Глава VI. Конструктивные особенности жилых и хозяйственных построек, их типология. Планировка гнезд. Вопросы хронологии

Подводя итоги полевых исследований, попытаемся наметить пути создания общей для всего поселения типологии жилых и хозяйственных построек. Авторы ни в коей мере не претендуют на то, чтобы считать предлагаемое типологическое деление на группы окончательным, поскольку дальнейшие раскопки могут дать неожиданные «отклонения» от типологических схем, опирающихся только на использование нами материалы. Следует также подчеркнуть, что постройки одного поселения, даже такого обширного, каким является Маяцкое, не позволяют создавать типологию построек всего лесостепного варианта хазарской культуры, хотя многие строительные приемы были хорошо известны и широко использовались на всей его территории и даже всего каганата.

К сожалению, до археологов обычно доходит весьма неполная информация о раскапываемых объектах. Раскопки вскрывают только части построек, углубленные в материковый грунт, т, е. не сами постройки, а котлованы от них. Остатки каких бы то ни было деревянных конструкций в котлованах, как правило, отсутствуют. О том, что они существовали, мы судим по ямкам для столбов и кольев, пробитых и выдолбленных в полу или стенках котлованов. Если ямок нет, мы можем только предполагать наличие каких-то устройств, основания которых не были закреплены в полу или стенах.

Таким образом, мы практически создаем типологию не построек, а их остатков. И это обстоятельство, как нам кажется, требует особенно тщательного, максимального привлечения и учета всех дошедших до нас сведений о строительных приемах и особенностях изучаемых сооружений. Так, «моделировка» типов жилищ по неполно выявленным особенностям или признакам приводит к упрощению типологии, превращая ее в схематизированную классификацию, весьма слабо отражающую действительно существовавшее на поселении строительство (Афанасьев, 1987, с. 64—66).

Фактически классификация Г.Е. Афанасьева касается всего трех групп признаков: формы жилища в плане, устройства входа и некоторых элементов интерьера (лежанок, хозяйственных ям и очагов). Причем последние не равновелики по значению, частоте встречаемости и типологическому разнообразию. В результате смоделированные по этой классификации жилища не соответствуют ни постройкам Маяцкого комплекса, ни привлеченным в эту классификацию пяти жилищам с Ютановских городища и селища.

Перечислим признаки (строительные приемы), которые представляются нам существенными для построения типологии жилищ Маяцкого поселения (в каждой группе признаков выделяются их варианты).

I. Углубленность котлована в материк. Несомненно, вернее было бы называть глубину котлована от уровня древней дневной поверхности, но уловить этот уровень на данном памятнике удается в единичных случаях. Как правило, очертания пятен построек и ям обнаруживались только в материке:

1) 0,05—0,3 м; 2) 0,4—0,7 м; 3) 0,8—1,2 м.

II. Размеры котлована (площадь);

4) 5—9 м²; 5) 10—15 м²; 6) 16—24 м²; 7) 25—46 м².

III. Степень тщательности обработки стен и пола котлована:

8) ровные «отглаженные» поверхности; 9) небрежно выкопанные.

IV. Остатки конструкций стен:

10) прямоугольные ямки для установки досок или плах (не менее 5—8 на каждой стороне); 11) ямки для досок или плах (не менее 3—4 на каждой стороне); 12) угловые круглые и прямоугольные на двух сторонах; 13) только угловые круглые; 14) нет ямок.

V. Конструкция отопительных устройств:

15) открытый «тарелкообразный» очаг в центре пола; 16) открытый прямоугольный очаг в центре пола; 17) открытый, обложенный камнями очаг в центре пола; 18) открытый, обложенный камнями очаг в углу жилища; 19) печь в углу.

VI. Внутреннее устройство (интерьер):

20) хозяйственные ямы; 21) ниши в стенах; 22) канавки в полу — вентиляция или поддувала; 23) лежанки из материка; 24) лежанки на деревянных столбах.

VII. Входы: 25) пристройки со ступеньками; 26) пристройки с пологим спуском; 27) внутренние — лестничные; 28) без лестницы (наземные).

Итак, всего выделено 28 признаков. Ориентировка входов и самих котлованов вряд ли может быть одним из признаков при определении принадлежности жилищ к тому или иному типу. Можно только констатировать, что почти половина котлованов ориентирована углами, а остальные — сторонами по странам света. Входы располагались, как правило, в направлении на 3 (ЮЗ, СЗ), только в четырех постройках (6, 36, 39, 46) — на В (СВ, ЮВ).

Корреляция признаков с жилищами на поселении дала нам четкое разделение их на три группы (табл. 8; рис. 64). Графы на рис. 64 составлены с привлечением только «сильных связей» — от 3 до 6; связи 1 и 2 при разделении жилых комплексов на группы не могут учитываться, поскольку они беспорядочно объединяют все постройки в единый массив. Это, естественно, является свидетельством общего единства строительных традиций, использовавшихся жителями Маяцкого поселения и крепости.

Первая группа характеризуется малой углубленностью небрежно выкопанных котлованов (вернее, оснований построек), небольшими размерами (6—15 м²), открытыми очагами в центральной части пола (за одним исключением). Несмотря на незначительную глубину в материке, и иногда довольно сильно закругленные углы и нередко отсутствие ямок от столбов, составляющих каркас для стен, постройки этой группы нельзя, очевидно, называть юртообразными. Это обычные неглубокие полуземлянки, поставленные, как правило, «на скорую руку».

Что касается так называемых «юртообразных жилищ», то на Маяцком поседении обнаружены остатки всего двух наземных построек, которые условно можно отнести к этому типу (38 и 41). Их отчетное описание и планы издал В. С Флеров (1996, с. 25, рис. 15). Однако уверенно говорить о конструкции и, главное, о назначении этих сооружений по дошедшим до нас остаткам трудно.

Таблица 8. Корреляция жилищ поселения и крепости с выявленными признаками

Вторая группа жилищ представлена полуземлянками с котлованами, вырытыми довольно небрежно, с открытыми очагами в центре и углубленными входами-пристройками. Почти в каждой из них обнаружены какие-либо детали интерьера (лежанки, ямы, ниши, вентиляционные желобки). Стены и кровли крепкие, опиравшиеся на столбовые конструкции, хотя столбы в них разнотипные и разновеликие и расставлены вдоль стен нерегулярно (в этом также заметна некоторая небрежность в строительстве). Три полуземлянки этой группы большие (одна даже двухкамерная), две маленькие, причем одна из них малоуглубленная.

Рис. 64. Графы связей трех групп жилищ поселения и группы жилищ в крепости

Наиболее яркой, не связанной с двумя предыдущими является третья группа, в которую входят 11 превосходно выстроенных жилищ. Это типичные полуземлянки, только в некоторых, расположенных на склоне, углубление в нижней части склона сходит на нет. Размеры жилищ крупные, площадь половины из них превышает 20 м², стенки и пол котлованов тщательно обработанные, ровные (отглаженные). Каркасы стен сооружены из досок, в ряде случаев поставленных близко друг от друга — от четырех до семи на каждой из сторон котлована. Очаги в этих жилищах в своем подавляющем большинстве располагались в центре пола, чаще они обычные — тарелкообразные, но несколько усложненной конструкции: в жилище 24 поверхность очага обмазана глиной, из которой вылеплен по периметру невысокий валик, в жилище 30 очаг обведен кольцевой канавкой, в жилище 29 очаг прямоугольный, в жилищах 15 и 19 очаги сооружены с использованием камней (видимо, были обложены ими как глиняным валиком?). В трех больших жилищах (5, 13, 42) в углах были поставлены на материковые останцы глинобитные печи. Жилища снабжены ямами-погребами, вентиляционными канавками, в жилище 6 была расположена вдоль одной из стен деревянная лежанка на столбах, а к другой стене пристроено небольшое дополнительное помещение. В жилище 19 пол вдоль двух стен приподнят на ширину примерно 1 м над основным помещением. Возможно, на этой ступени также находилась деревянная лежанка. Наконец, в четырех жилищах прослежены входы-пристройки (коридоры).

