Глава V. Северный район поселения. Гончарные мастерские

Рассмотренный в предыдущей главе участок мыса являлся окраиной центральной, наиболее заселенной, судя по интенсивности расположенных западин, частью этого громадного поселения. Действительная же окраина поселения находилась значительно дальше (на 500 м) по направлению к северо-востоку. Западины на северо-восточной территории встречались много реже (в два—три раза), чем в центральной части, но с той же частотой, что и с юго-восточного края поселения (см. рис. 3). Конечно, можно предположить, что на этих участках мы просто не заметили всех западин, поскольку они на юго-восточном краю долгое время распахивались. Однако тот факт, что западины редки не только в юго-восточной, но и в северо-восточной части, никогда не пахавшейся, может быть в какой-то степени подтверждением умозрительного вывода о меньшей заселенности окраин этого обширного поселения. Впрочем, на самом краю северо-восточного громадного оврага, отрезавшего мыс с этой стороны от берегового массива, частота встречаемости западин почти такая же, как в центре поселения. Там, очевидно, сконцентрировалось крайнее северо-восточное «гнездо». Общая занимаемая им площадь примерно 100×150 м. Расстояние западин в нем друг от друга от 6—8 до 30 м. Всего их прослежено здесь 16. Надо сказать, что с особенной частотой они располагаются в этом гнезде на дороге, которая проходила по его территории вдоль лесополосы. Машины «продавили», как это было на юго-западной окраине, несколько западин, которые благодаря этому четко выделились на поверхности. Возможно, конечно, что если бы так «проутюжить» всю северо-восточную задернованную часть поселения, то западин выявилось бы намного больше. Г.Е. Афанасьев, занимавшийся аэрофотосъемкой Маяцкого мыса, сможет, вероятно, выявить большее количество пятен-западин котлованов построек, чем это уже удалось сделать. По его инициативе несколько выявленных на снимке пятен на краю оврага были раскрыты. Два из них действительно оказались котлованами построек (Коробов, 1996, с. 151—152). Однако Г.Е. Афанасьев пока не опубликовал полностью результаты своих исследований.

В 1981 г., мы также заложили на территории «гнезда» два сравнительно небольших раскопчика над двумя западинами (см. рис. 3). По причине прежде всего заповедности степи у нас не было возможности раскопать участок большой площадью. Однако необходимо было удостовериться, что и на этой крайней, части поселения западины являлись следами расположенных здесь полуземляночных построек, а не остатками блиндажей военного времени или «воронками бомб».

Обе западины находились на равном расстоянии от края оврага (примерно на 38—40 м) и на расстоянии 40 м друг от друга (между ними была прослежена еще одна неглубокая западина). Обе западины чуть заметны на поверхности — они легче прощупывались ногами, чем визуально. Из-за спорности их соответствия с остатками древних построек, мы с К.И. Красильниковым решили вскрыть именно эти почти невидимые западины.

Постройка 46 (рис. 54, А) была исследована раскопом 11, размеры которого много больше западины, т.е, 10×12 м. Дерновый слой на этом участке не превышает 0,2 м, предматерик — немного гумусированная глина с примесью щебня, верхний слой материка — слежавшийся щебень, ниже — монолитная меловая скала. Удалось установить, что предматерик перекрыт слоем древнего гумуса, который был, в отличие от современного дерна, прорезан при строительстве полуземлянки, углубленной в землю на 0,5 м, до твердого монолита. Темное, сильно гумусированное пятно котлована выявилось на уровне предматерика. Его размеры, как и размеры котлована, 4×4 м. Стенки ровные, заглаженные, углы немного округлены. Ориентирован котлован сторонами по странам света. На восточной стороне — ступенька входа. В полу у входа находились две ямки от столбов (диаметром 15 см, глубиной 10 см), служившие косяками довольно широкой двери (1,15 м).

Рис. 54. Планы, профили и разрезы жилищ: А — № 46 (раскоп 11), Б — № 47 (раскоп 12). 1 — зола и угли, 2 — обожженная глина, 3 — пятно рухнувшей крыши, 4 — дерновый слой, 5 — угольная прослойка, 6 — серый гумусированный слой, 7 — древний дерновый слой, 8 — меловые обломки камней и щебень

В центре пола — открытый очаг, состоявший из двух слитых углублений (в плане восьмеркообразный). Глубина частей очага немного различна — большая заглублена на 10—12 см, меньшая — на 6—8 см. Поверхность обеих обожжена, на дне — зола.

