Глава VI. Население степных районов Северного Кавказа VIII—X вв. как часть единого этнокультурного массива протоболгарских родоплеменных групп в системе Хазарского каганата

До последнего времени для изучения раннесредневековой этнической истории Северного Кавказа основными археологическими источниками служили главным образом памятники предгорной и горной зон. В сопоставлении со скудными свидетельствами письменной традиции, по преимуществу греко-византийской и восточной, они составляли фундамент для всех ныне существующих построений в области этногенеза народов, населяющих Большой Кавказ. Степная зона, лежащая на север от Кубани и Терека, оставалась почти не исследованной. Памятники этой зоны не были включены в научный оборот, и само их существование представлялось проблематичным. Этнокультурные и этнические процессы, проходившие в зоне степи в эпоху раннего средневековья, таким образом, не могли быть в полной мере учтены при изучении истории народов Северного Кавказа.

Исследования в Подонье, в Восточной Таврике и на Тамани, работы в зоне Терско-Сулакской низменности и в низовьях Волги, проведенные археологами-медиевистами к началу 70-х годов, поставили на очередь задачу выхода в северокавказские степи. Решение этой задачи облегчалось тем, что к этому времени некоторые отправные точки для начала исследований в степи уже существовали. Так, в 40-е годы XX в. о средневековых памятниках на Ставропольской возвышенности заявила Т.М. Минаева, датировав ряд городищ в районе г. Ставрополя и на р. Кума V—VII вв.¹ Тогда же несколько средневековых селищ обнаружил на правом берегу р. Кумы Н.В. Анфимов.² В начале 60-х годов XX в. в северо-западном углу Предкавказья раннесредневековые кочевья открыла С.А. Плетнева.³ В окрестностях Армавира раннесредневековые поселения зафиксировал Н.И. Навротский.⁴ Все это создавало определенный стимул для начала планомерных исследований, которые в 1972 и 1973 гг. были предприняты объединенной экспедицией Ленинградского университета и Ставропольского краевого музея. Экспедицией был проведен ряд маршрутных разведок по р. Кубань к западу от р. Армавир, по р. Егорлык и его притокам — Вербовке, Татарке, Русской и по р. Кума от г. Георгиевска до Буденовска, в районе Ставрополя. Итогом этих работ, а также итогом изучения коллекций Ставропольского музея и является настоящий обзор, содержащий характеристику почти 30 памятников Ставропольской возвышенности, датируемых в пределах VII—X вв. и тождественных памятникам салтово-маяцкой культуры Подонья и Южного Приазовья.⁵

Положение отмеченных памятников весьма симптоматично. Связанный с ними ландшафтный и хозяйственно-производительный район в основном совпадает с границами Ставропольской возвышенности. Разведки, проведенные к западу от возвышенности — по р. Калала и верховьям р. Челбас, к востоку — по р. Кума, в северных степных районах края — по нижнему течению р. Ташла и Егорлык, а также к югу — по левобережью р. Кубань от Армавира до ст. Отрада-Ольгинская, не дали следов этих памятников. Самым западным из известных сейчас является поселение у ст. Темижбекская, самым восточным — поселение у с. Чернолесское (в «районе Золотого кургана»). На севере они не обнаружены далее с. Треновское, зато на юге они доходят до подножия Бештау и, по некоторым сведениям, заходят за кисловодскую котловину. Абсолютное большинство зафиксированных памятников представляют, как и в степной Таврике, открытые селища, единственным признаком некоторых являются выходы на поверхность культурного «жилого» слоя, никогда обычно не покрывающего все их площади. Слой, как правило, накапливался в виде зольников и золистых пятен, где концентрировались обломки керамики и осколки костей животных. Протяженность этих селищ — 250—300 м, ширина 70—100 м. Они не выходили, как правило, на магистральные речные дороги — Кубань, Егорлык, Кума, а располагались на их притоках, малых речках и ручьях. Прикубанские селища приютились на северных склонах балок, спускающихся с возвышенности к реке. Селища бассейна Егорлыка отошли от его русла и обосновались в глубине лесистых ущелий, спускающихся к нему с плато. Они обычно располагались по пологому склону балки или по низкой террасе речки, ручья, озера, чаще всего на их северном берегу, прикрытом от ветров зимой и открытом южному солнцу. Иногда они находятся в самой пойме (Чапаевское селище на р. Ташла), иногда занимают край высокой террасы (поселение Кизиловая балка). Вообще их связь с рельефом облюбованного для поселения места весьма индивидуальна. В целом по характеру размещения и внутренней топографии селища Ставропольской возвышенности исключительно близки стойбищам или кочевьям того типа, которые были выявлены и описаны С.А. Плетневой в бассейне Дона и в Северо-Восточном Приазовье.⁶

На Ставропольской возвышенности нам не встречались районы степной «культурной полосы», которые отмечала С.А. Плетнева. Здесь следы селищ, как правило, отчетливо локализованы, хотя несомненно, что они отличались по длительности существования, по количеству обитавших на них групп и представленным на них жилищам, различны по времени года, когда они функционировали. Вместе с тем в большинстве случаев ставропольские селища, видимо, представляли зимовники, состоявшие из нескольких жилищ одной семьи или из нескольких групп жилищ одной общинно-родовой единицы. В большинстве своем селища имели легкие передвижные жилища или турлучные постройки, о которых свидетельствуют обломки обожженной обмазки плетня и камыша. На ряде селищ были обнаружены следы каменных кладок (хут. Школьный, Кизиловая балка, Кайдакская балка, Филимоновка, Бештаугорское). Эти поселения, видимо, характеризуются определенной степенью стабильности. Среди них особое место занимает поселение Кизиловая балка площадью 600×500 м. Оно занимает высокое плато над поймой Кубани, культурные остатки здесь выступают не разорванно, как на других поселениях, а компактно, образуя местами сплошной пласт. Возможно, это поселение имело иную, чем другие, социальную функцию.

