5. Усобицы в середине XII века и усиление феодальной раздробленности

1 августа 1146 г. Игорь со Святославом въезжают в Киев. К Игорю сейчас же являются делегаты от киевлян, уже готовых к присяге и собравшиеся у Туровой божницы. Делегаты выразили желание горожан перед присягой поговорить с князем. Речь, конечно, должна была идти об известных обязательствах князя по отношению к киевлянам. Пришлось бы недосчитаться и некоторых сподвижников и сторонников Всеволода, короче — разговор предстоял не особенно приятный, а в случае отказа со стороны князя — дело могло окончиться кровопролитием. Игорь не решается ехать к собравшимся киевлянам и посылает к ним Святослава, который предусмотрительно ведет с собой дружину. Вече протекало бурно. Киевляне прежде всего жаловались представителю нового князя на своеволие и грабеж тиуна Всеволода, Ратши, и на вышегородского тиуна Всеволода, Тудора: «Рекоуче Ратша ны погоуби Киев, а Тоудор Вышегород». Вече предложило Святославу присягнуть, «целовать крест», за себя и за брата в том, что они искоренят своеволие, не допустят «обид» киевлянам. Святослав обещал, что не будет насилий и тиуны будут впредь «по вашей воли» и, сойдя с коня, «на том целова хрест к ним оу вечи». Киевляне также сходят с коней и целуют крест в верности Игорю и Святославу. Летопись подробно рисует взаимную присягу князя и веча, фигурально выражаясь, что киевляне присягали «и с детми». Это, конечно, отнюдь не означает, что к присяге приводили в порыве верноподданических чувств и малолетних детей, которых как бы на всякий случай захватили с собой вооруженные всадники-киевляне, вернее, как это увидим, киевские ратники. Так расценивали указанное сообщение летописи Соловьев, Карамзин и некоторые другие. Неправ был и М.Н. Покровский, утверждавший, что, рассматривая киевское вече 1146 г., «под детми» надо подразумевать «меньших», «молодших», т. е. младших членов семьи, а не только главарей патриархальных семей. Летописец просто для полноты представления позволяет себе употребление выражения «и с детми», подобно таким выражениям, как «до последнего солдата», «продадим жен и детей» и т. д.

Святослав с веча «пойма лутшеи муже Кияне» и едет к Игорю, причем Игорь присягает «на вси воли», подтверждая присягу Святослава, и «лучшие мужи» в свою очередь присягают ему. Вече на этом не кончилось. На вечевом сходе принимали участие три группы. Одна — «лучшие мужи», те киевские бояре, которые договорились с Игорем и Святославом, но ждали только удобного момента для того; чтобы изгнать Игоря и посадить на киевской стол кого угодно, но во всяком случае не князя досадившей им в свое время «черниговской партии» Всеволода Ольговича. Эта последняя не только монополизировала в своих руках управление государством, всю реальную силу, оказывая исключительное влияние на князя, но выступала также и солидным конкурентом большинства киевских бояр и купцов в деле захвата земли, в торговых операциях, в распределении доходов, получаемых от дани, поборов, военной добычи, и т. п. Среди нее были и собственно черниговцы и те местные киевские бояре, которым было все равно кому служить, лишь бы получать больше доходов, а так как при Всеволоде Ольговиче грабить и притеснять население, по-видимому, разрешалось сколько угодно, то и служили они ему до поры до времени верно. Но мало того что «черниговская партия» — немногочисленная кучка правителей и грабителей, своевольно управлявших и обогащавшихся всеми методами, — была конкурентом и политическим соперником основной массы киевской знати, она же в глазах широких слоев городского, да и сельского населения была олицетворением произвола, насилия и грабежа, так как, чувствуя кратковременность своего господства, эти «калифы на час» действовали как рыцари большой дороги и старались возможно скорей нажиться, не брезгуя никакими средствами. В силу указанного обстоятельства «черниговцы» не только встретили глухое недовольство «лучших мужей», причем возможно, что депутация к Игорю состояла в доброй своей половине из числа их же самих, но и столкнулись с открытым выступлением народных масс. Народные массы на вече 1146 г. представлены двумя социальными прослойками: вооруженные всадники — «кияне». Это не городские низы в подлинном смысле слова, которые, как правило, не были вооружены и тем более не имели лошадей. На примере восстаний 1068 г. мы видели, что даже не все купечество было вооружено. Многие же купцы, будучи сами вооружены, во всяком случае не имели конных вооруженных слуг. Восстание 1113 г. действительно несколько усилило роль и влияние городских народных масс на вече, но дать им возможность обзавестись лошадьми и оружием — оно не могло. Очевидно, в «киянах» в данном случае следует видеть городскую «рать», выставленную местной городской знатью, знатью не княжеской, не дружинной, т. е., прежде всего, купечеством. В этой социальной прослойке, несомненно, могли участвовать и средние слои, вооруженные за свой счет — мелкое купечество, богатые ремесленники — и, наконец, за спиной «воев»-«киян» на вече в Киеве у Туровой божницы стояли толпы собственно «черного люда», «простой чади», состоявшей главным образом из ремесленников, сегодня еще свободных или полусвободных, а завтра уже закабаленных, закрепощенных или порабощенных людей, часть которых, из поколения в поколения все меньшая и меньшая, снова становилась свободной, бо́льшая же — так и оставалась зависимой. Обе указанные группы, «кияне» и «простая чадь», имели все основания быть недовольными тысяцким, мечниками и тиунами Всеволода Ольговича, которые, по их выражению, «погубили» Киев и Вышгород. Результат деятельности Ратши и Тудора сказался. Пока «лучшие мужи» договаривались с Игорем, «кияне», собравшиеся на вече у Туровой божницы, решили сами расправиться с ненавистным тысяцким Ратшей, тиунами и мечниками. Речь идет, конечно, не о тех «киянах» из «лучших мужей», которые только что «целовали крест». Активную роль в восстании играли те, кто не сходил с коней и не целовал креста, и с кем ни Игорь, ни Святослав не считали нужным «рядиться», договариваться, а именно «простая чадь». Она-то вместе с «воями»-«киянами», и то, по-видимому, не всеми, разгромила двор тысяцкого Ратши и разобрала его имущество. Той же участи подверглись мечники Всеволода. Грозное восстание «черного люда» заставило Игоря и Святослава заключить союз с известной частью киевской верхушки, союз, как мы увидим дальше, кратковременный. Игорь и Святослав почувствовали под собой более твердую почву «и посла к ним Игорь брата своего Святослава с дружиною и едва оутиши».¹ Восстание было подавлено.

Но не прочно было княжение Игоря, несмотря на все старания более энергичного Святослава. Киевская боярская верхушка стремилась посадить на княжий стол своего ставленника и вела переговоры с переяславльским князем Изяславом Мстиславичем. На вопрос Игоря, верен ли он ему, Изяслав отвечал молчанием и задержал посла Игоря. Посланцам же киевских бояр Изяслав ответил согласием и двинулся на Киев. Переправившись через Днепр у Заруба, Изяслав поднимает черных клобуков Поросья, с которыми Ольговичи обращались, по свидетельству Татищева, как победители с побежденными, собирая дань, грабя и захватывая полон. К нему присоединились также и жители укрепленных городов Поросья, белгородцы и василевцы.² Игорь вынужден был заключить союз с Владимиром и Изяславом Давидовичем. Но этого было мало. Надо было озаботиться о союзниках в самом Киеве. Он пытался приблизить к себе киевских бояр и укрепить свой престиж среди них. Игорь призывает Лазаря Саковского, Василия Полочанина, Мирослава Хилича, Улеба и Ивана Войтишича, которым подтверждает их оставление на старых должностях, а Улебу дает «держать тысячу», т. е. назначает его тысяцким. Но было уже поздно. Хитрые бояре прекрасно учли, кто из соперников сильней, и перешли на сторону Изяслава Мстиславича. Они организовали заговор в Киеве, а Изяслава уведомили, чтобы он поспешил скорей к Киеву, пока не подошли Давидовичи, обещая в бою обратиться в бегство. Заговорщикам удалось осуществить свой план. Во время битвы у Олеговой могилы на сторону Изяслава Мстиславича перешли бояре, а Улеб и Иван Войтищич, по уговору, бежали к Жидовским воротам. Ольговичи были разбиты. Игоря, завязнувшего в болоте, взяли в плен и, заковав в кандалы, посадили в монастырь св. Иоанна в Переяславле. Святослав, сын Всеволода Ольговича, спрятался в Ирининском монастыре в Киеве, где его и схватили, а Святослав Ольгович с боем отступал до самого устья Десны и ушел от преследователей в Чернигов.³ Изяслав вступил в Киев, где его встретили бояре, купцы и духовенство. Он арестовал оставшихся верными Ольговичам бояр: Даниила Великого, Юрия Прокопьевича, Ивора Юрьевича, внука Мирослава, «и инех много», отпущенных затем за выкуп, а Святослава Всеволодовича «поча водити подле ся».⁴ Села, скот и имущество в домах и монастырях, принадлежащих Всеволоду, Игорю и их дружинникам, были разграблены. По меткому определению П. Голубовского, «это было только начало борьбы, и неизвестно еще, кто одержал бы в ней верх при прочном союзе князей всей Северской земли». И далее, с нашей точки зрения совершенно правильно, он отмечает, что причина неудачи Всеволода лежит в том, что его централизаторские стремления сталкивались с удельными тенденциями Игоря и Святослава, и непрерывные трения между ними и Всеволодом не способствовали единству Ольговичей. Они мешали Всеволоду, и в то же время подчинить себе их полностью, как самостоятельных князей, он все же не мог. Только под конец княжения Всеволод подчинил себе братьев и то не окончательно.

