4. Княжение Всеволода Ольговича

В 1123 г., по смерти Давида, черниговский стол занял последний Святославич, Ярослав, с трудом удерживавший за собой Рязано-Муромскую землю, где сопротивлялись нанесшие ему поражение мордва, мурома, вятичи, слабо поддававшиеся даже насильственной христианизации, и где господство князя держалось буквально на острие меча.¹ В Муроме, после своего ухода в Чернигов, Ярослав посадил своего сына Всеволода.

Обратимся к Переяславлю. В княжение Мономаха Переяславль укрепляется, вынося на северную окраину своей земли аванпост в борьбе с Черниговским и Новгород-Северским княжествами. В 1098 г. у границы Черниговского княжества Мономах закладывает Остерский городок (на р. Остре), которому суждено было играть большую роль во всей дальнейшей истории Переяславльской Украины. Годы княжения Мономаха в Переяславле — годы почти постоянных войн с половцами. То половцы нападают на города и села Переяславльской земли, то роли меняются, и активность проявляет Мономах, и в глубине степей мономаховы дружинники громят половецкие вежи. В 1103 г. Мономах с другими князьями проходит пороги и с о-ва Хортицы углубляется в степь на четыре дня пути. Хан Урусоба, опасаясь могучих ратей Мономаха, советует половцам не принимать боя, но половецкие воины, «уные» (и вряд ли было бы ошибочным видеть в них подобие «уных» Всеволода, о которых речь была выше) рвались в битву. В бою русские одолели, половцы были разбиты наголову, убито 20 половецких князей, в том числе Алтунопа, Урусоба, Арсланап, Китаноб, Куман, Асуп, Куртка, Ченегреп, Сурбарь. Одного князя, Белдюзя, русские взяли в плен и, несмотря на то, что он предложил большой выкуп, Мономах подверг его жестокой казни. Взято было много имущества и челяди, захвачены вассалы половцев, видимо, не особенно страдавшие от перемены сюзерена, печенеги и торки с их вежами.² Борьба с половцами продолжается в течение всего пребывания Мономаха в Переяславле, не прекращается даже и тогда, когда стечение обстоятельств и, прежде всего, восстание 1113 г. сделали Мономаха князем Киева. Половцы почти непрерывно грабят пограничные со степью Переяславльские городки и села. В 1107 г. Боняк предпринял своеобразную разведку под Переяславль, и в том же году половецкие орды Боняка и Шаруканя, Сугры, Таза и других ханов вновь вторглись в русскую землю. Бой под Лубнами кончился в пользу Мономаха. Шарукань и Боняк спаслись, но другие ханы либо были убиты, либо взяты в плен. В плен был взят весь стан половецкий, а рабы-пленники — христиане — освобождены.³ Успехи окрылили Мономаха, и уже в 1109 г. из Переяславля к Дону был отправлен отряд Дмитра Иворовича, вернувшийся с «полоном».⁴ Снова подготавливается почва для похода вглубь степей, который и был предпринят Мономахом, Давидом и Святополком в следующем 1110 г., но уже у Воина пришлось повернуть назад. Летописи не объясняют нам причин, вынудивших князей возвратиться. Быть может, им стало известно о каком-либо преимуществе двигавшихся на Переяславльскую землю половцев. Что это так, можно подтвердить хотя бы тем обстоятельством, что сейчас же вслед за отступлением русских дружин из-под Воина здесь показываются отряды половцев, которые доходят до самого Переяславля и учиняют по всей земле невиданный разгром. В. Ляскоронский считает возможным объяснять данный поход не просто одним из обычных налетов, в котором стремление к грабежу играет весьма существенную роль, «а сознательным желанием подорвать в корень благосостояние юго-восточной окраины Руси».⁵ С нашей точки зрения подрывать «корень» врага было одинаковым стремлением и русских и половцев, и в этом отношении налет половцев на Переяславль в 1110 г. ничего выдающегося собой не представляет. И также ничего нового не было и в том походе, который предприняли весной 1111 г. Мономах, Святополк и Давид. Войска прошли Сулу, Хорол, Псел и Ворсклу. Поход окончился поражением половцев со всеми вытекающими отсюда последствиями, обычными в то время. Князья взяли полон, освободили русских пленников, захватили табуны лошадей, рогатого скота и т. п. Но чрезвычайно интересным является указание летописи на захват княжескими дружинами половецких городов Шаруканя и Сугрова. Вопрос о половецких городах заслуживает того, чтобы на нем остановиться специально. В разделе «Левобережье во времена владычества хазар» мы уже указывали, что вопрос о так называемых «половецких городах» — не что иное, как вопрос о том оседлом и полукочевом населении степей и пристепной полосы, которое застали половцы, впитав их в свой политический и хозяйственный организм. Безусловно, половцы-номады населяли эти города только в известной, и очень незначительной, части. В большинстве же, конечно, обитатели Шаруканя, Сугрова, Балина и т. д. были из того местного субстрата, который строил города салтово-маяцкой культуры, и этим местным субстратом были, по-видимому, ясы, т. е. алано-болгары, к тому времени уже в значительной мере изменившие свой облик, скрещивающиеся, с одной стороны, с русскими придонецкими и подонскими племенами, с другой — с новыми тюркскими пришельцами. Старая связь с турецкими этническими элементами, проявляющаяся хотя бы во взаимосвязи и в древнем скрещении с балкарами-болгарами, укрепляется притоком все новых и новых тюркских элементов, исходящих уже от новых племенных образований, в данный момент половецких.

Сменивший Святослава Владимировича в 1114 г., после его смерти, Ярополк Владимирович, его брат, после того как их отец стал князем киевским, отправился в 1116 г. в поход на половцев. Ярополк захватил Балин, Сугров и Шарукань и вернулся с «полоном», пленными ясами и захватил в плен дочь ясского князя, которая и стала его женой.⁶ Пленники-ясы были поселены в Переяславльской земле.

