Глава 4. Приазовье, наследие Боспора

Несмотря на явную типологическую близость (по ряду признаков) с донским степным вариантом Приазовский вариант нельзя считать регионом донского, отличающегося от него только некоторым своеобразием. Действительно, такое впечатление создается при первом ознакомлении с памятниками, расположенными в районе северного берега Таганрогского залива. Там, начиная от устья речки Самбек до Кальмиуса вдоль берега обнаружены остатки обширных поселений. Их размеры (до 1,5 км длиной и 200—300 м шириной) и очень слабая выраженность культурного слоя, наряду с отсутствием у большинства видимых границ позволяют как будто отнести их к типу поселений-кочевий (Плетнева, 1967, с. 16, рис. 3, с. 195). Большинство их было сильно задерновано, и потому подъемный материал на поверхности бедный и невыразительный. Однако в тех случаях, когда поверхность бывала распахана, находок керамики было вполне достаточно для того, чтобы уверенно датировать поселения в основном IX в. и составить представление о соотношении разных групп керамики между собой. Всюду на этих поселениях преобладающим материалом являются обломки тарной посуды, преимущественно амфор (75%), а также лепных горшков и горшков, изготовленных на круге из глины с примесью морского песка (смешанного с мелкими ракушками) и орнаментированных сплошным линейным орнаментом. Иногда попадались на этих кочевьях и обломки котлов с внутренними ушками: гончарных, аналогичных горшкам, и лепных, близких типологически к обнаруженным в слое Саркела. Следует отметить, что на нескольких поселениях, лучше остальных сохранившихся, удалось проследить на обеих торцовых границах заплывшие и задернованные овражки, изредка по дну которых до сих пор журчали маленькие ручейки с прекрасной водой, впадающие в залив. В этой прожигаемой солнцем степи подобные ручейки-источники были необходимы в каждом поселении-кочевье как для людей, так и для водопоев скота. Такие источники-колодцы были обнаружены А.В. Гадло на нижнедонских кочевьях, располагавшихся у небольших речек, сильно мелевших или пересыхавших.

Всего на одном поселении у села Натальевка на поверхности удалось заметить «пятна» развалов каменных построек, возможно каменных цоколей глинобитных или даже турлучных домиков. Расстояния от одного до другого развала от 50 до 170 м: это были, видимо, беспорядочно разбросанные по всей площади домики и окружающие их широкие «дворы». Размеры поселений и их небольшую насыщенность материалом, вероятно, следует объяснять именно этой разъединенностью хозяйственно-бытовых комплексов на поселении.

Таков этот район Приазовского варианта, исследование которого только начато. Западнее открытых памятников, вдоль берега Азовского моря тянутся, вероятно, аналогичные большие поселения-кочевья, есть они и на берегах впадающих в залив и в море речек и рек. Это подтверждается разведками по Миусу, где, как и на донских речках, вместе с крупными кочевьями попадались и сравнительно небольшие поселения. Исследования в этом районе еще впереди. Пока у пос. Беглица на Миусском заливе известно только одно случайно открытое захоронение брахикрана, уложенного на спине, вытянуто, головой на запад, с кувшином и горшком в головах. Могильника поблизости не обнаружено.

Интерпретация всех открытых памятников как кочевий или полукочевий нуждается в подтверждении стационарными работами. Визуальный осмотр всегда влечет за собой неизбежные ошибки в трактовке. Так в свое время произошло с «городищем Самбек». М.И. Артамонов вслед за М.А. и А.А. Миллерами считал остатки сооруженной на территории средневекового поселения крепости XVIII в. средневековым городищем, найдя на нем признаки, близкие к фортификации Семикаракорской крепости.

«Дополнительное» также визуальное обследование этого памятника убедило меня в том, что средневековой крепостной застройки здесь не было, а в устье реки Самбек у с. Вареновка находилось обычное для этого района Приазовья кочевье, небольшой подъемный материал которого позволил относить его к хазарской эпохе (Плетнева, 1967, с. 195).

Наиболее серьезные исследования комплексного (многослойного) памятника под общим названием «Самбек» были проведены П.А. Ларенком в конце 70-х гг. (Ларенок, 1983, с. 124—129). Культурные слои прослежены им по правому берегу реки Самбек от южного края Вареновки до берега Таганрогского залива. Это прежде всего слой поселения позднего бронзового века и перекрывающий его слой средневекового поселения, в южной части которого располагалось полуобвалившееся в залив укрепление XVIII в.

