Заключение

Предлагаемое исследование «Северо-Западная Хазария в контексте истории Восточной Европы (вторая половина VII — третья четверть X вв.)» в очередной раз продемонстрировало широту и разнообразие исторических факторов, влиявших на жизнь населения раннесредневековой Восточной Европы. Переживая воздействие этих общих факторов, каждая этноплеменная группа, тем не менее, осуществляла свой собственный исторический путь, характер которого во многом зависел от уникальных региональных условий. Эти местные условия, характер населения, его способность противостоять стороннему воздействию каждый раз приводили к особому, индивидуальному ответу этноса на вызов внешней среды. Таким ответом могло стать переселение на новые места или покорение сильному сопернику, постепенная потеря собственного пути развития и идентичности. В иных случаях наблюдается упрямое сохранение и консервация традиционных форм жизни, упорная борьба с любым внешним воздействием, которая вела к длительному сохранению племенного строя и родоплеменных отношений. В то же время, гораздо чаще болезненное и мучительное преобразование старых отношений, проходившее на фоне типичных для раннего средневековья форм внеэкономического принуждения, эксплуатации, работорговли, имело следствием определенный социальный прогресс и создание ранних форм государственности.

Изучение конкретного фактического материала показывает, что использование каких бы то ни было спекулятивных (запрограммированных заранее на определенный ответ) мировоззренческих схем для реконструкции исторического процесса всегда оказывает только негативное воздействие на научное исследование. Фактически возникает ситуация, когда реальный исторический материал подменяется различными схоластическими построениями, требующими, если не подтасовки, то, по крайней мере, соответствующей перегруппировки фактов. Наиболее приемлемым, таким образом, является научно-эмпирический подход, когда в ходе изучения фактической базы какие-то закономерности и причинно-следственные связи определяются на основе самого исторического материала.

Однако, следует отдавать себе отчет в том, что далёко не все проявления исторического процесса доступны для исследования и освещены в источниках. Особенно это касается раннесредневековой Восточной Европы, данные письменных источников для которой относительно немногочислены. Впрочем, существующие археологические, нумизматические и др. материалы также далеко не всегда позволяют точно ответить на все возникающие вопросы. В этой связи, результатом обобщающего исследования «Северо-Западная Хазария в контексте истории Восточной Европы (вторая половина VII — третья четверть X вв.)» может быть только более или менее приближенная к реальности историческая реконструкция, вероятная модель исторического процесса.

Именно такая модель и была предложена вниманию читателя в настоящем исследовании. Без претензии на окончательный охват всей немыслимой совокупности археологических или контекстных исторических фактов были, как представляется, выявлены основные структурные элементы, историко-географические ориентиры и опорные закономерности истории лесостепного Придонечья в хазарское время, в конце VII — начале X вв. Очевидно также, что подобная модель не исключает дальнейшего ее уточнения, дополнения, а возможно, со временем, и переосмысления отдельных выдвинутых положений.

В перспективе такие дополнения будут неизбежны, когда будет разработана не усредненная, конец VIII — начало X вв., а более точная хронология салтовских древностей, которая позволит определить время существования отдельных памятников СМК и, особенно, их верхнюю хронологическую границу. Очень важным представляется также дальнейшее картографирование салтовских объектов, реконструкция микрорегионов и более полное изучение входящих в них комплексов. Это позволило бы лучше и подробнее воссоздать племенную структуру лесостепного населения хазарского времени. Параллельное исследование могильников и селищ полной площадью позволит точнее ответить на вопросы, связанные с изучением семьи, родовой или территориальной общины, эволюцией этнического состава населения, его демографией. Дальнейшее обнаружение и публикация нумизматических материалов и серий импортных предметов даст возможность проследить конкретные этапы развития торговли алано-болгар Придонечья с Азово-Черноморским и другими регионами, уточнить хронологию, направления и приоритеты торговых отношений. Наконец, обнаружение и четкая фиксация следов насильственной гибели салтовских памятников облегчит поиск ответа на вопрос о конкретных причинах исчезновения культуры и дальнейших судьбах оставившего ее раннесредневекового населения.