Облик ставропольских селищ понятен и объясним с учетом того факта, что окружающий Ставропольскую возвышенность район не проявляет до сих пор свидетельств наличия той же культуры, что и культура селищ. Можно предполагать, что Ставропольская возвышенность являлась местом сезонной и в основном зимней концентрации населения. Рельеф, обилие речек и ручьев, покрытых камышом, наличие лесных массивов и заросли кустарника обеспечивали защиту от непогоды, строительный материал, топливо, достаточный водопой и прокорм для скота в течение зимы. Весной скот мог сгоняться с возвышенности в низменные районы — на север к Манычу, на запад — в Приазовскую низменность, на восток — в низовья р. Кумы, и мог подыматься в горы — на пастбища Карачая, лежащие в верховьях Кубани. Безусловно, какая-то часть населения оставалась в местах зимовий или совершала перегоны скота в границах самой возвышенности. На данном этапе изучения ставропольских памятников любые предположения относительно их хозяйственной и социальной специфики в определенной степени выглядят гипотетично, но все-таки уже сейчас наметился круг наблюдений, историческая достоверность которых вряд ли будет значительно поколеблена. Не подлежит сомнению то, что на Ставропольской возвышенности существовали различные типы поселений, но преобладали поселения типа аульных стойбищ, что эти поселения могли существовать в разное время года, но среди них преобладают зимние стоянки, наконец, то, что процесс перехода от кочевания к полукочеванию и оседлости, который хорошо прослежен в западных областях распространения салтово-маяцкой культуры, имел место и в Центральном Предкавказье.

Рядом с поселениями существовали могильники, однако могильников известно пока что только три. Первый — у ст. Воскресенская Новоалександровского района. Он был уничтожен в 1968 г., но из него в Ставропольский музей поступили череп и сероглиняный лощеный кувшин (кубышка) типичной приземистой формы. Могильник был грунтовой. Второй — тоже грунтовой могильник был обследован нами на р. Ташла в районе пос. Надежда. Он находится в самой пойме реки и размывается. Его протяженность около 150 м. При обследовании разрушенных могил было установлено, что погребенные были положены головой на запад, вытянуто, на спине. У головы ставился сосуд (горшок или кувшин) или несколько сосудов. Могилы перекрывались каменными плитами. Керамика и металл (браслеты, фибулы, серьги с шипом, подвески), найденные в могильниках местными школьниками, дают дату VII—IX вв. Могилы были либо вырыты в культурном слое селища той же эпохи, либо позднее селище захватило территорию заброшенного могильника.⁷ Третий могильник обнаружен нами на поселении у хут. Школьный. Здесь были зачищены две могилы в виде ящиков из плит, перекрытые плитами. Они подобны погребальным сооружениям христианских некрополей восточной Таврики (Тиритака, Планерское, Керчь, Героевка и др.), Верховьев Кубани (Важное, Архыз, Адиюх и др.) и Черноморского побережья (Борисовский могильник и др.). Видимо, отмеченный в Таврике и Приазовье процесс изменения обрядности в среде носителей салтово-маяцкой культуры, который выразился в переходе от погребений в земляных ямах к погребениям в плитовых ящиках, происходил и в Центральном Предкавказье.⁸

Поскольку раскопок на поселениях не производилось, основным источником для суждения об их хронологии и культурно-этнических связях служит собранная при их обследовании керамика. Керамический материал ставропольских селищ очень выразителен и не оставляет сомнений ни в хронологической, ни в культурной атрибутации этих памятников. Все они дают керамический комплекс, обычный для салтово-маяцких памятников Нижнего Подонья, Восточного Крыма и Тамани, хорошо известный по работам М.И. Артамонова, И.И. Ляпушкина, А.Л. Якобсона, С.А. Плетневой и других исследователей.⁹

Соотношение отдельных видов керамики на различных памятниках могло варьировать, но статистический учет всего собранного материала, отражающий соотношение видов, дает картину, близкую той, какая выявлена С.А. Плетневой на Нижнем Дону. 66% подъемного материала — это сосуды, употреблявшиеся для хранения и транспортировки продуктов. Причем 45% всей собранной керамики составляют фрагменты амфор. Другие виды тарной керамики (21%) представлены большими рифлеными горшками с характерным «витым» венчиком, красноглиняными и сероглиняными пифосами, крупными сосудами типа двуручных корчаг, высокими сероглиняными кувшинами типа гидрий и баклажками. Фрагменты горшков с «витым» кончиком составляют 8% собранного материала, фрагменты пифосов и пифосообразных сосудов — 6%. Среди тарной керамики, и это следует отметить, отсутствует такая форма, как красноглиняные кувшины с высоким горлом и плоской ленточной ручкой, известные под названием «черносмоленых» или «тмутараканских».¹⁰

Керамика, которую обитатели поселений использовали по преимуществу для приготовления и потребления пищи, составляет в собранном материале 28%. Она представлена кухонными горшками с рифлением (17%) и различными формами кувшинов, кубышек, кружек (11%).

Статистическая обработка материалов, собранных на отдельных памятниках, в целом подтверждает общую картину. Для сравнения приведем данные о керамическом комплексе пос. Кизиловая балка. Здесь в подъемном материале амфоры составляют 31%, тарные сосуды других видов — 35% (т.е. вместе 66%). Керамика повседневного потребления составляет 31%, причем горшки с рифлением, предназначенные для приготовления пищи, составляют также 17%, столовые формы — 14%, горшки с «витым» венчиком — 9%, пифосы и пифосообразные сосуды — 7%.

