§ 1. Источниковедческий обзор

Как уже говорилось во введении, в качестве исходного материала для исследования проблемы и раскрытия темы в работе использованы три группы источников: 1) произведения устного народного творчества (былинный эпос); 2) отечественные памятники древнерусской письменности (летописи); 3) сочинения древней письменности зарубежных авторов об истории Руси, — каждая из которых, в свою очередь, является обширным и разнообразным по характеру.

Общему обзору источников, как отечественных, так и иностранных, посвящена работа академика М.Н. Тихомирова «Источниковедение истории СССР» (1962) [212]. Эволюция развития отечественной источниковедческой науки подробно и объективно прослежена также в коллективном труде ленинградских историков под редакцией В.В. Мавродина «Советское источниковедение Киевской Руси» (1979) [206].

Если использование двух последних групп источников не вызывает сомнения, то относительно использования произведений устного народного творчества (сказаний, былин, исторических песен и др.) вызывает среди ученых споры.

Диссертант придерживается мнения, что фольклор — это своеобразный исторический источник, являющийся частью культуры народов, населявших Древнюю Русь. Именно в устном народном творчестве содержатся сведения о бытии и сознании любого народа, уходящего своими корнями в «доисторические» времена, длившиеся тысячелетиями. Один из ярких исследователей былинного эпоса, более известный как создатель исторических романов, Дмитрий Балашов полагает, что истоки тех или иных былин восходят к VII—V вв. до н.э., хотя и делает существенные оговорки: «История восточных славян археологами прослежена пока в глубь времени лишь до IV в. н. э. Далее начинается область гипотез» [56, с. 20]. Таким образом, можно полагать, что русский героический эпос вобрал в себя образы и мотивы, сложившиеся еще в общеславянскую и праславянскую эпохи, то есть за много столетий до того времени, когда эпос действительно стал формироваться. Русский народ создавал и бережно хранил былинный эпос, передавая его из поколения в поколение. Кроме того, своими корнями былинный эпос уходит в глубь веков, самое ближайшее время — начало VIII века н.э., а летописи (памятники древнерусской письменности) стали писаться только с середины XI века н.э., то есть былина старше летописей. Следовательно, использование летописей как основного источника для исследований явно недостаточно.

Кроме того, диссертант поддерживает точку зрения историка-источниковеда Д.П. Урсу, который в своей замечательной работе «Методологические проблемы устной истории» (1989) пишет, что «последние годы отмечены особым интересом к новой отрасли знания, условно названной устной историей... В 70-е годы во многих странах произошла институционализация (т.е. — узаконение) устной истории в качестве самостоятельной ветви исторической науки... Устная история и писаная история — две последовательные стадии развития исторических знаний... Устная история в форме эпоса, сказаний, легенд, исторических песен явилась самой ранней формой исторического сознания... Основной формой устной исторической традиции на Руси, как известно, являлись былины» [220, с. 3, 5, 6].

Время сложения и первоначального существования былин определяется по-разному. Известны также и многочисленные попытки классифицировать былины по различным признакам. Мы же взяли за основу классификации былин исторические периоды (VIII—XII вв.), каждый из которых дал былинному эпосу своих героев, события и сюжеты, по-своему изобразил их деяния и подвиги [61, 69, 71, 72, 136, 190].

Нас будут интересовать былины, включающие следующие периоды истории Древней Руси: а) с неопределенного времени до конца VIII в. — древнейший, первый период, иначе сказать, мифологический, — это время возникновения и первоначального развития былинного эпоса; б) VIII — начало XI вв. — героический период (жестокая борьба с Хазарской империей), когда содержание былин сосредоточилось вокруг событий, связанных с постоянной хазарской угрозой зарождающемуся Древнерусскому государству [136]; в) начало XI — середина XII вв. — киевский период, где былинный эпос отражает события, происходившие вокруг стольного града Киева во время княжения князя Владимира Святославовича.

Итак, для исследований очень важным является для нас героический былинный эпос, отражающий период истории VIII — начало XI вв., когда шло интенсивное формирование и становление государственности Киевской Руси.

Конечно, героический эпос русского народа не может дать ни последовательности исторических событий, ни строгого достоверного описания фактов. И тем не менее былины историчны. Историзм былин проявляется в отборе воспеваемых событий, в выборе прославляемых или порицаемых исторических деятелей, в народной оценке событий и лиц. Б.Д. Греков справедливо называл былины народным устным учебником истории [77, 78]. Известный современный специалист в области исторической теории эпоса Е.М. Мелетинский основательно доказывал, что «героический эпос в отличие от народной сказки тяготеет к историческим, национальным, государственным масштабам. Его теория тесно связана с процессом формирования древнейших государств... Эпос в известном смысле всегда историчен. Даже в мифологических образах эпос выражает народный взгляд на историю» [142, с. 423].

Былинный эпос отражает время самого широкого выхода Руси на тогдашнюю мировую арену через военные столкновения и торговые контакты, начало формирования истории русско-византийских и русско-хазарских взаимоотношений, а также с другими кочевыми народами, проживавшими в степях северного Причерноморья в эту эпоху. Именно в данный период Древняя Русь впервые столкнулась с самым сильным и коварным врагом — Хазарским каганатом. Недаром во многих былинах более позднего периода именам «козар» (хазары) и их союзников печенегов (реальных врагов Руси эпохи создания героических былин) вытеснили новые враги — татары.