В настоящее же время можно сказать следующее. Этнический состав населения Северо-Западной Хазарии был сформирован в результате сложных процессов, вызванных хазарским завоеванием Днепро-Донского междуречья. Одним из основных элементов этого населения становятся протоболгарские родовые группы. В результате хазарской экспансии они утрачивают привычную систему племенных связей и. образуют новые родоплеменные структуры, существующие уже в условиях хазарского господства. По всей видимости, в это время происходит смешение представителей разных протоболгарских племен, и без того имевших сложный этнический состав. Данные «грунтовых», ямных могильников протоболгарского варианта СМК свидетельствуют о существовании различных вариантов погребального обряда, сохраняющего у отдельных родоплеменных групп тюркские, иранские и угорские элементы. Необходимо подчеркнуть, что возникшая в хазарское время тенденция к этнокультурному сближению указанных этнических групп не была реализована до конца: ее развитие было прервано насильственным путем. Можно предположить, что кочевые протоболгары южного Придонечья в IX в. вливаются в состав сначала венгерских, а после. 889 г. и печенежских орд, кардинально меняя направление своего исторического развития. В то же время не исключено, что какая-то часть венгров после появления печенегов в Днепро-Донском междуречье не ушла на запад, а была оттеснена на север, в район расположения лесостепного варианта СМК.

Находившиеся на севере, в лесостепи, протоболгарские родоплеменные группы разного этнического оттенка живут чересполосно с аланами. При этом они сохраняют собственную социальную организацию, имеют отдельные поселения и могильники. Они воспринимают в целом салтово-маяцкую культуру, но, в то же время, сохраняют значительное количество признаков кочевой культуры, отдельные приметы кочевого быта. Характерно, что некрополи лесостепных протоболгар богаче степных. В частности на них обнаружено значительное количество инвентаря, оружия, неоднократно зафиксированы погребения с конем. Напрашивается предположение, что лесостепное протоболгарское население, наряду с аланами, могло выполнять какие-то пограничные, военные функции. Последнее, естественно обеспечивало бы ему рост благосостояния и большую самостоятельность. Степные протоболгары находились ближе к хазарам. Вероятно, они подвергались большей эксплуатации, традиционно выражавшейся у кочевников в необходимости выплаты дани скотом или прямом изъятии части стада.

Сами хазары в Днепро-Донском междуречье, по всей видимости, не жили и не кочевали. Их присутствие в этом регионе ограничивалось набегами, даннической зависимостью местных племен, вероятно, присутствием временных военных контингентов. Традиционным местом хазарских кочевий являлись степи Северо-Западного Прикаспия, современной Калмыкии и Волго-Донского междуречья, о чем неоднократно свидетельствуют данные арабо-персидских и хазаро-еврейских источников. По всей видимости, к концу VII — началу VIII в. последние попытки сопротивления гасятся хазарами. С этого времени как степные, так и лесостепные племена Днепро-Донского междуречья оказываются в условиях военно-политического преобладания Хазарского каганата. На начальных этапах хазарского завоевания отношения между хазарами и подчиненными ими народами складывались болезненно. Фактически они имели форму военного принуждения, о чем свидетельствуют соответствующие клады на славянских территориях, а также памятники Перещепинского типа.

Следует отметить, что сформулированный выше характер хазарского присутствия в Днепро-Донском регионе не позволяет трактовать памятники Перещепинского типа как погребения хазарской знати¹. Для большинства объектов этого круга сохраняется прежнее разнообразие этнических трактовок, противоречия которого несколько сглаживаются компромиссным определением «памятники ран нехазарского времени». Такой подход представляется наиболее приемлемым для реконструкции исторических процессов, происходивших в Днепро-Донском междуречье в конце VII — начале VIII вв.

После второй арабо-хазарской войны 737 г. (во время которой арабские войска под командованием Мервана вторглись в хазарские степи и предгорья Северного Кавказа) начинает формироваться новая, более последовательная в отношении восточноевропейских народов и территорий политика Хазарского каганата. Около середины VIII в. в бассейн Северского Донца переселяются аланы. Анализируя все известные версии этого переселения, в качестве главного фактора этого процесса следует выделить внутреннюю политику хазарского государства, осознанное и целенаправленное переселение части алан. Целью этой акции могло быть ослабление потенциального противника на Северном Кавказе — собственно аланских племенных союзов; создание форпоста на северо-западе, на границе с данническими славянскими племенами; обеспечение земледельческой базы в местах, недоступных для нападений арабов.