В юго-восточном углу, слева от входа, обнаружены две квадратные, слегка округленные ямки, размерами 0,5×0,5 м. Расстояние между ними всего 10 см — это явно остатки единого устройства, скорее всего мельничного. Одна из ямок (угловая) углублена в пол на 0,6 м, с восточной ее стороны прослежена ступенька высотой от дна 0,4 м. Вторая яма углублена всего на 0,12 м, в центре ее был поставлен довольно массивный круглый столб (диаметр 0,2, глубина 0,25 м), а в него был, видимо, вбит стержень, на котором держались жернова. Находок в заполнении было очень мало: один обломок лощеного сосуда и три обломка толстостенных, сделанных из глины с примесью грубомолотой дресвы или шамота кухонных горшков.

Постройка 47 (рис. 54, Б) была вскрыта раскопом 12, размеры которого 8×8 м. В отличие от предыдущей, пятно котлована которой было выявлено на уровне материка, следы этой постройки стали заметны сразу после снятия дернового слоя, и выглядели как расплывчатое светло-серое пятно, выделяющееся на почти черном фоне древнего гумусного (дернового) слоя. Пятно прямоугольное, ориентировано углами по странам света, примерные размеры его 7×5 м. Оно занимало по диагонали практически всю площадь раскопа. Только после снятия этого пятна и окружавшего его древнего гумусного слоя в глинистом материке открылось пятно котлована постройки, размеры которого 4,2×2,7 м. Стало очевидно, что пятно, перекрывавшее котлован и пространство вокруг него, было рухнувшей крышей, обрамлявшей постройку довольно широким (до 1,5 м) «козырьком»-навесом. Поскольку постройка была расположена на приовражном склоне, глубина ее у северного борта 1,4 м, у южного — 1 м. Стенки котлована, в верхней части врезанные в щебень, частично осыпались, нижняя часть стенок сохранилась прекрасно, так как выдолблена в монолитном мелу, на поверхности которого отчетливо выделялись следы мотыжки. Пол ровный, тщательно отглаженный. В полу в углах и на середине сторон находились ямки от столбов различной величины и формы. В трех углах они большие, глубокие (до 0,4 м) и небрежно выкопанные (с неровными контурами). Только в западном углу ямка вырезана аккуратно, она овальная и предназначалась для плотной установки в ней столба соответствующего размера и формы, глубина ее 0,23 м. Такие же ямки, прямоугольные в плане, хотя из-за немного закругляющихся уголков кажущиеся овальными, углубленные на 0,15—0,20 м, были вырыты для столбов-плах на середине сторон. Одна из них, на юго-восточной стороне, вдвое шире остальных. Видимо, на столбе, поставленном в эту ямку, держалась дверь входа, примерная ширина которого определяется расстоянием от этого столба до восточного углового — 0,60 м.

Очага в этом помещении нет. Вероятно, это была обычная для этого поселения и для ряда других лесостепных поселений хозяйственная постройка. В некоторых из них, как мы видели, устраивали дополнительную перегородку. Особенно часто эта особенность встречалась на Маяцком поселении, хотя известна она и на других памятниках, в частности в Саркеле, где она относится к слою первой половины IX в. (Плетнева, 1996, с. 68, рис. 26).

Наибольший интерес в постройке 47 представляет прекрасно прослеженный в плане и разрезе заполнения завал крыши. Постройка не сгорела, а была заброшена и постепенно разрушилась. Сначала в нее, видимо, упали стены или, вернее, их меловая «обмазка», затем начала сыпаться кровля и упала полусгнившая деревянная ее часть, а за ней рухнула полностью насыпанная на деревянные крепления земля. Она перекрыла борта котлована и, как говорилось выше, довольно значительное пространство вокруг. Находок в заполнении котлована и в древнем гумусном слое не было.

Несмотря на малое количество или полное отсутствие находок, обе постройки настолько характерны для Маяцкого поселения и культуры в целом, что можно уверенно говорить о синхронной с остальной территорией заселенности этого участка мыса. Весьма существенным является находка обломков грубых толстостенных кухонных горшков в заполнении постройки 46. На поселении их пока нигде более обнаружено не было. А на донецких и оскольских поселениях они нередко преобладали, поскольку из-за плохого качества глиняного теста и слабого обжига разбивались чаще других. Вполне вероятно, что традиции изготовления этих горшков, использовавшихся обычно в качестве тарных сосудов, появились в районах основного распространения лесостепного варианта культуры несколько раньше и практически исчезли ко времени активной застройки Маяцкого мыса. Не исключено, что заселение его началось именно с северо-восточного края — несколько грубых тарных горшков было принесено первыми поселенцами, но продолжать на новом месте уже устаревшее домашнее гончарство стало ненужным. На поселении появилось и начало активно функционировать собственное гончарное ремесленное производство.

Остатки гончарных мастерских были обнаружены поблизости — на задернованном склоне северо-восточного оврага, по дну которого протекал ручей, русло его и сейчас хорошо просматривается (по нему в Тихую Сосну весной стекают талые воды). Кое-где в обнажениях склонов в овраге проступают пласты превосходной глины, пригодной для использования ее в гончарном деле. Именно эти природные данные стали основной причиной для организации на этом месте специализированного района гончарных мастерских (см. рис. 3).

