6. Саркел

Средневековые города и крепости, расположенные в Восточной Европе, очень редко упоминаются в синхронных им или более поздних историко-географических сочинениях и документах. Саркел же был упомянут неоднократно, и это может служить свидетельством его важной роли в жизни громадного степного региона в хазарскую эпоху. Наибольший интерес представляет рассказ византийского императора Константина Багрянородного, писавшего в середине X в. о постройке Саркела и о значении этой крепости для каганата. Этот рассказ множество раз рассматривался в трудах историков XIX—XX вв., поэтому изложение и анализ его в данной книге не нужны. Напомним только, что, согласно Константину, хазарский каган в 834 г, обратился к византийскому императору Феофилу с просьбой прислать в Хазарию инженеров для постройки крепости. Просьба была удовлетворена, и архитекторы, возглавленные важным чиновником Петроной, поставили на Дону, в месте, указанном им хазарами, великолепную крепость [Константин Багрянородный, 1989, с. 171—173]. Внешние ее стены и постройки внутри были сложены из кирпича, а это значит, что крепость была не только возведена по просьбе кагана, но и принадлежала ему, поскольку никто в Хазарии, кроме кагана, не имел права использовать кирпич в качестве строительного материала [Заходер, 1962, с. 184—185] (рис. 26).

Исследования Саркела, продолженные М.И. Артамоновым в 1949—1951 гг., позволили внести в суховатый рассказ императора множество интереснейших дополнений, заметно изменивших картину, данную Константином Багрянородным [Плетнёва, 1996].

Что же, рассказывая о строительстве, упустил Константин, видимо, не считая некоторые подробности существенными?

Во-первых, он даже не упомянул, что крепость была сооружена на искусственном острове, отрезанном от берега реки глубоким с проточной водой рвом, соединенным с рекой обоими концами.

Во-вторых, стены были поставлены без фундаментов — просто на отнивелированном материке, что не свойственно византийской архитектуре и характерно для хазарской.

В-третьих, в строительстве принимали активное участие местные мастера: кирпич, формировавшийся и обожженный рядом с крепостью (сохранились остатки печей для этого обжига), не соответствует по размерам (0,25×0,25; 0,27×0,27 м) византийскому.

В-четвертых, вероятно, после отъезда византийцев хазары сами достроили ряд помещений внутри крепости: караульни у главных ворот, «будки» у входов в цитадель, казармы для стражи и даже башню-донжон в самой цитадели. Существен факт, что кирпичи и известь в этих «достройках» худшего качества, иногда вместо извести в них использовался раствор глины [Раппопорт, 1959].

Все перечисленное свидетельствует о связях Саркела с местными строительными традициями, позволяющими уверенно включить эту крепость в круг собственно хазарских укреплений.

Поперечной стеной крепость разделена на две почти равные части. Меньшая была цитаделью, в которой помещался военно-таможенный отряд. В другой части с главными воротами находились два вполне благоустроенных караван-сарая, что позволяет считать Саркел пунктом, в котором останавливались купеческие караваны.

Все кирпичные здания и внешние стены с башнями фактически не сохранились: кирпич из Саркела добывали жители всех окрестных станиц и хуторов в течение не менее 400 лет. В результате от стен остались только отпечатки нижнего ряда кирпичей, немного вдавленных тяжестью стены в материк. Только кое-где сохранились небольшие, случайно уцелевшие блоки стен, благодаря чему мы знаем, что стены были сложены из сплошного массива миллионов кирпичей.

Наиболее ранний участок был открыт с внешней стороны юго-западной стены, размещаясь между стеной и рвом. Жизнь здесь проходила весьма интенсивно и была многогранной. В восточной части раскопанной площадки располагались железоплавильные горны, дававшие строителям железо и частично — медь, два гончарные горна для обжига повседневной керамики, три жилища-полуземлянки и хозяйственная постройка-полуземлянка с перегородкой. В одном из жилищ находилась печь для выпечки хлеба, а по всему участку разбросаны хозяйственные хлебные ямы. В некоторых из них были захоронены люди: мужчины — вытянуто на спине, женщины — скорчен но на боку, в отдельных ямах совершены ритуальные захоронения собак [Артамонова, 1963, с. 11—19; рис. 3; Плетнёва, 1998, с. 57—92] (рис. 27).