Многие современные историки обратили внимание на то, что в летописи, составленные много позже возникновения былинного героического эпоса, странным образом не вошли сведения о воссозданных в былинах многих событиях и лицах, хотя, например, согласно арабским источникам, Русь в 910-х и 940-х годах совершила весьма значительные дальние походы в Закавказье. Авторы «Повести временных лет» [35. 36] ничего не знают об этих событиях и взаимоотношениях между Древней Русью и Востоком. И только былины того времени совместно с арабскими источниками позволяют нам раскрыть некоторые стороны истории Киевской Руси, Закавказья и вообще Востока, а также осветить частично характер взаимоотношений между Русью и странами Причерноморья.

Огромная заслуга в исследовании героических былин до киевского периода принадлежит современному автору Б.Н. Путилову, который писал: «Ни одно имя былинного богатыря не возводимо к реально-историческому имени. Попытки идентифицировать богатырей с летописными персонажами на основании совпадения или близости имен оказались несостоятельными. И вопрос этот в серьезном научном плане может считаться исчерпанным» [«Героический эпос и действительность». — Л., с. 115]. Конечно, ряд исследователей-историков не согласен с такой категоричностью Б.Н. Путилова. Это не означает, считал В.В. Кожинов, что былины «не восходят» ни к каким реальным событиям и лицам.

На основании исследования цикла героических былин ряд отечественных ученых сделал некоторые интересные выводы, касающиеся характера взаимоотношений между Древней Русью, с одной стороны, и Византийской империей и Хазарским каганатом, с другой. Например, героический эпос древней Руси ясно свидетельствует о том, что Царьград (столица Византии) для русского народа всегда предстает как своего рода старший брат Киева, его надежда и опора, а нередко и как город, который богатыри считают за честь защитить от врагов. С другой стороны, часть современных историков вплоть до настоящего времени отстаивает представление о том, что Древняя Русь в целом с самого начала находилась будто бы в состоянии упорной борьбы с Византией за свою независимость, хотя былинный эпос это не подтверждает. Конечно, проблема характера русско-византийских отношений сложна, противоречива и многостороння. И для решения ее, историки используют все возможные источники, в том числе и устное народное творчество.

Историк и филолог В.В. Кожинов справедливо отмечал, что «до самого последнего времени былины, как правило, изучались не в качестве исторического источника в подлинном смысле этого слова; они представали в работах, затрагивающих проблему «историзма» былин, главным образом или даже только как своего рода поэтический «комментарий» к сведениям летописи, как «приложение» к летописям — хотя едва ли большинство серьезных исследователей русского эпоса пришло к выводу, что былины создавались раньше, чем летописи, и, следовательно, их надо изучать как самостоятельный и в частности как более древний исторический источник» [110, с. 91]. Странно, но в былинах обычно стремятся «отыскать» то, о чем сообщает более поздний источник — «Повесть временных лет». И для таких находок оказывается, например, вполне достаточным совпадение имен былинных и летописных персонажей (как будто одно и то же имя не могло носить множество людей, живших в самые разные времена).

В отличие от В.В. Кожинова другие историки имеют иное представление о соотношении фактов в летописях и былинах: они считают, что начало сложения былин должно датироваться началом XI века и в значительной степени более поздними временами — XII—XIV или даже XV—XVII столетиями.

Точку зрения В.В. Кожинова на создание былин и время их создания поддержали, а также внесли свою лепту в современное видение проблемы ученые-этнографы Р.С. Липец и М.Г. Рабинович. При этом Д.С. Лихачев еще сорок лет назад убежденно писал, что даже «в современных нам записях былин мы находим такие элементы, которые могли сложиться только в IX—X вв.» [133 с. 48]. Именно в этот период истории Русь имела самые активные контакты с Византийской империей и почти сто с лишним лет шаг за шагом в упорной борьбе с Хазарией приближалась к своей победе над ней. Эта борьба с жестоким врагом и запечатлена не в летописях, а в письменных памятниках русского героического былинного эпоса. Героический эпос может родиться и рождается на почве героического и жестокого века, то есть в эпоху противостояния Древней Руси и мощного Хазарского государства, в эпоху, когда на Руси только-только начинается формирование и становление государственности. Столкновения с пловцами началось только в начале XI в.

Не в этом ли причина, что из-за неопределенности в представлении о времени рождения русского героического эпоса конца VIII—X вв. и сегодня многочисленные авторы продолжают привязывать былины и к воинскому соперничеству с печенегами, и с половцами, которые появились только во второй половине XI — начале XIII веков (хотя эти кочевые народы не влияли на государственность Руси: за печенегами стоял более грозный и могущественный враг — хазары), и к позднейшему монгольскому нашествию, и к ещё более поздним воинским событиям.

Вот почему — одной из важных проблем, связанных с использованием в настоящей работе былинного героического эпоса, — является проблема идентификации в былинах субъекта международных отношений, с которым на раннем этапе формирования своей государственности противоборствовала Древняя Русь. Кого подразумевали былины под именем «козар»? Это хазары, или и их союзники печенеги, или поздние враги — татары? В своей монографии Р.C. Липец «Эпос и Древняя Русь» (М., 1969) совершенно справедливо сказал, что «без учета ...конкретной исторической обстановки в былинах становится легко произвольно перебрасывать их то на тысячелетие назад, то в XVII в.». [там же, с. 12]. Хотя, в частности, в исследованиях самой Р.C. Липец, доказывается, что русский героический эпос сформировался как определённый феномен ко времени Владимира Святославовича, то есть на рубеже IX—X вв.