Захват городов закончился пленением ясов, естественно, что и города были, очевидно, заселены главным образом ими же. Тем более будет иметь за собой некоторое основание высказанное положение, если мы вспомним имеющиеся в разделе «Левобережье во времена владычества хазар» указания на присутствие алан в северной лесостепной полосе в VIII—XIII вв. «Появление» полукочевой культуры в лесостепной полосе между Днепром и Доном (то же имело место на южной окраине степей) есть не что иное, как начало оседания бывших кочевых сарматских племен на землю, переход их к земледелию, сопровождающийся прежде всего появлением городов, остатки которых ныне нам известны в районе Дона и Донца и к которым, по-видимому, принадлежат Шарукань, Балин, Сугров и Чешуев (если, конечно, считать последний самостоятельным городом, как это делают некоторые исследователи, а не иным наименованием того же Шаруканя). В половецких вежах так же, как и у других кочевых народов, стоявших на грани между варварством и феодализмом, когда последний долго и мучительно рождается, по рукам и ногам повитый родовыми обычаями, когда эти последние сами становятся орудием классового угнетения, происходит процесс раскола на неравномерные группы: кочевников и переходящих к оседлости, причем, естественно, там, где этот процесс происходит в окружении оседлого общества, хотя бы и этнически чуждого, количество оседающих на землю гораздо больше. «Половецкие» города, вернее неполовецкие города, вошедшие в состав половецкого общества, притягивали к себе те элементы внутри его, которые сами проявляют склонность к земледелию, к оседлой жизни, порывают связь с кочевым хозяйством, с вежами своих соплеменников-номадов. Группа «половецких» городов (как мы видим, этот термин следует употреблять только в кавычках) концентрируется в определенном районе на сравнительно ограниченной территории, расположенной у Харькова. Точное нанесение на карту Шаруканя, Чешуева, Сугрова и Балина едва ли сейчас представляется возможным, хотя этому вопросу посвящены отдельные главы ряда исследований. Аристов выдвигает при решении вопроса о местоположении Шаруканя два варианта. Первый вариант говорит о том, что г. Шарукань лежит у современногоХарькова. Характерно, что по свидетельству Городцова и Линниченко «Донецкое городище», расположенное в 7 км от Харькова, на берегу р. Уды, некогда носило название «Шарукань города», или «Шаруканя».⁷ Самоквасов считал Донецкое городище неславянским, в частности не северянским, а принадлежащим оседавшим на землю кочевникам.⁸ Новейший исследователь Донецкого городища, Федоровский, отмечая наличие на городище и славянских и половецких вещей XI—XII вв., признает в нем все же славянское городище, тот «Донец», куда бежал из половецкого плена в 1185 г. Игорь Святославич.⁹ К этому же выводу пришли еще раньше Пассек,¹⁰ Барсов¹¹ и др. Второй вариант, на котором и останавливается Аристов, признает в Чугуеве древний Шарукань, и это свое утверждение Аристов основывает на том, что половецкие города носили название по именам ханов, во владениях которых они лежали. Так, например, Шарукань, по его предположению, носил ранее название Асенева, от имени хана Асеня, или Осени, затем при хане Шарукане был переименован в Шарукань и, наконец, выступает пред нами под названием Чешуева, или Чешлюева, но так как хана с этим именем источники не знают, Аристов считает возможным предположить, что в данном случае мы сталкиваемся с русской переделкой половецкого имени «Чугай», или «Чугуй», а ханы с этим именем современны Чешуеву, и, таким образом, преемника Чешуева Аристов видит в современном Чугуеве. Сугров помещен им в район современного Изюма.¹² С последним предположением солидаризируется Барсов.¹³ По отношению к Шаруканю Багалей принимает оба варианта, указывая: «Под Шаруканем можно разуметь или нынешний Харьков или нынешний Чугуев»,¹⁴ и допускает ошибку, неправильно трактуя смысл указания летописи о походе Игоря Святославича, который «перебреде Донец» и, пойдя по течению Оскола, якобы миновал Шарукань и Сугров, на что никаких данных у него нет.¹⁵ Эта неопределенность свидетельствует лишь о том, что скудных, сбивчивых и неопределенных свидетельств летописи недостаточно для точного нанесения на карту половецких городов. Возможно все же предполагать, что Шарукань и Донецкое городище одно и то же, и в те времена Шарукань носил и половецкое название, менявшееся по имени хана, и русское, тем более, что население «половецких» городов в конце X, в XI и начале XII в. следует считать прежде всего русским, все более и более ассимилирующим местное ясское население, еще в древности (VIII—IX вв.) в какой-то мере тюркизированное. С другой стороны, русский этнический элемент ослабел во времена половцев, во-первых, в силу иммиграции (имеем в виду указание летописи о переселении беловежцев), а во-вторых, будучи оторванным от политической жизни русского Приднепровья, он сливался с местными оседающими на землю тюркскими племенами и прежде всего половцами. В результате появлялось скрещенное, смешанное ясско-русско-тюркское население, остатки которого едва ли не следует усматривать в бродниках. Как некогда кочевники в IV—VI вв. разбили племена Донецкой степи на две полосы, где происходил процесс их оседания (южную — у предгорий Кавказа и северную — по современной Украине), так и половцы разбили славянскую колонизацию X—XI вв. на две части, оторвав южную часть ее, Приазовскую и Тмутараканскую, от северной, лесостепной. Население городов лесостепи — русское и русифицированное — в конце X и XI вв. попадает в состав половецкого общества и, оставаясь нетюркским по культуре, религии и т. д., в течение длительного времени, в известной своей части все же, очевидно, подвергается полной ассимиляции с тюркским как оседлым, так и кочевым населением. Во всяком случае, единственный вывод, который может быть сделан, сводится к тому, что течение Северского Донца — территория северо-восточной части нынешней Харьковской области — было одним из центров половецкого племени. За это говорят и походы князей, когда главный удар половцам наносился в этом районе, и, наконец, наличие городов с оседлым, хотя в основном и не половецким населением, в котором мы усматриваем ясов, болгаро-алан-христиан, в значительной мере уже славянизировавшихся, русских, возможно даже и связанных с собственно северянами, на что указывает наличие массы вещей черниговского типа в соседнем Донецком городище, и представителей разных тюркских племен, переходивших к оседлому образу жизни. Конечно, половцы, как кочевники, часто меняли свои летучие «центры» и уходили далеко вглубь степей, к нижнему Дону, но во всяком случае к тому времени и несколько позднее, к концу XII в. особенно, наметились два определенных половецких центра — Крымский и Левобережный, расположенный по Северскому Донцу и левым притокам Днепра.¹⁶ Старый центр кочевников того времени, когда в степях господствовали торки, древний Тор на р. Торце (также в Харьковской области, нынешний Славянск) теряет свое значение.¹⁷ Результатом успешных походов князей и, в частности, похода Ярополка 1116 г., когда дружины прошли до Тора, была попытка подчиненных половцам торков и печенегов (а остатки и того и другого племени уже в составе половецких племен кочевали у берегов р. Тора) поднять восстание и сбросить половецкое владычество. Этому благоприятствовало то обстоятельство, что в результате похода Ярополка и разгрома половцев на Сальнице (Торе) мощь половцев в этом печенежско-торкском районе была сокрушена. По указанию летописи, «бишася половци с торкы и с печенеги оу Дона и секашася два дня и две ночи». Справиться с половцами не удалось, так как они, по-видимому, уже оправились от удара «и придоша в Русь к Володимеру торци и печенези».¹⁸ Половцы начали ответную борьбу. Результатом той дружелюбной позиции к русским дружинам, которую заняли в отдельных случаях жители половецких городов, как, например, Шаруканя, обусловленной, как мы уже видели, этническим и социально-культурным родством вынужденных противников, было притеснение жителей «половецких» городов половцами, а быть может, в отдельных случаях, и прямой разгром городов. Русское население потянулось из степей на север. В 1117 г. «Придоша Беловежци в Русь».¹⁹ Зато нападения половцев на собственно-русские земли прекращаются. В 1119 г. Ярополк Владимирович ходил далеко вглубь степей, но, не найдя половцев, вернулся назад. Походы против половцев нанесли им такой удар, что до 1125 г. не было ни одного половецкого набега. Укрепляется переяславльский рубеж, пограничный со степью, растут городки-крепостцы, увеличивается вооруженное пограничное население. Так, например, в 1116 г., захватив в борьбе с Глебом Минским Дрютск (Друцк), Ярополк выводит оттуда жителей и сажает их на Суле в новом городе Жолни. Там же сажает он взятых в плен в походе 1116 г. ясов.²⁰ Переяславль готовился к длительной борьбе с кочевниками, и передышка действительно была непродолжительной. Стоило только вести о смерти Мономаха в 1125 г. дойти до половецких веж, сейчас же Переяславльская земля оказалась под их ударом с северо-востока. Битва у Полкостеня окончилась победой Ярополка.

