Глава 2. В Донских степях. I

Донские степи занимают громадную территорию (рис. 1), равную примерно 160 тыс. км², т. е. значительно большие плошали, чем ряд современных европейских государств, в том числе и тех, которые были основаны народами, пришедшими в Центральную Европу (на Дунай) из восточноевропейских степей: Болгарии и Венгрии.

Памятником, давшим нам первое, замеченное археологами представление о сходстве и различиях этого степного варианта с лесостепным, явился бескурганный Зливкинский могильник. Он расположен в левобережном районе Среднего Донца на берегу озера Чернецкое. Название могильник получил от находившегося рядом богатого казачьего хутора Зливки. После революции хутор был уничтожен, и в настоящее время от него не осталось ни заметных развалин, ни остатков садов. Однако могильник сохранил в публикациях свое старое название, правда, наряду с новым, данным по озеру — Чернецкий.

Могильник был обнаружен и в примыкавшей непосредственно к берегу озера части раскопан крупным русским археологом В.А. Городцовым в 1901 г. Им было исследовано 35 захоронений, более половины которых женские и детские.

Погребения «стандартны»: произведены в неглубоких прямоугольных или овальных ямах, покойники в которых были уложены головами на запад (обычно с сезонными отклонениями), на спине, вытянуто, с вытянутыми вдоль туловища руками. Все взрослые скелеты сохранились настолько хорошо, что из них удалось взять и исследовать 19 черепов, положивших начало громадной степной брахикранной антропологической серии, долгое время именовавшейся «зливкинской».

Вещевой комплекс могильника позволил В.А. Городцову связать его с Салтовским (Городцов, 1905, с. 212—213). Это обстоятельство дало археологу возможность предположить, что покойники обоих могильников принадлежали к «одному племени» (сравнительных антропологических показателей у него тогда еще не было). Ему представлялось весьма вероятным, что в Салтове похоронено богатое городское население, а в Зливках бедное деревенское. Именно так он объяснял скромность и даже скудость (иногда отсутствие) сопровождающего зливкинские погребения инвентаря и выразительные типологические отличия погребальных сооружений.

Однако довольно скоро (уже в первое десятилетие XX в.) у археологов, опиравшихся в значительной степени на антропологические данные, уже не было сомнений в этническом различии похороненных в Салтове и Зливках людей. Тем не менее в то время, как Салтовский могильник благодаря изобилию вещевых находок продолжал активно раскапываться, Зливкинский на протяжении следующих восьми десятилетий не привлек ни любителей древностей (краеведов), ни ученых.

Только в 1982 г. М.Л. Швецов продолжил исследование этого могильника (Швецов, 1991), открыв здесь еще около 50 погребений IX — начала X вв. в основном того же типа, что и ранее раскопанные. Однако естественно, что на большем материале удалось проследить еще ряд характеризующих памятник особенностей: различные конструктивные детали могил (подбойчики, приступки), остатки тлена от гробов, угольки, сравнительно более богатые наборы украшений. Наибольший интерес представляют захоронения в колоколовидных ямах со следами огненного ритуала — обожженной поверхности ям, углей и золы в засыпи. Кроме того, заполнение ямы забито костями животных. Погребенные уложены скорченно на боку (женщины?) или вытянуто на спине, обычно «втиснутые» на дно ямы (мужские?). Типологически близкие им захоронения известны и на других памятниках, расположенных в пределах Хазарского каганата, в частности, на Маяцком поселении (Плетнева, Винников, 1998, с. 105 и сл.), а также в Саркеле, где датируются не позже 40-х гг. IX в. (Плетнева, 1996, с. 80—85; Артамонова, 1963, с. 175, 191—192, 195—197, 199—200).

Не только Зливки, но и другие степные памятники Донецкого бассейна, аналогичные Зливкинскому могильнику, местоположение которых было известно специалистам, долгое время не вызывали у них интереса. Таковы могильники у сел Залиманье, Шейковка, Петропавловка, обнаруженные в районе бассейна среднего течения Северского Донца (Сибилев, 1926), но раскопки их не производились. Тогда же Н.В. Сибилев открыл несколько синхронных этим памятникам городищ (Сидоровское, Теплинское), но не смог по подъемному материалу уверенно определить их дату и, видимо, поэтому не поместил их в свои публикации.

