Русь и «вси языци»

Русь уже в космографическом введении к «Повести временных лет» противопоставляется неславянским племенам. Летописец подытоживает данную им историю расселения и «этническую» историю славян уже с позиций своего времени — рубежа XI и XII вв.: традиционные «племенные» этнонимы сочетаются в этом «итоговом» списке с «областными» обозначениями, но главное — что их объединяет между собой и противопоставляет иноплеменникам: «Се бо токмо словенескъ языкъ в Руси: поляне, деревляне, ноугородъци (но не словене. — В.П., Д.Р.) полочане, дреговичи, северъ, бужане, зане седоша по Бугу, послеже же велыняне. А се суть инии языци, иже дань дають Руси: чюдь, меря, весь, мурома, черемись, мордъва, пермь, печера, ямь, литва, зимигола, корсь, норома, либь» [ПВЛ, 10].

Важнейшая особенность этого списка в том, что Русь противопоставлена «иным языцем» и связана со «словенским языком» не только в государственном, но и в этническом плане. Эта непосредственная связь русского государственного и этнического самосознания свойственна истории Руси [ср.: Рогов, Флоря 1982, 114; Толстой 1982, 242] и России вплоть до наших дней.

Народы Восточной Европы в IX—XII вв. (Муравьев А.В., Самаркин В.В. Историческая география эпохи феодализма. М., 1973. С. 79)

Список данников Руси включает, как правило, ее непосредственных соседей: о первых четырех народах, так или иначе участвовавших в событиях древнейшей русской истории, уже говорилось. Чудь сохраняла тесные отношения с Русским государством; в начале XI в. часть чудских земель вошла в его состав, Ярослав Мудрый основал на чудских землях город Юрьев (Тарту) наряду с другим Юрьевом — на юге, на р. Рось, обозначив, таким образом, пределы своего государства. Этникон чудь, как уже говорилось, означал в древнерусской традиции и все «чужие» финно-угорские народы, поэтому неясно, относились ли упоминания чудских микротопонимов в древнерусских городах вроде Чудина двора в Киеве или Чудского конца в Ростове к выходцам из прибалтийской чуди — предков эстонцев — или представителям других финно-угорских народов.

Культура финно-угорских народов действительно, по данным археологии, имела характерные черты, которые в глазах раннесредневековых славян могли сближать эти народы: в частности, для финно-угров характерен племенной убор, включающий женские бронзовые украшения с многочисленными привесками, издающими шум при ходьбе, — т. н. шумящими привесками. Такие привески находят в древнерусских городах и курганных древностях Севера Восточной Европы, и они считаются признаком участия «чудских» племен в этнических процессах, проходивших в пределах Древнерусского государства. В частности, в Юго-Западном Приладожье, в зоне древнейших контактов прибалтийских финнов, славян и скандинавов (Ладога), в X в. формируется специфическая культура приладожских курганов, включающая все три этнических компонента в контекст относительно единой обрядности: исследователи спорят о том, можно ли связывать финский компонент в этих курганах с весью или он относится к особой группе — «приладожской чуди». В целом финно-угорский субстрат — автохтонное население севера Восточной Европы — участвовал в сложении древнерусской народности, в процессах межплеменной и межэтнической консолидации, происходивших в период древнерусской колонизации северных просторов в X и последующих столетиях (ср.: [Рябинин 1997, Макаров 1999]).

Шумящие привески — женские украшения мери (Финно-угры. С. 277)

Активно участвовала в этих процессах весь, считающаяся предком прибалтийско-финского народа вепсов: как уже говорилось, она была быстро ассимилирована в районе Белоозера — центра древнерусской колонизации, где весь являлась, по летописи, «первым насельником». Ее соседом на Верхней Волге была меря, по языку относящаяся к поволжским финнам и родственная мордве и черемисам-марийцам (сближаются и этнонимы меря и мари). Формирование культуры мери связывают с процессами миграции, затронувшими всю Восточную Европу в конце VII в., когда прослеживается, в частности, инфильтрация балтов на Среднюю Оку и передвижение финского населения в Волго-Окское междуречье. С IX в. наиболее обжитые мерей регионы плодородного Волго-Окского междуречья стали центрами древнерусской колонизации — и ассимиляции мери [Леонтьев 1996; Рябинин 1997, 149 и сл.]: вероятно, ей принадлежал Чудской конец в Ростове, где меря названа первым «насельником».

