Встречи с Византией

Значительно чаще упоминают русов византийские авторы. Это неудивительно: по крайней мере с русами Восточной Европы был знаком еще император Феофил, с чьими послами прибыли во франкскую столицу послы хакана русов. А в переписке двух императоров именно византиец Василий знает о Русском каганате.

В начале IX в. русские войска атаковали византийские порты на побережье Черного моря — Амастриду в Малой Азии и Сугдею в Крыму (в древнерусской традиции Сурож). Об обоих событиях остались подробные рассказы в житиях местных святых — Георгия Амастридского и Стефана Сурожского.

Житие Георгия Амастридского было написано между 820 и 842 г. известным византийским сочинителем, впоследствии Никейским митрополитом Игнатией. Известно оно по единственной греческой рукописи. Георгий (ок. 760 — ок. 806) был архиепископом Амастридским. При нем Амастридская епископия была выведена из состава Пафлагонской епархии и возведена в степень архиепископии. Кроме того, он был жестким противником иконоборчества. В результате он был канонизирован, а еще до этого, как и полагается святому, после кончины стал творить чудеса. Среди чудес было и такое:

«То, что следует далее, и еще более удивительно. Было нашествие варваров, руси, народа, как все знают, в высшей степени дикого и грубого, не носящего в себе никаких следов человеколюбия. Зверские нравами, бесчеловечные делами, обнаруживая свою кровожадность уже одним своим видом, ни в чем другом, что свойственно людям, не находя такого удовольствия, как в смертоубийстве, они — этот губительный на деле и по имени народ, — начав разорение от Пропонтиды (пролив Босфор. — Е.Г.) и посетив прочее побережье, достигли, наконец, и до отечества святого, посекая нещадно всякий пол, не жалея старцев, не оставляя без внимания младенцев, но против у всех одинаково вооружая смертоубийственную руку и спеша везде пронести гибель, сколько на это у них было силы. Храмы ниспровергаются, святыни оскверняются: на месте их нечестивые алтари, без законные возлияния и жертвы, то древнее таврическое избиение иностранцев, у них сохраняющее силу. Убийство девиц, мужей и жен; и не было никого помогающего, никого готового противостоять. Лугам, источникам, деревьям воздается поклонение. Верховный промысл допускает это, может быть, для того, чтобы умножилось беззаконие, что, как мы знаем из Писания, много раз испытал Израиль.

Пастырь добрый не был на лицо телом, а духом был с Богом и, вне постижимых судах его читая, как посвященный, лицом к лицу, медлил заступлением и откладывал помощь. Но наконец он невозмог презреть, и вот он и здесь чудодействует неменьше, чем в других случаях. Когда варвары вошли в храм и увидели гробницу, они вообразили, что тут сокровище, как и действительно это было сокровище. Устремившись, чтобы раскопать оное, они вдруг почувствовали себя расслабленными в руках, расслабленными в ногах и, связанные невидимыми узами, оставаясь совершенно неподвижными, жалкими, будучи полны удивления и страха и ничего другого не имея силы сделать, как только издавать звуки голоса»¹.

Стены Царьграда-Константинополя (совр. Стамбул)

Данное происшествие могло случиться между 806 и 830-ми гг. — после кончины святого, но минимум за несколько лет до написания жития (иначе Игнатий обязательно указал бы на то, что событие произошло недавно). Первое, что бросается в глаза, — слова «руси, народа, как все знают». То есть в это время русы уже прославились в Причерноморье, причем, очевидно, не с лучшей для византийцев стороны. Видна в источнике и византийская традиция связывать мистическим образом этноним рос с якобы упоминаемым в Ветхом Завете «князем Рош» (в действительности в Библии никакой Рош не упоминается, неточный перевод на греческий древнееврейского титула наси-рош — верховный глава — породил «архонта Рош»).