А между тем этот большой степной регион (рис. 54), расположенный у самой границы с лесостепью, все более нуждался в серьезных археологических исследованиях древних памятников, постепенно исчезавших с лица земли под многочисленными «стройками века», шахтными отвалами, интенсивной распашкой. В 60-х гг. я коснулась разведкой этой территории, пройдя сравнительно небольшой маршрут по Айдару и нескольким более или менее свободным от застройки участкам берега Донца. Однако первыми настоящими и основными исследователями данного региона (Среднедонечья) стали В.К. Михеев и К.И. Красильников, проводившие свои работы там в 70—80-х гг. Конечно, были и другие археологи, открывшие и даже частично исследовавшие отдельные памятники (в основном — могильники) на этой территории, и результаты их деятельности дополняют наши знания о регионе, но основополагающий вклад в его археологическое изучение, и, в частности, — хазароведение, внесли два названных выше ученых.

В.К. Михеев сосредоточил свои исследования здесь на изучении городищ. Всего им с той или иной степенью подробности обследовано около 10 крупных городищ: Теплинское (Богородичное), Сидоровское, Святогорское, Татьяновское, Кировское, Маяки¹ и др. Все относятся к типу «земляных», т. е. они укреплены с напольной стороны валом и рвом, к которым с внешней стороны примыкает обширное поселение.

Большие стационарные раскопки были проведены В.К. Михеевым на городище Маяки (Михеев, 1985, с. 12—18). Фактически памятник состоит из собственно городища, двух поселений и трех могильников вокруг мыса, на котором расположена укрепленная часть этого комплекса (рис. 55). Размеры последнего 670×360 м. Вал и ров чуть заметны на поверхности, хотя первоначально глубина рва была около 1,5 м, а ширина местами достигала 4—5 м. Вал сооружен на культурном слое поселения, что свидетельствует о его более позднем, сравнительно со временем образования поселения на мысу, времени его строительства. От него сохранился только слой глины и набросанный на него перемешанный слой глины с дерном (черноземом). На территории укрепления прямо на поверхности прослежены следы десяти зольников, размещенных двумя рядами, ориентированными с запада на восток. Они в плане овальные, размерами 15—20×50 м. На их поверхности было обнаружено много обломков керамики, глиняной обожженной обмазки, костей животных, попадаются обломки жерновов и иногда металлические вещи. Поселение 1 примыкает к городищу с напольной стороны. Оно, как и городище, не раскапывалось, на поверхности и в черноземном дерновом слое попадалось много кусков железного шлака. Поселение 2 располагалось на террасе, окружавшей городище с юго-востока. В отличие от городища и поселения 1, на которых культурный слой был весьма незначителен, здесь он достигал 0,95 м и характеризовался большой насыщенностью находками. Остатки очертаний наземных построек в темном черноземном слое проследить не представлялось возможным, но от юртообразных жилищ в нем сохранились открытые тарелкообразные очаги с обожженной поверхностью, заполненные золой и угольками. Только в одном случае удалось выявить сгоревший каркас круглой в плане юрты (диаметр ее 3 м) (рис. 55). Среди наземных жилищ попалось и большое (3×6 м) прямоугольное. Стены у него были сооружены из плах и обмазаны глиной, в тарелкообразном очаге найдены были обломки глиняной жаровни, а в яме рядом с очагом — жернова. На площади жилища было обнаружено много обломков керамики и разнообразных мелких домашних предметов (ножи, кресала, пробойники, пряслица и пр.), коса-горбуша и литейная формочка для отливки сережек. Иногда строили здесь и углубленные в материк землянки, но тоже с открытыми очагами в центральной части пола.

В материк были углублены (на 1,5—2 м) многочисленные хозяйственные ямы, служившие погребами, зернохранилищами, а после прекращения хозяйственного использования становившиеся помойками. В погребах хранились не только продукты, но и сельскохозяйственный и производственный инвентарь. Надо сказать, что на всей территории комплекса прекрасно сохраняется металл, особенно железо, поэтому на поселении обнаружены лемехи и чересла, косы, серпы, ножницы для резки металла, молоточки, долота, сверла, пинцетики, а также части конской сбруи (пряжки, стремена), оружие (копья) и т. д.

Все это оборудование помещалось, видимо, в равной мере и в наземные хозяйственные помещения, от которых сохранились в слое скопления глиняной обожженной обмазки с отпечатками прутьев (плетня). Постройки эти, вероятно, можно сравнивать с большими наземными домами Карнауховского поселения.

Очень богат и разнообразен керамический материал комплекса Маяки.

Здесь совершенно нет лепной кухонной посуды. Ее заменяют типичные для лесостепного варианта лепные, но правленные на круге горшки, сделанные из глины с заметной примесью довольно крупного шамота. Как правило, они покрыты линейным, нанесенным неглубоко орнаментом по всему тулову. Из этого же глиняного теста был изготовлен котел с внутренними ушками. Интересно, что на лесостепном Дмитриевском поселении был обнаружен обломок котла, сделанного из аналогичного теста (с шамотом, грубого замеса).