Мономаховичи действовали дружно, стремясь поддержать традиции «варварской империи» с блестящим, богатым и сильным Киевом во главе, что было в интересах киевской знати, тогда как Северская земля, разделенная на два отдельных самостоятельных княжества, имела две княжеские линии, действовавшие вразброд. При этом Чернигов, а следовательно и черниговские Давидовичи, продолжал старую конкурентную борьбу с Киевом, тогда как «Новгород-Северск, пожалуй, как город Северской земли и мог иметь в ней свою долю, но самостоятельно никаких столкновений с Киевом не имел после того, как сделался центром отдельного княжества. Вот почему у новгород-северских князей является нежелание путаться в дела Киевской области, вот почему они упорно отказываются от уделов, которые им давал Всеволод на той стороне Днепра. Этому нисколько не противоречит факт, что теперь Игорь Ольгович остался киевским князем; коль скоро принцип равноправности обоих родов был выдвинут, то необходимо было его защищать. Тот факт, что черниговское духовенство, стоявшее в зависимости от Киевской митрополии, стало на сторону Ольговичей, объясняется сочувственным движением самого Чернигова».⁵ Правильное замечание Голубовского следовало бы дополнить некоторыми соображениями. Неудача Всеволода Ольговича — результат феодальной раздробленности, установившейся в Северской земле. Его стремление захватить Киев не могло встречать поддержки со стороны бояр и горожан Северской земли. Всеволода не поддержали даже родные братья. С другой стороны, захватив Киев, Всеволод не успел сколотить сколько-нибудь значительной группы своих сторонников. Поэтому те, кто к нему примыкал из числа киевских бояр, ценились им высоко и за свою верность требовали денег, и Всеволод давал им возможность грабить, как и сколько хотят, чем естественно наживал себе врагов. Всеволод Ольгович со своими стремлениями к Киеву и «одиначеству» был своеобразным «Мономахом» среди Ольговичей того времени. Игорь Ольгович, однако, тоже захватывает киевский престол, так как обладание богатым городом манило даже такого представителя удельных порядков, каким был Игорь. Но Игорь сидит между двух стульев, поглядывая и назад, к себе в Новгород-Северское княжение. Игорь, как и всякий политический деятель в таком положении, действовал в Киеве довольно нерешительно. Опоры в городе он не имел и создать не успел, да, по-видимому, и не смог бы. Поэтому, естественно, попытка одного Ольговича реставрировать киевское государство в руках его рода не встретила энергичной поддержки среди членов его княжеской семьи, в то время уже всеми своими социально-политическими симпатиями и деятельностью ставших прочно на путь возглавления «феодальных полугосударств» эпохи феодальной раздробленности. Сложились «областнические» тенденции Ольговичей.

Иное дело черниговские Давидовичи, оттесненные Ольговичами на второй план. Давидовичи стараются не только сосредоточить в своих руках всю Северскую землю, но претендуют и на Киев, стремясь вырвать пальму первенства из рук Мономаховичей, хотя сил на это им, в отличие от Ольговичей, не хватало.

Святослав Ольгович, отступив с небольшой дружиной в Чернигов, прежде всего выясняет у Давидовичей, верны ли они своему договору и, получив подтверждение, оставляет в Чернигове своего боярина Костяжко в качестве официального соглядатая при Давидовичах, а сам начинает собирать ополчение сперва в Курске, а затем в Новгород-Северске.⁶

В это время Изяслав обезопасил тыл и заключил договор с половцами в подтверждение мира в Малотине, заключенного в 1140 г. после удачного похода Всеволода Ольговича на половцев. Видя усиление Изяслава, Давидовичи, стремясь захватить всю Северскую землю, решают схватить Святослава Ольговича. Костяжко вовремя предупреждает князя. Соглашение между Ольговичами и Давидовичами было нарушено. Давидовичам остается заключить союз с Изяславом, причем, опасаясь объединения Ольговичей, они предлагают киевскому князю ни за что не выпускать Игоря из заключения. Летопись осуждает Давидовичей за их предательство по отношению к князьям Северской земли, за переход на сторону Изяслава, что дало возможность Д. Багалею усматривать в этой части летописи отрывок черниговского летописного источника.⁷ Давидовичи боятся возвращения Игоря на киевский стол и поэтому, продолжая еще поддерживать связи со Святославом Ольговичем, предлагают ему поддержку, если он откажется от попыток освободить брата. Получив от него отказ, они окончательно переходят на сторону Изяслава.

Святослав Ольгович также готовит блок князей против последнего. К нему переходят Владимир Святославич, сын рязанского князя Святослава Ярославича, Иван Ростиславич Берладник и Юрий Владимирович Долгорукий. На помощь к Святославу Ольговичу явились и присланные его родственниками — половецкими ханами — половецкие отряды Камоса и Тюнрака.

Как сложился этот союз князей? Юрий Долгорукий давно уже стремился к овладению Киевом и готовил себе на юге опорную базу для развертывания борьбы за Киев. Святослав знал, на что шел, приглашая Юрия, и естественно, при заключении с ним союза признал его своим верховным сюзереном. Иной характер носил временный союз с Иваном Ростиславичем Берладником, политическая карьера которого резко отличается от карьеры других князей. Остановимся на этом вопросе.

Мы уже останавливались на галицком восстании 1144 г. и на приглашении восставшими галичанами Ивана Ростиславича Звенигородского. Володимирке поспешил к Галичу.

Три недели «из города бьяхуся крепко» осажденные галичане, «в неделю же мясопустную», ночью, Иван Ростиславич с дружиной галичан предпринял вылазку. «Много бишася» князь Иван Ростиславич, но его отряд зашел далеко в глубь лагеря осаждающих и вернуться обратно в город не смог. Видя невозможность возвращения, Иван Ростиславич «пробеже сквозе полк к Дунаю»⁸ и оттуда, степью, направился в Киев к Всеволоду. Галичане «по Иване»... бились с дружиной Володимирка «всю неделю», и только в результате энергичных атак Володимирко принудил их к сдаче. «Вшед в Галичь», князь «...многи люди исече, а иныя показни казнью злою».⁹ Движение было подавлено. Так повествует о событиях 1144 г. летописец.

Прежде всего, кого следует подразумевать под «галичанами»? Летопись не дает нам четкого представления о том, какие социальные прослойки скрываются под термином «галичане», но во всяком случае боярская знать в их состав не входила. «Галичане» (так же, как и переяславцы, владимирцы, «кияне» и т. п.) — это прежде всего городской люд — купечество и ремесленники, «черные люди». Восстание галичан 1144 г. — восстание горожан, стремившихся отделаться от непопулярного и деспотичного князя и пригласить «на стол» другого, связанного определенным договором, «рядом», и обязанного, по-видимому, править, прислушиваясь к голосу горожан, купечества в первую очередь.

Разбитые в бою и терроризированные расправой Володимирка горожане на время отказались от борьбы, — правда, как это мы увидим ниже, выжидая лишь удобного случая, чтобы выступить снова. Интересно отметить, что и второе восстание горожан связано было с звенигородскими Ростиславичами: на этот раз на престол пригласили сына Ивана — Ростислава. Объяснение этого явления, равно как и дальнейшей деятельности Ивана Ростиславича, лежит в том, что как отец, так и сын связали свою политическую карьеру с движением народных масс, используя их в своих целях. Постараемся это показать.

Очутившись на Дунае, Иван Ростиславич не сразу отправился к Всеволоду в Киев. Некоторое время он оставался на Дунае. За это говорит то обстоятельство, что когда в 1146 г. политическая карьера изгнанника развернулась не в Галиче, а в Приднепровье, он уже носил прозвище «Берладник».

Низовья Дуная и Днестра были покрыты русскими поселениями. В Воскресенской летописи мы находим список русских городов по Днестру и Дунаю:

«А от имени градом всем Русским далним и ближним... На Дунае Видицов с седми стен каменных, Мдин, об ону страну Дуная Трънов, ту лежит святая Пятница; а по Дунаю Дрествин, Дичин, Килиа, на устье Дуная Новое Село, Аколятря, на море Карна, Каварна. А на сей стране Дуная: на усть Днестра над морем Белгород, Чернъ, Аскый Торг, на Пруте реце Романов Торг, на Молдаве Немечь, в горах Корочюнов Камень, Сочава, Сереть, Баня, Нечюн, Коломыя, Городок на Черемоше, на Днестре Хотен».¹⁰

К этому списку русских городов следует добавить Берладь (современный Бирлат), Малый Галич (Галац) и Текучий.

Сведения Воскресенской летописи о русских городах по Дунаю и Днестру в известной части подтверждаются греческими источниками. В сборнике документов, изданных Миклошичем и Миллером («Acto Patr. Const.»), есть список (№ 52) городов по Дунаю, не принадлежащих болгарам. Документ датируется началом XIV в. Среди этих неболгарских городов Дуная значатся Карна (Κρανεα), Каварна (Καρναβα, Cavarna), Килия (Κελλια), Аколятря (Γαλιαγρα) и Дрествин (Δρισρα).¹¹

Пять неболгарских городов в русском и греческом источниках совпадают, и это дает возможность утверждать, что еще в начале XIV в. они были действительно русскими.

Перечисленные города, расположенные далеко от основных феодальных центров Галичского княжества (княжеских резиденций, стольных городов), были в значительной мере самоуправляющимися городскими общинами, возглавляемыми городской знатью, лишь номинально подвластными галицкому князю.

Русское население появилось на Дунае отнюдь не вследствие княжеской колонизации, а занимало этот край с древнейших времен.

Топонимический материал, подвергавшийся изучению рядом исследователей, свидетельствует о древнейшем населении низовьев Дуная и части Трансильвании. Это довенгерское и дорумынское население было русским.¹²

Следы политической жизни русского населения Трансильвании восходят к XIII в., и в жалованной грамоте храмовникам венгерского короля Белы, датируемой 1247 годом, упоминается «terra de Zewrino» и «kenesatus» (князья) de tota Zewrini Иван и Фаркаш (Волк) и воевода Лиртиой.¹³ Эта «Северская земля», расположенная по Дунаю у границ Трансильвании, управлялась русскими князьями. И даже в XIX в. Надеждин обратил внимание на четыре русских села, надолго приковавшие к себе внимание исследователей.¹⁴ На Дунае русские появляются очень давно. Стоит вспомнить хотя бы уличей и тиверцев. Уже по свидетельству Льва Диакона, в составе воинов Святослава были женщины. Очевидно, это были не киевлянки, пришедшие со святославовой ратью, а те самые русские «девы» по Дунаю, о которых говорит «Слово о полку Игореве». Речь идет, очевидно, о русских поселениях на Дунае. В 1043 г. Владимир Ярославич с Вышатой беспрепятственно доходят до Дуная, проходя, очевидно, по русским землям.¹⁵ По Константину Багрянородному, Дичин был обычной стоянкой русских, направлявшихся в Византию.¹⁶ Анна Комнин сообщает, что в 80-х годах XI в. на нижнем Дунае сидели самостоятельные князья. В числе их она называет некоего Всеслава, правившего в Вичине. В эту область незадолго пришло «скифское, племя» из-за Дуная, поселившееся здесь с разрешения местных князей. Задунайское «скифское племя» было земледельческим и, по мнению Васильевского и Кулаковского, это были не кто иные, как русские.¹⁷ Всеслав и другие князья, равно как и население, принявшее переселенцев-русских, — сами были тоже русскими.