Всего на этой территории была вскрыта площадь в 640 м². К сожалению, большая часть раскопов была заложена на позднем городище, где средневековый слой местами был сильно разрушен. По составу керамического материала (в основном амфор) удалось установить, что он относится к двум периодам: хазарскому (IX—X вв.) и древнерусскому (XI—XIII вв.). Кроме амфор, хазарский слой характеризуется обломками горшков с линейным орнаментом, лепной посудой, в том числе — котлами с внутренними ушками, и редкими обломками лощеных серых столовых сосудов, а в древнерусском слое керамика представлена горшками древнерусских типов. Остатки обнаруженных средневековых построек: две полуземлянки, хозяйственные ямы, погребения в круглой яме не всегда хронологически определимы. Правда, хозяйственные ямы с жертвоприношениями (погребениями?) собак и поросенка, также, как и захоронение человека в круглой яме, скорее всего, следует сопоставлять с аналогичными саркельскими и датировать IX в. Время остальных ям и обоих жилищ возможно было определить по находкам керамики в заполнении, на полу, в очагах, но автор, по-видимому, не сделал этого и его датировки ничем не подкреплены (в публикации). Однако общий его вывод о том, что средневековый слой в Самбеке оставлен смешанным этнически населением, верен: в древнерусское время население на Таганрогском заливе оставалось тем же, что и в хазарское. Выше мы видели, что те же процессы проходили и в ряде районов нижнего Дона.

В отличие от северного берега для южного берега Таганрогского залива и впадающих в него небольших рек (Ей, Куго-Еи, Сосыки) наиболее характерным типом памятников являлись так называемые «обитаемые полосы» (о них уже упоминалось в предыдущих главах). Это просто следы жизни на современной дневной поверхности, и их только условно можно называть «памятниками». Всюду в этом районе на распаханных берегах встречаются на поверхности обкатанные вековыми дождями и ветрами обломки керамики и костей животных (рис. 58). Количество находок невелико, иногда на 1000 м попадается 3—5 обломков, а местами на таком же отрезке берега удавалось собрать до 40 обломков керамики и кости. Следов культурного слоя нигде в обрезах берега прослежено не было. Сплошная «заселенность» берегов, хотя и незначительная, говорит, по-видимому, о нестабильности мест стойбищ: кочевники подкочевывали к берегу, несколько меняя расположение юрт, и так, за несколько десятилетий, берега покрывались остатками стойбищ, оставленных несколькими кочевыми группировками. Интересно, что на берегах Таганрогского залива на поверхности нередко встречались обкатанные временем кости крупных рыб (позвонки, ребра, лобные кости). Это свидетельствует об интенсивно проходившей здесь рыбной ловле (как и на северном берегу залива). Помимо рыбьих костей, на берегах встречались кости животных, преимущественно лошадей и овец. Керамика же представлена в основном обломками амфор (70%)и лепных горшков (20%). Кухонных гончарных и столовых лощеных сосудов — очень мало. Основная масса амфорного материала датируется концом VIII—X вв., но попадаются среди них и более ранние, относящиеся примерно к VI или, скорее, к VII вв. Говорить о более четкой дате трудно из-за крайней фрагментарности материала. Однако последнее не мешает заключить, что все амфоры привозные, очевидно из Тамани и Крыма, хотя какая-то часть могла попасть сюда и из более далеких византийских провинций. Как бы там ни было, но очевидно, что подкочевывавшие к Азову аилы (коши) поддерживали активные торговые отношения с империей (Плетнева, 1964, с. 1—3; Плетнева, 1967, с. 15, рис. 3).

Южнее Таганрогского залива берег Азовского моря сильно заболочен, и, по-видимому, этим следует объяснять отсутствие там следов археологических памятников. Ширина заболоченности очень значительна: от 15 до 50 км. За нею тянется в глубь материка плоская ровная степь Прикубанья, пересеченная небольшими речками — притоками Кубани. Этот район в течение последних десятилетий активно исследовался новостроечными экспедициями, раскопавшими десятки курганов и согни погребений. Среди впускных захоронений разных эпох в насыпях попадались и средневековые погребения кочевников, в том числе и хронологически близкие к хазарскому времени. В наши дни опубликовано (подробно описано и интерпретировано) шесть таких захоронений, произведенных в неглубоких прямоугольных или овально-прямоугольных ямах (Атавин, 1996).

Покойники уложены на спине, вытянуто, головами на восток (четверо), северо-восток и север. Пять погребений сопровождались чучелами коней, от которых сохранились черепа и отчлененные по первый или второй сустав кости ног. Как правило, их помещали слева или справа от погребенного и ориентировали головой ту же сторону, что и человека (рис. 99). Один раз в сравнительно небогатом захоронении вместо чучела коня слева от черепа человека находился череп козы. Не исключено, что в данном случае коза «заменила» коня. В качестве заупокойной пищи использовалось мясо овец и коровы. Принадлежали эти погребения воинам и потому вместе с ними и их конями в могилы попадали оружие (мечи, палаши, луки, колчаны, стрелы, ножи), конская сбруя (стремена, удила) и почти всегда — богато украшенные воинские пояса. Разнообразная гарнитура этих поясов (пряжки, бляшки, наконечники) наряду с конской сбруей дают основание датировать обнаруженные комплексы VII в., только некоторые из них можно отнести к началу — первой половине VIII в.