Не только железный инвентарь свидетельствует о несомненном высоком экономическом развитии этого комплекса. Характерно, что на поселении обнаружено много обломков амфор (15%) и целых экземпляров, четко датирующих памятник IX в. Не редки здесь и находки обломков красноглиняных кувшинов с плоскими ручками и явно привозных из Крыма баклажек. Вся эта тарная посуда — привозная из южных провинций Хазарии (Тамани, Крыма, возможно, и с нижнего Дона). Наличие торговых связей подтверждается и находками деталей весов: коромысел, бронзовой чашечки, а также небольшой сферической гирьки (96 г).

Городище стояло на оживленных торговых путях — водном и сухопутном, играя весьма видную роль в экономике Средне-Донецкого региона.

Могильники окружают жилые территории городища и поселений, практически два из них не только примыкают к ним, но и располагаются на их земле. Один могильник вне территории городища и поселений расположен через овраг от поселения 2. Это типичный грунтовой могильник «зливкинского типа». Могилы неглубокие, покойники в них уложены на спине, с вытянутыми вдоль тела руками. Ориентированы они головами на запад, один — на юго-восток. Всего было вскрыто 6 погребений, все брахикраны-европеоиды. Вещей с ними немного — это горшки, поставленные у головы, пряслице из амфоры, ножик, однако ясно, что это не бедность погребенных, а особенность обряда, т. к. в одном из погребений была обнаружена золотая серьга, а в другом сабля.

Второй аналогичный могильник фактически безынвентарный. Даже сосуды помешались в могилы редко и то только в виде разрозненных обломков. В исключительных случаях женские захоронения сопровождались отдельными личными украшениями, бронзовыми браслетами, сережками, подвесками. Наибольший интерес представляет третий могильник, расположенный на южной окраине поселения 2. Он состоит из трупосожжений, типологически близких к описанным выше трупосожжениям Сухогомольшанского и других могильников, открытых и исследуемых В.К. Михеевым в лесостепи бассейна Сев. Донца. Рядом с ними обнаружены «тайники» — отдельно захороненные комплексы вещей (конская сбруя, серпы) и крупных лощеных сосудов. Два захоронения отличаются от остальных деталями обряда. Они произведены в больших круглых ямах (диаметром 1,2 и 2 м, глубиной до 1,5 м), в нижней части несколько расширяющихся круговым подбоем. В целом и формой и размерами они представляют собой один из вариантов обычных хозяйственных ям. В обеих на дне помещены остатки трупосожжения (угли, кальцинированные кости), над которыми в засыпи ямы помешены несколько комплексов самых разнообразных вещей. В одной это части конской сбруи, серпы, косы, ножи, рыболовные крючки, ложкорез и, особенно существенно, железный стиль (писало), топорик. В другой — также части конской сбруи, 3 боевых топора, 3 копья, 3 ножа, коса-горбуша, очажная цепь и крючки к ней, 2 вилки, два тесла, две мотыжки, сверло, ботало, чашка для весов, разбитые кружка и лощеный горшок. У самого дна, в круговом подбое ямы, были захоронены четыре человеческих черепа. Неясно, кому принадлежали черепа: покойникам, чьи тела были сожжены, или сопровождавшим их рабам (рабыням?).

Как бы там ни было, но обе ямы помимо очевидной связи погребального обряда с обычными трупосожжениями позволяют сопоставлять его с маяцкими захоронениями в хозяйственных круглых ямах. Нарушение порядка традиционной обрядности: очевидные не индивидуальные, а коллективные сожжения в больших круглых ямах — привели и к другому нарушению, а именно помещению сопровождающего инвентаря в ту же яму, что и останки самих погребенных.

Таким образом, могильник в целом и отдельные захоронения в нем очевидно синкретичны и нуждаются в тщательном анализе всех деталей обряда и сопоставлении их со степными трупосожжениями других регионов и других этносов, что будет возможно только после полной публикации материалов автором раскопок.

Помимо этих трех могильников на городище и поселении 2 попадались довольно часто в беспорядке разбросанные среди жилых комплексов погребения, совершенные без определенного обряда и без вещей.

Создавалось впечатление, что эти небрежные захоронения, частично разрушенные, принадлежали убитым при взятии и разграблении поселения. После гибели их просто присыпали землей или небрежно бросили в мелкие небольшие ямки. Вещей при этих погребенных не было.

Разграбление поселения произошло, судя по материалу (в основном амфорам), примерно в конце IX в. Однако на нем попадаются и более поздние находки обломков амфор, вплоть до начала XII в. Видимо, жизнь на этом богатом поселении не прекратилась, частично уцелевшие жители смогли даже похоронить своих убитых сородичей, но, конечно, его территория сильно сократилась.