Подробная публикация работ, проведенных нашей экспедицией на этом участке мыса (Плетнева, Красильников, 1990, с. 92—149), позволяет в данной книге остановиться только на общей характеристике результатов исследований занятого гончарными мастерскими района.

Прежде всего следует сказать, что здесь, как и всюду на селище, прекрасно видны на поверхности западины котлованов построек. Располагаясь по довольно крутому склону (25—30°), все они имели вид врезанных ступеней или «террас». Таких «ступеней» большей или меньшей глубины на участке насчитывалось около десяти. Кроме них на склоне были заметны три заплывшие и задернованные канавки, прорезавшие склон поперек (расстояние их друг от друга 8—12 м). Выглядели они узкими ступеньками, напоминающими обычные, протоптанные скотом (овцами и козами, пасущимися на склонах) тропинки. Только дно этих ступенек, в отличие от троп, не было утоптанным, а наоборот, выделялось особенно мягкой и ярко-зеленой травой.

Раскопом была охвачена не вся территория участка с видимыми западинами (около 800 м²), а ее наиболее четко выявившаяся на поверхности часть — 330 м. Были открыты и исследованы котлованы четырех гончарных мастерских, остатки четырех гончарных печей и небольшой котлован от какого-то вспомогательного или недостроенного сооружения (рис. 55).

Рис. 55. План и разрез «гончарного района» на склоне северо-восточного оврага: 1 — основания гончарных кругов, 2 — очаги, 3 — остатки корыт с производственной глиной, 4 — часть дренажной канавки, врезавшаяся в материк, 5 — след этой канавки на поверхности

Мастерские сооружались по единому плану. Это прямоугольные, почти квадратные в плане постройки, углубленные в материк с верхней стороны склона на 1—1,4 м, с нижней — на не более чем 0,2—0,4 м. Размеры их также весьма близки: 14,04, 15,20, 15,50, 16,80 м² (рис. 56). Судя по ямкам от столбов, в углах и у стен кровли опирались на эти столбы. Конструкция кровель не восстанавливается, но можно уверенно говорить, что она не была двускатной, о чем свидетельствует отсутствие ямок в середине сторон — напротив друг друга, предназначенных для опорных столбов конька крыши. Скорее всего они были односкатные с наклоном в сторону, противоположную поверхности склона, т.е. к задней, углубленной в материк стенке постройки. Входы у всех находились, естественно, на самой неуглубленной (северной) стороне. Все перечисленные черты сходства вторичны, так как они, очевидно, обусловлены специальным назначением этих построек. Внутренний интерьер в них также одинаков как специализированностью, так и конструктивно. Каждая постройка фактически делится на две части. Задняя (южная) часть в них пустая, т.е. в ней нет каких-либо значимых или определенных следов производства. Ямки от столбов, прослеженные в полу, относятся к конструкции стен и кровли, но некоторые из них неясного назначения — это следы вбитых в пол кольев или ножек каких-либо подставок.

В целом, эти части, в отличие от южных, выглядели необитаемыми. В трех из них они были даже отделены от остального помещения порогом-ступенькой, т.е. их пол был выше примерно на 0,2 м. Жилое, а вернее «обитаемое», помещение было явно производственным. В нем обнаружены основания гончарных кругов: чашевидные углубления с квадратной глубокой ямкой в центре от вбитых осевых колов. В одном из помещений (рис. 56, В) прослежено четыре ямки от колов в общем углублении с расплывчатыми краями. Видимо, здесь круг несколько раз переставлялся? В двух мастерских было поставлено два круга, на которых работали, очевидно, одновременно (рис. 56, А, Г). На полу вокруг оснований кругов попадались остатки производственной глины. Несмотря на некоторые различия в форме дошедших до нас оснований и следов кругов, их объединяет одна особенность: все располагались в непосредственной близости от очагов, помещавшихся в центральной части пола южного отделения постройки. Очаги — это, как правило, большие чашевидные углубления, иногда с поддувалами, причем у одного оно направлено к северу, т.е. к внешнему краю постройки, у другого — к внутреннему, т.е. в южное отделение помещения. Весьма существенной частью гончарного производства является наличие в постройках запасов производственной отмученой глины, размещавшихся в довольно больших прямоугольных корытах, помещенных в северо-западных углах. В двух мастерских основания этих корыт были врыты в меловой пол, в двух — сооружены в виде дубовых рам, плотно поставленных на тщательно выровненный или немного углубленный пол.