Сходную судьбу имела и мурома, поволжско-финский народ, близкий по культуре соседней мордве: предполагают, что предками обоих народов были носители городецкой культуры, распространенной в Поочье в раннем железном веке (VII в. до н. э. — начало н. э.). В V—VIII вв. на Средней Оке формируется культура т. н. рязанско-окских могильников, носители которой обитали на городецких городищах, но составляли два этнокультурных компонента с разными погребальными обрядами, один компонент относят к местным волжским финнам, другой — к балтам, мигрировавшим из верховьев Оки (где еще в Средние века был известен балтский народ голядь). Эта миграция балтов (как уже говорилось в главе VII), была связана с общими передвижениями эпохи Великого переселения, в том числе и с распадом балто-славянской общности. Влияние балтской культуры усматривают как в раннесредневековом костюме поволжских финнов, в том числе мордвы, включающем характерные для балтов головные венчики, шейные гривны и др., так и в языковых заимствованиях, в том числе в сфере духовной культуры: так, имя мордовского бога-громовника Пурьгинепаз отражает балтское имя громовержца Перкунас (имя славянского Перуна также родственно балтийскому — громовержец был балто-славянским божеством).

Погребения муромы (Финно-угры. С. 284)

Мордва, волжско-финский народ, разделяющийся на две этнографические группы — эрзя и мокша, — видимо, был упомянут под этим этниконом иранского происхождения, известным со времен Иордана, Константином Багрянородным в X в. (гл. 37): он свидетельствует, что Мордия — земля мордвы — самая отдаленная из известных ему земель (отстоит на десять дней пути от земли печенегов) и что «росы» проникают туда, равно как в Хазарию и к черным болгарам, по реке Днепр (глава 42 — от Среднего Поднепровья по Десне на Оку?). Городища, селища и могильники мордвы в междуречье Волги, Оки, Цны и Суры известны на протяжении всего 1-го тыс. н. э.; различия в ориентировке погребенных на севере и юге этой территории, видимо, свидетельствуют о формировании этнографических групп мордвы во второй половине 1-го тыс. н. э., одна из которых — эрзя, упомянута под именем арису в письме царя Иосифа. Во второй половине 1-го тыс. у мордвы, судя по находкам сошников, распространяется пашенное земледелие. На власть над этим регионом претендовали в X в. Хазария, позднее — Русь, к данникам которой была причислена мордва в летописи. Однако упоминание Константином Багрянородным Мордии наряду с Хазарией, Росией, Булгарией и др. самостоятельными землями может свидетельствовать о независимости мордвы. Лишь к XIII в. часть мордовских земель входит в состав Нижегородского княжества.

Костюм мордвы VIII—IX вв. (Финно-угры. С. 294)

Черемись, упомянутая среди данников Руси между муромой и мордвой, — иноязычное название марийцев, самоназвание которых — мари — так же, как и название мордва, имеет иранское происхождение (его вероятное значение — "юноша, молодой человек"); под тем же названием ц-р-мис марийцы упомянуты как данники Хазарии в письме Иосифа, так их звали и чуваши — потомки волжских болгар, но происхождение этого древнего названия неясно. Считается, что предками марийцев были носители дьяковско-городецкой культуры раннего железного века, населявшие Среднее Поволжье в нижнем и среднем течении Ветлуги, Вятки и нижнем течении Суры. В середине 1-го тыс. н. э. в эти районы левобережья Волги проникают племена т. н. азелинской культуры, потомки носителей ананьинской культуры раннего железного века; результатом взаимодействия этих этнокультурных групп стало, по некоторым предположениям, сложение двух этнографических (субэтнических) групп марийского народа — горных марийцев на правобережье Волги и луговых на левобережье. Их материальная культура свидетельствует о развитии скотоводства (коневодства), в меньшей мере — земледелия, о связях с салтовской (хазарской) и волжско-болгарской культурами.