Все это сооружалось и функционировало недолго — до возведения стены, которую, очевидно, ставили последней, так как иначе она мешала бы подвозу стройматериалов к другим строящимся объектам — как внешним, так и внутренним. Строительный мусор и разлив извести вдоль стены (отмостка) заполняют часть ям, свидетельствуя о том, что их засыпали уже после сооружения стены или во время ее строительства, т.е. какое-то время они продолжали использоваться жителями. К этому же немного более позднему времени на участке относятся несколько жертвоприношений. От двух, совершенных в больших прокаленных прямоугольных ямах, сохранились кости овец, лошади, собаки, телят (преимущественно черепа и кости ног) (см. рис. 27). Третье жертвоприношение обнаружено в небольшой круглой яме, врытой в уже забитый материковой глиной котлован хозяйственной постройки. В яме помимо золы и рыбьей чешуи находились остатки скелетов 5 рыб, а также разбитый череп и отдельные кости рук и ног юной женщины. Все сооружения, ямы и производственные комплексы были полностью уничтожены — засыпаны и заровнены материковым фунтом из проведенного вдоль стены глубокого рва.

Выше мы говорили, что в Саркеле, функционировавшем вначале в качестве торгово-перевалочного и таможенного пункта, находились два расположенных рядом кирпичных караван-сарая с помещениями для гостей и скота и широкими дворами. На периферии дворов — постройки «обслуги». В одном из них было раскрыто целое «гнездо» из полуземляночных построек, традиционно спланированных «по кругу», т.е. четыре по периметру круга и одна — в центре. В них размещались кузница, два жилища гончаров и два жилых домика. Все они построены по принятым в степи канонам с каркасными турлучными стенами, камышовыми крышами и открытыми очагами в центре пола.

Во втором караван-сарае в углу двора размещался, видимо, аналогичный комплекс, от которого сохранились всего три котлована жилищ тех же конструкций, что и описанные.

В целом представляется весьма вероятным, что Саркел в этот период был заселен слабо. Кроме 300 воинов — охраны, о которых писал Константин Багрянородный и которые заселяли кирпичные казармы в южной части цитадели, постоянно в крепости жили только те люди, которые были необходимы: ремесленники (кузнецы, гончары), разнообразные служители, возможно, менялы.

Во второй период этот, казалось бы, налаженный порядок был разрушен. Прежде всего, были уничтожены постройки во дворах караван-сараев, и их котлованы были тщательно забиты глиной и заровнены. Сами караван-сараи также по неясной причине перестали существовать: стены были полуразрушены, а в полу комнат для гостей и конюшен были вырыты хозяйственные ямы и даже сооружались овальные полуземляночные жилища с очагом в центре пола.

Столь же непонятно было уничтожение «казармы», на месте которой были поставлены примыкающие к крепостной стене две турлучные сравнительно крупные постройки, возможно, служившие конюшнями.

Несмотря на эти довольно серьезные разрушения, изменившие, по существу, облик и, видимо, назначение Саркела, жизнь в нем продолжалась, причем со значительной интенсивностью. Крепость начала застраиваться жилыми домиками, отличавшимися от полуземляночных жилищ предыдущего времени. Это были наземные постройки с турлучными стенами, глинобитными полами, нередко неоднократно подмазывавшимися, и печами, сложенными из кирпичей и расположенными в углах домов. Кирпичи брались из разрушенных зданий. Характерны для этого периода выложенные кирпичом площадки и большие хозяйственные ямы, как правило, изнутри тщательно промазанные зеленоватой глиной. Дома строились вдоль крепостных стен, примыкая к ним, или же вдоль них, образуя как бы небольшие «кварталы». Следует отметить, что сами дома, и особенно печи, конструктивно ближайшие аналогии имеют в крымских синхронных памятниках городского типа.

Связь с Таврикой еще более ярко видна при анализе керамического комплекса, в котором преобладают обломки амфор и своеобразных высоких красноглиняных кувшинов с плоскими ручками (о них подробнее будет сказано ниже). Остальная керамика — местная: характерные горшки с линейно-волнисты м орнаментом, близкие им по форме и орнаментации котлы с внутренними ручками, немного лепной посуды (в основном горшков) и лощеных столовых сосудов (рис. 28).

Металлические предметы встречаются редко и обычно в очень плохом состоянии. Особенно это касается железа, в большинстве полностью разрушенного коррозией. Вещи из бронзы и серебра — украшения, предметы туалета, пряжки и бляшки воинских поясов сохраняются лучше, но теряли их не часто. Кроме того, мелкие предметы подвергались диффузии, т.е. в слой Саркела попадали вещи из более позднего слоя, а значит, их нельзя использовать при датировке слоя.