Очевидно, просторные и удобные постройки этой группы принадлежали привилегированной части жителей поселения. Это косвенно подтверждается и фактом многочисленных связей группы с жилищами, обнаруженными внутри белокаменной крепости (см. табл. 8; рис. 64). Г.Е, Афанасьев справедливо отметил, что постройки в крепости отличаются в среднем от поселенческих глубиной, тщательностью отделки и величиной, т.е. большей «трудозатратой» (Афанасьев, 1987, с. 50, 66, 69). Однако рассматривать жилища поселения, исходя из их среднестатистических размеров, как показали наши исследования, не следует. Жилища третьей группы нередко даже превышали величиной крепостные постройки, а трудоемкие дощатые конструкции стен использовались много чаще. Кроме того, именно в поселенческих жилищах появились такие «нововведения» и усовершенствования, как сооружение печей в углах, обкладка очагов камнем и глиной, поддувала-вентиляция, лежанки и пр.

Жилища первой и второй групп, по количеству признаков тесно связанные друг с другом, по-видимому, принадлежали рядовому населению. Мы видели, что самая отличительная черта многих из них (особенно в первой группе) — малая углубленность, и для всех — допущения различных небрежностей в строительстве. Тем не менее во второй группе четко выделяются три обширные постройки со входами-коридорами (со ступенями и спусками) и некоторыми признаками интерьера, встречавшимися в жилищах третьей группы. К ним по набору признаков явно тяготеет небольшое жилище 35, относящееся к первой группе жилищ. Все три большие жилища второй группы (и постройка 35) расположены на северо-восточной окраине центральной части поселения, которая была занята «гнездом» одной семьи. Можно уверенно говорить о вполне определенных строительных тенденциях, использовавшихся членами этого «гнезда» при сооружениях жилых домов.

Третья группа жилищ сосредоточена на территории почти полностью исследованного «гнезда» на северо-западном краю мыса. Кроме того, здесь были обнаружены и основания небольших домов первой группы.

В заключение раздела о жилищах Маяцкого комплекса упомянем еще об одной постройке, обнаруженной на северном краю поселения (46). Связи ее тянутся как к жилищам первой, так и второй групп. Она большая, но котлован неглубокий и выкопан небрежно, хотя помещенное в одном из углов «мельничное устройство», судя по сохранившимся ямам, сделано было довольно тщательно. От конструкций стен никаких следов не сохранилось, возможно, над этим котлованом был поставлен сруб? Видимо, в семье этого «гнезда» при строительстве жилых домов также соблюдалось какое-то, свойственное только ей, сочетание приемов.

Примерно в том же районе в 1995 г. было раскопано довольно крупное жилище (Коробов, 1996, с. 151—152), в котором обнаружен развал сооружения, интерпретируемый исследователем как остатки тандыра. Даже если данная находка не тандыр, а просто глинобитная славянская печь, можно считать это еще одной строительной особенностью жилых построек данного участка поселения.

Попытаемся далее сравнить жилища Маяцкого мыса с жилищами, открытыми на других памятниках лесостепного варианта — Ютановском поселении (Афанасьев, 1987, с, 40, 43, 49, 97) и Дмитриевских городище и поселении (Плетнева, 1989, с. 20—44), т.е. там, где были проведены более или менее крупные раскопки.

Поскольку мы считаем возможным относить к жилищам только постройки с остатками очагов, на Ютановском поселении в эту категорию входят всего четыре строения (3, 5, 7, 11). Котлованы этих жилищ имеют между собой самые слабые связи. Объясняется это не столько различиями характеризующих признаков, сколько малым их количеством в каждом из них. Тем не менее все они перевязаны друг с другом, хотя различие построек является, пожалуй, наиболее выразительной их особенностью. Общие же признаки позволяют связать их в группу почти наземных сооружений с небрежно выкопанными котлованами и входами и столь же небрежно поставленными каркасами стен, составленных из круглых разной толщины столбов. Объединяет их также форма открытых очагов, хотя помещены они в жилищах различно: в центре одного конца длинной постройки, в углу, у стены. Четвертый — каминообразный с предпечьем очаг необычен для культуры Хазарского каганата.

Учитывая очевидную, казалось бы, поспешность при установке данной группы жилищ и при этом смещение нескольких строительных приемов, на других поселениях редко совмещавшихся, можно сказать, что эта небольшая группа представляет собой единое целое, возможно, возникшее на данном полузащищенном участке мыса (между двумя валами) в период неожиданно надвинувшейся опасности. Несмотря на оригинальность группы, она всеми выявленными признаками связывается с первой и второй группами жилищ Маяцкого поселения, причем связи эти значительно сильнее, чем их связи между собой. Выпадают из них только отдельные признаки или, как в жилище 46 Маяцкого поселения, их необычные сочетания.

В Дмитриевском комплексе было исследовано 16 жилых построек (Плетнева, 1989, с. 20—44). Это наиболее отдаленный от Маяцкого памятник — расстояние между ними по прямой около 300 км — оба стояли на крайних рубежах каганата: северо-западном и северо-восточном. Очевидно, этим и следует объяснять очень заметные различия маяцких и Дмитриевских жилых построек. Подавляющее большинство жилищ на Дмитриевском поселении (10 из 15) и одно на городище представляют собой крепко выстроенные и прекрасно оборудованные помещения-полуземлянки преимущественно с тарелкообразными очагами, в половине их сохранились остатки гончарных кругов. Две основательно углубленные в материк полуземлянки в плане круглые, В полу по периметру в них прослеживаются следы ямок, ямки и желобки от жердей каркаса стен. Это, несомненно, юртообразные жилые постройки-полуземлянки, не встречающиеся ни на Маяцком, ни на Ютановском поселениях.

Сравнивая третью группу жилищ Маяцкого поселения с Дмитриевскими жилищами, следует признать, что различий в них больше, чем признаков сходства. Последнее наблюдается только в тщательности обработки стен и полов котлованов, но полуземлянки на Дмитриевском поселении глубже, а площадь их значительно меньше. Там не встречено жилищ площадью более 15 м², тогда как на Маяцком, как мы видели, размеры половины открытых построек третьей группы много крупнее (от 20 до 47 м²). Конструкции стен маяцких домов сооружались из большого количества (до 20 шт.) превосходно обтесанных досок, Дмитриевские опорные столбы были преимущественно круглые и их было немного (4—8). Некоторое сходство жилищ этих двух поселений в большом разнообразии форм и типов очагов и в их размещении в доме, а также в наличии в домах разных хозяйственных элементов интерьера. Правда, на Маяцком это были приспособления, служившие для увеличения уюта, а в Дмитриевских жилищах это чаще остатки производства (гончарных кругов, корыт с запасами глины, ниш и ям-погребов). Наконец, сильно различаются входы: в Дмитриевке они за редкими исключениями представлены в виде внутренних лестниц, а на Маяцком это почти всегда входы-пристройки.

Еще более типологически далеки от Дмитриевских жилища Маяцкого городища, хотя там полуземлянки так же сильно заглублены в материк, как Дмитриевские, и входы у них тоже лестничные. Зато в крепости жилища использовались только для жизни, но не для работы, и поэтому в них не было никаких производственных устройств и даже хранилищ (ям, ниш), а горели только простые открытые очаги, дававшие дому тепло, уют и силу единения.

Таким образом, типы жилищ не только внутри каждого комплекса, но и на отдаленных друг от друга сотнями километров памятниках прекрасно отражают общественно-экономический статус их хозяев. Различия в статусе выявляются благодаря различиям в конструкции жилых построек.

Несмотря на явственные отличия, постройки во всех группах памятников имеют определенный «набор» устойчивых признаков, который дает нам возможность относить все рассмотренные жилища к одной обширной культурной общности. Самый существенный из них — сооружение открытых очагов в центральной части пола. Не менее важным является углубленность жилищ в материк, причем малая углубленность нередко сочетается с жердевым каркасом стен, который археологам не всегда удается проследить, так как жерди часто вбивались не в пол, а вокруг углубления — в почву. В больших постройках стены ставились всегда в котлован — столбы конструкций вкапывались в пол. Пол в жилищах никогда не подмазывался глиняным раствором, а входы в них, как правило, сооружались в одном из углов или в непосредственной близости от угла.

Следует отметить еще одну особенность жилищ этой культуры, встречавшуюся, как отмечалось в предыдущих главах, и на Маяцком поселении. Это довольно сильная закругленность углов у обычных прямоугольных котлованов. Она чаще попадается у малых жилищ, характеризующихся небольшим углублением и жердевым каркасом (или отсутствием ямок от стенного каркаса), хотя на Дмитриевском поселении, на Правобережном Цимлянском городище (Плетнева, 1995, с. 286, рис. 15) и в раннем слое Саркела (IX в.) были обнаружены округлые жилища с очагами в центре пола (Плетнева, 1996, рис. 19).