Костюм марийцев IX—X вв. (Финно-угры. С. 298)

Летописный этноним пермь относится к группе народов, которую в современной традиции принято именовать пермскими или прикамскими финнами: это предки коми-пермяков, коми-зырян и удмуртов. Само древнерусское наименование этой группы связано со средневековым хоронимом Биармия — легендарной земли, изобилующей серебром и мехами где-то на крайнем севере Восточной Европы и известной с IX в. (англосаксонский «Орозий короля Альфреда») и позднее, по рассказам исландских саг. Положение перми в летописном списке — вслед за поволжскими финнами — очевидно указывает на их размещение в Прикамье. Самоназвание обоих народов коми восходит, возможно, к прауральской общности и означает "человек, мужчина"; то же значение имеет и самоназвание удмурт, но оно восходит к группе древних иранских (праиранских или драже индоиранских) заимствований в финских языках (от иранских слов со значением "смертный" — "человек") и родственно названию (иноназванию) мордвы, а также, по-видимому, мери, муромы и марийцев [Попов 1973, 102 и сл.; Напольских 1997, 49]. Прикамье в раннем железном веке занимала ананьинская культура; к концу 1-го тыс. н. э. здесь формируются вымская, родановская и поломская культуры, носители которых считаются соответственно предками коми-зырян, коми-пермяков и удмуртов. Вымские племена (в бассейне р. Вымь) были охотниками и скотоводами, обитающие в верховьях Камы предки коми-пермяков занимались подсечным земледелием, охотой и рыбной ловлей, у удмуртов основным занятием было земледелие (первоначально — подсечное). Упоминаемая среди данников Руси печера относится, видимо, к субэтнической группе коми-зырян, живущей на р. Печора, или к северосамодийским народам.

Прямых свидетельств о подчинении поволжских и пермских финнов Руси (за исключением мери), равно как и о даннических отношениях, о которых говорит летопись, практически нет. Исключение составляет находка подвески с древнерусским княжеским знаком (т. н. знак Рюриковичей), с одной стороны, и скандинавским символом (молотом Тора), с другой, из Рождественского могильника в Пермской области, которая могла принадлежать представителю местной верхушки коми-пермяков, связанной торговыми или данническими отношениями с Русью [ср. Крыласова 1995].

Среди данников Руси в «Повести временных лет» не упомянута и угра или Югра: ранее она причислена к народам «Афетова колена». Уже сам этникон свидетельствует о том, что этот народ был родствен уграм-венграм и его носители обитали на противоположной оконечности финно-угорского ареала, в Зауралье, на «прародине» праугорской общности. Это были обские угры, к которым относятся народы ханты и манси. После миграции венгров из Зауралья на запад в середине 1-го тыс. н. э. продолжался распад угорской общности: выделяются культуры, приписываемые субэтническим группам южных (потчевашская культура в южных лесных районах Прииртышья) и северных (Нижнее Приобье) хантов, в Приуралье — группы манси. О сходстве этнонимов манси и мадьяр уже говорилось: древний этноним ханты восходит к прафинно-угорским словам со значением "род, большая семья, общность". К памятникам югры в Европейской части России относят поселения морских зверобоев и святилища (в том числе на о. Вайгач [Хлобыстин 1992]) с многочисленными жертвоприношениями бронзовых, серебряных и железных вещей IX—XIII вв., свидетельствующих о связях Заполярья с Русью (прежде всего Новгородом) и др. странами Северной Европы, Прикамьем и Западной Сибирью; эти находки напоминают рассказы саг о Биармии. Продолжалась и дифференциация прасамодийской общности: в Среднем Приобье на основе кулайской культуры сер. 1-го тыс. до н. э. — сер. 1-го тыс. н. э. формируется релкинская культура, приписываемая южносамодийскому народу селькупам («лесным» или «земляным людям») и т. д. В начале 2-го тыс. до н. э. северные самодийцы-оленеводы — ненцы (чье имя значит «настоящий человек») — проникают на север Европейской части, где ассимилируют часть «югры» (см. систематическое изложение данных археологии по финно-угорской проблеме: Финно-угры и балты в эпоху Средневековья. 1987; данные языкознания — [Хайду 1985; Напольских 1997]).

