3. Происхождение болгарских племен

Ко времени распада Великой Болгарии этническое имя болгар получило широкое распространение и перекрыло почти все остальные племенные имена. Поэтому под их именем выступают группы населения самого различного происхождения. Но в культурном отношении племена бывшего болгарского союза были чрезвычайно близки. Нивелировке их культуры содействовало и длительное сосуществование на одних территориях, и однообразие в образе жизни и хозяйственной деятельности. Немалую роль в нивелировке вещевого комплекса сыграли ремесленные центры Причерноморья и постоянная связь и торгов ля с Византией. Частые военные столкновения, обескровившие некоторые племенные группы, как, например, борьба кутригуров и утигуров, приводила к ассимиляции одних групп населения другими и образованию смешанных племенных объединений.

Все это во многом затрудняет, а на данном уровне наших исследований, при незначительности еще изученных памятников, просто не позволяет достаточно четко расчленить имеющиеся памятники и определить их этническую принадлежность.

Выяснение вопроса о происхождении пришлых племен во многом затрудняется тем, что памятники IV—VII вв., т. е. времени непосредственного прихода кочевников из Азии в Причерноморье, изучены чрезвычайно слабо. Поэтому пока лишь в общих чертах можно наметить те области и круг памятников, которые могли быть связаны с европейскими кочевниками I тысячелетия н. э.

Одним из весьма примечательных проявлений этнического своеобразия некоторых групп населения середины I тысячелетия н. э. являются захоронения в могильных ямах с уступами-заплечиками. Характерной особенностью этих ям, как уже указывалось выше, были сравнительно невысокие, в пределах 30—50 см, заплечики вдоль обеих продольных сторон могилы. Особую группу составляют погребения с односторонними невысокими заплечиками. Могильные ямы с уступами-заплечиками встречаются уже среди сарматских захоронений Поволжья и Южного Урала. Но конструктивно они иные. Здесь заплечики устраивались обычно в верхней части могилы, которая перекрывалась накатником. Уступы-заплечики больше-тарханского типа служили опорой для перекрытия непосредственно умершего, как и обычный гроб.

Некоторые исследователи считают, что болгарские могилы с заплечиками восходят к сарматским¹. Подобная эволюция могильных ям с заплечиками теоретически вполне возможна. Но для доказательства ее необходимо было бы привести конкретные переходные формы, а их нет. Возводить могилы этой конструкции к сарматским нет никакой надобности, поскольку аналогичные имеются уже в раннем железном веке, но не в Кругу сарматских памятников.

У В Нижнем Поволжье и Приуралье среди сарматских захоронений не встречаются могилы с низкими заплечиками.

В Причерноморье среди погребений VIII—IX вв. такие конструкции также не зафиксированы, хотя наличие их здесь и не исключено, поскольку могильники этого времени исследованы довольно плохо. В связи с этим значительный интерес представляют несколько погребений I—VI вв. в Нижнем Поднепровье. В могильнике у с. Данилова Балка Одесской обл. открыто восемь погребений, совершенных в могильных ямах с заплечиками вдоль всех четырех сторон. Характерными особенностями этих погребений автор публикации Э.А. Сымонович считает сравнительно большую глубину могил (от 1,7 до 2,25 м), «своеобразное устройство могильной ямы с канавкой на дне, куда укладывали труп, иногда обставляя его досками», ориентировку погребенных головой на запад и немногочисленность погребального инвентаря². Совершенно аналогичные погребения были вскрыты тем же автором на территории Черняховского могильника у овчарни совхоза Приднепровского Херсонской обл.³ Э.А. Сымонович считает, что эти погребения принадлежат антам⁴, но для этого нет абсолютно никаких оснований. Ничего близкого в славянской среде нигде не обнаружено. Ямы с круговыми заплечиками находят ближайшие аналогии в Больше-Тарханском могильнике (погребения 86, 175, 212, 280, 299) и связаны с совершенно другим этническим кругом.

Могильные ямы, которые конструктивно очень близки погребениям с заплечиками, встречаются в памятниках раннего железного века Восточного Казахстана (рис. 24).

В Павлодарской обл. в 1955 г. на окраине третьей фермы совхоза Жол-Кудук было исследовано семь курганов, относящихся к VI—IV вв. до н. э.⁵ Некоторые могильные ямы под этими курганами представляют значительный интерес. В кургане 6 могила имела глубину 216 см. На глубине 190 см вдоль продольных стенок могилы были оставлены выступы-заплечики высотой 26 см. В кургане 9 в глубокой могильной яме (210 см) высота подобных же заплечиков составляла 42 см; в этой же могиле у изголовья был уступ-заплечико шириной 20—25 см. В кургане 7 могильная яма имела вдоль южной продольной стенки два уступа-заплечика шириной в 15 и 20 см с разницей глубины их в 31 см; вдоль северной стенки было лишь одно заплечико. В могиле кургана 11 уступ-заплечико высотой 27 см имела лишь одна из продольных сторон могилы. Остальные погребения этого могильника были совершены в ямах с неглубокими подбоями и в простых ямах. Можно также отметить остатки перегоревших деревянных плах, лежавших вдоль и поперек могильных ям, угольки в перемешку с землей и части тушки барана в изголовье захороненных. Глиняные сосуды в могилах очень грубые и содержат в глине примесь дресвы⁶.