Совершенно ясно, что это не рядовые погребения. Покойники сопровождались останками коней, оружием и воинскими поясами — основным свидетельством их высокого положения в обществе. Особое положение, очевидно, обуславливалось и расположением этих погребений в насыпях курганов, гордо возвышавшихся над ровной поверхностью степи.

Все основные признаки этих погребений, как мы видели в предыдущей главе, типичны для рядовых захоронений праболгар, занимавших донские степи в хазарское время, а обряд погребения праболгарских воинов, обнаруженных в бассейне Дона, в Дунайской и Волжской Болгариях и датированных второй половиной VIII—IX вв., практически идентичен описанным выше ранним захоронениям.

Основным отличием праболгарских погребений разных регионов и даже отдельных могильников и погребений одного региона является их ориентировка. Напомню, что в Подонье преобладает западная (с сезонными отклонениями) ориентировка, хотя попадаются здесь целые могильники или погребения с северной или восточной. То же можно сказать и о погребениях, известных в Волжской Болгарии (Генинг, Халиков, 1964, с. 22—72). В одном из наиболее изученных раннесредневековых могильников Дунайской Болгарии — Ново-Пазарском все погребенные ориентированы головами на север (Станчев, 19S7, с. 15), а в Северном Причерноморье и Крыму (см. ниже) синхронные и типологически близкие восточноприазовским, видимо, болгарские погребения также ориентированы головами на восток.

Очевидно, многообразие ориентировок при общем типологическом единстве обряда можно объяснять принадлежностью похороненных разным праболгарским союзам, существование которых в европейских степях подтверждается письменными свидетельствами (см.: Артамонов, 1962, с. 79—102; Генинг, Халиков, 1964, с. 100—131).

Не исключено также, что восточная ориентировка была наиболее ранней у болгар, постепенно в последующие 150—200 лет почтой полностью исчезнувшая.

Как бы там ни было, но, возвращаясь в Восточное Приазовье, мы можем констатировать факт синхронности обнаруженных здесь воинских погребений праболгар с «обитаемыми полосами», на которых были найдены обломки амфор, датирующихся VII в. И те и другие относятся ко времени существования Великой Болгарии хана Куврата, и это пока единственные археологические свидетельства пребывания кочевых праболгар на территории, которую византийцы называли Великой Болгарией (Чинуров, 1980, с. 60, 162). Феофан Исповедник писал, что вокруг захиревшего приморского городка Фанагории, в котором жили евреи, кочуют болгарские орды. Ясно, что Таманский полуостров был также землей Великой Болгарии, однако ни о какой оседлости создателей этого очень небольшого и кратковременного «государственного» образования нет сведений в письменных источниках.

Таманский полуостров является одним из наиболее исследованных археологами регионов России. Карта археологических памятников полуострова была составлена еще в 20-х гг. сотрудниками Темрюкского музея, в 80-х гг. она была значительно дополнена (количество памятников увеличилось в три раза) и скорректирована Я.М. Паромовым (Паромов, 1992, с. 140—145; Паромов, 1993, с. 111—148). Анализ собранных материалов позволил автору тотальных разведок убедительно интерпретировать полученные данные о памятниках, разделив их на несколько хронологических этапов от VI в. до н. э. по XIV в. включительно. Памятники, относимые к 4-му и 5-му этапам, датируются им по подъемному материалу (в основном амфорным обломкам) соответственно VI—VII и VIII—IX вв. (рис. 100). Несмотря на то, что Я.М. Паромов оговаривает некоторую условность такого деления из-за недостаточной разработанности хронологии средневековых амфор, думается, что работа сделана им предельно добросовестно и 4-й этап выделен вполне правомерно (отдельные уточнения в будущем, конечно, вероятны). Поселения этого этапа синхронны «обитаемым полосам» с амфорами VII в. и воинским погребениям Приазовья. Их немного — всего 22 памятника. Как и в античное время периода упадка все они находились на берегу моря или на древних дорогах. У моря эти поселения располагались обычно на развалинах античных портов типа Фанагории, Патрея, Тамани. Болгары в них, видимо, селились и жили редко. Что же касается остальных поселений, то до публикации их подробного описания, планов и материала с каждого памятника невозможно в настоящее время говорить об их типологической принадлежности. Ясно только, что это не «обитаемые полосы», но кочевья это или оседлые поселки, остается пока неясным. Тем не менее малое их количество сравнительно со следующим этапом настолько выразительно, что Я.М. Паромов 4-й этап считает временем «затухания» жизни на полуострове. Зато позднее (5-й этап) жизнь вновь здесь закипела. Слои и находки VIII—IX вв. встречены на 69 памятниках. Они, как и в предыдущее время, локализуются в портах и вдоль дорог, которые нередко прослеживаются благодаря «цепочкам» открытых поселений, соединенных дорогой. Помимо того, поселения возникали и на отдаленных от торговых путей, но удобных для земледелия (и виноградарства) районах. Поселения были оседлые, земледельческие или торгово-земледельческие. В портовых городах появилось ремесло. Подъемный материал на памятниках VIII—IX вв. позволяет говорить, конечно, только о развитии гончарного ремесла: обломки гончарных кухонных горшков, украшенных линейным орнаментом и изготовленных из местных глин с отощающими примесями морского песка (с ракушками), встречаются на поселениях повсеместно и в большом количестве наряду с обломками амфор конца VIII—IX вв. Впрочем, и сами амфоры в массовом количестве стали изготовляться, по-видимому, на месте, т. е. в ремесленных мастерских приморских городов.