Рассмотрим, например, былину IX—X вв. — «Илья Муромец и...». Нельзя не отметить, что это поистине гениальное произведение, записанное еще в 1840-х гг. в Архангельской губернии, подверглось после 1917 г. своего рода изгнанию: несмотря на то, что различные сборники былин издавались в 1930—1950-х гг. десятки раз, впервые в послереволюционное время это творение появилось в печати только в 1958 г., в составленной А.М. Астаховым научной антологии «Илья Муромец», изданной малым, десятитысячным тиражом [55]. Другой видный исследователь народного творчества Н.П. Андреев [190], издавая в 1938 г. антологию «Русский фольклор», не мог вообще отказаться от публикации этой прекрасной былины, но, не имея возможности напечатать её целиком, представил читателю только отдельные фрагменты [там же, с. 190—191]. Совсем в недавнее время В.И. Калугин сумел опубликовать это драгоценное звено русского эпоса пристойным тиражом 300 тыс.

экземпляров в составленной им антологии [69]. Еще в 1852 году Алексей Хомяков писал, что эта былина «носит на себе признаки глубокой древности в создании, в языке и в характере... Ни разу нет упоминания об татарах, но зато ясная память о козарах, и богатырь из земли Козарской, названной землею..., является соперником русских богатырей; это признак древности неоспоримый...» [219, с. 245, 247].

Много лет литературовед В.П. Аникин, работавший в сфере исследования героических былин, анализируя еще одну из известнейших былин — былину о Добрыне-змееборце, писал, что «нельзя оставить без внимания догадку, высказанную еще учеными 60-х годов XIX века. Они считали, что татаро-монголы как исторические враги Древней Руси заменили в эпосе более древних врагов... Такая точка зрения встретила в последующие времена поддержку в работах А.Н. Веселовского, П.В. Владимирова, А.М. Лободы и др.» [48, с. 157—158]. В.П. Аникин в своей работе «Былины. Метод выяснения исторической хронологии вариантов» (1984) дал соответствующие ссылки и предложил в частности видеть в былине о Добрыне первоначальный поэтический отклик на столкновения Киевской Руси с древней Хазарией. Да, в былинах в качестве врага обычно выступают «татары», но самый факт замены имен древних врагов именем врагов более поздних не только не является чем-то исключительным, но, напротив, довольно типичен для произведений, существующих в устной традиции. Так, исследовательница среднеазиатского фольклора Л.С. Толстова [216] подтверждает мысль Аникина, доказав, что устным преданиям присущи сдвиги в хронологии, замена одного народа другим и пр.

Итак, высказано несколько соображений, которые побуждают относить рождение русского героического эпоса к II—X векам, историческая ценность которого состоит прежде всего в том, что он непосредственно запечатлел реальность указанного исторического периода, между тем как летописи начали создаваться едва ли не ранее середины XI века. Но вместо того чтобы опереться на этот древнейший «источник», его как бы заставляют «дублировать» летопись.

Но несмотря на это, интерес к устной истории, накопление результатов исследований в области фольклористики, формирование предложений, гипотез, теории оказывают огромное влияние на изучение древней истории Руси, в том числе и по проблеме взаимоотношений Древней Руси с Византийской империей и особенно с империей Хазарского каганата, а также с кочевыми народами Причерноморья.

К настоящему времени исследователи устного народного творчества накопили немалый фактический материал по изучению истории эпохи раннего средневековья Руси. В качестве примера можно привести следующие имена современных исследователей в области фольклористики: С.И. Дмитриев «Фольклор и народное искусство русских Европейского Севере» (1988); «Географическое распространение русских былин»; Т.А. Бернштам «Русская народная культура в XIX — начале XX в.» (1983); А.М. Астахов «Былины. Итоги и проблемы изучения» (1966) [55]; Ю.А. Новиков «О концепции новгородского происхождения русской былинной традиции» (1988); А.А. Шенников «Червленный Яр. Исследование по истории и географии Среднего Подонья в XIV—XVI вв.» (1987); О.М. Рапов «Русская церковь в IX — первой трети XII в. Принятие христианства» (1988); А.Н. Робинсон «Литература Древней Руси в литературном процессе Средневековья XI—XIII вв.» (1980). Были в последнее время неоднократно переизданы классические собрания русского фольклора — собрание сказок А.Н. Афанасьева, И.А. Худякова, сборник былин А.Ф. Гильфердинга, сборник В.И. Даля «Пословицы русского народа», сборник загадок Д.Н. Садовникова и многие другие.

Вторым источником для исследования темы диссертации были использованы летописи (памятники древнерусской письменности). Они представляют главный источник по истории Киевской Руси. Выдающийся исследователь русских летописей, академик А.А. Шахматов расположил в строгой системе колоссальный разновременно материал множества списков, сопоставил их между собой и предложил вариант воссоздания всех этапов, переделок, копирования, редактирования исходных текстов, угадывая протографы, воскрешая контуры исчезнувших летописей [228—231].

