§ 5.4. Раннесредневековые авторы о работорговле в Восточной Европе в VIII—X вв.

Среди различных по происхождению групп средневековых источников, содержащих сведения о работорговле, традиционно наиболее известными и цитируемыми являются труды мусульманских авторов: Ибн Хордадбеха, Ибн ал Факиха, Ибн Русте, Ибн Фадлана, Ибн Хаукаля, ал Муккадаси, Гардизи, ал Гарнати и др. Именно в них представлена наиболее полная информация о том, кто, как и куда вывозил рабов из Восточной Европы; кем по этнической принадлежности были эти рабы; какие регионы и государства были основными потребителями такого товара.

Хорошо известна и часто приводится исследователями следующая цитата из, Ибн Хордадбеха («Книга путей и государств» — 870-е гг.): «...привозятся также через Западное море евнухи славянские и суданские, мальчики Румские, девушки Андалузские, кожи рогатого и домашнего скота» [Гаркави 1870, с. 48; Ибн Хордадбех 1986, с. 123—124]. Впрочем, эти славяне ни к хазарам, ни к Восточной Европе, скорее всего, никакого отношения не имеют. Они были захвачены или на Севере, или в Центре Европы, или на Балканах. Гораздо большее значение для исследуемой темы имеет рассказ того же Ибн Хордадбеха о маршруте купцов-русов: «Если говорить о купцах ар-Рус, то это одна из разновидностей славян (сакалиба). Они доставляют заячьи шкурки, шкурки черных лисиц и мечи из самых отдаленных [окраин страны] славян (сакалиба) к Румийскому морю. Владетель ар-Рума взимает с них десятину. Если они отправляются по Танаису — реке славян (сакалиба), то проезжают мимо Хамлиджа, города хазар. Их владетель также взимает с них десятину. Затем они отправляются по морю Джурджан и высаживаются на любом берегу... Иногда они везут свои товары от Джурджана до Багдада на верблюдах. Переводчиками [для] них являются славянские слуги-евнухи...» [Ибн Хордадбех 1986, с. 124; Калинина 1986, с. 71]. Имеется много трактовок маршрута, описанного в этом сообщении, однако в последнее время преобладает следующий вариант его реконструкции: в IX в. купцы-русы спускались по Днепру на Черное море, затем, преодолев Керченский пролив и Азовское море выходили в устье Дона, пересекали Волго-Донскую переволоку и попадали на Волгу и Каспий [Калинина 2000, с. 113—115; Мишин 2002, с. 57, с. 178].

Вполне вероятно, что Ибн ал Факих говорит о двух вариантах маршрута купцов, направляющихся на Каспий. Видимо один вариант полностью повторяет сведения Ибн Хордадбеха, а второй является описанием Волжского торгового пути — главной артерии работорговли в этот период: «...Что же касается славянских купцов, то они везут шкурки лисиц и бобров из славянских окраин и приходят к морю Румийскому, и взимает с них десятину владетель Рума. Затем они прибывают по морю к Самкарш иудеев, затем переходят к славянам или следуют от моря славян в эту реку, которая называется рекой славян, пока не достигнут пролива хазар (выделение — А.Т.), и взимает с них десятину владетель хазар. Затем идут к морю Хорасанскому...» [Калинина 1986, с. 75].

Ни у Ибн Хордадбеха, ни у Ибн ал Факиха в качестве товаров, перевозимых по этому маршруту, рабы пока не упоминаются. Тем не менее, описанный ими маршрут купцов-русов начинается в «отдаленных пределах» страны сакалиба. Далее он снова проходит через реку славян (Дон или Волгу), а затем какие-то рабы-славяне сопровождают русов в качестве переводчиков от южного берега Каспийского моря до Багдада¹. Все это говорит о том, что русы, никогда не упускавшие возможности захватить рабов и выгодно продать их восточным купцам, и в этих своих торговых предприятиях вполне могли поставлять на юг Каспия рабов из Восточной Европы.

Подобное сообщение, также продолжающее и компилирующее Ибн Хордадбеха, находим у Ибн Хаукаля («Книга путей и стран», писал после 967 г.). Сообщение это в целом касается развития работорговли в арабском мире, в основном на западе, в Испании и Северной Африке, однако упоминаются и славянские рабы, поступавшие, скорее всего (по Д.Е. Мишину), из Центральной Европы и Балкан: «Товары, которые купцы вывозят из Андалуса в Магриб, Египет и другие мусульманские страны суть: амбра, шафран, золото, серебро, свинец, железо, ртуть, меха выдры, сырой и готовый шелк, и преимущественно мужские и женские невольники, взятые в плен в войнах с Франками и Галицианами; сверх сего славянские евнухи, которые весьма почитаются. Их привозят из страны Франков, где их оскопляют и продают еврейским купцам. Из Магриба вывозят на восток прекрасных мулаток... Туда же посылают молодых и прекрасных рабов румских, амбру, шелк... евнухов из земли негров и славян» [Гаркави 1970, с. 222]. Этот фрагмент дает хорошее представление о том, как использовались рабы в мусульманских странах, и какие категории рабов пользовались наибольшим спросом. Прежде всего, это евнухи разных национальностей, необходимые для обслуживания гаремов. Далее, девушки — обитательницы этих гаремов. Отдельную категорию представляли домашние слуги — «прекрасные рабы румские», владение которыми было необходимо не только для выполнения работ по дому, но и, вероятно, имело престижное значение.

Для непосредственного изучения процессов, происходивших в Восточной Европе, интересно следующее сообщение Ибн Русте: «Русь имеет царя, который зовется Хакан-Рус. Они производят набеги на славян; подъезжают к ним на кораблях, выходят на берег и полонят народ, который отправляют потом в Хазеран и к Болгарам и продают там» [Известия о хазарах... 1869, с. 35]. Итак, Ибн Русте отмечает, что русы охотятся на рабов в землях славян. Более того, они делают это регулярно и организованно, имея налаженные каналы сбыта полученного таким образом контингента рабов. В данном случае работорговля явно ориентирована на рынки сбыта в мусульманских государствах.

Эти данные находят прямое подтверждение в «Книге лучшего разделения в познании климатов» (985—986 г.) ал Мукаддаси, в которой автор перечисляет длинный список товаров, вывозившихся из Хорезма. Это могли быть меха, янтарь, скот и «славянские невольники». Он отмечает, что «...все эти товары из Болгарии» [Известия о хазарах... 1869, с. 180; Гаркави 1870, с. 282].