Как известно, аланы принесли с собой развитые навыки хозяйственной деятельности и культуру, которая через некоторое время становится салтово-маяцкой культурой полиэтничного алано-болгарского населения. По всей видимости, после переселения алан и образования алано-болгарской чересполосной зоны заселения, все еще сохраняется кровнородственный или псевдокровнородственный принцип организации общества. Фактически репродукция кровных уз (даже после разрушения и переселения исходных коллективов) характерна для кочевого и полукочевого населения Евразии на протяжении всей древней и средневековой истории. Это позволяло консолидироваться и выжить оставшимся в живых членам разных родоплеменных образований. Так, через одно-два поколения воспроизводилась новая устойчивая родовая единица, способная к сопротивлению внешней агрессии, обладающая определенным запасом прочности и возможностями для защиты своих членов. В то же время полиэтничный, чересполосный характер расселения оставлял возможность как для сохранения своих этнических особенностей (тюркских, иранских, угорских) отдельными коллективами, так и для пополнения этой условной (территориальной) общности новыми группами иного этнического происхождения.

Наиболее многочисленной, устойчивой в социальном и культурном отношении частью этого конгломерата были аланы. Вероятно именно аланы определяют основы общей социальной структуры и военной организации населения региона. Реконструкция этой структуры позволяет говорить о развитом и устойчивом племенном строе, обеспечивавшем и внутреннюю организацию, и внешнюю защиту алано-болгарских родоплеменных групп. В основе такой социальной организации находилась большая семья, объединявшая несколько поколений родственников, состоявшая из нескольких десятков человек. Такая семья была характерна как для алан, так и для кочевых или полукочевых аилов протоболгар. Военным эквивалентом нескольких таких семей мог быть десяток воинов — типичная низовая единица организации войска в Евразии.

Следующим элементом организации была община. Как уже отмечалось выше, большинство таких общин имело кровнородственный или псевдокровнородственный характер. Впрочем, для крупных центров скопления населения, таких как, например, Верхний Салтов, нельзя исключить и территориального принципа проживания различных групп людей. О наличии предпосылок для формирования территориальных общин свидетельствует биритуализм некоторых протоболгарских могильникрв, в качестве примера можно привести некрополь у с. Красная горка и появление ямных погребений² на катакомбном Дмитриевском могильнике. Общины, в зависимости от их численности могли выставить воинский контингент размером в сотню или несколько сотен воинов.

В рамках военно-пограничных функций, а также в условиях высшей стадии развития племенного строя общины группируются в племена или небольшие союзы племен, которые, по существующей в них системе управления, могут быть названы вождествами. Военным эквивалентом такого вождества может быть тысяча, хотя цифра эта конечно условна (до тысячи, более тысячи — самостоятельный крупный военный отряд).

Исходя из результатов картографирования салтовских памятников (городищ и микрорегионов) можно предположить, что отдельные вождества могли объединяться в сложные вождества, обеспечивавшие союз нескольких племен. В таком случае они могли выставить военный контингент в пределах десяти тысяч³ человек. Учитывая известную по другим регионам систему хазарского управления зависимым населением, такие сложные вождеств а могли находиться в ведении отдельных хазарских тудунов. Пока нет оснований для того, чтобы предполагать единую систему управления всем регионом и, соответственно, приписывать «столичную» роль тому или иному салтовскому городищу. Более того, исследования последних лет⁴ показали, что то особое положение, которое традиционно отводилось Верхнесалтовскому комплексу, было обусловлено не столько реальным положением этого объекта, сколько слабой изученностью других комплексов. В то же время нельзя исключить и некой иерархии аланских племен, от более крупных и сильных, до меньших по численности и слабых. В этом случае каждой группе населения могут соответствовать и определенные памятники или комплексы.

Северо-Западная Хазария в составе своих вождеств, сложных вождеств и отдельных общин входила в состав суперсложного вождества, «кочевой политии» — Хазарского каганата. Говорить о феодальных отношениях в рамках этого тюркского раннегосударственного образования, по всей видимости, не приходится, среди его населения господствовал племенной строй. Также вряд ли можно всерьез рассматривать утверждение о конфедеративном характере хазарского государства. Конфедерация предполагает, по крайней мере, добровольное вхождение в нее ее членов и определенную внутреннюю свободу. В рамках хазарского государства напротив наблюдается преобладание правящего этноса и насильственное включение в состав объединения самых разных народов и племен. Удерживались эти народы также при помощи насилия, натравливания друг на друга, династических браков — заложничеств. Как только возможности для использования военной силы начинают иссякать, территория Каганата уменьшается, а входившие в его состав народы и племенные группы выходят из-под контроля.

Вероятно, место Северо-Западной Хазарии в военно-политической системе Каганата пережило определенную эволюцию. В частности оно трансформировалось от практически полного подчинения центральной власти в момент переселения алан с Северного Кавказа в Подонье (во второй половине VIII в.), до формирования относительно самостоятельной военно-племенной структуры (к середине — концу IX в.). Степень самостоятельности региона и его обособленности от хазарской власти, по всей видимости, колебалась, находилась в зависимости от усиления или ослабления центрального правительства.

Быстрое развитие экономики региона и постепенная этнокультурная консолидация входивших в него разнородных групп населения, происходившая на фоне ослабления влияния Хазарского каганата в Восточной Европе, свидетельствуют о появлении возможностей для оформления в лесостепном Подонье-Придонечье независимого от Хазарии этнополитического образования. В силу внешних военно-политических причин тенденция эта не была реализована, и Северо-Западная Хазария просто прекратила свое существование. По-прежнему невозможно точно объяснить причины гибели культуры. Понятно, что это связано с концом хазарской эпохи. Однако какие конкретные события вызвали уход населения, неизвестно. Наиболее вероятным объяснением представляется военно-политическое давление со стороны Древней Руси вообще и поход Святослава 965 г. в частности.

В качестве одного из факторов истории Северо-Западной Хазарии (взаимосвязанного и с хозяйственной, и с социальной эволюцией ее населения) обычно рассматривали процесс оседания кочевников на землю. Впрочем, признаки этого оседания, проявляющиеся, прежде всего, в традициях домостроительства, не представляются настолько масштабными и определяющими, как это казалось ранее. При более внимательном изучении т.н. «великое оседание» распадается на несколько локальных процессов, вызванных к жизни не закономерностями «стадиального характера», а конкретными историческими причинами. В частности, индивидуально оседали обедневшие кочевники, лишенные скота и возможности кочевать. Оседали также побежденные, ограбленные, изгнанные со своих территорий беженцы. В то же время, здоровые кочевые общества в условиях избытка пастбищ и скота стадиальной тенденции к оседанию не имели, напротив они продолжали успешно кочевать, удовлетворяя все основные потребности за счет возможностей кочевого скотоводства. Оседлый характер жизни населения Северо-Западной Хазарии, как и некоторых памятников степного Придонечья, не должен и не может объясняться результатами оседания кочевников на землю. Видимо, он был обусловлен изначально оседлым образом жизни, соответствующим хозяйством и культурой переселившихся в Подонье-Придонечье племен. В качестве доказательства можно рассматривать весь комплекс их материальной культуры, не имеющий никаких признаков эволюции от кочевого к оседлому образу жизни. В частности, это касается традиций домостроительства, свидетельствующих о долгом и привычном опыте оседлой жизни.

Поиск контекстных историко-географических ориентиров (необходимых для понимания места Северо-Западной Хазарии в исторической жизни Восточной Европы VIII—X вв.) привел к необходимости еще раз оценить существующие гипотезы об «имени» (этнониме) жителей этого региона. В этой связи возникла необходимость обратиться к проблеме локализации народа буртас, а также к оценке выдвинутых Г.Е. Афанасьевым аргументов в пользу бургасской идентификации аланского населения лесостепного Подонья-Придонечья. Проведенный с этой целью анализ письменных источников (арабо-персидской традиции, еврейско-хазарских документов и т. д.), а также соответствующих археологических материалов показал, что буртасы могут быть локализованы в районе среднего Поволжья. При этом набор их этнографических признаков соответствует археологическим характеристикам любого лесостепного населения между Волгой и Доном. Таким образом, гипотеза о тождестве буртасов с лесостепным вариантом СМК представляется ошибочной и не может быть использована для реконструкции исторической географии Северо-Западной Хазарии. Как представляется, отдаленные от центров письменной культуры и находившиеся в русле хазарской политики алано-болгары Подонья-Придонечья могли фигурировать в средневековых документах под именем хазар или, иногда, в качестве асиев (асов), как предполагают некоторые исследователи.

Дальнейшее изучение историко-географического контекста показало, что ближайшими естественными географическими объектами, позволяющими выявить наиболее важные факторы истории региона, являются Дон и Керченский пролив. Именно в этом геополитическом пространстве происходили события, которые не могли не повлиять на положение Северо-Западной Хазарии. Противостояние Хазарского каганата и кочевников (прежде всего, печенегов и гузов); противостояние хазарской⁵ таможенной политики и военно-торговых интересов русов (росов, руси); самостоятельная политика северокавказских алан; ухищрения византийской дипломатии — все это определяет содержание исторического процесса в зоне Керченского пролива и Нижнего Дона в VIII—X вв. Именно здесь, по всей видимости, находились те «девять климатов Хазарии», из которых хазары получали необходимые жизненные блага, в том числе и продукты земледелия. Кроме того, это на них не без участия византийской политики совершали нападения северокавказские аланы.

Итак, хазары контролируют Керченский пролив, Нижний Дон и Волго-Донскую переволоку. Они получают 10% таможенную пошлину от проходящих этим путем купеческих караванов, для чего держат в этих местах военные гарнизоны и представителей своей администрации. Русы перманентно стремятся овладеть всеми речными путями Восточной Европы. Они практикуют торговлю мехами и работорговлю, получают за это и вывозят в больших количествах на север монетное серебро. По сути, основными работорговцами Восточной Европы с середины IX и по начало X в. являются, именно русы. Они покоряют прибрежные племена, путем прямого принуждения получают у них необходимые для торговли товары, зимуют у них и за их счет. На севере Восточной Европы, в лесной зоне, по берегам рек Днепровского и Волго-Окского путей возникают города-фактории, торгово-ремесленные пункты со смешанным населением и явным присутствием элементов скандинавской культуры (Тимерево, Гнездово, Сарское городище, Старая Ладога и т. д.).

Эта тенденция на юге Восточной Европы, в районе Волжского и Донского путей, наталкивается на противодействие Хазарского каганата и союзных ему народов. Наиболее яркие конфликты между хазарами и русами, зафиксированные авторами письменных источников, происходят в первой половине X в. Во-первых — это разгром русов в районе Итиля после грабительского похода последних на Каспий в 912/13 г. Во-вторых — военный конфликт в зоне Керченского пролива между русами Хельгу и хазарами Песаха, также закончившийся поражением русов в 941 г. Как известно, месть русов, результатом которой стала гибель Хазарского каганата, последовала в 965 и 969 гг.

Характерно, что в этих условиях хорошо вооруженное, организованное и воинственное население Северо-Западной Хазарии, по всей видимости, успешно противостоит отрядам речных разбойников и торговцев-русов. Обращает на себя внимание факт отсутствия каких бы то ни было скандинавских материалов на памятниках региона. В то же время, строительство хорошо укрепленных городищ на высоких берегах Донца, наличие прекрасно экипированных отрядов (всадников и пеших воинов), местной военной элиты (погребения предводителей), свидетельствуют о достаточно комфортном и независимом состоянии населения рассматриваемого региона. Оно не входило в зону работорговли, не являлось источником рабского товара и жестко контролировало проходившие через регион реки и речные пути. В результате, основные перемещения русов в восточном направлении осуществляются в это время по самой Волге, по Днепру и Оке, по Черному и Азовскому морям, Керченскому проливу и Дону, но никак не по Донцу и его притокам. Таким образом, Северо-Западная Хазария оказалась надежным заслоном на Донецком пути, и ее население само определяло режим его использования.

Как показал анализ нумизматического материала и предметов импорта, т.н. «восточная» торговля почти не достигала Подонья-Придонечья. Тому было несколько причин: 1) большие расстояния и опасности торговых путешествий через степи и водоразделы, отпугивавшие восточных купцов; 2) отсутствие в регионе наиболее привлекательных товаров — рабов и мехов. Последнее, очевидно, было вызвано тем, что население Северо-Западной Хазарии имело свою достаточно эффективную экономику и не нуждалось в подобных формах повышения своего благосостояния или, по крайней мере, они не были здесь основными.

Возможно, что свою роль сыграло и отсутствие русов в Доно-Донецком регионе. Можно сказать, что торговая активность русов и восточных купцов не просто пересекалась, но фактически накладывалась одна на другую. В областях, прилегающих к волжскому (в широком смысле) торговому пути, русы эксплуатируют местные ресурсы, добывают необходимые для восточных купцов товары. В свою очередь восточные купцы, нуждающиеся в этих товарах, везут серебро, ради которого русы и ведут всю эту деятельность. Эти совместные и взаимовыгодные ранние формы эксплуатации природных ресурсов и населения Восточной Европы приводят к своего рода торгово-экономическому симбиозу русов и восточных купцов. Впрочем, эти отношения далеко не стабильны, они прерываются спорадическими попытками русов самостоятельно добраться до источников серебра, примером чего могут служить пиратские набеги на Каспий. Заканчивается отмеченное торговое партнерство с началом серебряного кризиса в мусульманских странах.

На Донце существовал свой режим внешней торговли, никак не связанный с работорговлей и торговлей куфическим серебром. Не случайно арабо-персидские географы имеют весьма туманные представления о Доне, да и то только о его нижнем течении, и вообще ничего не знают о Северском Донце. По всей видимости, здесь велась меновая, безмонетная торговля с византийскими городами Крыма и Таманью. Основными товарами в этой торговле со стороны носителей СМК были продукты земледелия и скотоводства. Византийские купцы в качестве товаров использовали, как правило, вино, возможно масло, нефть, ткани, благовония и бусы. Таким образом, на пути Керченский пролив, Азовское море, Дон, Донец существовал типичный для античного, римского, позднее — византийского населения Крымского полуострова режим торговли с варварской периферией. Набор товаров и маршруты этой торговли сформировались в целом, уже в VI—V вв. до н. э., то есть тогда, когда на Боспоре начинается собственное производство вина. Соответственно, подобная торговля возобновляется всякий раз, когда в регионе устанавливается относительное затишье, в данном случае — «хазарский мир» [Готье 1927, с. 83]. Как представляется, такая торговля была одним из факторов византийско-хазарской политики в зоне Керченского пролива. Одним из ее проявлений было строительство Саркела Петроной Каматиром в 840—841 гг., другим — интриги Романа Лакапина против Самкерца около 941 г.

Только после того, как русы (росы, русь) оседают в Киеве и переходят к целенаправленным территориальным захватам в Восточной Европе, ситуация меняется. Вероятно, где-то в контексте обострившихся военно-политических взаимоотношений между слабеющим Хазарским каганатом и набирающей силу Русью нужно искать причины гибели салтово-маяцкой культуры. Исчезла культура и соответствующая периоду хазарского господства целостность населения, но не исчезли, не погибли полностью носители этой культуры, обитатели Северо-Западной Хазарии. Об этом, как уже говорилось выше, свидетельствует отсутствие следов погромов и пожаров на подавляющем большинстве изученных салтовских поселений. Большинство из них жители покинули сами и достаточно спокойно.

Можно предположить, что протоболгарские роды в новых условиях ищут себе новых покровителей. Возможно, что они вливаются в состав кочевых объединений печенегов, гузов, а также становятся сателлитами русских князей в Поросье или на Черниговщине. Часть алан, очевидно, уходит на север, в районы проживания мордвы или славян. Там они очень быстро ассимилируются и теряют привычные культурные признаки. Возможно, большая часть алан, в результате угрозы со стороны Руси, напротив, уходит на юг, не исключено, что на средний и нижний Донец, в Крым, на Северный Кавказ. Здесь их имя — Яссы, известно в течение длительного времени, вплоть до монгольского нашествия.

Таким образом, между славянскими племенами и кочевой степью, между Киевом и Итилем, хазарами и Византией в VIII—X вв. разворачивалась жизнь своеобразного во всех отношениях региона. Его жители, несмотря на зависимость от политики Хазарского каганата, сумели сохранить удивительную культурную, экономическую и социальную самобытность. Однако гибель метрополии не могла не потрясти самих основ существования алано-болгарского населения Подонья-Придонечья. В новых исторических условиях оно было вынуждено искать иную политическую и социально-экономическую нишу. Люди ушли, оставив о себе память длиною в тысячелетие и множество вопросов, на которые еще предстоит дать ответ будущим поколениям исследователей.

Примечания

1. Только Вознесенский комплекс мог возникнуть в результате какого-то военного конфликта хазар и их противников.

2. Следует отметить, что подобные ямные погребения могли принадлежать и домашним рабам-иноппеменникам, получившим статус «младших» родственников.

3. В условиях племенного строя, кочевых каганатов и «империй» размеры и численность воинских контингентов, определявшиеся термином сотня, тысяча, тьма (десять тысяч) могли быть достаточно условны и соответствовали, скорее, размерам родоплеменных подразделений, их выставлявшим, нежели каким-то точным величинам.

4. Работы В.К. Михеева на городище «Коробов хутор», работы. В.В. Колоды и его сотрудников на городище у пос. Мохнач, на Волчанском городище и ряде других памятников верхнего течения Северского Донца. Исследования Э. Кравченко на Сидоровском городище (средний Донец) вообще меняют существующие в науке представление об уровне экономического и социального развития подобных населенных пунктов. Здесь, вполне вероятно, со временем можно будет выделить отдельные признаки формирования раннесредневекового города, соответствующие элементы городской жизни.

5. В определенные периоды эта таможенная политика могла быть хазаро-византийской или, даже, византийско-хазарской, учитывая традиционные торгово-экономические интересы Византии в этом регионе (см. параграф 6.4).