Российские, а затем советские историки и литературоведы много и плодотворно работали над летописным материалом. В 1920—30-е годы изучали летописи вообще и, в частности, свод летописей «Повесть временных лет» М.Д. Приселков [181, 182] и Н.К. Никольский [148]. В 1940-е и 1950-е годы над летописями работали, исследуя их с разных точек зрения, Б.Д. Греков 78], М.Н. Тихомиров [211, 212], Д.С. Лихачев [135], И.П. Еремин [92], Л.В. Черепнин [228]. В этой связи необходимо отметить, что самым трудным и спорным является определение начала русского летописания. Если говорить о летописях — исторических сочинениях, имеющих определенную концепцию, то очевидно, что такие сочинения появились не ранее середины XI века. Но вполне возможно, что краткие хроникальные записи, самая идея фиксации исторических событий, следовательно, и отбор их для записи возникли значительно раньше.

В византийской литературе, например, переведенной на болгарский и старославянский языки, древнерусские книжники нашли богатейший материал, обилие тем и разработанную форму для сочинений различного жанра [117, 118]. Идейное же содержание собственных произведений было совершенно самостоятельным. В древнерусских летописях красной линией проходит идея патриотизма, которой были охвачены летописцы благодаря огромным политическим успехам на юге Древней Руси. По-видимому, древнейшая летопись — «Изборник Святослава» — была составлена около 1039 года при Софийском соборе в г. Киеве. Составитель ее задался целью возможно полнее представить всю историю славян Руси, от первых легендарных известий до времени Владимира и Ярослава Мудрого. Он широко использовал фольклорный материал, отдельные записи, воспоминания, а для близкого к нему времени — рассказы современников. Летопись написана простым, понятным языком и дает высокохудожественное изображение ряда выдающихся событий. Особое внимание летописец обратил на характеристику тех князей, деятельность которых прославила Древнюю Русь [15, 118].

Возникшее при Софийском соборе летописание вскоре перешло в Кие-во-Печерский монастырь. Около этого же времени стали составляться летописи и в Новгороде, причем главное внимание здесь обращалось на события местной жизни. В Печерском монастыре в Киеве летопись несколько раз дополнялась и перерабатывалась, превращаясь в своеобразную энциклопедию исторических знаний, способных удовлетворить интерес патриотически-настроенного читателя к прошлому родной земли. Монах этого монастыря Нестор, человек большой учености и выдающегося литературного таланта, обработал труд своих предшественников, привлекая для этого ряд переводных греческих памятников, в том числе «Хронограф» (обзор всемирной истории) Георгия Амартола (ок. 866/67 гг.), договоры Руси с Византией и другие источники. Перередактированный им летописный свод получил характерное название: «Повесть временных лет, откуда пошла Русская земля, кто в Киеве стал первым княжить и как возникла Русская земля?». Этот труд Нестора дошел до нас в переработке настоятеля Выдубецкого монастыря в Киеве Сильвестра, произведенной в княжение Владимира Мономаха в начале XII века. Этот летописный свод ПВЛ представляет собой выдающееся явление во всей исторической средневековой литературе.

Для историков XVIII—XX вв. «Повесть временных лет» Нестора служила основным источником, важнейшим материалом для построения тех или иных концепций ранней русской истории. Противоречия различных частей летописи, написанных разными людьми, порождали противоречия во взглядах позднейших историков. В результате, ошибки киевских монахов XII века порождали ошибки исследователей спустя восемь столетий. Сложность и запутанность текста нередко открывала дорогу тенденциозным толкованиям. Однако, несмотря на скудность сохранившихся летописных памятников, они все же дают возможность установить то историческое место, которое занимала Древняя Русь в начале становления и развития ее государственности, характер русско-византийских отношений, а также с другими народами Причерноморья.

«Повесть временных лет» Нестора долгое время рассматривалась как главный источник (канон) сведений по древнерусской истории, но в связи с новейшими исследовательскими работами и над другими летописными памятниками возник ряд вопросов в исторических научных кругах, а именно, во-первых, о полноте сведений об одном и том же факте в различных списках летописей по сравнению с «ПВЛ» Нестора; во-вторых, о частоте использования «ПВЛ» в сравнении с другими летописными памятниками; в-третьих, о хронологии событий и дат правления русских князей и т.д. Словом, «канонический источник» — ПВЛ — нельзя было рассматривать как эталон для реконструирования истории Древней Руси, необходимо было использовать и другие, которым незаслуженно в прошлые десятилетия уделялось значительно меньше внимания. Многие летописи долгое время не только недостаточно точно понимались, но и не изучались, а также не проводился сравнительный анализ содержания разных летописей. Неудивительно, что не были приняты во внимание и другие очень важные дополнительные источники, на содержание некоторых мы будем в дальнейшем ссылаться в своей работе.

В настоящее время существует более чем 130 рукописных книг XI—XII вв., хранящихся в отечественных архивах и библиотеках. В рукописных летописных памятниках зафиксирована историческая память славянского народа: устные предания и легенды о расселении славян, о столкновении с различными врагами, об основании Киева и Новгорода и других русских городов, о деянии первых славянских князей, а затем дальнейшая фиксация последующих исторических событий благодаря письменности. В этой связи необходимо отметить, что для византийских хроник характерно указание не на год воцарения того или иного правителя, а на продолжительность его царствования. Структура русского летописания иная: летописец фиксирует события, произошедшие в тот или иной конкретный год, не последовательность правлений, а последовательность событий. Каждая летописная статья посвящена одному году и начинается словами «В лето...» (далее следует год «от сотворения мира»).

