯз и Сл. Т. VIII. Вып. IV. С. 319; Затыркевич. Ук. соч.; Голубовский П.В. Печенеги, торки, половцы до нашествия татар; Аристов Н.Я. О земле половецкой.

12. Полканов А.И. К вопросу о конце Тмутараканского княжества // Известия Таврического о-ва истории, археологии и энтографии. 1929. Т. III. С. 47—48.

13. Ляскоронский В. Северские князья и половцы перед нашествием на Русь монголов. С. 1—3.

14. Ипатьевская летопись, с. 542—599.

15. Голубовский П. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 156.

16. Ипатьевская летопись, с. 614—615.

17. Там же. С. 623—624.

18. Голубовский П.В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 160.

19. Ипатьевская летопись, с. 631—636; Татищев В.Н. Ук. соч. Т. III. С. 259.

20. Ипатьевская летопись, с. 635—636.

21. Ипатьевская летопись, с. 635—636.

Черниговские коуи — какое-то тюркское племя, осевшее издавна на территории Черниговского княжества. Верхушка, ханы коуев, превратилась в «былей» — бояр черниговских. Могуты, Татраны, Шельбиры, Топчаки, Ревуги, Ольберы — «были» черниговские — едва ли не болгарского происхождения, за что говорит термин «быль» — в смысле боярин, чаще всего встречающийся именно в болгарском языке, в болгарских памятниках и, наконец, явно тюркское происхождение имен собственных черниговских «былей». Соболевский А.И. Три слова древней тюрко-болгарской надписи // ДАН. 1929. № 5; Мавродин В.В. Славяно-русское население нижнего Дона и Северного Кавказа в X—XIV вв. С. 10—11.

22. Слово о полку Игореве. Изд. «Academia», 1934. С. 66.

23. Там же. С. 67.

24. Ипатьевская летопись, с. 646—651.

25. Большинство исследователей, занимавшихся Тмутараканью (Полканов, Якубовский, Лунин, Спицин, Козловский и др.), считало, что русское население, имевшее какое-то свое политическое образование и каких-то своих правителей, оставалось в Тмутаракани и после ухода Олега Святославича в 1094 г. См.: Полканов А.И. К вопросу о конце Тмутараканского княжества // Известия Таврического о-ва истории, археологии и этнографии. 1929. Т. III; Козловский И.П. Тмутаракань и Таматарха-Матарха-Тамань // Известия Таврического о-ва истории, археологии и этнографии. 1928. Т. II; Лунин Б. В поисках древнего Тмутараканя // На подъеме. 1935. № 3—4; Якубовский А.Ю. Ибн-Аль-Биби и поход турок-сельджуков на Судак, половцев и русских в начале XIII в. // Византийский временник. Т. XXIV; Спицин А.А. Тмутаракань // Журнал м-ва нар. просв. 1909. Январь.

В рецензии на мою статью, помещенной в «Историке-марксисте» № 1 за 1939 г. под названием «К вопросу о Тмутаракани», В.А. Пархоменко с моей точки зрения совершенно напрасно игнорирует этот этап в истории Тмутаракани, что может быть обусловлено только лишь тяготением автора рецензии, известного исследователя вопроса об Азово-Черноморской Руси, к ранней эпохе.

26. Кулаковский Ю.А. К истории Боспора (Керчи) в XI—XII вв. // Труды XI Археол. съезда. С. 132—133; Соболевский А.И. Топонимические заметки // Известия Таврического о-ва истории, археологии и этнографии. 1929. Т. III. С. 2; Малеин А. Иоанн де-Плано Карпини — «История монголов», Вильгельм де Рубрук — «Путешествие в восточные страны», 1910; Грушевский М.С. Історія України-Руси. Т. II. С. 71—73, 512—516; Ковалевский. К ранней истории Азова // Труды XII Археол. съезда. Т. II. С. 112.

27. Грушевский М.С. Ук. соч. С. 512—513.

28. Тизенгаузен В. Сборник материалов, относящихся к Золотой Орде. С. 27.

29. Дорн. Каспий. Т. VIII. С. 20, 524—530; Мавродин В.В. Первые морские походы русских на Каспийском море // Морской сборник. 1939. № 9. С. 94.

30. Якубовский А.Ю. Рассказ Ибн-Аль-Биби о походе турок-сельджуков на Судак, половцев и русских в начале XIII в. // Византийский временник. XXV. С. 74.

31. Голубовский П.В. Печенеги, торки, половцы до нашествия татар. С. 27.

32. Малеин А. Ук. соч. С. 24.

33. Якубовский А.Ю. Ук. соч. С. 71—72.