Керамика для приготовления пищи представлена на поселениях и в могильниках¹¹ типичными салтовскими горшками с рифлением по тулову. Их параметры варьируются: высота от 10 до 20 см., толщина стенок от 4 до 7 мм. Для них характерно стремление к округлости тулова и специфически отогнутый наружу венчик. Их тесто имеет примесь ракушки или известняковой крошки. В тесте горшков, бытовавших на малых степных селищах, иногда наряду с ракушкой встречается примесь рубленной травы. Специфическим признаком всей ставропольской керамики является наличие в тесте блеска слюды. Как правило, горшки имели слоистый в изломе грубоватый черепок серого или серо-черного цвета. Они изготовлялись на ручном круге. Изредка встречаются клейма. Орнаментация поверхности горшков также типична. Это обычно многорядная волна, нанесенная тем же гребенчатым штампом, каким наносилось рифление. Чаще всего сосуды имеют одну зону орнамента на плечах, но встречаются также сосуды с чередованием зон волны и зон рифления (Кайдакская балка), что более характерно для керамики Дунайской Болгарии, чем для керамики Подонья и Приазовья. Иногда сосуды могли быть покрыты сплошь многорядными бегущими волнами.

Создается впечатление, что керамика этого вида была двух типов — покупная, производившаяся квалифицированными мастерами, и домашняя, кустарная. Такое сочетание двух форм производства этого вида посуды соответствует общему облику культуры. Предполагать хронологическое различие обоих видов пока нет оснований, хотя и оно могло иметь место. Горшки пос. Кизиловая балка выделяются в нашей коллекции. Они имеют повышенное содержание песка в тесте, который иногда является единственной обезжиривающей примесью. Обжиг их часто доводился до кирпично-красного цвета сосуда. Подобные отличия наблюдаются также среди керамических форм других видов. Это может свидетельствовать о том, что в районе поселения существовало местное производство. Здесь изготовлялись все характерные салтовские формы, кроме амфор. Однако и на пос. Кизиловая балка в массе продукции одинаковой технологической характеристики, указывающей на их местное происхождение, встречаются формы с другим керамическим тестом. Видимо, изготовление керамики на месте не исключало завоз аналогичных форм извне.

Следует отметить некоторые отличия керамики селищ Ставропольской возвышенности от керамики крупнейшего салтовского памятника Северного Кавказа — Хумаринского городища. Это выражается в том, что горшки Хумаринского городища, очень близкие по форме и структуре теста к степным горшкам, имеют несколько иную орнаментацию. Излюбленным мотивом орнаментации на Хумаринском городище, наряду с многорядной волной, являлись наколы гребня под венчиком, образующие ряды неглубоких ячеек и наколы или «начесы» по венчику, что пока не имеет аналогий в степном материале.

Столовая (или парадная) керамика представлена на ставропольских селищах рядом форм: кувшины, энохойи, кубышки, двух- и трех-ручные сосуды (корчаги), миски (единичны). Объединение всех этих форм в одну группу и ее наименование условны. Их объединяет то, что все они, за исключением энохой, выполнены из похожей сравнительно хорошо отмученной глины, обильно орнаментированы лощением, широко применялись в быту, но не использовались для приготовления пищи на огне, а также для хранения и транспортировки больших масс пищевой продукции. Поскольку в подъемном материале их нелегко дифференцировать, мы не сможем дать описание всех форм керамики этого вида и попытаемся определить только некоторые из них.

Кувшины ставропольских селищ имели типичную для салтовских кувшинов форму — узкое горло и приземистое тулово, которое, как правило, было расчленено на две зоны горизонтальной вдавленной линией. Нижняя часть тулова обычно была орнаментирована редкими вертикальными полосами лощения, а верхняя покрыта либо сплошной заштриховкой, либо сюжетным геометрическим декором (треугольники, ромбы, сетка, волны с лощением и пр.). Ручки кувшинов в сечении имели характерный овальный контур. Они прикреплялись к тулову особым образом: не посредством штыря, входившего в стенку сосуда, как это практиковалось в аланской керамике, а посредством примазывания к телу сосуда расплющенных концов глиняного катыша, из которого формовалась ручка. Для ручек очень характерны нанесенные на них параллельные поперечные лощеные полосы. Устья кувшинов имели обычно слив. Поверхность горловин сплошь покрывалась лощением, иногда залащивался также и раструб горловины. Одновременно с лощеными приземистыми кувшинами использовались красноглиняные энохойи с характерными плоскими ручками, прикреплявшимися к самому устью. В месте прикрепления ручки мастер сверху оставлял вмятину для большого пальца руки с тем, чтобы было удобнее пользоваться кувшином. Энохойи на поселениях встречаются нечасто, известны только три случая (Татарское I, Кизиловая балка, Кайдакская балка). Все они имеют явно крымское происхождение, где они изготовлялись и бытовали с VII в.¹² Судя по качеству глины, энохойи поступили на Ставрополье не из одного, а из двух-трех гончарных центров.

Горшки с рифлением, кувшины с приземистым туловом и энохойи — специфические формы в салтовской культуре. Они связывают поселения с могильниками и являются ее яркими отличительными признаками. Форма корчаг и корчажек с двумя (с тремя) ручками в могильниках не встречается, но она представлена на поселениях Нижнего Дона, на Донце, в Восточном Крыму, на Тамани, в Дунайской Болгарии.¹³ Архитектоникой, технологией, характером декора она органически связана со всем комплексом салтовской керамики. Сосуды этого типа представляют округлый горшок, близкий по контуру рифленым кухонным горшкам, с прямым, как у горшков, слегка отогнутым венчиком. Причем отогнут и завернут наружу обычно лишь самый край венчика, отчего иногда создается впечатление, что сосуд имеет стоячую шейку — венчик. К тулову присоединялись вертикальные ручки типичной для кувшинов овальной или овально-удлиненной в сечении формы. Высота этих сосудов 20—25 см, диаметр тулова — 16—25 см. Как правило, они формировались на хорошем гончарном круге, у них звонкий и твердый обжиг.