Наличие очагов в этих постройках не является свидетельством их принадлежности к группе жилых построек, так как производственные устройства занимали всю отапливаемую их часть. Характерно, что у очагов не прослеживались ямки от столбиков приочажных устройств для подвешивания котлов. На очагах не готовили пищу. Они служили для обогрева помещения, которое, видимо, использовалось не только в летнее время, что было свойственно традиционно домашнему производству, но и в более холодные периоды года, Южные, свободные от застройки части мастерских служили, по-видимому, для размещения в них готовых необожженных сосудов, т.е. были сушилками. Возможно, что ямки в полу образовались от столбиков и кольев, поддерживавших настил второго «этажа» этих сушилен. На южной стенке котлована одной из мастерских (рис, 56, А) видна небольшая выемка — след нижнего края отверстия (окошечка), через которое в сушилку проникал воздух. Интересно, что в этой же мастерской поддувало от очага отходило в сторону сушилки. Ясно, что поддувало могло быть направлено только в сторону, где воздух свободно поступал извне, т.е. южная часть не была закрытой полностью. Возможно, конечно, что это было не поддувало, а канал, по которому в сушилку поступал нагретый очагом воздух. Как бы там ни было, но очевиден факт вполне благоустроенного и продуманного сооружения гончарных мастерских. О специальной производственной направленности их косвенно свидетельствует отсутствие в заполнении котлованов и в окружающем слое костей животных. Важно отметить также, что среди громадного количества керамического лома, обнаруженного в котлованах, нет не только костей, но и обгорелых (с налетом нагара) горшков. Лом относился к разбитым новым, нередко со следами брака сосудам. Не было среди них и ни одного с дурочками — следами сшивания-починки разбитого сосуда. Таким образом, здесь не пользовались керамическими изделиями, не варили пищу и не ели, в мастерских только работали.

Рис. 56. Планы и разрезы мастерских: А — № 1, Б — № 2, В — № 3, Г — № 4. 1 — производственная глина, 2 — глина, 3 — меловые камни, 4 — обожженная глина, 5 — зола и угли, 6 — уголь, 7 — ямки осей гончарных кругов

Рядом с мастерскими сооружались гончарные печи (см. рис. 55). Одна из них, сохранившаяся частично, но все-таки лучше остальных, находилась на расстоянии 5—6 м к западу от юго-западного угла самой северной мастерской № 1 (см. рис. 55). Предпечье (предпечная яма) этой печи разрушена обвалом склона (рис. 57, А). Осталась только небольшая часть и два угла; это позволило установить, что яма была прямоугольная, небольшая, углубленная в материк на 1,1 м. Ее пол выше пола топки на 0,3 м, поэтому топочный ход имеет наклонный пол. Печь обычная для восточноевропейских гончарных печей, распространенных в I — начале II тыс. н.э.: двухъярусная, круглая в плане. Под нижней — топочной камеры диаметром 2,2 м, ровный, очень сильно обожженный, стенки также прокаленные. На поду лежал слой золы и крупных углей. Высота топки равнялась примерно 0,9 м. От верхней камеры она была отделена горизонтальной обвалившейся массивной материковой перегородкой, прокаленной до оранжевого цвета. Перегородка обвалилась в топку, но по кускам, дошедшим до нас, можно установить, что она неоднократно подмазывалась слоями керамической (производственной) глины. Продухи в перегородки довольно крупные — до 0,15 м в диаметре. Следы пяти из них были видны по периметру у самой стенки верхней камеры на уровне перегородки. Верхняя часть камеры (ее стенки и свод) обрушились, как и перегородка, в топку. Судя по сохранившейся части, камера была на высоту 0,8 м цилиндрической, диаметр ее 1,4 м. Стенки покрыты глиняной подмазкой, всего было прослежено три слоя подмазки, а это значит, что печь трижды ремонтировалась. Видимо, можно уверенно говорить, что функционировала она не менее трех сезонов.

Вторая печь (рис. 57, Б) аналогична описанной, но сохранность ее много хуже. Только котлован предпечья остался нетронутым перекопом: он прямоугольный (2,4×2,8 м) с закругленными углами, глубина в материке 1 м. Вход в топку в отличие от первой печи короткий, от самой топки (нижней камеры печи) сохранился низ: обожженный под, усыпанный толстым слоем угля и золы, и прокаленные стенки на высоту 0,45 м. На этом уровне золистое заполнение печи перекрыто слоем глины толщиной в 0,2 м. Так печь была превращена в предпечье еще двух печей, топки которых располагались выше по склону. При этой реконструкции старая предпечная яма была завалена слоями золы и обожженной глины: выбросом разрушенной печи — обеих камер. От новых печей также сохранилась только нижняя часть топок: в одной — под, покрытый слоями золы и углей, в другой даже слой прокала и зольного перекрытия ничтожен, видимо, смыт вешними водами, проникавшими в разрушенную печь. Интересно, что в заполнении первой из этих печей были обнаружены разрозненные кости детского скелета (часть позвоночника, кости таза и ног вместе, ребра у противоположной стенки, куски черепа — выше в заполнении). Возможно, это остатки ритуального погребения в заброшенном производственном комплексе. Так, в одну из кузниц в Саркеле был брошен труп женщины, вероятно, ритуально убитой и принесенной в жертву «огненному богу» кузнецов (Плетнева, 1996, с. 43). Богу-покровителю маяцкие гончары принесли в качестве искупительной жертвы ребенка, а на донецком поселении Подгаевка — женщину (Красильников, 1976, с. 277—278). Во всех случаях жертвы были связаны с ликвидацией объекта, относившегося к «огненному делу».