Исключением может быть только богатый клад, в который входили два воинских пояса и значительное количество целых и рубленых серебряных диргемов [Артамонов, 1958]. Клад был помещен в лепной довольно большой горшок, зарытый в неглубокой ямке в слое выше материка на +0,64 м, видимо, почти у дневной поверхности Саркела. Наибольшую ценность представляет гарнитура парадного пояса из крупных серебряных с позолотой и чернью блях, пряжки, наконечника и добавленных к ним более мелких тоже серебряных бляшек, украшавших, видимо, дополнительные подвесные ремешки. Все эти вещи изготовлены по заказу, несомненно, в одной из лучших ювелирных мастерских. Точных аналогий им в хазарских степях неизвестно, но стилистически они, несомненно, входят в круг драгоценных изделий, появившихся в Хазарии примерно в середине X в. [Макарова, Плетнёва, 1983].

Что касается диргемов, то, по определению А.А. Быкова, время их чекана — между 907 и 954 гг. Это подтверждает дату пояса, установленную благодаря стилистическому анализу ременной гарнитуры.

Поспешное и небрежное зарытие клада в слое, сильно перемешанном с пожарищем, свидетельствует об экстремальной ситуации, при которой это действие производилось. Такая ситуация скорее всего могла быть только в 965 г., когда князь Святослав Игоревич взял, разграбил и, вероятно, дотла сжег крепость-городок. Существенно, что выше отметки клада, а местами и вдвое ниже ее прослежен слой пожара, после которого, смешиваясь с ним, началось новое строительство и возрождение Саркела, получившего русское название Белая Вежа (калька с тюркского старого имени) [Плетнёва, 1996, с. 140—141].

Мы уделили Саркелу большее внимание по сравнению с другими памятниками этой культуры потому, что он и даже его развалины были хорошо известны нескольким средневековым авторам, упоминавшим о нем в своих сочинениях. Кроме того, это единственное городище, раскопанное широкими площадями, что позволило, несмотря на очень плохую сохранность вскрываемых объектов, восстановить многие факты жизни саркельцев и истории крепости в целом. К сожалению, в 1952 г. полураскопанный уникальный памятник был затоплен «Цимлянским морем» и вряд ли будет когда-либо доступен для полевых исследований.

Помимо Саркела, на Нижнем Дону были исследованы разведками около полутора десятков разнотипных поселений и укреплений. На некоторых из них производились более или менее крупные раскопочные работы. Кратко остановимся на двух памятниках, находящихся в округе Саркела.

Один из них — хорошо известное и прекрасно изданное Карнауховское поселение. Несмотря на очень небольшую вскрытую на нем площадь, памятник дал весьма значительный материал для исследователя [Ляпушкин, 1958а]. В настоящее время памятник, как и Саркел, затоплен. Он располагался на первой террасе левого берега речки Котлубанки, длина его вдоль реки достигала 1200—1300 м. Поселение состояло из двух частей, разделенных довольно широкой затопляемой низиной и оврагом. Наибольший интерес представляет неукрепленная часть. На ее поверхности, как и на Маяцком поселении, особенно четко выделились западины котлованов различных построек, врытых в материк, и большие кучи золы с включением в них большого количества обломков керамики и костей животных. Все эти следы жизнедеятельности людей располагались на площади обеих частей поселения «гнездами», отделенными друг от друга свободными от застройки участками. Характерно, что почти каждая «куча» золы являлась как бы обязательной частью жилого комплекса, состоявшего, как удалось выяснить, из нескольких жилых и хозяйственных построек [Ляпушкин, 1958а, рис. 1, 8 и сл.]. Жилища-полуземлянки размерами до 12 м² — обычные типологически для степных стационарных построек IX — начала X в. Посредине пола вырыты довольно большие хозяйственные ямы, а открытые, обложенные камнем очаги помещались в углах. Представляет интерес тот факт, что в жилищах попадаются обломки явно саркельских кирпичей, вынутых из кладок (со следами извести на поверхностях), а это позволяет относить время существования Карнаухове кого поселения к концу IX — середине X в., поскольку кирпичи могли попасть на это поселение только во второй период жизни в Саркеле, отличительным признаком которого было разрушение некоторых кирпичных зданий. Другая особенность жилищ, в частности расположение очагов в углах, также является довольно поздним для хазарского этапа признаком. Традиционное и даже ритуальное размещение тарелкообразного круглого очага в центре пола стало, видимо, постепенно «забываться». Впрочем, и на этом поселении традиции не всегда игнорировались. Так, рядом с полуземлянками, а иногда и отдельно сооружались большие наземные прямоугольные дома, аналогии которым пока неизвестны в культуре Хазарии. Стены этих построек турлучные. Их каркас установлен и закреплен в канавках, врытых в материк. После этого каркас с обеих сторон обмазывался глиной и обжигался до красноты. Толщина таких стен достигала 0,3 м, обжиг придавал им почти кирпичную крепость, предохраняя от размывов.