Ал Мас'уди также указывает на то, что «...к хорезмийцам попадается большая часть невольников из славян, хазар и подвластных им стран, также невольники туркские и драгоценные меха» [Гаркави 1870, с. 193].

Далее Ибн Русте пишет: «Мадьяры господствуют над всеми соседними славянами, налагают на них тяжелые оброки и обращаются с ними как с военнопленными... Воюя славян и добывая от них пленников, отводят они этих пленников берегом моря к одной из пристаней Румской земли, который зовется Карх... А как дойдут мадьяры с пленниками своими до Карха, греки выходят к ним навстречу. Мадьяры заводят с ними торг, отдают им пленников своих, и в замен их получают греческую парчу, пестрые шерстяные ковры и другие греческие товары» [Известия о хазарах, буртасах, болгарах... 1869, 27].

Гардизи в сочинении «Зайн ал-ахбар» следующим образом описывает ситуацию, свидетельствующую о напряженных отношениях между славянами и венграми в IX в.: «...И они (венгры) побеждают славян, и всегда одерживают верх над славянами, и рассматривают их (как источник) рабов. И венгры — огнепоклонники и ходят к гузам, славянам и русам и берут оттуда пленников, везут в Рум (Византию) и продают. ...И постоянно нападают на славян, и от венгров до славян два дня пути... И у них (славян — А.Т.) есть обычай строить крепости. Несколько человек объединяются, чтобы строить укрепление, так как венгры на них постоянно совершают нападения и грабят их» [Новосельцев 2000, с. 296—297].

Описанное Ибн Русте и Гардизи положение дел датируется, по всей видимости, периодом между 830-ми и 890-ми гг., когда венгры действительно кочевали в степях Восточной Европы и могли совершать набеги на местных славян. Тогда же они могли продавать захваченных рабов в византийских городах Крыма, в частности в Кархе — городе, который большинство исследователей отождествляют с Керчью. В 889 г. венгры были вытеснены печенегами из Днепро-Донского междуречья, а к 895 г. из междуречья Днепра и Сирета. После этого их участие в восточноевропейской работорговле прекращается. Впрочем, сменившие венгров в степях Восточной Европы печенеги ведут себя точно также — совершают набеги на славян и продают их в Византию. Об этом пишет, в частности, ал Мас'уди: «Бурджане (печенеги — А.Т.) есть из потомков Юнана, сына Яфетова; государство их велико и обширно; они нападают на греков, славян, хазар и турков... Если между ними и греками мир, то бурджане привозят в Кустантинию девушек и мальчиков из племени славян и греков» [Гаркави 1870, с. 125].

Можно предположить, что наряду с русами, венграми и печенегами в начальный период оформления племенных княжений, в конце VIII—IX вв., работорговлей на территории Восточной Европы занимается и местная племенная верхушка. О возможности существования именно такой практики можно говорить на основе следующего сообщения Ибн Русте: «...царь (славян — А.Т.) объезжает их ежегодно. Если у кого из них есть дочь, обязан он давать царю по одному из платьев ее в год. Таким же образом обязан давать ему в год по одежде сына его, если есть сын. У кого нет ни сына, ни дочери, тот обязан давать по платью в год от жены или служанки» [Известия о хазарах... 1869, с. 33]. Не напоминает ли это откупное за сына (или дочь) или, одновременно, своеобразную форму контроля за людским «погОловьем», которая осуществляется местной племенной верхушкой. Необходимо обратить внимание и на то, что в приведенном отрывке речь идет только о тех половозрастных группах населения, которые могут представлять собой наиболее дорогостоящий «товар» — молодежь обоих полов, женщины, служанки. Перечисленные категории славянского населения в целом совпадают с тем перечнем рабов разного вида, которые, по данным Ибн Хордадбеха и Ибн Хаукаля, были наиболее востребованными в мусульманских странах.

Вероятно, рабов захватывали и в ходе межплеменных войн и столкновений [Фроянов 1996, с. 81—82]. Масса примеров подтверждающих этот тезис, известна в раннесредневековой истории Прибалтийского региона. Так, ободриты, прусы, даны, поляки, германцы нападали друг на друга, брали пленных и продавали их в рабство [Херрман 1986, с. 110—113]. Сообщения о подобных межплеменных столкновениях, происходивших в Восточной Европе, содержит «Повесть временных лет». В частности, известно, что более многочисленные древляне в период, предшествовавший хазарской дани, оказывали давление на полян: «поляне были притесняемы древлянами и иными окрестными людьми» [ПВЛ 1950, с. 212]. После изгнания варягов также начались межплеменные столкновения между народами севера Восточной Европы — чудью, славянами, кривичами, весью, мерей и др. Очевидно, что подобные столкновения были закономерным явлением для той стадии развития племенного строя, на которой тогда находились народы Восточной Европы.

Выделившаяся племенная верхушка («племенные княжения» русской летописи, «цари» славян арабских источников), заинтересованная в обогащении и усилении своих полномочий, вела войны с соседями [Фроянов 1996, с. 491—492]. Представители этой верхушки, накапливавшие богатства, могли участвовать в международной торговле, организованной русами, булгарами и восточными купцами на волжском торговом пути. Речь идет о транзитном регионе, в который входила огромная территория вдоль течения Волги, Оки, Камы, Клязьмы и других рек [Дубов 1989, с. 18—32]. Свидетельством участия местного населения в этой торговле традиционно считаются клады арабского серебра, которые были обнаружены в бассейне Оки, Северского Донца, Средней и Верхней Волги, Ладоги, Мсты, Невы и т. д. В целом, они датируются IX—X вв. [Быков 1974, с. 26—71; Даркевич 1976, с. 147—149; Корзухина 1954 с. 20—31; Кропоткин 1967, с. 118—121; Кропоткин 1968, с. 68; Лебедев 1985, с. 228—234; Любомиров 1923, с. 14—33; Свердлов 1969, с. 541—544; Фасмер 1933, с. 476—479; Янин 1976, с. 57, 81—82, 86—87, 104—105, 116—117]. Размеры этих кладов — иногда до нескольких тысяч монет — говорят о том, что они не могли быть оставлены представителями рядового населения Восточной Европы. Скорее всего, их хозяевами были местная племенная верхушка и купцы. Получить такие богатства можно было только торгуя имеющими спрос, дорогостоящими товарами. Серебром восточные купцы или купцы-русы, если последние не захватывали рабов, а выступали в роли посредников, обычно расплачивались за меха и рабов. Таким образом, логично предположить, что владельцы этих кладов регулярно участвовали в работорговле и получали от этой деятельности свою долю дохода.