К этому времени относится переворот в политической жизни Черниговского княжения. Не имея поддержки в самом Чернигове, Ярослав Святославич заключает договор с Мстиславом Владимировичем, сыном Мономаха, к тому времени уже великим князем киевским. В 1128 г. Всеволод Ольгович ворвался в Чернигов, перебил ярославову дружину и взял в плен своего дядю Ярослава.²¹ Так начал борьбу за «отчину» Всеволод Ольгович, считавший себя по праву «старейшинства» своего отца законным владетелем всей Чернигово-Северской земли. Мстислав и Ярополк собирают дружины для борьбы с Всеволодом, ибо к этому первого обязывает договор с Ярославом. Всеволод отпустил Ярослава в Муром и послал за половцами, обращаясь за помощью к старым союзникам своего отца. Семитысячный отряд половцев во главе с Селуком пошел к Вырю и остановился у Ратмировой дубравы, но захват Ярополком Курска с Посемьем не дал возможности половцам соединиться с Всеволодом, и послы их были захвачены Ярополком. Всеволод, не получив поддержки от половцев, пытается зговорить Мстислава признать за ним черниговский стол. Мстислав колеблется, так как часть киевских бояр и духовенства за примирение его со Всеволодом и, наконец, собор духовенства освобождает Мстислава от клятвы Ярославу. Духовенство взяло на себя роль посредника, потому что развернувшаяся борьба грозила затянуться надолго и ослабить пограничье, а следовательно, под удар кочевников были бы вновь поставлены богатейшие церкви и монастыри южного порубежья. Соглашение было достигнуто. Всеволод уже «de jure» стал черниговским князем, а Ярослав умер в своем Рязано-Муромском крае. Давидовичи получают от Всеволода Нов-город-Северский удел.²² Последствия переговоров Всеволода с Мстиславом, как показатель слабости Всеволода, сказались в том, что до смерти Мстислава Чернигов был подчинен Киеву. Всеволод совсем не из-за интересов черниговского боярства или своих личных помогает Мстиславу в борьбе с Полоцком в 1128 г., ходит с ним на Литву в 1132 г.²³ Нет, — это было продиктовано сильнейшим киевским князем Мстиславом, продолжающим дело Мономаха. В 1138 г. умирает Мстислав. Переяславльский князь Ярополк становится князем киевским, а Переяславль достается Всеволоду Мстиславичу.

С этого момента временная подручная роль Чернигова по отношению к Киеву прекращается. Едва ли не самым кратковременным было княжение Всеволода Мстиславича в Переяславле, которое длилось с «заутрея до обеда». Всеволод Мстиславич был изгнан Юрием Долгоруким, сыном Мономаха, так как Юрий претендовал по страшинству на Переяславль, своеобразную обязательную ступень перед занятием киевского стола для всех Мономаховичей. Передача Переяславля Всеволоду Мстиславичу была в обход старшинства Юрия. Сам в свою очередь изгнанный Ярополком Юрий пробыл в Переяславле лишь восемь дней. Недолго пробыл в нем и Изяслав Мстиславич, так как Юрий не прекращал борьбы, и наконец, не в обход старшинству, но в обход Юрия, Ярополк сажает в Переяславле своего брата Вячеслава, который скоро возвращается к себе в Туров, а Юрий, уже с согласия Ярополка, в обмен на свои владения — Ростов и Суздаль, получает Переяславль. В 1134 г. складывается блок обоих Мстиславичей, Всеволода и Изяслава, и Всеволода Ольговича, который стремится вернуть себе Курск с Посемьем. Юрий, Андрей и Ярополк вторгаются в Черниговскую землю и захватывают села вокруг Чернигова. В ответ Всеволод Ольгович, дождавшись половцев, когда Ярополк и Юрий отошли, вместе с Мстиславом ударил на Городец и разгромил Киевское Левобережье. Захвачен был громандый «полон», масса скота и т. п. Вскоре был заключен мир, по которому Переяславль достается Андрею Владимировичу, сыну Мономаха, а его удел Волынь перешел к Изяславу Мстиславичу. Всеволод Ольгович ничего не получил, и вдобавок Ольговичи были ослаблены выходом их из срюза Изяслава. Юрий ушел в Ростов.²⁴ Результатом был второй тур войны. Ольговичи начали громить Посулье, захватили и сожгли городок Устье и осадили Переяславль, где отбивалась дружина Андрея. Черниговская дружина, узнав о приближении Ярополка, двигавшегося на выручку Андрея, начала штурм города, но у Епископских и Княжих ворот была разбита переяславцами, и Ольговичи отошли к Супою. Благодаря хитрости, засадам и ложному бегству Всеволод Ольгович с половцами разгромил по частям войска Ярополка, Вячеслава, Юрия и Андрея. Множество бояр было убито и захвачено в плен Ольговичами. Убит был тысяцкий, греческий царевич Василько и др. Ярополк и Андрей отступили в свои стольные города. После битвы на Супое 8 августа 1136 г. Ольговичи с половцами громят окрестности Вышгорода, Триполья, Василева, Белгорода и Киева. Снова вмешалась церковь в лице митрополита Михаила и Ольговичи, Всеволод, Святослав и Игорь, по мирному договору, получили Посемье.²⁵ Этот год ознаменовался крупными событиями в Новгороде, связанными с Ольговичами. На столе в Новгороде сидел Всеволод Мстиславич, которому новгородцы и предложили воспользоваться борьбой Ольговичей с Мономаховичами, нанести удар последним захватом и разгромом Суздаля и этим самым обеспечить себя от посягательств суздальских князей на самостоятельность Новгорода. Несмотря на противодействие Киева, в частности все того же духовенства, поход был предпринят, но новгородцы потерпели поражение. У Ждановой горы Юрий наголову разбил новгородцев, и первым с поля битвы бежал Всеволод Мстиславич. Разгром у Ждановой горы был толчком, в результате которого события развертываются с необычайной быстротой. Голод, начавшийся в то время в Новгороде, мор и необычайная дороговизна хлеба, когда «осминъка ръжи по гривне бяше», прежде всего ударили по городским низам. Беднота ела всевозможные суррогаты, умирала, трупы валялись по улицам. «Черные люди» продавали детей, отдавали их даром купцам, будучи не в состоянии их прокормить, разбегались по «чюжим землям». Голод был не только результатом того, что «осень уби мороз вьрьшь всю и озимище». Хлеба своего, поставлявшегося из соседних сел, где сами смерды еле-еле дотягивали до конца новины, употребляя хлеб с суррогатами, в Новгороде не хватало, и он в этом отношении всецело зависел от импорта из Суздаля, «с низа», и отчасти из Черниговщины, торговые связи с которыми в то время ослабли, так как «раздралась» земля русская. Новгородское боярство чувствовало, что надвигающийся благодаря усобицам голод чреват последствиями и может вызвать восстание. Бояре пытаются в 1135 г. помирить Ольговичей и Мономаховичей, послав «в Русь» своего посадника Мирослава, но посольство Мирослава не увенчалась успехом. Профилактические меры, предпринятые боярством, себя не оправдали, и со страхом ожидаемое ими восстание разразилось. Для нас оно имеет определенное значение именно в силу того обстоятельства, что позволяет уяснить дальнейшую позицию Ольговичей в Новгороде, те социальные силы, которые стояли за спиной правящих в Новгороде Ольговичей, и, наконец, тот сложный переплет взаимоотношений Новгорода, Киева, Чернигова и Суздаля, который подготовлялся еще в XI в., но которому суждено было оформиться в XII—XIII вв. Восставшие предъявляют Всеволоду Мстиславичу ряд требований: 1) «не блюдет смерд», 2) «чему хотел еси сести в Переяславле», 3) начав борьбу с суздальцами и ростовцами, «не крепко бися» и первый бежал с поля брани, 4) предпочитал княжие утехи управлению, 5) не совсем ясный пункт о взаимоотношении его с Всеволодом Ольговичем, который П. Голубовским рассматривается как указание на некогда имевший место союз Всеволода Мстиславича с Всеволодом Ольговичем, союз, коренящийся в стремлениях Новгорода к укреплению своей самостоятельности и от Киева и, от Суздаля при опоре на черниговских князей. Этот союз был расторгнут по инициативе первого, что, конечно, не могло способствовать укреплению его авторитета среди определенных кругов новгородского общества, которых некоторые исследователи, с легкой руки Н.А. Рожкова, называют «демократическими», хотя этот термин, собственно, может быть применен только к определенной их группе.²⁶ Всеволод был арестован, но через некоторое время выпущен и сел в Пскове, куда к нему уже с 1137 г. бежали бояре, бывшие его сторонниками: посадник Константин и др. Другой группой боярства и купечества, поддержанной «черным людом» города и, по-видимому, смердами, был приглашен на новгородский стол из Чернигова Святослав Ольгович, ознаменовавший свое появление в Новгороде тем, что прежде всего был убит сторонник Всеволода Юрий Жирославич. Далеко не всеми новгородцами Святослав Ольгович был принят радушно. Верхушка бояр, оставшаяся в Новгороде, тяготевшая к Всеволоду, холодно отнеслась к новому князю. Так, например, новгородский владыка Нифонт отказался венчать Святослава, и тот вынужден был «веньцяся своими попы у святого Николы». Свой отказ Нифонт мотивировал тем, что Святослав «не достоин ея пояти». Летопись упоминает о заговоре бояр на жизнь Святослава — сторонники Всеволода стреляли в него, но неудачно, и князь остался жив. После бегства посадника Константина Всеволод подходит к Новгороду, будучи тайно позван частью псковских и новгородских бояр. Узнав об измене и наступлении Всеволода, новгородцы заволновались, не желая сдаваться. Коснята, Нежата и ряд других бояр бегут к Всеволоду в Псков. Возмущенные их изменой новгородцы громят их дома и захватывают имущество, а на остальных бояр, зарекомендовавших себя сторонниками Всеволода, накладывается контрибуция в полторы тысячи гривен, которые и передаются «купцем крутитися на войну». Готовясь к войне, Святослав собрал новгородские рати, вызвал своего брата Глеба из Посемья с курянами и пригласил половцев. Через некоторое время он осадил Псков. Взять город ему не удалось. В этом же 1137 г. в Пскове умер Всеволод. Псковичи пригласили Святополка, его брата, и усобица продолжалась. Новгород, воюющий с Псковом, Смоленском, Полоцком, Суздалем и Киевом, оказался опять без хлеба «и стоя все лето осмьнъка великая по 7 резан». Голод заставил новгородские общественные низы, составлявшие собственно основную массу сторонников Святослава, смириться. Купечество не имело возможности торговать с остальной Русью. Укреплялись противники Святослава. Все это расхолаживало симпатии новгородцев к Святославу, с одной стороны, и укрепляло другую часть новгородцев, его врагов, с другой. В результате, при бездействии тех, кто раньше поддерживал Святослава, восторжествовала вторая группа, и он был изгнан из Новгорода, а вернувшиеся эмигранты-бояре, вместе с остатками бояр, симпатизировавших Всеволоду, пригласили князя из Суздаля. Им был Ростислав Юрьевич.

