Глава первая,

в которой читатель познакомится с некоторыми византийскими императорами Македонской династии, узнает, кто такие росы и какую опасность они таили для ромеев, и, наконец, впервые встретится со Святославом

Император ромеев Константин VII, приближаясь к пятидесятилетию, все еще оставался красивым мужчиной. Высокий, широкоплечий, с длинной шеей, он был, как и в юности, прям, словно кипарис. Унаследованную от предков телесную красоту не смогли окончательно испортить ни пристрастие к обильной и вкусной пище, ни увлечение науками, предполагающее малоподвижное времяпрепровождение в обществе книг. Стандартам красоты того времени соответствовало и лицо — широкое, с орлиным носом и здоровым румянцем на щеках на фоне молочно-белой кожи. Розовые щеки царя придавали ему вид человека добродушного и приветливого, каким и должен был быть этот любитель не только поесть, но и хорошо выпить — слабость, которую ставили ему в вину некоторые болтливые подданные. Но особенно красивы были у Константина глаза, унаследованные от матери — красавицы Зои Карбонопсины, то есть «Черноокой», или «Огнеокой».

Отец Константина, император Лев VI, сойдясь с этой яркой женщиной, совсем потерял голову. К тому времени он правил Византийской империей уже много лет, но трудно было найти в Константинополе человека более несчастного в личной жизни. Еще совсем молодым родители женили его на скучной и болезненной Феофано, проводившей в молитвах дни и ночи. Такое благочестие было отмечено церковью, и после смерти набожную императрицу причислили к лику святых. Но самого Льва к святой жизни не тянуло. Кончины жены ему пришлось ждать более десяти лет, и он проводил время в обществе любовницы — женщины живой и умевшей утешить. Ее, как и последнюю любовь василевса, звали Зоя. Феофано пожаловалась свекру на неверного супруга, и император Василий I, грубый солдафон, наказал своего сына, как умел, — он схватил Льва за волосы, свалил с ног и долго бил кулаками и ногами. Зою вскоре выдали замуж. Однако это не охладило наследника престола, он стал осторожнее, но их связь продолжалась. Наконец Василий I умер, власть перешла ко Льву и... еще три года Зоя оставалась его любовницей. Оба были несвободны. Эти запутанные отношения могли тянуться бесконечно долго, но почти одновременно из жизни ушли императрица Феофано и супруг Зои. Злые языки говорили, что Зоя их и отравила.

Это не помешало Льву VI вскоре на ней жениться. Его семейная идиллия длилась недолго — спустя один год и восемь месяцев Зоя также скончалась. Царь не терял надежды устроить свою жизнь и женился на красавице Евдокии. Юная жена умерла через год во время родов, а следом за ней Бог прибрал и сына Льва — младенца Василия. Вместе со смертью сына, казалось, рухнули надежды императора иметь мужское потомство (от первого брака у него были дочери). Церковь ограничивала число возможных вступлений в брак, даже третий брак царя был разрешен патриархом как исключение, а уж о четвертом и говорить не приходилось. Оставалось доживать. Кое-кто начал проявлять нетерпение: во время посещения церкви неизвестный подскочил к царю и ударил его палицей по голове. Смерть была неминуема, если бы конец орудия убийства не зацепился за поликандило (подвесной светильник). Кровь хлынула из головы, царь упал, началась паника, кто-то бросился бежать вон, кто-то — крутить руки убийце-неудачнику. Но даже когда, после долгих пыток, эти руки отрубили, убийца не назвал сообщников. Пришлось отрубить еще и ноги, а затем сжечь его самого. Злые языки обвиняли в организации покушения младшего брата Льва Александра, который, являясь императором-соправителем, никакой реальной политической роли не играл и в день покушения, сказавшись больным, остался дома. Однако прямых доказательств не было. Всевозможные провидцы начали сулить уцелевшему царю долголетие, а один из них даже с точностью до дня определил, что Лев VI будет царствовать еще десять лет.

Но Лев не хотел пассивно дожидаться окончания отведенного ему предсказателями срока. Вскоре после смерти третьей жены в его жизни появилась последняя любовь — Зоя Карбонопсина. Девушка из знатной семьи несколько лет довольствовалась ролью сожительницы, но когда она родила сына, подобное положение дел перестало устраивать самого императора. Лев VI начал добиваться разрешения на четвертый брак. Патриарх Николай Мистик занял принципиальную позицию. Он даже отказывался крестить «незаконного» ребенка. Такого от патриарха Лев VI не ожидал, ведь Николай Мистик был его другом детства. Лишь спустя почти восемь месяцев младенца (будущего императора Константина VII) крестили. Но сделано это было с условием, что блудница Зоя будет удалена из дворца. Влюбленный Лев VI обманул патриарха. Их обвенчал с Зоей простой священник, которого за это лишили сана. Взбешенный Николай Мистик отрешил императора-обманщика от церкви. Впрочем, вскоре стало ясно, что патриарх зарвался — и его отправили в ссылку. Новый патриарх Евфимий оказался более сговорчивым и согласился признать четвертый брак императора. Отныне все разговоры о незаконности Константина прекратились; наоборот, стали особо подчеркивать, что он сын правящего василевса ромеев, родившийся в «Порфире» — особом покое императорского дворца, традиционном месте рождения царских детей. Отсюда и прозвище, закрепившееся за наследником, — «Порфирогенит», или «Багрянородный».

Сами обстоятельства его рождения казались столь необычайными, что с раннего детства будущий император Константин VII привык думать о себе как о человеке, которому суждено совершить что-то выдающееся. Да и мог ли иначе думать о себе сын владыки Мира? Это ощущение только усилилось от рассказов очевидцев, сообщавших, что во время появления Константина на свет на небе явилась комета, сиявшая 40 дней и ночей.

Между тем истекли десять лет, отведенные Льву VI предсказателями, и царь умер (можно сказать, вовремя). Семилетний Константин стал василевсом ромеев. Возраст, конечно, не вполне подходящий для начала великих дел. Кроме того, он был вторым императором, первым — его дядя Александр, ненавидевший племянника. Патриархом вновь стал Николай Мистик. Из дворца исчезли люди, близкие Льву VI. Зоя Карбонопсина оказалась в монастыре. Исчезнуть мог и маленький Константин VII. Поговаривали, что Александр хотел оскопить мальчика — кастрат не может быть императором, — но нашлись добрые люди, пожалели сына Льва VI, убедили дядю, что ребенок слаб здоровьем и не выдержит болезненной процедуры. Александр согласился подождать. Впрочем, он быстро устал заниматься государственными делами. Когда Византией управлял Лев, Александр в основном развлекался охотой и предавался разврату. Выйдя после смерти брата на первый план, он не изменил образ жизни. Немолодой человек уже страдал от дурной болезни, которая, согласно византийским хроникам, выражалась в «гниении срамных частей». В один из жарких дней, плотно закусив за завтраком и хорошенько нагрузившись вином, император пошел поиграть в мяч — невинная, в общем, забава. Под палящим солнцем его хватил удар, во дворец Александр вернулся весь в крови, текшей из носа и детородного органа. Умер он через два дня, процарствовав всего 13 месяцев.

Константин VII Багрянородный стал единоличным императором ромеев. Во дворец была возвращена его мать. Однако против маленького государя начали один за другим возникать мятежи, на империю напали болгары, болгарский царь Симеон неоднократно осаждал Константинополь. Константину был нужен сильный помощник, желательно из военных. Выбор воспитателей царя пал на друнгария флота (командующего морскими силами империи) Романа Лакапина. Этот безграмотный сын армянского крестьянина, сделавший при Льве VI головокружительную карьеру, казалось, идеально подходил на эту роль. Но интеллектуалы, окружавшие юного государя, жестоко просчитались. Казавшийся им тупым и лояльным, Роман Лакапин совершил переворот, были арестованы и исчезли все близкие к Константину люди. Зоя опять оказалась в монастыре, и на этот раз окончательно. Императора, которому не исполнилось и четырнадцати лет, женили на дочери Романа Елене. И вновь судьба улыбнулась Константину — он не только уцелел в этой заварухе, но и приобрел красавицу жену, умную настолько, чтобы стать верным другом своему мужу. Брак оказался счастливым.

Роман Лакапин был провозглашен императором-соправителем зятя. Вскоре он объявил императрицей свою жену, затем императором — старшего сына Христофора. Через несколько лет императорами-соправителями Романа стали и еще два его сына, Стефан и Константин. Императрицами провозгласили и их жен. Младшего своего сына Феофилакта Роман Лакапин прочил в патриархи, и когда юноше исполнилось 15 лет, его возвели на патриарший трон. Положение законного императора Константина VII Багрянородного пошатнулось, он стал сначала вторым человеком в империи, затем третьим, а затем его влияние вообще сошло на нет. Ему остались частные радости в кругу семьи, алкоголь и конечно же книги, до которых сын Льва VI оказался большим охотником. Законный наследник престола пробыл в подчинении у тестя, вызывавшего у него своей грубостью массу отрицательных эмоций, более четверти века. Все эти долгие годы Константин VII был вынужден притворяться то ученым чудаком, далеким от реальной жизни, то не способным ни на что алкоголиком. Но в душе он никогда не забывал о своем высоком предназначении и ждал своего часа. И дождался — к сорока годам. Неблагодарные сыновья Романа Лакапина свергли старого и больного отца с престола и отправили в ссылку на остров Прот (один из Принцевых островов близ столицы). Однако они не учли, что ромеи помнят, кто является их законным государем. По Константинополю распространились слухи, что жизни Константина VII угрожает опасность. Перед дворцом собралась огромная толпа народа, которая гудела до тех пор, пока пред ней не появился сын Льва VI. Напуганные сыновья Романа Лакапина были сломлены, а вскоре они сами лишились власти и оказались в ссылке.