О работорговле, процветавшей в начале X в. в Булгаре, подробно пишет Ибн Фадлан: «А если прибудут, русы или какие-нибудь другие [люди] из прочих племен с рабами, то царь, право же, выбирает для себя из каждого десятка голов одну голову» [Ковалевский 1956, с 141]. Далее он сообщает о бесправии рабынь, и о характере работорговли русов, которые предпочитали торговать не рабами мужчинами, предназначенными для работы, а красивыми молодыми женщинами — рабынями, предназначенными для гаремов: «...Они прибывают из своей страны, и причаливают свои корабли на Атыле, — а это большая река, — и строят на ее берегу большие дома из дерева. И собирается [их] в одном [таком] доме десять и двадцать, — меньше или больше. У каждого [из них] скамья, на которой он сидит, и с ними [сидят] девушки-красавицы для купцов. И вот один [из них] сочетается со своей девушкой, а товарищ его смотрит на него. А иногда собирается [целая] группа из них в таком положении один против другого, и входит купец, чтобы купить у кого-либо из них девушку, и наталкивается на него, сочетающегося с ней. Он же не оставляет ее пока не удовлетворит своей потребности» [Ковалевский 1956, с. 142].

Примерно через три десятилетия после Ибн Фадлана Константин Багрянородный в своем трактате «Об управлении империей» упоминает о том, что русы (росы) везли из Киева в Константинополь рабов по Днепру на лодках-однодеревках (моноксилах). Несмотря на то, что Константин Багрянородный прямо не сообщает о том, как именно росы приобретали рабов в Восточной Европе, вся логика и содержание его рассказа о полюдье позволяют предположить, что, скорее всего, рабов захватывали во время зимнего кормления на племенных территориях славян. После этого их вывозили для продажи в Константинополь.

Константин Багрянородный пишет: «Зимний же и суровый образ жизни тех самых росов таков. Когда наступит ноябрь месяц, тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киева и отправляются в полюдия, что именуется «Кружением», а именно — в Славинин вервианов, Другувитов, кривичей, севериев и прочих славян, которые являются пактиотами росов. Кормясь там в течение всей зимы, они снова, начиная с апреля, когда растает лед на реке Днепр, возвращаются в Киев. Потом, также, как было рассказано, взяв свои моноксилы, они оснащают [их] и отправляются в Романию» [Константин Багрянородный 1991, 51]. Далее, когда «росы» преодолевают пороги Днепра, по дороге в Константинополь, они «...проводят рабов в цепях по суше...». [Константин Багрянородный 1991, 49]. Возникает вопрос, на каком этапе столь подробно описанного «административного» года у «росов» появляются пригодные для продажи рабы. Добыча их в Киеве — этом центре княжеской власти и перевалочном пункте, куда свозились дань и товары со всех окружающих племенных территорий, — маловероятна. Приобретение рабов по пути к порогам выглядит еще более сомнительным. Видимо, рабов, как и другие товары — меха, мед и т. д. — росы приобретали во время «кружения», полюдья на территории подчиненных им славянских племен.

Способ, при помощи которого происходило это «приобретение», был известен Гардизи²: «И эти люди постоянно нападают на кораблях на славян, захватывают славян, обращают в рабов, отводят в Хазаран и Балкар, и там продают. ...Всегда 100—200 из них (русов) ходят к славянам и насильно берут с них свое содержание, пока там находятся. И там (у них) находиться много людей из славян, которые служат (как рабы?) им (русам), пока не избавятся от зависимости...» [Новосельцев 2000, 305]. О том же пишет и Ибн Русте: «Русы мужественны и храбры. Когда они нападают на другой народ, то не отстают, цока не уничтожат его весь. Женщинами побежденных сами пользуются, а мужчин обращают в рабство» [Известия о хазарах... 1869, с. 38—39]. Далее он продолжает: «С рабами они (русы) обращаются хорошо и заботятся об их одежде, потому что торгуют (ими)» [Новосельцев 2000, с. 303]. Эту же информацию о нападениях русов на славян и о порабощении последних сообщает ал Мукаддаси: «Страна их (русов) граничит со страной славян, и они нападают на последних, поедают (и расхищают) их добро и захватывают в плен» [Новосельцев 2000, с. 304]. Анонимный автор «Худуд ал Алам» также знает, что «...среди них (русов) есть группа славян, которая им служит» [Новосельцев 2000, 305].

Ситуация, описанная в процитированных отрывках, типична для раннего средневековья. Ведь, в сущности, точно также, как русы вели себя по отношению к славянам в Восточной Европе, поступали и аравийские купцы по отношению к населению Восточной Африки [Мец 1996, с. 160]. Они плыли вдоль побережья на кораблях, скупали рабов у прибрежных племен, а когда это было возможно, сами захватывали их в плен и продавали [Большаков 1986, с. 442].

О том, что купцы-русы вывозят рабов из Восточной Европы, сообщают и немецкие латиноязычные источники. В частности, в Раффельштеттенском таможенном уставе (датируется 904/906 гг.) есть следующее упоминание о работорговле: «...Славяне же, отправляющиеся для торговли от русов или от богемов... если же пожелают продать рабов или лошадей, [то] за каждую рабыню [пусть заплатят] по одной тремиссе, столько же за жеребца, за раба одну сайгу, столько же за кобылу. Торговцы, то есть евреи, и прочие торговцы, откуда бы ни являлись, из этой страны или из иных стран, платят законную пошлину как за рабов, так и за иной товар...» [Назаренко 1993, с. 65—67].

Известен целый ряд местных таможенных, законодательных и синодальных постановлений различных феодальных образований Западной Европы, накладывающих ограничения на транзит или вывоз рабов восточноевропейского происхождения. В этих же документах отдельно указываются направления вывоза людей, отмечается происхождение купцов, занимающихся работорговлей. Эти данные подтверждает и арабо-еврейский автор Ибн Якуб (966 г.), который отмечает, что купцы-русы, торгующие в Праге, продают евреям, мусульманам и венграм рабов, олово и меха [Херрман 1986, с. 113]. Восточноевропейское происхождение этих товаров не вызывает сомнения.