В некоторых постройках стены дополнительно изнутри закреплялись врытыми в пол массивными столбами, которые одновременно служили и опорой для перекрытия, видимо, двускатного. В этих домах очаги находились в центре пола, а рядом с ними ставили наземные тандыры для выпечки хлеба и сооружались кувшинообразные ямки, обмазанные глиной, для запекания мяса. Хозяйственные ямы располагались в углах и у стен и там же стояли пифосы и пифосы-кувшины, обломки которых рассыпаны вдоль стен. Были ли эти оригинальные строения только летними хозяйственными помещениями или некоторые семьи пользовались ими и зимой, и летом, можно только догадываться, но очевидно, что эти дома были значительно более удобными для жилья, чем тесные и душные полуземлянки.

Еще более необычными, не обнаруженными нигде в хазарских степях, были длинные (до 14 м) полуземлянки, в ширину не превышавшие 3,5 м. Это не жилые помещения, очагов в них не было, полы пропитаны на значительную глубину отложениями гумуса, смешанными с золой. Пол немного скошен с обеих длинных сторон к центральной осевой линии, по которой была прорыта узкая канавка. Входы в эти помещения обычно находились на торцовой стороне — это просто выемки с покатым дном. Очевидно, эти постройки предназначались для скота — молодняка или окотных овец.

Постройки в укрепленной части этого поселения не отличаются от вышеописанных, они также сопровождаются «зольниками», но, судя по отсутствию на поверхности следов больших обожженных пятен, здесь не строились наземные турлучные дома. Возможно, что они были просто уничтожены (стерты) многочисленными дорогами, проходившими по этому участку городища, выпасами, близостью села и кладбища и пр. Тем не менее вал и ров сохранились по всей длине (более 600 м), хотя и сильно оплыли. Разрез показал, что первоначальная глубина рва была 2,4 м при такой же ширине, расплывшийся вал был насыпан выкидом из рва; в настоящее время, его высота всего 1 м, но ширина основания (5 м) позволяет говорить о значительно большей его высоте. Никаких деревянных креплений внутри насыпи, видимо, не было, но с внешней стороны между валом и рвом прослежен золистый слой, смешанный с глиной и, возможно, являвшийся остатками внешней деревянной облицовки вала, обмазанной глиной для предотвращения поджога во время осады. В целом, вместе со рвом, это было довольно серьезное укрепление.

На правом берегу Котлубанки, ниже по течению, у бывшего хут. Среднего находилось еще одно большое поселение, укрепленное рвом и валом по всему периметру (в нем не было разделения на две части). На его поверхности так же, как на Карнауховском, было обнаружено множество западин от котлованов полуземляночных построек (Артамонов, 1935, с. 25—26, рис. 10].

Наиболее близкими к Саркелу по назначению и мощным укреплениям являются два памятника: Правобережное Цимлянское и Семикаракорское городища.

Первое находилось в округе Саркела (рис. 29) на правом берегу Дона [Артамонов, 1935, с. 27—30; Ляпушкин, 1958; Плетнёва, 1993; 1994; Флеров, 1994]. Крепость построена на мысу между двумя почти сходящимися друг с другом крутосклонными глубокими оврагами. Небольшая перемычка была перерезана ровиком. Так, почти без сооружения укреплений, мыс оказался прекрасно защищенным естественными преградами. Тем не менее его поверхность была завалена обломками меловых камней и щебня, составлявших высокие «валы» внутри крепости. По сохранившимся документам было известно, что в 1744 г. белокаменные стены крепости были разобраны по постановлению Донского Войскового правительства. Блоки стен предназначались для строительства бастионов Старочеркасской крепости.