Атталиота говорит о множестве городов по Дунаю, а население их называет «многоязычным». Он же сообщает о том, что города эти имеют пешее (типичное для русских на Дунае со времен Святослава) войско.¹⁸

Князья нижнедунайских городов были независимы от Византии и временами, случалось, даже облагали ее данью. Так, например, князь Татуш в 1074 г. совершил в союзе с печенегами удачный поход на Византию, а в 1088 г., во время похода Алексея Комнина, Татуш, сидевший в Дристре, вместе с половцами выступил против Алексея. Татуш — славянин. За это говорит то, что Византия направляет к нему посла, родом иллирийца, т. е. славянина. Но он не болгарин, так как Анна Комнин отличает его и его «племя» от болгар, именуемых ею «манихейцами» (богумилами).

По мнению Кулаковского, Татуш, Всеслав и их племена — это те скифы-пришельцы, о которых говорит Анна Комнин.¹⁹ Еще в начале XII в. на Дунае хозяйничают русские. В 1116 г. Мономах посылает на Дунай Ивана Войтишича, который сажает по городам княжеских посадников. Для этого князю не пришлось воевать, следовательно, низовья Дуная были русскими. Русские сидели к востоку от Дристры, так как в 1116 г. Вячеслав и Фома Ратиборович не смогли назначить посадника в Дристру, подвластную Византии.²⁰ Во второй половине XII в. русские княжества еще удерживаются на Дунае. Так, например, в 1162 г. Византия дает Васильку и Мстиславу Юрьевичам четыре города и волость на Дунае.²¹ Мы не ставим своей задачей проследить дальнейшую судьбу русского населения на Дунае, но нельзя не отметить, что и в XIII и в XIVb. русские по-прежнему еще играют известную роль. Никита Акоминат говорит о бродниках;²² сын убитого Асеня І, Асень II, бежит в «русскую землю» и возвращается оттуда с русскими беглецами (своего рода бродниками, берладликами, «галицкими выгонцами»); в конце XIII в. в северной Болгарии княжит русский князь Яков-Святослав, приславщий в 1262 г. в Киев Номоканон, где он писал о своем русском происхождении. В 1328 г. русский воевода Иван отстаивает от греков Филиппополь, находясь на службе у болгарского царя.²³ В XI—XII вв. русское население нижнего Дуная было еще многочисленным и связанным с остальной Русью, и прежде всего с Галицкой, хотя связи эти не были прочными.

Дашкевич предполагает, что низовья Дуная и Днестра носили название «Берлади», а, следовательно, их русское население называлось «берладниками», а сам город Берладь был лишь главным центром берладской земли.²⁴ Это предположение достаточно убедительно.

Земли по нижнему Дунаю и Днестру были заселены берладниками, быть может, частично составлявшими и городское население Дунайского понизовья. Это было смешанное по этническому своему составу, но в основе своей русское население, занимавшееся земледелием, охотой, рыбной ловлей, промыслами, часто выходившее для торговли и набегов на своих челнах в море. Полуоседлые земледельцы и промысловики, постоянно готовые к нападению и отпору врага — половцев, болгар, волохов, византийцев, и поэтому опытные воины, берладники были своеобразной «вольницей», населявшей и охранявшей юго-западные окраины древней Руси. Берладники, как и аналогичные им бродники,²⁵ выбирали своих старшин (старейшин), носивших у бродников название «старост» и «воевод». Среди берладников Иван Ростиславич выступает скорее не как полновластный государь, а как предводитель, ограниченный в своих правах традиционными порядками этой «вольницы». Такое положение не могло импонировать Ивану Ростиславичу, и он уходит в Киев.

Политическая биография Ивана Ростиславича за это время очень красочна. Он выступает союзником Святослава Ольговича, служит ему в качестве наемного воина и получает от него 12 гривен золота и 200 гривен серебра.²⁶ Затем Берладник изменяет Святославу и переходит на сторону Ростислава Смоленского.²⁷ На некоторое время Иван Ростиславич сходит с политической арены — закованный в кандалы Юрием Долгоруким, он сидел в заключении в Суздале. В 1157 г. Юрий Долгорукий собирался перевести его в Киев и выдать своему зятю Ярославу Осмомыслу. Видно опасный претендент на княжий стол, воинственный и популярный в народных массах Иван Ростиславич не давал покоя Осмомыслу. Галицкий князь отправил к тестю за Берладником целую дружину во главе с князем Святополком и Кснятином Серославичем. Участь Берладника была, казалось, решена. Но митрополит и игумны напомнили Юрию о его крестном целовании Ивану Ростиславичу (по какому поводу оно было дано, летопись не сообщает), которое он собирался нарушить, упрекнули Долгорукого в том, что он не только не верен своей клятве, но и издевается над своим пленником («держиши в толице нужи») и хочет «выдати на убивство». Под давлением духовенства Юрий вынужден был отказаться от своего плана, и Берладник в оковах снова был отправлен в Суздаль. По дороге в Суздаль дружинники Изяслава Давидовича Черниговского отбивают Ивана Ростиславича и уводят его в Чернигов. Изяславу Давидовичу Берладник был нужен как пугало и орудие в его руках в борьбе против усиливающегося Ярослава Осмомысла.

Ярослав учел новую опасность и в 1159 г. потребовал у Изяслава Давидовича выдачи Берладника. Следует отметить, что судьба Берладника интересовала не одного Осмомысла. Прежде чем начать действовать, Ярослав заручился поддержкой венгерского короля, русских и польских князей, обещавших помощь в борьбе с Берладником, и в Киев к Изяславу Давидовичу требовать выдачи Ивана Ростиславича явились послы Ярослава Осмомысла, короля венгерского, польских князей и русских князей — Святослава Ольговича и Святослава Всеволодовича Чернигово-Северских, Ростислава Мстиславича Смоленского, Мстислава Изяславича Владимирского (на Волыни), Ярослава Изяславича Луцкого и Владимира Андреевича Дорогобужского. Изяслав Давидович вынужден был уступить, и хотя он и не выдал Берладника, но, очевидно, отказал ему в поддержке, и тот должен был, «уполошивъся», уйти в степи к половцам.²⁸ Чем вызвано было создание такого внушительного блока? Чем для короля и князей был опасен Иван Ростиславич Берладник? Прежде всего тем, что в его лице они видели возможного кандидата на свой княжий стол, ставленника горожан, берладников и прочей «простой чади». Его приглашение в Галич восставшими горожанами, его связи с берладской «вольницей», какие-то деяния в Приднепровье и Поволжье, приведшие к тому, что Юрий Долгорукий заковал и заточил его, — все это в совокупности делало Берладника очень опасным для князей и королей. Не случайно не только русские князья, но и король венгерский и польские князья так единодушно откликнулись на призыв Ярослава Осмомысла. Речь шла не об обычном конкуренте князей, а о таком сопернике, который был популярен в народных массах, что само по себе для князей было очень опасно, и который вдобавок умел пользоваться этой популярностью, опирался в борьбе с врагами на сочувствие горожан, берладников и смердов, как это мы увидим дальше, привлекая их на свою сторону уступчивостью (как приглашенный по «ряду», он не мог иначе поступать), совместной борьбой против общих врагов и т. д. Поэтому-то так энергично действовал Ярослав. Он знал, что горожане, берладники, смерды имели достаточно причин для того, чтобы ожидать лишь удобного случая, а когда он представится — поднять восстание. Возглавить его, действуя, конечно, в своих целях и добиваясь галицкого княжего стола, мог Берладник. Нельзя думать, что Иван Ростиславич действовал и выступал для облегчения положения народных масс. Он преследовал свои цели, был и оставался князем, хотя, в силу сложившихся обстоятельств, и несколько своеобразным. Назвать его народным вождем нельзя. Но, выступая против Ярослава, рассчитывая на поддержку народных масс, он, естественно, стремился к приобретению авторитета и сумел его добиться. Для того чтобы не дать возможности Берладнику возглавить новое восстание, Ярослав пытается расправиться с ним и, как мы видели, неудачно.

В степях Берладнику удается заручиться поддержкой половцев, и вместе со своими новыми союзниками он отправляется в «города Подунайские», к берладникам, рассчитывая на их помощь и собираясь оттуда выступить против Ярослава.

Восстание не замедлило вспыхнуть. К Ивану Ростиславичу, обосновавшемуся в Подунайских городах, где он закрыл судоходство, «изби две кубаре и взя товара много» и «пакостяше рыболовом галичьскым», подходят прежде всего берладники. Скоро их скопилось около шести тысяч человек. Подошли и половцы. Почувствовав свою силу, Иван Ростиславич двинулся к Кучелмину. Горожане «рады быша ему» и немедленно перешли на сторону берладников. От Кучелмина Иван Ростиславич со свой берладской «вольницей», половцами и, по-видимому, присоединившимися к нему «БОЯМИ» из кучелминских горожан двинулся к Ушице. «Засада» Ярослава вынуждена была укрыться в городе и «начашася бити крепко засадници из города». Но у берладников нашлись единомышленники — ими были смерды. Летопись сообщает, что в момент осады Ушицы «...смерды скачуть через заборола к Иванови и перебеже их 300».²⁹ Мы видим, таким образом, как восстание против Ярослава и его бояр и дружины, начатое берладниками, поддерживается горожанами, а затем и смердами, переходящими на сторону Ивана Ростиславича.

Так как Ярославова «засада» энергично сопротивлялась, то взять город можно было только приступом. При этом, конечно, пострадали бы горожане и смерды, укрывшиеся в Ушице. Идти на приступ и предлагали половцы, собиравшиеся, как это они обычно делали, взяв город, ограбить его население и увести в плен. Берладник не послушался половцев, так как в его расчеты не входило настраивать против себя горожан и смердов, и тогда, «разгневашеся, половци ехаша от Ивана».

Между тем князья Ярослав, Мстислав и Владимир Андреевичи в ответ на выступление Берладника готовили поход на его покровителя Изяслава Давидовича. Последний начал готовиться к отпору и отозвал Берладника в, Киев.