Какой характер носили новгородские события 1125—1137 гг.? Результатом их, по мнению Б.Д. Грекова, было, собственно, установление новгородской феодальной республики,²⁷ и следовало бы добавить, — со все более и более ограничиваемой властью князя и ростом реальной власти боярской олигархии при соблюдении видимости древнего «демократизма» — вечевого порядка. Столкнулись две общественные группы. Никаких «партий» в Новгороде, как в свое время предполагал Н.А. Рожков, еще не было и быть не могло. Существовали две группы среди правящих классов бояр и крупцов. Одна — магнаты-землевладельцы, ростовщики и вторая — средние землевладельцы, бояре средней руки, торгующее боярство, купечество и другие слои типа позднейших своеземцев. Эту группу поддерживали часто подлинные городские низы, так как они страдали от ростовщичества магнатов, которые для них были классовым врагом, тогда как для второй группы правящих прослоек магнаты были политическими соперниками и конкурентами. Смерд также, естественно, прежде всего в магнате усматривал своего врага, и потому князю магнатов — Всеволоду — было предъявлено обвинение, что он «не блюдет смерд». «Блюсти смердов» князь, конечно, не мог. Не мало смердов погибло и в результате неудачной войны с Суздалем, так как она велась, очевидно, при участии ратей смердов. «Черный люд» города, смерды и различные зависимые люди деревни тяготели к тем, кто боролся с непосредственными носителями их угнетения: магнатами-землевладельцами и ростовщиками, а ими была другая часть боярства и купечества, хотя борьба эта принципиально отлична. Для одних — это классовая борьба, для других — борьба с политическим соперником и конкурентом в деле эксплуатации того же «черного люда», смердов, холопов, закупов и т. д., равно как и колонизируемых инонационалов, в последнем случае, правда, другими методами и в другой форме. Для городских низов последняя группа была врагом еще в перспективе, тогда как на данном этапе был общий враг. Отсюда «черный люд», смерды, купцы, которым дают отобранные у бояр деньги «крутитися на войну», и часть бояр — в одном лагере, и во главе всей этой пестрой массы стоит князь Святослав Ольгович и посадник Якун Мирославич.

Изучение истории классовой борьбы в Новгороде затрудняется непрерывной борьбой внутри самого правящего класса, столкновениями отдельных групп боярства и купечества, зачастую использующих в своих целях «менших людей» новгородских. Из этого нельзя делать вывод о том, что осознания своих классовых интересов в народных массах Новгорода еще не было. Даже в событиях 1136 г. в части обвинений, предъявляемых Всеволоду, можно усматривать требования, еще, правда, весьма аморфные, самих народных масс. Речь идет об обвинении в несоблюдении интересов смердов. Конечно, следует отметить тенденцию некоторых групп правящего лагеря использовать движение «менших» в своих целях, но подобное явление характерно не только для Новгорода. В XIII в. мы сталкиваемся с рядом восстаний, в которых совершенно определенно выступают требования «менших».