Рис. 57. Планы и разрезы печей: А — печь I, Б — печь II. 1 — серый гумусированный слой, 2 — темно-серый слой, смешанный с глиной, 3 — щебень, 4 — меловые камни, 5 — глина, 6 — обожженная глина, 7 — зола и угли

Характер материкового грунта (рыхловатый суглинок) в восточной части раскопанной площадки не позволил сооружать на ней ни построек-мастерских, ни печей. Удалось проследить попытку освоить и эту часть — к востоку от мастерской № 1 вырыли предпечную яму и начали рыть печь, но, углубившись в материк примерно на 1 м, поняли, что грунт не выдержит ни обжига, ни даже просто дальнейшего углубления, и бросили строительство. Впрочем, тщательно вырытую предпечную яму использовали, соорудив в ней подсобное помещение с открытым очагом у южной стенки (см. рис. 55). Возможно, это была дополнительная сушилка для особенно крупных сосудов, которые изготовлялись в большом количестве в этих мастерских. Прослеженная в заполнении данного котлована слоистость дала основание для заключения, что котлован заполнился сползающей сверху землей в три сезона.

Все расположенные на склоне постройки находились под угрозой затопления любым сильным дождем, не говоря уже о весенне-осенних распутицах. Гончары боролись с этим бедствием постоянно. Так, у первой печи (выше по склону) была поставлена каменная стенка, которая после оставления печи рухнула в нее. Не исключено, что стенка завалилась на печь и стала главной причиной ее разрушения. Поэтому наиболее эффективным средством (приемом) борьбы с наводнениями стали дренажные канавы, прорезавшие склон поперек и упиравшиеся концами в края промытых продольных лощин, окаймлявших с двух сторон застроенную мастерскими территорию. Они очень слабо углублены — в основном только до материка или врезаются в него не более, чем на 5—10 см. Как уже говорилось, на поверхности были заметны следы ровиков, прорезавших склон на разной высоте. Один из них прослежен полностью (на всю длину), у второго в материке был обнаружен только конец, упиравшийся с востока в лощину.

Расположение ровиков, различия в заполнениях котлованов мастерских, следы ремонтов печей и их перестроек дают материалы для стратиграфических наблюдений (рис. 58).

Северный ровик врезался в заполнение предпечья печи 2 на глубину не более 0,3 м и краем задел заполнение мастерской 3. Прорыт он был для защиты от стекающей воды всех объектов, расположенных на северном участке: двух мастерских (№ 1 и 2), печи I и «сушилки».

Таким образом, очередность открытых сооружений представляется мне очевидной — на первом этапе отстроили мастерскую 3 и печь II. Видимо, строители не учли опасности стока вод по склону и не прорыли в защиту от них ровика, что и привело к быстрому разрушению и мастерской, и печи. После их разрушения и заполнения котлованов ниже по склону поставили мастерскую 2 и печь I и «отрезали» участок дренажом. Мастерская сгорела и тогда соорудили новую, более благоустроенную мастерскую 1 с двумя гончарными кругами. Хозяева ее, вероятно, продолжали пользоваться по-прежнему печью I, так как, попытавшись вырыть новую печь к востоку от своей мастерской, убедились в негодности грунта и прекратили ее сооружение.

Рис. 58. Три этапа застройки участка: 1 — сгоревшая мастерская, 2 — заброшенные мастерские, 3 — след канавки на современной поверхности, 4 — предполагаемое направление южной канавки

По-видимому, одновременно с этой застройкой или немного позже поставили выше по склону еще одну близкую типологически мастерскую: тоже с двумя кругами у благоустроенного, тщательно вырезанного в полу чашевидного очага. Эта мастерская сопровождалась печами III и IV, сооруженными, как уже говорилось, с использованием в качестве предпечья разрушенной печи IL Интересно, что выше, по склону печи IV, в материке прослежено длинное темное (гумусированное) «пятно», составленное из трех слившихся кругов или овалов. До расчистки казалось, что это (вместе с печью IV) каскад сменяющих друг друга гончарных печей, аналогичный обнаруженному К.И. Красильниковым на одном из северодонецких поселений (1976, с. 268). Однако расчистка показала, что в данном случае имела место, вероятно, только попытка сооружения из печи IV предпечья для новой печи, но сыпучесть грунта, проверенного круглыми шурфами вверх по склону примерно на 6 м, не позволила этого. Печь мастерской 4, возможно, находилась выше мастерской 1 или западнее ее, а значит, не была нами открыта в раскопе или же обвалилась в активно размывающийся в настоящее время овражек, разрушивший и предпечье печи I.