Надо сказать, что на рядовых поселениях Таманского полуострова раскопок не производилось. Как правило, археологов привлекали приморские портовые города. Поскольку это были порты азиатской части Боспора, возникшие здесь еще в VI в. до н. э., основными их исследователями были специалисты-антиковеды. Средневековые поселения начали появляться на развалинах самых крупных из них еще в период 4-го этапа (V—VI вв.), но расцвет их относится к VIII—IX вв. Этот процесс удалось уловить при исследовании материалов Таманского и Фанагорийского городищ, в Патрее и отчасти в Кепах.

Таманское городище, античная Гермонасса, в VIII—IX вв. называлось, согласно сведениям Константина Багрянородного (Константин Багрянородный, с. 171, 175 и сл.), Таматархой. Это был хазарский портовый город. Однако городище было многослойным — культурные наслоения в центральной части достигали 10 м. Слои Гермонассы были перекрыты мощными средневековыми отложениями, в которых значительное место занимали напластования хазарской Таматархи. Более ранний слой (4-го этапа, согласно Я.М. Паромову) прослежен на городище не всюду. Он характеризуется в основном привозной из византийских провинций «позднеантичной» посудой: плохого качества краснолаковой и ангобированной, амфорами, а также лепными кухонными сосудами, мисками и сковородами, лепной столовой посудой (горшочками и кувшинчиками с ручками).

Хазарский слой прослежен практически на всей основной центральной части городища. Античный слой был распространен много шире вдоль берега залива, но и в хазарское время город занимал довольно большую территорию — примерно 400×150—200 м (рис. 101). По размерам и расположению на высоком береговом обрыве Таманское городище напоминает обычные поселения IX в. на северном берегу Таганрогского залива и на берегах рек и речек Донского бассейна.

Первые археологические работы на городище, которые скорее следовало бы назвать кладоискательскими, были организованы казаками еще в 1824 г. Далее в течение почти всего XIX в. городище бессистемно шурфовалось. Цели раскопщиков всегда были конкретные и практически нереальные. А. Фиркович стремился обнаружить какие-нибудь следы пребывания в Тамани евреев, К.Р. Бегичев желал исследовать укрепления и также не преуспел в этом, В. Тизенгаузен в 1868 г. хотел найти дополнительные материалы для доказательства принадлежности Таманского городища Тмутаракани. Этот очень серьезный и опытный археолог не смог разобраться в стратиграфических хитросплетениях культурного слоя городища и, проработав там один сезон, счел дальнейшие исследования нецелесообразными. После него более 60 лет археологи не касались этого памятника. И только в 1930—1931 гг. А.А. Миллер начал стратиграфическое изучение средневековых напластований на городище, заложив у берегового обрыва сравнительно небольшой (250 кв. м) раскоп. В 1952—1955 гг. эти работы были продолжены Б.А. Рыбаковым, вскрывшем в разных частях городища немного более 3000 кв. м. Основным материалом для исследования в обеих экспедициях был громадный керамический комплекс. И.И. Ляпушкин, обработав материал экспедиции 1930—1931 гг., выделил в нем главные типы, характеризующие слой VIII—IX вв. (И.И. Ляпушкин, 1941, с. 208). Значительно больший по количеству и разнообразию материал экспедиции 1952—1955 гг. позволил установить неравномерность залегания «хазарского» слоя на городище. Так, на западе и юго-западе городища он прослежен от современной поверхности на глубине более 4 и даже 5 м, в центре — 2 м, на восточной окраине — от 1 м до 2,4 м, с наибольшей интенсивностью (насыщенностью) на глубине 1,6 м. Объясняется это не столько неровностью древней поверхности (времени Таматархи), сколько большими работами, проводимыми на городище с XVIII в. Так при строительстве береговой крепости по приказу А.В. Суворова были сняты верхние пласты в нескольких местах восточной части городища (до слоя середины XI в.), а в южной — до слоя IV в.