Началось самостоятельное правление императора-интеллектуала. Конечно, он хотел, чтобы при нем простым ромеям жилось легче, поэтому и уменьшил налоговые поборы, издал ряд указов, которые должны были поддержать мелких землевладельцев, кому-то из них даже вернули отобранные владения. Но не в этом видел Константин VII свое предназначение. Заботы о просвещении народном, о сохранении культурных памятников занимали государя постоянно. В Константинополе теперь появилась возможность получить приличное светское образование, в созданном императором учебном заведении преподавались философия, риторика, геометрия, астрономия. Царь почти ежедневно лично посещал «университет», расспрашивал учеников о их жизни, делил с ними стол, давал деньги. Выпускники назначались судьями, секретарями, даже митрополитами. Император и сам любил вместе с судьями решать споры, разбирать жалобы и тяжбы людей. Со всех концов империи шли к нему письма, и каждое он успевал просмотреть и принять по нему то или иное решение. В столице развернулись большие работы — реставрировались старые здания, строились новые дворцы и храмы. При этом василевс лично наставлял и художников, и каменотесов, и плотников, и позолотчиков, и кузнецов — и всегда и во всем оказывался лучшим. Ничто не ускользало от его внимания, все он старался решить сам.

Впрочем, все это были пустяки в сравнении с главным замыслом Константина Багрянородного, реализация которого должна была принести империи колоссальную пользу и увековечить имя императора. Василевс мечтал подготовить энциклопедии по всем отраслям знаний: агрономии, зоологии, медицине, воинской тактике, юриспруденции, дипломатии и т. д. Лучшие ученые империи были объединены в авторский коллектив, который составил более пятидесяти справочников по тематике, намеченной василевсом. Сам государь принимал в написании и редактировании собранных томов непосредственное участие. Читателем этой сокровищницы премудростей должен был стать его единственный сын Роман, провозглашенный по традиции с раннего детства соправителем отца — императором Романом И.

Кроме Романа у Константина VII было пять дочерей — ласковые, любящие девочки. Но все внимание отца поглощал сын, развивавшийся не так, как хотелось родителям. Константин всегда старался сделать из Романа настоящего василевса, а потому обучал его и правильной речи, и походке, и смеху, и умению одеваться, сидеть и стоять по-царски. Он напоминал сыну, что тот — также багрянородный (родившийся в семье правящего императора), предупреждал, что только если соблюдать всё, что говорит отец, можно долго и счастливо царствовать над ромеями. Всё без толку — с каждым днем наследник императора-философа все более и более превращался в развращенного подростка, рано познавшего радости женского общества и алкоголя.

Еще когда империей правил его дед Роман Лакапин, маленького Романа решили женить. Сначала дед хотел таким образом наградить хорошо проявившего себя в войне с арабами полководца Иоанна Куркуаса (Старшего), выдав его дочь замуж за своего нелюбимого внука. Затем он нашел для шестилетнего Романа более выгодную партию — Берту, незаконную дочь Гуго Прованского, короля Италии. Красивую девочку привезли в Константинополь и при венчании дали ей более подходящее для византийской принцессы имя — Евдокия. Дети прожили в браке пять лет, а потом Берта-Евдокия умерла. Так Роман II остался вдовцом в 11 лет. Когда его отец стал полноправным императором, ему исполнилось 14, но и теперь кроме охоты, попоек и девиц юношу ничего не интересовало. Отец строил для сына дворец, даже больше собственного, — но что делать, если того интересовали не дворцы, а притоны?!

Уже несколько лет Константин готовил для сына монументальный труд — поучение о том, как править империей. К написанию этого трактата были привлечены лучшие интеллектуальные силы империи, был собран и сведен воедино колоссальный по объему материал из истории и географии соседних стран. От Романа требовалось только в случае необходимости открыть книгу и найти ответ на вопрос, как вести себя с тем или иным соседом в той или иной ситуации. Константин VII не только выступил редактором текста, но и написал некоторые разделы. Труд был, наконец, завершен, и император-соавтор с волнением перебирал дорогие пергаменные листы, переписанные лучшими каллиграфами императорской канцелярии. Скоро их переплетут в книгу, прикрепят к переплету золотые пластины, украшенные драгоценными камнями и покрытые великолепной чеканкой.

Не без удовольствия царь начал читать предисловие, написанное им самим и обращенное к сыну: «Мудрый сын радует отца, и нежно любящий отец восхищается разумом сына, ибо Господь дарует ум, когда настает пора говорить, и добавляет слух, чтобы слышать. От него сокровище мудрости, и от него обретается всякий дар совершенный. Он возводит на трон василевсов и вручает им власть над всем. Ныне посему послушай меня, сын, и, восприняв наставление, станешь мудрым среди разумных и разумным будешь почитаться среди мудрых. Благословят тебя народы и восславит тебя сонм иноплеменников. Восприми, что тебе должно узнать в первую очередь, и умно возьмись за кормило царства. Поразмысли о настоящем и вразумись на будущее, дабы соединить опыт с благоразумием и стать удачливым в делах. Учти, для тебя я пишу поучение, чтобы в нем соединились опыт и знание для выбора лучших решений и чтобы ты не погрешил против общего блага»¹.

Хорошо получилось, очень лично, должно пронять даже такого бессердечного эгоиста и лентяя, как Роман. Впрочем, к делу: «Сначала — о том, какой иноплеменный народ и в чем может быть полезен ромеям, а в чем вреден: каким образом каждый из них и с каким иноплеменным народом может успешно воевать и может быть подчинен. Затем — о хищном и ненасытном их нраве и что они в своем безумии домогаются получить, потом — также и о различиях меж иными народами, о их происхождении, обычаях и образе жизни, о расположении и климате населенной ими земли, о внешнем виде ее и протяженности, а к сему и о том, что случилось когда-либо меж ромеями и разными иноплеменниками. После всего этого — о том, какие в нашем государстве, а также во всем царстве ромеев в разные времена появлялись новшества»².

Император задумался. Механически перебирая листы исписанного пергамена, он наткнулся на главу о росах, о том, как они приплывают на своих кораблях в Константинополь. Вот он — пример народа, обладающего хищным и ненасытным нравом, опасного во всех отношениях, появление которого близ границ империи может привести к неисчислимым бедствиям, а возможно — к Концу.

Тут нужно дать некоторые пояснения. Ромеи считали себя центром Вселенной (ведь империя может быть только одна), а свою историю — историей Мира. Как и все средневековые люди, они ждали Конца света и были уверены, что именно с них он и начнется. Поэтому среди интеллектуалов были весьма популярны различные комментарии к библейским книгам пророков и «Апокалипсису». И вот что удивительно — в греческом переводе книги пророка Иезекииля встречается название «Рос»: «И бысть слово Господне ко мне, глаголя, сыне человечь, утверди лице твое на Гога и на землю Магога, князя Рос», а в «Апокалипсисе» указывается, что перед Концом света народы Гога и Магога, находящиеся на четырех углах земли, обольщенные Сатаной, подойдут к «священному граду». И будет число их, как песок морской. Оставалось сделать вывод: нужно ждать появления страшного народа «Рос» как верный признак начинающегося Конца света. При этом большинство комментаторов помещали страну Гога и Магога на севере, называя их гиперборейскими народностями (народами Севера) и скифами. Когда на севере появились русы, созвучие названий «Русь» с библейским «Рос» не осталось незамеченным. У ромеев не могла не появиться мысль, что это и есть тот самый народ «Рос», ужасный уже одним своим именем. Поэтому русов называли в Константинополе исключительно «росами»³.

Из трактата Роман мог узнать про этот страшный народ много важного. Например, то, что главный город росов называется «Киов», что от них зависят многие славянские племена с диковинными названиями — вервиане, другувиты, кривичи, северии, лендзанины и прочие, жившие от страны ромеев так далеко, что информаторы императора, с трудом выговаривавшие все вышеперечисленное, их имен просто не знали. У росов много князей, и многими городами владеют они, но когда наступает ноябрь месяц, все собираются в Киеве и с войском чуть ли не из всех росов отправляются собирать дань с подчиненных им славян. Объезд племен продолжается всю зиму; наконец в апреле, когда растает лед на реке Днепр, росы возвращаются в Клев.

Зимой данники-славяне в своих непроходимых лесах валили огромные деревья и, обстругав, выдалбливали в стволах углубления, а с наступлением весны спускали их на воду. По целой системе речушек, впадающих в Днепр, они доставляли эти примитивные лодки-однодеревки в Киев и продавали там росам. Те обшивали грубо обработанные долбленки бортами, оснащали веслами, уключинами, мачтами, и после всех этих доработок колода, которая годилась лишь на то, чтобы плавать по реке, не удаляясь далеко от берега, превращалась в ладью — судно, на котором можно было рискнуть выйти и в открытое море. На эти суда грузили всё то, что было добыто в течение зимнего сбора дани. Как правило, каждый русский князь снаряжал в торговую экспедицию две-три (или даже четыре) ладьи, с которыми он отправлял в плавание, кроме охраны и экипажа, лиц, ответственных за товар и торговлю, — одного-двух купцов и посла, утрясавшего все дипломатические формальности⁴.