Весь этот комплекс данных и позволил предположить возможный эволюционный ряд жилых построек, характерный для культуры Хазарского каганата (Плетнева, 1967, с. 52—58). Однако существование такого, казалось бы, очевидного ряда вызвало сомнения в правомерности его существования (Нечаева, 1975, с. 3; Афанасьев, 1987, с. 71—73). Возражения этих авторов направлены на то, чтобы доказать принадлежность прямоугольных полуземлянок аланам, а юртообразные жилища ни в коем случае, по их мнению, нельзя реконструировать как «решетчатые юрты». Однако необходимо отметить, что ни в одной из работ С.А. Плетневой так не названы открытые ею юртообразные жилища, хотя в отдельных случаях, чтобы не повторять этот громоздкий термин («юртообразные жилища»), использовалось слово «юрта» без кавычек. Вероятно, это следует признать ошибочным. Говорилось только о «решетчатой основе» каркаса, что нашло подтверждение в раскопках одной из юртообразных построек на Правобережном Цимлянском городище, каркас которой сгорел и рухнул внутрь постройки, местами сохранив пересечения этой решетки (Плетнева, 1995, с. 295—296). Вот что было написано 30 с лишним лет назад: «По существу круглые юрты-полуземлянки являются уже жилищами оседлого населения, освоившего основные принципы строительства постоянных жилищ. С юртами их сближает, во-первых, круглая в плане форма и, во-вторых, расположение очага в центре пола... помещение очага посередине жилища — наиболее древняя и устойчивая традиция кочевнического дома» (Плетнева, 1967, с, 57). Эволюция степных жилищ от юрты (шатра) к круглым или квадратно-прямоугольным с округлыми углами постройкам с очагами в центре пола прослежена верно. Постепенно изменялась и округлость, а вместе с формой и размерами менялась и конструкция стен жилищ — от жердевых к столбовым и даже, возможно, срубным. Но традиция ставить открытый «тарелкообразный» очаг в центре жилища держалась еще долго. Со временем начали видоизменять или «совершенствовать» сам очаг — его поверхность обмазывали глиной, окружали камнями, затем очаг перенесли к стенке или в угол. Изредка появлялись печи, причем интересно, что на Маяцком и в Саркеле (в X в.) печь соседствовала с очажком, расположенным в центре пола (Плетнева, 1996, с. 114). Традиции стационарного строительства побеждали, но священное место очага в домах людей, бывших десятки или даже сотни лет назад кочевниками, сохранялось почти повсеместно, хотя нарушения этого древнего обычая, связанного с почитанием очага, на лесостепных окраинах каганата были нередки (на Маяцком их было более 12%, на Дмитриевском 50%, а в Ютановке из четырех жилищ только в одном прослежен очаг посередине жилища). Эти соотношения показывают, что к культу очага особенно догматично относились на Маяцком поселении. Недаром именно здесь по всей территории селища наблюдались пятна «зольников», один из них удалось зафиксировать в раскопе (рядом с жилищем 3). На Дмитриевском селище зольников не было.

Это не единственное отличие в мировоззрениях жителей Дмитриевского и Маяцкого поселений, которое удалось заметить при исследовании жилищ. Так, в тех случаях, когда удавалось проследить расположение в дмитриевских жилищах входов, оказывалось, что все они обращены на восток, тогда как на Маяцком преобладает западная ориентировка входов. Еще одной особенностью маяцких жилищ является устройство в некоторых из них, видимо, по какой-то причине заброшенных, катакомбных погребений. Однако этот обычай особенно ярко выявлен при исследовании хозяйственных надворных построек, котлованы которых были вырыты (вырублены) в меловом материке, как правило, глубже котлованов жилых построек (Винников, 1984, с. 124—130).

Общая характеристика и интерпретация этих сооружений была сделана еще в 1984 г. (там же), а конкретные описания их представлены в соответствующих главах данной книги, Это так называемые погреба, расположенные в тщательно обработанных котлованах в плане квадратных или прямоугольных с деревянной, довольно массивной перегородкой, разделяющей помещение на две обычно равные части. Поскольку погреба были глубокими, в их стенках вырубать погребальные камеры было более удобно и рационально, чем в жилищах. Самым характерным комплексом этого типа по-прежнему, несмотря на новые открытия, является раскопанный А.И. Милютиным обширный погреб с тремя большими камерами, вырубленными в трех его стенках. Эта находка, расположенная рядом с обычными катакомбами, привела Милютина, а за ним и всех исследователей салтово-маяцкой культуры к неверному выводу о том, что он раскопал часть могильника, а комплекс представлял собой оригинальное погребальное сооружение. Такое заключение не было поколеблено даже обнаруженными в Саркеле в жилищах IX в. подбойными захоронениями — два в жилище, одно — в подобном же погребе с перегородкой (Плетнева, 1996, с. 47, 67—68). Только продолжение работ на Маяцком поселении показало несостоятельность интерпретации таких сооружений как специально погребальных (Винников, 1984, с, 128—129). Возможно, правда, что погреба как хранилища запасов считались почитаемыми — табуированными постройками. Именно поэтому после их разрушения освященные традицией стены можно было использовать для погребений, а сами помещения, как и дромосы, считать входом в иной мир. О почитании даже разрушающегося или во всяком случае заброшенного погреба может свидетельствовать постройка 9, в которой не было глухой перегородки, а на середине стоял глубоко врытый в пол массивный столб и у стены был положен череп коня, нижняя челюсть которого была обнаружена в засыпи ямы с ритуальным захоронением коня. Видимо, в данном случае прослеживается какая-то связь бывшего погреба с погребениями животных, в частности с почитанием коня.

Помимо погребов с перегородками на поселении встречались котлованы аналогичных им сооружений, но только без перегородок. В остальном они подобны, т.е. это такие же прямоугольные, сильно углубленные постройки со стенами столбовых конструкций. Как и первая группа погребов, они характеризуются почти полным отсутствием (иногда чуть заметной неровностью поверхности) над ними западин, что свидетельствует о значительной толщине земляной крыши, полностью заполнившей при разрушении постройки весь котлован.

На других памятниках таких погребов пока известно мало. Пожалуй, можно упомянуть только погреб на Дмитриевском поселении (Плетнева, 1989, с. 44, 45). Это тоже крепко поставленная постройка, на очень массивные столбы которой, очевидно, опиралась не менее тяжелая земляная кровля.

Значительное место в жизни поселения занимали и наземные постройки. Каждая из них служила в качестве вспомогательного помещения, в основном предназначенного для выполнения в нем тех или иных домашних работ. Особенно показательны в этом отношении постройки 28 и 32. В первой располагалась ручная мельница, от которой сохранились только двухступенчатая прямоугольная небольшая яма и немногочисленные куски разбитого жернова. Рядом находился открытый тарелкообразный очаг с сильно прокаленной поверхностью, свидетельствующей об его активном использовании. Очаг мог служить как для подсушивания перед помолом зерна, так и для обогрева этого наземного строения. Кроме очага, северо-восточная половина пола была занята большой и глубокой колоколовидной ямой, по-видимому, зерновой. Таких ям, выдолбленных в крепком и сухом меловом материке, на поселении было немало, однако эта имеет дополнительную особенность, сближающую ее с сооружениями совсем иного назначения, а именно — с погребальными комплексами, состоявшими из входной ямы, аналогичной большинству хозяйственных ям поселения, и вырубленной в ее стене большой прямоугольной камеры (погребение в ней разграблено). Это погребение входит в типологическую группу расположенных поблизости от него катакомб с круглыми входными ямами (Винников, Афанасьев, 1991, с. 45—71, 128—130). Ближайшие от него подобные захоронения находились всего в 10 м к юго-востоку и в 9 м к западу. Все эти катакомбы сконцентрированы вокруг сильно разрушенного святилища (постройка 45). Считать, что погребение, обнаруженное в мельничном комплексе, находилось на отшибе от остальных нельзя. Очевидно, помещение было заброшено, а удобная яма в нем использована для сооружения в ней камеры и совершения очень богатого захоронения, которое позднее вследствие этого было разграблено. Возможно, впрочем, что весь комплекс, т.е. катакомба и наземная постройка над ней представлял собой единое целое, В помещении долгое время совершались тризны по покойнику (остатки одной из них обнаружены рядом с постройкой — тризна 3) и поэтому там постоянно горел огонь. Жернов, обломки которого и привели к мысли о мельничном устройстве (Винников, 1984, с. 122—123), закрывал вход в камеру и был вытащен и разбит грабителями. Никакого отношения к мельнице он в Данном случае не имел. То, что аланы нередко ритуально закрывали входы именно жерновами, хорошо известно этнографам и археологам, хотя на Маяцких поселении и могильнике этот обычай не встречался. Представляется, что обе гипотезы о назначении постройки 28 имеют равное право на существование, но доказательств для обеих явно недостаточно: степень сохранности комплекса (или двух комплексов?) не дает для этого необходимых материалов.