Исследование керамического комплекса хазарского периода городища свидетельствует о широком развитии гончарного ремесленного производства в этом городе (Плетнева, 1963, с. 66—68). Прежде всего гончары изготовляли кухонные горшки со сплошным линейным орнаментом и столовые лощеные сосуды. Ими пользовалось в то время все население Таматархи. Эта посуда появилась в городе в VIII в., вместе с захватившими древние боспорские земли хазарскими войсками. Вместе с ними пришли и ремесленники, начавшие тогда создавать культуру, получившую название «салтово-маяцкая». Кто этнически были эти ремесленники-гончары, по их изделиям сказать вряд ли возможно, но они принадлежали уже к определенному культурному кругу, складывавшемуся под эгидой хазарского кагана. Следует сказать, что гончары в Таматархе были высокой квалификации. Горшки, изготовлявшиеся ими, отличаются значительным разнообразием пропорций, стройностью, большинство сделано на ножном круге, традиционный линейный орнамент также многообразен и дополняется волнистыми насечками, штампом, украшавшим сосуд (рис. 101). Что касается лощеной посуды, то помимо обычных форм: кувшинов, кубышек, горшочков, нередки здесь крупные корчаги с ручками или без них. Лощеный орнамент, как правило, простой — вертикальные или наклонные полосы, но на мелких сосудах он часто усложнен необычным узором — спиралями, арками и пр. Многие лощеные сосуды не серого характерного для них обжига, а оранжево-красного, что говорит об обжиге их в больших, хорошо оборудованных печах. Именно в таких печах должен бы был производиться обжиг, вероятно, изготовлявшихся в то время в городе амфор, обломками которых забиты слои VIII — начала X в. на всех участках городища. Тогда же появилось (в IX в.) там и производство характерных высоких с плоскими ручками красноглиняных кувшинов. Мастерские, делавшие их, а также амфоры и пифосы, не прекратили существования и после смены власти в Таматархе, в X в. получившей странное русское наименование Тмутаракань (испорченное Тьма+Тархан?). Причем амфоры в то время заметно изменились в пропорциях, а кувшины долгое время оставались неизменяемыми, только в самом конце X и в XI вв. они стали менее стройными и более ломкими. Однако необычайное изобилие их обломков в слоях Таматархи и Тмутаракани позволяет, как мне кажется, условно в типологии именовать их кувшинами «тмутараканского типа» или просто «тмутараканскими».

К сожалению, не удалось ни разу обнаружить остатков ни одной мастерской, относящейся ко времени Таматархи. И если о гончарстве мы можем судить по обломкам гончарной продукции, то о других несомненно существовавших ремеслах археологических данных пока нет.

Часть керамических изделий попадала в Таматарху из соседнего Крыма и иногда из Византии. Это преимущественно тарная посуда — амфоры. О торговых связях можно судить только по немногочисленным находкам стеклянных браслетов IX в., обломков стеклянных сосудиков, поступавших сюда в основном из Передней Азии (Сирии) и Египта (Сорокина, 1963), а также по нескольким находкам монет херсоно-византийского чекана 60—80-х гг. IX в. (Кропоткин, 1963).

Малое количество находок почти всюду на раскопанной площади, отсутствие даже полуразобранных построек (в том числе, и мастерских) является следствием очень сильной перемешанности слоя и систематического уничтожения более древних каменных строений (их фундаментов и стен) строителями новых периодов. Обычно старые кладки разбирались полностью: необходим был строительный материал, которым здесь служил камень, добываемый прямо на месте стройки, и материковая глина для сырца. Дерева было вокруг немного, и пользовались им экономно.

Таким образом, от хазарского времени до нас дошли преимущественно обрывки не связанных друг с другом кладок, по которым редко удается восстановить план строения и тем более планировку раскапываемого участка.

Кладки, как правило, двухпанцирные с забутовкой мелкими камнями между ними — весьма распространенным строительным приемом, использовавшимся по всей Хазарии того времени. Особенно следует отметить укладку панцирных камней наклонно, т. е. «в елочку». Этот антисейсмический прием появился здесь с хазарского времени, он был заимствован, очевидно, из Кавказской Албании. Вместе с хазарскими строителями он распространился всюду, где при сооружении домов или оборонительных стен использовался камень.