Все это свидетельствует о том, что летописи представляли собой свод, то есть совокупность разнообразных событий, но переработанных данным пишущим летописцем в соответствии со своим политическим мировоззрением. На основе разнообразных источников о более древних временах, которыми пользовались предшественники, он создавал свое произведение и только затем продолжал дописывать летопись новыми событиями. И, конечно, перерабатывая текст своего предшественника, летописец не только опускал малозначительные или не устраивавшие его материалы, но и дополнял его извлечениями из различных источников, создавал, таким образом, свою редакцию летописи. Это все в последующем и затруднило исследование летописных сводов.

В свою очередь с первых редакций сводов переписывались другие. Первые списки терялись, и к нашему времени дошли более поздние списки этих сводов. Огромную работу по систематизации и исследованию летописных памятников, как мы уже говорили выше, провел А.А. Шахматов [229—231]. Согласно современным исследованиям, к 1095 году был некий первоначальный свод — протографа который А.А. Шахматов предложил назвать «Начальным сводом» [231], которому предшествовали записи монаха Киево-Печерского монастыря до 1073 года. Составитель «Начального свода» позднее включил записи Никона и продолжил их до 1095 года, а уже от «Начального свода» и на основе его пошли различные летописные своды, редакции, списки.

В настоящее время используется, как было отмечено выше, главный «классический» источник «Повесть временных лет» в Лаврентьевской летописи (составлена первая редакция около 1113, но сохранилась в списке 1377 г. от второй редакции 1117 г., составленной игуменом Выдубицкого монастыря Сильвестром), созданная и переработанная на основе «Начального свода» монахом Киево-Печерского монастыря Нестором. «Повесть временных лет» доводила повествование до первого десятилетия XII века [36]. Однако существуют и другие летописи, которые содержат более полные сведения из «Начального свода» о древних событиях русской истории, чем у «классического», а вот в исторических исследованиях ссылки на них фигурируют слишком редко. О каких летописях идёт речь? Прежде всего, это Ипатьевская летопись [17], которая сохранилась в списке начала XV в. от третьей редакции «Повести временных лет» и переработанная игуменом Выдубицкого монастыря Моисеем. В ней излагаются события с 1117 года и до конца XII века. В ней дана семейная хроника Ростиславовичей — потомков Мономаха, князя Переяслава Русского, в том числе убийство Андрея Боголюбского и др. А.А. Шахматов привел факты [184], которые доказали, что «Повесть временных лет», сохранившаяся в Лаврентьевской [22], Ипатьевской и других летописях, существенно отличалась в трактовке многих событий от другой летописи, повествовавшей о том же начальном периоде русской истории, — Новгородской первой летописи младшего извода. Ученый пришел к выводу, что Новгородская первая летопись в своей начальной части отразила иной летописный свод, который предшествовал «Повести временных лет».

Второй летописью является Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов [30], совпадающая с Иоакимовской и другими новгородскими летописными сводами, которых насчитывают около 14 (сохранилась в списках XIII—XIV вв.). Именно в этой летописи полнее сохранились события из «Начального свода». Здесь можно найти многое из первоначальных сведений о древней русской истории, о которых нельзя прочесть в «Повести временных лет». Кроме того, дана более подробная информация о взятии Константинополя «фрягами» (крестоносцами) в 1204 году. Поэтому странно, что долгое время Новгородская летопись оставалась обособленной от летописаний других русских земель. Что касается Иоакимовской летописи, то она до нас не дошла. Однако самая существенная часть ее, попавшая в руки В.Н. Татищева, была перепечатана в его «Истории» [208].

Следующими являлись Софийская I летопись [46] и Воскресенская летопись [6], которые долгое время отодвигались на задний план. Но эти источники дают весьма важные сведения, дополняющие данные «Повести временных лет». Анализ показывает, что в последних описываются довольно мелкие подробности, которые опущены в «Повести временных лет», и очень важны для реконструкции ранней истории Древней Руси. В этой связи встает вопрос, почему так много разногласий между южным летописцем Нестором («Повесть временных лет») и северными летописцами (Новгородские летописи, в том числе и Иоакимовская)? На наш взгляд, дело в том, что киевского летописца Нестора мало интересовало, что происходило на Севере; он отражал в своей «Повести...» интересы правящей династии в Киеве. Если рассказать все о Новгороде, значит показать, что Новгород древнее Киева на века, что киевская династия пришла оттуда и там тоже существовала веками. Поэтому столица должна в Новгороде, а не в Киеве. Чтобы устранить опасность соперничества между Новгородом и Киевом, разделения государства надвое, необходимо было устранить базу для такого соперничества. Это было достигнуто тем, что южный летописец отбросил историю Новгорода, а Новгородские летописи были отодвинуты в тень. Каноном были признаны южные летописи [125]. Протограф русской летописи был, вероятнее всего, написан в Новгороде, вполне возможно, самим епископом Иоакимом, просветителем новгородцев и человеком, несомненно, образованным. Составитель «Повести временных лет» сокращал летопись Иоакима. Отсюда пошли перескоки и шероховатости летописи, о чем уже мы говорили. «Повесть временных лет» начинается внезапно, совершенно необоснованно. Вдруг появляются князья, варяги, дань и т.д. Рюрик как будто падает с небес на поле истории. История доолеговой Руси в Несторовской летописи представлена в урезанном виде. Фактически Нестор дал понять, что все предыдущее неизвестно. Но в дальнейшем Нестор в своей «Повести...» будет неоднократно проговариваться, и его можно поймать на том, что ему было известно гораздо больше, чем он сказал. Через столетия многие историки-исследователи и идеологи будут по крупицам восстанавливать то, что было пропущено Нестором.