Постройка 32 была небольшой («подручной») гончарной мастерской. Очага в ней не было, зато имелись остатки производства: глина и ямки от вбитого в пол кола — оси гончарного круга (Винников, 1984, с. 123). Отсутствие очага в этой наземной постройке весьма символично — это означает, что работали в ней, в отличие от профессиональных ремесленных мастерских, открытых на северо-восточной окраине поселения, только в летнее время. Здесь было домашнее производство посуды, аналогичное производству, существующему на Дмитриевском поселении, только там гончарные круги ставились прямо в домах.

Другие «наземные» сооружения, поставленные на небольшом склоне, по существу, являются полуназемными и также, как и некоторые жилища углублены с одной стороны, а с противоположной сходят на нет. Такие сооружения попадались и среди построек на Дмитриевском поселении. В них помещали зерновые ямы (Плетнева, 1989, с. 48—49). В целом устройство ям в крытых помещениях (в жилых и хозяйственных) встречалось неоднократно. Иногда их использовали для захоронения (постройка 11), также, как и хозяйственные ямы вне построек. Захоронения людей и животных в бывших хозяйственных или. возможно, специально вырытых для погребения ямах, имеют аналогии пока только в Саркеле (Плетнева, 1996, с. 80—86).

Среди наземных построек есть несколько сооружений, использовавшихся в качестве помещений или навесов для содержания скота. В них, естественно, нет никаких отопительных устройств. Они представляют собой хорошо подчищенные материковые площадки с канавкой для установки каких-то стен или со столбовыми ямами от конструкции навеса и для привязи животных (лошади) (постройки 39а и 44). Кроме того, вероятно, для этих же целей использовались и специально выложенные или материковые каменные площадки, выявленные на площади раскопов 4 и 9 (см. гл. II). И постройки, и каменные площадки, предназначенные для скота, сооружались, как правило, в стороне от жилищ.

Что касается всех обнаруженных на поселении ям, то форма большинства их конусовидная или, вернее, усеченноконическая. Нередко их называют колоколовидными. Это — стандартная, вполне устойчивая форма как на Маяцком, так и на всех раскапываемых памятниках салтово-маяцкой культуры. Она преобладает при вырубке в материке как больших, так и малых ям — хозяйственных, погребальных, производственных. Изредка небольшие ямки бывали и цилиндрическими, а среди крупных совсем редко попадались ямы с цилиндрическим горлом и расширяющейся «подбоем» нижней частью. Такие ямы были более распространены на Дмитриевском поселении. Формой они напоминают врытый в землю типичный столовый салтово-маяцкий сосуд: кувшин или кружку. Иногда у устья ямы прослеживалось небольшое углубление, напоминающее слив (носик) кувшина. В ямах он служил скорее всего «вентиляцией». Перекрытия над ямами обычно наблюдались только в заполнении в виде прослоек золы, углей, глины от сгоревшей и рухнувшей кровли. Однако в большинстве расчищенных ям заполнение аморфное и рыхловатое. На Дмитриевском поселении оно насыщено обломками керамики и костями животных. Это ямы вторичного использования, превращенные из хозяйственных в помойные. Десятки таких ям, врезанных в материк, расчищены в Саркеле. Следует отметить, что на Маяцком поселении в заполнении ям почти нет находок: они забиты обычным черноземом, насыщенным меловой крошкой, т.е. тем же слоем, что и покрывающий меловую материковую основу дерновый слой. Во многих ямах он сильно осел, западины над ними иногда хорошо видны на поверхности. Встречаются особенно глубокие ямы, заполненные неполностью. Очевидно, не все они были помойками, перекрытия их не сгорели, а разрушились и истлели (дерево и другая «органика» на Маяцком мысу не сохраняются).

Практически на всех исследованных в той или иной степени участках поселения среди жилых и хозяйственных построек разбросаны самые разнообразные культовые сооружения — от святилищ и погребений до тризн и небольших жертвенников. Естественно, что более всего их встречено на почти полностью изученном участке (в раскопах 4 и 9). Там обнаружены остатки трех святилищ. Лучше остальных двух сохранилось святилище, расположенное, казалось бы, в центре участка, окруженное жилыми домами (постройка 21). Фактически эта постройка полуназемная, поскольку вырытый на склоне «котлован» только в южной части немного углублен в материк. Внешний контур этого большого здания определен не котлованом, а глубоко врытыми в материк прямоугольными массивными столбами-досками (рис. 65). В углах прямоугольника стояли глубоко врытые в материк круглые столбы, видимо, служившие опорой четырехскатной кровли. На середине юго-западной стены прослежены ямки от досок, оконтуривавших тамбур входа. Ориентация входа совпадает с ориентировкой входов жилых построек. Внутри этого прямоугольника был вырыт еще один прямоугольник, причем также очень неглубоко, поэтому к северо-западу (в нижней части склона) он сходит на нет, его стенка с этой стороны фиксируется благодаря ряду из трех столбов-досок меньшего размера, чем наружные доски. В углубленной части круглый и прямоугольный столбы стояли по углам и один столб-доска крепил юго-западную стену. В южном углу этого прямоугольника была выдолблена круглая небольшая цилиндрическая яма, стены которой были облицованы деревом и которая являлась своеобразным сосудом.

Рис. 65. Частичная реконструкция остатков врезанного в материк трехступенчатого основания постройки 21 (святилище Г)

В пол внутри второго прямоугольника также на небольшую глубину врыт квадрат, а внутри его находился большой, еще немного углубленный очаг. Поверхность его сильно прокалена и края обвалились, поэтому определить первоначальную форму углубления очага невозможно. Можно предполагать, что он также был квадратным, повторяя форму внутреннего квадрата. Выше мы говорили о том, что квадратно-прямоугольные очаги попадались даже в обычных жилищах как на поселении, так и в крепости. Перед очагом, на северо-западном краю внутреннего квадрата находилась вымощенная камнем небольшая площадка. То, что это сооружение не бытовое, представляется нам несомненным. Размеры, планировка концентрическими прямоугольниками, очаг с постоянно горевшим в нем огнем, каменная площадка, служившая, видимо, для жертвоприношений, деревянный сосуд справа от входа во внутреннем прямоугольнике и три свиных черепа, видимо, «вмазанных» во внешнюю стену слева от входа, позволяют уверенно говорить о принадлежности данного здания к культовым постройкам. Это было достаточно убедительно обосновано ранее как в Отчетах о раскопках этого памятника, так и в опубликованной работе (Винников, Афанасьев, 1991, с. 118—121).

Представляет интерес истолкование некоторых особенностей постройки 21, предложенное З.Х. Албеговой и М.Г. Гусаковым (1996, с. 7—8). Так, количество столбов по ее сторонам (7 и 9) авторы связывают с сакральностью этих чисел, а общую ориентировку здания — с летним солнцестоянием и восходом луны в весеннее и осеннее равноденствие. Основываясь на находке свиных черепов, они относят это святилище предположительно к аланскому кругу верований. Однако планировка концентрическими квадратами сближает его с кругом тюркских (праболгарских, в частности) святилищ. К этому мы еще вернемся в следующей главе, здесь же отметим, что дополнительным доказательством культовости здания является факт концентрации рядом с ним небольшого могильника, состоявшего из пяти катакомбных погребений, тризны и нескольких жертвенников. Последние, как и две небольшие культовые постройки, расположены по западному краю могильника, как бы обрамляя (ограничивая) его с этих сторон.