Древности угров Западной Сибири. Потчевашская культура (Финно-угры. С. 326)

В летописи (под 1096 г.) приведен характерный рассказ о новгородце, пославшем «отрока»-дружинника за данью к печере: отрок дошел до Югры, язык которой «есть нем» — то есть непонятен русским — и которая «соседит» с Самоядью. Так русские называли самоедов-самодийцев: возможно, этот этноним родствен названию саамов, но древнерусская форма самоядь вызывает ассоциации с людоедами и прочими народами-монстрами на краю ойкумены [Напольских 1997, 83—84]. Вопреки ссылке на «немоту» югорского языка, новгородец передает рассказ той самой югры о некоем народе, обитающем в горах высотой до неба у лукоморья: они хотят «высечься» из этих гор, но проделали лишь малое оконцо, откуда «молвять, и есть не разумети языку их»; тогда они «кажуть на железо, и помавають рукою, просяще железа; и аще кто дасть им ножь ли, ли секиру, и они дають скорою (мехами. — В.П., Д.Р.) противу». Этот рассказ объединяет два сюжета: «исторический», описывающий уже упоминавшуюся «немую» меновую торговлю (интенсивные связи бассейна Нижней Печоры и Оби с Русью прослеживаются с XI—XII вв., судя по находкам вещей в святилищах), и «легендарный» — о диких народах, заключенных за горами на краю света; не случайно летописец вспоминает в связи с этим легенду об Александре Великом, который запер дикие народы за медными (железными) воротами. Летописное повествование оказывается свидетельством того, что Русь и связанные с ней «языцы» относятся уже к миру цивилизации, ибо еще в середине 1-го тыс. н. э. горами, за которыми были заперты дикие народы, считался Кавказский хребет; в XI в. это был уже Урал и народы Крайнего Севера.

Даннические и торговые контакты финно-угорских народов, обитающих в богатых пушниной лесах, с Хазарией, Волжской Болгарией и Русью, а до того, уже с VI—VII вв., торговые связи с Согдом, Хорезмом и Ираном (Закавказьем) приводили если не к разложению традиционного родоплеменного быта у народов Прикамья и Приобья, то к накоплению богатств — сасанидского и византийского столового серебра и монет, среднеазиатских, волжско-болгарских и др. изделий и т. п. [ср. Даркевич 1986; Сокровища Приобья] — и новых культурных навыков. Встреча со сложившимися в Восточной Европе государствами и народами должна была так же способствовать интенсификации этнических процессов у аборигенов лесной зоны, как некогда встреча славян и тюрков с цивилизациями Византии, Ирана и Китая способствовала становлению их этнических связей и культур.

Летописный список данников продолжается упоминанием народа ямь — это прибалтийско-финская племенная группировка хяме, вошедшая наряду с группой сумь-суоми в состав народа финнов. Этот «поворот» от Крайнего Севера (печеры) назад к Прибалтике характерен для циклических раннегеографических описаний. Вместе с тем Северо-Европейский регион был реально объединен тесными этнокультурными взаимосвязями: в частности, в формировании культуры, языка и антропологического облика коми-зырян принимали участие прибалтийские финны, самодийцы контактировали с саамами (др.-рус. лопь) и т. д.

Следующий «цикл» перечисления данников Руси начинает литва. Соперничество с литовцами и претензии на господство в Прибалтике, отраженные в утверждении о даннических отношениях с зимиголой — земгалами и корсью — куршами, субэтническими группами латышей (наряду с летописной летьголой — латгалами), загадочным племенем норома (нерева, норова и т. п. — ср. Неревский конец в Новгороде и предположения о балтском происхождении норомы [Казанский 1999, 415]), прибалтийско-финским народом либь-ливы, характерно для политики древнерусского государства. Неясно, насколько прочными и даже реальными были даннические отношения: возможно, для представлений о данниках-литве было достаточно летописного упоминания о победоносном походе Владимира Святославича на ятвягов, племенное объединение, родственное и пруссам, и литовцам. Тесные контакты прибалтийских народов с русью очевидны в археологических материалах, особенно с XI в. (ср. [Мугуревич 1965]), среди этих материалов есть и привески со знаками Рюриковичей, но они обнаружены по-преимуществу в женских погребениях и функции их неясны; не установлено также, когда у ливов (равно как у латгалов) распространился древнерусский термин, связанный со сбором дани — pagasts, погост (ср. [Назарова 1986]).

В списке данников Руси, составленном в традициях раннесредневекового «максимализма», не различаются «языки», этнические территории которых вошли в состав Древнерусского государства, в зону древнерусской колонизации и были в основном ассимилированы, как белозерская весь, меря и мурома, принявшие участие в сложении древнерусской народности, и народы, оказавшиеся в даннической зависимости, чья этническая территория не была колонизована, этническая история продолжалась и привела к формированию современных народов.