На некоторых раскопах археологам удалось зафиксировать более или менее сохранившиеся цоколи домиков, сложенных в елочку, перекрывающих более ранние античные кварталы. При этом планировка кварталов не менялась, домики же, отстроенные заново, представляли собой двухкамерные постройки. Первый отсек был хозяйственным помещением, второй — жилым. В нем посредине пола располагался открытый очаг, типичный для кочевников. К домикам примыкали небольшие дворики, но от них на раскопах ничего не удалось обнаружить, кроме коротких обрывков кладок, иногда попадались полукруглые в плане кладки, очевидно угловые: узкие улочки и переулки требовали максимально возможного расширения хотя бы на пересечении их между собой. Этот прием также перешел в средневековье из античности, но несмотря на такую преемственность, облик города, конечно, отличался от древнего не только резким сокращением размеров, но и типами строений, которые в отличие от античных каменных и нередко двухэтажных домов с черепичными крышами были сырцово-саманные с камышовыми низкими кровлями. Однако это был все-таки город, а не разбросанное на берегу кочевье. Этот город был укреплен. Изрезанные последующим строительством остатки этих укреплений удалось проследить только на западной окраине городища. Эго была сложенная из сырцового кирпича мощная стена, ширина которой достигала 4 м. Это укрепление сближает Таматарху с донским Семикаракорским городищем. Исследовать стену, проследить ее направление хотя бы на протяжении нескольких десятков метров, выяснить, был ли вдоль нее с внешней стороны прорыт ров, не удалось, однако факт ее принадлежности к хазарскому времени представляется достаточно доказанным.

Городской могильник Таматархи не был обнаружен ни первой, ни второй экспедициями. Логично предположить, что большое этническое разнообразие способствовало появлению здесь нескольких кладбищ: христианского, иудейского и различных языческих. Разведки вокруг городища не дали результатов.

Подводя итоги, можно констатировать, что результаты работ экспедиций на Таманском городище были в значительной степени обработаны и частично опубликованы. Разумеется, не все открытия экспедиции 1952—1955 гг. изданы, но общее представление о памятнике и достижения экспедиции в его изучении освещены в печати. Много хуже складывается судьба третьей экспедиции. Еще в 60-х гг. эта экспедиция была организована и возглавлена антиковедом А.К. Коровиной. Раскопы были заложены у берегового обрыва, этот участок продолжает оставаться основным вот уже более 30 лет. Руководство экспедицией в наши дни осуществляется опять-таки антиковедом С.И. Финогеновой. Целью обеих исследовательниц было изучение слоев и материалов античной Гермонассы. Средневековые слои были как бы ненужным балластом, но археологи вынуждены были вскрывать эти слои столь же тщательно, что и античные. Многие годы было потрачено на эти предваряющие целевые исследования работы. В экспедиции скопился громадный новый и многообразный материал по всем средневековым периодам. Судя по отчетам, особенно хорошо представлено хазарское время. К сожалению, материалы эти не обработаны и мало известны археологам. Ясно, что, пока у экспедиции нет опытного специалиста-медиевиста, вся эта масса сведений будет лежать невостребованной.

Дадут ли материалы этой экспедиции принципиально новую информацию — неизвестно, поэтому пока мы вынуждены ограничиться теми данными, которые были получены в основном экспедицией Б.А. Рыбакова 1952—1955 гг.

В 25 км восточнее Таматархи на том же берегу Таманского залива находился другой город-порт, также процветавший в хазарское время: Фанагория. В отличие от Гермонассы этот античный город сохранил свое древнее имя и в средневековье. Город был основан, как и Гермонасса, в VI в. до н. э. В первые века средневековья жизнь в нем постепенно затухала, обширный город превратился в заштатный портовый городок, размеры его резко сократились: слой VI—VII вв. прослеживается более или менее четко далеко не на всем берегу. Правда, следует учитывать, что почти треть Фанагории размыта прибоями и остатки ее лежат на дне залива. Вполне вероятно, что часть поселения VI—VII вв. тоже уничтожена: городок был портовый, и жители, естественно, занимали участки, максимально приближенные к морю.

Как и на всем азиатском Боспоре, расцвет жизнедеятельности на древних развалинах античного города начался в хазарское время — т. е. во второй половине VIII—IX вв. На сохранившейся от размыва части берега слой Фанагории того времени занимал участок, равный в длину 1000 м, а в ширину около 200 м. В основном это была первая терраса, только местами средневековый слой прослеживался на склонах холмов второй террасы. Отметим, что такое расположение поселения характерно для поселений и кочевий хазарской эпохи как в Приазовье, так и в степях бассейна Дона.