В июне заканчивались приготовления к плаванию, и флот росов, двигаясь по течению Днепра, спускался к городу Витичеву, в крепости которого в продолжение двух-трех дней росы поджидали отставших и после этого всем караваном пускались в далекое путешествие. В плавании их подстерегало множество опасностей, особенно когда они достигали днепровских порогов, имена которых, и по-славянски, и по-росски, звучали странно для уха ромеев. Течение здесь было очень быстрым, проход между берегами — узким, а реку поперек пересекала цепь скал, из которых одни были скрыты под водой, другие стояли на ее уровне, иные же значительно выступали над ней. Скалы располагались так близко друг от друга, что, подобно плотине, сдерживали течение реки, которая потом низвергалась водопадами. Росы не осмеливались проходить между скалами, но, причалив поблизости и высадив людей на сушу, оставив прочие вещи в ладьях, нагие, ощупывая ногами дно, волокли их (одни у носа, другие посередине, третьи у кормы), толкая шестами, чтобы не натолкнуться на какой-либо камень. В некоторых местах им приходилось, вытащив груз на берег, волочить судно посуху. Рабов, предназначенных для продажи, закованных в цепи, гнали по берегу. Обойдя опасное место и перенеся груз, росы, погрузившись на корабли, продолжали путь. Во все время путешествия им постоянно приходилось выделять часть людей для охраны каравана, так как кочевники-печенеги, подкарауливая купцов у порогов, грабили и убивали тех, кто не успевал вовремя приготовиться к обороне.

Наконец тяжелый путь через пороги оставался позади — росы достигали острова Святого Григория. На этом острове, где стоял громадный дуб, они совершали жертвоприношения: приносили в жертву живых петухов, укрепляли вокруг дуба кто стрелы, кто кусочки хлеба, мяса или еще что-нибудь, что велел обычай их предков. Отдохнув, отправлялись в дальнейший путь. Еще немного усилий — и впереди показывался остров Святого Эферия (Березань). Тут в устье Днепра росы отдыхали два-три дня и готовили свои ладьи для морского путешествия. Отсюда при ветре можно было двигаться под парусом (в безветрие же по-прежнему на веслах) вдоль северного побережья Понта Эвксинского (Черного моря), не удаляясь далеко от берега, делая остановки в устьях рек. Все это время по берегу их продолжали преследовать печенеги, выжидавшие удобного момента для нападения и осыпавшие путешественников стрелами. Наконец караван достигал устья Дуная, откуда начинались земли болгар; здесь опасность от печенегов прекращалась, и путь становился легче. Двигаясь все так же, вдоль морского побережья, росы достигали входа в пролив Босфор, а отсюда уже недалеко было до Константинополя — конечной цели всего этого мучительного пути.

Вообще, росы — хорошие мореходы и воины. Они нападают на все соседние народы, а ввязавшись в бой, проявляют отчаянную храбрость, даже безрассудство. Про этих варваров рассказывают, что они никогда не сдаются врагам и, если нет надежды на спасение, пронзают себя мечами. И Лев VI, и Роман Лакапин нанимали их для участия в морских походах империи. Служат они и в императорской гвардии. Князья росов всегда с готовностью отправляют в Византию столько воинов, сколько угодно василевсам ромеев. Сам Константин Багрянородный нанимал для похода на Крит девять русских судов с экипажем более шестисот человек. При воспоминании об этом походе сердце василевса не могло не сжаться — арабы тогда отбили нападение ромеев...

Прибывавшие в Константинополь росы поначалу предъявляли печати: послы — золотые, купцы — серебряные, но затем правивший в Киеве князь Игорь согласился с ромеями, что лучше, если послы будут предъявлять еще и грамоты от своего князя: такой-то послал столько-то кораблей. Это позволяло вовремя отделить мирных купцов от разбойников, которых среди росов полным-полно. Если же кто являлся без такой грамоты, то ромеи сажали этих подозрительных под арест и выясняли, кто они такие, затеяв переписку с киевским князем. В случае если задержанные пытались сопротивляться, византийская сторона оставляла за собой право убить их. После улаживания необходимых формальностей приезжих размещали в квартале близ монастыря Святого Маманда — в пригороде, вне стен Константинополя, недалеко от ближайшего участка северной стены города, на европейском берегу Босфора, близ входа из пролива в Пропонтиду (Мраморное море) и в залив Золотой Рог (который росы называли «Суд»). Прибывших росов переписывали и ставили на довольствие. Впрочем, разница между росами, явившимися с грамотой, или без грамоты, невелика. От любого можно было ожидать какого-то бесчинства или в самом Константинополе, или по дороге к нему, где от этих варваров могли пострадать прибрежные поселения ромеев.

Самой настоящей бедой для корабля купца-ромея могла обернуться встреча с таким же купцом-росом. И это притом что князья росов во главе с Игорем обещали пресекать пиратство, но толку было мало. Особенно печальной была участь корабля, выброшенного в бурную погоду на берег и замеченного проплывавшими мимо росами. Высадившись, они могли перебить несчастных, спасшихся от бури, или обратить их в рабство, расхитив уцелевшее имущество. Прекратить подобную практику князья никак не могли, хотя и обещали, что будут наказывать виновных, а росы — впредь помогать потерпевшим кораблекрушение собрать свои товары и продолжить путь⁵. Наконец, росы могли, встретив в устье Днепра отправлявшихся сюда на ловлю рыбы жителей Херсона, отобрать у них весь улов и самих превратить в корм для рыб. Конечно, лучшие сорта рыбы, бывшей одним из главных продуктов питания ромеев, добывались в Меотиде (Азовском море) и у северных берегов Понта Эвксинского — на Боспоре Киммерийском (в Керченском проливе). Но и устье Днепра херсониты считали своим местом рыбного промысла. Согласно византийскому законодательству рыбаки были обязаны объединяться в общины с жесткой корпоративной этикой, определенной особым уставом. Прибрежная полоса разделялась между общинниками на равные по прибыли паи, со строго установленным расстоянием между этими паями. Границы раздела считались неприкосновенными, срыв промысла не допускался, а срок переделов между частными общинниками определялся в 10—20 лет (между монастырскими рыболовами — в 40 лет)⁶. Таким образом, поменять место вылова рыбы было практически невозможно, и херсониты выходили в море, каждый раз опасаясь появления ладей росов.

Некоторые купцы росов предпочитали даже не доплывать до Константинополя или, отплыв из столицы ромеев, не возвращаться домой, а зимовать на острове Святого Эферия или где-нибудь поблизости (росы называли эту местность Белобережьем), и грабить проплывающие через устье Днепра корабли, плотно перекрыв таким образом движение по реке. По весне они отправлялись в Константинополь реализовывать всё приобретенное за зиму.

Зная нравы опасных варваров, ромеи установили правило — росы, жившие в Константинополе, могли покидать предместье Святого Маманда группой не более пятидесяти человек и в сопровождении специально приставленного к ним чиновника. Последний должен был разрешать конфликты, которые возникали между гостями и местными жителями в ходе торговли или просто на улице. Чтобы у росов не возникло желания самим разрешить «все проблемы», им запрещалось покидать отведенный для проживания квартал, имея при себе оружие. А чтобы они не пронесли его с собой тайно, группа росов входила в город через одни ворота. Это позволяло их внимательно осмотреть.

В квартале Святого Маманда византийцы селили только росов, но поскольку кроме купцов и послов здесь же постоянно жили и те из них, кто служил в Византии в качестве наемников, разместить можно было лишь ограниченное количество купцов с их людьми. Поэтому в течение лета-осени Константинополь посещало два каравана росов⁷. Как раз когда начинался мореходный сезон на Черном море, наемники-росы уходили в очередной военный поход либо отправлялись в летние лагеря на учения. Это было не только разумно с той точки зрения, что одни и те же «казармы» попеременно занимали зимой наемники, а летом купцы, но и позволяло избежать здесь столпотворения: ведь в Константинополь прибывало не менее полусотни ладей с росами. И всю эту массу людей бесплатно кормили, все они имели право сколько угодно мыться в банях — таковы были договоренности. И хотя росы получали довольствие не деньгами, а натурой (хлеб, вино, мясо, рыба, овощи) и эти продукты не выдавались им на руки, а предоставлялись в виде готовой пищи, все равно содержание одного такого путешественника обходилось византийской стороне в три золотых затри месяца (срок, на который, согласно византийским законам, иностранцам позволялось посещать Константинополь)⁸. А ведь бывали времена, когда росы жили в столице ромеев в течение шести месяцев, также находясь на полном содержании принимающей стороны⁹.