Стратиграфические наблюдения позволили сделать вывод о том, что период застройки исследованного участка ограничен очень небольшим отрезком времени. Так, печи I и III, ремонтировавшиеся, как правило, каждый сезон, функционировали всего три—четыре года, поскольку подмазка их пода и стен производилась три—четыре раза. Видимо, не более этого срока выдерживали напор стекавшей воды и дренажные ровики, хотя они, как и печи, ежегодно подновлялись. Печь I синхронна ровику 1, печь III — ровику 2. Не исключено, что, несмотря на сходство мастерских 1 и 4 и соответственно печей I, III, IV, они не были одновременны: первый тандем прекратил или прекращал свое существование, когда второй отстроился и начал функционировать. До них первой на участке поставили мастерскую 3, В целом время жизни всех открытых здесь комплексов, сменяющих друг друга, не превышало 10—15 лет.

Сменяемость (очередность их функционирования) подтверждается, как представляется, распространением керамических обломков в заполнениях котлованов и на территории участка.

В самой ранней из мастерских (5) обломками керамики забиты как нижний слой гибели, т.е. земля, покрывавшая кровлю и непосредственно примыкавшая к стенам, так и верхний — частично земля, окружавшая мастерскую, и в основном затеки грунта с водой со склона, а также грунт, попавший в котлован при рытье верхних сооружений (соответственно 935 и 752 обломка).

Мастерская 2, по-видимому, просуществовала очень короткое время — ни на кровле, ни у стен обломков посуды не накопилось, но в верхний слой заполнения попало много, очевидно, не связанных с ней непосредственно, обломков посуды (956 обломков).

В мастерской 1 обломки распределены в обоих слоях равномерно и поэтому были подсчитаны в поле совокупно (1707 обломков).

Рис. 59. Кухонные горшки: А, Б, В — печные, Г, Д — тарные

Казалось бы, логично предположить, что мастерская 4, как и мастерская 2, функционировала очень недолго, однако, возможно, отсутствие в ее нижнем слое обломков посуды свидетельствует в данном случае о выбросе разбитых сосудов не рядом с мастерской, а вниз — в старые, еще не затянувшиеся котлованы. В верхнем слое заполнения котлована находок немного (120 обломков). Видимо, мастерская сосуществовала с мастерскими, расположенными выше по склону, и ее котлован не забрасывался производственным ломом.

Кратко остановимся на характеристике посуды, изготовлявшейся в этих мастерских. Подробное ее описание помещено в статье, посвященной результатам работ на этом участке мыса, изолированном от основного поселения (Плетнева, Красильников, 1990). Здесь изготовлялись простая кухонная посуда и столовая — лощеная, в которую входила и лощеная тарная, составлявшая, вероятно, столовый «сервиз» (ансамбль) керамической посуды.

Кухонная посуда представлена тремя видами, выделенными по назначению и способу употребления (рис. 59; 60). Все они сделаны из прекрасно промешанного глиняного теста с примесью, содержащей очень мелко дробленные шамот и дресву.

Рис. 60. Котлы: А — тип II, Б — тип I, В, Г — тип III

Первый вид представлен большими яйцевидной формы горшками (диаметры: венчика 16—20 см, наибольшего расширения тулова — 24—30 см, высота 30—33 см, толщина стенок около 1 см). Орнаментация: по тулову — линейный, неглубокий и небрежно нанесенный орнамент, по венчику — насечки или отпечаток штампа (рис, 59, Г, Д). Такие горшки использовались обычно в качестве кухонной тары, и это дает нам основание выделить их в отдельный вид, несмотря на очевидное сходство с горшками, использовавшимися для варки пищи. Последние объединены во второй вид кухонной посуды, отличающейся от горшков первого вида в основном только размерами: диаметр венчика у них не превышает 15 см, тулова — 16—20 см, высота 14—20 см, а толщина стенок 5—7 см, хотя встречаются отдельные экземпляры и с более толстыми стенками, почти такими, как у больших горшков. На любом лесостепном поселении, в том числе и на Маяцком, это был основной вид посуды (рис. 59, А—В). На всех обломках сосудов и на целых экземплярах видны следы частого пребывания в очагах, «сплывшей» или пригоревшей пищи. Интересно, что большие горшки нередко попадались со следами починки — дырочками по краям изломов; малые не чинились. Починенный большой горшок продолжал быть тарой для сухих продуктов, чинить малый не было необходимости, так как пользоваться им по назначению было невозможно. Обломков малых горшков с дырочками на поселениях не встречено — их просто выбрасывали, поэтому это был преобладающий вид посуды среди прочего лома.