В житии приводится и важная этнографическая особенность — «древнее таврическое избиение иностранцев». Именно по ней можно предположить, откуда пришли росы в Амастриду. Дело в том, что этот ритуал известен еще у древнего арийского населения Крыма — тавров. Античные авторы писали о нетерпимости тавров к иностранцам и об обычае приносить гостей в жертву богам (ксеноктония). Видно, что Игнатию русы представляются прямыми потомками тавров, сохраняющими их древние традиции. Интересно, что подобный обычай независимо от византийцев отмечают у русов арабо-персидские авторы Средневековья (об этом в следующих главах). Да и для греческих писателей I—XII вв. (Льва Диакона, Константина Манассии) русы — это тавроскифы, то есть потомки ираноязычных кочевников Причерноморья и тавров. Не исключено, что остатки тавров действительно смешались с русами, передав им что-то из своих традиций. То есть Игнатий фактически «поселяет» росов в степях Причерноморья и Крыму.

Подтверждает его слова другое сохранившееся упоминание о росах, практически одновременное по описанным событиям. Житие Стефана Сурожского — это сочинение неизвестного византийского автора, имеющееся как на греческом языке, так и в древнерусском переводе (список XV в.). О жизни самого святого известно очень мало. Стефан (начало VIII — конец VIII в.) приехал в Сурож при императорах Льве Исавре или Константине Копрониме для проповеди и поддержки христианства (тогда Сугдея находилась под властью Хазарии). При нем в Суроже была основана епископская кафедра; он и стал первым архиепископом города. Прославился он и как иконопочитатель, противник иконоборца Константина Копронима, укрывавший в Суроже гонимых монахов. В Византии житие популярностью не пользовалось, потому в греческих рукописях сохранилась только краткая редакция жития, где самое интересное — поход русов на Сурож — отсутствует. Он есть только в русском переводе, но исследователь жития В.Г. Васильевский установил, что упоминание о русах было и в греческом тексте, а составление источника датируется первой половиной IX в.

Русский переводчик жития, конечно, что — то изменил в оригинале, но это касается только географических названий:

«По смерти святого (Стефана. — Е.Г.) минуло мало лет. Пришла рать великая русская из Новгорода, князь Бравлин весьма силен и, попленив от Корсуня до Корчева, со многою силою пришел к Сурожу. Десять дней продолжалась злая битва, и через десять дней Бравлин, силою взломав железные ворота, вошел в город и, взяв меч свой, подошел к церкви Святой Софии. И разбив двери, он вошел туда, где находится гроб святого. А на гробе царское одеяло и жемчуг, и золото, и камень драгоценный, и лампады золотые, и сосудов золотых много. Все было пограблено. И в тот час разболелся Бравлин, обратилось лицо его назад, и, лежа, он источал пену. И сказал боярам своим: "Верните все, что взяли". Они же возвратили все и хотели взять от туда князя. Князь же возопил: "Не делайте этого, пусть останусь лежать, ибо хочет меня изломать один старый святой муж, притиснул меня, и душа изойти из меня хочет"... И не вставал с места князь, пока не сказал боярам: "Возвратите все, сколько пограбили, священные сосуды церковные в Корсунии Корчеве, и везде, и принесите сюда все и положите к гробу Стефана".

И затем устрашающе говорит святой Стефан князю: «Если не крестишься в моей церкви, не уйдешь от сюда и невозвратишься домой». И возопил князь: «Пусть придут попы и окрестят меня. Если встану и лицо мое вновь обратится, то крещусь». И пришли попы и архиепископ Филарет, и сотворили молитву над князем, и крестили во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. И снова обратилось лицо его вперед. Крестились же с ними все его бояре. Но еще шея его болела. И сказали попы князю: «Обещай Богу, что всех мужей, жен и детей, плененных от Корсуни до Корче-ва, ты велишь освободить и вернуть назад». Тогда князь повелел отпустить всех пленников восвояси. И в течение недели не выходил он из церкви, пока не дал великий дар святому Стефану. И отошел, почти в город, людей и попов. И, услышав об этом, другие ратники опасались совершать нападения, а если кто и совершал таковые, то уходил посрамленным».

Этот источник, наряду с Бертинскими анналами и письмом Людовика, долгое время считался «находкой для норманистов»: вроде бы упоминание Новгорода прекрасно «накладывается» на призвание варягов в Повести временных лет, и осаждавшие Сурож росы — это варяги-скандинавы. Нет смысла сейчас комментировать варяжскую проблему, уже давно решенную не в пользу норманизма. Рать великая русская не могла прийти из Новгорода Великого просто потому, что, во — первых, такого города в первой половине IX в. не существовало, а во-вторых, путь из варяг в греки тогда еще не был известен (он начал функционировать лишь в конце IX столетия). «Новгород» здесь — буквальный перевод греческого Neapoliz, стоявшего в оригинале. Соответственно, этот «Новгород» не может быть отождествлен с Новгородом Великим. Вероятнее всего, это известный по источникам Неаполь Скифский, находившийся около современного Симферополя. И русы Жития Стефана — это те же жители Северного Причерноморья, о которых говорилось и в рассказе об Амастриде.