В Восточном Казахстане в долине р. Иртыша в могильнике у дер. Усть-Буконь С.С. Черников раскопал 21 курган диаметром от 8 до 15 м. «В большинстве их, — как отмечается исследователем, — могильная яма имеет двусторонний уступ и во многих случаях перекрыта накатом из лиственных бревен». В изголовье погребенных стояли глиняные кувшины. Захоронения датируются V—IV вв. до н. э.⁷

Рис. 24. Восточная Европа и Казахстан в I тысячелетии н. э. Памятники. 1 — Усть-Бухтарминское, 2 — Усть-Буконь, 3 — Жол-Кудук, 4 — Акша, 5 — Актерек, 6 — центральноказахстанские курганы с каменными грядами, 7 — Абатское, 8 — Переймино. 9 — Бахмутимо, 10 — Бирск, 11 — Кушнаренково, 12—Стерлитамак, 13 — Зливки, 14 — Цимлянское, 13 — Борисово, 16 — Нови-Пазар, 17 — Мадары, 18 — Большие Тарханы, 19 — Танкеевка, 20 — Канбулы

В могильнике у пос. Усть-Бухтарминского в двух исследованных курганах II—III вв. до н. э. находились глубокие, до 2 м, могильные ямы, на дне которых в материковом граните «выдалбливалось углубление вытянуто-овальной формы. В это углубление и клался труп, после чего оно перекрывалось гранитными плитами, а яма засыпалась землей»⁸. По конструкции эти могилы повторяют ямы с заплечиками, но деревянные перекрытия заменены каменными.

В юго-восточном Казахстане в Семиречье также выделяется тип могильных ям с уступами-заплечиками. Так, на правом берегу р. Курты около пос. Акши во второй группе курганов было вскрыто три кургана с могилами, где «на глубине 1,2—0,9 м находились остатки деревянных поперечно положенных плах, покоящихся на специально сделанных земляных приступочках вдоль ямы»⁹. Исследователь не указывает для этих могил общую глубину ям, но судя по тому, что в других курганах глубина ям не превышала 1,5 м, могилы с заплечиками не выделялись особыми размерами и высота заплечиков в них была, по-видимому, в пределах 30—50 см. Могильные ямы с заплечиками у пос. Акши «не дали, в связи с их ограблением, никакого инвентаря. Однако устройство их встречает аналогии в могильниках сакского времени (I—IV вв. до н. э.) на правобережье р. Или и в могильнике на западной окраине с. Усть-Буконь»¹⁰.

В могильнике около фермы колхоза Актерек в Алма-Атинской обл. под курганными насыпями находились грунтовые ямы длиной 2,2—2,8 м, шириной 0,4—1,2 м и глубиной 1,3—1,9 м. Ямы были ориентированы в направлении запад — восток и юго-запад — северо-восток. Костяки лежали на спине, в вытянутом положении, инвентарь располагался за головой захороненного или справа от него. «В отличие от всех остальных в кургане 70 инвентарь находился в небольшом подбое»¹¹. Материалы из этих погребений находят самые близкие аналогии в широком кругу памятников, относимых ко времени с III в. до н. э. по IV в. н. э. В небольшом подбое кургана 70 могильника Актерек нетрудно заметить аналогию конструкциям, встречающимся в некоторых могилах Больше-Тарханского могильника (особенно погребение 322).

Здесь же в Семиречье в первой курганной группе на правом берегу р. Курты у пос. Акши вскрыты могилы, ориентированные в направлении запад — восток с небольшими подбоями глубиной 0,2—0,35 м и высотой 0,75 м вдоль северных стенок и земляными приступочками (заплечиками) высотой 0,1—0,15 и шириной 0,2—0,3 м вдоль южных стенок. Подбои перекрывались каменными плитами¹², опиравшимися, очевидно, одним концом на приступочки (заплечики), а другим на противоположную стенку. Инвентарь в этих погребениях располагался за головой. Это круглодонные глиняные сосуды, бусы, круглые медные серьги с бусиной, железный нож, костяной трехперый наконечник стрелы, круглая пряжка из белого сплава и остатки пищи (барана)¹³.

Ё.И. Агеева, исследовавшая курганы, не выделяет ямы с заплечиками и небольшими подбоями из обычных подбойных захоронений, которые, по ее мнению, имеют среднеазиатское происхождение, но все же констатирует некоторые отличия¹⁴. Однако весьма незначительная глубина подбоя и наличие вдоль одной продольной стенки заплечиков позволяет конструктивно по системе перекрытия сближать их с могилами с односторонними заплечиками Больше-Тарханского и особенно Танкеевского могильников, а также с погребениями Рыгинского могильника на Северном Донце, где погребенные перекрывались каменными плитами, поставленными на ребро под углом к стенке могильной ямы¹⁵. Общая конструкция могил и материал, использованный для их сооружения, сближают их с восточно-казахстанскими.

Подобную же конструкцию, еще более близкую к конструкциям больше-тарханских могил, имела группа могил в Семиречье, где «грунтовая яма, перекрытая наискось поставленным (от дна к противоположной стенке) деревом», должна была, по мнению Е.И. Агеевой, имитировать подбой¹⁶. в чем, однако, можно усомниться. Конструктивно эти могилы бесспорно ближе всего к могилам с односторонними заплечиками, имевшим также наклонное перекрытие от дна (заплечика) к противоположной стенке.

Наконец, еще одна конструктивная деталь некоторых могил, встречающихся в кругу памятников степного юга, — каменные ящики (Рыгинский¹⁷, Багаевский¹⁸ и Борисовский¹⁹ могильники — также не чужда восточноказахстанским могильникам. Погребения в каменных ящиках, сложенных из больших сланцевых плит, известны по курганным могильникам кула-жургинской культуры III—II вв. до н. э.²⁰

В Семиречье среди погребений усуньского времени III в. до н. э. — III—IV вв. н. э. также встречаются курганы с грунтовыми ямами, на дне которых сооружен каменный ящик²¹. В большинстве этих могильников встречаются и простые грунтовые ямы, причем часто с западной ориентировкой погребенного.