Не занимаясь специально Новгородом, мы не будем, развивать дальше эти положения и останавливаться на конкретных фактах истории классовой борьбы в Новгороде. Для нас важно отметить, что уже с этого момента в Новгороде существует определенная группа бояр и купечества, которая тяготеет к Чернигову, и политические стремления ее сводятся к трем основным моментам: 1) сохранение самостоятельности Новгорода от тех двух феодальных образований, которые готовы его поглотить: Киева и Ростово-Суздальского княжества, а в области внутренней 2) умаление власти князя, его дружины и боярской олигархии и 3) собственное усиление за счет этой последней группы во всей политико-экономической жизни Новгорода. За спиной бояр и купцов, придерживавшихся черниговской ориентации, влекомые ими на поводу, стояли «черный люд», «худые мужики-вечники», и смерды, которые выступают как реальная сила в борьбе этой группы с князем и олигархией. «Черный люд» выставляет свои требования, но в результате оказывается обманутым и обойденным. Считаясь с народной массой, боярско-купеческая группировка и ее князья соглашаются на частичные уступки, и часто во главе ее стоят черниговские князья, что объясняется, во-первых, тяготением Новгорода в экономическом отношении к Чернигову, особенно в те времена, когда Суздаль и Киев враждебны, а во-вторых, тем обстоятельством, что Чернигов не пытается и не может захватить Новгород, как это стремятся сделать Киев и Суздаль. Впоследствии, когда захват Новгорода был невозможен для Киева и затруднен для Суздаля, устанавливаются уже определенные традиционные связи Новгорода с Ольговичами. Наконец, не следует забывать и того обстоятельства, что так называемая «черниговская партия» в Новгороде была сторонницей вечевых порядков, хотя каждая из групп, входящих в нее, по-своему понимала роль и характер вечевых сходок. К вечу черниговские князья привыкли прислушиваться с давних пор и у себя в княжестве. На этом вопросе в соответствующем разделе мы останавливались достаточно подробно, а сейчас отметим лишь, что пребывание черниговских князей в Новгороде связывается обычно с победой сторонников новгородской самостоятельности, главным образом от сильного суздальского князя. Черниговские князья в большей мере, чем другие, связаны со сторонниками вечевых порядков в Новгороде. Они опираются на определенную группу бояр и купечества и поддерживающих их «менших». Дальнейшая история взаимоотношений Чернигова и Новгорода подтвердит наши предположения. Как видим, Н.А. Рожков был неправ, объявляя «партию Ольговичей», так называемую «черниговскую партию», «демократической». Демократического, в подлинном смысле этого слова, в ней очень немного.

Крупнейшее общественное движение в Новгороде XII в. заканчивается в 1137 г. вокняжением Ростислава Юрьевича. Изгнанного Святослава Ольговича приглашает Смоленск. Глеб, по свидетельству Татищева, гибнет, помогая Святославу в Новгороде, а Всеволод Ольгович, по совершенно справедливому замечанию П. Голубовского, «мало думавший об интересах своей области, а более преследовавший свои личные цели», «...задумал громадный план — сделаться великим князем и заставить Мономаховичей поменяться ролями с Ольговичами».²⁸ В осуществление этого плана в 1138 г. он предпринимает в союзе с половцами поход на Переяславль, стремясь присоединить его к Чернигову. Андрей Владимирович извещает Ярополка о нападении Всеволода, готовясь к обороне и усиленно собирая для этого дань, насильно вербуя в рати городских и сельских жителей. По свидетельству Татищева, «и быша области Переяславской от половцев и от своих вельмож великая тягость».²⁹ Мстиславичи одновременно наносят удар Ольговичам в другом месте. Они нападают на Святослава Ольговича и отнимают у него казну.³⁰ Меж тем Всеволод осаждает Прилуки, но узнав, что Ярополк собрал громадное войско — суздальцев, ростовцев, полочан, смоленцев, берендеев, венгров, посланных угорским королем ему на помощь, решил отступить в половецкие степи. На это решение князя едва ли не больше повлияло собравшееся в это время черниговское вече. Черниговское боярство и горожане были недовольны авантюрной внешней политикой своего князя, которая могла закончиться для них очень плачевно. Черниговцы обращаются к Всеволоду Ольговичу: «ты надеешися бежати в Половце, а волость свою погубиша, то к чему ся опять воротишь» и предлагает ему, зная миролюбие Ярополка, заключить с ним мир.³¹ Черниговцы прямо поставили ультиматум: или продолжение борьбы, и тогда он может не возвращаться в Чернигов, или же мир с несравненно более сильным противником, который может легко огнем и мечом пройти всю Черниговскую землю, опустошая ее, громя города, сжигая села и захватывая жителей в плен. Всеволоду пришлось уступить, и под Моровийском в начале 1139 г. между ним и Ярополком был заключен мир.³² Вскоре же, в феврале 1139 г., умирает киевский князь Ярополк. Старший в роде Вячеслав Владимирович Туровский оказался не в состоянии сплотить вокруг себя в столь короткий срок грозную силу, которая в руках более энергичного Ярополка испугала Всеволода, жаждавшего ослабления киевского князя. Этим и воспользовался Всеволод и сейчас же с Игорем Ольговичем и двоюродным братом Владимиром Давидовичем подошел к Киеву. Князья заняли Вышгород и оттуда направились к Киеву. Город был подожжен. Вячеслав, опасаясь борьбы с Всеволодом, ушел в свой Туров, и киевский стол занял Всеволод Ольгович. Он прекрасно понимал, что среди киевского боярства и купечества найти сторонников ему будет трудно, и поэтому, по свидетельству Никоновской летописи, Всеволод ознаменовывает захват Киева устройством пира для своих братьев-князей и киевского боярства, раздачей угощения для городского люда и милостыни монастырям.³³ В результате Всеволоду Ольговичу удалось сплотить вокруг себя часть киевского боярства. Поддержкой духовенства, как это мы увидим, он уже успел заручиться раньше. Не обошлось и без помощи со стороны союзников Ольговичей — половцев. Обещанием столов Всеволод Ольгович сплачивает вокруг себя Давидовичей, своих двоюродных братьев, и Ольговичей, родных своих братьев, и первое время пытается задобрить даже недовольных узурпацией им Киева Мономаховичей. Подобную позицию по отношению к последним Всеволод занимал недолго и вскоре же перешел в наступление, стремясь захватить все земли и подчинить себе их князей. Всеволод Ольгович проводит ту же политику, которой некогда придерживался Мономах. Цели и того и другого сходны, и в этом отношении Всеволод Ольгович не следует традициям Олега Святославича, а является идейным и политическим преемником постоянного соперника Олега — Мономаха. Пообещав Переяславль, как преддверие к Киеву, одному своему брату, Игорю Ольговичу, Всеволод в то же самое время пытается захватить его и посадить там другого брата — Святослава Ольговича. Для этого он вместе со Святославом предпринимает поход на переяславльского князя Андрея Владимировича и предлагает ему в обмен на Переяславль Курск с Посемьем.³⁴ Андрей отвечает категорическим отказом, так как перспектива сидеть в опустошенном Посемье, часто подвергавшемся набегам кочевников, ему не улыбалась, и Курское княжение в то время мало кого привлекало. Попытка захватить Переяславль силой не удалась, и Всеволод в 1140 г., не решившись использовать пожар в городе, уничтоживший деревянные укрепления, заключил с Андреем мир, по которому последний обещал ему помогать.³⁵ Второй удар Всеволод готовил Мстиславичам, Изяславу и Вячеславу, против которых послал Изяслава Давидовича с союзниками: Иваном Васильковичем и Владимиром Володаревичем, галицкими князьями, ставшими во главе наемного отряда половцев. Поход кончился неудачей для Всеволода, и с обоими Мстиславичами был заключен мир. Боясь усиления своих союзников, родных и двоюродных братьев, Всеволод еще раз раскалывает их лагерь, дав Давидовичам, в обход Игоря Ольговича, Чернигов.