Корчаги обычно покрывает нарядное лощение, размещение которого относительно постоянно. Сосуд обычно делится горизонтальными пролощенными полосами на три зоны. Нижняя зона доходит до нижнего конца ручек и орнаментируется вертикальными полосами, расположенными более или менее разряженно. Верхняя зона, как правило, начинается от верхнего конца ручки. Она орнаментируется штрихами косых лощеных полос, треугольниками или ромбами и т. п. геометрическими фигурами. Средняя зона, равная по высоте расстоянию между концами ручек, образует четко выделенный на тулове участок. Он орнаментируется рифлением, волнистыми горизонтальными линиями, линиями, образующими подобие гирлянд, и различными геометрическими сочетаниями лощеных полос. Ручки этих сосудов орнаментировались, как и ручки кувшинов, редкими горизонтальными параллельными полосами. Иногда поверхность сосуда покрывалась жидким ангобом, по которому и выполнялась орнаментация лощением. Чаще ангобировались крупные сосуды этого типа. Они обжигались при равной температуре, от чего их цвет варьировал от черно-графитного до оранжеватого и кирпично-красного, значительная часть сосудов была, подобно кувшинам, серого, серовато-зеленоватого и бежевого оттенков. Судя по составу глины — песок со слюдой в примеси — можно думать, что один из центров производства этих сосудов находился в окрестности поселения Кизиловая балка.

Местная тарная керамика представлена на селищах рядом форм, часть которых, однако, восстанавливается только гипотетически по аналогии. Это большие сероглиняные толстостенные кувшины с одной или двумя ручками, сосуды типа больших гидрий, крупные толстостенные горшки с двумя ручками типа корчаг, пифосообразные серо-глиняные сосуды, которые орнаментировались лощением или покрывались ангобом, по которому наносились зоны волнистых врезных линий или отдельные линии, сероглиняные пифосы шаровидной формы и, наконец, пифосы красноглиняные с треугольным в сечении венчиком. Последние похожи на одновременные пифосы Крымско-Таманского района, но между ними существует важное различие: у пифосов ставропольских поселений шейка почти не выделяется. Эта черта свойственна вообще салтовской керамике. Ставропольские пифосы ближе по форме к салтовским горшкам, чем к восходящим к античной традиции пифосам Крыма.¹⁴ Сосуды типа пифосов в керамическом материале ставропольских селищ представлены неравномерно. Фрагменты типичных красноглиняных пифосов дало только пос. Кизиловая балка: толщина их стенки до 1,5 см, ширина поверхности венчика достигает 3 см.

Над пифосообразными сосудами превалируют крупные горшки (высотой до 0,80—1,10 м), которые изготовлялись из грубой комковато-слоистой глины с примесью дресвы и шамота (обязательно ракушки) толщиною до 1,2 см. Их венчики почти неотделимы от шейки и имеют облик «витого жгута». Поверхность тулова у них всегда покрыта рифлением. Цвет их обычно коричневый, обжиг неровный. Иногда они слегка ангобированы. Изготовлялись эти горшки на медленном круге. Они встречаются повсеместно. Горшки с «витым» венчиком типичны для салтовских памятников Крыма, Тамани, Подонья. Они встречаются и в раннесредневековых памятниках предгорного Дагестана, где являются единственной формой, полностью аналогичной керамике салтовской культуры VIII—IX вв.¹⁵ Они, по-видимому, представляли собой промежуточную форму между крупными горшками для варки пищи и серо-коричневато-глиняными пифосами. Горшки рядовых степных поселений ближе к первым, горшки поселения Кизиловая балка ближе ко вторым. Первые грубее, архаичнее, вторые — современные по тесту и обжигу. Следует отметить, что весь комплекс местных форм салтовской керамики связан стилистическим единством, которое выражается в их архитектонике, способах приготовления гончарного теста, методах формовки и обжиге. Это наблюдение относится, впрочем, и к другим районам распространения салтовской культуры и является одной из ее особенностей.

К тарной керамике относятся также баклажки (фляги), фрагменты которых изредка встречаются на поселениях. Они были найдены на Ташле (Чапаевское селище, в Кизиловой балке, на I Татарском городище). На Чапаевском селище был найден фрагмент баклажки диаметром 18—19 см, изготовленной из красной глины с обильными включениями, подобно глине амфор Чобан-Куле, где они, как известно, производились. Этот тип баклажек близок типу баклажек с руническими надписями из ст. Кривянская на Дону. В Кизиловой балке найдены фрагменты двух баклажек диаметром около 20 см, изготовленных, судя по черепку, на месте. Снаружи они были покрыты лощением. В одном случае по глине шли простые параллельные полосы, а в другом — на ангобированную поверхность была нанесена сетка из пролощенных полос. Подобные баклажки в других районах распространения салтово-маяцкой культуры нам не известны.¹⁶

Опорные точки для датировки ставропольских поселений дает амфорная тара, фрагменты которой в изобилии встречаются в изученном районе. Одновременно эта группа материала содержит информацию о широте экономических и политических контактов обитателей Ставрополья с соседними районами. Опираясь на амфорный материал античного и раннесредневекового Крыма, нами была сделана попытка произвести классификацию собранных при обследовании поселений фрагментов амфор и их статистический анализ. При всей условности заключений, сделанных в результате обработки подъемного материала, итог этого анализа заслуживает внимания.

Более или менее определенную характеристику удалось дать только 86% всех амфорных фрагментов коллекции, собранной экспедицией 1972 и 1973 гг. На основании специфических особенностей керамической массы, из которой изготовлялись амфоры (цвет, содержание естественных компонентов — слюда, пирит, известняковые включения, и искусственных примесей — дробленая известняковая крошка, кварц, шпат, толченый гравий, морской песок и пр.), технологии приготовления теста, особенностей формовки сосудов и там, где это возможно, специфических признаков формы, было выделено 45 типов амфор. Из них, по нашим наблюдениям, 26 типов представляют северопричерноморские центры производства (80% всего амфорного материала), а 19 типов — импорт из понтийских и, может быть, эгейских областей (20%). Наличие амфорной тары многих типов не является преимуществом каких-либо отдельных крупных поселений. Это — явление общее. Так, на наиболее значительном приречном поселении Кизиловая балка, расположенном на берегу р. Куна, выделено 10 типов, а на небольшом удаленном селище Кайдакская балка — 13 типов. Не менее 6 типов представлено на селище, расположенном на месте более древнего Татарского городища, и т. п.