Итак, аналогии своеобразным чертам внутренних конструкций могил, связанных в какой-то мере с болгарскими племенами, относятся к памятникам раннего железного века Восточного Казахстана и Западной Сибири.

Рассмотрим также еще некоторые своеобразные черты погребального обряда болгарских племен.

В могилах встречаются иногда кости животных. В одних случаях это небольшие части туш домашних животных, чаще всего овцы, коровы или птиц, положенные в могилу в качестве жертвенной пищи. Этот обычай был весьма широко распространен в раннем железном веке у многих племен. У сармат часть тушки барана — почти обязательная принадлежность каждого погребения. Встречаются кости барана и в упомянутых выше могильниках Восточного Казахстана.

Кости животных в гробу в болгарское время уже встречаются сравнительно редко. Гораздо чаще туши или части туш (череп и ноги) лошади помещались в яме над гробом.

В сарматских погребениях такие находки в могилах отсутствуют. Начиная с IV в. этот обычай получает весьма широкое распространение в связи с движением восточных кочевников. Захоронение коня нередкое явление в могильниках Казахстана. Уже в могильниках с каменными насыпями раннего железного века Центрального Казахстана имеются захоронения черепа и конечностей лошади²². Захоронения коня встречаются также в курганах сакского и усуньского времени²³ и кулажургинской культуры²⁴.

И, наконец, заслуживает внимания керамика болгарских погребений. Причем здесь мы ограничимся рассмотрением лишь керамики поволжских памятников.

Керамика Больше-Тарханского могильника содержит три основных типа сосудов — гончарные кувшины, лепные горшки и чаши. Сосуды этих типов настолько различаются по форме, орнаментации, а в ряде случаев и технике изготовления, что наводят на мысль о трех различных этнических группах в составе больше-тарханского населения. Однако здесь следует учесть некоторые обстоятельства. Кувшинообразные сосуды, как правило, встречаются в погребениях взрослых, а лепные горшки и чаши — в захоронениях детей и подростков. Почему у больше-тарханского населения установился такой обычай — трудно объяснить. Может быть, это связано с тем, что при захоронении взрослых в качестве заупокойной пищи помещалась какая-то жидкость — мясной бульон, а при захоронении детей и подростков — более густая пища, например, каша. Но бесспорно, видимо, одно — при захоронении детей соблюдалась более древняя традиция, что довольно часто можно наблюдать в погребальном обряде и по этнографическим данным.

Кувшинообразные сосуды представляют собой продукцию ремесленников, о чем свидетельствуют применение гончарного круга и клейма мастеров на многих из них. Лепные сосуды, очевидно, по-прежнему изготовлялись в домашнем хозяйстве и являлись продуктом индивидуального творчества, где на первый план выступает не потребительская стоимость, а традиция, имеющая в первобытной керамике глубокие связи с этносом. Поэтому представляется, что кувшинообразные сосуды могут характеризовать лишь складывающуюся болгарскую народность в целом. И действительно, как было показано выше, кувшины характерны для всех болгарских групп после их расселения из Подонья. Широкое распространение кувшинообразных сосудов у болгарских племен, по всей вероятности, результат сильного влияния на них соседних аланских племен и в еще большей степени — причерноморских ремесленных центров. Однако не исключено, что болгарские племена еще до прихода в Европу были знакомы с кувшинообразной формой сосудов. В Восточном Казахстане²⁵ и Семиречье кувшины также встречаются, причем для некоторых экземпляров как раз характерна приплюснутость тулова и примеси в тесте известковой массы²⁶. Вопрос о происхождении болгарской кувшинной посуды требует специального изучения.

При рассмотрении этнического состава болгарского населения должны быть использованы прежде всего лепные сосуды домашнего производства, по которым можно заключить, что в состав больше-тарханского населения вошли две этнические группы. Для одной характерны плоскодонные горшки, для другой — круглодонные чашевидные сосуды.

Круглодонная керамика Больше-Тарханского могильника включает преимущественно сосуды с хорошо выраженной высокой шейкой и шаровидным или вытянутым туловом (табл. VIII, 10—15). В меньшем числе встречаются низкие широко открытые сосуды с малой шейкой (табл. VIII, 16—19). Оба типа этой посуды не находят аналогий ни в местных средневолжских культурах предшествовавшего времени, ни в ближайших соседних областях, в частности в Прикамье. Круглодонная керамика Прикамья имеет иные пропорции и орнаментацию, а также состав глиняного теста (примеси толченых раковин). Не удалось обнаружить аналогий этой керамике и в области Подонья.

Высокие шейки, шаровидное или вытянутое Тулово характерны для сосудов лесостепных районов Западной Сибири²⁷. В этих же районах нередки сосуды, орнаментированные только по плечикам²⁸, как и три сосуда из Больше-Тарханского могильника (табл. VIII, 10, 12, 15). Орнамент по шейке в виде столбиков из коротких горизонтальных линий (табл. VIII, 14) широко распространен в одном из комплексов керамики лесостепного Зауралья раннего железного века²⁹. Круглодонная керамика характерна также для памятников сако-усуньского времени Восточного³⁰ и Центрального³¹ Казахстана. Приведенные аналогии, конечно, не дают полного тождества, но среди круглодонной керамики, известной в настоящее время, больше-тарханская ближе всего к керамике южных районов Западной Сибири и Зауралья. Этническая принадлежность культур раннего железного века лесостепных районов Западной Сибири и Зауралья изучена еще недостаточно хорошо; но большинство исследователей связывают эти районы с древнеугорским этносом³². Все это дает нам основание утверждать, что круглодонная керамика Больше-Тарханского могильника может быть связана с какими-то группами населения угорского происхождения.