Маяки — самый крупный и полнее других городищ этого типа на среднем Донце исследованный памятник. Однако В.К. Михеев, как говорилось, обследовал в этом регионе еще несколько городищ, относящихся к этому же времени и к этой же культуре. Кроме визуального осмотра памятников, он почти всюду заложил раскопы, давшие нам представление о фортификации, жилищах, вещевом и керамическом комплексах этих памятников. Разрезы валов на них показали, что они представляли собой остатки развалившихся стен, сооруженных в виде двух деревянных панцирей и забутовки между ними. Для крепости панцири стягивались поперечными перегородками, а низ снаружи и изнутри присыпался землей (глиной из рвов). Обнаруженные в небольших раскопах и шурфах жилища представлены полуземлянками с очагом в центре пола. На Сидоровском городище в полуземлянке находилась печь-каменка, очевидно, славянская. Керамические обломки в целом характеризуют эти памятники и позволяют относить их к хазарскому времени, но на Богородичном городище много обломков лепных горшков без орнамента (только по венчику пальцевые вдавления) и лепных сковородок. Печь-каменка, подобие своеобразных «городен», использовавшихся при строительстве оборонительных стен, лепная кухонная посуда и лепные сковороды дают основание говорить о связях этого района со славянским (роменским) населением, чьи городища с северо-запада соседствовали с ним. Однако вещи из слоев этих памятников относятся исключительно к хазарской культуре. На Сидоровском городище, где, как и на Маяках, железо хорошо сохранялось, найдены были аналогичные лемехи, ножи, серпы, долото, сверло, наконечники стрел, топорик, обломки сабли и даже вилка для доставания мяса из котла. На других городищах также попадались различные железные вещи, но в меньшем ассортименте. Рядом с Сидоровским городищем был открыт и типичный «зливкинский» могильник. Погребения совершены в неглубоких ямах, головами на запад, вытянуто на спине и без вещей, только в одном из захоронений у головы погребенного был поставлен кухонный горшок.

Таковы результаты работ В.К. Михеева на городищах, прилегающих к ним поселениях и могильниках. Немаловажен установленный археологами факт проникновения в этот район каких-то славянских элементов культуры, а также явное взаимодействие с культурой лесостепного варианта салтово-маяцкой (хазарской) государственной общности.

Не менее существенны и результаты тотальных разведок К.И. Красильникова, проведшего их на территории, расположенной немного ниже по течению Донца и по берегам его притоков. Им было открыто более 300 поселений (Красильников, 1981) и несколько десятков могильников или отдельных захоронений (Красильников, 1990, с. 28, рис. 1). Это, несомненно, самый исследованный район донской степи. Большое количество поселений позволило создать их устойчивую типологию. Основная их масса занимает сравнительно большие участки (от 200×100 м до 500×200 м) вдоль рек на первой надпойменной террасе. Нередко они размещены вплотную вдоль берегового обрыва между двух овражков, являвшихся естественными рубежами поселения. Культурный слой (чернозем, насыщенный костями животных и обломками керамики) в обрезах берега виден хорошо, толщина его не превышает 50 см. Если поверхность задернована, то находок на ней почти нет. На распаханных поселениях исследователь ни разу не зафиксировал остатки зольников, хотя, как мы видели, в этом регионе на городищах они встречались. На ряде поселений К.И. Красильников заложил большие раскопы, на которых были открыты жилища, производственные гончарные центры, хозяйственные постройки, в первую очередь — хозяйственные зерновые и продуктовые ямы-погреба. Подавляющее большинство жилищ — полуземлянки с открытыми очагами в центре пола, но на нескольких поселениях встречаются и полуземлянки с печами-каменками, что подтверждает связи этого региона со славянами. Надо сказать, что именно здесь автор раскопок открыл и исследовал остатки разрушенных тандыров, поставленных обитателями жилищ в центральной части пола. В жилых помещениях располагались и гончары: рядом с очагами были обнаружены ямки от оснований гончарных кругов, в углах и в ямах, вырытых в полу, размещали запасы производственной глины, песка, воды. В пристройках к жилищам находились предгорновые помещения-ямы, в каждую из которых выходило несколько горновых топок (Красильников, 1980, с. 62, 63, рис. 2). В одном случае печи располагались каскадом, в котором каждая старая печь была предпечьем для новой или даже двух новых (Красильников, 1976, с. 268—269, рис. 1). Производство кухонных горшков было великолепно налажено, и обломки их были преобладающей находкой в слое подавляющего большинства оседлых поселений Среднедонечья. Помимо поселений этого типа, естественно наиболее характерного для земледельческого региона, поблизости располагались и остатки поселений иного типа, а именно кочевья. Они сравнительно небольшие, со слабо выраженным культурным слоем и совсем небольшим количеством находок (обломков керамики и костями животных) в подъемном материале. Состав керамики также выразительно отличается от поселенческого: это в основном обломки лепной кухонной посуды, остальные виды и типы попадаются редко, почти совсем нет привозной амфорной керамики. Как правило, размещались они преимущественно на незатопляемых участках поймы. Возможно сделать два предположения об их происхождении и назначении. Первое — поселения типа кочевий возникли раньше оседлых, сразу же после проникновения (подкочевки) в этот регион, вероятно, примерно в конце VIII в. болгарских переселенцев с юга из Приазовья (бывшей Великой Болгарии). Второе — кочевья синхронны остальным поселениям — это, возможно, летние откочевки части оседлого населения, занимавшегося отгонным скотоводством. Обе гипотезы имеют право на существование, замечу только, что у нас пока нет данных считать открытые кочевья более ранними памятниками. Наличие лепной посуды и даже ее преобладание не является хронологическим показателем, это скорее результат и свидетельство экономического (хозяйственного) различия обитателей поселений. К.И. Красильников на нескольких кочевьях произвел раскопочные работы, на которых открыл характерные для этого типа поселений жилища — основания юртообразных построек с тарелкообразными очагами в центре пола.