Продолжает историю взаимоотношений русов и Византии константинопольский патриарх Фотий. Его свидетельства о походе русов на Царьград в 860 г. широко известны, практически хрестоматийны. Их использовал еще один из авторов Повести временных лет, приписав знаменитое нападение киевским правителям Аскольду и Диру. Но русы Фотия к Киевской Руси отношения не имеют.

Миниатюра Радзивилловской летописи. Греки подносят дары русскому князю

Константинопольскому патриарху Фотию (ок. 810 — после 886) принадлежит несколько сочинений, в которых упоминается народ рос. Фотий (низложен в 867 г.) стал непосредственным свидетелем нападения русов на Константинополь в 860 г. Выдающийся литератор, полемист и канонист, Фотий оставил две речи-беседы («гомилии»), которым позже было дано название «На нашествие росов». Через семь лет Фотий написал «Окружное послание» к «восточным патриархам», где снова упомянул нападение 860 г., однако росы уже называются «подданными и друзьями», а также упоминается о крещении этого народа. «Беседы» и «Окружное послание» особенно любопытны при сравнении между собой.

«Беседа первая

(...) Я вижу, как народ грубый и жестокий окружает город, расхищает городские предместья, все истребляет, все губит — нивы, пастбища, стада, женщин, детей, старцев, юношей, — всех поражает мечом, никого не жалея, никого не щадя. Всеобщая гибель! Он, как саранча на жатву и как плесень на виноград... или наводнение, или не знаю, что назвать, напал на нашу страну и истребил целое поколение жителей (...)

Где теперь наш царь христолюбивый (император Михаил III, правивший тогда, в 860 г. воевал с арабами. — Е.Г.)? Где воинство? Где оружие, машины, военные советы, припасы? Не других ли варваров нашествие удалило и привлекло к себе все это? Царь переносит продолжительные труды за пределами, вместе с ним отправилось переносить труды и войско, а нас изнуряет очевидная гибель и смерть, одних уже постигшая, а к другим приближающаяся. Этот скифский, и грубый, и варварский народ, как бы выползши из самых предместий города, подобно полевому зверю, истребляет окрестности его.

Беседа вторая

(...) Народ неименитый, народ несчитаемый (ни за что), народ, поставляемый наравне с рабами, неизвестный, но получивший имя (то есть ставший знаменитым. — Е.Г.) со времен и похода на нас, незначительный, но получивший значение, униженный и бедный, но достигший блистательной высоты и несметного богатства, народ, где-то далеко от нас живущий, варварский, кочующий, гордящийся оружием, неожиданный, незамеченный, без военного искусства, так грозно и так быстро нахлынул на наши пределы, как морская волна, и истребил живущих на этой земле, как полевой зверь траву или тростник или жатву (...)²».

Из «Окружного послания»

«(...) И не только этот народ (дунайские болгары, принявшие крещение в начале 860-х гг. — Е.Г.) променял первое нечестие на веру в Христа, но даже многими многократно прославленные и в жестокости и скверноубийстве всех оставляющие за собой русы, которые, поработив находящихся кругом себя и от сюда помыслив о себе высокое, подняли руки и против Ромейской державы, — в настоящее время даже и сии променяли эллинское и нечестивое учение ("эллин" в греческой богословской традиции значит "язычник". — Е.Г.), которое содержали прежде, на чистую и неподдельную веру христианскую, с любовью поставив себя в чине подданных и друзей наших, вместо грабления на си великой противна с дерзости, которую имели незадолго. И до такой степени в них разыгралось желание и ревность веры, что приняли епископа и пастыря и лобызают верования христиан с великим усердием и ревностью».

Эти два произведения, созданные одним человеком, кажется, противоречат друг другу, но при тщательном анализе и сравнении с другими византийскими источниками они дают немало информации о таинственном «варварском» народе.