Значительно сложнее определение этнической принадлежности плоскодонной керамики, имеющей в 1 тысячелетии н. э. весьма широкий ареал. На этой посуде, как правило, отсутствует орнаментация по шейке и лишь изредка встречаются насечки или защипы по венчику.

В эпоху, предшествовавшую Больше-Тарханскому могильнику в Среднем Поволжье, в именьковской культуре также бытовала плоскодонная керамика³³. Но она резко отличается от тарханской наличием в глиняном тесте примеси шамота и полным отсутствием орнамента по венчику. Некоторое различие можно проследить и в форме. Для большинства больше-тарханских сосудов характерно раздутое Тулово и отогнутая наружу шейка (табл. VII, VIII). Именьковские сосуды в большинстве случаев имеют очень слабо раздутое Тулово, приближающее их к баночным с короткой прямой шейкой³⁴. Отсутствует среди больше-тарханской керамики и тип высоких сосудов с прямым длинным горлом, столь характерный для комплекса именьковских погребений³⁵.

Ближе всего больше-тарханская керамика стоит к лепным сосудам болгарских поселений Подонья³⁶.

М.И. Артамонов, рассматривая лепную керамику Подонья, отмечает, что в нижнедонских районах лепные «толстостенные сосуды отличаются также почти полным отсутствием украшений как по стенкам, так и по краю венчика»³⁷. В северных районах салтово-маяцкой культуры, наоборот, венчики сосудов часто украшались насечками, как на многих больше-тарханских сосудах, или оттисками гребенчатого штампа³⁸, чего нет на больше-тарханских сосудах. Близость, хотя и не полная тождественность, тарханских и донских лепных сосудов позволяет считать, что и на Волге такая керамика бытовала среди населения болгарского этнического круга.

И, наконец, небольшой гончарный сосудик из глины с примесью большого количества кварцевого песка, покрытый линейно-волнистым орнаментом (табл. VIII, 4), совершенно идентичен многочисленным сосудам из поселений, относимых к болгарскому населению VIII—IX вв. на Дону³⁹.

Среди больше-тарханской плоскодонной керамики есть несколько сосудов, выпадающих из общей массы как по форме, так и технике изготовления. Два сосуда этой группы имеют острое ребро по тулову, узкие прямые и высокие шейки, изготовлены они из глины с обильной примесью песка, на одном по шейке и плечикам — резной зигзаговый узор (табл. IV, 3, 4). Третий сосуд — также высокогорлый, с прочерченным решетчатым узором. Сосуд изготовлен из чистой глины (табл. VII, 1). По форме шейки и тулова эти сосуды приближаются к круглодонным сосудам первой разновидности. Близких аналогий этим сосудам найти не удалось.

Один сосуд сделан весьма тщательно и имеет чернолощеную поверхность (табл. VII, 11). Подобная обработка сосудов встречается чаще всего в памятниках Черняховской культуры. Насколько единичная находка такого сосуда отражает связи в этом направлении — сказать трудно.

Проследить ретроспективно развитие основного типа плоскодонных горшков, встречающихся в болгарских памятниках, пока не удается. Керамика эта настолько широко распространена как на Западе, так и на Востоке, что связывать ее с какой-либо более ранней культурой, не имея промежуточных звеньев, было бы весьма опрометчиво. Но поскольку плоскодонные горшки встречаются повсеместно в памятниках, связанных с болгарами, то их, по всей вероятности, следует отнести к этой этнической группе.

Зависел ли обычай помещения различных типов сосудов в могилы от возраста умершего, характерно ли это для всех болгарских племен или это специфика больше-тарханской группы — эти вопросы пока остаются неясными.

Несколько своеобразна керамика Танкеевского могильника. Оставляя в стороне вопрос о различиях гончарной керамики Танкеевского и Больше-Тарханского могильников, остановимся лишь на лепных сосудах. Единично здесь встречаются плоскодонные горшки, близкие больше-тарханским, которые следует отнести к тем же болгарским этническим группам. Также единичны сосуды, украшенные резным волнистым узором в виде гирлянд (рис. 21, 13). Этот тип сосудов может быть сопоставлен с так называемыми «кочевническими сосудами» Саркела, этническая принадлежность которых еще недостаточно выяснена⁴⁰. К этому же типу может быть отнесен единственный лепной кувшин из Больше-Тарханского могильника (табл. I, 3). С кочевнической керамикой этот кувшин сближает не только форма (высокое горло, боковая ручка), но и орнамент по плечикам из пояска ямок.

Круглодонные лепные чаши Танкеевского могильника относятся к типу древнеудмуртских⁴¹ и без сомнения связаны с выходцами с р. Чепцы. В Среднем Поволжье и Нижнем Прикамье в эпоху, предшествовавшую появлению болгар, удмуртская керамика не встречается; появление ее в Танкеевском могильнике является результатом включения в состав населения Волжской Болгарии иноплеменных удмуртов.

Таким образом, танкеевская круглодонная керамика не имеет прямого отношения к вопросу о составе и происхождении болгарских племен. Она должна рассматриваться в плане сложения населения Волжской Болгарии в эпоху возникновения государственной организации.