Существенно отметить, что еще до начала разрушения крепости казаками один из руководителей работ — инженер Санциперов снял ее глазомерный план. В нем много неточностей и неясностей, поэтому интерес представляет не искаженный, отличающийся от фактических данных план крепостных стен, а изображенные на чертеже вдоль стен внутренние «валы», сохранившиеся и поныне. Долгое время все работавшие на памятнике археологи считали, что это остатки забутовки разрушенных стен, панцири которых, сложенные из великолепных крупных известковых блоков, разбирались и вывозились из городища.

Тщательное исследование культурного слоя городища дало мне возможность предложить свою гипотезу о «валах», о связях их со слоем и несколькими постройками, которые были перекрыты ими. Добавим также, что не только отвалы забутовки, но и стены перекрывали в нескольких местах разрушенные и засыпанные строительным мусором неглубокие заброшенные котлованы жилых построек. На всех разрезах слоя прекрасно выделяется прослойка строительного мусора, покрывавшая все обнаруженные на мысу котлованы жилищ. По существу, прослойка отчетливо делит культурный средневековый слой на два: более ранний, к которому относились, прежде всего, раскопанные нами остатки жилищ, и верхний — слой строительства белокаменных стен на мысу.

Итак, нижний (ранний) слой характеризуется довольно плотной застройкой единовременно существовавших жилищ.

Все жилища представляют собой заглубленные в предматериковый слой на 0,2 м стационарные юрты или юртообразные постройки. Форма их в плане преимущественно круглая, встречаются и квадратные постройки с сильно округленными углами. Кроме того, было исследовано несколько жилищ необычной планировки. Они состоят из двух отделений: жилой и дополнительной — «пристройки». Стены построек всех планировок каркасно-жердевые: в полу каждой по периметру прослежены ямки от неглубоко вбитых жердей. Покрытие каркаса, видимо, было войлочным, как в хорошо известных этнографически юртах. Впрочем, у самых маленьких жилищ такое покрытие могло быть заменено камышовыми или соломенными матами. Материковый пол хорошо выровнен и в его центре помещен тарелкообразный (углубленный на 0,05—0,1 м) или просто кострообразный углубленный в пол очаг. Характерно, что около очагов или у «хозяйского» места вырывались в полу небольшие ямки-тандыры для выпечки хлеба, аналогичные карнауховским. Все пространство пола было «усеяно» ямками от жердей. Одни из них вокруг очага остались от приочажного устройства для подвешивания котла, другие, вероятно, были закрепленными в полу ножками разнообразной «мебели». Расположение жилищ на поселении в значительной степени беспорядочное. Исключением является размещение жилищ в центральном отсеке по кругу — «куренем» [Плетнёва, 1964] (см. рис. 29). В него входили самые крупные и благоустроенные постройки: 7 — по кругу и 1 — в центре — большая с тремя очагами, выделенным местом для хозяина (напротив входа) и тандырчиком рядом с ним, который мог служить и просто дополнительным «обогревом».

Выше мы уже говорили, что мыс был великолепным естественным укреплением, однако жители поселения предельно увеличили его обороноспособность. Помимо ровика, перерезавшего узкую перемычку между оврагами, видимо, тогда же были проведены и другие земляные работы, а именно — эскарпирование склонов. В наши дни эскарп прослеживается только в виде чуть заметной ступени на двух овражных склонах. Со стороны «моря» склон активно размывается и постоянно обваливается. Можно предположить, что были сооружены какие-то стены по периметру мыса. Данных для такого предположения немного, но они все-таки есть. Дело в том, что от стен сохранились всюду на поверхности длинные чуть заметные «выемки». Разрезы показали, что эти выемки с обеих сторон обрамлены заплывами и скоплениями глины. Возможно, что это остатки обмазки деревянных стен, ширина которых достигала 4 м. Ясно только, что никакого отношения к белокаменному строительству эти затеки глины не имели, но эта первая стена нигде не сохранилась и ее конструкцию даже предположительно трудно представить.

Несмотря на укрепленность поселения, оно было взято и беспощадно уничтожено — сожжено. Мужчины были перебиты на поле боя, женщины и дети убиты у своих очагов, в своих юртах.