Третий вид кухонной посуды — котлы с внутренними ушками (рис. 60). Они представляли собой обычные кухонные, довольно крупные горшки. Это наиболее распространенный тип в степных восточноевропейских памятниках IX—X вв. (Плетнева, 1959, с. 222). На поселении в постройке 24, прямо в очаге был обнаружен разбитый котел, идентичный котлам, обломки которых в большом количестве встречались в котлованах мастерских и печей. По форме тулова и ушек все они разделены на три типа. К первому относятся горшковидные котлы, на горловине которых изнутри помещены выступы (утолщения) с одной дырочкой. Такие однодырочные ушки до сих пор не были известны, возможно, это местный вариант ушек, изготовлявшийся одним мастером (рис. 60, Б). Второй тип — тоже горшковидные сосуды, ушки-налепы на горловине с двумя дырочками (рис. 60, А). Третий тип котлов отличается от двух предыдущих формой тулова и, главное, формой ушек (рис. 60, В, Г). Тулово у них шаровидно-приплюснутое, венчики вертикальные, низкие, слабо выделенные или вообще отсутствуют. У последних Тулово заканчивалось косо срезанным краем. Ушки имеют вид налепленых снаружи у венчика «раковин». Внутри этих налепов в стенке сосуда, на расстоянии примерно 2—3 см от края венчика, проткнуты две дырочки. Таким образом защищались от огня ремень или веревки, на которых подвешивался котел над очагом.

Изготовление котлов, как мне кажется, являлось одним из признаков освоения оседлого, земледельческого образа жизни и хозяйства. Осевшие на землю кочевники еще долго сохраняли в быту привычные для них бытовые особенности, в частности форму отопления открытыми очагами, помещавшимися, как правило, в центр жилища. Над таким очагом естественно было вешать сосуд. Более обеспеченные пользовались металлической посудой (казанами), а рядовому населению служили обычные горшки с приспособлениями для подвешивания (налепными ушками). Обломков кухонных сосудов обнаружено около 2000, из них обломков венчиков тарных горшков 1-го вида — 200, а венчиков горшков 2-го вида — 350. Если считать, что каждый венчик разбивался в среднем на четыре—пять частей, то окажется, что на данном участке ремесленного района было разбито всего 40—45 больших горшков и 70—80 малых. Из всей этой массы обломков венчиков с внутренними ушками обнаружено только 23 от 22 котлов. Вероятно, их производили в значительно меньшем количестве или же относились к этим изделиям более бережно, поскольку на их производство уходило больше времени и оно требовало высокой квалификации ремесленника.

Подавляющее большинство обломков лощеной посуды принадлежит тарной посуде: пифосам и пифосообразным кувшинам (рис. 61). Пифосы — большие горшковидные стройные сосуды со сравнительно узкой горловиной (20—30 см), крутыми плечиками, на которые приходится наибольший диаметр сосуда (40—55 см) и небольшим дном (диаметр не более 15 см). Обжиг их в массе темно-серый, обычный для лощеной керамики салтово-маяцкой культуры, но встречаются обломки сосудов со светло-желтой и оранжевой поверхностью (излом их серый). Характерной их особенностью являются налепные узкие валики: горизонтальные, опоясывавшие сосуды, или вертикальные и изогнутые — «гирляндовидные».

Рис. 61. Тарные лощеные сосуды: А, Б, В — венчики пифосов, Г, Д — горла кувшинов-пифосов

Таковы же были и пифосы-кувшины. Отличалась только горловина, оформленная в виде более или менее высокого (7—10 см) горла со сливом. К горлу одним концом прикреплена ручка, спускающаяся другим концом на плечико. Еще две аналогичные ручки расположены примерно на середине высоты тулова. Естественно, что большие сосуды давали наибольшее количество обломков. Так, стенок лощеных тарных сосудов был о обнаружено в раскопе 2379 обломков, а лощеных с валиками — 1158. Количество же обломков венчиков и горлышек этих сосудов (тех и других около 100) говорит о том, что в целом разбитых тарных сосудов было не так уж много. Если считать, что каждые венчик и горло в среднем разбиты на четыре части, то окажется, что за все время функционирования четырех мастерских (около 10 лет) было разбито примерно 20—25 как пифосов, так и пифосов-кувшинов, т.е. в год здесь по разным причинам билось 4—5 больших сосудов.