Итак, погребальная керамика болгарских могильников VIII—X вв. в Среднем Поволжье дает возможность выделить в составе болгар по происхождению две крупные этнические группы: наиболее многочисленную болгарско-тюркскую и менее значительную угорскую.

В конструкции могил болгарских захоронений также выделяются два основных типа. Как уже отмечалось (см. I главу), по материалам Больше-Тарханского могильника не удается связать тип внутримогильных сооружений с определенным типом керамики, поскольку лепные сосуды находятся в детских захоронениях, где ямы выявляются плохо. Если основываться на количестве каждого типа сосудов и типов могильных ям, то можно круглодонную посуду связывать с могилами, имеющими двусторонние заплечики, а плоскодонные горшки с простыми ямами. Следует привести также тот факт, что в Танкеевском могильнике почти нет ям с двусторонними заплечиками и нет круглодонных сосудов больше-тарханского типа. Однако все это, по-видимому, лишь отголоски когда-то существовавших прочных традиций. В эпоху VIII—IX вв. смешение обычаев и традиции наблюдается повсеместно.

* * *

Археологические памятники, связанные с болгарскими племенами, показывают, что к VIII—IX вв. этнический состав последних был уже чрезвычайно сложным. В состав болгар вошли различные племенные группы, обитавшие в I тысячелетии в восточноевропейских степях. По имеющимся материалам в составе болгар удается выявить племена тюркского и угорского происхождения. Сарматские традиции в материалах могильников прослеживаются весьма незначительно.

В полном соответствии с данными письменных источников, археологические материалы имеют аналогии на востоке — в Центральном и Восточном Казахстане и на юге Западной Сибири. Мы далеки от мысли устанавливать прямую связь между казахстанским населением и болгарскими племенами. Для этого данных чрезвычайно мало. Почти тысячелетний пробел, отделяющий памятники Казахстана от поволжских и донских, не позволяет сравнивать вещевые комплексы. Но сопоставление погребального обряда, особенно конструкций могильных сооружений, проводить можно. Здесь мы имеем дело с весьма консервативной стороной культуры древнего населения.

Памятники Восточного Казахстана, как, впрочем, и центральных и северных областей его, изучены еще чрезвычайно слабо, В Семиречье разнообразие в устройстве могильных ям, где различаются восемь типов, по мнению Е.И. Агеевой, свидетельствует о том, что в состав племенного союза усуней входило несколько разных этнических групп со сложившимися к тому времени своими религиозными традициями⁴². В другой работе Е.И. Агеева пишет, что курганы с «деревянными ящиками-настилами и деревянными перекрытиями на земляных ступеньках (заплечиках. — В.Г.) повествуют о сохранении в составе усуньского племенного союза племенных групп сэ и юеджей, зафиксированных и данными письменных источников»⁴³.

С.С. Черников находит возможным отождествлять группу кочевников кулажургинской культуры рубежа нашей эры на Иртыше с племенами у-гэ или у-дзе письменных источников⁴⁴.

Несомненные аналогии, которые обнаруживаются в конструкциях могильных сооружений между памятниками Восточного Казахстана и памятниками больше-тарханского типа на Волге, позволяют предполагать, что именно здесь, на Востоке, формировались племенные группы, вошедшие в дальнейшем в состав болгарского объединения.

Небезынтересны также аналогии среди еще одной группы памятников, синхронной рассматриваемым нами, и, по-видимому, в этническом отношении близкой. В бассейне р. Белой исследованиями последних лет открыт ряд поселений и могильников совершенно неизвестного до сих пор облика. Пришлый характер населения, оставившего бельские памятники III—IX вв., доказывается достаточно убедительно появлением таких новых, генетически не связанных с местными прикамскими традициями элементов в культуре, как полуземляночные жилища, плоскодонная керамика, сосуды с вытянутым округлым туловом, высокой шейкой и довольно сложной орнаментацией и разнообразные, сложной конструкции могильные ямы⁴⁵.

Некоторые могильные ямы бельских захоронений по конструкции совершенно идентичны ямам Больше-Тарханского могильника. Так, в Ново-Турбаслинском курганном⁴⁶, Кушнаренковском⁴⁷ и Бирском⁴⁸ грунтовых могильниках были обнаружены могилы с низкими заплечиками вдоль продольных стенок. В Ново-Турбаслинском и Кушнаренковском могильниках, кроме того, некоторые могилы с заплечиками имели ниши-подбои в изголовье захороненных, что в единичных случаях зафиксировано и в Больше-Тарханском могильнике.

В погребениях Кушнаренковского могильника и связанного с ним селища преобладала грубая плоскодонная керамика, орнаментированная лишь изредка насечками по венчику сосуда, сходная с группой плоскодонных сосудов Больше-Тарханского могильника. Большой интерес представляет вторая группа сосудов, не многочисленная, но весьма оригинальная. Это сосуды с высоким прямым горлом и вытянутым округлым туловом и дном, орнаментированные по шейке сложным, чрезвычайно мелким и тщательно выполненным орнаментом из прочерченных полос, мелкозубчатого штампа, «гусеничек» из шнура, треугольников и других элементов. Происхождение этого типа керамики можно с уверенностью связывать с западносибирской лесостепью. В.Н. Чернецовым в Перейминском могильнике было обнаружено погребение I—VII вв., содержавшее сосуды близкого типа⁴⁹, а в 1962 г. Уральской археологической экспедицией были начаты раскопки Логиновского городища на р. Ишим середины I тыс. н. э. с керамикой также чрезвычайно близкой кушнаренковской и перейминской посуде.