И все-таки, несмотря на столь льготные условия и меры предосторожности, которые предпринимали ромеи, конфликты на улицах случались. Нередко между ромеями и росами происходили драки, и тогда стороны пускали в ход все, что оказывалось под рукой, прежде всего оружие, конечно. И неизменно выяснялось, что, несмотря на существующий запрет и тщательный досмотр, в руках у задетого или кого-то задевшего роса оказывался тайно пронесенный в город меч или даже копье. В этом случае рос, затеявший драку, должен был уплатить значительный штраф, но такой же, какой он уплатил бы, совершив подобное деяние дома. И хотя ничего необычного, в общем, не происходило, забияка частенько пытался увильнуть от уплаты штрафа, сославшись на свою бедность. Ему не особенно верили. (Кто же приезжает в Константинополь без денег?!) Византийская сторона могла продать все его имущество, включая одежду, которая была на нем, чтобы собрать нужную сумму. Если этого все равно не хватало, виновный должен был поклясться, что больше у него ничего нет и помочь ему некому, и только тогда его оставляли в покое. Тут ромеи делали уступку обычаям росов: ведь по византийским законам ранивший другого мечом, если раненный им человек не умер, присуждался к отсечению руки за то, что вообще осмелился нанести удар оружием¹⁰. Но не всякая стычка заканчивалась так. Бывало, ромеи убивали росов, а росы — ромеев. Чаще всего подоспевшие родственники или товарищи жертвы тут же расправлялись с убийцей. А если тому удавалось спастись и скрыться, родственники убитого брали себе его имущество. Окажись он неимущим, его бы искали до тех пор, пока не нашли и не лишили жизни.

Бывало, что росы пытались что-то украсть у ромеев и, наоборот, ромеи совершали кражу у росов. Если вор оказывал сопротивление, его можно было убить, если же он сдавался добровольно, то он возвращал украденное и платил в качестве штрафа его цену. Росы вообще очень трепетно относились к имуществу, правда, если оно принадлежало им. Заключая договоры с ромеями, они всегда оговаривали судьбу имущества, оставшегося после внезапной смерти купца или наемника в Константинополе. И неизменно ромеи обещали отправить это имущество в «Росию» (страну росов) родственникам умершего с первым же возвращающимся туда караваном. Неменьшую скрупулезность росы проявляли и в случае, если некий должник пытался скрыться в земле ромеев, избегнув тем самым расплаты с кредиторами в Киеве. Византийская сторона была обязана схватить злодея и водворить его домой. Впрочем, то же самое обещали сделать и росы с должником-ромеем.

Особенно внимательно росы следили за судьбой убежавших от них рабов, привезенных в Византию для продажи. Украденный у росов раб, равно как и убежавший от них, должен был быть возвращен владельцу. Если вернуть его не представлялось возможным, византийская сторона обязывалась погасить его стоимость за государственный счет (отдать росам два куска шелка). В свою очередь, если местный раб убегал к росам, прихватив что-либо из имущества своего хозяина, росы должны были возвратить его со всем похищенным и заплатить штраф — два золотых¹¹.

Рабы не были самым ценным товаром, который росы привозили в Константинополь. Большая нагруженная ладья вмещала не более сорока человек. Обслуживать ее должно было не менее двадцати человек. Можно было, конечно, обойтись и десятью, но это был риск — ладью нужно тащить волоком, разгружать и загружать, охранять, наконец. На рабов взваливать труд гребцов и грузчиков было неразумно — испортишь товар. К тому же на рынке ценились не только крепкие мужчины, но и женщины (лучше — девушки) и дети. Чаще всего росы торговали славянами, которых они захватывали в землях своих данников. Стоил раб 20 золотых, на которые купец-рос мог купить четыре куска нужного ему шелка¹². Бойко торговали росы и пленными ромеями, которых гарантированно выкупали в Константинополе свои. Впрочем, своих росы также выкупали у ромеев. И все же выгоднее было возить меха — они стоили дорого, их не надо кормить, и они занимали немного места. За шкурку черной лисицы можно было получить до 100 золотых (стоимость пяти рабов!). Но добывать меха было труднее, чем рабов. Ценились ромеями также ввозимые росами льняная пряжа и ткани из льна (они стоили дороже шерстяных). А еще росы везли мед (товар хотя и тяжелый, но не портящийся и удобный для перевозки) и воск. У них можно было купить и дорогое оружие — мечи франкской работы, поступавшие из Европы. И наконец, — икру осетровых и соленую рыбу. Росы закупали этот товар по пути, в устье Днепра, где его заготавливали весной (осетры здесь мечут икру в мае)¹³.

В отличие от торговли с арабским Востоком, откуда росы в основном везли серебряные монеты, в Византии их интересовали прежде всего товары — ювелирные изделия, дорогая посуда, ковры, парча и другие предметы роскоши, но главное — шелковые ткани¹⁴. Благодаря своим замечательным качествам — прочности в сочетании с необыкновенной тонкостью, мягкостью и способностью легко окрашиваться, они считались ценнейшим товаром. Производство шелковых тканей было широко развито не только в Византийской империи, но и в Испании, Сирии, Иране, Египте, а также в окрестностях Бухары, однако восточноевропейская торговля шелком осуществлялась главным образом через Константинополь. Сюда ввозились и отсюда вывозились, уже по значительно более высоким ценам, шелк-сырец, шелковая пряжа, разнообразные сорта шелковых тканей, золотые нити на шелковой или льняной основе. При этом наиболее роскошными и дорогими были ткани не византийского, а восточного происхождения, на перепродаже которых ромеи зарабатывали огромные деньги¹⁵. Но надо было всегда поддерживать высокие цены на шелк, не давая иностранцам вывозить его из Византии слишком много, поэтому порядок вывоза был строго регламентирован: перед отъездом купленные на вывоз ткани демонстрировались специальному византийскому чиновнику, который, определив их количество и качество (некоторые виды шелковых тканей вообще было запрещено вывозить из империи), конфисковывал лишние или особо ценные, выдав за них торговую цену. На разрешенные к вывозу он накладывал специальные печати. При этом особо не церемонился с купцами, объясняя изъятие тканей тем, что ромеи, которые якобы превосходят все прочие народы по богатству и мудрости, должны также превосходить их и в одежде¹⁶. Это обижало, но знатные росы, в свою очередь, стремились носить одежду из шелка потому, что она хотя бы внешне уподобляла их знати Византийской империи. Это подчеркивало их господствующее положение в сравнении со знатью подчиненных Киеву славянских племен¹⁷. Жаль только, что ромеи запрещали купцам росов покупать ткани дороже, чем по 50 золотых. Нарушить установленные правила было сложно, торговля шелком должна была вестись только в пределах города и на площади, где ее можно было проконтролировать. Любая попытка продавать шелк тайком, а уж тем более тем, кто не имел право его покупать, наказывалась большим штрафом. Игры с властями могли закончиться для нарушителя и наказанием плетьми, и острижением волос с последующим позорным исключением из торговой корпорации¹⁸. А там недалеко было и до высылки из Константинополя.

Поздней осенью последний караван возвращался домой, и росы начинали готовиться к новому объезду зависимых племен. Ромеи были обязаны снабдить их пищей на обратную дорогу и дать всё необходимое снаряжение для починки судов. Зимовать в предместье Святого Маманда купцам запрещалось.

Условия, в которых росы жили в Константинополе, были для них весьма удобными (бесплатное проживание, питание, баня). Но несмотря на это их дурные наклонности иногда брали верх, и тогда происходило то, чему сам Константин Багрянородный был свидетелем незадолго до того, как Роман Лакапин лишился престола. Тогда Роман еще был полновластным хозяином Константинополя и все силы державы ромеев он направил на борьбу с арабами. На это и рассчитывали Игорь и другие князья росов. Несколько лет они тайно собирали суда для того, чтобы огромным флотом двинуться по привычному маршруту на византийскую столицу, правда, на этот раз не с торговыми целями. И хотя незаметно подойти к Константинополю им не удалось (о их приближении одновременно сообщили и болгары, и жители Херсона, рыболовные артели которых, как обычно, ловили рыбу в устье Днепра), эффект все равно получился ошеломляющий. Росов (и, разумеется, зависимых от них славян) было так много, что их ладьи, казалось, как мгла, надвигались на столицу ромеев. Кому-то из жителей Константинополя показалось, что в море вышло 10 тысяч вражеских судов, кому-то — 15 тысяч¹⁹. На самом деле Игорь повел на Константинополь тысячу ладей, но и это — огромная цифра (не менее 40 тысяч бойцов). Флот ромеев был занят войной с арабами, выставить против росов оказалось некого. Конечно, росы вряд ли смогли бы захватить Константинополь, но они и не ставили перед собой такой цели — появившись на Босфоре в июне, росы начали стремительно опустошать окрестности византийской столицы. Роман Лакапин несколько ночей провел без сна, стараясь подготовиться к отражению нечаянной опасности. Ему удалось собрать флот из пятнадцати полуразвалившихся, но больших кораблей (хеландий), которые давно не использовались ввиду их ветхости. 11 июня 941 года император выставил их против росов. Главное, на что рассчитывал царь ромеев, — это устройства для метания «жидкого огня» (его еще называли «греческим»), которые поставили не только на носу, но и на корме и по обоим бортам кораблей. Это секретное оружие византийцев представляло собой зажигательную смесь, состоявшую из серы, смолы, нефти и селитры. Состав этот выбрасывался для поджигания кораблей противника через специальные трубы (сифоны). Для полноты эффекта трубы были сделаны в виде чудищ с разинутыми пастями; их можно было поворачивать в разные стороны. Потушить выбрасываемую жидкость практически не представлялось возможным, она самовоспламенялась и горела даже на воде. Производили «греческий огонь» только в Константинополе. За разглашение технологии его производства грозила мучительная казнь²⁰. Размещая на кораблях такое количество огнеметных труб, Роман шел на большой риск — суда ромеев могли сгореть и сами. Рассчитывать можно было только на талант опытнейших мастеров огнеметания, лучших из лучших, которых посадили в эти наспех отремонтированные «калоши». Но ромеям повезло с погодой. Море было спокойно, без ветра — а ведь будь на море даже небольшое волнение, затея Романа провалилась бы. Командовал храбрецами патрикий Феофан. Зная соотношение сил, понимая опасность своего положения, он уповал лишь на Бога и укреплял себя постом и слезной молитвой.