42% всего амфорного материала (или 53% от всего причерноморского материала) определенно составляют фрагменты амфор, декорированных «зонами мелкого частого рифления» в верхней части тулова. Амфоры этой группы не одинаковы. Они представлены 7 типами, среди которых явно преобладает один, известный по Подонью, Крыму, Тамани. Амфоры этого типа среди амфор «с зонами рифления» составляют 72%. Это — крупные, овоидной формы сосуды с плавно закругленными ручками, имеющими в сечении овал или овал с ребром, направленным вверх, треугольным в сечении (как бы срезанным) венчиком и характерным светло-красным или оранжево-красным проработанным чистым черепком с очень мелкими редкими белыми включениями в тесте и без блеска. Иногда их покрывали ангобом. Характер глины указывает на их крымское и, возможно, херсонское происхождение, хотя бракованные фрагменты амфор этого типа встречались нами в округе Керчи. Среди амфор северопричерноморского производства этот тип составляет на поселениях 38%, по отношению ко всему количеству амфорных фрагментов он составляет 30%.¹⁷

Амфоры других типов этой группы отличаются от вышеописанных деталями формы (их корпус чаще всего удлинен и имеет форму не овала, а цилиндра), либо они несколько варьируют по размерам, либо отличен состав их керамического теста. В материале ставропольских селищ отчетливо выявляется тип овоидных амфор со слюдяным блеском в оранжево-красном черепке, напоминающем античные амфоры Фанагории, красноглиняные удлиненные амфоры без блеска в тесте и другие типы. Жесткая хронология амфор этой группы, как и вообще хронология средневековых амфор, недостаточно разработана. Однако наблюдения над материалом средневековых памятников Подонья, Крыма, Тамани показывают, что амфоры с зонами рифления в Северном Причерноморье производились в VIII в. и дожили до X в., исчезнув не ранее его середины. Крупные ововидные амфоры «с зонами рифления» представляют их наиболее позднюю модификацию. Поздняя датировка этих амфор отчасти базируется на аналогии с ними по форме известной амфоры с русской надписью из Гнездовского могильника. В Приазовском районе и в Крыму амфоры этой группы какое-то время сосуществовали с характерными «грушевидными» амфорами с мелкой бороздчатостью, датируемыми самым концом IX—X в. и высоко ценимыми кувшинами с плоскими ручками, которые доживают до XI—XII вв.¹⁸ К группе амфор «с зонами рифления» типологически близки амфоры со сглаженной бороздчатостью, т. е. с заглаженными следами формовки на тулове, которые отличаются от описанных амфор с подчеркнутой бороздчатостью (ребристостью, желобчатостью). На Ставрополье выделено 8 типов амфор со сглаженной бороздчатостью и 11 типов амфор с выраженной бороздчатостью (ребристостью) корпуса, изготовленных в мастерских Северного Причерноморья. Амфоры этих типов имеют много общего и, скорее всего, изготовлялись одними и теми же центрами. Возможно технологические различия между амфорами одного центра объясняются хронологическими изменениями их типа. Амфоры группы «бороздчатых» обычно датируются в пределах VIII—IX вв.¹⁹ Эта хронология подтверждена неоднократно, но некоторые типы амфор, особенно амфоры со сглаженной бороздчатостью, видимо, могли проникать и в X в., хотя «классические» бороздчатые амфоры для этого периода уже не характерны. Нижняя граница существования амфор этой группы не выходит за пределы рубежа I—VIII вв., ибо сам процесс появления гончарных мастерских в Северном Причерноморье, где изготовлялись эти амфоры, связан с притоком новой технологической традиции, что совпадает со временем греческой иммиграции на Южный берег и в крымское нагорье в конце VII в.²⁰

В материале ставропольских селищ представлены почти все те гончарные центры, которые известны в средневековом Крыму, т. е. основной поток амфорных форм шел в Центральное Предкавказье из Крыма или через Крым. При этом показательно, что в этом потоке преобладают амфоры одного центра, вероятно, находившегося в районе с. Морское (Чобан-Куле), дававшего как бороздчатые, так и сглаженные формы с характерным грубоватым интенсивно-красным черепком, насыщенным белыми известковыми и черными гравийными включениями без блеска. В группе бороздчатых амфор формы этого центра составляют 77%, а в группе амфор со сглаженным корпусом — 34%. Их доля во всем амфорном материале 26%, а в материале северпричерноморских центров — 31%. Таким образом, вместе с описанной выше группой овоидных крупных амфор с «зонами рифления» они составляют более половины всего амфорного материала поселений — 56%. Амфоры Чобан-Куле и других крымских гончарных центров описаны, и нет необходимости их описание повторять.²¹ Отметим лишь интересную деталь — фрагменты амфоры со сглаженной бородчатостью на ставропольских поселениях численно преобладают над бороздчатыми формами (21% против 16%, хотя по числу типов уступают им (соответственно 8 против 11). Типичных ребристых амфор на поселениях очень мало, большинство амфор характеризуется умеренными типами бороздчатости. Это очень существенно, поскольку сохранение ребристой поверхности корпуса и ее нарочитое подчеркивание при формовке являются ранними типологическими признаками. Статистический анализ материала дает основание предполагать, что основной поток амфорной тары из Крыма (и, возможно, других районов Северного Причерноморья) устремился на Ставрополье в основном в IX в., т.е. в тот период, когда форма удлиненных бороздчатых амфор стала приближаться к типу и форме амфор гладкостенных, овоидных. Среди амфор обеих групп преобладают образцы сравнительно невысоких типов (40—45 см), но вместе с этим имеется также группа крупных амфор с высоким горлом и массивными (до 45 мм толщиною и до 10 см высотою) ручками, которые подобны амфорам, найденным В.А. Бабенко на Салтовском городище.²² Эти амфоры в группе северопричерноморских амфор VIII—X вв. иногда рассматривают как наиболее ранние.