Памятники Западного Приуралья обнаруживают и ряд других аналогий в материалах Западной Сибири, что позволило нам поставить вопрос о продвижении в середине I тысячелетия н. э. значительных групп сибирского населения на запад⁵⁰. В составе этого населения обнаруживаются те же самые два компонента, что и в Больше-Тарханском могильнике, — угорский, связанный с круглодонной керамикой и сложной конструкцией могильных ям, и тюркский — с плоскодонной керамикой и простыми могильными ямами. Этническая принадлежность памятников бассейна р. Белой определяется на основании известий о том, что в составе мадьярского союза, вышедшего из бассейна р. Белой, были мадьярско-угорские и тюркские племена⁵¹.

Но в Западном Приуралье, в отличие от Причерноморских степей, появляется оседлое население с развитым земледельческо-скотоводческим хозяйством. Высокоразвитое земледелие свидетельствует, что эта отрасль не была новой для пришлого населения, а имела древние традиции еще на Востоке до их переселения. Действительно, на Востоке, в Казахстане и на юге Западной Сибири в раннем железном веке развиваются не только кочевнические культуры. Кочевники занимали в основном степные просторы. В полосе же лесостепей переход к кочевому скотоводству в раннем железном веке не произошел. Здесь при значительной роли пастушеского скотоводства ведущее значение приобретает, видимо, земледелие и население ведет прочный оседлый образ жизни. Примером тому могут быть многочисленные исследованные поселения на р. Ишим, группа памятников типа городища Чудаки в лесостепном Зауралье⁵² и, наконец, достаточно хорошо выявленная большереченская культура на равнинах Алтая и в прилегающих районах Западной Сибири⁵³.

Культуры раннего железного века степей и лесостепей Западной Сибири (включая сюда Казахстан и Алтай) имеют уже достаточно четкие черты своеобразия. Но в них можно проследить и некоторые общие черты, свидетельствующие об их общем происхождении.

По мнению С.С. Черникова, население Восточного Казахстана (точнее, бассейна верхнего течения Иртыша) эпохи ранних кочевников было прямыми потомками местных андроновских племен, что подтверждается прежде всего антропологическими материалами. Население этой области в основном европеоидное, а появляющаяся «монголоидность, видимо, связана с продвижениями больших масс гуннских племен»⁵⁴.

Культура раннего железного века в бассейне среднего течения р. Ишим (лесостепная зона Северного Казахстана) также складывается на андроновской основе в ее североказахстанском варианте. Вполне убедительно это удается проследить на развитии керамики новооткрытых поселений, где узкожелобчатая орнаментация сосудов андроновского времени, хорошо выявленная на керамике из могильника у курорта Боровое, а также в ряде вновь открытых нами поселений по р. Ишим, перерастает в прочерченные линии или мелкогребенчатые горизонтальные пояски.

Но далеко не во всех районах культуры раннего железного века формировались на базе андроновской общности. Племена раннего железного века Алтая и верховьев Оби бесспорно формировались на карасукской основе⁵⁵. По всей вероятности, немалую роль играли карасукские племена и в формировании кочевников Центрального Казахстана, судя по своеобразию памятников дандыбай-бегазинской группы⁵⁶. Проникновение черт карасукской культуры отмечается также в Семиречье, где оно сыграло известную роль в формировании сако-усуньской культуры⁵⁷. И у племен карасукского происхождения, так же как и андроновского, в зависимости от географических условий местностей, занятых отдельными группами, в эпоху раннего железного века происходил переход как к кочевому, так и оседлому скотоводческо-земледельческому хозяйству.

Карасукское влияние на племена, продолжавшие развитие на андроновской основе, как и влияние андроновских племен на карасукские, изучено еще очень слабо.

По всей вероятности, уже в эпоху поздней бронзы и раннего железного века между этими двумя группами племен устанавливается теснейший контакт, что приводит к переплетению многих культурных традиций и появлению, вероятно, многих смешанных групп населения. Но развитие круглодонных или близких к ним форм сосудов в большинстве культур раннего железного века произошло, очевидно, не без сильнейшего воздействия традиций карасукской гончарной техники. То же самое можно отметить и во многих орнаментальных мотивах на сосудах, а также в распространении близких к карасукским формам бронзовых изделий.

Появление черт карасукской культуры в Минусинской котловине, на Алтае и в степях Казахстана⁵⁸ связано с продвижением в эти районы новых групп племен, входивших, быть может, в другой этнический массив, чем местные племена андроновской общности.

Может быть, племена карасукского происхождения и составляли тот этнический массив, который в дальнейшем дал особую группу древнетюркских народов, отличавшихся достаточно сильно от других тюрок как по облику культуры, так и языку. Язык этой группы, как известно, сохранился лишь у современных чувашей Поволжья, но в древности имел гораздо более широкое распространение⁵⁹. На этом же языке, судя по некоторым данным, говорили и древнеболгарские племена.

Вернемся, однако, к более ранним периодам. Если сопоставление племен карасукского происхождения с древнетюркскими можно пока проводить лишь в виде гипотезы, то андроновские племена в их северных и восточных вариантах достаточно обоснованно могут быть отождествлены с предками угров. Уже неоднократно обращалось внимание на исключительную близость андроновской и обско-угорской орнаментики, на глубокие степные скотоводческие традиции в быту и религии, конструктивную близость жилищ и некоторых других элементов культуры.

Может быть, упомянутые выше племена у-гэ, расселявшиеся к северу от усуней⁶⁰, и составляли одну из групп угорского этнического массива по р. Иртышу.