Приходится пожалеть, что он, как и В.К. Михеев, до сих пор опубликовал только незначительную часть своих полевых исследований. О том, насколько разнообразен открытый ими мир и насколько развита его культура, знают пока только они сами. Те же проблемы неизданности материалов встают и при ознакомлении с погребальными обрядами. Открытые могильники частично раскапывались, но практически материалы работ издавались крайне редко. Обычно это только сообщения в Археологических Открытиях, реже — упоминания в монографиях или статьях, посвященных другим вопросам и проблемам. Издания собственно конкретных материалов из определенных могильников осуществляются с большим трудом. Так, К.И. Красильникову удалось опубликовать материалы могильника у села Желтое (Красильников, 1991, с. 62—81). Описание 30 погребений, 28 из которых принадлежит наиболее распространенному в этом регионе «зливкинскому» типу, полное и сопровождается чертежами. Захоронения производились в простых прямоугольных ямах, в большинстве из них на длинных стенках оставлены приступки для опоры поперечных досок перекрытия (изредка остатки досок сохранились). В одной из могил перекрытие сооружено из мергелевых плит, такие же плиты установлены вдоль стен, образуя как бы каменный ящик. Подобные захоронения особенно распространены были в то время в Крыму. Погребенные уложены головами на запад, на спине вытянуто, многие скелеты частично или полностью разрушены, вероятно, ритуально. Захоронения одиночные, только в одном из них погребено двое: мужчина и женщина. Погребения сопровождаются кухонными горшками и лощеными кубышками, изредка лощеными кувшинами или лепными горшками. Почти в каждом находились остатки погребальной пищи — обычно кости барана, а при погребении женщины неоднократно фиксировались кости коровы. Та же закономерность характеризовала и погребения в Зливкинском могильнике. Среди погребений в этом могильнике представляют интерес два (рис. 56). В одном захоронен мужчина-воин, на теменной кости которого прослежены следы неудачной (неоконченной) трепанации: круглое в плане отверстие (2,5 см) только начали вырезать на кости. Во время операции, очевидно, человек умер. Поблизости от этого захоронения было произведено другое. В нем погребен мужчина, ориентированный головой к югу. Голова была отсечена, так же как и кисти рук. На поясе обнаружен ножик и кожаный мешочек, в котором лежал круглый серебряный шаблон диаметром 2,5 см. Изготовлен шаблон был из обычного немного «раскованного» диргема. Следы явной насильственной (мучительной) смерти этого человека, шаблон, равный диаметром трепанируемому отверстию в черепе воина, позволяют предполагать, что второе погребение принадлежало неудачливому хирургу, у которого «под ножом» умер пациент. Поскольку последний был, видимо, влиятельным воином, его смерть повлекла за собой казнь хирурга (в назидание другим врачам!).