Амфоры, относимые нами к группе импортных, несеверопричерноморских, в материалах поселений представлены 19 типами. При этом 5 типов импортных амфор имеют характерные ранние признаки, позволяющие датировать их VII—VIII вв. Ранняя группа представлена удлиненными остродонными амфорами с перехватом (Чапаевское селище, хут. Школьный, 1 Татарское городище, хут. Нижне-Русский), которые составляют 4% всего количества найденных фрагментов амфор. Амфоры с перехватом имели темно-коричневый или коричневато-оранжевый цвет, грубоватое песчанистое тесто с блеском частичек кварца (обсидиана?), маленькие уплощенные, почти прямоугольные в сечении ручки, характерное сужение в середине корпуса. Эти амфоры иногда датируются IV—V вв. (Тиритака), но, как показали новейшие исследования, они существовали вплоть до VII в. и, может быть, дольше. Они известны в Херсонесе,²³ Восточном Крыму,²⁴ на Тамани,²⁵ в Саркеле.²⁶ Очень существенно, что поселения, аналогичные ставропольским, в Восточной Таврике появляются также в период бытования этих амфор.

Кроме фрагментов амфор с перехватом, раннюю дату появления поселений на Ставрополье подтверждают фрагменты импортных амфор с резкой профилировкой ручек, с коническим или округленным втянутым днищем, с прилегающими к горлу высокими ручками ранних форм и т. п. признаками.²⁷ Основная масса импортных амфор хронологически все-таки укладывается в пределы VIII—X вв. Здесь представлены и бороздчатые формы, и формы с «зонами рифления», которые, как известно, не являлись специфическими для северопричерноморской орнаментации средневековых амфор. Судя по аналогу с античным материалом Северного Причерноморья, основное направление экономических контактов, представленных импортными амфорами, вероятнее всего, следует искать в зоне малоазийского побережья. В основном сюда проникали амфоры светлых глин, не характерных для Северного Причерноморья (светлая бежево-желтая, с черными включениями, светлая коричневая, розовато-белая с розово-оранжевым изломом и др.), но встречающиеся в керамике первых веков н.э. в импорте из Малой Азии.²⁸

Топография и керамика ставропольских селищ настолько близки к топографии и керамике одновременных салтово-маяцких селищ Восточной Таврики (Керченский п-ов и Тамань) и Нижнего Подонья, что сомнений в их этническом родстве не возникает. К сожалению, низменные районы, прилежащие к западу от Ставропольской возвышенности до Азовского моря, за исключением северо-восточного побережья и области к северу до р. Сала, еще недостаточно обследованы, и в настоящее время нельзя проследить стык культур этих районов.

В степном Предкавказье, как свидетельствуют «Армянская география Моисея Хоренского», хроники Феофана и Никифора и другие письменные источники, в VII в. обитали болгарские племена, старшая ветвь которых после крушения Болгарской державы, основанной Кубратом, подчинилась хазарам и осталась на местах старых родовых кочевий. М.И. Артамонов, И.И. Ляпушкин и С.А. Плетнева, занимавшиеся проблемой атрибуции салтовских памятников, единодушны в отождествлении южного степного варианта этой культуры с протоболгарами.²⁹ Их основным аргументом является то, что на территории Первого Болгарского царства существовал тот же палеоэтно-графический комплекс и бытовали в основном те же бытовые керамические формы, что и на юго-востоке Восточной Европы.

Изучение раннесредневековых памятников степного Ставрополья имеет большое значение для решения одной из наиболее острых проблем этнической истории Юго-Востока — проблемы этнической атрибуции салтово-маяцкой культуры, ибо здесь на границе степи и предгорий Большого Кавказа имел место исторически бесспорный контакт болгаро-хазарского — аланского этнических массивов, и, по-видимому, только здесь может быть проведено размежевание их палеоэтнографических комплексов.

Не разбирая эту проблему в деталях, сейчас, после открытия ставропольских селищ, когда салтово-маяцкие памятники вплотную придвинулись к горным районам, следует все-таки отметить, что аналогичный им материал дает только один памятник горной области — Хумаринское городище в районе слияния р. Кубани и Теберды, которое следует рассматривать как уникальное явление.³⁰ Характерные для салтово-маяцкой культуры керамические формы или подобные им, как правило, в предгорьях и горной зоне имеют более позднюю хронологию и представляют собой дериваты настоящих салтовских форм. Это касается покрытой рифлением поверхностью тарных сосудов, сосудов с орнаментацией лощением. Как правило, эта керамика имеет другие технологические признаки: более насыщенное песком тесто без обычной для салтовской керамики ракушки, более высокий обжиг, дающий не серую, а чаще желтовато-бурую окраску или красноватую, более совершенный круг. На некоторых салтовских формах появляются новые элементы, не свойственные «классической» салтовской культуре. Так, например, распространяется форма рифленых горшков с ручкой и т. п. Амфорный материал в горном районе, за исключением Хумаринского городища, редок. Сюда заходят, и то в небольшом количестве, главным образом описанные выше крупные овоидные амфоры с зонами рифления, но и их мало.

Создается впечатление, что «салтоидные» формы в предгорьях и горной области появляются в результате передвижения населения из степи, в том числе из районов Ставропольской возвышенности. «Салтоидные» формы керамики горного района связаны с комплексами или отдельными памятниками, имеющими, как правило, более позднюю хронологию, чем степные памятники, и, таким образом, их разновременность с формами степных селищ не вызывает сомнения. Хронология степных селищ устанавливается на основании амфорной тары и показывает, что их гибель приблизительно совпадает со временем гибели Хазарской политической системы — 60-е годы X в. Действительно, в степном Предкавказье в 80-е годы X в. персидский аноним — автор «Худуд ал-алам», знает уже не хазар или болгар, а «хазарских печенегов»,³¹ продвижение которых в степное Предкавказье, видимо, нарушило установленную систему родоплеменных территориальных владений, прервало начавшийся процесс оседания и, вероятно, сдвинуло в горную область население степи.