Скифами по античной традиции (со времен Геродота и реальных скифов) в византийской литературе называли племена, жившие в степях Причерноморья и в Крыму. Этническую принадлежность по этим словам определить нельзя. Ученые Древнего мира и раннего Средневековья называли все население какого-либо региона по имени господствующего этноса или народа, с которым больше всего приходилось контактировать. А наука того времени была крайне консервативна, за истину принимался текст, написанный пятьсот, а то и тысячу лет назад, который не исправлялся, а лишь дополнялся современными сведениями. С середины I тысячелетия до н. э. Северное Причерноморье, степи Подонья и Приднепровья назывались Скифией. Поэтому характеристика русов как «скифов» говорит об их обитании в этих местах. Вторая «беседа» дополняет характеристику словами о кочевом укладе русов.

Очевидно, что сообщение Фотия о месте обитания русов и их образе жизни прекрасно согласуется с житиями Георгия Амастридского и Стефана Сурожского, помещавшими этот народ в Северном Причерноморье и Крыму.

Но в 860 г. Фотий утверждал, что русы ранее были неизвестны Византии. А в «Окружном послании» (867 г.) русы уже представлены как хорошо знакомый византийцам народ. Конечно, можно предположить, что в Константинополе вообще не слышали до 860 г. о русах, а проишествия начала века в отдаленных Сугдее и Амастриде остались для столицы незамеченными. Однако Фотий об абсолютной неизвестности не говорит, просто до похода, по его словам, русы были «народом неименитым... несчитаемым ни за что... поставляемым наравне с рабами». Это уже свидетельствует о знакомстве с русами до нападения на Константинополь. Уничижительная характеристика может быть конечно отнесена на счет жанра произведений Фотия. Главной задачей патриарха было показать внезапность и неотвратимость нашествия, причиной которого был гнев Божий на Царьград (ничтожные русы выступали как карающее орудие), и Божью милость, которая единственная могла спасти город. Но, возможно, фраза о рабах имела реальную основу: Византия славилась невольничьими рынками, и туда могли привозить на продажу русов, плененных врагами далеко от границ империи.

То есть как политическая сила, способная потревожить Византию, русы выступили впервые. Почему Фотий не упоминает о посольстве русов 838—839 гг., описанном в Бертинских анналах? Ведь русы с хаканом во главе должны были обитать где-то в тех же краях, что и нападавшие на Константинополь. Ответить на этот вопрос на основании только западных письменных источников невозможно. Но пока отметим, что дипломатическая переписка и придворная хроника, с одной стороны, и эсхатологические «беседы» — с другой — совершенно разные жанры с непохожими задачами. Если хрониками германских императоров мог пользоваться только очень ограниченный круг лиц, то пропагандистские послания Фотия были рассчитаны на широкие массы образованного городского населения, которому совершенно не обязательно было знать об интересах империи в Северном Причерноморье и способах их реализации.

«Окружное послание» знаменательно не только тем, что русы за семь лет стали вдруг «многократно прославленными» (это вполне понятно, так как нападение вызвало широкий резонанс). В нем сообщается и об обращении русов в христианскую веру. Причем, если один из киевских летописцев знал о походе русов на Константинополь, не только приписав его Аскольду и Диру, но и объявив, что с этих пор «стала прозываться Русская земля», то о крещении в Древней Руси известно не было. Если бы речь шла о киевских русах, то об этом событии сохранилась бы память и оно должно было отразиться в христианской традиции Повести временных лет, став предметом гордости. Но этого нет. Повесть временных лет молчит о принятии христианства, между тем как в Византии об этом знает не только Фотий, но и император середины Х в. Константин Багрянородный, и писавший чуть позже продолжатель Хроники Феофана, и автор XI в. Георгий Кедрин. Иные ученые, не желая признавать существования других русов, кроме киевских, объявляют, что крещение приняла какая — то разбойничья дружина то ли славян, то ли викингов. Но византийцы в один голос говорят не об отряде, а о народе.

Фотий пишет о крещении русов как о большом дипломатическом успехе. Ведь принявших христианство по византийскому образцу в Константинополе воспринимали как подданных и союзников. Политическое значение могло иметь обращение какой — то земли, народа, а не шайки разбойников. Фотий проводит аналогии между крещением русов и Дунайской Болгарии, ставя эти события в один ряд. А с болгарами у Византии были весьма сложные отношения, и их крещение действительно было большой победой греческой дипломатии.