Характерные примеры подобной практики русов по отношению к славянам и другим племенам Восточной Европы видны в политике первых князей Древней Руси. Они датируются временем обретения территории и становления этого государства в конце IX — первой половине X вв. Речь идет о так называемом «освобождении» восточнославянских племен от хазарской дани. «В год 6391 (883 г.). Начал Олег воевать против древлян и, покорив их, брал дань с них по черной кунице». «В год 6392 (884 г.). Пошел Олег на северян, и победил северян, и возложил на них легкую дань, и не велел им платить дань хазарам...». «В год 6392 (884 г.). Послал (Олег) к радимичам, Спрашивая: «Кому даете дань?». Они же ответили: «Хазарам». И сказал Олег: «Не давайте хазарам, но платите мне». И дали Олегу по щелягу, как и хазарам давали. И властвовал Олег над полянами, и древлянами, и северянами, и радимичами, а с уличами и тиверцами воевал» [ПВЛ 1999, с. 150].

Очевидно, что со временем некоторые из покоренных и обложенных данью племен выходили из повиновения, тогда требовались новые завоевательные или карательные акции: «В год 6422 (914 г.). Пошел Игорь на древлян и, победив их, возложил на них дань больше Олеговой» [ПВЛ 1999, с. 158]. По мере укрепления государства аппетиты князя росли и, как известно, в 945 г.: «...Игорь — пошел к древлянам за данью и прибавил к прежней дани новую, и творили насилие над ними мужи его» [ПВЛ 1999, с. 163]. Затем, отомстив за убитого Игоря, Ольга наложила на вновь покоренных древлян очередную «тяжкую дань» [ПВЛ 1950, с. 240].

Политику своих предшественников продолжает и Святослав. В 964 г. он «...пошел на Оку реку и на Волгу, и встретил вятичей, и сказал вятичам: «Кому дань даете?». Они же ответили: «Хазарам — по шелягу с сохи даем»». В следующем году Святослав победил хазар и еще через год: «В год 6474 (966 г.). Вятичей победил Святослав и дань на них возложил» [ПВЛ 1999, с. 168]. В очередной раз «освобождать» вятичей пришлось уже Владимиру в 982 г.: «Поднялись вятичи войною, и пошел на них Владимир, и победил их вторично» [ПВЛ 1950, с. 256]. Затем, в 984 г. появилась необходимость в новом походе на уже «освобожденных» Олегом радимичей: «...и послал Владимир Волчьего Хвоста (прозвище воеводы — А.Т.) вперед себя и встретил тот радимичей на реке Пищане и победил их... Были же радимичи от рода ляхов, пришли и обосновались тут и платят дань Руси, повоз везут и доныне» [ПВЛ 1950, с. 257]. Очень прагматично и ясно сформулировал отношение дружинно-княжеской верхушки древнерусского государства к местным народам Восточной Европы воевода Владимира Добрыня. После удачного похода на волжских булгар в 985 г. он: «...осмотрел пленных колодников (булгар — А.Т.): все они в сапогах. Этим дани нам не давать, — пойдем, поищем себе лапотников» [ПВЛ 1950, с. 257].

Таким образом, политика древнерусских князей в отношении народов Восточной Европы, по всей видимости, определялась несколькими составляющими. С одной стороны, речь идет о реальной конкуренции с хазарами за дань местных племен, их территории и контроль над торговыми путями. С другой, наблюдается (по крайней мере, на начальном этапе экономической экспансии) достаточно лояльное отношение к местной племенной верхушке, через которую князья осуществляли налоговую политику, возлагая на переподчиненные племена «дань малую», «дань меньше хазарской».

Дань в виде мехов, меда, воска, вероятно, и рабов, была необходима для ведения международной торговли, получения серебра и золота, предметов роскоши. Очевидно, на первых порах эксплуатация подчиненного населения осуществлялась старым, привычным для русов (до государственного периода) полуграбительским способом — набег, захват пленников, прямое принуждение и произвол. Затем система несколько усложнилась, в результате чего появилось зимнее сидение (кормление) у славян и кружение-полюдье. Именно об этом пишут арабские авторы. Кроме того, подобная ситуация описана Константином Багрянородным (середина X в.). Наконец, о многочисленных примерах подобного поведения древнерусских князей сообщает «Повесть временных лет».

Ярко характеризует политику русов и их отношение к местному населению в Подненровье окружное послание³ византийского патриарха Фотия⁴ (датируется концом 866 или первой половиной 867 г.): «...тот самый так называемый [народ] Рос, те самые, кто — поработив [живших] окрест них (выделение — А.Т.) и от того чрезмерно возгордившись — подняли руку на саму Ромейскую державу!» [Кузенков 2003, с. 75; Пашуто 1968, с. 59]. Однако со временем старая система раннегосударственной эксплуатации населения Восточной Европы уступила место новой, более упорядоченной и эффективной. В результате после смерти Игоря на основе соответствующей реформы Ольги была введена система погостов и уроков по всей территории Древней Руси от Киева до Новгорода [Петрухин 1995].

«Повесть временных лет» содержит также целый ряд сообщений о прямом участии в работорговле древнерусских князей.⁵ Так, договор 911 г. между Олегом и Византией предусматривал компенсацию за сбежавших или украденных рабов для обеих сторон: «...Если пленник той или иной стороны насильно удерживается русскими или греками, будучи продан в их страну, и если, действительно, окажется русский или грек, то пусть выкупят и возвратят выкупленное лицо в его страну и возьмут цену его купившие, или пусть будет предложена за него цена, полагающаяся за челядина... Еще о русских, о пленниках. Явившиеся из какой-либо страны (пленные христиане) на Русь и продаваемые (русскими) назад в Грецию, или пленные христиане, приведенные на Русь из какой-либо страны, — все эти должны продаваться по 20 золотников, и возвращаться в Греческую землю. Об этом. Если украден будет челядин русский, либо убежит, либо насильно будет продан и жаловаться станут русские, пусть докажут это о своем челядине и возьмут его на Русь, но и купцы, если потеряют челядина и обжалуют, пусть требуют судом и, когда найдут, — возьмут его...» [ПВЛ 1950, с. 224—225; ЛР 1990, с. 21]. На положении рабов в данном случае находятся, прежде всего, военнопленные с обеих сторон.