В 25 м к востоку от первого святилища были обнаружены остатки еще одного здания (постройка 45) с аналогичной планировкой (концентрические квадраты и очаг в центре). Сохранность остатков основания этого святилища много хуже первого (рис. 66, А). Оно буквально стерто с лица земли — контуры постройки расплывчатые. Направления их определялись благодаря столбовым ямам в углах и по сторонам постройки. В углах и на середине северо-западной стороны стояли массивные круглые, глубоко вкопанные столбы. Вдоль юго-восточной стороны прослежен целый ряд из близко поставленных столбов-досок, несколько ямок дают нам направление и юго-западной стены. Сильно «стертой» оказались северо-восточная сторона и северный угол — здесь исчезли даже ямы от столбов, сохранилась только одна прямоугольная ямка, позволяющая вместе с круглым угловым восточным столбом наметить направление этой стены. Таким образом, эта постройка была тоже прямоугольная, но меньших размеров, вход в нее находился, видимо, на северо-западной стороне, т.е. опять-таки ориентирован он был в западном направлении. Внутренний квадрат был еще более затерт и расплывчат, чем внешний контур здания — улавливались только явное понижение уровня пола, три столбовые ямки по расплывчатому контуру этого понижения и каменная вымостка с северо-востока от этого квадрата, т.е. расположенная так же, как в первом святилище — слева от входа в здание. Основным отличием святилищ является количество вписанных квадратов — в этом внутренний квадрат всего один. В нем в чуть заметном углублении находился, по-видимому, очаг и две каменные вымостки, а рядом с ним в материк было вбито несколько круглых столбиков. Однако от этого очага не осталось даже участков прокаленной поверхности — все было смыто и стерто. Следы этой постройки были настолько малозаметны, что, возможно, мы не решились бы сравнивать его с первым и интерпретировать как святилище, но это здание также было окружено катакомбами, причем необычной, впервые встреченной в культуре Хазарии конструкции — с входными ямами в виде глубоких конусовидных (колоколовидных) ям. В комплекс входили также жертвенники, один из них расположен рядом со зданием. Он, как и жертвенники первого участка, состоял из костей принесенных в жертву животных.

Рис. 66. Частичная реконструкция почти полностью стертых остатков врезанного в материк двухступенчатого основания постройки 45 — (А) (святилище II). План подземного святилища-лабиринта (Б); кирпич с лабиринтом из Саркела (В)

У большинства археологов эта интерпретация не вызвала сомнений ни в поле, ни после публикации памятника. Правда, необходимо отметить, что Г.Е. Афанасьев уже после выхода книги, в которой он являлся одним из соавторов и где эти постройки рассматриваются как святилища (Винников, Афанасьев, 1991, с. 118—131), без какой-либо дополнительной аргументации высказал сомнение в их культовом предназначении, отнеся эти сооружения (21 и 45) к «жилищно-хозяйственным комплексам» (Афанасьев, 1993, с. 59—61).

Помимо этих двух культовых зданий на данном участке было обнаружено еще одно необычное сооружение полуземляночного типа (14). Никаких ямок от столбовых конструкций стен в нем не было, сохранились только две ямки от косяков двери в полу у юго-западной стены котлована (см. рис. 36). Внешние стены были, видимо, срубные, а внутри этой постройки на полу котлована была очень небрежно сложена из камней на земляной подсыпке какая-то конструкция квадратной или округло-квадратной в плане формы со входом в нее с юго-западной стороны (напротив внешнего входа). В центре ее прослежено очень слабое округлое углубление, но не очаг, так как следов обжига поверхности нет. Возможно, оно просто вытоптано (протерто). Очажок же находился на круглой каменной площадочке, которой заканчивалась юго-восточная стенка.

Можно и эту постройку интерпретировать как культовое здание, но, как уже указывалось (Винников, Афанасьев, 1991, с. 135), вокруг нее вообще нет никаких следов культовых сооружений. Нужно также учитывать, что постройка еще при жизни поселения перестала функционировать, была заброшена, Каким бы целям она ни служила, ее уже не было во время расцвета жизни на данном участке поселения. Однако в целом материалов для решения вопроса о времени сооружения построек или синхронности их существования явно недостаточно. Так, выше уже говорилось о помещении, в котором, возможно, находилось мельничное устройство. Несмотря на совмещение в этой постройке двух различных по назначению комплексов, мы не можем уверенно установить их относительную хронологию. Также нельзя утверждать, что «стертое» святилище (45), окруженное катакомбами с входными круглыми ямами, более раннее сравнительно с первым, основание которого лучше сохранилось (21). Для этого нет данных, кроме большей разрушенности этого святилища.

Только одна небольшая полуземлянка-погребок с перегородкой (17), расположенная на самом краю обрыва, безусловно, перестала функционировать на каком-то этапе жизни в качестве хозяйственной, в ее стенке выдолбили маленькую камеру для детского захоронения и засыпали. Таким образом, представляется очевидным факт сосуществования подавляющего большинства раскопанных на этом участке сооружений (жилых, хозяйственных, ритуальных, культовых).

Жилища разбросаны на всей площади довольно беспорядочно. Тем не менее отметим некоторую разницу в локализации жилых построек с разными конструкциями входов. Дома с входами-пристройками (13, 15, 24, 29) занимают север участка, а южная его часть застроена домами с внутренней лестницей (19, 30, 49, 50) (рис. 67).

Рис. 67. План основной территории раскола 9: 1 — дренажная траншея, 2 — границы между участками; 3 — тризны; 4 — жертвоприношения; 5 — недокопанные дромосы; 6 — вспомогательные культовые помещения

Помимо отличий в строении жилищ, участки характеризуются своеобразием погребальных комплексов. На северном участке открыты катакомбы с входными круглыми ямами, а на южном — исключительно катакомбы с дромосами-коридорами. На северном участке обнаружено еще одно оригинальное погребальное сооружение (18). Это катакомбный комплекс, состоявший из квадратной входной ямы с двумя камерами, врезанными в ее стенки. Типологически это захоронение как будто можно сближать с обычной катакомбой со «сдвоенным» дромосом, но его расположение на северном участке и очевидное желание соорудить более вместительное входное помещение, равное по площади круглым ямам, позволяет отнести его к смешанному или промежуточному типу. Особенностью этого участка является также преобладание здесь тризн, состоявших из сосудов, тогда как на южном явно преобладали тризны-жертвоприношения животных.

К северному участку следует относить и восточную часть раскопа. Именно там было открыто большинство катакомб с круглыми входными ямами. Все они концентрировались вокруг святилища (45).

Участки были отделены друг от друга широкой (5—8 м) незастроенной полосой. Открытая раскопом часть южного участка меньше северной, но вскрытая площадь позволила все-таки заметить отличие ее планировки от северной: разные по функциональному назначению комплексы располагаются компактно на отведенных им площадках. Так, жилища здесь размещены полукругом, причем не исключено, что остались нераскопанными еще 3 постройки, которые вместе с исследованными составляли бы полный крут из 8 жилищ, т.е. при планировке в данном случае придерживались древнего обычая ставить постройки по кругу — «куренем» (Плетнева, 1996, с. 48—50, рис, 15). В центре куреня должно было бы находиться еще одно жилище, но оно вряд ли сохранилось, так как центр предполагаемого круга прорезан дренажной канавой и завален отвалом из нее.

К северо-западу от жилищ было поставлено большое святилище (21), а перед входом в него расположен небольшой могильник из пяти обычных катакомб (с дромосами-коридорами), обрамленный с западного края несколькими жертвоприношениями и двумя вспомогательными ритуальными помещениями.

Таким образом, казалось бы, единое гнездо большой семьи весьма зримо распадается на две части. В каждой из них выявляются черты различий не только в быту, но и в обрядах, т.е. в духовной культуре. Как же можно объяснить это странное явление в территориальных пределах одного гнезда при полном антропологическом единстве погребенных в катакомбах с разными конструкциями входных ям? В качестве вероятной гипотезы предлагаем следующее решение этой загадки.

Обе части гнезда, безусловно, длительное время сосуществовали, но северная территория была заселена, по-видимому, раньше на целое поколение. Об этом, как нам кажется, может свидетельствовать в первую очередь разбросанная планировка и постройка на наиболее видном месте — на самом краю мыса большого престижного жилища (13), принадлежавшего, видимо, главе этой семьи, поселившейся на еще свободной от застроек земле. Остальные три жилища этой части меньше первого вдвое и располагались на 10—15 м восточнее, вперемешку с хозяйственными комплексами. Свободное пространство как бы дополнительно подчеркивает значение владельца мысового жилища.