Кроме того, исходя из сведений о епископе, очевидно, что в «Окружном послании» речь идет о крещении не дружины воинов, а племени, населяющем определенную территорию. Константин Багрянородный, относя события к патриаршеству Игнатия (867—877)³, добавляет, что епископ прибыл в столицу русов (название император не упоминает):

«И народ росов, воинственный и безбожный, посредством щедрых раздач золота, серебра и шелковых одежд, он (император Василий I Макодонянин, правивший в 867—886 гг. — Е.Г.) привлек к переговорам и, заключив с ними мирный договор, убедил их сделаться участниками спасительного крещения и расположил принять архиепископа... Он (архиепископ. — Е.Г.), прибыв в страну названного народа, был принят ими благосклонно по следующему поводу. Князь (в оригинале — "архонт", правитель. — Е.Г.) этого племени, собрав собрание подданных и председательствуя сокружающими его старцами... приглашает... архиерея и спрашивает, что он намерен им возвестить и чему их научить. Архиерей предложил им Евангелие и рассказал о некоторых чудесах Нового и Ветхого Завета. Росы заявили, что они не поверят ему, если не увидят сами что-нибудь подобное... Помня слова Христа о просящих во имя Его, архиепископ ответил: "Хотя и недолжно искушать Бога, однако, если вы от всего сердца решили приступить к Нему, просите, чего хотите, и Бог непременно сделает это по вере вашей, хотя мы грешны и ничтожны". Варвары потребовали, чтобы было брошено в огонь Евангелие. Помолившись, архиепископ сделал это. И по прошествии достаточного времени Евангелие было вынуто из потухшей печи и оказалось неповрежденным. Увидев это, варвары, пораженные величием чуда, без колебаний начали креститься»⁴.

Этот рассказ повторяется многими византийскими писателями XI—XII вв., а в XVI в. с ним познакомились и московские книжники, которые срочно включили его в летописи и хронографы, приписав крещение Аскольду (так повествует Хронограф западнорусской редакции 1512 г. и Никоноровская летопись). В сообщении Константина важно то, что архиепископ отправился в страну русов и вел переговоры с их правителем.

Где находилась эта страна — очень определенно говорит автор XI в. Георгий Кедрин, используя материалы предшественников (во времена самого Кедрина Киевская Русь уже затмила остальные):

«Народ скифский, около Северного Тавра обитающий, лютый и свирепый... испытавше гнев Божий (после нападения на Константинополь. — Е.Г.), в страну свою возвратися. Потом прислав в Царьград посольство, просили сподобить их святого крещения, которое и получили»⁵.

А в 879 г. в перечислении епархий Константинопольского патриаршества впервые упоминается Росская, которая, видимо, находилась в городе Россия в Восточном Крыму. Известно, что просуществовала она до XII в.⁶.

Примечания

1. Васильевский В.Г. Труды. Т. 3. — Пг., 1915. С. 64—69.

2. Ловягин Е. Две беседы Святейшего Патриарха Константинопольского Фотия по случаю нашествия росов на Константинополь // Христианское Чтение. — 1882. — Ч. II. С. 424—425, 432—436.

3. Некоторые ученые пытаются разделить крещение русов при Фотии и Игнатии, но вряд ли в этом есть необходимость. В 867 г. правили и тот, и другой патриархи. Фотий был свергнут 25 сентября 867 г. из-за своей политической позиции. Императора Михаила III убил его соправитель Василий I Македонянин, а Фотий открыто выступил против узурпатора. В результате Фотия отправили в ссылку, назначив лояльного Игнатия. Поэтому вполне вероятно, что заслуга в крещении русов была приписана Игнатию.

4. Россейкин Ф.М. Первое правление Фотия, патриарха Константинопольского. — Сергиев-Посад, 1915. С. 280—281.

5. Рапов О.М. Русская церковь в IX — первой трети XII в. Принятие христианства. — М., 1988. С. 87.

6. Откуда есть пошла Русская земля. Века VI—X. Кн. первая / Сост., предисл., введения к документам, коммент. А.Г. Кузьмина. — М., 1986. С. 668.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница