Разделы

Счетчики




Яндекс.Метрика


2. Художественная литература

К образу Хазарии обращаются и писатели, которые, в отличие от историков, всегда имели больше возможностей для выражения своих скрытых чувств путем апелляций к историческим аналогиям. Интересно, что при этом писатели дольше сохраняли доброжелательное отношение к хазарам, чем историки, — антихазарские художественные произведения вошли в моду лишь с самого конца 1960-х гг.

Откровенно антисемитская литература, выпускаемая частными издательствами, начала открыто появляться в книжных киосках России только с начала 1990-х гг. До этого книжная продукция всецело контролировалась государством, и, как известно, в СССР господствовал государственный антисемитизм, одним из проявлений которого служила шумная кампания борьбы с «международным сионизмом» (Korey 1995). О том, какую роль в этой кампании играл «хазарский эпизод», до сих пор мало кто задумывался. Между тем образ злобных и коварных хазар, посягающих на молодое русское государство, безусловно, использовался в формировании общественного мнения в нужном русле. Характерно, что интерес к хазарам вспыхнул у советских писателей лишь в самые последние десятилетия. Действительно, тех из них, кто в прошлом писал исторические романы о ранней истории Руси и походах князя Святослава, интересовали главным образом, взаимоотношения Руси с Византией и варягами.

Например, основной пафос романа «Святослав» украинского писателя С.Д. Скляренко, писавшего в 1950—1960-е гг., был направлен против происков Византии, которая и изображалась главным врагом русов. О Хазарии в нем не было сказано почти ни слова (Скляренко 1996). В повести детского писателя Г. Шторма, специально посвященной подвигам Святослава, главным врагом также изображались византийцы, а хазарам отводилась лишь эпизодическая роль. Хазары ассоциировались автором исключительно с тюрками, а иудаизм вообще не упоминался. Существенно, что впервые эта повесть была опубликована в 1947 г., но ее переиздания появлялись и в 1960-х гг. (Шторм 1962). Тот же характер имел и роман Н.И. Кочина о князе Святославе, где главные коллизии были связаны с борьбой против коварной Византии, а победа над Хазарией упоминалась лишь вскользь как малозначительный эпизод героической жизни князя (Кочин 2005).

Аналогичным образом хазарская тема звучала и в повести писателя Ю.А. Александрова, посвященной Приазовской Руси IX в. Александров был профессиональным археологом и знал о Хазарии не понаслышке. Описывая драматический период, связанный с внутренними усобицами, последовавшими за смертью хазарского кагана, автор прямо писал о борьбе за власть между враждующими кланами, не имеющей никакого отношения ни к религиозным разногласиям, ни к культурным различиям. Мало того, в его книге будущий бек боролся против мятежных кабаров, опираясь на помощь многоэтничного войска, немалую роль в котором играли славянские воины. Сам бек имел русскую мать и поэтому благоволил русам, а его советником был его друг-еврей. Одним словом, русы, хорезмийцы, аланы и часть хазар совместно выступали против кабаров, причем за верную службу бек даже предложил свою дочь в жены отважному славянскому воину. Автор ни словом не обмолвился об иудаизме, не говоря уже о его какой-либо зловредной роли в истории хазар. Зато он пытался нарисовать объективную картину сложных международных отношений в Восточной Европе да, хазары обложили данью некоторые славянские племена и иногда даже нападали на славянские земли, занимаясь там грабежом и захватом рабов; однако в то же время Хазария помогала славянам в борьбе с общими врагами, и немало славянских воинов верой и правдой служили хазарским военачальникам (Александров 1966). Эта повесть была написана в 1963—1965 гг., т. е. до начала интенсивной советской борьбы с «международным сионизмом». И это весьма знаменательно, так как после 1967 г. хазары уже не встречали у советских писателей такого благожелательного приема.

Пожалуй, единственным романом, написанным в последние советские годы и сохранившим некоторые прежние акценты, была книга В.Д. Афиногенова «Белые лодьи». Это был один из первых романов, посвященных детальному описанию жизни и религиозных верований славян-язычников накануне образования Киевской Руси. Подобно Скляренко, главным врагом восточных славян автор изображал византийцев, которые время от времени побуждали хазар нападать на славян, якобы отличавшихся мирным нравом, человечностью и благородством. Иными словами, хазары оказывались послушной игрушкой в руках коварных византийцев. Примечательно, что для славян автор использовал такие термины, как «русские», «русы», «русины», но ни разу — «русичи». Мода на последний еще не пришла. Зато русских купцов автор называл «рузариями», прибегая к неологизму, маскировавшему уже появившееся в то время стремление связать славян с «ариями». Похоже, в те годы автор еще не выработал сколько-нибудь однозначного отношения к хазарам: местами они рисуются «извергами» и «жестокими убийцами», но местами дается достаточно нейтральное их описание. Автор проводил различие между «иудеями» и «евреями», и, похоже, термин «хазары» в его романе еще не служил эвфемизмом для евреев. Однако, в полном соответствии с советской антисионистской пропагандой, он не удерживался от того, чтобы не напомнить об «измышлениях Соломона», якобы предсказывавшего «мировое завоевание евреями вселенной» (Афиногенов 1992: 255).

Очевидно, в начале 1990-х гг. настроение автора изменилось. Тогда он задумал двухтомный роман под красноречивым названием «Нашествие хазар». В первый том вошел незначительно расширенный роман «Белые лодьи», а второй должен был дать описание похода хазар на Киев (Афиногенов 1996). Однако, похоже, по какой-то причине он так и не был написан. О замысле автора говорит лишь концовка первого тома, упоминавшая о том, что князь Дир «решил воевать хазар». В чем заключался этот план, читатель так и не узнает.

В 1970—1980-х гг. в СССР шло формирование «антихазарской» традиции в художественной литературе, которая дала буйные всходы уже в 1990-е гг. Правда, вначале история Хазарии представлялась просто малоизвестным эпизодом раннего Средневековья, вызывавшим любопытство хотя бы по той причине, что в научной литературе (в трудах Б.А. Рыбакова и Л.Н. Гумилева) существовали диаметрально противоположные ее оценки (Суханов 1980: 110—112). Впрочем, первые рецидивы антисемитизма послесталинской эпохи дали знать о себе в самом начале 1960-х гг. в связи с развернутой Хрущевым антирелигиозной кампанией (Korey 1995: 11—12). Тогда тема антииудаизма нашла свое отражение в книге известного писателя В.Д. Иванова, экономиста по профессии. Этот автор был одним из тех, кто подготовил идейно-художественную почву для советской кампании борьбы с «международным сионизмом». Еще в 1956 г. он выпустил книгу «Желтый металл», вызвавшую ажиотаж среди антисемитски настроенной публики (Семанов 1997: 182). Книга имела настолько скандальный характер, что последовало специальное постановление Идеологической комиссии ЦК КПСС от 26 августа 1958 г., обязывающее Главлит изъять ее из обращения. В итоге она была изъята из всех книжных магазинов, включая букинистические (Афиани 1998: 76, 92).

С тех пор Иванов зарекся писать о современности и направил весь свой талант на создание Великого мифа о Древней Руси, способного пробудить национальное самосознание и будоражить патриотические чувства. Его новые романы обращались к эпохе раннего Средневековья, где он искал истоки русского национального характера (Прокопова 1999). Любопытно, что первый из них, «Повести древних лет» (1955), решал тему достаточно традиционно: там новгородским славянам с их трудолюбием, гуманизмом и мирным нравом противостояли безнравственные грабители-скандинавы, мстительные и беспощадные. Второй роман, «Русь изначальная», внешне также не отступал от упоминавшегося выше канона, и в нем романтизированному образу славян противопоставлялась лживая и коварная Византия (Иванов 1961). Этот роман, вышедший в 1961 г. и с тех пор неоднократно переиздававшийся, имел явную антихристианскую направленность и не только тематически, но и хронологически (речь шла о событиях VI в.), казалось бы, никак не мог быть связан с хазарской темой. Между тем автор решил иначе. Хазары появляются уже на первых страницах романа, олицетворяя враждебную русичам степь. Они изображаются корыстолюбивыми охотниками за невольниками и тем самым оттеняют достоинства русичей, которые рабства якобы никогда ранее не знали (Иванов 1982. Т. 1: 27—33).

Этим замысел автора не ограничивался. Он пытался уверить читателя в том, что уже в первой половине VI в. хазары поклонялись жестокому и мстительному богу Яхве, для которого они были «избранным народом» и поэтому считали себя вправе владеть миром и порабощать другие народы. Тех, кто принес хазарам иудаизм, автор называет «мудрецами» с юга1, будто бы обучившими хазар «утверждать свою веру огнем и мечом» (Иванов 1982. Т. 2: 49—50). Автор был убежден в том, что иудаизм заставлял хазарскую знать презирать простой народ, имевший иную веру, — ведь врагами Яхве были все, «кто не принял его Закон». В этом разделении, подчеркивал автор вслед за археологом М.И. Артамоновым, и была заложена гибель народа (Иванов 1982. Т. 2: 77). Вот, видимо, почему в его романе даже при многократном перевесе сил хазары неизбежно терпели поражения от русичей. Роман заканчивался весьма многозначительным утверждением о том, что русичи «не обольют презрением другие народы, возомнив себя превыше всех. У них не привьются учения злобных пророков» (Иванов 1982. Т. 2: 417). Примечательно, что консультантом Иванова при написании этого романа был академик Б.А. Рыбаков (Бушуев, Миронов 1991: 54).

В 1985 г. по роману «Русь изначальная» в СССР был снят двухсерийный художественный фильм, о котором в свое время много писали. Правда, там акценты были несколько смещены — главным врагом славян оказывалась коварная Византия, чью волю и исполняли хазары, нападая на свободолюбивых славян. Хазары изображались тюркоязычными кочевниками, а об иудаизме речи не было вовсе. Зато среди достоинств славян акцентировалась их преданность своим предкам и родным богам. Христианство было показано авторами фильма религией агрессоров и поработителей. Этот фильм сыграл определенную роль в развитии славянского неоязыческого движения, делавшего в те годы свои первые шаги. Ведь в нем впервые на широком экране были показаны славяне-язычники с их прическами, одеяниями, оружием, именами и деревянными идолами. Стилистика фильма была с благодарностью воспринята русскими язычниками и до сих пор воспроизводится в их обрядах и ритуалах. Его антихазарский пафос тоже, как мы видели, не был оставлен ими без внимания. Этот фильм до сих пор транслируется. Последний раз он появлялся на телеэкране на канале «Звезда» 2 декабря 2006 г., т. е. вскоре после того, как газета «Завтра» провела дискуссию по «хазарскому вопросу».

Что же касается романа «Русь изначальная», то он до сих пор находит своих читателей. В упомянутом выше учебнике по истории, одним из главных редакторов и составителей которого являлся все тот же академик Б.А. Рыбаков, этот роман рекомендовался учащимся 6—7-х классов для домашнего чтения (Рыбаков, Преображенский 1996: 286). Вслед за ним «Русь изначальную» школьникам рекомендовал и учебник А.П. Богданова (Богданов, Лобачев 1997).

Следующим художественным произведением, где был развита антихазарская и антииудейская линия В.Д. Иванова, стала повесть писателя А.В. Костина «На заре Руси», опубликованная в 1969 г. в серии «Школьная библиотека» и предназначенная для подростков. Она вышла тиражом в 75 тыс. экземпляров. Эта повесть интересна тем, что она имела как бы переходный характер — в ней все еще присутствовала «варяжская опасность», но она уже рассматривалась как меньшее зло по отношению к «хазарской опасности», и русский князь после мучительных раздумий предпочитал заплатить варягам за несение военной службы, нежели продолжать платить непосильную дань хазарам, от которой «не жить полянам» (Костин 1969: 31—32). Повесть изображала хазар алчными степными разбойниками, постоянно нападавшими на мирные славянские села для захвата людей, которых они продавали в рабство. Опорным пунктом хазар представлялся Саркел, откуда они и вели свои набеги. Автор выставлял хазарскую верхушку злейшими врагами не только славяно-русов, но и мусульман, страдавших от засилья раввинов. В уста муллы вкладывались обличительные слова в адрес кагана, который во имя Яхве отрекся от Аллаха и пытался силой навязать иудаизм всем хазарам, жестоко карая недовольных. Говорилось и о том, как с помощью коварства иудеи навязали свою религию хазарскому царевичу (Костин 1969: 206—207, 212, 239—240). Автор не упускал возможности отметить ту жестокость, с которой хазары расправлялись с врагами и которая потрясла даже закаленных в боях русов (Костин 1969: 228—234)2.

Совсем иное развитие хазарская тема получила в исторических романах куйбышевского писателя С.А. Пономарева, разрабатывавшего ее начиная со второй половины 1970-х гг. (Пономарев 1986, 1989а, 19896). В центре этих романов стояли взаимоотношения Руси с Хазарией, причем последняя изображалась агрессивным государством, вынашивавшим планы завоевания Руси. Любопытно, что писатель обращал внимание главным образом на мусульманский фактор: даже богатые хазарские купцы выступали у него мусульманами, а на помещенных в одной из книг иллюстрациях хазары изображались с раскосыми глазами. Иудейская тема в романах почти не затрагивалась, и подчеркивалось, что на Руси иудеям не причиняли вреда (см., напр., Пономарев 1989а: 69). Вместе с тем в сопровождавших романы предисловиях Хазария представлялась не иначе как «паразитическим государством» (Пономарев 1986: 8; 1989а: 6). Иными словами, читателю предлагалась версия, сформулированная в свое время газетой «Правда».

О популярности этой версии свидетельствует и книга военного писателя В.В. Амельченко, ставившая своей задачей воспитание военно-патриотических традиций. Для него Хазария также была грабительским государством, «естественным противником разраставшегося и крепнущего Древнерусского государства», который в союзе с Византией искусственно тормозил его развитие (Амельченко 1992: 102—103). Аналогичным образом хазарская тема, хотя и вскользь, была представлена и в детской книге писателя В. Муравьева, посвященной событиям IX в. (Муравьев 1980: 71), а уже в 1990-х гг. — в историософском трактате писателя Ю.Д. Петухова (Петухов 1998: 183), известного своими антисемитскими построениями3.

Об особенностях отображения хазарской темы в советской литературе говорит роман «Святослав», написанный уже известным нам историком В.В. Каргаловым, занимавшимся и писательским трудом. Роман был написан на пике периода «застоя» и может служить примером отношения советской идеологии к сюжетам, связанным с Хазарией. Каргалов подчеркивал, что Хазария была центром работорговли, а иудаизм был «религией работорговцев, ростовщиков и сектантов-фанатиков». Якобы он создал религиозную нетерпимость и разрушил связи Хазарии с христианским и мусульманским миром. Говорилось также о расселившихся по Европе «иерусалимских изгнанниках», выглядевших в романе некими «агентами влияния». Мало того, Хазария представлялась «государством-паразитом», ничего не создававшим, а лишь грабившим все чужое. В конечном итоге она называлась «преступным сообществом сборщиков пошлин и алчных грабителей» (Каргалов 1982, № 6: 126—128). Говорилось также о том, что «держава, несущая зло большинству своих подданных, сама обрушивается в бездну зла» (Каргалов 1982, № 6: 173). Все это хорошо соответствовало задачам советской антисионистской пропаганды, и догадливый читатель без труда угадывал за спиной Хазарии лицо Израиля. Примечательно, что в романе полностью отсутствовала тема обращения княгини Ольги в христианство и мало что говорилось о русском язычестве — для всего этого тогда время еще не пришло.

Поход князя Святослава в романе идеализировался — якобы речь шла не о заурядном разбойничьем набеге, а о защите земли Русской. Он показан «не лихим стяжателем военной добычи, а предводителем войска великой державы» (Каргалов 1982, № 6: 163, 183). И неважно, что никакой «великой державы» тогда еще не было, а войско Святослава прошло огнем и мечом по землям, которые Руси никогда не принадлежали. Советский историк никак не мог называть это захватническими войнами.

Среди других книг, выросших на той же почве, видное место занимают творения писателя Ю.А. Никитина, сочувствующего неоязычникам. В его книгах образы хазар должны продемонстрировать читателю, каких пределов достигает кровожадность дикарей, опирающихся на иудейскую веру. Жанр его романов можно определить как историческую фантастику, и читателя не должно удивлять, что славянский волхв Олег встречает в Палестине «диких хазар». Эти хазары — остатки каганата, который столетием раньше был разгромлен князем Святославом. Как же их занесло в Палестину? Оказывается, они чувствуют себя здесь как дома и называют Палестину «страной хазар» (Никитин 1994а: 134). Этим автор как бы дает понять, что хазары и евреи — это одно и то же. Хазар он представляет «лютой шайкой», которая зверски расправляется с любым, встретившимся на ее пути, — не просто убивая человека, а сдирая с него заживо кожу и вспарывая живот. Этого якобы требует от них их безобразный бог, кровожадный и жестокий, который не может обходиться без человеческих жертв. Чтобы читатель не заблуждался, Никитин разъясняет, что речь идет об иудейском боге, поклонение которому и привело Хазарию к краху (Никитин 1994а: 115—117). Не забывает писатель и о «кровавом навете», красочно живописуя ритуал жертвоприношения ребенка (Никитин 1995: 389). Мало этого, он намекает, что иудаизм допускает и отцеубийство, если отец не является иудеем (Никитин 1995: 413).

Никитин упрекает хазар в крайней религиозной нетерпимости, противопоставляя им веротерпимых славян-язычников (Никитин 1994а: 134). Кстати, иудаизм одних лишь хазар автора уже не устраивает, и он делает «сенсационное» открытие, отождествляя хазар с аварами, кочевниками, пронесшимися по восточноевропейским степям в VI в.4, и объявляя последних также приверженцами иудейской веры (Никитин 1995: 36—37). И это должно помочь читателю понять, почему они стремились полностью изничтожить славян (Никитин 1995: 22, 54—55). Между тем, — и здесь автор скрупулезно следует за историческими источниками, — авары бесследно исчезли с исторической сцены. Почему же это произошло? Для Никитина в этом нет проблемы: приняв иудаизм, авары вообразили себя «избранным народом», решили, что все прочие — скоты, что и привело их к плачевной участи... (Никитин 1995: 168)5.

Не забывает Никитин и «гнусного поступка» князя Владимира, хотя и описывает происхождение князя с помощью эвфемизмов, называя его по матери «внуком члена Семи Тайных». Лишь впоследствии выясняется, что его мать была «иудейкой». Путем крещения он якобы отдал Русь во власть «Семи Тайных» и, выполняя заказ масонов, превратил русичей в рабов. Одновременно читателю недвусмысленно дается понять, что вредоносные тайные силы, стремящиеся к мировому господству, связаны именно с евреями (Никитин 1994а: 457—460; 1994б: 7, 254, 269, 273—274; 1995: 406, 413). А тот, кто внимательно прочтет романы Никитина до конца, сможет увидеть ассоциацию «Семи Тайных» с «Сионскими мудрецами».

Похоже, в 1990-е гг. взгляды Никитина на еврейскую проблему стали меняться. В романе «Князь Владимир» он пытается уйти от односторонних суждений и свои сомнения вкладывает в уста самых разных героев, стоящих на разных идейных позициях. Правда, и в этом романе всплывает обвинение князя Владимира в его якобы «жидовском» происхождении от рабыни Малки. У киевских бояр-язычников это вызывает подозрение в том, что, придя к власти, он будет насаждать свои «жидовские» порядки. Однако его якобы еврейское происхождение тут же оборачивается в его пользу одним из бояр, который видит в иудеях злейших врагов христиан, а значит, по определению союзников славян-язычников (Никитин 1996, Т. 2: 85—87). Кроме того, автор пытается продемонстрировать, что обвинение «хазар-жидов» в стремлении протащить на Русь якобы свою христианскую религию не имеет оснований и вызвано исключительно политическими соображениями и борьбой партий в Киеве. Действительно, чтобы захватить власть в Киеве, Владимир пытается настроить народ против киевского князя-христианина, который якобы «распродает русскую землю жидам из Хазарии» и стремится протащить сюда «жидовскую веру» (Никитин 1996, Т. 2: 89, 393—394).

Мало того, теперь Никитин готов даже признать недальновидность князя Святослава, погубившего Хазарский каганат и тем самым открывшего путь на Русь печенегам (Никитин 1996, Т. 1: 130; Т. 2: 245—246). Чем вызвано смягчение позиции Никитина в отношении евреев и Хазарии, не вполне ясно. Возможно, это надо объяснять тем, что свой новый роман он писал в 1990-е гг. уже в демократической России, где идейно-политический климат существенно изменился.

Впрочем, демократию он по-прежнему не приемлет, православие не уважает, над язычниками иронизирует, — все это, по его мнению, не тот путь, который «поднимет с колен». Зато его привлекает ислам, который якобы призван «вывести Россию из позора» (Никитин 1997: 351—355). Примечательно, что все это нисколько не мешает его ксенофобскому отношению к «мусульманским народам» Кавказа и Центральной Азии. Ведь, по его убеждению, героями современной истории должны стать именно русские мусульмане; именно им ислам позволяет вернуть свою гордость, обрести силу и мужество и одержать победу над внешними врагами. «Черные» — автор использует именно этот ксенофобский термин — никакого отношения ко всему этому не имеют. В романе «Ярость» он открыто демонстрирует свое циничное отношение к религии — ему подходит любая религия, лишь бы она помогала России противостоять ненавистному Западу. В этом контексте «хазарский вопрос» теряет свою актуальность.

Другим автором, который потрудился на «хазарской ниве», был А.И. Байгушев, бывший номенклатурный контрпропагандист и борец с «сионизмом». На рубеже 1980—1990-х гг. он являлся одним из лидеров международного движения «Славянский собор», известен как соратник тогдашнего главаря РНЕ А. Баркашова, в свое время был близок к радикалу К. Осташвили, иными словами, принадлежит к ультраправому крылу русских националистов (Дейч, Журавлев 1991: 140; Верховский и др. 1996: 38). Свой роман Байгушев написал еще в середине 1970-х гг., причем, по его словам, его научным редактором был сам Гумилев. Однако, как и тот, он не смог его тогда издать по цензурным соображениям. Якобы этому воспротивился прежде всего, его всемогущий патрон М.А. Суслов (Байгушев 2006). Впервые роман был опубликован в журнале «Молодая гвардия» в 1989 г. (Байгушев 1989), после чего в 1990 г. он вышел отдельным изданием.

Что же несет этот роман читателю? Он следует версии Артамонова о том, что с принятием иудаизма облик Хазарского каганата резко изменился, идеалы воинской доблести сменились безудержной страстью к наживе, и каганат вступил в период упадка (Байгушев 1990: 20—21, 252, 316). Захватив власть в Хазарии, иудеи навязали хазарам-солнцепоклонникам своего бога и сделали ставку на обогащавших их торговцев-раданитов. Автор подхватывает и миф об «избранном народе», якобы определяющий взаимоотношения иудеев со всеми остальными (Байгушев 1990: 94, 110, 165, 169). В частности, он в красках описывает жестокую расправу хазар с «мирными русскими купцами-христианами» (Байгушев 1990: 356—362). При этом он, разумеется, скрывает от читателя то, что эти «купцы», судя по сообщениям источников, были воинами-язычниками, возвращавшимися из грабительского похода по Прикаспия).

Пытаясь продемонстрировать беспредельный эгоизм иудеев, Байгушев заставляет царя Иосифа ради личной наживы устроить искусственный голод в своей столице (Байгушев 1990: 150, 159). Байгушев отождествляет каббалу с масонским учением и убеждает читателя в широком распространении масонских организаций у иудеев. В частности, царя Иосифа, управлявшего каганатом, автор одновременно изображает высшим должностным лицом масонского ордена (Байгушев 1990: 156 сл., 164, 463, 469, 475, 480—481). В то же время он не прочь выставить иудеев в смешном свете как чересчур амбициозных, тщеславных и вероломных (Байгушев 1990: 273).

В романе есть и любовная линия. Еврейка Серах соблазняет тюркского царя-иудея Иосифа, подобно тому, как в романе Никитина иудейка Гульча соблазняет славянского волхва Олега. Оба автора рисуют этих еврейских девушек алчными, думающими только о богатстве и власти (ср. Никитин 1995: 213; Байгушев 1990: 50)6. В то же время, изображая Серах хитрой, изворотливой и коварной интриганкой, Байгушев противопоставляет ей смелую, добрую, готовую к самопожертвованию славянку Воиславу (Байгушев 1990: 288, 292—295, 394—395, 419, 427). Совершенно очевидно, что в этих представлениях находит отражение «миф о кремлевских женах», широко распространенный у русских националистов (Митрохин 2003: 67—69).

Интересно, что Байгушев всеми силами пытается провести грань между якобы жестокими и бесчеловечными талмудистами и добрыми и справедливыми караимами. В частности, если иудейские купцы наживаются на работорговле, то караимы считают ее проклятием (Байгушев 1990: 147—148). Мало того, автор намекает на близкое родство урожденных хазар-караимов со славянами (Байгушев 1990: 198—199), давая понять, что талмудисты, устраивавшие гонения на караимов (Байгушев 1990: 103, 499), являются их общими врагами. В целом, эти идеи восходят к Гумилеву, делившему потомков от смешанных браков на две группы. Якобы сыновья хазар и евреек получали максимум социальных прав со сторон обоих родителей, а сыновья евреев и хазарок оставались практически бесправными. Вторая группа будто бы и положила начало крымским караимам (Гумилев 1973: 112; 1974: 166; 1989б: 132). Почему первые исповедовали именно талмудический иудаизм, а вторые — караимизм, Гумилев не счел нужным объяснить.

Роман Байгушева полон иносказаний. Он убеждает читателя не отказываться от своих национальных традиций, от веры отцов, не доверять пришельцам управлять собой. Автор убежден, «чтобы не раствориться и не исчезнуть вообще, есть одно единственное спасение. Небо повелевает: если хотите сохраниться, живите отдельно!» (Байгушев 1990: 252, 340—341). При этом у читателя не остается сомнений в том, от кого именно надо жить отдельно. Интересно, что сегодня Байгушев придерживается уже иного мнения. Устрашенный притоком иммигрантов в Европу и Россию, теперь он призывает к союзу с евреями. Якобы только единство «двух мессианских народов» способно противостоять этому несчастью и, мало того, возродить «Пятую империю — Русскую империю» (Байгушев 2006).

По своему духу романы Байгушева и Никитина удивительно близки. Разделяя общесоветский подход к хазарам, они вносят и нечто новое, делая хазар-иудеев членами тайных обществ. И это заставляет видеть в них художественное воплощение общей для советских борцов с «сионизмом» параноидальной идеи мирового заговора «жидо-масонов». Любопытно, что одним из рецензентов, давших положительный отзыв на роман Байгушева, была... уже известная нам археолог Плетнева. Не менее интересен и тот факт, что читатели журнала «Молодая гвардия» назвали роман Байгушева среди трех лучших публикаций за 1988—1989 гг. (Василенко 1990: 22). Это, разумеется, свидетельствует об умонастроениях читательской аудитории этого журнала.

В ряде художественных произведений постсоветского времени делаются попытки окружить Хазарию атмосферой секретности, в которой якобы заинтересованы неведомые могущественные силы. С этой точки зрения интерес представляет выпущенный в Москве издательством «Ковчег» и неоднократно переиздававшийся роман С.Т. Алексеева «Сокровища Валькирии» (тираж 25 тыс. экз.). Роман посвящен поискам «арийских сокровищ» и утраченной древней «Северной цивилизации», которые якобы в свое время вели секретные службы СССР. Однако начинается роман с поисков «хазарских сокровищ», будто бы осуществлявшихся не профессиональными археологами (sic!), а сотрудниками специального института, созданного при Министерстве обороны СССР. Автор представляет Хазарию «пиратским, паразитирующим государством», которое в течение 250 лет держало в руках торговые пути с Востоком и занималось на них разбоем. Сообщается, что «белых хазар-иудеев», оказывается, хоронили в тайных местах в степи вместе со всеми их неисчислимыми сокровищами (автору, выдающему себя за знатока археологии, даже не приходит в голову поинтересоваться деталями иудейского погребального обряда!). Эти сокровища якобы тщетно искали нацисты, но только сотрудникам секретного советского института удалось найти ключ к этой тайне. Однако воспользоваться своим открытием им не удалось, и институт был в спешном порядке расформирован. Автор недвусмысленно дает понять, что какие-то могущественные силы встали на пути к раскрытию тайны хазарского золота (Алексеев 1995. Т. 1: 13—16).

Что это за силы, читателю остается домысливать. В условиях широкого распространения «хазарского мифа», о котором здесь идет речь, разгадать намеки автора не представляет большого труда, тем более что сам он в конечном счете раскрывает тайну: оказывается хазарское золото попало в руки Третьего Интернационала, связанного будто бы с «сектой иеговистов» (Алексеев 1995. Т. 1: 173—174). Национал-патриотическая прокоммунистическая газета «Патриот» опубликовала хвалебную рецензию на эту книгу. Рецензенты пытались заинтриговать читателя тайнами «Северной арийской цивилизации» и подчеркивали вклад автора в воспитание людей, «способных мыслить патриотически» (Панькова, Сергеев 1997).

В том же духе развивает свои идеи другой поклонник славянского арийства — писатель Ю. Сергеев. Кладя в основу своей концепции уже известные нам построения В. Емельянова, он прилагает все усилия, чтобы в художественной форме популяризировать откровенно шовинистическую версию русской языческой предыстории. Среди прочих положений этой концепции можно отметить идею о будто бы исконном русском монотеизме — вере в единого Русского Бога, о великой древней русско-арийской цивилизации, чьи достижения были позднее подхвачены и расхищены многими другими народами, и, разумеется, о врагах, которые пытались всеми силами вытравить из сознания русских людей память об их славном прошлом. Иудеи представлены Сергеевым как убийцы Христа и вечные ненавистники христианства, исповедующие язычество и «лютый расизм». Впрочем, вслед за Д. Ридом, этот писатель утверждает, что настоящие иудеи давно вымерли или ассимилировались, а их место заняли хазары. Последних он называет «провокаторами и кровопийцами», помешанными на богатстве и только и мечтающими, что о мировом господстве. По его словам, эти «безумные хазары» в наше время стремятся властвовать над Россией, и он призывает к бескомпромиссной борьбе с ними (Сергеев 1995: 351, 418—419). Так хазарский эпизод оказывается необычайно актуальным сегодня.

Идея противостояния арийцев (славян, русских) и семитов (евреев) настолько увлекла писателя С.Т. Алексеева, что он посвятил ее разработке особый роман, где, кроме того, озвучил многие неоязыческие идеи, представляющие христианство не просто порождением иудаизма, но идеологическим орудием в руках «коварных иудеев», использующих его для завоевания власти над миром (Алексеев 2000). Якобы сила иудеев в том, что они верят в живого бога, а всем другим навязывают веру в бога мертвого — распятого на кресте. Последнее якобы означает поклонение смерти, что безопасно для иудеев. Примечательно, что автор заворожен системой приобщения кагана к нескольким «кругам Таинств», что не имеет никакого отношения к исторической Хазарии, но зато недвусмысленно намекает на масонские ритуалы.

Неудивительно, что писатель трактует «богоизбранность» иудеев с типичных антисемитских позиций, приписывая ей стремление сделать их «пастырем» среди всех других народов. «Иудеи» в данном случае представлены хазарами. Автор снова возвращается к делению хазар на «белых» и «черных», причем изображает «белых» не просто носителями особых тайных знаний, но агентами хазар в других государствах, стремившимися если не подчинить их, то, во всяком случае, сделать послушными игрушками в руках «хищной» Хазарии. Примечательно, что везде, где возможно, автор подчеркивает связь хазарской знати с Палестиной (Иудеей): якобы там культивируется учение о власти над миром, там проходят обучение все каганы и оттуда в Хазарию прибывают «мудрецы-раданиты». Вопреки имеющимся данным, автор превращает раданитов из купцов в носителей некого высшего знания, позволяющего им устанавливать власть над самим каганом. При этом даже Христа автор делает «раданитом». Автор вообще склонен донельзя искажать исторические факты ради того, чтобы выставить Хазарию в наихудшем свете и обострить идею конфронтации «арийцев» с «семитами». Поэтому он не забывает и о «химере»: однажды «раданит» прямо называет Хазарию «химерой».

Алексеева увлекает манихейская идея борьбы Света с Тьмой, где Свет идет с Севера («славяне-гиперборейцы»), а Тьма олицетворяется Югом (Хазария, Византия). И смертоносная битва Святослава с каганом рисуется как восстание Света против Тьмы («химеры»), причем якобы сам каган боится Света с Севера7. Свет связан со славянскими языческими богами, а Тьма — с иудаизмом и христианством; Свет — с волей и независимостью, а Тьма — со «свободой» и рабством. Автор противопоставляет волю «свободе», доказывая, что первая была естественным состоянием славянства, якобы не знавшего рабства, а вторая шла с юга, где освободившиеся рабы не знали, как ею воспользоваться, что вело к анархии и аномии. Якобы к тому же эффекту «свобода» приводила, будучи привнесена «чужеземцами» в славянские земли. Здесь намек на идеи «демократии» и их судьбу в России в 1990-е гг., когда писался этот роман, более чем прозрачен. Ту же мысль автор демонстрирует противопоставлением славянских богов Христу: якобы на Руси они сильнее, чем он. Трудно выразить языческое мироощущение точнее, но в данном случае все это нужно автору для того, чтобы подчеркнуть ценность самобытности. В этом же контексте автор трактует и христианское понятие «раб божий», противопоставляя его языческой вере в то, что славяне являлись не рабами, а детьми богов. Мало того, по прихоти автора, Святослав не просто отвергает христианство, но, как выясняется, основы его мировоззрения закладывались на р. Ганг, где он, оказывается, жил в юности. Он даже приводит на Русь «племя раманов» (т. е. цыган), говорящих на санскрите. Этим еще раз должно подчеркнуть его связь с «арийством».

Автор доказывает, что хазарские властители хотели подчинить себе весь мир (идея, идущая от «Протоколов сионских мудрецов»), но для этого им надо было вначале одолеть Русь. Он вводит эвфемизм «племя хазараимов» для тех былых рабов, которых «раданит» Моисей вывел из Египта и которым якобы суждено вечно оставаться в рабстве. Якобы они расселились по всему миру, причем некоторые из них изменили свой физический тип и приобрели азиатские черты. Якобы последние сохранили некоторые иудейские обычаи, и именно они пришли с Востока на Северный Кавказ и скрестились (по желанию некого «мудреца» Исайи) с местными болгарами, заложив основы Хазарии.

Заимствуя сюжет из древней мифологии, Алексеев утверждает, что княгиня Ольга родила сына не от князя Игоря, а от славянского бога Рода. Тем самым Святослав изображается сыном бога и называется не иначе как «светоносным»8. Якобы он рождается с серьгой в ухе, несущей «знак Рода», т. е. «сверкающую свастику». Якобы именно этот амулет наделяет Святослава разумом, а потеряв его, он лишается рассудка. Так, вопреки научным фактам, свастика становится важнейшим славянским оберегом — идея, которую писатель позаимствовал у современных русских язычников.

Примечателен и еще один сюжет, не дающий покоя автору. Речь идет о мигрантах, которые прибывают в Хазарию в поисках работы, становятся там торговцами, накапливают большие богатства и, в конечном итоге, подчиняют хазар. В результате в ответ хазары иной раз устраивают погромы. Этими мигрантами автор изображает «людей с Кавказских гор». Эзопов язык здесь более чем очевиден, и читателю предлагаются идеи современных русских радикалов, именно в таком свете рассматривающих современные миграции. Все это идеально увязывается с концепцией этногенеза Л. Гумилева и вытекает из нее. Мало того, автор так описывает вторжение на Русь кочевых племен: «Вторгаясь в плоть народов Ара, иные племена не растворялись в ней, а пили кровь, как вши, живущие на теле» (Алексеев 2000: 438). Здесь мы встречается уже с откровенной нацистской риторикой, которая, как мы видим, вполне сочетается с концепцией Гумилева.

Идея о вечном противостоянии арийцев-славян и хазар привлекает все новых и новых авторов фантастических романов. Например, к этому сюжету обратилась молодая писательница из Рязани Г.Л. Романова, биолог по профессии. В середине 1990-х гг. она издала целую серию произведений о славянах-язычниках, написанных в стиле фэнтэзи. Один из этих романов посвящен попытке инопланетян-гэтов захватить планету Дэвса (аналог Земли) с ее исконным арийско-славянским населением. Любопытно, что тэты действуют от имени могущественной Организации, управляющей Космосом, и в их задачу входит либо превращение ариев в христиан, либо их полное уничтожение. Не менее интересны имена, которые писательница дает ариям, — Чистомысл, Добромысл. Эти искусственные имена, по форме родственные славянским, призваны вызвать у читателя ассоциации с чистыми добрыми помыслами, владеющими этими людьми. А имя главного героя, славянского князя Властимира, означает «властитель над миром», что уже заранее предрешает его победу над непрошеными гостями. Не менее любопытно, что верными помощниками гэтов и тем самым непримиримыми врагами ариев выступают хазары (Романова 1996: 256, 262—263, 385). Иными словами, фабула романа в иносказательной форме передает дух того надуманного конфликта славян с западной цивилизацией (мондиализмом), которым так озабочены современные русские националисты. И хотя хазары изображаются здесь не главным врагом ариев-славян, а лишь его пособником, цели обеих сторон изображены достаточно недвусмысленно и возвращают нас к той конфронтации, о которой идет речь в настоящей книге.

По своей структуре и содержанию роман Г.В. Пряхина «Хазарские сны» далек от жанра фэнтези и больше напоминает автобиографическую прозу. В рассказ о жизни главного героя, прошедшего путь от простого журналиста до работника ЦК КПСС9, органично вплетаются воспоминания об узловых моментах советской истории от поездки Л. Троцкого в Ногайские степи до периода перестройки, и гораздо менее органично — экскурсы в историю Хазарии. Иной раз возникает вопрос, зачем они вообще здесь нужны, занимая ничтожно малую часть романа (около 40 страниц из 398). Между тем автора явно беспокоят параллели между участью Хазарии и судьбой современной России. Он сравнивает судьбу Хазарии с яблоком, в котором завелся червь: «его вначале высосали, обобрали до нитки изнутри, а потом вовсе подменили». Затем «завоеватели» разлетелись по всему миру, а хазары стали невольниками в разных государствах (Пряхин 2006: 184). Автор говорит намеками, недомолвками, позволяя читателю додумывать. А чтобы тому было проще это делать, он начинает книгу с показа современных «состоятельных нерусских», изображая их главным образом чеченцами, которым он противопоставляет «вымирающую русскую нацию». Далее по ходу изложения он упоминает, что якобы уже сегодня в Москве возникли анклавы, живущие по закону шариата (Пряхин 2006: 319). Давая читателю еще один ключ, он отмечает, что, хотя век Хазарии был коротким, еще короче он был «у другой империи, которая вобрала в себя Хазарию» (Пряхин 2006: 293). Намек на СССР здесь более чем прозрачен. Автор, разумеется, не упускает повода уподобить Хазарию «второму средневековому евроазиатскому Израилю» и упомянуть о «богоизбранности» хазар (Пряхин 2006: 336, 389). Наконец, выводя ашкеназов напрямую от хазар-иудеев, автор ставит риторический вопрос: если живы хазары, пусть и под чужим именем, то жива и Хазария? (Пряхин 2006: 391). Таким образом, автора заботят болезненные проблемы современной России, но обсуждать их напрямую он опасается. Поэтому приходится говорить намеками и с помощью аллюзий — сказывается долгая партийная выучка. Тем не менее внимательный читатель без труда обнаружит здесь концепцию, которую радикальные русские националисты развивают вот уже более двадцати лет: во всех бедах России виноваты «инородцы», а русские оказываются не субъектом, а объектом истории. При этом современная Россия отождествляется с некой новой Хазарией, и, по этой схеме, ее ждет та же участь.

Хазарская тематика не осталась в стороне и от альтернативной истории, вызванной к жизни «новой хронологией» А. Фоменко. Именно с этих позиций «тайну Хазарского каганата» пытается разгадать писатель А.В. Максимов. Руководствуясь методикой Фоменко, он заявляет, что нашествие «народов моря» в Леванте якобы находит полную аналогию в великом переселении народов эпохи раннего Средневековья. Этого ему кажется достаточным, чтобы заявить о «фальшивом дубликате» и сделать очагом формирования евреев Хазарию, куда их предки якобы переселились с Армянского нагорья в VII в. н. э. Подхватывая хазарскую теорию происхождения ашкеназов, автор обличает всех известных ему специалистов в «безграмотности» и «неумении правильно понимать древние источники». При этом сам он с пиететом ссылается на сфальсифицированную «булгарскую летопись» Джагфар-тарихы. Так в его романе «палестинские евреи» оказываются хазарами, не имеющими никакой связи с долиной Иордана. При этом библейский Иордан превращается в Дон, Египет — в Византию, Навуходоносор — в Святослава, Мертвое море — в Сиваш и т. д. В романе нет откровенных антисемитских утверждений, но нарисованный автором приход «чужаков», которые «перекроили расовую и этническую картину» и «деформировали психологически соседние племена» заставляет читателя, во-первых, вспомнить современное ксенофобское отношение к мигрантам, а во-вторых, отождествить этих мигрантов с евреями. Мало того, «хазарское безумие» автор усматривает в том, что описанные им «хазары» распяли «сына Бога», за что якобы люди вынуждены до сих пор расплачиваться (Максимов 2008: 320—328). В сегодняшнем ксенофобском климате такие построения выглядят весьма сомнительно.

Страсти по Хазарии начали затрагивать и российскую провинцию. В журнале «Север», который выходит в Вологде и издается на средства администрации Вологодской области, было издано патриотическое эссе на историческую тему под названием «Пещеры каменны...» (Плотников 1994). Его автор, молодой литератор, закончил Ленинградский техникум авиационного приборостроения и одно время был связан с авиацией. Значительная часть его экскурса в историю России была навеяна построениями Гумилева, убедившими его в том, что едва ли не самой большой опасностью для Руси за всю ее историю была Хазария с ее иудаизмом. Он противопоставлял светлую православную веру «одной из самых страшных сект» — «иудаизму или хасидизму» и предрекал приход русских былинных богатырей, которые освободят «землю святорусскую» от Кривды. Пробуждая воспоминания о Хазарии, автор заявляет: «Главные бои, как и в далеком X веке, сейчас идут за души человеческие» (Плотников 1994: 127).

В середине 1990-х гг. в Саратове вышла хрестоматия «Мифы Древней Волги», где один из разделов был специально посвящен Хазарии. Введение к нему написал некто В. Маликов, вкратце изложивший уже известную нам версию, созданную Гумилевым. Он закончил свое повествование следующим многозначительным выводом: «Сокрушение Хазарии, верхи которой исповедовали иудаизм и поддерживали его среди подвластных и окружающих народов через распространение выгодного для них мировоззрения — рабства и покорности, превосходства иудеев, — означало сокрушение оков наиболее тяжелого угнетения — духовного, которое могло погубить основы яркой, самобытной духовной жизни славян и других народов Восточной Европы» (Маликов 1996: 123). После этого вряд ли стоит удивляться тому, что следующие далее материалы о Хазарии сводились к отрывку из незабвенного труда Нечволодова о том, как хищные торговцы-евреи захватили власть среди авар и превратили их в хазар (Вардугин 1996: 132—134), и компиляции А.М. Макарова о «торгово-паразитическом» Хазарском государстве (Вардугин 1996: 135—140).

Самарский драматург Е.В. Чебалин в своем многоплановом фантасмагорическом романе «Безымянный зверь» более откровенно рисует, как отмечается в аннотации, «противостояние фарисейского этноса с ведической Русью». Главные события романа протекают в предреволюционные и послереволюционные годы, охватывая в целом первую половину XX в. Однако повествование то и дело прерывается экскурсами в мифические времена, когда боги создавали людей. При этом под «нашими» понимаются люди индоевропейского круга, тогда как «зловредные чужаки» рисуются евреями, «жидами», торговцами и оптом зачисляются в категорию «паразитов», губящих человечество. Примечательно, что временами для «чужаков» используются такие гумилевские термины, как «хазары» и «химера», причем вполне в духе Гумилева революция 1917 г. объясняется местью «хазар» за разгром Хазарии Святославом (Чебалин 2003: 185). Эти «хазары» оказываются большевистскими комиссарами, которые мучили русских людей и пытались обратить их в рабство. Показательно, что по ходу дела в этом качестве к евреям добавляются «инородцы» и «черные», — все они якобы процветали, тогда как «метрополия чахла» и славяне напрасно проливали за нее кровь (Чебалин 2003: 393—394). Похоже, автор уподобляет СССР «Хазарскому каганату», доказывая, что в начале 1950-х гг. «верхушка иудо-хазарского каганата» в Москве была срезана, причем все это якобы оправдывало былые деяния Святослава (Чебалин 2003: 395—396). Затем и русская пленница в современном Дагестане описывается как находившаяся в «хазарском плену». Иными словами, Хазария представляется автору государством, где правят меньшинства. Мало того, это оказывается вовсе не локальной ситуацией, ибо автор постоянно обращается к подложным «Протоколам сионских мудрецов», планы которых якобы постоянно осуществляются. Наконец, приписывая славянам шумерское наследие, автор повествует о том, как шумерские боги, оказывающиеся одновременно пришельцами из иной космической цивилизации, сотворили человека в двух разновидностях — «человека творящего» и «человека паразитирующего» (Чебалин 2003: 16, 20). При этом последний становится результатом неосторожных экспериментов, которые постоянно проводит любознательный шумерский бог Энки (Чебалин 2003: 223—224, 273, 363). Таким образом, роман аккумулирует все страхи и негативные стереотипы, накопившиеся в ксенофобской среде за последнее столетие, причем не последнее место среди них занимают «хазарские страсти». Примечательно, что роман был восторженно принят руководством Союза писателей России, председатель которого, В.Н. Ганичев, похвалил смелую попытку автора показать «силы, участвовавшие в разгроме России» (Чебалин 2003: 405).

Столь же откровенным был бывший юрист с Кубани, а ныне писатель А.И. Серба, симпатизировавший русскому неоязычеству и рисовавший две страшные опасности, нависшие над молодой Русью — со стороны христианской Византии и иудейской Хазарии. Он вкладывал в уста хазарского кагана следующие многозначительные рассуждения: «Только мы имеем право владеть миром, все остальные народы существуют для того, чтобы жили мы. Таков удел и славян... Мы, сыны истинной веры, станем головой русов, мы будем их хозяевами... они будут трудиться для процветания богом избранного народа» (Серба 1982: 5). Хазары изображались как подлые и коварные враги славян, плетущие козни против Руси. Автор прославлял князя Святослава за победу над «вековым врагом Руси — Хазарским каганатом» и призывал русских «беречь Великую Русь». Из контекста повести было предельно ясно, от кого именно ее следовало беречь, и на волне борьбы с «сионизмом» повесть, впервые опубликованная в 1982 г., звучала более чем актуально. Вторично Серба выпустил ее ровно через десять лет (Серба 1992), когда русские ультранационалисты начали новую кампанию против того же «заклятого врага». В принципе те же идеи пронизывают роман Сербы «Заставлю вспомнить Русь...», где против Руси действуют уже знакомые нам враги. В частности, это — Хазария, которая, по словам автора, несла Руси неисчислимые бедствия, отличалась «вероломством и подлостью» и только и ждала удобного момента для захвата исконных русских земель. Роман заканчивается угрозами хазар в отношении Руси (Серба 1998: 228—229, 249—251, 382, 420), и, похоже, автор собирался развивать эту тему в своих будущих произведениях.

Хазарская тема вдохновляет антисемитских авторов даже на поэтические произведения. Наиболее известным из них стала поэма Б.И. Пинчукова «Хазары», изданная в 1993 г. в серии «Библиотека генерала Стерлигова» тиражом 50 тыс. экземпляров (Пинчуков 1993). Поэма была написана в 1985—1993 гг., и отрывки из нее были впервые опубликованы газетой «День» (Пинчуков 1992). Поэма состоит из трех частей. В первой, где речь идет о хазарах, автор уже полностью лишает их каких-либо ассоциаций с тюрками и изображает жаждущим наживы «хищным сбродом», который «привел на Русь... Иуда». Автор напоминает о страшной трехсотлетней войне, когда хазары вели охоту на славян, чтобы продавать их в рабство. Но главной целью хазар было полное покорение гоев и истребление их лучших представителей — князей, как якобы повелевает Талмуд. Все идет в ход во имя этой цели — от спаивания народа до натравливания одних племен на другие. Автор объявляет себя носителем скрытых знаний о неписаной истории и сообщает изумленному читателю, что лишь Новгород Великий и его князья смогли выстоять перед хазарами и объединить все земли, где слышится русская речь. Правда, читатель остается в недоумении, почему для этого надо было брать Царьград. Как бы то ни было, Хазарское государство было разрушено, и с тех пор злопамятные иудеи как будто бы жили только ради мести: «Тысячелетняя вендетта косой косила наш народ», — горестно восклицает автор. И первым воплощением этого дьявольского замысла иудеев было возведение на киевский трон Владимира, якобы хазарина по матери.

Вторая часть черными красками живописует геноцид, якобы устроенный иудеями русским: он унес «миллионы жизней всех лучших грамотных людей, и торжествует иудей в обезображенной Отчизне». Автор утверждает, что в результате революции латыши и иудеи превратили русских людей в рабов и разорили страну, и видит в этом воплощение в жизнь замыслов Всемирного конгресса сионистов 1897 г. Не забывает автор и об идеях Ушкуйника: он называет Сталина беком возрожденного к жизни каганата, а слова злорадства по поводу удачного осуществления иудейской мести русским вкладывает в уста Л.М. Кагана, в котором без труда узнается Каганович. Перечисляя все злодеяния большевиков, автор утверждает, что ответить за них должен «богом избранный народ». Год образования Государства Израиль автор называет «годом измены», когда якобы разорившие Россию иудеи стали ее покидать. И, снова возвращаясь к «хазарской теме», он сетует на то, что иудеям все же удалось убрать со своего пути «кагана Сталина», который уже был готов с ними полностью разделаться. В поэме звучат и гумилевские нотки — там, где автор называет хазар «химерой».

В третьей части автор обращается к тысячелетней истории России и изображает ее как вечную борьбу с иудеями. В связи с этим он вспоминает Андрея Боголюбского, убитого якобы иудеями; татар и Мамая, которых будто бы натравили на Русь иудеи; ересь жидовствующих, стремившихся протащить Талмуд в Кремль, а также Бориса Годунова («осколок каганата»), Лжедмитрия, Екатерину II и др.

Автор убежден, что все это — происки «сионистов», которые со времен хазар рвутся к мировому господству. Характерно, что в его поэме этот план, якобы выработанный на съезде сионистов, утверждает «каган». Пинчуков призывает к суду над лидерами большевиков, первым из которых он называет Кагановича. Впрочем, это направлено вовсе не против марксизма. По мнению автора, лишь один Сталин защищал марксистское учение и русских от Ленина и его соратников. Одновременно автор воспевает «черную сотню». Он истерически заявляет, что сегодня в России снова царствуют евреи («снова в рабство обратили Русь поганые хазары»), стремящиеся искоренить «все здоровое русское».

Короче говоря, в поэме Пинчукова, написанной явно под влиянием идей Л. Гумилева, в концентрированном виде изложены все нюансы идеологии, которая основывается на «Протоколах сионских мудрецов» и которую принято называть «красно-коричневой». Эта идеология странным образом сочетает марксизм с монархизмом, Сталина со Столыпиным... Лишь зоологический антисемитизм является верным и неизменным ее спутником. И автор патетически восклицает: «Иудей России нужен или мертвый, или раб!»

Другого поэта-патриота, В.В. Хатюшина, «хазарский миф» также вдохновил на пламенные стихи «Нашествие», посвященные врагам современной России (Хатюшин 1992: 38—39):

В лонах нашей земли
вновь погромы, пожары,
снова Русь оплели
и распяли хазары.
Прут из темных щелей
всем галдящим кагалом.
Демократ иудей
правит дьявольским балом.

Это стихотворение, написанное в 1991 г., посвящено разграблению России хазарами-иудеями, и Москва в нем названа «иудейской». Источником познаний Хатюшина о евреях и хазарах была книга Дугласа Рида, из которой он почерпнул идею о том, что современные евреи произошли от смешения иудеев с хазарами. Вслед за Ридом автор настаивал на том, что они не имеют ни капли «семитской крови», отчуждены от земли и тем самым представляют собой интернационалистскую мафию, враждебную всему человечеству (Хатюшин 1994: 85—87; 1995: 31). Надо сказать, что начиная с 1986—1987 гг. Хатюшин подхватил миф о «масоно-сионистском заговоре» (Резник 1991: 257—260) и с тех пор последовательно развивал в своих стихах антисемитскую тематику.

Поэтическую эстафету подхватила и престарелая учительница П.Д. Рубанова, чьи «патриотические» и в то же время юдофобские косноязычные сочинения издал в своем издательстве «Витязь» уже известный нам В.И. Корчагин. Он же сопроводил их введением, где вполне серьезно сообщил о том, что в современной России русским поэтам путь к широкой публике якобы заказан (Рубанова 1996: 3). Расписывая ужасы «иноземного ига», под которым якобы стонет современная Россия, неудачливая поэтесса прямо связала это с жестокими «хазарами», которыми руководил премьер, который «Черной Мордою все поверг в прах» (Рубанова 1996: 43). Знакомство автора с «хазарским мифом» в версии Т. Дичева совершенно очевидно. Стихи Рубановой примечательны тем, что их автор смело отказывается от каких-либо эвфемизмов типа «сионисты» — она прямо пишет о «картавых», иудеях, евреях, называет их сатанистами и призывает на их головы все кары Господни.

В своих работах Ушкуйник, Кожинов, митрополит Иоанн, Макаров, Плотников неоднократно ссылались на былину о поединке Ильи Муромца с Великим Жидовином. В 1992 г. оригинальный текст этой былины был опубликован в Кемерово Всероссийской ассоциацией любителей отечественной словесности и культуры «Единение» тиражом 50 тыс. экземпляров (Бой 1992). Издатель якобы благородно возвращал русскому народу его забытое наследие. Он сообщал читателям, что до 1917 г. эта былина входила в обязательный школьный курс по русской литературе: «Тем самым в сознание многих поколений наших предков закладывалась тема борьбы с жестоким и беспощадным чужеродным поработителем». Все вышеизложенное недвусмысленно свидетельствует, о какой борьбе и с каким именно «поработителем» здесь идет речь.

Под видом возвращения культурного наследия переиздаются и другие столь же сомнительные произведения. Так, в Москве в 1991 г. Товариществом русских художников была переиздана уже известная нам книга Нечволодова (тираж 100 тыс. экземпляров). Большое участие в ее издании принял главный редактор издательства «Молодая гвардия», сопредседатель Всемирного Русского Собора, председатель Союза писателей России и директор патриотического издательства «Роман-газета» В.Н. Ганичев, которого поддержал Илья Глазунов, считающий сочинение Нечволодова «лучшим учебником русской истории» (Ганичев 1994: 168—173; 2003; Глазунов 19966 № 11: 213; 2006: 445). В том же году учебник Нечволодова был выпущен в Екатеринбурге издательством «Русская энциклопедия». В 1997 г. эта книга вышла в виде роскошного двухтомного издания. На этот раз она была выпущена издательством «Сварог и К» тиражом 8 тысяч экземпляров. А в 1992 г. журнал «Кубань» (Краснодар) вернул из небытия книгу Селянинова, которая затем несколько раз (1993 и 1995 г.) выходила отдельными изданиями (тиражами соответственно 20 тыс. и 10 тыс. экземпляров), а сегодня даже размещена в Интернете. Возмущение демократов изданием книги Нечволодова вызвало сильное раздражение в стане «патриотов», наконец узнавших из нее «правду» о Хазарском каганате (Стерликов 1993).

Таким образом, в течение последних десятилетий образ хищной и коварной Хазарии, будто бы представлявшей смертельную угрозу для молодого русского государства и мечтавшей поработить русский народ, целенаправленно выковывался авторами как школьных учебников, так и, в еще большей степени, художественных произведений. При этом некоторые из писателей целенаправленно разжигали у читателей ненависть к иудаизму как якобы жестокой и человеконенавистнической религии. Не забывали они и идею о «жидо-масонском заговоре», возводя его корни все к тем же хазарам. В течение последних двух десятилетий разрекламированная средствами массовой информации теория Гумилева придала этой тенденции новый мощный импульс. Тем самым многие российские граждане с ранних лет получали изрядный заряд юдофобии, что не может не сказываться на их отношении к евреям в наши годы.

Вместе с тем примечательно, что художественная литература по времени несколько отставала от исторической: если у историков резкий поворот совершился в начале 1950-х гг., то у писателей — только после Шестидневной войны 1967 г. До этого главными врагами, коварными и могущественными, писатели изображали Византию, и, в меньшей степени, варягов. Советские писатели 1950—1960-х гг. более всего были озабочены внешней угрозой, и за образом Византии скрывался Запад. Зато писателей следующего двадцатилетия беспокоила уже внутренняя угроза, и она образно олицетворялась Хазарией. С конца 1960-х гг. речь шла уже не только о традиционной угрозе со стороны степняков-кочевников, но о якобы мистической опасности со стороны иудаизма. Если первая осознавалась в рациональных терминах (кочевники — мощная военная сила, традиционно враждебная земледельцам), то вторая — в иррациональных (мистическая духовная угроза, тем более опасная, чем менее понятная). Это воспринималось через призму неожиданной победы маленького Израиля над союзом арабских государств, поддержанным могущественным СССР.

Иудаизму приписывали самые негативные черты, изображая его «человеконенавистнической религией». Стержнем этого отношения служило антисемитское понимание идеи «богоизбранности» как якобы побуждающей иудеев к стремлению к мировому господству. Исходя из этого от иудаизма и евреев ожидали самых ужасных поступков, и все это приписывалось хазарам. В частности, на хазар переносился кровавый навет (наследие христианских фобий), а самих хазар некоторые писатели отправляли в Палестину (наследие «арийской идеи» и расового подхода). Кроме того, не оставался в забвении и мотив мести, призванный объяснить причины якобы вековых интриг хазар против Руси. В этом концентрировались все советские фобии — социальная против «капиталистов-ростовщиков», духовная против религии («опиума»), конспирологическая против «жидо-масонов» и ксенофобская против «чужаков» (носителей непонятной культуры). Кроме того, со временем росла популярность расового аргумента, прочно связывающего евреев с иудаизмом и строго определенными стереотипами поведения, якобы передающимися с «кровью». В этом плане привлекает внимание бесконечное воспроизводство мифа об «иудео-хазарском» происхождении князя Владимира. Это также проявлялось в возрождении «арийской идеи», где «арийцы» противопоставлялись не «семитам», а «хазарам», а «светлый» Север выступал антиподом «темного» Юга.

Чем ужаснее выглядел образ Хазарии, тем больше героизировался князь Святослав. Его образ хорошо соответствовал советским ценностям, подчеркивавшим непреходящее значение победы над внешними захватчиками (прежде всего немцами в Великой Отечественной войне) и воспевавшим антиколониальные национально-освободительные войны, под флагом которых проходили 1960-е гг. Примечательно, что, обсуждая итоги похода Святослава, писатели делали акцент на отстаивании интересов державы (которая еще только формировалась) и освобождении многочисленных народов от «хазарского ига», но захватнический и грабительский характер этого похода всячески замалчивался. Аналогичным образом, грабительские набеги русов на прикаспийские княжества рисовались деятельностью якобы мирных купцов.

Впрочем, в современной России издаются и книги, дающие читателю более сбалансированное представление о Хазарии, хотя таких книг мало. Одной из немногих является книга «Первые князья русские», предназначенная для детей младшего возраста. В ней, с одной стороны, воспроизводится былина о борьбе Ильи Муромца с Великим Жидовином, но с другой, делается попытка дать всестороннее представление о Хазарском каганате, его культуре и взаимоотношениях со славянами (Вахромеев 1995: 16—21), что выгодно отличает эту книгу от тех произведений, где Хазарский каганат представляется лишь в негативном свете.

Примечательно, что в опубликованном недавно издательством «Яуза» новом романе о князе Святославе ксенофобский пафос заметно снижен. Здесь, правда, Хазария по-прежнему выступает с эпитетом «хищная», а иудейские купцы показаны коварными злодеями, навязавшими хазарской знати иудаизм и немало поспособствовавшими тому, что царь-иудей забрал реальную власть у кагана. Однако при этом говорится о веротерпимости в Хазарии и иудаизм не демонизируется. Основу романа составляет вовсе не «иудейская проблема», а военная доблесть князя Святослава, который называется «величайшим полководцем Руси». Впрочем, в отличие от романов 1950—1960-х гг. Святослав воюет прежде всего с Хазарией, и на этом фоне его войны с Византией оказываются мелкими эпизодами (Поротников 2009).

Примечания

1. Здесь очевидна параллель с «сионскими мудрецами». Эвфемизм «премудрые» для евреев был популярен в среде русских националистов (Митрохин 2003: 124).

2. Примечательно, что в своей рецензии на эту книгу В.В. Каргалов отмечал встречавшуюся в ней массу неточностей и искажений, однако все это не касалось хазарской тематики (Каргалов 1969).

3. В частности, вслед за Емельяновым он изображал Палестину исконно русской территорией, откуда «русы» будто бы были коварным образом изгнаны кочевыми предками иудеев (Петухов 1998: 251—252).

4. Трудно не заподозрить автора в знакомстве с учебником Нечволодова, откуда он мог почерпнуть эту идею.

5. Вряд ли надо говорить, что авары и слухом не слыхивали об иудаизме.

6. Интересно, что в талмудической литературе и Кембриджском документе имя Серах обычно ассоциируется с мудрой женщиной (Бруцкус 1924: 13).

7. На самом деле в тюркской и иранской традициях Север символизировался черным цветом, так что в этом случае, как и во многих других, автором движет не поиск исторической истины, а идеологическая заданность.

8. Примечательно, что симпатизирующий язычеству тамбовский художник Б. Ольшанский именно так изображает рождение князя Святослава на своей картине «Рождение героя» (рис. 12).

9. В романе много автобиографических деталей — сам автор сделал карьеру от журналиста «Комсомольской правды» до заместителя заведующего идеологическим отделом ЦК КПСС и затем консультанта и референта Президента СССР. Сегодня он — председатель Центрального совета общественно-политического движения «Россия» и директор издательства «Художественная литература».