Как известно, после падения Хазарской державы политическое господство в центральной части Северного Кавказа перешло к Аланскому царству, которое удерживало его до начала татаро-монгольского завоевания. Теперь появляются основания думать, что быстрый экономический и политический взлет Алании был отчасти связан с притоком из степи носителей салтово-маяцкой культуры протоболгар и тем демографическим подъемом, который был вызван этим притоком в зоне предгорий и долинах верховьев Терека и Кубани.

Подведем краткий итог вышеизложенному.

Работы на Северном Кавказе, в том числе работы экспедиции, направленные на изучение памятников эпохи Хазарского каганата, позволили связать салтово-маяцкие древности Нижнего Дона и Восточной Таврики с хронологически одновременными памятниками кавказских предгорий и частично закрыли белое пятно между Манычем и Кубанью.

Салтово-маяцкая культура, вернее ее южный степной (зливкинский) вариант, как теперь можно с полным основанием говорить, распространяясь в Подонье, степной Таврике, Центральном и Западном Предкавказье, покрывая особой те протоболгарские родоплеменные группы, которые, войдя в политическую систему Хазарского каганата, остались после передвижения орды Аспаруха на Дунай на местах своих древних кочевий. Закрепление кочевых территорий в рамках Хазарского государства, видимо, вызвало стабилизацию кочевых циклов, что привело к стабилизации и упорядочению мест обитания, а затем и оседанию на них части родоплеменных групп. Все обнаруживаемые памятники степного варианта салтово-маяцкой культуры возникают как бы одновременно на рубеже VII—VIII вв.

Работы, проведенные в Северном Дагестане, Прикумье и Карачаево-Черкессии, показали, что в период после падения Хазарской державы существовавшие вдоль Большого Кавказского хребта автономные этнокультурные образования впитывают в себя элементы салтово-маяцкой культуры, исчезающей из степи. С каждым полевым сезоном становится все более очевидным, что в средневековой этнической истории Северного Кавказа носители степного (протоболгарского) варианта этой археологической культуры выступали в роли действующей политической и этнообразующей силы, каковой они проявили себя в конце VII—VIII вв. и в Средневолжском, и в Придунайском регионах.

Примечания

1. Минаева Т.М. Памятники эпохи раннего средневековья на Ставропольской возвышенности // МИСК. Вып. I. Ставрополь, 1949. С. 125.

2. Анфимов Н.В. Отчет об археологических работах в Краснодарском крае. 1946 г. Рукопись // Архив ОПИ ИА АН СССР Ф. 1. Д. 94. Л. 39—42.

3. Плетнева С.А. (Плетньова С.). Номадски поселища през VII—IX вв. в Привисто и бассейна на река Дон. Археология. Кн. 4. София, 1964. С. 1—8.

4. Неопубликованные материалы хранятся в Армавирском городском Дворце пионеров. За информацию о них выражаю благодарность Н.И. Навротскому.

5. Гадло А.В., Найденко А.В. Разведка по Егорлыку // Археологические открытия 1972 г. М., 1973. С. 117, 118; Гадло А.В., Найденко А.В. и др. Работы в Ставропольском крае // Археологические открытия 1973 г. М., 1974. С. 103—105; Гадло А.В. 1) Памятники салтово-маяцкой культуры в Центральном Предкавказье // V Крупновские чтения по археологии Кавказа: Тез. докл. Махачкала, 1975. С. 74—78; 2) Археолого-этнографические исследования 1972 г. в западных районах Ставропольского края // МИСК. Вып. 14. Ставрополь, 1976. С. 154.

6. Плетнева С.А. От кочевий к городам. М., 1967. С. 18—19.

7. Ср.: Городцов В.А. Результаты археологических исследований в Изюмском уезде // Тр. XII Археологического съезда. Т. I. М., 1905. С. 211—213; Ляпушкин И.И. Памятники салтово-маяцкой культуры в бассейне р. Дона // КСИА. 1958. 62. С. 105—107; Плетнева С.А. От кочевий к городам. С. 91—100.

8. Гадло А.В. Приазовье в период Хазарского каганата: Автореф. канд. дис. Л., 1969. С. 11.

9. Артамонов М.И. Средневековые поселения на Нижнем Дону // ИГАИМК. 1985. 191; Ляпушкин И.И. Памятники салтово-маяцкой культуры в бассейне р. Дона // Материалы и исследования по археологии СССР. Вып. 62. М.; Л., 1958. С. 107—116; Якобсон А.Л. Раннесредневековые поселения Восточного Крыма // МИА. 1998. 85. С. 458 и сл.; Плетнева С.А. 1) Керамика Саркела-Белой Вежи // МИА. 1959. 75; С. 212—278; 2) Средневековая керамика Таманского городища // Керамика и стекло древней Тмутаракани. М., 1963. С. 5—72; 3) От кочевий к городам. С. 108—134. См. также: Шико Б.А. Керамика Салтівськоі культури // Тр. I ст. ф-ту. Т. 7 (100). Харьків, 1959.

10. По наблюдениям С.А. Плетневой, на Таманском городище эти кувшины составляют 50%, а в Саркеле 34% всей керамики в слоях VIII—XI вв. На других памятниках Нижнего Подонья и Приазовья их либо также нет, либо они представлены единичными находками (см.: Плетнева С.А. От кочевий к городам. С. 113).

11. Один сосуд происходит из могильника на р. Ташла (рис. 2), а другой (известно всего 2 сосуда) из с. Труновское, где, вероятно, был разрушен могильник, сведений о котором собрать не удалось. На Ташлинском сосуде имеется клеймо.

12. Веймарн Е.В., Смирнов А.П. Сосуд с росписью из могильника у села Скалистое // КСИА. 1965. № 100. С. 102—107.

13. См.: Плетнева С.А. От кочевий к городам. С. 118—121. Рис. 30 (5).