Часть погребений могильника отличается наличием в них сопровождающего инвентаря. Помимо двух вышеописанных, вещи попадались в мужских, женских и даже детских захоронениях. Естественно, особенно часто встречались в могилах сосуды (горшки и кубышки, один раз — полуразбитая амфора), но примерно в половине из них находились и различные мелкие предметы: с женщинами и детьми — амулеты и украшения, с мужчинами — ножи, кресала, поясные железные пряжки, бараньи астрагалы. Конечно, сравнительно с наборами вещей в аланских катакомбах лесостепи, эти находки представляются весьма бедными и невыразительными, но возможно, появление обычая помещать какие-либо личные предметы в могилы можно объяснить влиянием аланских обрядов или же, что более вероятно, поскольку эта особенность стала выявляться все чаще в раскрываемых в наши дни погребениях, возрастающим обогащением какой-то части населения, что позволяло оставлять покойникам их личные вещи. В могильнике Желтое эта появившаяся и начавшая проявляться в некоторых обрядах особенность представлена довольно выразительно.

Могильник интересен также тем, что помимо обычных ямных погребений в нем обнаружено два катакомбных. Одно сильно пострадало от грабительского разрушения. Костяк в нем отсутствует, вход в камеру сильно разрушен, мергелевые плиты, закрывавшие его, разбиты и выброшены в дромос. Несимметричное расположение камеры относительно дромоса, несколько небрежно выкопанный дромос (почти овальный) сближают эту катакомбу не с донецкими, а с «маяцкими» катакомбами.

Вторая катакомба вырыта для захоронения ребенка. Она маленькая и «нестандартная»: дромос ее, а вернее, входная яма, в плане круглый, неглубокий, но дно ступенчатое, камера расположена по отношению к нему симметрично, вход в нее был заставлен мергелевыми плитами. Свод камеры обвалился, т. к. находился близко от поверхности. Ребенок 6 лет, видимо мальчик, был уложен вытянуто на спине (ноги немного подогнуты из-за тесноты камеры). В головах у него поставлен горшок, а на шейных позвонках обнаружено несколько бусин.

Мы остановились на характеристике этого могильника более подробно потому, что он типичен для Средне-Донецкого степного региона, в котором эталонным памятником может оставаться по-прежнему Зливкинский. Основные элементы обряда, открытого В.А. Городцовым, в целом повторяются во всех могильниках, обнаруженных здесь в последние десятилетия. Небольшое количество вещей или их отсутствие не является отличительным признаком данного обряда. Во всех могилах, даже и в зливкинских погребениях, вскрытых в последние годы, попадаются с большей или меньшей степенью частоты различные мелкие предметы быта или украшений. Кроме того, ни в одном из них нет абсолютного единства погребального обряда: нарушения или дополнения к прежнему простому обряду попадаются часто, однако главными определяющими признаками во всех могильниках этого региона остаются: 1 — бескурганность, 2 — прямоугольная форма неглубоких могильных ям, нередко с заплечиками для опоры деревянного перекрытия, 3 — захоронение вытянуто на спине головой на запад, 4 — помещение в могилу ритуальной пищи и питья, 5 — сравнительно небольшое количество сопровождающих вещей или их отсутствие.

Исследование могильников, как правило, проводится более интенсивно, т. к. это менее трудоемкая работа, нередко позволяющая открыть неожиданно интересный факт или раскопать комплекс с богатым инвентарем. Поскольку археологи вынуждены в основном пользоваться в своих полевых исследованиях работой студентов-историков, обязанных проходить после первого курса археологическую практику, результаты археологических изысканий значительно более эффектны и показательны в учебных целях на могильниках, чем на поселениях, где, кроме тысяч обломков керамики и остатков малопонятных для неспециалистов немногочисленных построек, обычно ничего найти не удается.

Судя по результатам раскопок многих могильников Среднедонечья, археологов ждет еще много открытий. Так, например, в Балаклейском р-не у с. Красная горка на самой границе лесостепи и степи В.К. Михеев в начале 80-х гг. обнаружил могильник, в котором преобладал обычный для Среднедонечья «зливкинский» погребальный обряд (Аксенов, Крыганов, Михеев, 1996, с. 116—129). Однако среди рядовых могил (всего раскопано свыше 250 погребений) были открыты 13 погребений воинов с конем, 1 — с частью конской туши, 17 захоронений с предметами конской сбруи (из них 11 — трупосожжений) и 11 захоронений коней, втиснутых в узкие прямоугольные ямы, ориентированных головами на запад, взнузданных и оседланных. Покойники в общих с конями могилах обычно снабжены разнообразным оружием: копьями, топорами, луками, ножами и поясными наборами. Интересно отметить, что самый богатый поясной набор найден в погребении женщины, похороненной с топориком и луком. Трупосожжения в могильнике также сопровождались богатым набором оружия и конской сбруей и принадлежали, очевидно, в основном мужчинам-воинам. Удалось проследить и еще один степной обычай, ранее в погребениях хазарского времени отмечавшийся только в трупосожжениях (Михеев, 1985, с. 10), а именно: помещение в могилы бронзовых клепаных котлов, нередко специально смятых, т. е. подвергнутых, как и скелеты людей, ритуальному разрушению. Известно, что в степях в более позднее время котлы были одним из важных признаков высокого положения воина — символом его возможности объединить и накормить окружающих его людей (Швецов, 1980; Плетнева, 1990, с. 129—130).