И неудивительно, что академик А.А. Шахматов так характеризовал происхождение «Повесть временных лет»: «И ПВЛ принято называть древнейшую часть летописных сводов, дошедших в списках Лаврентьевском, Радзивилском, Московско-Академическим, утраченном Троицком, Ипатьевском, Хлебниковском и еще трех позднейших, восходящих к Хлебниковскому списку, — Погодинскому, Краковскому и Ермолаевскому...

В общем, исследование текста ПВЛ должно исходить из Лаврентьевского списка — не потому, что он был древнейшим, а потому, что в нем лучше, чем в других, представлена первая (Сильвестривая) редакция...» [230, с. 23—24]. В тоже время академик А.А. Шахматов признает одновременное существование Киевского и Новгородского сводов: «...Главным результатом нашего исследования является восстановленный ниже текст трех древнейших сводов: Древнейшего Киевского свода, вошедшего в состав первого Киево-Печерского свода, с одной стороны, Древнего Новгородского свода — с другой...» [там же, с. 354].

Даже используя весь комплекс известий из разнообразных летописей, например, о хазарах, то в сравнении с варягами или о Византии они очень скудны и отрывочны, что побуждало считать значение Хазарского каганата в истории Руси не столь уж существенным. Такой парадокс имеет свое естественное объяснение. Ведь все непосредственно дошедшие до нас летописные своды были составлены не ранее десятых годов XII века; хазары к тому времени — поскольку Хазарский каганат был разгромлен ещё князем Святославом в 960-х годах — уже полторы столетия не играли сколько-нибудь значительной роли, между тем как Византия продолжала в конце XI — начале XII века быть очень важным «фактором» в жизни Руси. Поэтому в ПВЛ вошли известия о хазарах, основанные главным образом на преданиях и устной традиции [104]. Их немного, например: «...хазары брали с полян, и с северян, и с вятечей по серебряной монете и по белке от дыма...»; «и в битве одолел Святослав хазар и город их и Белую Вежу взял..» [81, с. 164—174] и другие известия, которые мы будем цитировать в ходе исследований.

Кроме того, скудные прямые летописные сведения о хазарах можно воспринимать по-иному. Например, известный в своё время исследователь истории хазар Ю.Д. Бруцкус вполне справедливо писал: «Если приглядеться к первым страницам начальной русской летописи и исключить заимствования из греческих хронографов и приводящие легендарные сказания, то можно заметить, что почти все первые оригинальные записи посвящены борьбе с хазарами» [4, с. 19; 4]

Второй проблемой использования летописных источников является проблема идентификации того или иного исторического лица или той или иной даты. В частности, при исследовании причин русского похода 941 года на Константинополь в свете русско-византийско-хазарских отношений необходимо было разобраться, кто же всё-таки из русских князей возглавил этот поход. Запутанность и неоднозначность в разных летописях не позволяет нам точно установить кто — Олег Вещий, Олег II или же Игорь (об этом ниже). В целом результат наших историографических исследований заключается в следующей интерпретации данной проблемы. Автор работы придерживается точки зрения, что образ Олега Вещего в летописях явно «раздваивается»: он предстает то как воевода при князе, то как верховный правитель, великий князь; есть в летописях различные даты и обстоятельства смерти Олега — смерть настигает его и в Киеве, и «за морем»; сообщается даже о двух его могилах — в Ладоге и в Киеве и т.п. (вероятнее всего, речь идёт о двух людей с одним именем). Далее перед нами предстает уже вполне «достоверный» в 941 году князь Игорь, а как правитель Киевской Руси не ранее 944 года согласно летописям. Таким образом, можно предположить, что были два Олега — Олег Вещий и Олег II. В историографии давно уже было высказано мнение, что в летописном Олеге соединилось их двое, из-за этого соединения соединение в летописях происходит путаница. О наличии двух Олегов писал до революции видный историк Древней Руси М.Д. Приселков [182]; в уже упоминавшейся книге историка Хазарского каганата Ю.Д. Бруцкуса сказано, что «приходится думать, не было ли несколько Олегов. Смешение Игоря с Олегом также часто встречается в русской летописной традиции» [4, с. 31]. И, наконец, М.И. Артамонов утверждал, что «в образе Олега Вещего совместились черты не одного, а двух одноименных персонажей» [51, с. 377].

Из вышесказанного можно сделать вывод, что согласно летописи Олег Вещий умирает в 912 году [36], а после его смерти почти тридцать лет правит Олег II, который, попав в вассальную зависимость от Каганата, был вынужден совершить в 941 году поход русских войск на Византию. Если предположить, что Олег Вещий прожил до 940 года, то ему было около 90 лет, что было маловероятно для эпохи раннего средневековья. Игорь же вплоть до 944 года (на целых 30 лет) ни разу не упоминается как правитель Руси ни в русских летописях, ни в византийских источниках.