Поселение, как и Карнаухово, связано с Саркелом находками в юртах кирпичей со следами извести на них. Казалось бы, можно датировать его тоже вторым периодом жизни Саркела, т.е. самым концом IX — первой половиной X в. Но установлению этой даты мешают два факта. Один из них — открытие у ног одной из убитых женщин клада серебряных диргемов, самый поздний из которых чеканен при Харуне ар-Рашиде в 799—780 гг., а древнейшей монетой клада являлась драхма Хормизда IV (579—590 гг.) [Быков, 1974]. Ясно, что серебро это так же, как Перещепинский и иные клады, было частью «сокровища» семьи, спрятанного в данном случае в сапогах старой женщины. Оно накапливалось долго и сохранялось еще дольше. Тем не менее, судя по поздней монете, женщина была убита не позже начала IX в. или его первой половины. Это подтверждается и почти полным отсутствием (за исключением нескольких обломков) красноглиняных кувшинов, которые в Саркеле получили распространение в последней четверти IX в., а впервые появились здесь, по-видимому, с прибытием на Дон византийских строителей.

Сожженный поселок какое-то время, лет 10—20, оставался пустым, затягиваясь песком, зарастая травой.

Крепость на этом мысу была необходима, поскольку с него просматривался большой отрезок водного пути вверх и вниз по Дону и вся пойма вдоль реки. На этот раз крепость начали сооружать из тщательно обработанных белокаменных блоков, укладывавшихся в виде двух панцирей, поставленных на песчаниковые плиты. Пространство между панцирями должно было заполняться обломками камня, щебнем и, возможно, глиняным раствором, в какой-то степени цементирующим эту рыхлую массу.

По-видимому, камень возили на мыс необработанными глыбами, и блоки изготовляли из них на месте. Весь стесаный материал накапливался внутри возводившихся стен — вдоль них. Так образовались «валы», которые должны были стать основой заполнения стены. Они всюду перекрыли слой разрушенного поселения, стратиграфически сливаясь со слоем строительного мусора, заполнившего всю площадь мыса тонкой, но заметной в разрезах прослойкой, выровневшей чуть заметные в то время западинки сгоревших юрт.

Тот факт, что валы после окончания строительства стен должны были полностью исчезнуть, — очевиден. Но поскольку они остались, во всяком случае неиспользованными, приходится предположить, что строительство крепости не было закончено по неясной для нас причине. Жить в ней при таких завалах было невозможно.

В отличие от Саркела, Правобережное городище необычайно богато находками. Дело в том, что основой мыса является песчаный сухой грунт. В нем прекрасно сохраняются прежде всего железные предметы, комплекс которых столь же многообразен, как и комплекс на городище Маяки (на Среднем Донце). Это орудия земледельческого и ремесленного труда, ножи, кресала, виноградные ножи-серпы, мотыжки, масса рыболовных крючков для крупной и средней рыбы, обломки железных клепаных котлов и обрывки цепей к ним. Особенный интерес представляют виноградные ножи, свидетельствующие о развитом на Нижнем Дону в IX в. виноградарстве и, видимо, виноделии [Потапенко Л.П., Потапенко А.И., 1989]. Оружия совсем немного: наконечники стрел, топорик, листовидные копья, а также остатки конской сбруи (удила, стремена, пряжки) (рис. 30, 31).

Изготовление этого множества вещей, как правило, отмечено высоким техническим уровнем. Они мало отличаются от аналогичных по назначению предметов, хорошо известных нам по сохранившимся изделиям кузнецов XIX в.

Тем не менее все эти вещи встречаются в комплексах или в единичных экземплярах на многих степных памятниках салтово-маяцкого этапа. Так же датируются и находки мелких предметов: украшений, туалетных принадлежностей, нашивок на одежду и многочисленных пряслиц, выточенных из обломков амфор.

Керамика дает нам некоторые основания датировать первый период жизни на мысу более ранним временем, а именно — первой половиной IX в., синхронным первому периоду жизни в Саркеле. Об этом свидетельствует довольно значительный процент лепной посуды, в том числе лепных котлов с внутренними ушками, а также большое количество обломков гончарных котлов с внутренними ушками, по форме тулова и орнаментации линейно-волнистым узором аналогичных обычным кухонным горшкам, широко распространенным в степях в хазарское время. Для уточнения датировки существенны, как уже говорилось, находки кирпичей в жилищах, игравшие там, несомненно, сакральную (защитную) роль: их укладывали обычно у входа — на пороге или у очага. Большое значение для датировки имеют также многочисленные находки обломков амфор, относившихся только к IX в.