Таким образом, уже в раннем железном веке на степных и лесостепных просторах Казахстана и Западной Сибири сложился ряд племенных групп древнетюркского и угорского этнических массивов с весьма близкими культурными традициями. В степях это население перешло к кочевому скотоводству, в лесостепной зоне развивалось оседлое скотоводческо-земледельческое хозяйство.

На рубеже нашей эры начинается усиленное проникновение гуннских племен в восточные пределы Казахстана и Средней Азии⁶¹. Нам неизвестны конкретные пути движения гуннов на северных окраинах этих территорий. Может быть, сюда проникли собственно гуннские племена, а может быть, здесь появились какие-то другие группы племен, вынужденные покинуть свои прежние земли под натиском гуннов. В Центральном Казахстане для последних веков до нашей эры отмечается, например, появление памятников, близких семиреченским усуням⁶².

К III в. относится, очевидно, начало активизации гуннов в степях Северного Казахстана. Именно в это время появляются первые беглецы из западносибирской лесостепи в двух противоположных концах — в Западном Приуралье (бахмутинская культура) и у подножия Алтая (верхнеобская культура).

По-видимому, кочевники в силу каких-то причин, которые пока остаются неизвестными, ринулись на север в области расселения оседлых племен лесостепи. Может быть, это было вызвано первыми походами гуннов, которые сколачивали новый союз, а затем двинулись в конце IV в. на запад, в Европу.

Гунны, будучи племенами все же сравнительно немногочисленными, стремились включать в свой состав и многочисленные местные, особенно кочевые, племена, близкие им по хозяйству и образу жизни. Так, в этот период в их состав были включены и болгарские племена, увлеченные затем и на запад, в Европу. Но с уходом гуннского союза движение кочевников в степях не прекращается. Трудно сказать, что явилось основной причиной этого движения — или процессы внутреннего развития, когда рост поголовья скота требовал все новых пастбищ, или завоевательские походы, предпринимавшиеся отдельными объединениями. Скорее всего, то и другое вместе взятое.

Во всяком случае письменные источники сообщают, что многочисленные угорские племена (сарагуры, оногуры и огуры) в середине V в. появились в Европе под натиском савиров, изгнанных в свою очередь абарами (аварами). Вскоре савиры появились также в Европе.

Какие конкретно племенные группы следует увязывать с теми или иными культурными традициями, обнаруживаемыми по археологическим материалам, пока решать преждевременно. Слишком незначительны еще источники. Но в целом эта связь несомненно уже становится ощутимой и подтверждается антропологическими данными. Анализ краниологической серии Больше-Тарханского могильника, произведенный М.С. Акимовой (см. статью в приложении), показал, что наиболее вероятной областью формирования болгарского населения был Восточный Казахстан, население которого входило в круг племен усуньского объединения.

Примечания

1. А.П. Смирнов. Железный век Чувашского Поволжья. МИА, № 93, 1961, стр. 135.

2. Э.А. Сымонович. Погребения I—VI вв. н. э. у с. Данилова Балка. КСИИМК, вып. XLVIII, 1952, стр. 67.

3. Э.А. Сымонович. Памятники Черняховской культуры степного Поднепровья. СА, XXIV, 1955, стр. 303—306 (подгруппа «Б»).

4. Э.А. Сымонович. Погребения I—VI вв. н. э..., стр. 69.

5. Е.И. Агеева. А.Г. Максимова. Отчет Павлодарской экспедиции 1955 г. ТИИАЭ АН Каз. ССР, т. 7. Алма-Ата, 1959.

6. Е.И. Агеева, А.Г. Максимова. Указ. соч., стр. 41—42.

7. С.С. Черников. Работы Восточно-Казахстанской археологической экспедиции в 1956 г. КСИИМК, вып. 73, 1959, стр. 104.

8. С.С. Черников. Восточно-Казахстанская экспедиция 1950 г. КСИИМК, вып. XLVII, 1952, стр. 87.

9. Е.И. Агеева. К вопросу о типах древних погребений Алма-Атинской области. ТИИАЭ АН Каз. ССР, т. 12, 1961, стр. 24.

10. Там же, стр. 37.

11. Там же, стр. 26.

12. Е.И. Агеева. Указ. соч., стр. 24.

13. Там же.

14. Там же, стр. 38—39.

15. Отчет И. Тимощенкова..., стр. 572—576.

16. Е.И. Агеев а. Некоторые новые данные по археологии Семиречья КСИИМК, вып. 80, Т960, стр. 65.

17. Отчет И. Тимощенкова... Тр. XII АС, т II.

18. М.И. Артамонов. Средневековые поселения на Нижнем Дону, стр. 114.

19. В.В. Саханев. Указ. соч.

20. С.С. Черников. Работы Восточно-Казахстанской археологической экспедиции в 1956 году, стр. 103—104.

21. Е.И. Агеев а. Некоторые новые данные по археологии Семиречья..., стр. 65.

22. М.К. Кадырбаев. Памятники ранних кочевников Центрального Казахстана. ТИИАЭ АН Каз. ССР, т. 7, Алма-Ата, 1959.

23. М.В. Воеводский и М.П. Грязнов. Усуньские могильники на территории Киргизской ССР. ВДИ, 1938, № 3, стр. 176, 178; А.Г. Максимова. Курганы сакского времени могильника Джувантобе. КСИИМК, вып. 80, 1960, стр. 60.

24. С.С. Черников. Работы Восточно-Казахстанской археологической экспедиции в 1956 г., стр. 103.

25. С.С. Черников. Работы Восточно-Казахстанской археологической экспедиции в 1956 г., стр. 103—104.