Противники встретились у маяка, напротив высокого берега у квартала Святого Маманда. За время своих визитов в Константинополь росы хорошо изучили здесь не только побережье и порт, но и течение, и лоцию пролива²¹. Выстроив свой небольшой флот в боевой порядок, Феофан подал росам сигнал, возвещающий о начале сражения. Те вызов приняли и выстроили ладьи в одну линию. Испуганные жители города с высокого холма на берегу наблюдали все происходящее. Определив количество византийских кораблей, Игорь решил захватить вышедших против него смельчаков в плен. Вдохновляемые своими князьями росы смело поплыли навстречу врагу. Первым в строй кораблей росов врезался на своем дромоне патрикий Феофан. Пиками росы принялись пробивать борта у корабля, а в ответ в них летели камни и копья. Оказавшись среди окруживших его вражеских судов, Феофан применил «жидкий огонь», с которым росы, похоже, столкнулись впервые. Результат превзошел все ожидания. При виде льющегося из пастей диковинных чудовищ огня среди росов началась паника. Кому-то даже показалось, что ромеи поджигали суда противника с помощью молнии. Метавшиеся в сплошном окружении огня люди совершенно обезумели от ужаса. Желая спастись, некоторые из воинов бросались в воду. Наиболее знатные, отягощенные кольчугами и шлемами, тут же уходили на дно. Другие, экипированные победнее, пытались выплыть, но также погибали, сгорая в пламени, так как вокруг горела вода, покрытая зажигательной смесью. Вслед за кораблем командующего в бой вступили другие суда. Много ладей потопили они вместе с командой, многих росов убили, а еще больше взяли в плен.

Росы начали поспешно и беспорядочно отступать. Во время всего этого кошмара их флот оказался разделенным на две части, которые в дальнейшем потеряли всякую связь между собой и действовали совершенно самостоятельно. Одна, меньшая, отошла к Стенону (западному, европейскому берегу Босфора) и, разграбив его, скоро убралась восвояси. Другая часть, включавшая основные силы, покинув Босфор и уйдя в Черное море, спаслась на мелководье близ берегов Малой Азии. Византийские тяжелые военные суда с большой осадкой, вмещавшие от ста до трехсот человек, рисковали сесть здесь на мель и не смогли преследовать легкие ладьи. Немного оправившись от поражения и чувствуя в себе силы и желание сражаться вновь, росы высадили на берег десант и начали боевые действия в малоазийских провинциях Византии. Целых три летних месяца продолжалось разорение Вифинии (области на крайнем северо-западе Малой Азии, близ Босфора). Отдельные отряды росов добирались и до Пафлагонии, лежавшей восточнее. Лишь к осени ромеи смогли собрать силы, необходимые для очищения своих земель от неприятеля. Против росов были брошены опытные византийские полководцы Варда Фока (он подошел из Фракии) и Иоанн Куркуас (во главе восточных войск), которые начали по частям разбивать отряды противника, рассеявшиеся к тому времени по Малой Азии. Достаточно быстро росы были вытеснены на их корабли. Добывать продовольствие им с каждым днем становилось все труднее. Наступила осень, и пора было подумать о возвращении домой.

В сентябре росы решили отплыть восвояси. Стараясь уйти незаметно, они направились к берегам Фракии, однако были перехвачены по пути флотом вышеупомянутого патрикия Феофана. Теперь росы были научены горьким опытом и старались избежать сближения с кораблями византийцев. Это не удалось. Как и в июне, Феофан начал жечь их флот «жидким огнем». Победа далась ромеям легко, так как впавшие в панику росы при одном только приближении к ним вражеского судна сразу же бросались в воду, надеясь уйти вплавь или предпочитая утонуть, но не быть сожженными заживо. Много их погибло в тот день, многие попали в плен. Большинство их ладей было потоплено, но часть все же уцелела, как и в первый раз прижавшись к берегу. С наступлением ночи росы убрались из византийских владений. По слухам, доходившим до ромеев, многие из спасшихся от «жидкого огня» и морской пучины умерли в пути от какой-то желудочной эпидемии. Сам князь Игорь явился в Киев во главе отряда из десятка ладей.

Но страшными были и последствия их набега. Стеной, Вифиния и другие области Малой Азии были опустошены. Долго ходили рассказы о зверствах росов, учиненных в отношении местного населения: о том, как одних своих пленников они распинали на крестах, других пригвождали к земле, третьих, поставив, как цель, расстреливали из луков. А если попадал им в плен кто-либо из священного сана, то, связав руки назад, ему вбивали в голову железные гвозди. Много сел, церквей и монастырей разграбили росы и предали огню. И долго на берегу ромеи натыкались на трупы, выброшенные морем; мертвецов были тысячи. Немало росов, попав в плен, оказалось в рабстве. Еще меньше повезло тем, кого в качестве трофея доставили в Константинополь и провели по улицам города. Роман Лакапин как раз в это время принимал посла короля Гуго. Гордый своей победой император решил показать итальянцам эту диковинку — росов, предвестников апокалипсиса. Константин Багрянородный также видел их и остался в недоумении — толпа пленных состояла из очень разных по внешнему виду людей, среди которых имелись и славяне, и выходцы с севера (послы Гуго так и называли их: «северные люди», «нордманны»), и какие-то восточные люди. Но несмотря на эти различия, они все называли себя «русами». После осмотра пленников Роман приказал их казнить в присутствии иноземных послов. Росам отрубили головы.

Столь же неприятное впечатление осталось у Константина и от встречи с послами росов, явившимися в столицу ромеев через несколько лет после похода²². Возглавлял делегацию Ивор, посол князя Игоря. Внимание ромеев не мог не привлечь и Вуефаст, посол Святослава, сына Игоря. Про Святослава Константину было известно, что он княжит в городе со странным названием «Немогард». Кроме них в делегацию входили: посол от Ольги, жены Игоря, послы от двух его племянников, еще одного Игоря и Акуна, а также от двадцати князей росов со столь же сложными именами. При каждом из послов, как принято, состоял купец. И по своему виду, и по своим именам послы и купцы представляли собой столь же пеструю в племенном отношении массу людей, что и пленные росы, которых ранее видел Константин VII, но все они, определяя свое происхождение, заявляли, что они посланы от князя русского Игоря, «и от всякого княжья, и от всех людей Русской земли», как позднее было написано в русской летописи — «Повести временных лет»^*.

Посланники Русской земли заявляли, что они прибыли заключить с царями ромеев союз любви «на все годы, пока сияет солнце и весь мир стоит. А кто от русской стороны замыслит разрушить эту любовь, то пусть те, кто принял крещение, получат возмездие от Бога Вседержителя, осуждение на погибель в загробной жизни, а те из них, кто не крещен, да не имеют помощи от Бога, и от Перуна, да не защитятся они собственными щитами, и да погибнут они от мечей своих, от стрел и от иного своего оружия, и да будут рабами во весь век будущий». Для многих ромеев было неожиданностью, что среди росов есть христиане и в их земле стоят церкви. И все они, и язычники, и христиане, весьма убедительно клялись соблюдать перечисленные в договоре условия мира, не нарушать ничего, добавляя, что «если нарушит это кто-либо из нашей страны — князь ли, или иной кто, крещеный или некрещеный, — да не получит он помощи от Бога, да будет он рабом в загробной жизни своей и да будет заколот собственным оружием». Ромеи им верили и не верили. Впрочем, вели себя послы росов довольно осторожно — все-таки сказывалось поражение, понесенное от войск империи. Это позволило византийской стороне продиктовать максимально выгодные для себя условия мира. Тогда-то и договорились, что послы и купцы росов, прибывавшие в Константинополь, должны предъявлять грамоты от князя. Кроме того, если раньше ромеи выкупали у русов своих пленников за 20 золотых, то ныне условия изменились. За юношу или девушку ромеи должны были теперь платить 10 золотых, за мужчину или женщину среднего возраста — 8 золотых, а за старика или ребенка — 5 золотых. Если рос оказывался в рабстве у ромея, правила были иные: если он пленник, то его выкупали за 10 золотых, если же его успели продать частному лицу, то за него должны были платить рыночную цену. Росы клялись, что они не только не будут нападать на владения Херсона, но даже более того — будут защищать их от нападений черных болгар, живших недалеко от поселений ромеев. И вновь росы обещали не мешать жителям Херсона ловить рыбу в устье Днепра, а также не зимовать в Белобережье и на острове Святого Эферия...²³

Константин VII давно уже не читал трактат, подготовленный им для сына. Он размышлял о том, что далеко не всё из того, что ему было известно о росах, вошло в текст. Если быть более точным — совсем немногое. Но нельзя же писать только о росах! Есть еще и арабы, болгары, венгры, пачинакиты (печенеги). Да мало ли народов окружает империю ромеев и угрожает ей?! Обо всех в трактате и написано понемногу. Василеве вновь погрузился в чтение: «Все это я продумал наедине с собой и решил сделать известным тебе, любимому сыну моему, чтобы ты знал особенности каждого из народов; как вести с ними дела и приручать их или как воевать и противостоять им, ибо тогда они будут страшиться тебя как одаренного; будут бегать от тебя как от огня; замкнутся уста их, и будто стрелами будут поражать их твои речи. Ты будешь казаться страшным для них, и от лика твоего дрожь объяст их. И Вседержитель укроет тебя своим щитом, и вразумит тебя твой Создатель. Он направит стопы твои и утвердит тебя на пьедестале неколебимом. Престол твой, как солнце, — пред Ним, и очи Его будут взирать на тебя, ни одна из тягот не коснется тебя, поскольку Он избрал тебя, и исторг из утробы матери, и даровал тебе царство свое как лучшему из всех, и поставил тебя, словно убежище на горе, словно статую золотую на высоте, вознес словно город на горе, чтобы несли тебе дань иноплеменники и поклонялись тебе населяющие землю»²⁴.