14. Ср.: Якобсон А.Л. Средневековые пифосы Северного Причерноморья // Советская археология. 1965. № 2. С. 189—202.

15. Гадло А.В. Городище Кавар-кала (к вопросу о хазарской культуре в Северном Дагестане) // КСИА. 1975. 114. С. 85. См.: Ляпушкин И.И. Памятники салтово-маяцкой культуры... С. 110—112, рис. 7; Плетнева С.А. Средневековая керамика Таманского городища. С. 59, рис. 36; Гадло А.В. Раннесредневековое селище на берегу Керченского пролива // КСИА. 1968. 113. С. 60, рис. 19(6).

16. Якобсон А.Л. 1) Средневековые гончарные печи в районе Судака // КСИА. 1955. Вып. 60. С. 10; 2) Раннесредневековые поселения Восточного Крыма // МИСК. 1950. 85. С. 193; Артамонов М.И. Надписи на баклажках Новочеркасского музея и на камнях Маяцкого городища // Советская археология. 1959. XIX. С. 263 и сл.; Плетнева С.А. Подгоровский могильник // Советская археология. 1962. № 3. С. 245, рис. 3.

17. Одним из продуктов, развозившимся в этих амфорах, была таманская керченская нефть. 16 амфор этого типа найдены у ст. Пролетарская на Маныче (часть их сохранилась в Новочеркасском музее — инв. № 3717, 3719, 3723). 3 амфоры были найдены у ст. Сенная на Тамани (см.: Артамонов М.И. Средневековые поселения... С. 17; Анфимов П.В. Средневековые амфоры с нефтью с Таманского полуострова // КСИИМК. 1953. Т. 49. С. 151, рис. 52).

18. Якобсон А.Л. 1) Средневековые амфоры Северного Причерноморья // Советская археология. 1951. XV. С. 331, рис. 4; 2) Раннесредневековый Херсонес // МИА. 1959. Вып. 63. С. 306—309, рис. 160; Плетнева С.А. Керамика Саркела-Велой Вежи. С. 241—244, рис. 29 (5); Корзухина Г.Ф. О гнездовской амфоре и ее надписи // Исследования по археологии СССР. Л., 1961. С. 229, прим. 18.

19. Якобсон А.Л. 1) Средневековые амфоры... С. 331—334, рис. 4—6; 2) Раннесредневековые сельские поселения Юго-Западной Таврики // МИА. 1970. Вып. 168. С. 39—41; Плетнева С.А. Средневековая керамика Таманского городища... С. 50—53, рис. 28.

20. Гадло А.В. [Рец. на кн.] Якобсон А.Л. Раннесредневековые сельские поселения Юго-Западной Таврики // МИА. 1970. Вып. 168 // Византийский временник. 1973. Т. 34. С. 268—276.

21. Якобсон А.Л. 1) Раннесредневековые гончарные печи в Восточном Крыму // КСИИМК. 1954. Вып. 54. С. 164—172; 2) Средневековые гончарные печи в районе Судака // КСИА. 1950. Вып. 60. С. 102—109; Фронджуло М.А. О раннесредневековом ремесленном производстве в Юго-Восточном Крыму // Археологические исследования средневекового Крыма. Киев, 1958. С. 133—143; Борисова В.В. Средневековая гончарная печь // Сообщения Херсонесского музея. Вып. 1. 1960. С. 42—46; Бабенчиков В.Н. Средневековая гончарная печь в Мисхоре // КСИА АН УССР. 1957. Вып. 7. С. 111—112. Материалы из печи в Мисхоре находятся в Симферопольском областном музее. Кол. № 1257.

22. В 1958 г. на юге Ставропольского края в ст. Преградная было найдено 9 подобных амфор. О находке сообщила Т.М. Минаева (ср.: Бабенко В.А. Памятники хазарской культуры на юге России // Труды XV Археологического съезда. М., 1914. С. 468—469). Хранятся в ГИМ. Код 45951.

23. Антонова И.А., Даниленко В.Н. и др. Средневековые амфоры Херсонеса // Античные древности и Средние века. 1971. № 7. С. 81—83, рис. 1—2.

24. Материалы наших разведок и раскопок 1962—1964 гг.

25. Темрюкский краеведческий музей. Инв. № 188. — Пользуясь случаем, отметим, что амфоры с перехватом, обнаруженные Н.И. Сокольским на Ильичевском городище с монетами IV в., несмотря на их кажущееся подобие нашим амфорам, от них отличаются. Они представляют, видимо, генетически более раннюю форму (см.: Сокольский П.И. Ильичевское городище // Советская археология. 1964. № 4. С. 131, рис. 4(1)). Наши амфоры представляют второй, поздний тип, по классификации И.А. Антоновой и ее соавторов.

26. Гос. Эрмитаж. Материалы Волго-Донской экспедиции. № ВД — 50 / СП—20, ВД — 51 / 1962—11. — Такая же амфора из Саркела — в коллекции Новочеркасского музея. Инв. № 3718.

27. См.: Якобсон А.Л. Средневековые амфоры... С. 325—327; Антонова И.А., Даниленко В.Н. и др. Средневековые амфоры... С. 81 и сл.

28. Зеест И.Б. Керамическая тара Боспора // МИА. 1960. Вып. 83.

29. Артамонов М.И. 1) История хазар. Л., 1962. С. 157—169, 313—316; 2) Саркел — Белая Вежа // МИА. 1958. Вып. 62. С. 45—48; Ляпушкин И.И. Памятники салтово-маяцкой культуры... С. 137—148; Плетнева С.А. От кочевий к городам. С. 180—190.

30. Биджиев Х.Х., Гадло А.В. 1) Исследования в Карачаево-Черкесской автономной области // Археологические открытия 1974 г. М., 1975. С. 98—99; 2) Раскопки Хумаринского городища // Археологические открытия 1974 г. М., 1975. С. 112—113 и др.

31. Плетнева С.А. Печенеги, тюрки и половцы в Южнорусских степях // МИА. Вып. 62. М.; Л., 1958. С. 213.