Вполне возможно, что это жилище было поставлено первым вместе с расположенным в некотором отдалении от него, но тоже на краю берегового обрыва, святилищем (14), которое вскоре по неясным причинам было засыпано. Рядом с жилищем выкопали две обширные хозяйственные ямы и погреб (17), превращенный затем в погребальный комплекс (с захоронением ребенка). Поблизости от святилища было помещено первое специальное погребальное сооружение (с квадратным дромосом), в котором в двух камерах были похоронены три женщины и ребенок (18).

Семья быстро разрасталась, ставились новые дома и хозяйственные комплексы, на восточной окраине гнезда было отстроено новое святилище (45), а вокруг него возникло кладбище. Так — с запада на восток — первоначально осваивалась территория этого мыса. Следующим шагом было, видимо, выделение «дочерней» большой семьи, расположившейся в непосредственной близости от первой, но четко отделенной от нее не только свободной от застройки полосой, но и своеобразием культурных навыков и обрядности.

Разобраться в планировке других гнезд, площади которых исследованы значительно меньше и только затронуты раскопками, представляется весьма затруднительным. Отметим, что на соседнем, южнее расположенном участке, в котором раскопан только западный его край, погребения разных типов (с прямоугольными дромосами и круглыми ямами) тоже сооружались на несоприкасающихся участках (см. рис. 9). Здесь также выделяется комплекс-гнездо, состоящий из полуземляночных жилых (36, 37), хозяйственных (39а, 44), каменной площадки, двух наземных с открытыми очагами округлой планировки построек (38, 41).

Крайнее гнездо этого отрезка берега, как и первое, помещалось на слегка выдающемся мыске, на самом краю которого было выстроено большое благоустроенное жилище (5), сопровождавшееся расположенными в некотором отдалении (опять-таки, как в первом гнезде) малым жилищем (10) и хозяйственными постройками (11, 12), одна из которых (11) была использована для захоронения.

Благодаря большой вскрытой вдоль берегов обрыва площади, удалось проследить, что между гнездами существовали довольно широкие «нейтральные полосы», которые деятельно использовались жителями, сваливавшими на них, чтобы не засорять жилые площади, грунт из котлованов сооружаемых построек. Об этом речь шла в главе II.

На северо-восточном краю центральной части поселения (у оврага), где в целом была вскрыта довольно значительная площадь, все-таки нет данных, достаточных для выводов о планировке всей территории, занятой этим гнездом. Однако и на этом участке выявлены те же принципы размещения сооружений, которые были прослежены на северном участке первого гнезда (раскоп 9). Во-первых, большие благоустроенные жилища располагались здесь вперемешку с малыми наземными домами, хозяйственными (зерновыми) ямами и погребами, во-вторых, здесь же, рядом с жильем, помещались катакомбные погребения и погребения на дне бывших хозяйственных ям, а также тризны и жертвенники в сопровождении каменных вымосток, в-третьих, котлованы оставленных по какой-либо причине жилищ и погребов использовались для сооружения в их стенах погребальных камер. Несмотря на перемешанность (беспорядочность) в размещении построек различного назначения, здесь как будто можно выделить и небольшой район, специально отведенный для «гнездового» кладбища. Расположен он был у самого оврага, даже немного спускался по склону. Катакомбы вырублены вплотную друг к другу, по краю этого малого могильника были открыты остатки каменных вымосток со следами очагов на них, а на территории самого могильника стояла какая-то ритуальная постройка (9). Святилищ, аналогичных зданиям первого гнезда, здесь не обнаружено. Помимо катакомб на могильнике выявлены колоколовидные ямы с погребениями людей, с ритуальным погребением лошади, но катакомб с входными колоколовидными ямами на нем не было. Вполне возможно, что и в этом гнезде разнотипные катакомбы располагались на разных участках территории, хотя, конечно, не исключено, что обычай, связанный с какими-то изменениями религиозных представлений и обрядов, не был принят семьей этого гнезда.

* * *

С чем связаны обрядовые изменения, можно ли объяснить их хронологической разницей, как датируется в целом Маяцкий комплекс и с какими памятниками и материалами он связан хронологически — все эти вопросы встают перед исследователями и требуют ответов. И здесь мы сталкиваемся с большими трудностями. Дело в том, что «счастливые находки»: монеты и тем более монетные клады, датированные привозные вещи (из Византии и стран Востока) ни разу не встречены ни на поселении, ни в крепости, ни в могильнике. Поселение не было разграблено и сожжено, его оставили жители ввиду приближавшейся опасности и увезли с собой все — вплоть до каменных жерновов. Брошенные дома и крепость постепенно разрушались. Правда, остались могильники: отдельный — на окраине всего поселения и «гнездовые». Как показали раскопки, многие погребения полностью разорены и камеры опустошены. Возможно, что этим занялись враги, которые пришли на пустое поселение в надежде на добычу и частично получили ее, ограбив наиболее богатые или просто попавшиеся под руку захоронения. Однако еще ранее, при жизни поселения невосполнимый ущерб подавляющему большинству погребений нанесли могильщики, занимавшиеся выполнением ритуального обряда разрушения. Многие вещи, особенно дорогие и мелкие, растаскивались ими. Наконец, следует отметить, что погребения на общем могильнике вообще отличались от остальных могильников лесостепного варианта значительно более скромным набором сопровождавшего покойников инвентаря. Могильник был, как уже говорилось, издан, и его материалы обработаны В.С. Флеровым (1993).

Автор, разделив вещевые комплексы на группы (блоки), широко привлекая аналогии Дмитриевского могильника, попытался датировать их и могильник в целом. Представляется, правда, что следовало бы указать конкретные аналогии вещам каждого выделенного им блока из всех Дмитриевских погребальных комплексов. Впрочем, и без этой весьма трудоемкой обработки общий вывод В.С. Флерова о хронологии Маяцкого могильника правилен: последняя четверть — конец IX — начало X в.

Рис. 68. Граф связей катакомб по обнаруженным в них бусам

Установить, хотя бы предварительно, время появления на поселении разнотипных погребений значительно сложнее, поскольку погребальных комплексов обнаружено на нем сравнительно с могильником немного: всего 28 катакомбных погребений и 3 захоронения в ямах (Винников, Афанасьев, 1991, гл. 1). Как и на могильнике, большинство погребений разорено (10), нередко скелеты в камерах полностью отсутствовали (7), 6 погребений подверглись ритуальному обезвреживанию (кости скелета или скелетов перепутаны) и только 7 сохранились практически полностью (иногда со сдвигом отдельных костей). Следует учитывать, что 3 из них — почти безынвентарные (в них попадаются единичные находки — ножички, сосуды, сломанные украшения). В результате до нас дошли инвентари всего из 16 погребальных комплексов, которые в той или иной степени могут быть привлечены к обработке в качестве датирующего материала¹.

Таблица 9. Корреляция групп и типов бус с погребальными комплексами

Прежде всего, с использованием опубликованной А.В. Мастыковой типологии бус (1991, с. 170—182) была проведена корреляция их с комплексами (табл. 9), в которых они были обнаружены, и затем по апробированному неоднократно методу (Плетнева, 1967, с. 135—142; 1989, с. 146—163) построен граф связей этих комплексов друг с другом. В результате выявилась крепко перевязанная группа из шести катакомб (рис. 68). Это катакомбы I и II с узкими прямоугольными дромосами, катакомбы с квадратными дромосами, принятыми в поле за отдельные постройки и поэтому пронумерованные 18 (камеры 1 и 2) и 40 (одна камера). С этой группой связана крепкими связями камера в постройке 17. Все это комплексы с погребениями совсем не разоренными или частично потревоженными. Отметим, что бус, как и других вещей, и при неразрушенных захоронениях немного. Однако сохранившийся набор бус дает возможность устанавливать связи между комплексами. Исключением является разрушенное погребение в камере 40, в которой, несмотря на отсутствие скелета, сохранилось некоторое количество бус, связывающих этот комплекс с основной группой.