Роману нужны четкие рекомендации, а не длинные ученые рассуждения. Иначе он устанет читать. Да и не все произошедшее в прошлом и происходящее в настоящем — забота василевса. О росах и так написано много. Вот и практические рекомендации о том, как манипулировать ими, — император открыл главу о печенегах и росах: «Знай, что пачинакиты стали соседними и сопредельными также росам, и частенько, когда у них нет мира друг с другом, они грабят Росию, наносят ей значительный вред и причиняют ущерб.

Знай, что и росы озабочены тем, чтобы иметь мир с пачинакитами. Ведь они покупают у них коров, коней, овец и от этого живут легче и сытнее, поскольку ни одного из упомянутых выше животных в Росии не водилось. Но и против удаленных от их пределов врагов росы вообще отправляться не могут, если не находятся в мире с пачинакитами, так как пачинакиты имеют возможность — в то время когда росы удалятся от своих семей, — напав, все у них уничтожить и разорить. Поэтому росы всегда питают особую заботу, чтобы не понести от них вреда, ибо силен этот народ, привлекать их к союзу и получать от них помощь, так чтобы от их вражды избавляться и помощью пользоваться.

Знай, что и у царственного сего града ромеев, если росы не находятся в мире с пачинакитами, они появиться не могут, ни ради войны, ни ради торговли, ибо, когда росы с ладьями приходят к речным порогам и не могут миновать их иначе, чем вытащив свои ладьи из реки и переправив, неся на плечах, нападают тогда на них люди этого народа пачинакитов и легко — не могут же росы двум трудам противостоять — побеждают и устраивают резню»²⁵.

В глубине души Константин знал, что образ жизни, который стремится вести его сын, вряд ли сделает его правление успешным и долгим. Оставалось уповать на чудо. Поэтому заключительную часть введения император адресовал не Роману, а Другому: «Но ты, о Господи, Боже мой, коего царство вечно и несокрушимо, да пребудешь указующим путь рожденному мною благодаря тебе, и да блюстительство лика Твоего на нем, а слух Твой да будет склонен к его молитвам. Пусть охраняет его рука Твоя, и пусть он царствует ради истины, и пусть ведет его десница Твоя. Пусть направляются пути его пред Тобою, дабы сохранить заповеди Твои. Неприятели да падут перед лицом его, и да будут лизать прах враги его. Да будет осенен корень рода его кроной плодородия, и тень плода его пусть покроет царские горы, так как благодаря Тебе царствуют василевсы, славя Тебя в веках»²⁶.

* * *

Поменяем стиль нашего повествования. Итак, на основе разнообразных источников мы, в общем, обрисовали то, какими могли представлять себе русов византийцы в середине X века²⁷. При этом в двух источниках упоминается и герой нашей книги — русский князь Святослав. Информации в них содержится немного, но упоминания эти ценны тем, что их составители — современники Святослава. Источники, о которых идет речь, — русско-византийский договор 944 года, заключенный после вышеописанного набега на Византию русов под предводительством князя Игоря в 941 году (его текст был включен в «Повесть временных лет»), и трактат «Об управлении империей», составленный «под редакцией» василевса ромеев Константина Багрянородного в 948—952 годах.

Каким же предстает перед нами Святослав? Конечно, внимание исследователей всегда привлекало сообщение Константина Багрянородного о княжении Святослава в неком «Немогарде». Отрывок этот настолько уникален и важен для нас, что имеет смысл привести его почти целиком. Говоря о ладьях русов, являющихся в Константинополь, император замечает, что они «являются одни из Немогарда, в котором сидел Сфендослав, сын Ингора, архонта Росии, а другие из крепости Милиниски, из Телиуцы, Чернигоги и из Вусеграда. Итак, все они спускаются рекою Днепр и сходятся в крепости Киоава...»²⁸. «Сфендослав» здесь — Святослав, «Ингор» — Игорь, «архонт» — князь. С городами разобраться сложнее. Считается, что под «Милиниски» подразумевается Смоленск или его предшественник, располагавшийся на месте Гнездова на Днепре, в 12 километрах ниже современного города; «Телиуцы» — вероятно, Любеч; «Чернигоги» — Чернигов; «Вусеград» — Вышгород²⁹. «Немогард» ученые чаще всего отождествляют с Новгородом Великим и видят в сообщении византийского источника отражение позднейшей практики киевских князей сажать старшего сына на княжение в Новгороде в качестве своего подручника. Если это так, то княжение Святослава в Новгороде приходится на время становления самого этого города. Дело в том, что раскопки, проводившиеся в разных районах города, не обнаружили культурных напластований IX века. Даже в первой половине X века на месте Новгорода — не один город, а «три поселка родовой аристократии, разделенные пустопорожними пространствами». Лишь в середине века произошло преобразование, как выразился академик В.Л. Янин, «рыхлой догородской структуры в город»³⁰. Именно в это время и княжит в «Немогарде» Святослав. Не в его ли правление происходили процессы становления Новгорода как города? А учитывая, что еще к середине IX века относится формирование в трех километрах выше Новгорода по Волхову так называемого Городища (именуемого также «Рюриковым»), где вплоть до конца XV века находилась резиденция новгородских князей, можно предположить, что уже администрации Святослава, располагавшейся, конечно, там же, на Городище, пришлось столкнуться с вольнолюбивым нравом формирующегося поблизости города, с его бурными вечевыми собраниями³¹. В связи с этим нельзя не вспомнить летописное предание о приходе позднее, в 969 году, в Киев к Святославу новгородцев, просивших дать им князя и угрожавших в противном случае подыскать его себе самостоятельно. Святослав тогда вроде бы заявил им в сердцах: «А кто бы пошел к вам?!» В этих словах слышатся и знание новгородцев, и раздражение по поводу их беспокойного нрава. Впрочем, в этом летописном сообщении могло отразиться отношение к новгородцам не столько Святослава, сколько позднейшего киевского летописца.

Отождествление «Немогарда» с Новгородом является наиболее распространенным, но не единственным. Высказывалось предположение о том, что это Ладога (ведь в первой части имени «Немогарда» («Невогарда»), возможно, запечатлено тогдашнее наименование озера Ладоги — Нево)³². Да и само Рюриково Городище чем не «Немогард»? В IX—X веках — это крупное торговое, ремесленное и административное поселение, центр не только внутренней, но и международной торговли, с пестрым в этническом отношении населением³³. Наконец, не исключено, что речь идет вообще о более южном городе: «В эпоху Киевской Руси в бассейне Днепра существовало несколько Новых городов, более близких Киеву и Византии, чем город на Волхове. Это Новгород-Северский на реке Десне, Новгород-Волынский на реке Случи и Новгород Малый (Новгородок) на самом Днепре. Не исключено, что Константин Багрянородный имел в виду один из этих городов. У северного Новгорода, в отличие от перечисленных, не было прямого водного сообщения с Киевом, их разделяли волоки. Кроме того, в середине X века он не был столь большим, чтобы его название затмило все иные центры с подобными наименованиями и каждое его упоминание не вызывало бы сомнений у современников, что речь идет именно о данном городе»³⁴. Некоторые исследователи помещали и помещают «Немогард» даже южнее Киева — в Тмутаракань³⁵. Остается признать, что отождествление «Немогарда» с Новгородом не является бесспорным.

Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что к моменту написания трактата «Об управлении империей» «Сфендослав, сын Ингора, архонта России», в «Немогарде» «сидел» (в прошедшем времени). Трактат писался в 948—952 годах, но, как предполагал еще С.А. Гедеонов, при его составлении были использованы материалы значительно более раннего времени, успевшие даже несколько устареть: «После 945 года, то есть после смерти Игоря, не было повода рассказывать о том, что сын Игоря Святослав когда-то сидел на княжении в Новгороде. Ясно, что в устаревшей и еще при жизни Игоря составленной записке, глагол ... сидеть был поставлен, как и все прочие, в настоящем времени. Трудно также допустить, чтобы в 948—952 годах Константин не упомянул о счастливой войне греков с Русью в 941-м...»³⁶ Действительно, в трактате императора об этом русско-византийском конфликте не сказано ни слова. Говорится о возможных набегах русов на владения империи вообще. Если Святослав оказался на княжении в «Немогарде» до 941 года, значит, к моменту нападения на Константинополь он был уже вполне взрослым человеком. В какой-то степени это подтверждает и русско-византийский мирный договор 944 года, в котором Святослав представлен собственным послом, так же как своими послами представлены его отец Игорь и мать Ольга, а также все прочие русские князья. Это говорит о том, что у сына Игоря были свои люди, своя дружина. Скорее всего, Святослав даже участвовал в походе на Константинополь.

Впрочем, делать поспешных выводов не стоит. При всей полноте сведений сочинение «Об управлении империей» иногда поражает имеющимися в нем лакунами. Например, в трактате нет специальной главы о болгарах, отношения с которыми были столь важны для империи ромеев. Подробный рассказ о русско-византийской войне 941 года мог показаться просто ненужным — важнее было рассказать Роману II, как предотвращать нападения русов.

Обратимся к русским летописям, содержащим информацию, пусть и записанную значительно позднее, но не менее важную для нашего исследования.

Примечания

*. Здесь и далее текст «Повести временных лет» цитируется в основном по изданиям: Се повести временных лет (Лаврентьевская летопись) / Вступ. ст. и пер. А.Г. Кузьмина; сост. А.Г. Кузьмин, В.В. Фомин. Арзамас, 1993; Повесть временных лет / Подг. текста, пер., ст. и коммент. Д.С. Лихачева; под ред. В.П. Адриановой-Перетц. 2-е изд. СПб.. 1996. Перевод Д.С. Лихачева или А.Г. Кузьмина приводится в зависимости от того, какой, как мне кажется, в том или ином случае удачнее отражает оригинал. В некоторые тексты переводов мной были внесены коррективы. Учитывая это, а также то, что изложение в «Повести» событий, имеющих отношение к биографии Святослава, занимает в указанных изданиях менее двадцати страниц, я посчитал возможным отказаться при цитировании от ссылок на конкретные страницы.

1. Константин Багрянородный. Об управлении империей / Под ред. Г.Г. Литаврина, А.П. Новосельцева. М., 1991. С. 33.

2. Там же. С. 33, 35.

3. Сюзюмов М. К вопросу о происхождении слова «Ρως», «Ρωςια», «Россия» // ВДИ. 1940. № 2. С. 121—122. В связи с этим необходимо отметить, что древние русы никогда себя «росами» не называли, в древних памятниках русского языка подобного слова нет. «Даже в том случае, когда летописец заимствует непосредственно из греческой хроники известие о нападении народа Ρως на Константинополь при императоре Михаиле, термин Ρως переводят как "Русь"» (Там же. С. 121). В отличие от греческого перевода главы 39 пророчества Иезекииля в еврейском подлиннике имени «Рос» нет. Там сказано: «Вот я на тебя, Гог, верховный глава (неси рош) Мешеха и Фувала». Но семьдесят александрийских толковников, переводчиков Библии на греческий язык, ошибочно поняли «неси рош» как «князь Роша» (Соловьев А.В. Византийское имя России // ВВ. Т. 12. М., 1957. С. 138; см. также: Лев Диакон. История / Пер. М.М. Копыленко, ст. М.Я. Сюзюмова, коммент. М.Я. Сюзюмова, С.А. Иванова; отв. ред. Г.Г. Литаврин. С. 211—212, коммент. 39).

4. Литаврин Г.Г. Византия, Болгария, Древняя Русь (IX — начало XII в.). СПб., 2000. С. 110.

5. См. разбор русско-византийского соглашения о выброшенной ладье: Мейчик Д. Русско-византийские договоры // ЖМНП. 1916. Ноябрь. С. 57—74. Законодательство Льва VI устанавливало для грабителей имущества лиц, потерпевших кораблекрушение, наказание в четырехкратном размере. Русско-византийские договоры 911 и 944 гг. устанавливали наказание за разграбление судна и убийство его пассажиров по русскому и византийскому законодательствам. Скорее всего, за основу здесь были взяты установления Льва VI, так как вряд ли у русов в первой половине X в. существовал свой писаный или неписаный закон о чужеземцах, потерпевших кораблекрушение (Шангин М. Комментарии к двум статьям договора Игоря с греками 945 года // ИМ. 1941.№ 5.С. 111).

6. Шангин М. Указ. соч. С. 111.

7. Литаврин Г.Г. Указ. соч. С. 106.

8. Там же. С. 122—127.

9. Повесть временных лет / Подг. текста, пер., ст. и коммент. Д.С. Лихачева; под ред. В.П. Адриановой-Перетц. СПб., 1996. С. 153.

10. Эклога. Византийский законодательный свод VIII в. / Пер. Е. Э Липшиц; Византийская Книга Эпарха / Пер. М.Я. Сюзюмова. Рязань, 2006. С. 86.

11. Повесть временных лет... С. 161. По византийским законам, если оказывалось, что раб был похищен, то преступник, кроме возвращения раба владельцу, должен был отдать ему еще и другого или вместо него его цену (Эклога... С. 82). См. также: Некрасов Н.П. Заметка о двух статьях в договоре Игоря с Греками 945 года // ИОРЯС. 1902. Т. 7. Кн. З. СПб., 1902. С. 79—87; Мулюкин А.С. К вопросу о договорах русских с греками // Журнал Министерства юстиции. 1906. Июль. С. 96—98.

12. Литаврин Г.Г. Указ. соч. С. 110.

13. Там же. С. 112.

14. Толочко П.П. Торговые связи Киева VIII—X вв. // Новое в археологии Киева. Киев, 1981. С. 364—366.

15. Фехнер М.В. Шелковые ткани как источник для изучения экономических связей Древней Руси // История и культура Восточной Европы по археологическим данным. М., 1971. С. 207—208.

16. Лиутпранд Кремонский. Антаподосис; Книга об Оттоне; Отчет о посольстве в Константинополь / Пер. с лат. и коммент. И.В. Дьяконова. М., 2006. С. 143.

17. Литаврин Г.Г. Патриарх Никифор о выкупе пленных ромеев у славян // Славяне и их соседи. Греческий и славянский мир в средние века и раннее новое время. М., 1994. С. 10.

18. Эклога... С. 298—299.

19. Каждан А.П. Из истории византийской хронографии X в. // ВВ. Т. 20. М., 1961. С. 111—112.

20. Литаврин Г.Г. Как жили византийцы. СПб., 1997. С. 79, 122.

21. Литаврин Г.Г. Византия, Болгария, Древняя Русь... С. 114—115, прим. 5.

22. Наш основной русский источник по истории Киевской Руси — «Повесть временных лет» — сообщает, что в 6452 (944) г. Игорь совершил второй, более успешный поход на греков. Князь «собрал большое войско: варягов и русь, и полян, словен, и кривичей, и тиверцев, и нанял печенегов и заложников у них взял, и пошел на греков в ладьях и на конях, стремясь отомстить за себя. Услышав об этом, корсунцы послали к Роману (византийскому императору Роману Лакапину. — А.К.) со словами: "Идут русы, не счесть кораблей их, покрыли все море корабли". Также и болгары послали весть, сообщая: "Идут русы и наняли с собой печенегов". Услышав об этом, царь послал к Игорю лучших бояр с мольбою: "Не ходи, но возьми дань, какую брал Олег, прибавлю и еще к той дани". Также и к печенегам послал паволоки (шелковые ткани. — А.К.) и много золота. Игорь же, дойдя до Дуная, созвал дружину и стал с ней думать, и поведал ей речь цареву. Сказала же дружина Игорева: "Если так говорит царь, то чего нам еще нужно, — не бившись взять золото и серебро, и паволоки? Разве знает кто, кому одолеть, нам ли, им ли? Или с морем кто сговорился? Не по земле ведь ходим, но по глубине морской: всем общая смерть". И послушал их Игорь, и повелел печенегам воевать Болгарскую землю, а сам, взяв у греков золото и ткани на всех воинов, повернул назад и возвратился в Киев». Вскоре обрадованные византийцы отправили к Игорю послов, предлагая восстановить прежний мир. Результатом переговоров русов с греками и стал договор 944 г.

Об этом походе нет ни слова в византийских источниках и, хотя летописный рассказ весьма интересен и раскрашен столькими подробностями, исследователи высказывают весьма обоснованное сомнение в том, что второй поход Игоря вообще имел место. Остановимся на этой проблеме, чтобы не возвращаться к ней впредь. Уже Н.И. Костомаров писал: «Если греки недавно разбили русских, то не могли до такой степени перепугаться их нового нашествия, особенно когда были предупреждены заранее и, следовательно, могли предпринять все средства и способы к отражению наступавшего неприятеля. Согласиться на унизительные условия, не бившись с врагами, которые недавно потерпели поражение, было бы уж чересчур нелепо, и Византия не была еще в то время бессильною. Притом же самый договор Игоря с греками, который внес летописатель в свою летопись, вовсе не заключает таких условий, о каких говорится в приведенном рассказе о трусости греков. Очевидно рассказ этот русского происхождения, и так как у летописца не могло быть туземных письменных памятников в этом роде, современных событию, то он, значит, почерпнул его не иначе, как из устного сказания или вернее из думы, как можно заключить по драматичности рассказа. В думах и сказаниях того времени, должно быть, ничего не говорилось о действительной войне, веденной Игорем против греков, войне, несчастной для русских, а потому летописец передал о ней иностранное сведение; но ему, кроме того, известна была дума или сказание, где представлялось, что Игорь только собрался воевать и одним своим сбором на войну навел такой ужас на греков, что они заранее стали просить пощады и мира. Летописец соединил два противоречивых известия и занес в свою летопись два события, поставив их одно за другим, по естественному соображению: сначала войну, описанную греками, а потом сбор Игоря на новую войну по русскому преданию» (Костомаров Н.И. Предания первоначальной русской летописи в соображениях с русскими народными преданиями в песнях, сказках и обычаях // Костомаров Н.И. Раскол. М., 1994. С. 64—65).