Все эти поступки Всеволода единственным своим объяснением имели его стремление за счет ослабления отдельных князей усилить Киев и прежде всего его личную власть как киевского князя. Поэтому Всеволоду было выгодно разжигать усобицы, придумывать самые причудливые политические комбинации, и он зорко следил за тем, чтобы не создался союз князей, который мог бы встать перед ним грозной силой, чтобы не укрепилось какое-либо княжество и не появилась бы среди воевавшего друг с другом княжья сильная личность, опасный конкурент и политический соперник.

Всеволод стремился удержать в повиновении и Новгород, то приглашавший, то изгонявший Святослава Ольговича, пока тот, наконец, не выдержал этой «тяготы» и не возвратился в принадлежавший его Новгород-Северскому княжению Курск, перебравшись затем в Белгород, данный ему Всеволодом. Перспектива потери Новгорода не улыбалась Всеволоду. Заключив в тюрьму новгородских послов, требовавших князем Святополка Мстиславича, Всеволод дает Мстиславичам Берестье с тем, чтобы они не вмешивались в дела новгородские и не садились в Новгороде князьями. Этим поступком, не выпуская Новгорода из своих рук, Всеволод как бы изолирует его от других княжеств юга древней Руси.³⁶ Новгородцы же боялись усиления киевского влияния и всячески стремились освободиться от опеки Всеволода. В конце концов, позднее, Всеволод согласился послать в Новгород Святополка Мстиславича, но, по верному замечанию П. Голубовского, в данном случае уже не Новгород, а Всеволод диктовал свои условия.³⁷ Выпустить Новгород из-под своего влияния Всеволод не собирался, и это видно из того, что как только вместо Святослава новгородцы посадили у себя Ростислава Юрьевича, сына Юрия Долгорукого, Всеволод и Игорь захватывают Остер и другие городки, принадлежащие Юрию, и уводят стада скота и лошадей.³⁸

Вскоре Всеволоду пришлось решать еще одну политическую задачу В 1141 г. умер Андрей Владимирович, князь переяславльский. Неопасного для него Вячеслава Всеволод переводит из Турова в Переяславль и в Турове сажает своего сына, Святослава Всеволодовича, готовя ему в дальнейшем, в обход братьев, киевский стол, так как в смысле занятия киевского стола Туров играл ту же роль, что и Переяславль.³⁹ Поступок Всеволода вывел из себя и Ольговичей и Давидовичей. Как и следовало ожидать, особенно был недоволен Игорь Ольгович, перед которым в перспективе не раз представлялся киевский стол, но исчезал как мираж в результате неоднократного обмана со стороны Всеволода. Учитывая напряженную атмосферу, Всеволод предлагает братьям Берестье, Дрогичин, Чарторыйск и Клечск, сохраняя за собой землю вятичей, на которую претендовали князья. Почему вдруг Всеволод возымел такую любовь к вятичской земле и почему вдруг его братья-князья воспылали к ней неменьшей страстью? Ранее нами было указано, что земля вятичей в то время, собственно, еще не была освоена, она была только более или менее покорена со времен похода Владимира Мономаха на Ходоту с сыном. Тогда как во многих местах земля, по образному выражению Мономаха, была уже «изъезжена» и не оставалось «ни челядина, ни скотины», — в земле вятичей было еще чем поживиться. Дань собирали в дремучих лесах вятичской земли не часто. С оружием в руках, используя естественные свои укрепления — леса, вятичи отстаивали свою самостоятельность, свой родовой быт, свой первобытнообщинный строй, правда, уже несомненно разлагающийся, свою «военную демократию», варварство, родоплеменную и семейно-общинную организацию. Там можно было еще «ополоняться челядью», захватывать скот и имущество сельских жителей, получать большую дань, успешно ходить в полюдье, а на данном этапе, в период консолидирующегося феодализма, развернуть и вотчинное хозяйство. Князья и бояре-дружинники, особенно «молодшая дружина», стремившаяся захватить новые земли и стать крупными феодалами-землевладельцами, а следовательно, и родовитыми боярами, жадно захватывали землю вятичей, эту своеобразную «подрайскую землицу», сулившую столько благ и богатства. Недаром через несколько лет глухая область вятичей станет ареной межкняжеских усобиц, впервые в своих деталях предстанет пред нами на страницах летописи и начнет «осваиваться» победителями-феодалами.

В процессе междоусобной борьбы князей вятичи играли зачастую лишь роль наблюдателей. Они — объект, но не субъект борьбы. На этом несколько подробнее остановимся дальше.

Указанные обстоятельства и понуждают князей заинтересоваться судьбой вятичской земли, и потому-то летопись рисует на первый взгляд странную привязанность Всеволода Ольговича, цеплявшегося за Киевское великое княжение и прельщенного блеском «мати градов русских», к земле вятичей и, с другой стороны, не менее энергичные притязания на нее остальных Ольговичей и Давидовичей.

Князья целовали крест всем стоять за одно и предъявили Всеволоду свои требования — отдать им Черниговское и Новгород-Северское княжения с землей вятичей. Когда Всеволод отказал, они начали военные действия. Игорь Ольгович стремится овладеть долгожданным Переяславлем, но его двухмесячную осаду город выдержал, Вячеслав не сдавался, и Ольговичи ограничились лишь тем, что пожгли окрестные села и уничтожили посевы. Удар высланного на помощь Вячеславу Всеволодом тысяцкого Лазаря Саковского с дружиной и печенегами и Изяслава Мстиславича, племянника Вячеслава, снимает осаду Переяславля.

В это время Ростислав Мстиславич Смоленский захватывает у Гомеля четыре городка, принадлежавших Игорю Ольговичу. Ободренный вестью о победах Ростислава Изяслав Мстиславич вторгается в Черниговскую землю, выжигая села. В ответ Игорь Ольгович обрушивается на Переяславль, но неудачно. Всеволод добивается мира между Ольговичами и Мстиславичами, обещая первым ряд уступок. Когда в Киеве съехались Давидовичи и Ольговичи, Всеволод отколол Давидовичей от их вчерашних союзников. Давидовичи получают Берестье, Вщиж, Дрогичин и Ормино, Игорь — Городец, Юрьев и Рогачев, Святослав — Клечск и Чарторыйск. Таким образом, по мнению П. Голубовского,⁴⁰ Ольговичи нисколько не усилились в Северской земле, а Вщиж и Ормино, оказавшиеся в руках Давидовичей, закрывали от них вятичскую землю.