В захоронениях катакомб с колоколовидными входными ямами бус немного, так как в них чаще, чем в обычных катакомбах, хоронили мужчин. Бусы встречены в четырех катакомбах, во всех из них были обнаружены останки похороненных женщин. Одно из захоронений совместное — там найдены останки мужчины-воина и женщины, скелет которой был разрушен и сдвинут к задней стенке: мужчина похоронен, вероятно, позднее, так как погребение сохранилось полностью. Захоронения женщин в трех остальных катакомбах разрушены и разграблены. Бус в них совсем мало и устанавливать по этим единичным находкам связи практически нельзя. Только одна катакомба (яма 18) крепко связана с двумя катакомбами основной группы (II и 18/1). Очень слабые связи соединяют с этими же комплексами находки бус из катакомбы в яме 28 (см. рис. 68).

Рис. 69. Украшения из катакомб с прямоугольными дромосами: А—Е — браслеты, Ж—О — перстни, П — раковина-каури, Р — лунница-амулет, С — «солнечный» амулет, Т, У — бронзовые колокольчики, Ф—Ч — серьги, Ш, Щ — подвески (копоушки), Ю, Я — финские подвески, А1 — В1 — треугольные подвески

Незначительное количество связей между обеими группами катакомб объясняется прежде всего малым количеством бус в катакомбах с колоколовидными входными ямами. Но, как нам представляется, выявилась и другая не менее весомая причина. Оказалось, что в катакомбах с прямоугольными дромосами в наборах бус являются характерными бисер, бусы с металлической прокладкой, мозаичные, глазчатые и одноцветные (групп I и II) бусы. В катакомбах с колоколовидными входными ямами преобладали мозаичные, глазчатые и одноцветные (группы II) бусы. Существенно, что типологический состав внутри каждой бусинной группы также весьма различен: в катакомбах с входными ямами только в исключительных случаях попадаются те же типы мозаичных или одноцветных бус, что и в катакомбах с дромосами (табл. 9).

Рис. 70. Гарнитура воинских поясов, украшения, предметы туалета и одежды из катакомб с входными круглыми ямами: Л—Д — пояс из кат. ямы 18, E, Ж — из кат. ямы 24, З—Н — из кат. ямы 25, О — бляшка от пояса из кат. ямы 29, П — подвеска (копоушка?), Ф, X — зеркала, P, С — кольца (перстни?), Т — амулет, У — копоушка, Ц — фибула, Ч — пуговица из раковины, Ш — бронзовое кольцо, Щ — роговая (костяная?) ручка от деревянного сосуда в виде фигурки лося

Связывать эти факты с хронологическими различиями пока нет достаточных оснований, хотя, как мы пытались показать выше, катакомбы с колоколовидными входными ямами появились, по всей вероятности, на поселении лет на 20—25 ранее катакомб с дромосами-коридорами.

Рис. 71. Вещи, сопровождавшие воинов, захороненных в катакомбах с прямоугольными дромосами: А, Б, В — сабля и детали ножен, Г — топорик, Д — набор кинжалов в одних ножнах, Е — наконечник стрелы, Ж, З — крючок и скоба от колчана, И — железный кистень, К, Л, М — пряжка, наконечник и бляшки от пояса из кат. I; Н, О — пряжка и бляшки из кат. 18/1; П, Р — пряжка и бляшка от пояса воина из катакомбы в жилище 2; С, Т — пряжка и бляшки первого пояса из кат. III; У, Ф, Х — пряжка, бляшки и наконечник второго пояса из кат. III; Ц — пряжка и накладки пояса из кат. II

Рассмотрим далее остальной сопровождающий покойников инвентарь всех катакомбных захоронений поселения (рис. 69—79)² и хотя бы предварительно отнесем их к определенному времени в пределах полу столетия. Напомню, что подобная цель была поставлена при обработке инвентарей из катакомб Дмитриевского могильника (Плетнева, 1989, с. 68—173). Богатый и разнообразный материал этого могильника позволил создать типологию основных встреченных на нем вещей (оружия, конской сбруи, украшений, амулетов, предметов туалета и одежды}. Последующая затем корреляция типов дала возможность разделить основной массив катакомб на три хронологические группы: раннюю, позднюю и «промежуточную». По датированным аналогиям С.А. Плетневой удалось создать не только относительную, но и абсолютную шкалу Дмитриевских древностей, и была высказана надежда, что это поможет в дальнейшем в работе над хронологизацией как отдельных «салтово-маяцких» памятников, так и всей культуры Хазарии.

Рис. 72. Боевые топоры (А—Д) и кинжалы (Е—З) из катакомб с прямоугольными дромосами

Возможность проверить правомерность этой надежды представилась при изучении немногочисленных и сравнительно бедных инвентарей Маяцкого могильника и катакомб на поселении. В.С. Флеров, несмотря на высказанные им некоторые сомнения относительно эффективности предложенной С.А. Плетневой хронологической схемы (Флеров, 1993, с. 61), фактически полностью принял и саму схему и методику выделения на Маяцком могильнике отдельных блоков, разницу между которыми признал возможным считать хронологической.

Рис. 73. Предметы туалета и одежды из катакомб с прямоугольными дромосами: А—З — зеркала, И—К — копоушки, Л — деревянный гребень, М, Н, О — нашивки на одежду, П—Ф — бубенчики и пуговки, Х — пуговица из перламутровой раковины, Ц, Ч — фибулы

В данной работе также широко используются методы и выводы, полученные при исследовании Дмитриевских древностей.

Рис. 74. Битовые предметы из катакомб с прямоугольными дромосами: А—И — деревянные обломки шкатулки, К—М — бронзовые оковки кран деревянного сосуда (мисочки?), Н — непонятного назначена железный цилиндрик, О — сильно коррозированное железное ботало, П, Р, С — ножики, Т, У, Ф — мотыжки

Поскольку типы большинства предметов, обнаруженных в обоих могильниках, совпадают, В.С. Флерову не было необходимости создавать отдельную от Дмитриевской типологию находок на Маяцком могильнике, Он просто издал маяцкие вещевые комплексы, исключив из них бусинный материал.

Рис. 75. Удила и стремена: А, Б, В — из катакомбы в жилище 2, Г, Д — из катакомбы с входной круглой ямой 18

Нам также нет нужды строить типологические ряды очень однообразных и немногочисленных предметов из 16 полуразграбленных катакомб, открытых на поселении экспедицией 1975—1982 гг. Сравнение аналогичных и даже идентичных вещей из поселенческих маяцких захоронений с Дмитриевскими древностями проведено в пределах следующих категорий: оружие (сабли, топоры, остатки луков, наконечники стрел, остатки воинских поясов), сбруи (стремена, удила, сбруйные украшения), украшения (серьги, перстни, браслеты), амулеты, предметы туалета (зеркала, копоушки), предметы одежды (фибулы, перламутровые пуговицы, бронзовые пуговицы и бубенчики). Следует учитывать, что редко попадавшиеся в катакомбах вещи, в частности сабли или раковины каури, естественно, дают малое количество аналогий (1—2), а такие общераспространенные предметы, как топоры, перстни, браслеты, серьги и пр., имеют многочисленные аналогии в Дмитриевском могильнике.

Подсчеты аналогий в целом по поселенческим погребениям (табл. 10) продемонстрировали явное преобладание вещей, соответствующих инвентарям Дмитриевских катакомб позднего периода, т.е. конца IX — начала X в. (60%), к раннему периоду (согласно дмитриевским аналогиям) относится всего 17% предметов, к «промежуточному» — 23%. Существенно, что все ранние вещи попадаются вместе (в одних комплексах) с поздними, так же, как это наблюдалось и в Дмитриевском могильнике. Сказанное свидетельствует о том, что старые вещи использовались жителями наряду с новыми. Причем это относилось не только к хорошо сохранившимся предметам, некоторые особенно дорогие и уникальные вещи чинились (реставрировались), в частности, следы починки прослежены на одной из финских шумящих подвесок середины IX в. (Голубева, 1984, с. 136—140), обнаруженной в катакомбе I (рис. 69, Ю, Я). О том, что маяцкие поселенческие погребения относились к финальному этапу существования салтово-маяцкой (хазарской) культуры в лесостепном регионе свидетельствует ряд фактов, которые следует учитывать при определении даты. Это касается прежде всего предельного упрощения предметов из набора женских украшений. Наряду с ранними великолепно сделанными серьгами (см. рис. 69, X), представлявшими семейную ценность и потому носившимися не одним поколением женщин, начали изготовлять грубые примитивные подражания характерным (классическим) «салтовским» серьгам (рис. 69, Ч, Ц). Таких нет даже в поздних Дмитриевских комплексах. Это предметы упадка культуры, Другим примером упадка могут служить незамкнутые колечки из коротких отрезков бронзовой тонкой проволоки, использовавшиеся в качестве перстней (см. рис. 69, Н, О; рис. 70, Р, С). Подобных также не было в Дмитриевском могильнике. Такие колечки в большом количестве попадались в культурном слое Белой Вежи (с конца X по XI в. включительно). Как правило, их считали простейшими проволочными височными кольцами, но не исключено, что многие из них служили и «перстеньками». Отражается упадок в изменении (умирании) стиля гарнитуры воинских поясов. Аналогии с Дмитриевскими поздними поясными наборами обнаружены только в катакомбе III (рис. 71, С—X), в остальных четырех характерный для второй половины IX в. орнамент в виде мелких переплетающихся цветочков и листиков сильно геометризуется, упрощается и огрубляется (рис. 71, К, М, Н, П; 70, А, Б, В, К), а на отдельных экземплярах становится полностью геометрическим (рис. 71, М, О; 70, Е, З). Лотосовидный мотив практически исчезает, превращаясь в сухую схему.