Помимо Правобережного городища, на правом берегу Дона было еще в 30-е гг. [Артамонов, 1935, с. 31—32, 48, 49] открыто несколько поселений (Потайновский, Крутой, Хороший). Долгое время разведки в этом районе не производились. Лишь недавно рядом с Правобережным городищем, на соседнем мысу, в обвале берега и вдоль краев мыса были обнаружены остатки белокаменной кладки [Ларенок, Семенов, 1999]. Вполне возможно, что это следы целой фортификационной системы, укреплявшей береговую линию обороны. Но до раскопок судить об этом вряд ли целесообразно. В целом, следует отметить, что район этот постепенно начинает наполняться памятниками хазарской эпохи [Ларенок, Семенов, 1999, с. 26—27, 30, рис. 1, 2, 4]. Помимо давно известных памятников и возможного открытия нового белокаменного (второго) замка, здесь обнаружено еще не менее 7 неукрепленных поселений и около 10 курганных могильников. Следует признать, что все эти памятники мало или совсем не исследованы. И если по подъемному материалу хотя бы можно говорить о дате поселения, то любой не раскопанный курган может быть сарматским или позднекочевническим.

Ниже по Дону известно еще одно городище, функционально, видимо, близкое к крепостям — Саркелу и Правобережному Цимлянскому городищу. Оно расположено у станицы Семикаракорской близ устья р. Сал, впадающей в Дон слева, на большом холме с пологими склонами, возможно, в древности с трех сторон окруженном болотом, а с одной — речушкой Салок (притоком Сала). Как и Саркел, крепость сровнена с поверхностью, и план ее угадывается только по цвету покрывающей холм травы [Плетнёва, 1967, с. 39, рис. 9]. Крепость больше Саркела, она квадратная в плане, с квадратной цитаделью внутри, примыкавшей к восточной стене крепости (как на Маяцком городище). Сравнительно небольшие раскопки были проведены на этом памятнике В.С. Флеровым [2001]. Были вскрыты остатки сырцовых стен с вкраплениями в сырцовый массив обожженных кирпичей, очевидно, игравших роль оберегов, подобно оберегам в жилищах Саркела, Карнауховского, Правобережного поселений. В башне у внешней стены были обнаружены остатки, видимо, кузнечной мастерской и несколько безинвентарных захоронений, ориентированных головами на запад. По немногочисленным находкам керамических обломков и по кирпичам памятник можно датировать IX в.

Почти напротив Семикаракорского городища, на правобережье Дона, на берегу древней протоки, именуемой Сухой Донец, у хут. Крымский был открыт целый комплекс памятников, состоявший из двух городищ, четырех селищ и большого бескурганного могильника [Савченко, 1986, с. 70]. К сожалению, сведения об исследованиях поселений пока не опубликованы. Можно только отметить, что укрепления на городищах сохранились очень плохо: и рвы, и валы расплылись и заплыли. По-видимому, валы так же, как и на Карнаухове и Среднем, были земляными. На могильнике были проведены довольно большие раскопки, результаты которых довольно полно отражены в статье.

Аналогичных Крымским крупным поселениям в регионе Нижнего Дона известно еще несколько памятников, открытых еще М.И. Артамоновым у станиц Марии некой, Константиновской, Николаевской [Артамонов, 1935]. К этой же группе относится и обнаруженное в 60—70-х гг. поселение у Багаевской, рядом с которым расположен синхронный ему могильник.

Все это оседлые земледельческие поселения, свидетельствующие о развитых земледелии и скотоводстве на плодородных берегах с богатейшими черноземами и пойменных долинах со всегда обеспеченными водой травостоями.

Со всех сторон этот большой экономически развитый регион был окружен степью с иными следами и остатками поселений. Так, на юг от него были проведены разведки по берегам р. Сал [Плетнева, 1967, рис. 3, с. 195—196]. Там были обнаружены остатки кочевий, характеризующиеся очень большими размерами (до 1 км в длину), отсутствием культурного слоя и редко попадающимися на поверхности обломками керамики и костей животных. Многие из выявляемых кочевий почти неуловимы — так мало на них следов пребывания человека. Такие участки берега удачнее именовать «обитаемыми полосами», образовавшимися в периоды кратковременных стойбищ. Только одно кочевье можно относить к стационарному типу. Оно отличалось от остальных более определенными границами, значительно меньшими размерами и большим количеством керамики на поверхности. Находилось кочевье поблизости от Семикаракорского городища — у самого устья Сала.