Сомнения эти разделял А.А. Шахматов, писавший, что «6452 г., вероятно, сочинен составителем ПВЛ для того, чтобы связать событие 6449 г. — несчастный поход Игоря — с мирным договором 6453 г.» (Шахматов А.А. Хронология древнейших русских летописных сводов // ЖМНП. 1897. Апрель. С. 475). Другой крупный специалист по древнерусским историческим источникам, В.М. Истрин, доказал, что история второго похода Игоря на греков была составлена летописцами из сообщения византийских источников о столкновении греков с венграми. Дело в том, что источником информации о походе Игоря на греков в 941 г. для русских книжников XI в. (имевших в своем распоряжении только устные предания, в которых этот набег был явно расцвечен легендарными деталями и, вероятно, даже превратился в поход победоносный) была византийская Хроника Георгия Амартола. Эта Хроника написана в 40-х или 60-х гг. IX в. в одном из константинопольских монастырей монахом Георгием, называвшим себя «Грешным» (по-гречески «Амартолом»), и первоначально доводила повествование до 842 г. Впоследствии она была продолжена Хроникой Симеона Логофета и в этом дополнительном виде содержала изложение византийской истории вплоть до 948 г. (см. новейшую литературу о Хронике Георгия Амартола: Матвеенко В.А., Щеголева Л.И. Временник Георгия Монаха (Хроника Георгия Амартола). Русский текст, комментарий, указатели. М., 2000; Летописец Еллинский и Римский / Коммент. и иссл. О.В. Творогова. Т. 2. СПб., 2001. Т. 2). Вот в этом-то продолжении и описывался поход русов во главе с Игорем на Константинополь. В середине XI в. Хроника Георгия Амартола (разумеется, с продолжением) была использована при составлении русской хронографической компиляции — «Хронографа по великому изложению». Его текст в отдельных списках до нас не дошел, но отразился в других памятниках, в том числе в т. н. «Еллинском летописце» (второй редакции) (см.: новейшее издание текста «Еллинского летописца» и исследование о нем О.В. Творогова: Летописец Еллинский и Римский. Т. 1. Текст / Осн. список подг. О.В. Твороговым, С.А. Давыдовой; вступ. ст., археограф, обзор и критич. аппарат подг. О.В. Твороговым. СПб., 1999; Летописец Еллинский и Римский. Т. 2: Коммент. и иссл. О.В. Творогова. СПб., 2001. Т. 2). Проанализировав текст «Еллинского летописца», В.М. Истрин обратил внимание на то, что составитель «Хронографа по великому изложению» переделал историю похода Игоря, сделав из одного похода три — один неудачный, другой — полуудачный и третий — вполне удачный (первые два составлены исключительно по Амартолу, а третий — по Амартолу и другому источнику) (Истрин В.М. Летописные повествования о походах русских князей на Царьград. Пг., 1917. С. 6). См. получившееся в результате описание походов в издании: Летописец Еллинский и Римский. Т. 1. С. 502—504. Первый поход включал в себя неудачное морское сражение русов с греками на Босфоре, второй — боевые действия русов в Малой Азии (с описанием их жестокостей в отношении местного населения), то есть то, что и в реальности, и в продолжении Хроники Георгия Амартола составляло один поход. Об этих временных успехах русов на суше, вероятно, ходили на Руси и устные предания, в которых русы, конечно, побеждали. Возможно, эти победоносные истории были уже изложены в письменном виде. Зная о них, составитель «Хронографа» почему-то соединил их с историей набега угров (венгров), о котором в Хронике Георгия Амартола рассказывалось после истории похода русов. Угры в этом повествовании пришли на Царьград, заключили мир с императором Романом Лакапином и возвратились восвояси. Зная о мирном договоре Игоря с византийцами, составитель «Хронографа» отнес к русам информацию о походе угров. Так появился третий поход Игоря — морской и сухопутный — успешный. В.М. Истрин писал, что определить причину «преобразования похода Угров в поход Игоря» трудно: «Может быть, здесь не обошлось и без палеографического недоразумения: "Угры" звучало близко к "Игорю"; затем, причина замены Угров Игорем могла быть та, что в обоих случаях со стороны греков являлся Феофан... патрикий; наконец, могла действовать

23. Условия договора 944 г. — еще одно свидетельство того, что описанный в летописи успешный поход русов 944 г. не происходил на самом деле. Хотя возможно, до нас дошла только копия с того экземпляра, который шел от имени русов к грекам, и, естественно, он заключает в себе только обязанности русской стороны (Димитриу А. К вопросу о договорах русских с греками // ВВ. Т. 2. Вып. 4. СПб., 1895. С. 549—550. См. также разбор условий договора 944 г.: Зимин А.А. Холопы на Руси (с древнейших времен до конца XV в.) М., 1973. С. 34—35; Литаврин Г.Г. Византия, Болгария, Древняя Русь... С. 78—87).

24. Константин Багрянородный. Указ. соч. С. 35.

25. Там же. С. 37 39.

26. Там же. С. 35.

27. См. издания этих источников: Эклога...; Константин Багрянородный. Указ. соч.; Продолжатель Феофана. Жизнеописание византийских царей / Изд. подг. Я.Н. Любарский. СПб., 1992; Лиутпранд Кремонский. Указ. соч.; Летописец Еллинский и Римский. Т. 1; Веселовский А. Видение Василия Новаго о походе русских на Византию в 941 г. // ЖМНП. 1889. Январь; Истрин В.М. Книга временьныя и образныя Георгия Мниха... Т. 1. Пг., 1920; Повесть временных лет; Латиноязычные источники по истории Древней Руси. Германия. IX — первая половина XII в. / Сост., пер., коммент. М.Б. Свердлова. М.; Л., 1989.

28. Константин Багрянородный. Указ. соч. С. 45.

29. Там же. С. 312—314.

30. Янин В.Л. Очерки истории средневекового Новгорода. М., 2008. С. 27—28. См., также: Янин В.Л., Алешковский М.Х. Происхождение Новгорода (К постановке проблемы) // ИСССР. 1971. № 2. С. 32—61; Хорошев А.С. Происхождение Новгорода в русской дореволюционной и советской историографии // Новгородский край. Л., 1984. С. 118—122.

31. Об изначальном противостоянии княжеской городищенской администрации и новгородского веча пишет В.Л. Янин. См.: Янин В.Л. Новгород как социальная структура // Феодалы в городе: Запад и Русь. М., 1996. С. 35—36.

32. Кирпичников А.Н. Ладога и Ладожская земля VIII—XIII вв. // Славяно-русские древности. Вып. 1. Историко-археологическое изучение Древней Руси. Итоги и основные проблемы. Л., 1988. С. 55.

33. Седов В.В. Становление европейского раннесредневекового города // Становление европейского средневекового города. М., 1989. С. 40—44; Носов Е.Н. Новгородское (Рюриково) городище. Л., 1990. С. 171.

34. Носов Е.Н. Указ. соч. С. 193—194.

35. Пархоменко В.А. У истоков русской государственности (VIII—XI вв.). Л., 1924. С. 40, 91. Впрочем, В.А. Пархоменко считал, что в сообщении Константина Багрянородного речь идет не о Святославе, а о каком-то другом князе — родном брате, или ином — дальнем или близком — родственнике Игоря, так как «ко времени написания Константином Багрянородным данного сочинения (приблизительно 949—952 гг.) Святослав уже считался князем киевским» и его княжение в Новгороде «было бы не пропущено, а скорее отмечено и даже подчеркнуто летописцем, как факт для его взглядов благоприятный — в смысле указания на подчинение Новгорода Киеву и его князю; наконец, такое княжение Святослава Игоревича в Новгороде — видимо, еще при жизни Игоря — прямо противоречит всем летописным данным — о возрасте в то время Святослава, о регентстве за его малолетством Ольги, о самостоятельной деятельности Ольги в роли правительницы при малолетнем Святославе и т. п.» (Пархоменко В. Начало христианства Руси. Очерки из истории Руси IX—X вв. Полтава, 1913. С. 98—99). Сравнительно недавно А.Л. Никитин высказывал предположение, что Святослав перебрался в Приазовье «еще в раннем отрочестве» (Никитин А. «Аз, Святослав, князь русский...» // Наука и религия. 1991. № 9. С. 42—45).

36. Гедеонов С.А. Варяги и Русь. М., 2004. С. 364. Книга Гедеонова была опубликована впервые в 1876 г.