Несмотря на то что аналогичные захоронения с конями и отдельные захоронения коней встречаются в степных праболгарских памятниках хазарского времени (см. след. главу) и в синхронных им могильниках Дунайской Болгарии, здесь, на Среднем Донце, Красногорский могильник уникален. Несомненно, что и произведенные на нем погребения по обряду трупосожжения также необычны, но объяснимы, т. к. всего в нескольких десятках километров выше по Донцу расположен большой Сухогомольшанский могильник с трупосожжениями, раскопанный В.К. Михеевым.

Более скромным, но тоже с ранее не встречавшимися особенностями является могильник у пос. Новодачное, начатый раскапываться в 1992 г. (Красильников, Тельнова, 1997). На сравнительно небольшой площади было вскрыто пока всего 14 обычных «зливкинских» погребений и 34 круглых ямы, обрамляющих в несколько рядов одну из сторон этого могильника, что прослежено полностью, и несколько ям вдоль наметившейся другой его стороны. Ямы практически без находок — изредка в их заполнении встречались случайно попавшие обломки характерной «салтово-маяцкой» посуды, но в трех из них обнаружены явно помещенные туда непонятные лепные с узким «неустойчивым» горлом «шаровидно-яйцевидные» сосуды с отбитой (вероятно, ритуально?) верхней частью. Очевидно, в данном случае мы встретились с новым обрядом, до сих пор неизвестным и нигде не прослеженным. Изучение и интерпретация его — дело будущего.

Что же касается разведок по берегам самого Донца в течении от Деркула до Белой Калитвы, то из-за очень сильной его застроенности в наше время обнаружить здесь археологические памятники с каждым годом, как говорилось, все труднее и невозможнее. Весьма показательна в этом отношении судьба Рыгинского городища на окраине г. Каменск-Шахтинский. Оно было обследовано еще в начале XX в. археологом И. Тимощенковым (Отчет Ив. Тимощенкова, 1905, с. 569—576; Плетнева, 1967, с. 22, 95). Городище было расположено на мысу правого берега Донца. Судя по описанию, оно было большое, укрепленное с напольной стороны земляным валом и рвом. Сейчас его полностью уничтожили распашкой и застройкой. Были ли рядом с ним неукрепленные поселения, неизвестно, могильник же был, но не ясно, к какому времени он относился, поскольку вещей при погребенных было мало, сосуды же явно, судя по описаниям, несопоставимы с характерной посудой хазарской эпохи. Захоронения производились в могилах, обложенных и перекрытых камнями, головами покойники ориентированы на юг, иногда скорчены на боку, на угольной подстилке, попадались и коллективные погребения. Все эти особенности хотя и встречаются в «классических» захоронениях хазарского времени, но не типичны для большинства из них.

Интенсивной застройкой, распашкой, активным освоением и эксплуатацией обширных степных черноземов объясняется, видимо, и малое количество известных в настоящее время археологических памятников (в том числе и хазарского времени) по среднему Дону.

Пока археологам удалось в разведках зафиксировать по Дону и его левым и правым притокам более 20 раннесредневековых памятников, «разбросанных» на обширных степных пространствах (рис. 57). Правда, наибольшее их количество сосредоточено на трети этой территории, вплотную примыкающей к землям восточного региона («протуберанца») лесостепного варианта. Это вполне объяснимо, поскольку именно этот регион привлек наибольшее внимание археологов-«салтоведов». В 1962—1963 гг. здесь провела рекогносцировочную разведку С.А. Плетнева (Плетнева, 1967, с. 191, 192, рис. 3, 5), а 20 лет спустя — Г.Е. Афанасьев, пожелавший обнаружить на этой мало изученной земле продолжение лесостепного варианта салтово-маяцкой культуры с целью доказать, что весь вариант в целом принадлежал буртасам (Афанасьев, 1987, с. 18, 20,181, 184, рис. 6, 7, с. 155—167). Действительно, чисто теоретически можно допустить, что крайне южные памятники буртасов могут быть найдены где-то в междуречье Хопра (левого притока Дона) и Волги, хотя, учитывая сведения письменных источников, — ближе к последней.