Берладник, очевидно, не мог ослушаться Изяслава, покинул Подунайские города и возвратился в Киев. Это обстоятельство еще раз подчеркивает, что Иван Ростиславич лишь использовал народные движения, которые ставили себе совсем иные задачи. Берладники, горожане, смерды выступали против феодальной системы (установленной галицким боярством и князем), Иван Ростиславич — против Ярослава. Лишь на время сходились их цели. Поэтому так легко расстался Иван Ростиславич с поддерживавшими его народными низами.

Галичане, правда, по-прежнему тяготели к Берладнику. Так, например, когда Изяслав Давидович в том же 1159 г. двинулся с войском против Ярослава, «ища волости Иванови Ростиславичю», то галичане послали к Берладнику гонцов, заявляя: «Толико явишь стягы, и мы отступим от Ярослава».³⁰ Очевидно, галичане продолжали борьбу с Ярославом и ждали только удобного случая, чтобы повторить 1144 год. Но поход Изяслава был неудачен, и горожанам не удалось «отступить» от Ярослава.

Начатое в 1159 г. движение берладников не улеглось, хотя Иван Ростиславич, одно время его возглавлявший, был далеко, у Выря. «Вольница» берладников на ладьях приходит в море и берет Олешье. Этот налет берладников, напоминающий черноморские походы казаков, был ликвидирован лишь в 1160 г., когда киевские воеводы Юрий Нестерович и Якун «в насадех» по Днепру спустились до Олешья, отбили город у берладников и преследовали их до Дичина, где «избиша е и полон взяша».³¹ Вряд ли закончилось в те годы этим походом берладников народное движение в Галицкой земле, поднявшееся в 1159 г., но летописи о дальнейших событиях молчат.

Опасен был еще и Берладник. Под 1162 г. летопись сообщает о его смерти в Солуни, в Византии, добавляя, что «инии тако молвяхуть, яко с отравы бе ему смерть».³² По своей ли воле Берладник оказался в Солуни, был ли он схвачен и отправлен в Византию кем-либо из князей, скорее всего Ярославом, — неизвестно.

Византия, конечно, с удовольствием принимала таких изгнанников, как Берладник, ибо они всегда могли служить оружием в ее руках в борьбе с теми же русскими князьями. С уверенностью можно сказать лишь одно: сообщение летописи об отравлении Ивана Ростиславича правдоподобно, причем виновником насильственной смерти Берладника едва ли не был его враг Ярослав.

Такова была роль Берладника в событиях, развернувшихся на территории Северской земли. Вернемся к ним.

Юрий не мог выступить сам на помощь Святославу, так как отбивал спровоцированное Изяславом нападение на свои владения рязанского князя Ростислава Ярославича. Он выслал отряд своего сына Ивана Юрьевича, которому Святослав, в благодарность за поддержку, отдал Курск с Посемьем. Давидовичи также получают поддержку. К ним подходит Мстислав Изяславич с переяславцами и берендеями. Объединенными усилиями противники Святослава берут Путивль. Горожане энергично сопротивлялись, но вынуждены были сдаться, заставив все же Изяслава присягнуть себе. В Путивле было захвачено 700 человек челяди Святослава, 500 берковцев меду, 80 корчаг вина, разграблено церковное имущество.³³ Путивльский двор князя характеризует богатство вотчин северских князей.

Их враги захватили громадные стада и косяки лошадей еще до этого, у села Мельтеково, жгли их «жита и дворы», громили их «всю жизнь» у Любеча, грабили княжее «Игорево сельцо», громадные богатые княжие вотчины с челядью, скотом, запасами, накопленными сокровищами и т. д., разбросанные повсюду в Северской земле. Северские князья — едва ли не богатейшие в своей среде, ибо каждый раз летописец с удивлением констатирует громадные размеры их движимого и недвижимого имущества. Стремление к сохранению самостоятельности заставляет города Северской земли энергично сопротивляться нападению Давидовичей и Изяслава. Путивль и Новгород-Северск, покинутые своим князем, сдаются только тогда, когда была исчерпана возможность дальнейшего сопротивления и только после того, как им присягает князь и именно не Давидович, а сам Изяслав, что, по мнению П. Голубовского, объясняется отдаленностью Киева и вероятной эфемерностью его господства.³⁴

Под натиском сил союзников Святослав Ольгович вынужден был отступить. Лесные дебри земли вятичей стали служить пристанищем для северского князя. И впервые в летописи с этого момента начинают упоминаться города вятичей. В эти годы в вятичскую землю впервые, собственно, проникают столь сильные княжие дружины. Самостоятельность вятичей была подорвана походами Мономаха, когда была уничтожена местная верхушка. Вместе с Ходотой и его сыном исчезает вятичская варварская племенная знать, по-видимому, уже феодализирующегося порядка. В середине XII в. «вятичи» летописи — слабо дифференцированная масса общинников. О вятичских князьях и боярах мы почти не имеем указаний, если не считать вятичским боярином московского боярина Кучку. С вятичами князья совершенно не считаются, их земля становится ареной ожесточенной борьбы, подвергается в результате длительных военных действий разорению и опустошению, но сами вятичи в этой драме, знаменовавшей собой окончательную ликвидацию их былой самостоятельности, играют роль безмолвных статистов. Очевидно, поход Мономаха «на вятичи», экспедиции рязанских, северских и ростовских князей в окраинные земли вятичей привели либо к разгрому вятичской верхушки в той ее части, которая пробовала сопротивляться, либо к ее ассимиляции в среде дружинного боярства окрестных феодальных городов. Вятич к тому времени и в тех именно районах, которые становятся ареной межкняжеской усобицы, выступает уже главным образом просто как смерд или горожанин, который не в состоянии бороться с массовым проникновением в его некогда непроходимую лесную страну княжеских дружинников. Эти последние в своей борьбе совершенно не обращают внимания на исконных хозяев края, используя их города в качестве своих опорных пунктов в войне с врагом, таким же чужим в вятичской земле, как и они сами. На страницах летописи мелькают вятичские города: Дедославль, Карачев, Остер, Колтеск, Лобыньск, Москва, Неринск, Брянск, Мценск, Облов (Оболвь), Воробейна, Девягорск, Козельск и др.

Все же по отношению к вятичам политика Святослава отличалась от политики Изяслава. Если Изяслав шел к Карачеву, грабя на своем пути и вызывая этим ненависть вятичей, то Святослав, избрав вятичскую землю в качестве своего убежища, действовал гораздо осторожнее, желая привлечь к себе симпатии населения, впервые столкнувшегося с такими многочисленными и сильными княжескими дружинами, к которым они всегда, естественно, чувствовали недоверие и ненависть. Зная, что только сила может удержать вятичей от борьбы с непрошенными гостями и в то же время не рассчитывая на свою военную силу, Святослав, обеспечивая себе тыл, решил установить более или менее нормальные отношения с вятичами. Это ему, как мы увидим дальше, в известной мере удалось.

Святослав наносит короткие удары и уходит все дальше и дальше в глубь вятичской земли. В Остре покидает его Иван Берладник, князь-ландскнехт, получивший от Святослава «за службу» 12 гривен золота и 200 гривен серебра. Давидовичи в это время становятся хозяевами удела Святослава, а Изяслав Мстиславич — удела Игоря, после чего киевский князь прекращает преследование Ольговича.

Несмотря на уход половцев, последний не ослабел. Юрий Долгорукий оказывает ему поддержку, а Давидовичи не в силах справиться сами со Святославом. Когда они попробовали поймать его руками самих вятичей и на вече в Дедославле старались убедить вятичей в том, что Святослав — их враг, последние резонно заметили, что им все равно, кто их князь — Давидович или Ольгович.³⁵ Им, конечно, было все равно, кто будет собирать дань, кабалить и захватывать их земли. Через год «мирная» политика Святослава по отношению к вятичам дала свои результаты, и когда он занял Дедославль, по-видимому, центральный город вятичской земли, то посадники Давидовичей, посаженные ими в других городах, опасаясь выступлений вятичей, поспешили сами скрыться.³⁶ Пока Святослав отсиживался в земле вятичей, Юрий завоевывает у Новгорода Новый Торг и поселения по Мете, нанося этим удар союзнику Изяслава Мстиславича. Вслед за этим Святослав предпринимает поход на второго союзника киевского князя — князя смоленского Ростислава Мстиславича и по дороге на р. Протве громит голядь, по-видимому, литовское племя, оторванное от других литовских племен и представляющее собой своеобразную этнографическую загадку. На совещании в Москве в 1147 г. Святослав и его сын Олег получают подарки от Юрия, и начинается отвоевывание вятичской земли. Посадники Давидовичей бегут из вятичских городов. На помощь Святославу подходят половцы-токсобичи под начальством Судимира Кучебича и Горена, суздальская рать Глеба Юрьевича и бродники. Подробнее о бродниках мы остановимся ниже, а пока лишь отметим их участие вместе с половцами в борьбе князей между собой на стороне Ольговичей.

Давидовичи решают действовать на два фронта: они обещают Святославу поддержку и просят мира, рассчитывая захватить Киев, а Изяслава призывают к борьбе со Святославом. Киевское вече 1147 г. в ответ на призыв Изяслава выступить против Юрия отвечает отказом, помня времена возвышения Киева при Мономахе. Боярская верхушка Киева не хотела поднять руку на «Мономахово племя» и предлагала князю не доверять «Ольговичам», под которыми надо подразумевать, кстати сказать, не Ольговичей, а Давидовичей.³⁷ Изяслав набирает дружину из «охочих» киевлян и идет навстречу Святославу. Посланный в Чернигов боярин Улеб доносит об измене Давидовичей, и Давидовичи, под нажимом Изяслава, признались в ней. Изяслав мобилизует свои силы. Собранное князем киевское вече, и это единственный случай, когда в Киеве вече собирает князь, обеспокоенное переходом Чернигова в лагерь врагов, волнуется. Жертвой его стал Игорь Ольгович, принявший уже в то время схиму. Игорь был убит.

