Заключение

Сравнение символов, отраженных прежде всего в образном строе металлических амулетов салтово-маяцкой культуры, с граффити керамическими клеймами, торевтикой и некоторыми типами украшений, принятое как методика, несколько сузило круг поднятых работе тем. Так, почти не затронута мифологема трехчленности вертикального строения макрокосма (о ней см.: «Приложение»), по скольку она не нашла явного отражения в амулетах. Вскользь упомянута обширная область верований, связанных с культом пред ков, так как амулеты обращены к солярному божеству. Не рассмотрены вопросы о зоолатрии, так как вне круга источников остались амулеты из костей животных. Практически вне поля зрения осталась поясная гарнитура, среди которой встречаются образы декора весьма интересные для изучения религиозной символики.

И все же основная цель работы мне представляется достигнутой Анализ и сопоставление материалов показали не только устойчивость сюжетов, но и существование лежащего в основе этой устойчивости жесткого каркаса до мелочей продуманной и хорошо известной в разных частях Хазарии мифологической системы. Единстве системы символов прослеживается не только по горизонтали, но и по вертикали. На отдаленных друг от друга памятниках обширной территории Каганата бытовали одни и те же типы амулетов и очень близкие по типологическому набору и сюжетам рисунки и знаки. И эта система довольно существенно отличалась от принятых в Алании или Волжской Болгарии. Смысловое содержание сюжетов, композиционные особенности, набор маркирующих символов объединяют единством в выраженных в них мифологем сосуды сасанидского стиля, которыми пользовалась знать, более скромные произведения литейщиков, приобретаемые рядовым населением, и графические рисунки и знаки.

При явных заимствованиях из других культур, легших в основу таких амулетов, как подвески с соколиными головками, парные чаши, подвески с парными протомами и украшений-лунниц, нельзя не отметить, что отбор, переделка и переосмысление заимствованных сюжетов и образов происходили весьма интенсивно. Все, что не подпадало под привычные представления, отбрасывалось, а нашедшее понимание включалось в контекст своей мифологической системы.

Те мифологемы, которые можно назвать ведущими для образного строя салтовских амулетов и графики, не были чем-то исключительным. Но яркость проявления древнейших представлений в культуре Хазарии иногда поразительна: четырехчастность пространства-времени, образ солнца как летящей по небу птицы и бегущего коня, биполярное движение солнечной ладьи, чаши с космической влагой, момент рождения солнца Богиней, путешествие его по ночному миру под охраной грифона, битва весеннего героя с зимним за освобождение солнца и вод.

Возвеличивание солнечного божества характерно для обществ, где активно действует институт сакрального царя (Иванов В.В., 1988, с. 461, 462). И нет ничего удивительного в том, что, кроме солярных, другим и, пожалуй, численно превосходящим первый блоком изображений были связанные с близнечным мифом древние символы священной верховной власти, в основе которых лежал знак двузубца. С этим знаком, видимо, тесно связан и образ Великой Богини. Разграничить мужской и женский образ, почти неразличимые не только среди символов, но и в самом персонаже сакрального царя, очень трудно. В персоне бога плодородия — сакрального царя — жреца мужское и женское начало часто слиты (см., например, рис. 14, 3, где бородатый персонаж имеет выпуклые женские груди). В предсалтовское время позу роженицы уже узурпирует мужское божество антропоморфных амулетов.

Каждой сфере жизни был присущ свой излюбленный круг образов и знаков. Гончарные клейма тяготеют к солярному культу; металлические амулеты — к солярному культу и связанной с ним идее плодородия; граффити на стенах Маяцкого городища, на костяных реликвариях и на астрагалах — к мистерии общения с предками; сакральные знаки, оставленные строителями, — к идее упорядоченного мироздания; торевтика раскрывает мифы, лежащие в основе календарных пиршественных обрядов. И каждая категория археологических находок, несущая на себе следы древней символики, является новой и подчас неожиданной страницей утраченного мифологического предания Хазарии, наиболее выразительная иллюстрация к которому сохранилась на реликварии Славянского музея.

Москва. 2000 г.