В упомянутой нами рецензии В.А. Пархоменко не считает возможным связывать Таматарху-Матарху и Тмутаракань, считая, что в крупном греческо-черкесско-абхазском городе, формально подчиненном Византии, русские князья не могли обосноваться. В.А. Пархоменко приходит к выводу, ссылаясь на какое-то местное предание, которое он, к сожалению, не приводит, что Тмутаракань помещалась на Борисовой горе у Ахтанизовского залива на Таманском полуострове. К сожалению, автор не привел аргументов для подкрепления своей мысли, и впредь до более солидной аргументации нельзя считать предположение В.А. Пархоменко доказанным. См.: Историк-марксист. 1939. № 1. С. 195—198.

34. Малеин А. Ук. соч. С. 66.

35. Тизенгаузен В. Ук. соч. С. 63, 192, 241.

36. Малеин А. Ук. соч.

37. Так, например, Палладий в статье «Китайские вести из Рима» («Духовная беседа», 1863) пишет, что, по свидетельству китайского историка Юань-Ши, в 1330 г. русские служили в Китае у хана Тутемура или Джаяду, составляя целый полк. В своих поселениях, расположенных к северу от Пекина, они занимались земледелием, охотой и рыбной ловлей, поставляя дичь и рыбу ко двору хана. За отказ охотиться или ловить рыбу они подлежали суду. В 1331 г. к ним было приписано еще 600 человек русских воинов. В 1332 г. в Китай трижды привозили русских пленных с подростками (170, 2500 и 30 человек). В китайских источниках русские называются «олосами», «улосами» или «улусами». Вместе с ними под Пекином жили и яссы (асы), носившие христианские имена (Ламанский В. И. Изучение славянства и русское народное самосознание // Журнал м-ва нар. просв. 1867. С. 130).

В данном случае, как и в свидетельстве де Рубрука и др., мы сталкиваемся с насильственным переселением русских татарами. Русские в Китае, по-видимому, разделили участь павшей в 1368 г. династии и переселились в Монголию или Манчжурию, где и растворились среди местного населения.

38. Якубовский А.Ю. Ук. соч. С. 54—58.

39. Полканов А.И. К вопросу о конце Тмутараканского княжества // Известия Таврического о-ва истории, археологии и этнографии. 1929 Т. III. С. 52—58.

40. Полканов А.И. Ук. соч. С. 56—57.

41. Якубовский А.Ю. Ук. соч. С. 63.

42. Полканов А.И. Ук. соч. С. 57.

43. Голубовский П.В. Печенеги, торки, половцы до нашествия татар. С. 187—191; Козловский И.П. Тмутаракань и Таматарха-Матарха-Тамань // Известия Таврического о-ва истории, археологии и этнографии. 1928 Т. II. С. 70; Гру шевский М.С. Історія України-Руси. Т. II. С. 514.

44. Грушевский М.С. Ук. соч. Т. II. С. 508.

45. Тизенгаузен В. Ук. соч. С. 233—234.

46. Козловский И.П. Ук. соч. С. 70. По другим сведениям в это время правила половецкая династия.

47. Иловайский Д. Разыскания о начале Руси. С. 180—181; Максимович М.А. Соч. Т. III. С. 262—263; Спицин А.А. Тмутаракань // Журнал м-ва нар. просв. 1909. Ч. 1. С. 90.

48. Козловский И.П. Ук. соч. С. 70; Голубовский П.В. Печенеги, торки, половцы до нашествия татар. С. 187—188.

49. Козловский И.П. Ук. соч. С. 70; Грушевский М.С. Ук. соч. Т. II. С. 514; Брун. Черноморье, С. 213—216.

50. Ламанский В.И. О славянах в Малой Азии, в Африке и в Испании. С. 214; Козловский И.П. Ук. соч. С. 71.

51. Козловский И.П. Ук. соч. С. 71.

52. Марр Н.Я. По поводу русского слова «сало» в древне-армянском описании хазарской трапезы VII в. Избр. работы. Т. V. С. 112.

53. Козловский И.П. Ук. соч. С. 71.

54. Слово о полку Игореве. Изд. «Academia». 1934. С. 70. Маркс пользовался книгой Эйхгофа «Historie de la langue et de la litterature des Slaves». Париж, 1839.

55. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. XXII. С. 122.

56. Васильев А. Готы в Крыму. 1921. С. 63—80; Иловайский Д. Разыскания о начале Руси. С. 180—181.

57. Иловайский Д. О памятниках Тмутараканской Руси и Тмутараканском болване // Древности. Т. IV. Вып. II. С. 63—64.

58. Марр Н.Я. Абхазоведение и абхазы // Восточный сборник Ленинградской Публичной библиотеки. Т. I. 1926. С. 164.

59. Ипатьевская летопись, с. 349—659.

60. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 1929. Т. XXII. С. 122.