Вскоре же развернулась борьба за Посемье, так как Курск с Посемьем отказались воевать с Мономаховичами и приняли посадников Глеба Юрьевича, обезопасив себя таким образом от расправы Изяслава. Последний действует в Переяславльской земле, тяготевшей к Юрию Долгорукому, берет Попашь, затем подходит к Чернигову и начинает «воевать» Черниговскую землю. Так как горожане энергично сопротивлялись, киевский князь решил напугать население своей жесткостью. Изяслав разорял города и опустошал целые области. Так, например, во Всеволоже, взятом с боя и разрушенном, собралось население трех ранее уже захваченных Изяславом городов. Спасаясь от погрома, бегут к Чернигову жители Бохмача, Белой Вежи, Уненежа, но по дороге их захватывают в плен дружинники Изяслава. Особенно энергично сопротивлялся Глебль, и это принудило Изяслава снять осаду города и отступить в Киев.

На помощь Изяславу приходит Ростислав Смоленский. Он берет Любеч, где была «вся жизнь» черниговских князей. Этот поход ставил своей целью подрыв хозяйственной базы союзников. Глеб с Посемья предпринимает поход в Переяславльскую землю. Здесь он захватывает Остерский городок и, получив сообщение от боярина Жирослава о том, что переяславцы ждут его и откроют ему ворота, подходит к Переяславлю. Но группа бояр — сторонников Глеба Юрьевича — была, очевидно, недостаточно сильна, и переяславльский князь Мстислав Изяславич отбивает нападение Глеба. Северские князья не могли помочь осажденному в Остерском городке Глебу, и он вынужден был заключить мир с Изяславом.

Тяготение Глеба к Переяславлю вызвано стремлением князей подготовить почву для дальнейшего наступления на Киев с целью захвата киевского стола. В этом отношении Переяславльское княжество было очень удобно. Курск с Посемьем, в свою очередь, представлял собой связующее звено между Суздалем и Переяславлем, попавшее, кстати сказать, в то время также в руки суздальского Глеба Юрьевича.

Глеб чувствует себя в этой коалиции князей на особом положении. Прекрасно понимая, что без поддержки его и его отца, Юрия Владимировича Долгорукова, Святослав не смог бы долго сопротивляться, он действует совершенно самостоятельно, не считаясь с интересами своих союзников. Из Курска Глеб предпринимает походы против половцев, исконных союзников северских князей, с ханами которых последние были вдобавок и в родственных отношениях. Конечно, нельзя думать, что Глеб был противником всех половецких племен и колен, так как в суздальских ратях мы видим и половцев и союзное им население половецких степей — бродников. Останавливает на себе внимание также и факт тяготения городов Северской земли, в частности Курска с Посемьем, к суздальскому князю. Летописец прямо говорит о том, что Курск отказался бороться с «Мономаховым племенем», но зато обещал полную поддержку киевскому князю в войне с Ольговичами.³⁸ По-видимому, как предположил еще Татищев, подобная позиция Курска объясняется его попыткой избежать расправы со стороны киевского князя, с одной стороны, и суздальского, с другой. Киевские князья, как бы считали в порядке вещей, что у многих городов на «Мономахово племя» не поднимаются руки. Так было в Киеве, и объяснение этому явлению было уже нами дано выше, так ответили князю, по примеру киевлян, и в Курске. Прямо отказать Изяславу в поддержке Курск не решался. Такой уклончивый ответ в одно и то же время не мог вызвать репрессий со стороны киевского князя и страховал, в случае успешных действий Глеба Юрьевича, от расправы и со стороны последнего, тем более, что Курск с Посемьем давно «тянули» к потомкам Всеволода Ярославича, и курские феодалы-дружинники считали себя все же вассалами князей из рода «суздальских Мономаховичей», а Святослав Ольгович, разбитый и скрывающийся в земле вятичей, был не страшен. К тому же Курск, быть может, в это время даже прямо тяготел к нему, но опасался упоминать имя Святослава Ольговича в разговоре с Изяславом, чтобы не вызвать с его стороны военных действий. Переговоры курян с князем, закончившиеся в пользу первых, заставляют сделать вывод о большой политической роли в Курске чрезвычайно сильного местного феодального элемента, что подтверждается «Словом о полку Игореве». Куряне, благодаря особенностям местоположения своего города на пограничье с половецкой степью, так же, как и жители других пограничных городов, «сведоми къмети», опытные воины, прекрасная конница, не боящаяся ни трудов, ни опасностей. Здесь не только складывается воинственное «земское» боярство (по-видимому, это были главным образом мелкие феодалы), но и собственно городское население — купечество, ремесленники — было вооружено. Такой «вооруженный народ» имел достаточно сил для ведения войны без поддержки княжеской дружины, и этим объясняется его политическая роль. На окраинах Руси местные городские дружины были наиболее сильны, и здесь они выступали часто как решающий фактор.

В 1148 г. Изяслав с берендеями, уграми, дружинами Вячеслава снова действует на Левобережье. Он решительно продолжает свою политику опустошения земли. Сожженные города и села, трупы убитых горожан и смердов оставались на его пути. Изяслав хотел устрашить население, часть которого захватывалась в плен, а часть истреблялась, и подорвать экономическую базу своих врагов. Осадив в Чернигове Святослава Ольговича, Изяслава и Владимира Давидовичей и Святослава Всеволодовича и будучи не в силах взять город приступом, он выжигает все окрестные черниговские села вплоть до Боловоса, а оттуда идет к Любечу, где была «вся жизнь» северских князей. Поход Изяслава в район расположения вотчин северских князей заставляет их выйти из города. У Любеча сошлись их рати. Видя силу Изяслава, северские князья просят у Юрия поддержки, но помочь им он ничем не мог, так как суздальские рати Глеба в это время снова пытались захватить Переяславль, но опять неудачно. Отпор Глебу дало само переяславльское боярство. Никоновская летопись приводит интересный отрывок из легенды о некоем богатыре, очевидно, боярине Демьяне Куденевиче, который со своим слугой Тарасом и пятью отроками действует против Глеба.³⁹ Последний должен был отступить в Черниговщину и, не получив поддержки ни от него, ни от Юрия, северские князья вынуждены были заключить мир с Изяславом.⁴⁰ Глеб бросает Остерский городок и уходит к отцу в Суздаль, не рассчитывая на свои силы. Остер был закреплен за Киевом. Успешно разбив противника на юге, Изяслав решает выступить против Юрия.

Ему удается сколотить союз князей. В него вошли Ростислав Юрьевич и Давидовичи; Ольговичи также были вынуждены принять в нем участие, но на съезде князей в Остре они не участвовали, и от имени Святослава говорили Давидовичи. Когда началась война, северские князья прежде всего вводят свои рати в землю вятичей. Этим еще раз подчеркивается их стремление к освоению вятичской земли. «Неизъезженная» область вятичей сулила большие доходы в результате эксплуатации вятичского смерда, и князья зорко следили за тем, как бы ее не потерять. Давидовичи и Святослав, зажатые между Суздалем и Киевом, лавируют и хитрят, причем особенно искусно действует Святослав.⁴¹ Когда Изяслав выгнал из Киева подозрительного для него Ростислава Юрьевича, сносившегося с недовольными Изяславом черными клобуками, Юрий воспользовался этим как предлогом для новой войны с Изяславом. Она, казалось бы, сулила ему победу, так как в тылу у Изяслава глухо волновались черноклобуцкие поселения, сила и политическое значение которых в Киеве к тому времени значительно возросли.⁴² Святослав получает от Юрия предложение примкнуть к нему. Осторожный Святослав сперва посылает гонца к Юрию, чтобы убедиться, действительно ли затевается поход, а затем шлет гонца и к Изяславу с предложением своих услуг в борьбе с Юрием в виде компенсации за возвращение владений Игоря Ольговича. Когда Изяслав ответил отказом, Святослав перешел на сторону его противника, думая округлить свои владения, ограничивавшиеся в то время Новгород-Северским княжеством, так как Черниговским владели Давидовичи: Владимир получил Чернигов, Курск с Посемьем и часть земли вятичей, Изяслав — остальную часть вятичской земли. В войне Изяслава с Юрием Давидовичи примкнули к первому. Война происходила на территории Переяславльской земли. Когда дорога на север оказалась отрезанной Давидовичами, Юрий отступает к Белой Веже, где и ожидает союзников — половцев. Переяславль — ключ к овладению Киевом, поэтому Юрий и стремился прежде всего захватить этот город. К Изяславу подходят Ростислав Смоленский, черные клобуки, Изяслав Давидович. Недовольство черных клобуков Изяславом, тяготение части переяславльских бояр и дружинников к Юрию быстро сказалось. В бою под Переяславлем 23 августа 1149 г. дрогнули и отступили сперва черные клобуки и дружинники Поросья, а затем перешли на сторону Юрия и переяславцы. Благодаря их измене, несмотря на энергичное сопротивление, вынужден был бежать и Изяслав. В Киеве снова собирается вече. Киевляне в ответ на вопрос Изяслава, будут ли они его защищать, отвечают, что сейчас они истощены и не в состоянии больше бороться. Изяслав с семьей уходит во Владимир-Волынский. В Киев вступил победитель Юрий Долгорукий. Княжеский стол остался за ним. Давнишнее стремление Юрия к Киеву увенчалось успехом. Юрий быстро «осваивает» южную Русь, раздавая земли сыновьям и союзникам. Переяславль получает Ростислав Юрьевич, Курск с Посемьем и Сновскую тысячу, Случек, Клецк и дреговичей получает Святослав Ольгович.

Изяслав не прекратил борьбы. Межкняжеский конфликт превращается в международный. Изяслав не останавливается перед приглашением интервентов. К Киеву вместе с Изяславом двигаются венгерские войска. Во главе своих отрядов идут чешский король Владислав и польский король Болеслав с братом Генрихом. В результате длительной войны Киев остался все же за Юрием, а Изяслав по-прежнему вынужден был уйти во Владимир-Волынский. Недовольный Изяслав снова ссорится с Юрием. Решающую роль в борьбе Юрия с Изяславом сыграли черные клобуки, которым не могла нравиться система управления Юрия, отличавшаяся бесцеремонным грабежом и насилием. Черные клобуки переходят на сторону Изяслава, что и решает вопрос в его пользу. Юрий вынужден покинуть Киев, и его снова занимает Изяслав. В руках Юрия и его сыновей Андрея и Ростислава остается, правда, Переяславль, и это не может не тревожить Изяслава, хорошо понимавшего, какое значение имеет Переяславль для наступления на Киевщину. Едва ли не основной причиной успеха Изяслава является переход на его сторону, как мы указали, черных клобуков. Черные клобуки стали серьезным политическим фактором в общественной и политической жизни Киевской земли. Города черных клобуков — настоящие феодальные центры оседающих на землю кочевников; их князья-ханы располагали сильными дружинами и, вмешиваясь в межкняжеские усобицы, зачастую выступали в качестве вершителей судеб южных княжеств и отдельных князей. Юрий восстановил их против себя благодаря тем же особенностям своего господства и управления, насилию и грабежу, которые послужили причиной начавшегося после смерти Юрия восстания против «суздальцев» во всей Киевской земле. Восстание низов сельского и городского населения было обусловлено системой регулярной, систематической эксплуатации, установленной в то время в Ростово-Суздальской земле и перенесенной Юрием в Киев. Дани, поборы, повинности были распространены Юрием на черноклобуцкое население, с которого Изяслав, очевидно, брал меньше, чем Юрий. По-видимому, также была задета и политическая самостоятельность черноклобуцких городов и ханов.