Князь Игорь после заключения договора 944 гг. дарит византийским послам меха, воск и рабов: «...отпустил послов, одарив их мехами, рабами и воском» [ПВЛ 1950, с. 236]. В тексте самого договора 944 г., помимо дублирования статей о взаимном обмене беглыми или украденными рабами и выкупе военнопленных с обеих сторон, указываются точные рыночные цены на рабов, существовавшие в то время: «Сколько бы пленников-христиан наших подданных ни привели русские, то за юношу или девицу добрую при выкупе пусть наши дают 10 золотников и берут их, если же среднего возраста, то пусть дадут им 8 золотников и возьмут его; если же будет старик или ребенок, то пусть дадут за него 5 золотников. Если окажутся русские в рабстве у греков, то, если они будут пленники, пусть выкупают их русские по 10 золотников; если же окажется, что они куплены греком, то следует ему поклясться на кресте, и взять свою цену — сколько он дал за пленника» [ПВЛ 1950, с. 234]. Последнее, очевидно, свидетельствует об обычной практике такой работорговли, а помещение подобной статьи в договор говорит о важности доходов от работорговли, прежде всего, для княжеского двора.

Княгиня Ольга, отомстив древлянам за смерть мужа, после взятия Искоростеня: «...взяла город и сожгла его, городских же старейшин забрала в плен, а других людей убила, третьих отдала в рабство мужам своим, а остальных оставила платить дань» [ПВЛ 1950, с. 240]. Как отмечал Б.М. Свердлов, исходя из контекста приведенной цитаты, а также остальных случаев употребления слова «работа» в древнерусских памятниках, подобные рабы могли предназначаться для подневольного труда в домашнем хозяйстве своего господина и на сельских работах [Свердлов 1982, с. 46]. Они же могли, в зависимости от их возраста и других данных, быть проданными в Византию за золото по той цене, которая была определена в договоре 944 г.

Также известно, что Ольга, принявшая крещение в Константинополе, по возвращении в Киев отказывает в обещанных ранее подарках — «...челядь, воск и меха и воинов в помощь» [ПВЛ 1950, с. 242] — послам Константина Багрянородного.

Далее князь Святослав, оставляя Киев и описывая преимущества своего пребывания в Переяславце на Дунае, в качестве основных товаров, привозившихся туда из Руси, называет: «...меха и воск, мед и рабы» [ПВЛ 1950, с. 246].

В целом, как отмечали В.Т. Пашуто и И.В. Шталь, только в XI в. в результате роста боярского и монастырского холоповладения происходит постепенное снижение роли плена — «ополчения челядью» как источника холопства [Пашуто, Шталь 1971, с. 86]. Тем не менее, вплоть до XIII в. угон людей в неволю в ходе военных конфликтов, пограничных стычек и усобиц остается нормой поведения, характерной для внешней и внутренней политики русских князей. Об этом, в частности, свидетельствует русско-польский договор 1230 г.: «Створиша же межи собою клятву Русь и Ляхове аще по семь коли будеть межи ими усобица, (то) не воевата Ляхом руское челяди, ни Руси Лядьской» [ПСРЛ 1908, ст. 757].

Запрет на угон челяди в договоре фиксирует становление феодальных отношений. Фактически закрепленные на земле холопы становились корпоративной собственностью феодалов, и их отчуждение теперь было необходимо ограничить нормами феодального права, как внутригосударственного, так и международного. Таким образом, местное население рассматривалось уже как неотъемлемая собственность государства и порабощалось дружинно-княжеской верхушкой общества на основе норм раннефеодального права. Сведения об этом есть как в «Русской правде» [Правда Русская 1947. Т. 2, с. 90—94], так и в текстах арабских путешественников.

В частности, ал Гарнати пишет: «...A у славян строгие порядки. Если кто-нибудь нанесет ущерб невольнице другого, или его сыну, или его скоту, или нарушит законность каким-нибудь образом, то берут с нарушителя некоторую сумму денег. А если у него их нет, то продают его сыновей и дочерей и его жену за это преступление. А если нет у него семьи и детей, то продают его...» [Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати... 1971, 35].

Таким образом, можно сказать, что усиление, а затем и политическое преобладание Руси, се победа в конкуренции с Хазарским каганатом (по крайней мере, в X — начале XI вв.) ничего не изменили для аборигенного населения Восточной Европы, которое по-прежнему продолжало оставаться объектом жестокой эксплуатации. Движение русов вниз по Днепру и их утверждение в Киеве было, как отмечал В.В. Бартольд, враждебным действием против хазар, но никак не союзнической акцией по отношению к славянам [Бартольд 1963/а, с. 827].

Следует отметить, что еще В.В. Мавродин подчеркивал важное значение работорговли в общем торговом обороте как собственно русов, так и нарождающегося Древнерусского государства. В Константинополе существовали особые рынки, на которых русы продавали рабов — челядь. Благодаря сильно развитой работорговле, Восточная Европа и в том числе, Русь даже получила у средневековых евреев прозвище — Ханаан [Мавродин 1945, с. 140].

Сообщения о торговле рабами восточноевропейского происхождения (в первую очередь женщинами) на территории балтийского региона встречаются и в скандинавских источниках. В качестве примера можно привести исландскую «Сагу о людях из Лаксдаля» (X в.). Здесь идет речь о купце, который привез на ярмарку на острова Бреннейар различный товар из Восточной Европы. Самого купца зовут Гилли Русский, что прямо указывает на восточноевропейское происхождение его товаров. Очевидно, это и есть один из тех русов, о которых пишут Ибн Русте, Ибн Фадлан, Гардизи и «Худуд ал Алам». Именно они, такие же как Гилл и русы — купцы и воины, нападали на славян, захватывали у них рабов и меха, получали «свое зимнее содержание», а потом вывозили полученные таким образом товары в Скандинавию, Булгар или Итиль.

В саге сказано, что на продажу у этого купца, помимо иных товаров, было выставлено 12 рабынь: «...Гилли приподнял этот полог, и Хаскульд увидел, что там сидело двенадцать женщин». Средняя цена на рабыню, судя по тексту саги, была 1 марка серебра⁶, но наиболее красивые женщины стоили до 3 марок. Марка серебра соответствовала 204,7 грамм⁷, что приравнивается, примерно, к 70—80 дирхемам⁸ [Лебедев 1985, с. 144; Рыдзевская 1978, с. 77].