Все это создает путаницу и проблему неправильного толкования летописей, то есть неверного понимания летописей, что можно проследить на отдельных фрагментов теста из «Повести временных лет» по Лаврентьевской летописи [110, 125]. Начнем с классического: «Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет, да пойдете княжить и володеть нами». Так говорили посланцы северных племен братьям-варягам во главе с Рюриком. Это предложение перевели как «а порядка в ней нет». Такое определение просуществовало многие годы. Однако этот перевод был ошибочным, что позволило утвердиться в мысли, что русским органически свойствен беспорядок. А между тем в летописи это предложение имеет другое определение: «а наряда в ней нет». Для I—XI вв. наряд — вовсе не значит «порядок», а скорее «власть», «управление», «приказ». В нашем языке до сих пор еще бытует армейское выражение «получить наряд...» или же — «наряд на дрова», «наряд на работу», «наряд на квартиру» и т.д. Надо полагать, что посланцы сказали братьям-варягам: «Земля наша велика и обильна, а управления в ней нет, приходите княжить и владеть нами». В других летописях, например, в Новгородской и Иоакимовской вместо слов «а наряда в ней нет» стоит «а нарядника в ней нет». Все понятно, дело может сводится к тому, что князь умер, наследников нет, власть отсутствует, налицо раздоры — посланцы едут приглашать нового князя.

Все это свидетельствует о том, что летописные тексты при чтении искажались. Их интерпретаторы либо не знали достаточно хорошо значение древних русских слов, либо не желали их учитывать. В результате, нашу историю начали писать немцы, которые или вообще не знали, или плохо знали русский язык. В результате и появилось словосочетание — «порядка в ней нет».

Вторую фразу: «И седе Олег княжа в Киеве, и рече Олег: "Се буди мати градом Руським"» еще в 1953 году А.В. Пушкарев толковал так: «По рассказу летописи (конечно, легендарному), он предсказал Киеву великое будущее, сказавши: «Се буде мати градом Русским». Однако известно, что Олег пророчествовами не занимался, а, севши в Киеве, приказал считать этот город столицей Руси. Значение сказанного совершенно ясно из повелительного наклонения: «се буди!», а не «се буде». В этой связи известен исторический факт, что после захвата Киева последний стал столицей объединенных государств — Киевского и Новгородского. Наконец, нечего было предсказывать Киеву великое будущее: Киев уже в то время был самым крупным и древним городом южной Руси. Поэтому диссертант не может согласиться с точкой зрения Пушкарева, а также с точкой зрения В. Рычкова, который дает другой вариант комментарий летописного текста, объясняющий идеологическую подоснову слов летописца.

Следующая фраза из летописи гласит: «И идоша за море к Варягам, к Руси. Сице бо ся зваху тьи Варязи Русь, яко се друзии звуться Свие (шведы), друзии же Урмане (норвежцы), Англяне (англы), друзии Готе (готландцы), тако и си». Из нее свидетельствует тот факт, что варягами назывался не отдельный народ, а группа северных народов, включая и англов. Понятие «варяг» носило собирательный характер, означая не нацию, а профессию. Молодежь северных стран, с бедной природой и скудной почвой, молодежь разных народов продавала свою кровь за деньги, за профессию варяга, то есть наемного воина. Из отрывка следует, что посланцы северных племен отправились не к шведам, не к норвежцам, не к англам и не к готам, а именно к руси. Несколько столетий бытовало мнение, что посланцы направились в Скандинавию. Между тем никакого племени русь в Скандинавии ни одним источником не отмечено. Летописец сказал: «за море», но это не означало — в Скандинавию. Поехать в Данию или западную Германию означало то же «за море». Таким образом, данные летописи показывают, что племя Русь надо искать где-то на материке, однако определенно не в Скандинавии.

И наконец, еще образец ошибочного понимания летописей из фразы: «И нача княжити Володимер в Киеве един, и постави кумира на холму вне двора теремного: Перуна древяна, а главу его серебрену, а ус злат... И жряху им, наричюще и богы, и привожаху сыны своя и дщери и жряху бесом, и оскверняху землю требами своими. И осквернися кровьми земля Руська и холмот». В этом сообщении видно, что воздвижение кумиров и людские жертвоприношения были новшеством на Руси, завезенным Владимиром вместе с варяжской дружиной из Западной Европы, а потому и отмеченным летописцем. Здесь сказано отчетливо: «и осквернися кровьми земля Руська». Если бы до Владимира существовали человеческие жертвоприношения, то нечего было бы об этом летописцу писать и негодовать: дело было обычное; но подчеркнуто, что именно с Владимира земля Русская осквернилась кровью людей, принесенных в жертву. Не обратили внимание на совершенно ясную фразу потому, что слыхали о существовании человеческих жертвоприношений у западных славян, а отсюда делали ложный вывод: если, мол, было на западе, — значит, было и у нас. Далее. Киевские руссы кумиров не воздвигали, так как до сих пор нет ни малейших археологических следов этого утверждения. Перун в Киеве был тоже новшеством. Недаром, закрепившись в Киеве, «Володимер-же посади Добрыну, уя своего, в Новгороде. И пришел Добрыня Новугороду, постави кумира над рекою Волховом, и жряху ему люди ноугородьстии аки богу». Все это свидетельствует о том, что первым актом новой власти было воздвижение кумиров. Если бы кумиры были в Новгороде до Добрыни, зачем было ему воздвигать там еще кумиры? На самом деле и идолы, и человеческие жертвоприношения были новшеством Владимира, введенным им под влиянием своего двухгодичного пребывания в Западной Европе и варяжской дружины, на которую он опирался при захвате Киева. Эти новшества просуществовали не более 10 лет, а из наших предков в представлении последующих поколений сделали кровожадных изуверов.