Результатом системы управления, установленной Юрием в черноклобуцких землях, был переход их на сторону Изяслава. Не обошлось дело, очевидно, без того, чтобы Изяслав не пообещал какие-либо льготы черным клобукам.

Этими методами он действует и далее, стараясь выгнать Юрьевичей из Переяславльской земли. Мстислав Изяславич пытается поднять турпеев в Переяславщине и тем нанести удар тылу своих противников. Маневр не удался. Ростислав и Андрей Юрьевичи громят турпеев, отгоняя их к Днепру. В это время выступают против Изяслава Володимирко Галицкий, Давидовичи и Святослав Ольгович. Мстислав отступает к Киеву, уводя с собой берендеев. Благодаря второй измене черных клобуков, которую объяснить трудно, Изяслав снова был изгнан из Киева и снова с берендеями и венграми овладевает городом и столом и договаривается о поддержке с черными клобуками. В 1151 г. единый лагерь союзников Юрия раскалывается. Изяслав Давидович переходит на сторону Изяслава Мстиславича, а брат его Владимир и Святослав Ольгович продолжают поддерживать Юрия. Сделав такой шаг, Изяслав Давидович, лично выигрывая, тем самым ставил под угрозу независимость Северской земли от Киева. Юрий заключает мир с Изяславом и Вячеславом и по договору должен был уйти из Переяславля в Суздаль. Не желая терять этот важный стратегический пункт, Юрий медлит с оставлением города. После смерти Владимира Давидовича, убитого в бою, черниговский стол занимает Изяслав. Попытка Святослава Ольговича захватить Чернигов успеха не имела, и он со своим племянником Святославом Всеволодовичем уходит в Новгород-Северск. Остерский городок был сожжен Изяславом, так как это был форпост Юрия. В ответ на сожжение Остерского городка Юрий с половцами, рязанскими дружинниками и дружинниками своего старого союзника Святослава Ольговича снова начинает военные действия. Война развернулась в вятичской земле Изяслава Давидовича.

Юрий берет вятичские города и продвигается все дальше и дальше на юг, к Чернигову. Были взяты Мценск, Спашь, Глухов, осажден Чернигов. Когда из Киева на помощь осажденному Чернигову двинулись дружины, половцы бросили Юрия, и последний вынужден был отступить в Суздаль, оставив Святославу Ольговичу, который теперь один должен был сражаться с целой коалицией, всего-навсего 50 дружинников. По дороге союзники Юрия, половцы, разгромили Посемье — Путивль, Рыльск, чем и ослабили своего вчерашнего союзника. Святослав Ольгович остался один. Энергичная оборона Новгород-Северска позволила ему заключить мир с Киевом и спасла князя от окончательного разгрома. Изяслав в это время предпринимает поход против половцев, в степи, куда на Угол и Самару проходят дружины его сына Мстислава с черными клобуками. Были захвачены половецкие вежи, стада и освобождены пленники. В 1153 г. половцы отвечают на это разорением Посулья. В этом же году Мстислав с берендеями ходил на низовья Днепра, в Олешье, первый русский город, который проходили «гречники» — купцы, торговавшие с Византией. Город, очевидно, платил дань половцам, и они его не трогали. Здесь он ожидал свою мачеху, абхазскую княжну («обезку») которую ему пришлось встретить лишь в 1154 г.

В 1153 г. переяславльский полк Мстислава принимал участие в битве на Серете, где столкнулись рати его отца и галицкого Ярослава Осмомысла.

Пока Мономаховичи занимались своими Делами, Изяслав Давидович и Святослав Ольгович на съезде в Хоробре договорились «быть за один муж».⁴³ П. Голубовский объясняет это примирение недовольством со стороны Изяслава политикой киевского князя, по-своему распорядившегося Новгород-Северским уделом.⁴⁴ Когда в 1154 г. умирает Изяслав Мстиславич, Изяслав Давидович пытается захватить Киев, но неудачно. В Киеве на престол садится Ростислав Мстиславич. Глеб Юрьевич с половцами ведет в это время операции против Переяславля, но тоже неудачно, и лишь тогда, когда Изяслав Давидович изгнал Ростислава из Киева и сам сел в Киеве при поддержке боярства и духовенства, Глеб Юрьевич получает от него Переяславльское княжество. Изяслав Давидович отдает Чернигов Святославу Ольговичу. Уступкой Глебу Переяславля Юрий не удовлетворился и предпринял поход на Киев. Желая предотвратить войну, Святослав Ольгович возвращает Изяславу Давидовичу Чернигов, а сам удаляется в свою отчину Новгород-Северск. Изяслав вынужден был уступить силе, и в 1154 г. Юрий в третий раз занимает Киев. В эти годы Черниговское княжество получает Корческ, а Новгород-Северское — Мозырь. Юрий улаживает споры берендеев и половцев, одаривает последних за обиды, причиненные его подданными — берендеями, но половцы тем не менее предпринимают ряд набегов, которые заставляют Юрия вести но отношению к кочевникам наступательную политику. Стремясь укрепить свое положение великого князя, Юрий раздает земли своим сыновьям. Глебу он дал Переяславльское княжество, Борису — Туровское, Андрею — Вышгород и Васильку — Поросье. Юрий занялся и установлением брачных связей с другими князьями. Он женил Глеба на дочери Изяслава Давидовича, Мстислава — на дочери видного новгородского боярина Петра Михалковича. Юрий пытается ввести в Киевской земле ту систему господства и управления, которая складывается в Ростово-Суздальской земле, систему вотчинного хозяйства, сочетающегося с всевозможного рода «поборами». Последствия этой политики скажутся несколько позднее. Юрий стремился вернуть времена Мономаха, причем, в отличие от попыток отца в области консервации распадающейся «империи Рюриковичей», все мероприятия Юрия в этом отношении выглядят убого. Стремясь к захвату Киева и сосредоточению в своих руках всего того, что не стало еще неотъемлемой частью других феодальных княжеств-полугосударств, Юрий не мог распространить свою власть на ту территорию, которую некогда держал в своих руках Мономах, не мог достичь и той власти, которую имел его отец. Политика Юрия была в этом отношении прототипом политики его сына — Андрея Юрьевича Боголюбского, который усматривал в Киеве лишь объект ограбления и тяготел к своей земле больше, нежели к Киеву, захват которого был для него просто удобным средством быстрого обогащения. Недаром после смерти Юрия восстает истощенный поборами киевский сельский и городский люд, и только своевременная смерть Юрия, быть может, избавила его от участи сына.

В Северской земле продолжаются усобицы, причем в них совершенно различные позиции занимают Святослав и Изяслав. Первый, типичный представитель «земского» княжья, стремится к упрочению своей власти, к устроению и усилению своего удела, к расширению своего феодального хозяйства. Захватывать чужие земли и чужие уделы он не собирался, и в этом сказывалась связь князя с местным боярством, которое, как нами было уже указано, поддерживало оборонительную политику князя, его «земские» интересы, но уклонялось от поддержки его в междоусобных войнах. Изяслав, наоборот, принимал активное участие в общекняжеской борьбе за новые земли. Святослав Ольгович вступается перед Юрием за своего племянника Святослава Всеволодовича, одно время примкнувшего к их общему врагу, и только меняет города, ему принадлежащие (Сновск, Карачев, Воротынск), на три других. Племянник Изяслава, Святослав Владимирович, не получает от дяди полагавшийся ему Стародуб и вынужден удовольствоваться Березной. В 1156 г. он направляется во Вщиж и захватывает Подесенские города. Изяславу в борьбе с племянником пришлось прибегнуть снова к помощи половцев. На съезде у Мстиславля съехались дяди и племянник и договорились о своих владениях. Одно время Изяслав пытался начать борьбу за Киев с Юрием, но Святослав заставил его отказаться от этих планов.

В 1158 г. умирает Юрий Долгорукий. В Киеве и Киевской земле начинается восстание, и тем легче было Изяславу Давидовичу занять киевский стол. «И много зла створися в тъ день (день смерти Юрия Долгорукого. В.М.): розграбиша двор его красный, и другой двор его за Днепром разъграбиша, его же звашет сам раем, и Васильков двор сына его разграбиша в городе; избивахуть суждальцы по городам и по селам, а товар их грабяче».⁴⁵ Это восстание свидетельствует о непомерных поборах, самоуправстве и гнете со стороны даньщиков и тиунов Юрия, обрушившихся на плечи киевских горожан и смердов. Изяслав Давидович пытается оставить за собой и Чернигов, но, опасаясь противодействия со стороны Святослава Ольговича, отдает ему Чернигов. Святослав Владимирович получил Вщиж, а Святослав Всеволодович — Новгород-Северск. Так высоко ценимую князьями землю вятичей Изяслав оставил себе.

В скором времени Изяслав попытался нанести удар врагам, подчинив своему влиянию Галич. В 50-х годах XII в., как мы уже видели, внутри Галицкого княжества разгорается борьба между смердами, городским людом (купцами, ремесленниками и т. п.), свободным и полусвободным земледельческо-промысловым населением Дунайского Понизовья — берладниками, с одной стороны, и боярской олигархией, действовавшей в союзе с князем и его боярами-дружинниками, — с другой.