Помимо больших сосудов производились и другие виды столовой лощеной посуды, более всего попадалось обломков кружек с ручками в виде схематизированной фигурки животного и приземистых кубышек с «сосочками» на тулове, а также больших горшков-корчаг (рис. 62). Всего в котлованах было обнаружено более 3000 обломков этих видов лощеной посуды. Следует отметить, что большинство их найдено в котловане мастерской 3 и синхронной ей печи II (1700 обломков), это видимо, позволяет говорить о том, что на данном участке первоначально мастера специализировались только на изготовлении массовой лощеной посуды всевозможных типов, в том числе такой необычной формы, как «водолей с носиком», обломок которого был найден на полу печи II.

Рис. 62. Лощеные сосуды: А, Б, Ж — кубышки, В — венчик с «носиком» — обломок водолея, Г, Д — горла кувшинов, Е — кружка

Одной из очень редких на салтово-маяцких памятниках находок являются крышки. Около мастерской 4, в слое среди керамического лома была обнаружена плоская круглая крышка диаметром 9 см с высокой трапециевидной ручкой в центре. Крышка напоминает обычное круглое зеркало. На внутренней ее стороне отпечатано клеймо: два концентрических круга, в центре которых находился еще один круг с крестообразно отходящими от него лучами. Абсолютно аналогичная крышка была найдена на поселении в 1909 г. экспедицией Н.Е. Макаренко. Если крышки — редкая находка, то крышки с идентичными клеймами уникальны. Причем существенно, что таких клейм с характерным небольшим изгибом одного из лучей (рис. 63) найдено 12, 8 из них — в заполнении котлована мастерской 1 и рядом с ней, 3 — в заполнении печи III и 1 — у мастерской 4. Помимо этого попадались и иные клейма: крест в круге (4 экземпляра) и двусторонний двузубец в районе мастерской 4. Представляется вполне допустимым связывать эти клейма с мастерами из мастерской 4, а круг с лучами — с гончарами мастерской 1.

Рис. 63. Гончарные клейма: 1—6, 8 — клейма, обнаруженные в гончарном районе, 7, 9—15 — клейма на сосудах из могильника, 16 — клеймо на дне кувшина из катакомбы ямы 32 (поселение), 17—22 клейма с поселения

Таким образом, распространение клейм как будто подтверждает разновременность отделенных разными дренажами участков: северный с клеймом в виде кружка с лучами — более ранний, южный возник позднее.

Мы видели, что в нижних (северных) котлованах обломки керамики буквально забивают заполнение в отличие от верхних. Этот факт говорит о том, что нижние котлованы после полного разрушения постройки забрасывались «мусором» при функционировании верхних мастерских. Верхние котлованы мастерской и печей почти без обломков керамики, они были затянуты в основном гумусом. Сходные процессы прослеживаются, как правило, на всех синхронных поселениях. Часть котлованов жилищ и особенно хозяйственных ям, заброшенных при жизни поселения, бывают буквально забиты обломками керамики и костями животных. Другая часть — заполнена натеками земли с небольшим количеством мелких обломков посуды и косточек. Эти жилища прекратили существование с гибелью поселения.

Функционировавшие в маяцком гончарном районе мастерские, видимо, постоянно снабжали керамическими изделиями как Маяцкое поселение, так и соседние большие и мелкие окрестные поселки.

В настоящее время на территории Хазарского каганата известно около десяти мастерских, подобных описанным. Однако обычно такие мастерские располагались на территории поселения и служили одновременно и жилищами. Исключением являются знаменитые, существовавшие долгое время мастерские в балке Канцирка (Сміленко, 1975, с. 120—156). Очевидно, в Канцирке и на Маяцком мысу мастерские выделились в специализированные гончарные районы. Это был решительный шаг к выделению ремесла в самостоятельную отрасль производства. Следует отметить, что на Маяцком поселении в жилищах вообще нет следов домашнего гончарства, которые постоянно попадались на других исследовавшихся поселениях этой культуры, например на Дмитриевском поселении (Плетнева, 1989, с. 42—44, 59—60). Правда, на Дмитриевском поселении удалось проследить и появление специализированных мастерских, сконцентрированных на сравнительно небольшой площади. Однако там они сосуществовали с домашним производством и не были вынесены за пределы поселка.

На Маяцком поселении гончарное дело стало отдельной отраслью хозяйства, оно, видимо, прочно перешло из рук женщин-хозяек в руки ремесленников-мужчин и превратилось в товарное производство, Подобные территориально выделенные мастерские на землях Хазарии пока известны только в Крыму (Якобсон, 1979, с. 4, 29 и сл.) и в Саркеле (Плетнева, 1996, с. 75, 99), т.е, в наиболее развитых экономически регионах каганата¹. Видимо, таким же развитым экономически комплексом было и большое Маяцкое поселение.

Примечания

1. Приднепровская (правобережная) Канцирка вряд ли входила территориально, политически и экономически в систему Хазарского каганата. Мастерские появились там много раньше распространения каганата на север и запад. Важно, что и ассортимент посуды, изготовлявшейся там, отличен от характерной для хазарской (салтово-маяцкой) культуры керамики.