С севера Нижнедонской регион также обрамлен кочевьями, открытыми по берегам притоков Северского Донца — Кундрючей, Быстрой, Белой Калитве [Плетнёва, 1967, рис. 3, с. 194], а также на правом притоке Дона — Аксае. Все это были кочевья «стационарного» типа. На одном из них А.В. Гадло заложил небольшой раскоп и расчистил несколько кострообразных очажков (остатков юрт выявить не удалось) [Гадло, 1978]. Существенно отметить, что на кочевье преобладали обломки лепной посуды, в том числе лепных массивных котлов с внутренними ушками.

Поскольку раскопки на всех остальных выявленных кочевьях не проводились, мы не всегда с полной уверенностью можем определять тип памятника: стационарное это кочевье или обычное поселение земледельцев-скотоводов.

К востоку от «цимлянского блока» памятников разведки выявили на Дону и по его притоку — р. Чиру несколько более или менее стационарных небольших кочевий, а также следы больших, вытянувшихся вдоль реки стойбищ и «обитаемых полос» [Плетнева, 1967, рис. 3, с. 192]. На двух стационарных поселениях, входивших в зону затопления Цимлянским морем, И.И. Ляпушкин провел небольшие раскопки (у бывш. хуторов Суворовский и Ближняя Мельница) [Ляпушкин, 1958, с. 323—347]. На Суворовском были открыты котлованы обычных для жителей степных поселков жилищ и две печи для обжига керамики. Судя по находкам обломков и целых крупных прекрасно сформованных горшков, керамическое производство здесь процветало. Но малое количество обломков амфор говорит о незначительности торговых связей этого поселения с экономически развитыми соседними районами.

Что касается Ближней Мельницы, то это единственное на Нижнем Дону боршевское поселение. Славянский поселок жил обособленной жизнью. Характерно, что в его слое преобладает лепная боршевская керамика, а амфор и даже гончарных горшков из соседнего поселения почти не было.

Как правило, долговременные поселения сопровождаются могильниками. Однако если могильник бескурганный, то обнаружить его, так же, как и одиночное захоронение или клад, можно только случайно, открыв в срезе берега реки или оврага остатки полуразрушенного погребения или просто рассыпавшиеся по склону кости скелета и некоторые вещи. Если могилы были неглубокие, то их нередко «выбивают» колеи сельских дорог, а в песчаном грунте — развеивает ветер. В наше время активного строительства могильники нередко попадают в зону застройки и археологи дослеживают оставшиеся нетронутыми могилы.

Наиболее исследованный могильник, первые захоронения которого были обнаружены в дорожной колее, находится рядом с поселениями и городищами у хут. Крымского. Всего на нем вскрыто 140 погребений, из них 10 — отдельные захоронения лошадей с оружием и сбруей, аналогичные погребениям Красногорского могильника на Северском Донце. Эти захоронения являются основным отличием могильника от остальных бескурганных синхронных погребений степной зоны: прямоугольная или овальная форма могил с поперечными или продольными заплечиками, а чаще — без них, ориентировка умерших головами на запад (с сезонными отклонениями), совместные захоронения, частичная или полная ритуальная разрушенность скелетов. Типичен и довольно бедный инвентарь, причем в половине захоронений в него входят керамические сосуды различных видов и категорий: гончарные горшки, столовая лощеная посуда, лепные грубые и тяжелые горшки. Судя по инвентарю, могильник датируется IX в. Дата эта подтверждается громадным количеством обломков и целых экземпляров амфор IX в., обнаруженных на поселениях [Савченко, 1986].

Ниже по Дону, почти в устье Маныча, у станицы Багаевской был разрушен при проведении шоссе аналогичный могильник, состоявший из захоронений «зливкинского типа». Исследовать на нем удалось не более 10 комплексов [Братченко, Швецов, 1984].

Отдельные захоронения того же типа известны на нескольких памятниках Нижнего Дона; в Саркеле — у юго-западной стены, на Правобережном Цимлянском городище — среди юрт, в Семикаракорах. Они позволяют уверенно говорить о широком распространении этого обряда погребения в данном регионе. Выше уже говорилось, что «зливкинский тип» подавляющим большинством ученых вполне обоснованно связывается с распространенным в степных и лесостепных областях Хазарии болгарским этносом, влившимся в Хазарский каганат в качестве наиболее крупного и дееспособного компонента.

Близкородственные тюркоязычным болгарам хазары были, очевидно, меньшинством в возглавляемом ими государственном образовании, а затем и государстве.