Теперь мы остановимся на вопросе о связи галицких событий с политической жизнью Северской земли и вернемся к некоторым сторонам деятельности Ивана Ростиславича Берладника. Мы уже упоминали о том, как в 1157 г. Ивана Ростиславича Берладника пленником приводят в Киев к Юрию, и тот из опасения, что князь берладский может стать и здесь во главе восстания, используя его в своих целях, несомненно, далеких от целей восставших, уже собирался выдать Берладника галицкому князю Ярославу Осмомыслу. От выдачи Ивана Ростиславича Ярославу Осмомыслу Юрия удержало киевское духовенство, опасавшееся выступления народных масс, среди которых Берладник был достаточно популярен. Берладник скрылся в Чернигове у Изяслава Давидовича, и когда тот стал киевским князем, Осмомысл потребовал выдачи своего беспокойного двоюродного брата — Ивана Ростиславича. Опасения Осмомысла разделяли и другие князья, в представлении которых этот своеобразный вождь направленного против боярско-княжеской олигархии движения был очень опасным человеком, и его оставление на свободе было чревато большими последствиями. Для Изяслава Давидовича Берладник был необходим как своеобразный козырь в его руках. Используя этот козырь (а Изяслав Давидович рассчитывал, что одно появление Берладника вызовет снова «встань» по всей Галицкой земле), новый киевский князь думал путем свержения Ярослава и предоставления галицкого стола Ивану Ростиславичу подчинить себе и Галицкое княжество. Наконец, оставив его при себе, Изяслав мог добиться уступок со стороны Осмомысла, в случае если бы не хватило сил для открытой борьбы. Имя Берладника на случай войны с Галичем как нельзя более могло бы пригодиться Изяславу, и объединенными силами киевских дружин и сторонников Берладника из числа самих галичан (берладников, смердов, горожан) Изяслав рассчитывал сокрушить силу Осмомысла. Борьба с Галичем требовала больших средств, мобилизации всех сил, и иметь такой козырь, как Берладник, для Изяслава было очень важно. Изгнанный из Галича Берладник и сам был непрочь стать союзником Изяслава, так как это сулило ему галицкий стол, хотя бы даже вассальный Киеву. Князья же усматривали в этом союзе нечто противоестественное. Они не могли примириться с мыслью о том, что киевский князь покрывает лицо хотя и княжеского рода, но связанное с широкими слоями населения, с их борьбой против князя и боярства.

То обстоятельство, что борьба горожан, смердов и берладников против феодальной олигархии и борьба Ивана Ростиславича за княжеский стол, а следовательно, и борьба с князем, этот стол занимавшим, были явлениями совершенно различного порядка, — для понимания князей было недоступно. Поэтому вполне естественно, что всякое упоминание о Берладнике ассоциировалось у них с воспоминаниями о восстаниях городов, о движении смердов, об отрядах — «ватагах» берладников, ордах половецких, огнем восстаний и войны охвативших всю Галицкую Русь. В Киев, к Изяславу, как мы уже указывали, явились послы, «мужи», Ярослава Осмомысла и других князей с требованием выдать Берладника. Изяслав не выдал Берладника, но вынужден был отказать ему в убежище, и Берладник уходит к половцам и дальше, на Дунайское Понизовье.

Ярослав в союзе с князьями двигается к Киеву. Изяслав наспех заключил договор с недовольным Святославом Ольговичем, которого он в свое время обидел тем, что «не исправил ему Черниговской волости». На этот раз Изяслав обещал ему в награду за помощь Мозырь и Чечерск. Князья съехались в Лутаве, где и был заключен союз между всеми северскими князьями: Святославом Ольговичем, Олегом и Игорем Святославичами (его сыновьями), Святославом Всеволодовичем, Изяславом Давидовичем и Святославом Владимировичем. Ярославу эта внушительная коалиция князей показалась опасной, и поход был приостановлен. Это обстоятельство окрылило Изяслава и он уже сам двигается на завоевание Галицкой земли, «отчины» Берладника, которую он теперь рассматривает как свою собственность. Попытки Святослава Ольговича отговорить Изяслава от этой авантюры не увенчались успехом, причем Изяслав даже припугнул его перспективой снова очутиться в Новгород-Северске. Интересен ответ Святослава. Он указывает, что владеет только Черниговом, десятью опустевшими городами, в том числе Моровийском, Оргощем, Любечем и Всеволожем, в которых живут «псареви же и половцы».⁴⁶ Города Черниговщины запустели. Вряд ли, конечно, действительно в них жили одни псари да половцы, осевшие на землю в Черниговщине и превратившиеся в данников князя. Князь жалуется, а следовательно, преувеличивает. Тем не менее в его словах звучит и правда, так как постоянные княжеские усобицы, сопровождающиеся разорением и сожжением городов и сел, уничтожением пашен, садов, огородов, истреблением и пленением населения, не могли не вызывать запустения целых областей. Энгельс, говоря о войнах периода феодальной раздробленности — бесконечных и бессмысленных раздорах феодалов, приводивших к тому, что «внутри страны шла непрерывная война...», отмечает, что результатом их было «состояние непрерывного и совершенно бесцельного опустошения, которое неизменно продолжало существовать в течение всего средневековья».⁴⁷

Рассмотренная нами история княжеских усобиц на территории Северской земли ярко иллюстрирует это положение Энгельса. Она вся наполнена упоминаниями о сожжённых до тла и ограбленных, уничтоженных, взятых «на щит» городах и селах, об истребленных или уведенных стадах, о вытоптанных и выжженных посевах, полях, о массовом истреблении населения, превращении свободных в рабов, о целых партиях пленных, о вереницах беглецов, тянущихся по дорогам из города в город в поисках пристанища. Население прячется в лесах, болотах, кое-как добывая средства для жизни. Всюду разорение, пепелища, трупы. «Слово о полку Игореве» дает художественное описание состояния страны в самом начале войн периода феодальной раздробленности, во времена Олега Святославича:

Были походы Ольговы,
Олега Святославича,
Тот же Олег мечом
Крамолу ковал...
Тогда при Олеге Гориславиче
Сеялась и взростала усобицами
Погибала жизнь Дажбожья внука.
В княжьих крамолах
Веки человеком сокращались
Тогда по русской земле
Редко оратаи кликались
Но часто вороны каркали,
Трупы деля меж собою,
А галки свою речь говорили
Стремясь полететь на поживу.⁴⁸

Образная характеристика древнего литературного памятника не нуждается в комментариях.

То же, что было в конце XI в., при Олеге Святославиче, было и в середине XII в.: истощение производительных сил, обнищание населения, запустение и обезлюдение земель были результатом княжеских усобиц.

Интересно и упоминание о половцах в городах Черниговской земли. С одной стороны, это лишнее указание на тот процесс внедрения половцев в среду местного славянского населения и постепенной их ассимиляции вместе с оседанием на землю, который шел издревле. Тюркские элементы на территории Северской земли являются чрезвычайно древними, уходя, как мы уже указывали, по крайней мере, к болгарам. С другой стороны, упоминание о половцах и псарях в городах Черниговщины указывает на то, что земледельческое население более нежели какое-либо другое терпело от княжеских усобиц, тогда как полукочевники и охотники, естественно, лучше приспосабливались к «бесконечным и бессмысленным» войнам этого времени. Пашни, огороды, луга уничтожались всеми средствами, ибо это был один из способов войны, наносящей удар по жизненным силам врага, а уничтожить дичь и рыбу, объект промысла охотника и рыбака, вытоптать луга и пастбища — было невозможно. Равным образом трудно было настичь, уничтожить имущество и взять в плен самого, вечно ускользающего от преследований кочевника, процесс превращения которого в оседлого земледельца и скотовода только начинался. Приведенное выше указание летописи о псарях и половцах игнорировать не приходится. Оно, к тому же, проливает свет и на некоторые другие вопросы. Очевидно, Святослав Ольгович распоряжался далеко не всей Черниговской волостью. Ему достался лишь Чернигов с семью городами, а всю волость Черниговскую «собою держить» Изяслав Давидович. Последний, вместе со своим племянником Святославом Владимировичем, хозяйничает во всей остальной части Черниговщины.⁴⁹

Поход Изяслава на Галич 1159 г. не увенчался успехом. Причиной была измена берендеев, которые все больше и больше становились фактическими вершителями судеб в борьбе князей за Киев.⁵⁰

Изяслав вместе со Святославом Владимировичем и Владимиром Мстиславичем бежит в Гомель, причём его побег был организован Глебом Юрьевичем Переяславльским и Ярославом Всеволодовичем, а из Гомеля Изяслав уходит в землю вятичей. Святослав в отместку разграбил имущество бояр Изяслава и захватил в плен их жен. Затем он заключает союз с севшим на киевский стол Ростиславом Мстиславичем Смоленским, скрепленный на съезде в Моровийске в 1160 г., в результате чего разгорается новая междоусобная борьба. Изяслав приглашает половцев, но столкновения, происшедшие у Игорева Брода, Зартыя, Выря, Вщижа доставляют Святославу Ольговичу победу. У Путивля Изяслав и половцы были разбиты. Изяслав по-прежнему остается в земле вятичей, а все северские князья подчиняются Святославу. Усобица, когда князья «села пожгоша, люди повоеваша», дала возможность половцам напасть на Переяславльскую землю у Носова и увести «в полон» сотни смердов и горожан.⁵¹ В скором времени Изяславу удалось хитростью и обманом привлечь на свою сторону Олега Святославича, Святослава Всеволодовича и, наконец, примириться со Святославом Ольговичем, которого он напугал мнимым заговором против него Ростислава Мстиславича. Заручается он также поддержкой и Андрея Юрьевича Боголюбского, благодаря женитьбе своего племянника, Святослава Владимировича, на дочери последнего. П. Голубовский объясняет этот союз северских князей результатом тяготения «черниговцев», т. е. черниговских бояр, к «устроению земли», что весьма вероятно.⁵² В 1161 г., устроив свои внутренние дела, Изяслав приглашает половцев и идет с ними на Киев. Ростислав покидает город, немедленно занятый Изяславом, и, готовясь к осаде, удаляется в Белгород. Под Белгородом Изяслав остановился и повел осаду. Четырехнедельная осада детинца ни к чему не привела, и Святослав уже предлагал ему заключить мир с Ростиславом. Изяслав отказался, мотивируя свой отказ тем, что у него нет «отчины» (Черниговщина уже полностью была в руках Святослава Ольговича), изгоем же бьггь он не хочет. Остается либо уйти к половцам, либо довольствоваться каким-нибудь крохотным, опустошенным и обезлюдевшим уделом вроде Выря, на что он не согласен. К Ростиславу подходит подкрепление: Мстислав с галицкой дружиной, Рюрик, Василько Юрьевич, Владимир Андреевич с дружинниками и многочисленными отрядами берендеев, торков, печенегов и коуев. Силы были явно неравны. 6 марта 1161 г. тяжело раненный торками Изяслав бежал и вскоре умер.