В 1142 г. Всеволод перетасовывает столы еще раз. Вячеслав из Переяславля возвращается в Туров, Святослав Всеволодович из Турова направляется во Владимир Волынский, а Изяслав Мстиславич получает Переяславль. И снова Ольговичи недовольны, но Всеволод не обращает на них внимания. Браками своих детей с полоцкими князьями (свою дочь он выдает замуж за полоцкого князя Рогволода Борисовича) и с польским королем он еще больше укрепляет свою власть. Давидовичи стали подручными Всеволода, да и родные братья, Игорь и Святослав, вынуждены ему подчиняться.⁴¹ Но передышка была кратковременная. Назревала новая усобица. В 1144 г. столкнулись две серьезные силы — Галич и Киев. С момента посажения во Владимире-Волынском Святослава Всеволодовича над Галичем нависла угроза присоединения к Киеву. Это прекрасно учитывал Володимирко, князь галицкий, ставший с 1143 г. собственно единственным хозяином всей Галицкои земли после изгнания своих племянников — сыновей умершего в 1141 г. Ивана Васильковича. Воспользовавшись этим, пугая князей растущей силой Галича и его экспансией на восток, Всеволод сколачивает блок князей против Володимирко, куда ему удалось вовлечь своих сыновей, двух братьев, Владимира Давидовича, князей городенских Бориса и Глеба, полоцкого князя Ростислава и своего зятя Владислава, короля польского. Володимирко же мог рассчитывать только на вспомогательные венгерские войска. Он вступает в тайные переговоры с Игорем Ольговичем, которому обещает поддержку, и Игорь ратует за немедленный мир с галицким князем.⁴² В 1145 г. разгорается война Всеволода с Володимирком. В Киев бежал Иван Ростиславич Берладник, ставленник «галичан», т. е. жителей города Галича, которые, воспользовавшись уходом Володимирка из Галича «на ловы», пригласили себе звенигородского князя Ивана Ростиславича. Три социальные силы столкнулись в то время в Галицкой земле: земельные магнаты-бояре, князь со своей дружиной и «город», т. е. купечество, часть «земских бояр», ремесленники и прочий «черный люд». В борьбе со своевольным боярством, выраставшим в грозную силу, горожане сплотились, пытаясь опереться на князя с его дружиной. Уже в то время галицкие бояре, владельцы огромных земельных участков, обладавшие сильными дружинами, располагавшие громадными богатствами, притесняли города, расположенные на территории их вотчин, по размерам не уступавших иным небольшим княжествам. Последнее обстоятельство, наряду со стремлением торгово-ремесленных слоев города предотвратить дальнейшее развитие сеньориальной анархии, которая в Галиче грозила превратиться в не менее обычное явление, нежели в других феодальных государственных образованиях Западной Европы, приводит к попытке горожан опереться на княжескую власть как на противника феодальной анархии. И действительно, позднейшая история Галицкого княжества рисует нам борьбу двух сил: князя с дружиной, опирающегося на Горожан, с боярами-магнатами, растаскивающими по кускам земли княжества, распоряжавшимися целыми областями Галичины как своей вотчиной, превращавшими свои гигантские вотчины, с рядом прилежащих городов, в чуть ли не самостоятельные государства и игравшими долгое время роль фактических властелинов Галицкой земли («державцев»), иногда даже захватывавшими княжеский стол. В конце концов, опираясь на все тех же горожан, княжеская власть побеждает, но перед этим она сама, еще в XII в., подготовила расцвет боярской олигархии, разгромив города и поддерживающие ее городские и даже сельские низы, «черный люд» и смердов. Боярство в 40-х годах XII в. незаметно прибирало к рукам князя, умаляя его роль, значение его дружины и окружая себя не меньшими дружинами. На поводу у боярства был и Володимирко, который в своих схватках с Всеволодом Ольговичем только и рассчитывал на их вооруженную поддержку, а каждый галицкий боярин мог выставить свою собственную многочисленную дружину. Договориться с Володимирком горожане в силу этого, очевидно, не могли и начали вести переговоры с Иваном Ростиславичем. Последний согласился на их предложение и занял Галич. Галич долго сопротивлялся, и осаждавший городские стены Володимирко попал в тяжелое положение. В одной из удачных вылазок Иван Ростиславич с частью своей дружины так далеко зашел вглубь вражеского стана, что дорога обратно оказалась отрезанной. Он предпочел пробиваться дальше и вырвался из кольца осаждающих. Дальше путь его лежал на низовья Дуная, в область берладников, а оттуда, степью, в Киев, к Всеволоду Ольговичу. Галич еще некоторое время сопротивлялся Володимирку, но вынужден был сдаться, и вернувшийся князь жестоко расправился с восставшими. Так неудачно, закончилась эта первая попытка галичан в борьбе с боярством заключить союз с князем. К тому сложному политическому положению, которое мы наблюдаем в Галицкой земле, применимо положение Энгельса о том, «что все революционные элементы, которые образовывались под поверхностью феодализма, тяготели к королевской власти, точно так же, как королевская власть тяготела к ним. Союз королевской власти и буржуазии ведет свое начало с X века...».⁴³ Конечно, не следует условия Западной Европы механически переносить на древнюю Русь, но данное положение Энгельса применимо при учете всего своеобразия и к Руси.

Учитывая, что всей целостности данного явления мы в древней Руси не найдем, и указанный процесс начнется в Восточной Европе позднее, нежели в Западной, и приобретет свои специфические особенности, когда роль королевской власти возьмет на себя великокняжеская власть, мы все же можем констатировать, что более всего данному положению Энгельса соответствует (наряду с Владимиро-Суздальским) Галицкое княжество, где развитие производительных сил и общественные отношения стояли на более высоком уровне, нежели в большинстве других областей древней Руси, приближаясь в этом отношении к западноевропейским. Подробнее останавливаться на этом вопросе мы не будем, так как требуется специальное исследование, которое завело бы нас очень далеко от левого берега Днепра.⁴⁴

Иван Ростиславич скрывается у Всеволода Ольговича. Вполне понятно, почему этот политический комбинатор дает приют случайному ставленнику галицких горожан. Всякое ослабление Галицкого княжества в результате внутренних усобиц и классовой борьбы киевскому князю могло быть только наруку, а Иван Ростиславич в этой игре был крупным козырем. Во всякое время он мог стать активным участником междоусобицы или восстания, нити которых оказались бы, таким образом, в руках Всеволода. И расчеты последнего оправдались, хотя только после его смерти.

В 1146 г. Всеволод предпринимает поход против Володимирка, поводом к которому был захват последним Прилук. В походе приняли участие Святослав Всеволодович, Игорь Ольгович, Владимир Давидович, Вячеслав, Изяслав и Ростислав Мстиславичи, Болеслав польский и «половцы дикие». Объединенные дружины осаждают Звенигород. Горожане рассматривают осаждающих как друзей своего ставленника, князя Ивана Ростиславича, и бьются «с лестью». Когда сожжен был острог, звенигородцы собирают вече и решают сдаться. Положение звенигородского воеводы Володимирка, боярина Ивана Халдеевича, становится угрожающим. Опираясь на свой гарнизон, верный дружинник Володимирка отказывается сдаться и решительными действиями предупреждает готовящееся вспыхнуть восстание и измену своему князю. Иван схватывает трех звенигородцев, очевидно, вечевых заправил, и предает их жестокой казни. Устрашенные горожане не решаются на открытое выступление против воеводы и дружинников. Штурм города, несмотря на поджог в трех местах, ни к чему не привел, и Всеволод с союзниками вынужден был отступить.⁴⁵ Во время похода Всеволод заболел и, чувствуя приближение смерти, поторопился закрепить Киев за своими братьями, не считаясь со старшинством в роде, как это сделали Мономаховичи. Под Вышгородом, где он остановился, были созваны «кияне» — киевские бояре и духовенство из числа сторонников Всеволода, которым Всеволод предложил в качестве своего преемника Игоря Ольговича.⁴⁶ Те согласились. К присяге были приведены у Угорского и прочие жители Киева, которые хоть и присягнули, опасаясь расправы со стороны князя, окруженного еще воинством, принимавшим участие в походе на Галич, но, как указывает летопись, «яша по нь льстью». Присягнули Игорю и вышегородцы. «Целовал крест» и Изяслав Мстиславич, послом к которому ездил Болеслав польский, присягнули и Давидовичи, принявшие посла Всеволода, Мирослава Андреевича.⁴⁷ 1 августа 1146 г. Всеволод умирает, сохранив киевский стол за старшим в своем, роде, Игорем Ольговичем.