Следует отметить, что географически участок Дона, весьма поверхностно исследованный мной и Г.Е. Афанасьевым, одни специалисты-географы относят к степной зоне, проводя северную границу степи по Тихой Сосне, другие считают этот район лесостепью, т. е. «опускают» границу степи с лесостепью к югу на 150—200 км. Г.Е. Афанасьев, принявший точку зрения второй группы ученых, считает ее более обоснованной, а значит, по его мнению, все памятники этого района принадлежат лесостепному варианту. Однако кажется очевидным, что географические границы зон (причем спорные) не могут служить для археологов и историков решающими (абсолютными) ориентирами при определении исторических, культурных или этнических ареалов.

Поэтому необходимо, по-видимому, рассмотреть все характерные черты памятников, которые удалось выявить в разведках. Представляется, что все они вполне сопоставимы с уже хорошо известными нам памятниками степного варианта. Во-первых, все случайно обнаруженные здесь и в более восточных районах шесть погребений — ямные, т. е. относящиеся к определяющему степному типу. Исключение — седьмое захоронение — знаменитое Воробьевское погребение, которое считают катакомбным. Но о форме могильного сооружения судить по сохранившемуся описанию трудно, а датируется оно по сопровождающему материалу (поясным бляшкам) не ранее X в. Мало вероятно, что аланская катакомба могла появиться в степях в то бурное время господства в них сначала венгров, а затем — печенегов, у которых этого обряда не было. Во-вторых, в этом же районе расположено обнаруженное мной в 1963 г. городище у с. Карабут. Визуальный осмотр валов этого памятника позволил первоначально предположить, что валы представляли собой развалы каменных стен, т. к. на гребне у них прослеживался слой щебенки (Плетнева, 1967, с. 33, табл. 1). В 1984 г. Г.Е. Афанасьев сделал разрез вала и доказал, что вал был земляной (Афанасьев, 1987, с. 101—103). Итак, укрепления Карабута были земляными, что типично именно для степного варианта культуры. В-третьих, почти все открытые мной поселения «спорного» района характеризуются обломками кухонных горшков «степного типа», т. е. сделанных из глины с примесью речного кварцевого песка (на остальных обломков кухонных горшков вообще не встречено). В-четвертых, в районе селища Тихий Дон вдоль правого берега Дона тянется на несколько километров так называемая «обитаемая полоса», обозначенная отдельными находками обломков керамики, преимущественно амфор IX в. Очевидно, это следы кочевых стойбищ, аналогии которым были прослежены по берегам Азовского моря (Плетнева, 1967, с. 15, рис. 3). Такие полосы характерны для степных вариантов, в лесостепи они неизвестны.

Итак, у нас нет достаточных оснований считать, что рассмотренную территорию можно включить в лесостепной аланский вариант. Возможно, что дальнейшие разведки дадут какие-то материалы для этого, однако и тогда необходимо будет учитывать все перечисленные выше факты.

В настоящее время можно, пожалуй, говорить, что этот пограничный регион весьма близок типологически к рассмотренному в начале этой главы Среднедонечью. Поскольку он изучен очень слабо, конкретные черты сходства прослеживаются пока в виде едва намечающихся вех. В частности, в обоих регионах отмечены черты культурных взаимовлияний и этнических контактов лесного и степного населения. Замечу также, что открытые остатки поселений, как правило, принадлежали оседлым земледельцам, но изредка, как и на Донце, попадались здесь следы кочевий и даже «обитаемых полос», т. е. просто местонахождений немногочисленных, разбросанных на больших участках берега керамических обломков.

Мои разведки по Дону, к сожалению, фактически были проведены только до впадения в него речек Богучар (справа) и Толучеевка (слева). Ниже по Дону почти до территории Волго-Донского канала и северо-восточного конца Цимлянского водохранилища — «моря» разведки вообще не велись. Находки отдельных захоронений или поселений на этом участке Дона и бассейна его крупнейших притоков Хопра и Медведицы носят случайный характер и археологически не исследованы.

Таким образом, приходится констатировать, что десятки тысяч квадратных километров междуречья Дона и Волги остаются для всех археологов-медиевистов (в том числе — хазароведов) «землей незнаемой», хотя не исключено, что именно там мы найдем ответы на многие вопросы истории и культуры хазар и других народов, кочевавших и селившихся на этих плодородных и богатых землях.

Примечания

1. Название городища «Маяки», расположенного у с. Маяки, ни в коем случае нельзя путать с Маяцким, которое было описано нами в предыдущей главе. К сожалению, даже в специальной литературе мы нередко сталкиваемся с этой несуразностью, и поэтому считаю необходимым обратить внимание читателей на эту недопустимую для ученых небрежность.