Переяславльский князь Глеб Юрьевич во всей этой борьбе участия не принимал и держался выжидательной политики. Северская земля оказалась в руках «старшего» князя Святослава Ольговича, подчинившего себе других князей. Он поддерживает Ростислава Киевского и участвует в его походах. Но недолго ему пришлось быть «самовластием» в Северской земле (он умер в 1164 г.). К этому времени ослабевает линия черниговских Давидовичей. Она представлена только племянником Изяслава, Святославом Владимировичем, князем крохотного Вщижского удела. Смерть и этого последнего Давидовича в 1167 г. кладет конец второй линии северских князей, и хозяевами Северской земли остаются Ольговичи. П. Голубовский, памятуя отмеченное им различие в политической деятельности более слабых и плетущихся в хвосте киевской политики Давидовичей, стремившихся к союзу с Киевом и централизации в самой Северской земле, и сильных, деятельных, самостоятельных Ольговичей, типичных «земских» князей, занятых главным образом делами своей «отчины», т. е. устроением своего феодального аппарата господства и собственным обогащением за счет смердов путем не только обложения данью, но и организации огромных латифундиальных хозяйств, хотя и не отказывавшихся от Киева, указывает: «Теперь, когда вся Северская земля сгруппировалась в руках одних Ольговичей, можно было ожидать, что они откажутся от стремлений в Киев, но оставить их было невозможно».⁵³

Примечания

1. Ипатьевская летопись, с. 321—322.

2. Там же. С. 323; Татищев В.Н. История Российская. Т. II. С. 284; Ляскоронский В. История Переяславльской земли с древнейших времен до половины XIII столетия. С. 344; Голубовский П.В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 122; Багалей Д.И. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 197.

3. Ипатьевская летопись, с. 323—327; Ляскоронский В. Ук. соч. С. 344—345; Голубовский П.В. Ук. соч. С. 123; Багалей Д.И. Ук. соч. С. 197—198; Соловьев С. Русская история с древнейших времен. Т. II. С. 394—397.

4. Ипатьевская летопись. С. 327—328.

5. Голубовский П.В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 123—124.

6. Ипатьевская летопись, с. 328.

7. Багалей Д.И. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 199.

8. Здесь на Дунае, в Берлади, Иван Ростиславич на некоторое время задерживается, и в этой связи большой интерес представляет опубликованная Богданом Петричейку Хиждеу в 1860 г. в Ясском временнике «Instructiunea publica» и в 1869 г. в журнале «Trajanŭ» рамота Ивана Ростиславича, датированная 1134 годом.

Вот ее текст: «У имѣ отца и сына /и святого духа аминь/ Аз Иванко Ростиславовичь оть стола галичьского, кнѣзь берладсьскы свѣдчую купцемъ /меси/ бриськьмъ, да не платѣть мыть у градѣ нашем /у Ма/ломъ у Галичи на изкладъ, развѣ у Берлади и у Текучомъ и /у г/радохъ нашихъ а на исъвозъ розьнымъ товаромъ туташнымъ и угръсьскимъ и русьскымъ и чес/ькымъ/, а то да платѣть николижь, развѣ у Маломъ у Галичи. А кажить воевода. А на томъ обѣтъ. /В літо/ от рожьства Христова тисѣщу и стъ и трдсть и четире лѣтъ месяца маі К днь». (Цитирую по: Грушевский М.С., Історія України-Руси. Т. II. С. 421. В скобках поставлены пропущенные в грамоте слова и буквы. Копия с грамоты см. в «Сборнике статей, посвященных Владимирскому-Буданову»).

Исследователи заподозрили грамоту в поддельности.

Так, поддельной считали грамоту Берладника И.И. Богдан (Труды VII археол. съезда Т. IV) и А.И. Соболевский. («Труды VIII археол. съезда», т. II). Последний усматривал в ней фальсификат, опираясь главным образом на молдавские элементы в ее языке, якобы немыслимые в XII в., а Богдан утверждал, что она не выдерживает критики историка, так как Берладник не мог быть «от стола галичьского», ибо в 1134 г. объединенного Галицкого княжества со столицей в Галиче не было и, кроме того, Берладник был непримиримым врагом галицких князей Володимирка и Ярослава. Аргументация скептиков сама вызывает сомнение. Во-первых, грамота писалась не в стольном городе, а в Берлади, где, естественно, на нее могла повлиять народная речь, как известно, отличавшаяся от официального церковно-славянского языка. Молдаванизмы также естественны, если мы учтем, что в XIV—XV вв. Дунайское понизовье и Поднестровье уже носят название «Россовлахии». Во-вторых, скорее ошибочна дата грамоты (1134 г.), чем самый факт, изложенный в грамоте. Следовало бы датировать ее 1144 годом. В 1144 г. Иван Ростиславич был в Берлади, так как в Киеве он появляется уже с прозвищем «Берладник». Ошибка писца — вернее переписчика XIV—XV вв. (в Молдавии и Валахии вплоть до XVII и даже начала XVIII в. церковным языком и языком официальных документов был древний церковно-славянский) — вполне возможна. От переписчика зависела и известная романизация языка грамоты. Об этом уже говорили в свое время И.О. Линниченко и Д.И. Иловайский. Наконец, нужно отметить, что указание грамоты о Берлади «от стола галичьского» не должно нас заставлять делать выводы о ее подложности, так как оно сообразуется с убеждением самого Ивана Ростиславича и его сторонников в том, что он — галицкий князь. Не вызывает сомнения и датировка грамоты «от рожьства Христова», так как в XIII в. такого рода датировка встречается и в других русских источниках. Трудно согласиться с И.И. Богданом и в том, что основа текста грамоты — повествование Ипатьевской летописи под 1149 г.

М.С. Грушевский считает грамоту Берладника заслуживающей внимания, хотя и отмечает некоторые ее особенности. К возражениям скептиков Грушевский относится критически (Грушевский М.С. Історія України-Руси С. 421, 422). Еще более основательны доводы Дашкевича, не сомневающегося в подлинности грамоты (см. его статью «Грамота князя Ивана Ростиславича Берладника 1134 г.», помещенную в «Сборнике статей, посвященных Владимирскому-Буданову», 1904).

9. Летопись по Ипатскому списку, 1871, с. 226.

10. ПСРЛ. Т. VII. Воскресенская летопись, с. 240.

11. Кулаковский Ю. Где находилась Вичинская епархия Константинопольского патриархата // Византийский временник. 1897. Т. IV. Вып. 3—4. С. 335.

12. Кочубинский А. О русском племени и Дунайском Залестье // Труды VII Археол. съезда. Т. II. С. 9—28 и др.

13. Там же. С. 39.

14. Там же. С. 66.

15. «Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 150.

16. Известия византийских писателей о северном Причерноморье. ГАИМК. С. 10.

17. Кулаковский Ю. Ук. соч. С. 322; Васильевский В.Г. Византия и печенеги // Журнал м-ва нар. просв. 1872. XII. С. 305.

18. Кулаковский Ю. Ук. соч. С. 329.

19. Там же. С. 330.

20. Летопись по Ипатскому списку, 1871, с. 204.

21. Там же, с. 357.

22. Мавродин В.В. Славяно-русское население нижнего Дона и Северного Кавказа в X—XIV вв. // Ученые записки Педагог. ин-та им. Герцена. Т. XI. С. 33, 34.

23. Кулаковский Ю. Ук. соч. С. 333—334; Грушевский М.С. Історія України-Руси. II. С. 522.

24. Дашкевич Н. Грамота князя Ивана Ростиславича Берладника // Сборник статей, посвященных Владимирскому-Буданову. 1904.

25. Мавродин В.В. Славяно-русское население нижнего Дона и Северного Кавказа в X—XIV вв. // «Ученые записки» Педагогического ин-та им. Герцена. Т. XI. С. 33—38.

26. Летопись по Ипатскому списку, 1871, с. 234—237.

27. Там же. С. 239.

28. Там же. С. 341.

29. Летопись по Ипатскому списку, 1871, с. 341.

30. Летопись по Ипатскому списку, 1871, с. 342.

31. Там же. С. 346, 348.

32. Там же. С. 355.

33. Ипатьевская летопись, с. 333, 334.

34. Голубовский П.В. История Северской земли до половины XIV столетия.

35. Татищев В.Н. История Российская. Т. II. С. 298; Голубовский П.В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 129.

36. М.С. Грушевский отмечает постепенное сосредоточение вотчин северских князей все дальше и дальше на севере, все ближе и ближе к вятичским лесам, где они были в безопасности от нападений кочевников и где, прибавим мы от себя, эксплуатация сельского населения началась недавно и сулила большие прибыли. Этим-то, быть может, отчасти и может быть объяснено то обстоятельство, что в земле вятичской северские князья чувствовали себя не так, как их враги (см. его статью «Чернигів і Сіверщина в українській історії» в сборнике «Чернигів і північне Лівобережжя», с. 106—108).

37. Ипатьевская летопись, с. 343, 345; Голубовский П.В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 131.

38. Ипатьевская летопись, с. 355.

39. Никоновская летопись, с. 177—178.

40. Ипатьевская летопись, с. 363—365.

41. Голубовский П.В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 134.

42. Голубовский П.В. Печенеги, торки, половцы до нашествия татар; Затыркевич. О влиянии борьбы между народами и сословиями на образование русского государства в домонгольский период.

Необходимо отметить, что Затыркевич склонен чересчур переоценивать роль кочевников.

43. Ипатьевская летопись, с. 356—477.

44. Голубовский П.В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 137—138.

45. Ипатьевская летопись, с. 494.

46. Ипатьевская летопись, с. 500.

47. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. XVI. Ч. I; Энгельс Ф. О разложении феодализма и развитии буржуазии. С. 443.

48. Слово о полку Игореве Изд. «Academia» / Перевод С. Шарвинского. 1935. С. 95—96.

49. Ипатьевская летопись, с. 500; Багалей Д.И. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 221—222.

50. Голубовский П.В. Печенеги, торки, половцы до нашествия татар.

51. Ипатьевская летопись, с. 500—504.

52. Голубовский П.В. История Северской земли до половины XIV столетия, с. 143—144.

53. Там же. С. 145.