Для характеристики Всеволода Ольговича позволим себе привести несколько длинную цитату из работы П. Голубовского, ярко освещающего стремления, методы и политику этого князя: «Все его княжение есть ряд хитростей и надувательств. Наследуя от своего отца, Олега, упорство и стойкость, он от своего деда, Святослава, получил уменье запутывать интересы тех, с кем имел дело. Он умел прикрыться и общерусскими интересами, и в этом случае возможна параллель между ним и Владимиром Мономахом. Всеволод Ольгович, добившись киевского стола, держался на нем только благодаря своему уменью хитрить и вывертываться в затруднительных обстоятельствах, а также опираясь на черниговскую партию. Поэтому он предоставлял ей управление в Киевской области, назначал из ее сторонников тысяцких, тиунов и позволял им грабить и разорять народ. Некоторые личности и из партии Мономаховичей пристали к нему чисто из материальных выгод и нисколько не были ему преданы. Таким образом, достигая одного, т. е. точки опоры в известной партии людей, Всеволод в то же время неизбежно создавал себе новых врагов, раздражая киевлян потачкой, против воли, безобразиям своих сторонников».⁴⁸

Всеволод Ольгович, идя в известной мере по стопам Мономаха в деле объединения Руси, все же действовал, руководствуясь корыстными целями, и не пользовался популярностью в различных слоях русского общества, и приравнение Ольговичей к Мономаховичам должно было только усилить и ускорить борьбу между ними.

Примечания

1. Иловайский Д.И. История Рязанского княжества. С. 31—36.

2. «Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку», с. 268—269.

3. Там же. С. 241, 271—272.

4. Там же. С. 273.

5. Ляскоронский В. История Переяславльской земли с древнейших времен до половины XIII в.

6. Ипатьевская летопись, с. 283—284; Никоновская летопись, с. 150.

7. Труды XII Археол. съезда. Т. I. С. 110; Т. III. С. 323.

8. Труды XII Археол. съезда. Т. III. С. 330—331.

9. Федоровский А. Археологічні разкопи в околіцях Харкова // Хроніка археологіі та мистецтва. Т. I. С. 5—10; Ипатьевская летопись, с. 651.

10. Пассек. Очерки России. Т. II. С. 126.

11. Барсов Н.П. География начальной летописи, 1885. С. 151—152, 303—305.

12. Аристов Н.Я. О земле половецкой, отд. отт. Киев, 1877. С. 9—12.

13. Барсов Н.П. География начальной летописи, 1885. С. 303; Багалей Д.И. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 183.

14. Багалей Д.И. Ук. соч. С. 182—183.

15. Багалей Д.И. Ук. соч. С. 183; Ипатьевская летопись, с. 642.

16. Ляскоронский В. Северские князья и половцы перед нашествием на Русь монголов. Казань, 1913 (отд. отт. из «Сборника в честь Д.И. Корсакова»), С. 2.

17. Середонин С.М. Историческая география. С. 179—180; Городцов В. Результаты археологических исследований в Изюмском уезде Харьковской губ. 1901 г. // «Труды XI Археол. съезда». Ч. I. С. 214; Грушевский М.С. Історія України-Руси. Т. II. С. 282—283.

18. Ипатьевская летопись, с. 284.

19. Там же. С. 285.

20. Ипатьевская летопись, с. 282—284; Ляскоронский В. История Переяславльской земли с древнейших времен до половины XIII столетия. С. 322.

21. Ипатьевская летопись, с. 290.

22. Голубовский П.В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 108.

23. Ипатьевская летопись, с. 291—294.

24. Там же. С. 295—297.

25. Там же. С. 297—300.

26. Новгородская I летопись, с. 128—131; Никоновская летопись, с. 159; Голубовский П.В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 109—111; Рожков Н.А. Политические партии в Великом Новгороде в XII—XIV вв. // Исторические и социологические очерки. Ч. II.

27. Греков Б.Д. Революция в Новгороде Великом в XII в. // Ученые записки Института истории. РАНИОН. 1929. Т. VI.

28. Голубовский П.В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 112.

29. Татищев В.Н. История Российсская. Т. II. С. 255.

30. Никоновская летопись, стр. 162.

31. Ипатьевская летопись, стр. 302.

32. Там же.

33. Никоновская летопись, с. 163.

34. Ипатьевская летопись, с. 304—306.

35. Там же. С. 305—306.

36. Ипатьевская летопись, с. 307—311.

37. Голубовский П.В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 115.

38. Ипатьевская летопись, с. 309; Никоновская летопись, с. 166—167.

Ляскоронский по этому вопросу держится несколько иного мнения, считая, что захват Остра есть не акт мести Юрию со стороны Всеволода, а заранее предусмотренное овладение крупным стратегическим пунктом. Игорь Ольгович захватывает у Юрия «городки» где-то на пограничье Туровской и Смоленской земель. Считаем, что соображение В. Ляскоронского заслуживает внимания, хотя в первом случае оно и противоречит утверждению, что поводом к захвату Остра в 1141 г. было вокняжение Ростислава Юрьевича в Новгороде (Ляскоронский В. История Переяславльской земли с древнейших времен до половины XIII столетия. С. 338).

39. Ипатьевская летопись, с. 316.

40. Голубовский П.В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 118; Ипатьевская летопись, с. 310—312.

41. Багалей Д.И. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 197.

42. Ипатьевская летопись, с. 314—316.

43. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. XVI. Ч. I; Энгельс Ф. О разложении феодализма и развитии буржуазии. С. 445.

44. Мавродин В.В. О народных движениях в Галицко-Волынском княжестве в XII—XIII вв. // Ученые записки ЛГУ. 1939. Вып. 5. № 48.

45. Ипатьевская летопись, с. 319—320.

46. Появление Всеволода Ольговича на княжеском столе в Киеве было обусловлено не только наличием в Киеве группы бояр, связанных с чернигово-северскими князьями и тяготевших к ним. Ольговичи были популярны и среди известной части могущественного духовенства.

М.Д. Приселков отмечает, что Всеволод Ольгович захватил Киев не только благодаря своему дипломатическому таланту. Дело в том, что с Мономаховичами было связано засилье греков в русской церкви. Между тем Святослав и его потомки, Ольговичи, всегда придерживались русской ориентации в церкви и были тесно связаны с Печерским монастырем, откуда в большинстве случаев выходили черниговские епископы. Не случайно Всеволод Ольгович уходит в Вышгород. В Вышгороде был собор Бориса и Глеба, русских святых. Такой же собор был и в Чернигове. Вокруг них группировалось русское духовенство. На это духовенство и рассчитывал Всеволод. Недаром за время его княжения из шести поставленных епископов пять были русскими. Ставленник Византии — митрополит Михаил — был в ссоре с Всеволодом Ольговичем и в конце концов уехал в Византию (Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X—XII вв. // Записки историко-филологического факультета СПб. ун-та. Ч. CXVI, 1913. С. 353—370).

Немаловажную роль в захвате Всеволодом Ольговичем киевского стола сыграли и обычные союзники Ольговичей — половцы (см. В. П., Половцы и Русь, «Slavia». Rosnik XVI, sesit. 4. С. 598—601).

47. Ипатьевская летопись, с. 320—321.

48. Голубовский П.В. История Северской земли до половины XIV столетия. С. 121—122.