Следовательно, в месте окончательного потребления — на Севере Европы такой товар как рабыни стоил около 80 дирхемов. Впрочем, некоторые рабыни могли стоить и дороже — до 240 дирхемов. Покупались такие женщины, в основном, в качестве наложниц и домашних служанок: «...В тот же вечер Хаскульд разделил с ней ложе» [Херрман 1986, с. 113—114].

Интересное соотношение цен на рабов в Северной Европе и на Ближнем Востоке в X в. приводит Г.С. Лебедев. По его данным, на севере Европы в II—X вв. раб стоил около 100 дирхемов, тогда как в Византии — до 300 дирхемов (в эквивалентном переводе). На Ближнем Востоке его цена могла колебаться от 200 до 500 дирхемов. Рабыня на севере стоила в среднем, как уже было указано выше, около 70—80 дирхемов. Таким образом, рабы-мужчины, предназначенные, по всей видимости, для работы в сельском хозяйстве и ремесле, а также для гребли на судах, на севере в среднем стоили дороже, чем рабыни. Их труд и способности ценились выше, чем потенциальные возможности рабынь-женщин. На Востоке, напротив, рабыни из северных стран стоили очень дорого и красивая белая рабыня, даже ничему не обученная, могла быть продана за 10—15 тысяч дирхемов⁹. Средняя же цена на рабыню в мусульманских странах составляла, по мнению Г.С. Лебедева, около 2250 дирхемов [Лебедев 1985, с. 145].

По данным О.Г. Большакова, в Аравии во времена Мухаммеда (первая треть VII в.) хороший раб-мужчина стоил около 400 дирхемов (33—40 динаров), за эти же деньги тогда можно было купить 50 овец или пять верблюдов [Большаков 1986, с. 426]. В начале VIII в., благодаря постоянному притоку рабов вследствие успешных войн, цены на них уменьшились вдвое. Теперь раб уже стоит в среднем 200 дирхемов, в то время как большой кусок ткани оценивался в 100 дирхемов [Большаков 1986, с. 431], ягненок — в 1 динар¹⁰ (20 дирхемов), мешок угля — в 1 дирхем, а куриное яйцо — в 1 фельс (1/16 дирхема) [Рубель 2001, с. 143].

Однако, уже в первой половине XIII в. на невольничьем рынке в Халеба (Сирия) средняя цена раба составляла 25 динаров (около 500 дирхемов) [Большаков 1986, с. 443]. Соответственно, раб снова становится предметом роскоши. Так, средняя цена взрослого мужчины, не имевшего хорошей профессии, составляла около 20 динаров (400 дирхемов), что равнялось стоимости пары рабочих быков и коровы с теленком [Большаков 1986, с. 445].

Есть и иные данные. В частности, Д.Е. Мишин приводит сведения о том, что на рубеже VIII—IX в. молодая красивая рабыня-славянка была куплена для гарема в Багдаде за 800 дирхемов [Мишин 2002, с. 288]. Источник не содержит никаких рассуждений о том, являлась ли эта цена нормальной или была завышенной. Однако из текста становится ясно, что будущий хозяин был влюблен в эту рабыню, поэтому последнее вполне вероятно. Очевидно также, что цены должны были колебаться. Они могли зависеть от самых разных обстоятельств военно-политического, экономического, а порой и субъективного характера. Также необходимо отметить, что в любом случае цены на рабынь в мусульманских странах в среднем всегда превышали цены на рабов-мужчин¹¹. Иногда эта разница исчислялась в сотнях, а то и тысячах дирхемов¹². Возможно, что именно поэтому русы, торговавшие рабами в Булгаре, предлагали купцам-мусульманам в основном именно молодых женщин-рабынь.

В Византии в X в., как следует из приведенных выше статей договора Игоря с Византией 944 г., молодой здоровый раб или рабыня из Восточной Европы стоили 10 золотых. Если приравнивать византийский солид (4,5 г золота) к арабскому динару (4,25 г золота) [Пашуто 1968, с. 417], то по известному соотношению дирхема (полудирхема) к динару в VIII—X в. (примерно 1/10—12 [Большаков 1986; Быков 1974, с. 59])¹³ такой раб стоил около 100—150 дирхемов. Раб среднего возраста стоил 8 золотых или 80—120 дирхемов, старик или ребенок — 5 золотых или 50—75 дирхемов¹⁴.

Следует отметить, что за период времени, прошедший между договорами Олега и Игоря (33 года), цены на рабов на рынках Константинополя снизились примерно вдвое. При Олеге цена выкупа за пленника-раба с обеих сторон составляла 20 золотых. При этом спрос на рабов в Византии не уменьшился [История Византии 1967, с. 126]. Вероятно, русы, постепенно укореняясь в Подненровье, настолько насытили Константинопольский рынок рабами, что даже сбили цены на этот товар. В целом, в Византии не наблюдается больших различий в цене между рабами-мужчинами и женщинами.

Исходя из приведенных выше данных, можно попытаться определить цену на рабов в самой Восточной Европе. Очевидно, что для русов и кочевников, непосредственно охотившихся на людей, цена живого товара во многом определялась издержками конкретного военного предприятия. Впрочем, военные затраты компенсировались грабежом захваченных поселков и трудом самих рабов. Соответственно, для них рабы практически ничего не стоили. Восточные купцы, приезжавшие в Булгар или Итиль, покупали у русов рабов уже за дирхемы. Их точная цена неизвестна, но косвенно на то, что она не должна была быть слишком велика, указывал размер таможенных сборов, о которых сообщают Ибн Хордадбех, Ибн ал Факих и Ибн Фадлан. В Булгаре, а затем в Итиле работорговцы должны были выплачивать 1/10 от стоимости своего товара (оплата могла осуществляться в натуральном эквиваленте, 1/10 от его количества). Наверняка их товар облагался пошлиной и при въезде во владения Багдадского халифата. Ибн Хордадбех указывал, что русы, следовавшие в Багдад, притворялись христианами и платили джизью со своих товаров, в том числе, надо полагать, и с рабов [Noonan 1987—1991, p. 213—219]. Примерно такой же таможенный сбор — 1/10 от стоимости любого товара — брали и византийские власти в городах Северного Причерноморья и Константинополе.