26. М.В. Воеводский и М.П. Грязнов. Указ. соч., рис. 37, 41; А.Н. Бернштам. Основные этапы истории культуры Семиречья и Тянь-Шаня. СА, XI, 1949, стр. 348, таблица, рис. 73, 80; он же. Чуйская долина МИА, № 14, 1950, стр. 108, табл. XII, 1—3.

27. В.П. Левашева. Два сосуда из курганов Омской области. КСИИМК, вып. XX, 1948, рис. 42, 43; В.Н. Чернецов. Нижнее Приобье в I тысячелетии н. э. МИА, № 58, 1957, табл. XIV.

28. Кошкарагайский могильник на р. Ишим. Раскопки В.Ф. Генинга, 1962.

29. К.В. Сальников. Иткульская культура. Краеведческие записки, вып. 1. Челябинск, 1962, рис. 3, а, д; 4, в.

30. А.Н. Бернштам. Чуйская долина, табл. XCV; Е.И. Агеева. К вопросу о древних типах погребений..., рис. 3, 5.

31. М.К. Кадырбасв. Указ. соч.

32. В.Н. Чернецов. Указ. соч., стр. 180; В.Ф. Генинг. Проблемы изучения железного века Урала. ВАУ, вып. 1. Свердловск, 1961, стр. 37; М.П. Грязнов. История древних племен Верхней Оби. МИА, № 48, 1956.

33. В.Ф. Генинг, В.Е. Стоянов, Т.А. Хлебникова и др. Археологические памятники у с. Рождествено. Казань, 1962, табл. IX—XXII.

34. Там же, табл. IX.

35. Кстати, именно эти сосуды, по мнению А.П. Смирнова, наиболее близки по форме южным волынцевского типа, и это, по представлению того же автора, служит одним из доказательств славянской принадлежности Рождественского могильника и того, что в составе болгарской орды на Волгу пришли и обособленные группы славян (А.П. Смирнов. Некоторые спорные вопросы истории волжских болгар. Историко-археологический сборник. М., 1962). Но отсутствие именно такой керамики среди тарханских сосудов свидетельствует против такого положения.

36. С.А. Плетнев а. Средневековые поселения на Белой Калитве, стр. 41.

37. М.И. Артамонов. Средневековые поселения на Нижнем Дону, стр. 40.

38. Там же, стр. 44; С.А. Плетнева. Средневековые поселения верховьев Северского Донца, рис. 5, 6.

39. С.А. Плетнева. Керамика Саркела — Белой Вежи, стр. 220, рис. 9, 3—5.

40. С.А. Плетнева. Керамика Саркела — Белой Вежи, рис. 15, 17, 19. Автор высказывает предположения о принадлежности этой керамики частично болгарам и хазарам, видимо в широком понимании последнего имени. Такое предположение нам кажется вполне вероятным.

41. В.Ф. Генинг. Мыдлань-Шай — удмуртский могильник VIII—IX вв. ВАУ, вып. 3. Свердловск, 1962, табл. XIII, XV.

42. Е.И. Агеева. Некоторые новые данные по археологии Семиречья, стр. 65.

43. Е.И. Агеев а. К вопросу о типах древних погребений..., стр. 39.

44. С.С. Черников. Отчет о работах Восточно-Казахстанской экспедиции 1948 г. «Изв. АН Каз. ССР», серия археологическая, вып. 3. Алма-Ата, 1951.

45. Ф. Генинг. К вопросу о продвижении сибирского населения в Западное Приуралье в I тыс. н. э. Сб. «Вопросы истории Сибири и Дальнего Востока». Новосибирск, 1961.

46. Н.А. Мажитов. Курганный могильник в деревне Ново-Турбаслы. Башкирский археологический сборник. Уфа, 1959.

47. Раскопки В.Ф. Генинга в 1959 г.

48. Раскопки Н.А. Мажитова в 1959—1962 гг.

49. В.Н. Чернецов. Указ. соч., табл. XIV.

50. В.Ф. Генинг. К вопросу о продвижении сибирского населения...

51. В.Ф. Генинг. К вопросу об этническом составе населения Башкирии в I тыс. Тезисы докладов на III Уральском археологическом совещании. Уфа, 1962.

52. К.В. Сальников. Городище Чудаки, Челябинской области. СА, IX, 1947.

53. М.П. Грязнов. Указ. соч.

54. С.С. Черников. Восточно-Казахстанская экспедиция. КСИИМК, вып. XXXVI, 1951, стр. 157.

55. М.П. Грязнов. Указ. соч.

56. М.П. Грязнов. Памятники карасукского этапа в Центральном Казахстане. СА, XVI, 1952; М.К. Кадырбаев. Указ. соч.

57. А.Н. Бернштам. Основные этапы истории культуры Семиречья и Тянь-Шаня, стр. 342 и сл.

58. С.В. Киселев. Древняя история Южной Сибири. М., 1951, стр. 178—183; Г.Ф. Дебец. Палеоантропология СССР. М.—Л., 1948, стр. 70—82.

59. В.Ф. Генинг. К вопросу о продвижении сибирского населения...

60. А.Н. Бернштам. Очерк истории гуннов. Л., 1951, стр. 108.

61. См. А.Н. Бернштам. Основные этапы истории культуры Семиречья и Тянь-Шаня, стр. 359 и сл.; он же. Очерк истории гуннов, стр. 102 и сл.

62. М.К. Кадырбаев. Памятники кочевых племен Центрального Казахстана. Автореферат, 1959, стр. 8.