Таким образом, эти факты свидетельствуют о том, что наши летописи прочитывались и понимались не всегда правильно. С одной стороны, из-за недостаточного знания древнего русского языка, с другой — из-за отсутствия сличения с более хорошо переписанными списками летописей, наконец — из-за непонимания вследствие предубеждений. Русская общественная мысль доверяла историкам. В результате появились «путаницей» и «несостыковка» дат, событий, исторических лиц в истории Древней Руси. Эти факты подтверждаются анализом целого ряда таких летописей в диссертационном исследовании как: «Изборник Святослава, 1073» [15], «Повесть временных лет» в переводе Д.С. Лихачева [36], «Слово о Законе и Благодати» Илариона (между 1037—1050 гг.) [28], «Поучение» Владимира Мономаха (1096 г.), «Сказание о Борисе и Глебе» [12], «Памятники истории Киевского государства II—XII вв.(34), «Сказание о начале славянской письменности» [44], «Киевский начальный свод 1095 г.», составленный А.А. Шахматовым [229], «Свод древнейших письменных свидетельств о славянах» под редакцией Г.Г. Литаврина [42] и многих других.

Следующим источником являются сочинения зарубежных авторов по истории Древней Руси. К ним относятся греческие и византийские хроники, сочинения на арабском, персидском и сирийском языках в пределах Арабского халифата, а также латиноязычные памятники письменности из Восточно-Франкского королевства (позднее — Германии). Долгое время зарубежным источникам не уделялось должного внимания. Совершенно очевидно, что эта была ошибка, так как крупицы, а нередко и целые пласты сведений о нашей древней истории, которые были найдены историками-исследователями в последнее время в сочинениях зарубежных авторов, оказались для нас поистине бесценными. Кроме того, сохранившиеся памятники древнерусской письменности (летописи) не дают полных сведений и страдают фрагментарностью освещения прошедших событий. В зарубежных странах, соседствовавших с Древней Русью, письменность сохранилась лучше, что позволяет анализировать древнерусскую историю методом сравнительного анализа хроник разных государств. И чем интенсивные были контакты русичей с окружавшими их странами, тем больше сведений о Руси проникало на страницы зарубежных хроник, анналов, писем и документов. В настоящей работе были использованы следующие зарубежные источники: во-первых, греческие и византийские хроники — хроники Георгия Амартола (ок. 866/67), его продолжателя Георгия (Логофета) (доведена до 978 г.), хроника Псевдо-Симеона (доведена до 963 г.), хроника Феофана [30]; сочинения императора Константина Багрянородного (905—959 гг.) [20]; беседы святейшего патриарха Константинопольского Фотия (7); «Книга царств» Генесия (середина X в.); «История» Льва Диакона (конец X в.) [23]; хроника Иоанна Скилицы (позднее 1040 — после 1100 гг.) — важнейший источник по истории русско-византийских взаимоотношений данного периода; византийские акты; акты, хранящиеся в афонских архивах Русского монастыря; русско-византийские юридические договоры 907, 911, 944 и 971 гг., «Хронограф» Пселла Михаила [38] и др.; во-вторых, сочинения на арабском, персидском и сирийском языках (в переводе на русский), которые являются наиболее важным источником для изучения проблемы исследования диссертации, содержащие сведения арабо — и персоязычных путешественников, географов и историков VIII—XII вв. К этой группе памятников относятся: труды арабских путешественников и историков — Ибн Фадлана и Абу Хамид ал-Гарнати [1], «Хроника» в тридцати томах арабского ученого X в. ал-Масуди [25—26], сочинения географа XII в. ал-Идриси, произведение «Книга картины Земли» ал-Хоризми [29], «История» ат-Табари, «Книга завоеваний стран» ал-Балазури и ал-Куфи, «История» ал-Йакуби, «Записки» Ибн Фадлана [39], рассказ Ибн Хаукаля о падении Хазарии и работы других историков о разгроме Хазарии — ал-Мукаддаси и Ибн ал-Асира, «История Дербента» [27], привезенная из Турции, «Книга путей и стран» Ибн Хордадбех [14] и другие памятники арабской культуры [8, 9, 10]; в-третьих, латиноязычные памятники письменности из Восточно-Франкского королевства (позднее — Германии), к которым относятся: латиноязычная «Космография» Анонима из Равенны, в которой упоминается о Хазарском государстве; рукопись «Вертинские анналы», «Раффельштеттенский таможенный устав», «История гамбургских архиепископов», агиография знаменитой «Патрологии» французского аббата Миня, «Хроника» епископа Титмара и другие произведения; в-четвертых, сведения о Древней Руси и её взаимоотношениях со странами Причерноморья почерпнуты нами в письменных источниках государств Западной Европы и Востока (в итальянских, еврейских, английских, французских, армянских, грузинских [41, 44, 45]) в русском переводе, например, документы, так называемой еврейско-хазарской переписки X в., известные в науке как «Кембриджский документ» [13, 47].

Все эти письменные источники имеют важнейшую значимость при исследовании всевозможных аспектов дипломатии Киевской Руси в IX—XI веках. Именно эти источники оказали незаменимую помощь в разностороннем анализе исследуемой проблемы.