Наконец, дорого обходилась и сама дорога. Нужно было построить и оснастить суда, запастись провиантом, снаряжением, оружием. Кроме того, в течение длительного времени (от нескольких месяцев до года) необходимо было содержать и кормить работников, а также моряков и охрану. В частности, по данным В.А. Рубеля, оплата труда караванного слуги в VIII в. обходилась в 20 динаров за рейс, а охранника — 5 динаров за ночь [Рубель 2001, с. 143]. Такие существенные издержки должны были компенсироваться низкой стоимостью товара в месте его первоначального приобретения. Таким образом, довольно низкая начальная цена на рабов в Восточной Европе и ее постепенный рост в Северной Европе, Византии и мусульманских странах стали причиной огромных барышей для купцов-работорговцев.

Как отмечалось выше, самые низкие цены на рабов были на севере Европы (100 дирхемов за мужчину и 70—80 — за женщину). Рабов сюда везти было ближе, по дороге не было необходимости платить за транзит, да и спрос на рабов был ниже, чем в мусульманских странах и Византии. Очевидно, что северные цены были ближе к расценкам, принятым для данного товара в местах его первоначального приобретения. Поскольку северный купец также должен был получить выгоду от своей достаточно рискованной и не всегда успешной торговой деятельности, можно предположить, что цена на рабов в Восточной Европе составляла в среднем несколько десятков дирхемов за человека (выделение — А.Т.). Таким образом, даже одна выгодно купленная, а затем проданная в мусульманских странах рабыня могла принести восточному купцу доход в 1—2 тысячи дирхемов, а иногда и намного больше. В таких условиях русам намного выгоднее было продавать рабов самим и не в мусульманских странах, а в Константинополе. Здесь они могли получить настоящую цену за свой товар и при этом не быть связанными с какими бы то ни было посредниками. Успешный поход Олега и последовавший за этим договор кардинально улучшили ситуацию. Теперь русы не только не платили пошлину, но, напротив, получали от византийской казны содержание на все время пребывания в Константинополе [Литаврин 1991, с. 60—82].

Примечания

1. Вероятно, эти рабы, «славянские слуги-евнухи» Ибн Хордадбеха, являются уже постоянными (хотя, наверное, и вынужденно) жителями южнокаспийских провинций и в состоянии не только переводить с языка русов на арабский язык, но и выступать в роли проводников, посредников и т. д. Возникает вопрос: откуда они знают язык русов, являются ли они выходцами из Восточной Европы и там выучили его или освоили этот чуждый арабскому миру язык по заданию своих хозяев? Источник, к сожалению, не дает прямого ответа на этот вопрос. Не исключено, что в качестве переводчиков в данном случае использовались именно аборигены Восточной Европы, нс только хорошо знавшие русов у себя на родине, но, возможно, в свое время захваченные ими и проданные в рабство на нижней Волге или где-то на южном берегу Каспийского моря.

2. Гардизи, по всей видимости, описывает ситуацию, существовавшую в районе волжского пути на всем его протяжении от Балтики до Каспия. Не зря русы продают рабов волжским булгарам (Блкар) и хазарам, выполнявшим посреднические функции в работорговле на волжско-каспийском направлении. Тем не менее, анализ текста Константина Багрянородного, упоминание последним «кружения» и «кормления» русов во время зимы на территории славян Поднепровья, вывоза русами рабов на юг и т. д. дает практически полное совпадение с данными арабо-персидских авторов (Ибн Русте, Гардизи). Похоже, что и вдоль волжского, и вдоль днепровского торговых путей русы вели себя одинаковым образом, применяя сходные формы принуждения и эксплуатации местного населения. Разница должна быть отмечена лишь в хронологии подобных событий. На Днепре и в Подненровье, по всей видимости, известное Константину Багрянородному положение дел складывается к первой половине — середине X в., лет на 75—50 позже, чем на Волге.

3. Полное название — «Окружное послание к восточным архиерейским престолам, а именно — к патриарху Александрийскому и прочая, в коем речь идет об отрешении некоторых «глав» и о том, что не следует говорить об исхождении Святого Духа «от Отца и Сына», но только «от Отца»», представляет собой приглашение восточных патриархов на Константинопольский собор 867 г. [Кузенков 2003, с. 69, 74].

4. Святитель Фотий, патриарх Константинопольский в 858—867 и 877—886 гг. Родился в «первые десятилетия» IX в., умер в ссылке в 90-е гг. IX в. [Кузенков 2003, с. 15—17].

5. Речь идет о захвате, продаже или дарении рабов, а также челяди, идентичность правового положения которой военнопленным доказал И.Я. Фроянов [Фроянов 1996, с. 115—120].

6. Действие саги происходит в X в. в месте сбора викингов на Бреннэяр — острове в пограничном районе между Норвегией, Швецией и Данией [Рыдзевская 1978, с. 77].

7. В.Т. Пашуто определяет скандинавскую марку в 211—218 граммов серебра [Пашуто 1968, с. 416].

8. Дирхем или куфический дирхем — серебряная арабская монета диаметром 20—25 мм, тип дирхема сложился в конце VII в. и на протяжении четырех последующих столетий оставался единственным типом мусульманской серебряной монеты [Янин 1956, с. 57]. Вес дирхема сильно колебался в разные периоды его обращения (от 2,6 до 4,6 грамма), в среднем достигая величин в 2,73, 3,41, 3,49, 3,65, 3,83 грамма [Пашуто 1968, с. 416]. Высокий вес характерен для поздних дирхемов Среднеазиатской чеканки (саманидской, буидской) середины — конца X в. Для VIII — начала X в. средний вес можно принять за 3 грамма.

9. «Чистокровный арабский скакун «буланый с черным хвостом и гривой», на котором в августе 749 г. въехал в Куфу аббасидский полководец Абу Салама, стоил 12 000 дирхемов» [Федоров 1972, с. 78].