Таблица 10. Связь вещей из катакомб Маяцкого поселения с Дмитриевскими разновременными комплексами

^* п — поздний, пр — промежуточный, р — ранний.

^** Цифры означают количество аналогий в Дмитриевских датированных комплексах.

Рис. 76. Детали и украшения конской сбруи. Из катакомбы с входной круглой ямой 18: А, Б — наременные бляхи, Г — обрывки узды, украшенные бляшками, Ж — бубенчик, 3 — деталь наременных креплений, Л — подпружная пряжка, М — кольцо подпружного ремня, Из катакомбы в жилище 2: В — позолоченная бляха-подвеска, Д — фигурная подвеска, Е — бубенчик, И, К — детали узды

Рис. 77. Оружие из погребений воинов в катакомбах с входными круглыми ямами: А, Б — сабля и детали ножен, В, Г — топоры, Д — обух боевого топора, Е—К — кинжалы, Л — деталь колчана

Отметим, что почти все вещи, которые можно сравнивать с предметами из ранних катакомб Дмитриевского могильника: упомянутые выше серьги, копоушки, зеркала, амулеты, в том числе одна из лунниц, отличаются потертостью, многие из них сломаны — это старые вещи.

Рис. 75. Детали лука и колчана из катакомб с входными круглыми ямами: А—З — роговые накладки на лук, И — роговая накладка, К, Л — роговые предметы неясного назначения, М—О — детали колчана, скоба, бронзовое кольцо и крючок, П, Р — наконечники стрел

Перечисленные наблюдения, как нам представляется, позволяют говорить о поздней датировке не только маяцких погребальных комплексов, но и всего поселения в целом. Жизнь прекратилась на Маяцком мысе не ранее первого десятилетия X в., а возможно, и несколько позднее, поскольку изменение художественного стиля требует времени. Находки стеклянных перстней X в. в двух катакомбах являются дополнительным подтверждением этой даты (Щапова, 1963, с. 119). Во всяком случае, судя по дате погребальных комплексов, Маяцкая крепость и поселение держались дольше дмитриевских.

Рис. 79. Предметы быта из катакомб с входными круглыми ямами: А — рабочий топор, Б, В, Г — мотыжки, Д, Е, Ж — ножики, З — железная ложка

Были ли хронологические отличия между группами поселенческих катакомб? Возможно ли их проследить по тому, весьма немногочисленному материалу, которым мы располагаем? Попытаемся сделать хотя бы первые шаги в этом направлении (табл. 11).

Таблица 11. Связи вещей из двух групп катакомб Маяцкого поселения с дмитриевскими комплексами (в числителе указано количество, в знаменателе% связей в группе)

Несмотря на очевидную разницу в количестве вещей (а значит, и аналогий с дмитриевскими), обнаруженных в двух сравниваемых в табл. 11 группах катакомб, следует признать, что в процентном выражении обе они близки как к общим для всех вещевых комплексов указанным выше процентам, так и друг с другом. Однако заметны и некоторые отличия между ними. Так, в катакомбах с дромосами-коридорами процент поздних аналогий заметно выше. Именно в них чаще попадаются вещи, не встречающиеся в Дмитриевских катакомбах, — вещи «постдмитриевского» периода: геометризированный растительный орнамент на накладках поясов, примитивные серьги и некоторые другие.

Чуть раньше этих катакомб, вероятно, появились на поселении катакомбы с колоколовидными ямами. В них несколько чаще встречаются вещи, распространенные на протяжении всего IX в., т.е. относящиеся к раннему и «промежуточному» периодам, хотя, судя по находкам «постдмитриевских» предметов (геометризированные поясные накладки, перстеньки из проволоки и даже стеклянный перстень), они продолжали сооружаться и во времена расцвета классических катакомб с дромосами-коридорами.

Незначительность, сравнительно с громадными размерами поселения, вскрытой на нем площади, малое количество обнаруженных на этой площади захоронений с сохранившимися (хотя бы отчасти) вещевыми комплексами, естественно, вызывает сомнения в правомерности датировки всего памятника по небольшому количеству находок из нескольких катакомб, обнаруженных на поселении, хотя очевидна принадлежность их к салтово-маяцкой культуре, общая дата которой, конец VIII — начало X в., общеизвестна.

В тех же общих представлениях о салтово-маяцкой культуре находятся обнаруженные в катакомбах немногочисленные керамические сосуды, лощеные кувшины, кружки, кубышки, горшочки с кольцевыми ручками, кухонные горшки, покрытые линейным орнаментом. Разные варианты всех перечисленных видов и типов в количестве нескольких сотен извлечены из катакомб Дмитриевского могильника. Надо сказать, что количество вариантов чрезвычайно велико. Ясно, что гончар, изготовляя пользовавшиеся спросом виды сосудов, вкладывал в каждый экземпляр собственный вкус, навыки, уменье. Уловить какую бы то ни было закономерность в изменении форм и орнаментов внутри вида не удалось даже при изучении большой дмитриевской коллекции. Тем более это невозможно сделать на Маяцком, на котором с учетом всех сосудов (из погребений, поселений, построек, из слоя поселения и из маяцкого могильника) керамический комплекс представлен весьма неполно: целых сосудов здесь примерно в 10 раз меньше, чем в Дмитриевке. Тем не менее и на этом небольшом мате-риале хорошо прослеживаются аналогичный Дмитриевскому видовой набор керамики и неповторимое разнообразие вариантов внутри каждого вида и типа. Таким образом, дополнительных материалов для конкретизации даты памятника не дают и находки разнообразных целых сосудов и их многочисленных обломков в культурном слое и в заполнении построек.

Однако наша гипотеза относительно поздней даты Маяцкого поселения, а значит и всего комплекса находит серьезное подтверждение в материалах Маяцкого общего могильника. Металлический инвентарь — от сабель и топоров, поясных и сбруйных гарнитуров до женских украшений — в целом тот же, хотя благодаря неизмеримо большему количеству материала он более разнообразен (Флеров, 1993, рис. 51—63). В основной массе он аналогичен инвентарям из поздних Дмитриевских катакомб. Так же отчетливо в нем выявляется возникновение нового «постдмитриевского» стиля, характеризующегося упрощением форм, обработки изделия и орнаментики. Возможно, этот стиль следует назвать «маяцким», поскольку именно здесь его удалось впервые выявить.

Появление нового стиля может служить косвенным свидетельством наиболее поздней верхней даты сравнительно с другими памятниками лесостепного варианта, на которых проводились раскопки. Кроме того, резкое изменение стиля и утерю тщательности отделки, вероятно, следует объяснять оторванностью (глухой провинциальностью) Маяцкого поселения в последние десятилетия его жизни.

Примечания

1. Приходится сожалеть, что практически невозможно привлечь довольно богатые материалы из пяти катакомб, раскопанных А.И. Милютиным, поскольку они изданы выборочно, а ссылкам Милютина на верхнесалтовские аналогии (Покровский, 1905, табл. XX—XXII) не вполне и не всегда можно доверять.

2. По комплексам все эти находки уже опубликованы (Винников А.З., Афанасьев Г.Е., 1991). Однако для дальнейшей работы над материалом в данной книге необходима их повторная публикация в более обобщенном виде (по категориям вещей) с учетом обнаружения предметов в захоронениях двух основных групп (катакомбах с прямоугольными дромосами и с входными колоколовидными ямами).