Раскопки Фанагорийского городища ведутся уже более 150 лет — с 1853 г., когда там на земле одного из находившихся на территории городища хуторов была случайно обнаружена посвятительная надпись Кассалии Афродите Урании. С тех пор на городище постоянно производятся работы учеными-антиковедами (Кобылина, 1956, с. 15 и сл.). Или (особенно в XIX в.) — дилетантами, интересовавшимися античностью. Н.М. Паромов, проведя колоссальные архивные исследования, впервые составил и опубликовал прекрасный план городища и ближайших окрестностей с нанесенными на него всеми заложенными и вскрытыми там раскопами и шурфами, которые удалось по архивным данным локализовать с достаточной убедительностью и точностью (Паромов, 1993, с. 111—148). На плане видно, что подавляющее большинство раскопов заложено вне территории средневекового города (первой террасы). Культурный слой средневековья мощностью около 2-х м перекрывал античные отложения практически только на первой террасе (рис. 102).

Раскопы, на которых зафиксирован и исследовался этот слой, находятся в основном буквально на кромке берегового обрыва. Два раскопа — на склоне центрального холма второй террасы — дали весьма скудные сведения о средневековых наслоениях и остатках сооружений. Лучше всего представлен средневековый участок города в центральной его части (рис. 103), где была единым раскопом вскрыта большая (600 кв. м) площадь (Плетнева, 1981, с. 16, рис. 6). На ней прослежен довольно длинный (20 м) отрезок улицы, ширина которой достигала 3 м, и примыкающие к ней с севера, т. е. со стороны моря, три переулка. К морю же сворачивала и мостовая самой улицы. Как улица, так и переулки замощены черепками посуды (в основном обломками амфор) и костями животных, причем на улице отчетливо выделились четыре слоя мостовых, что свидетельствует о длительности и активном функционировании этой, видимо, одной из «магистральных» дорог, проходивших через город. Вдоль переулков и улицы сохранились остатки каменных цоколей. Большинство их сложено в елочку и панцирной техникой. Вокруг них и внутри помещений прослежены «заплывы» глины, видимо от саманных или даже глинобитных стен. Домики, когда удавалось проследить их планировку, двухкомнатные, к ним примыкали дворики, огороженные крепкими стенами, сложенными, вероятно, полностью из камня. Внутри двориков вкопаны в землю почти по венчик громадные пифосы или же выкопаны большие хозяйственные ямы, обмазанные глиной и нередко слегка обожженные. В полу одного из домов было обнаружено погребение мужчины брахикрана, захороненного вытянуто на спине головой на север. Следует отметить, что на углу, где улица поворачивала к морю, дворовый «забор» был специально закруглен. В этом же дворике с пифосами был обнаружен квадратный (1×1 м), сложенный из глины жертвенник с открытым очажком в центральной, тоже квадратной части. Таким образом, мы в данном случае видим широко распространенную при сооружении ритуальных объектов планировку «квадрат в квадрате».

Таким был город в конце VIII—IX вв.

Его керамический комплекс в целом идентичен керамике Таматархи, что и позволяет уверенно говорить о датировке этого слоя. Однако некоторая разница все-таки есть, а именно — в слое Фанагории этого времени практически отсутствуют обломки красноглиняных кувшинов «тмутараканского типа». Очевидно, что слой прекратил нарастание, а значит, жизнь здесь окончилась до широкого распространения этого типа сосудов. В Таматархе тоже наибольшее количество обломков этих сосудов встречается в слое конца IX—X вв., также как и в Саркеле и в Белой Веже. Так устанавливается время гибели Фанагории — примерно в конце IX в.

Надо сказать, что период, предшествовавший хазарскому, на центральном раскопе выявить не удалось, работы на нем прекратились, и раскоп был засыпан. Период I—VI—VII вв., фиксировавшийся на всех береговых раскопах, с особенной тщательностью был изучен А.Г. Атавиным, который смог убедительно расчленить его на хронологические периоды. Каждый из них характеризовался своим керамическим комплексом. Приходится пожалеть, что остатки строений сохранились здесь много хуже, чем в центральном раскопе: как правило, это разрозненные кладки цоколей. Благодаря хорошо прослеженной стратиграфии особенно четко удалось наблюдать изменение типа кладки в хазарское время: кладки в елочку всюду перекрыли остатки каменных цоколей, относящихся к сооружениям более раннего времени.