10. По В.Т. Пашуто: «Динар — золотая монета арабской монетной системы. Внешне обычно мало отличалась от дирхема. В конце VII в. вес динара являлся 4,25 грамма, т. е. соответствовал примерно весу византийского солида. Позже вес и качество золота динаров были не всегда одинаковы. Вес аббасидских и саманидских динаров был от 3,45 до 4,7 грамма...» [Пашуто 1968, с. 416]. О.Г. Большаков подробно рассматривает связь между византийской и арабской золотой монетой. Он отмечает, что теоретически из фунта золота (327,45 г.) в Византии чеканили 72 полновесные монеты, солида или номисмы (которые у арабов назывались динарами), весом 4,55 г. Цена фунта серебра была установлена в 5 солидов, т. е. в соотношении 1:14,4, но серебро в монете стоило дороже и соотносилось с золотом как 12:1 [Большаков 2001, с. 144]. После денежной реформы Абдалмалика в 76 г.х. /695—696 г. средний вес омейадского динара устанавливается, в среднем, в пределах 4,25 г. (при пробе 96% и выше) [Большаков 2001, с. 150]. Средний вес серебряного дирхема при этом равнялся 2,865 г. [Большаков 2001, с. 151]. Соотношение золота и серебра в монете, таким образом, до конца X в. было 1:10 [Большаков 2001, с. 152]. На это соотношение почти не влияли колебания веса динара, который при ранних Аббасидах несколько уменьшился (число монет весом 4,10—4,15 г. возросло с 1,5 до 24,4%) [Большаков 2001, с. 152].

11. Например, А. Мец приводит следующие соотношения цен: «Около середины VIII в. стоимость одного раба в среднем равнялась 200 дирхемам... В Омане за хорошего раба-негра платили 25—30 динаров. Красивая и обольстительная девушка стоила в 912 г. около 150 динаров... Красивая нубийская девушка, ценившаяся как наложница выше всех цветных, стоила примерно 300 динаров. ...За обученных рабынь-певиц платили (в эпоху Харуна ар-Рашида) 1—2 тысячи динаров. ...Около 912 г. одна певица продавалась в аристократических кругах за 13 тысяч динаров, посредник получал при этом 1 тысячу динаров. ...Красивая белая рабыня, совершенно ничему не обученная, стоила 1000 динаров и выше» [Мец 1996, с. 160—161].

12. Такие цены на рабов и рабынь были доступны далеко не каждому обитателю мусульманского мира. Это очевидно из тех данных по оплате труда, которые приводит для Средней Азии IX—XII вв. М.Н. Федоров: «В IX—X вв. портной, сшив одну рубаху на заказ, получал за свою работу 1 дирхем и два данака, т. е. всего 8 данаков. В другом случае портной запросил за 60 сшитых им рубашек всего 20 дирхемов... Поденщик в бане, который «хорошо делал свое дело, мыл и растирал людей, и людям нравилось это», получал за свой труд 2 или 3 дирхема в день. В целом это, видимо, составляло от 30 до 45 дирхемов в месяц, так как в те времена бани на Востоке работали один день для женщин, один — для мужчин...

Так обстояло дело в области труда физического. Посмотрим, как оплачивался умственный труд. В IX в. домашний учитель в зажиточных семьях, обучая детей корану, грамматике, литературе, арифметике и другим наукам, получал 60—70 дирхемов в месяц (в 2—2,5 раза больше, чем квалифицированный ремесленник, работавший по найму). В исключительных случаях, обучая сына какого-нибудь весьма высокопоставленного вельможи, учитель получал до 1000 дирхемов в месяц. Обычный же школьный учитель чаще всего довольствовался скромными подношениями натурой...

«Ремесло» воина оплачивалось подороже: если в первой половине VIII в. в войсках Омейадов воин получал 25 дирхемов, то в середине VIII в. аббасидский полководец Абу Салама установил уже каждому своему воину содержание по 80, а военачальникам — от 200 до 2000 дирхемов в месяц. В конце IX — начале X в. в войсках сафаридов воин получал по 100 дирхемов в месяц, т. е. в пересчете на динары по курсу того времени 80 динаров в год...» [Федоров 1972, с. 73—75].

О.Г. Большаков подсчитал средний уровень расходов обычной (небогатой) арабской семьи на Ближнем Востоке в период с VII — по середину XIII вв. В соответствии с приведенными им округленными данными на пропитание семьи из двух взрослых и троих детей требовалось, по крайней мере, 1,2 динара в месяц. С учетом расходов на минимум одежды (2 динара в год) и найм жилья (от 0,5 динара в год), прожиточный минимум составлял 1,5 динара в месяц [Большаков 2001, с. 210]. Очевидно, что такая семья не могла ни купить, ни содержать раба, а тем более рабыню.

13. М.Н. Федоров указывает, что «при Кудаме ибн-Джаффаре (ум. между 922 и 948 гг.), т. е. в первой половине X в., динар стоил 15 дирхемов. В 1000—1001 г. наместник буидов в Ираке, Амид ал-Джуйуш установил достоинство динара ас-сахиби в 15 дирхемов. Затем соотношение динара к дирхему стало 1:20. Около 1066 г. оно уже было 1:45, 1:40. Изменения в стоимости динара были вызваны быстро растущей «порчей дирхемов», в которых резко понизилось содержание серебра, вызванное так называемым серебряным кризисом, происходившим в странах мусульманского Востока в XI — начале XIII вв.» [Федоров 1972, с. 74—75]. Следует отметить, что названные соотношения цен не были полностью универсальными и, конечно же, могли колебаться не только во времени, но отличались и в различных регионах обширного исламского миря.

14. Соотношение цен на привозных рабов и оплаты труда свободных ромеев, существовавшие в соответствующий период (в IX—X вв.) в Византийской империи, также весьма показательно: «Поденная плата наемного работника в сельской местности составляла 12 медных фоллов, или 1 серебряный кератий. Обычный вес кератия — около 2 г, 24 кератия составляли одну золотую номисму (4,548 г золота). Вес восточного динара составлял лишь 4,23 г, зато дирхем был тяжелее кератия — 2,97 г, так что один дирхем равнялся примерно полутора кератиям. Таким образом, наемный работник в сельских местностях Византии получал в месяц 30 кератиев или 20 дирхемов. Заработок квалифицированного ремесленника равнялся в среднем 2 номисмам (48 кератиев), т. е. 32 дирхема в месяц...

Обычный заработок неквалифицированного работника был в пределах 1 номисмы (24 кератия), или 16 дирхемов в месяц. Если учесть, что в Византии минимальная стоимость продуктов питания на один день равнялась 10 фоллам..., то этой суммы едва хватало на полуголодное существование» [Федоров 1972, с. 73—74].