61. А.С. Орлов высказал предположение, что автор «Слова» галичанин, приехавший к Игорю вместе с Ярославной, дочерью Ярослава Осмомысла (Орлов А.С. «Слово о полку Игореве». М. 1923 С. 31).

«Старый Боян» преимущественно воспевал тмутараканских князей — Мстислава и Романа Святославича. Частое упоминание Тмутаракани, знакомство с ней «Бояна» Игоря Святославича как будто указывает на его тмутараканское происхождение. В. Ржига высказал предположение, что Боян, занимавший некую своеобразную межкняжескую самостоятельную позицию, был певцом княжеского рода в целом. См. его статью в «Слове о полку Игореве». Изд. «Academia», 1934. С. 157—162. Вопрос об авторе «Слова» все же остается невыясненным.

62. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. XXII 1929. С. 122.

63. Андрианов С.А. К 750-летию «Слова о полку Игореве» // Ученые записки Педагог. ин-та им. Герцена. Т. XIV. С. 116.

64. В.А. Келтуяла приурочивает «Слово» к 1187 г. (Келтуяла В.А. «Слово о полку Игореве». 1928. С. 80). А. Лященко датирует «Слово» осенью 1185 г. См. его «Этюды о «Слове о полку Игореве»». Л., 1926.

65. Яковлев М.А. Древнерусская литература Литогр. изд. Педагог, ин-та им. Герцена. Вып. 1935 г. С. 87.

66. Перетц В. «Слово о полку Игоревім». Киев, 1925; Полевой П. Опыт сравнительного обозрения древнейших памятников народной поэзии германской и славянской; Андрианов С.А. Ук. соч.

67. Ржига В. Ук. соч. С. 174—175.

68. Андрианов С.А. Ук. соч. С. 115. См. также: Греков Б.Д. Автор «Слова о полку Игореве» и его время // Историк-марксист. 1938. № 4; Приселков М.Д. «Слово о полку Игореве» как исторический источник // «Историк-марксист». 1938. № 6.

69. Барсов Н.П. «Слово о полку Игореве», как художественный памятник Киевской дружинной Руси. М., 1887. Ч. 1. С. 275—276.

70. Келтуяла В.А. Ук. соч.

71. Орлов А.С. Ук. соч.

72. Келтуяла В.А. Ук. соч.; Его же. Курс истории русской литературы. Т. I. Кн. 1; Голубовский П.В. Опыт приурочения древнерусской проповеди «Слово о князех» к определенной хронологической дате. М., 1899. См. также замечания по поводу «Слова о князех» М.С. Грушевского в «Наукових записках т-ва им. Шевченко», т. 43.

73. Артамонов М.И. Очерки древнейшей истории хазар. С. 73. Сам термин «лествичное восхождение» — позднейшего, книжного происхождения.

74. Ипатьевская летопись. С. 673.

75. Там же, с. 662; Голубовский П.В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 161.

76. Маркс К. Secret diplomatic history of the eighteenth century. Изд. Маркс — Эвелинг, Лондон, 1899. С. 77.

77. Святослав Всеволодович, между прочим, со своим черниговским духовенством, как это мы уже видели, действовал совместно, но тем не менее, в случае, когда кто-либо из священников выступал против него, энергично с ним расправлялся. Так, например, несмотря на то, что черниговский епископ грек Антоний способствовал Святославу получить черниговский стол, тем не менее, когда он попытался выступить против Святослава, последний выгнал Антония из Чернигова и вместо него посадил Порфирия. См.: Голубовский П.В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 163—164.

78. Ипатьевская летопись, с. 679.

79. Там же. С. 681—719.

80. Татищев В.Н. История Российская. Т. III. С. 331.

81. Ипатьевская летопись, с. 719—723; Лаврентьевская летопись, с. 399—408; Никоновская летопись, 1862, «Продолжение», с. 50—59.

82. Голубовский П.В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 175—177.

Голубовский, давая верное освещение политике бояр, в то же время допускает ошибку, усматривая в галицком боярстве служилую, а не земельную аристократию. Иной точки зрения придерживается М.С. Грушевский, см. его «Історія України-Руси», т. II, с. 478—479. Мавродин В.В. О народных движениях в Галицко-Волынском княжестве в XII—XIII вв. // Ученые записки ЛГУ. Вып. 5. № 48.

83. Ипатьевская летопись, с. 723—727; Грушевский М.С. Історія України-Руси. Т. III. С. 130—131 и прим.; Голубовский П.В. История Северской Земли до половины XIV столетия, с. 178—179.

84. Никоновская летопись, 1862, Продолжение, с. 67.

85. Там же, с. 69.

86. Татищев В.Н. История Российская. Т. III. С. 425, 518.

87. ПСРЛ. Т. VII, Воскресенская летопись, с. 128.