Средневековые фанагорийские могильники не раскапываются совершенно, хотя можно говорить о местах расположения нескольких средневековых кладбищ. Остатки двух из них находились на территории античных некрополей в восточной части городища на холмах второй террасы. Там было вскрыто несколько безынвентарных могил, в которых погребенные были уложены вытянуто на спине головами на запад. Третий, видимо, большой могильник расположен у подножья горы Шапурской к югу от городища. Здесь было обнаружено более десяти аналогичных безынвентарных захоронений в нескольких раскопчиках-шурфах, заложенных в поисках границ античного города, т. е. культурного слоя древней Фанагории. Антропологических определений черепов не проводилось, поэтому этническая принадлежность похороненных осталась невыясненной, вещей нет, а значит, и хронология всех этих могил неясна. Более чем скромный погребальный обряд может, конечно, означать, что погребения относились к одной из вероятных для раннего средневековья религий, известных и принятых какой-то частью населения Фанагории, а именно к христианству или иудаизму. Эти общие соображения в совокупности с фактом нахождения на городище типичных иудейских надгробий со знаками — тамгами — на тыльной стороне являются пока единственными свидетельствами принадлежности этих погребений к эпохе средневековья.

В западной части городища, на окраине средневековой Фанагории М.М. Кобылина обнаружила еще один могильник, в котором было вскрыто 9 погребений, все они безынвентарные, типологически близкие к вышеописанным, но 7 из них совершены в каменных ящиках. Видимо, это обстоятельство послужило причиной датировки погребений от XII до XIV вв., однако такие могилы, обложенные камнем, начали появляться в Крыму в IX в. Здесь, на Таманском берегу, они известны в Тмутаракани, где датируются первой половиной XI в. Фанагория дает дату наиболее раннего распространения этого обряда и дополнительно как бы подтверждает ее.

К какому периоду раннего средневековья принадлежали безынвентарные захоронения? Если допустить, что это — остатки древних иудейских кладбищ, то они в равной степени могут датироваться VI—VII и IX вв.

Как бы там ни было, но, как и в Таматархе, мы можем только говорить об этнической пестроте городского населения Фанагории, основываясь на скудных данных письменных свидетельств, археологически это логическое предположение недоказуемо — материал отсутствует.

Помимо этих двух достаточно крупных и известных за пределами полуострова городов, северо-восточнее Фанагории, всего на расстоянии 4—5 км от нее находилось еще одно, видимо, небольшое приморское поселение, тоже возникшее в конце VIII в. на античных развалинах, — Кепы. Культурный слой там, хорошо документированный и выявленный по керамическому комплексу, относится к концу VIII—IX вв. Кепы раскапывались крупными, высококвалифицированными учеными-антиковедами (экспедиция Н.И. Сокольского), и раннее средневековье до сих пор не нашло своего исследователя из числа участников экспедиции, способного и заинтересованного в обработке и издании материалов того времени. Поэтому мы можем констатировать только факт существования поселения в хазарское время и гибель его одновременно с Фанагорией.

На противоположном от Фанагории и Кепов берегу Таманского залива расположены развалины античного Патрея. Здесь также были зафиксированы незначительные по площади следы культурного слоя V—VII вв. и перекрывающий его слой большого (15 га) поселения хазарского времени (Паромов, 1993а, с. 148). На территории поселения были обнаружены два погребения, относящиеся к обоим выявленным раннесредневековым периодам. Скелеты в них уложены головами на юго-запад, вытянуто, на спине. В одном у головы находились лощеная кубышка с ручкой и бедро барана, у правой руки — два ножика, а во рту — золотая византийская монета второй половины VIII в. Другое захоронение было частично перекрыто хазарской кладкой в елочку и датировано медной византийской монетой VII—VIII вв. (Сударев, 1994, с. 114—115, табл. 7 а, в).

Раскопки на памятниках Приазовского варианта продолжаются. Из года в год растет количество этих памятников, исследуются известные большие города, накапливаются новые материалы из их раскопок. Главным же достижением является то, что все чаще полученные материалы, в том числе и те, которые давно лежали в архивах и подвалах российских музеев, начинают привлекать молодых ученых и нередко публиковаться.

Регион Приазовья от северного берега Таганрогского залива до Таманского полуострова — один из самых перспективных для археологического изучения хазарской государственности и некоторых особенностей той культуры, которая появилась в этом регионе в хазарский период.

Эти новые привнесенные особенности органично влились в культуру населения бывшего Боспорского царства. Этому особенно способствовало то обстоятельство, что непосредственно перед хазарами по этой территории кочевали родственные им болгары, объединенные в раннегосударственное образование со складывавшейся близкой к хазарской культуре.

Еще более заметно проявляются своеобразные черты этой культуры, принесенной хазарскими завоевателями в близкую приазовской этническую и культурную среду восточной части Крымского полуострова и даже в причерноморских городах и поселениях западных территорий Крыма.