Северный Кавказ в первой половине — середине VI в.

Наиболее обстоятельная характеристика интересующего нас региона в первой половине VI в. дана Прокопием. В его основном труде, посвященном войнам императора Юстиниана I с персами, вандалами и готами, который создавался между 543/545 и 554 гг., а также трактате «О постройках» (560 г.) и в памфлете «Тайная история» (550 г.) неоднократно встречаются хорографические экскурсы о междуморье. Оценивая данные Прокопия, трудно избежать впечатления, что на протяжении всего времени составления своих трудов он пользовался одной географической картой или итинерарием, настолько его сведения о Кавказе и Таврике оказываются стабильными и относительно целостными. Представления Прокопия об этносах Северного Кавказа оказали влияние на представления последующих авторов VI в. Они читали его труд, отталкивались от него и стремились ему подражать.

При характеристике этногеографии Северного Кавказа основным ориентиром для Прокопия являлись Каспийские ворота, под именем которых он совершенно определенно понимал не Каспийский проход в Закавказье через страну Чор, а проход через центр Кавказа — Дарьял. «Иверы, которые в Азии, — так он говорил о грузинах, чтобы отличить их от иберов Перинейского полуострова, — обитают у самых Каспийских ворот, стоящих от них на север».¹ Он подробно описывает этот горный проход, несомненно, повторяя рассказ о нем очевидца,² а ниже приводит широко распространенный миф о постройке Александром Македонским в этом проходе ворот и укрепления.³ Он знает о существовании Прикаспийского прохода, но называет его так, как его называли армяне — Чор (Τʓούρ).⁴ Прокопий был хорошо осведомлен о том, что варвары Северного Кавказа, которых он по традиции обобщенно именует гуннами, используют для нападения на «персов и ромеев» оба прохода. Он глухо упоминает и о других проходах, но первый считает наиболее удобным.

За Каспийскими воротами, по его представлению, «расстилаются поля, ровные и гладкие, орошаемые обильными водами, удобные к содержанию коней». «Здесь, — говорит он, — поселились почти все гуннские племена и простираются до озера Меотиды».⁵

Большой Кавказ он называет либо «горой Кавказ», либо «Кавказским хребтом». О его западной части он был относительно хорошо осведомлен. Здесь к северу от реки Фазис (Риони) он знает многие племена, но особо выделяет среди них алан, абасгов и зихов. Абасги живут «по берегу», их границы «простираются до гор Кавказского хребта». «За пределами абасгов, — пишет он, — до Кавказского хребта (очевидно, ближе к хребту, в горах. — А.Г.) живут брухи». Они находятся «между абасгами и аланами».⁶ На побережье, по его словам, «утвердились зихи» (в тексте — зехи). «За ними живут сагины». Их страна, как можно судить по идущему ниже тексту, начиналась от побережья. Для удержания в повиновении перечисленных племен западной оконечности Кавказа «ромеи», как говорит Прокопий, занимавшие в древности все побережье «до страны сагинов», построили два укрепления — Себастополь и Питиунт, которые в период обострения византийско-персидского конфликта в Закавказье были покинуты гарнизонами и сожжены.

В перечне племен западной оконечности Кавказа исторически достоверно определение абасгов и брухов, в которых следует видеть абхазские племена.⁷ Не требует особого доказательства и этническое отождествление зихов. Их имя появляется в этнонимике этого района еще в «Географии» Страбона (I в. до н. э. — I в. н. э.). Его знают Клавдий Птоломей, Дионисий, Арриан и Стефан Византийский. Позднее Зихию называют византийские авторы — Епифаний, Феофан, относительно хорошо осведомлен о Зихии Константин Багрянородный (с. 194). Зихи — это одно из адыгских племен или племенных объединений, возможно, давших свое этническое имя всему адыгскому массиву.⁸ Их имя сохранилось не только в самоназвании современных адыгейцев и кабардинцев — адыге, но и в именах, даваемых адыгским племенам соседями.⁹ Абхазы называют адыгов азыху, а грузины — джики. «Картлис Цховреба» определенно под страной Джикети понимала, как мы отметили выше, западную часть Кавказа — область древнего расселения адыгских племен.

Более сложно отождествление сатинов. Текст Прокопия не оставляет сомнения в том, что сагины — этническая группа, обитающая в пограничье горной и степной областей, а не вблизи Себастополя и Питиунта, как его обычно понимают. Прокопий прямо указывает: «За сатинами осели многие племена гуннов».¹⁰ В его построении сагины занимают ту территорию, которую позднее Константин Багрянородный отводил касогам (Касахия), помещая их на границе с аланами за зихами в глубине материка.¹¹ Впервые касоги в форме касогдиане (χασογδιάνοι) упоминаются в «Хождении Епифания» (VIII в.).¹² Приведенные факты позволяют, как нам кажется, допускать вероятность тождества сагинов-касог-дианов-касагов (касогов), представлявших по отношению к зихам северо-восточную группу адыгских родоплеменных объединений, имя которых в ряде источников X—XI вв. покрыло собою весь адыгский этнический массив Северо-Западного Кавказа.

Возвышение касогов, как можно полагать, началось в VII в. Об этом может свидетельствовать то, что в «Географии» Анании Ширакаци упоминание о зихах отсутствует. К северу от страны абхазов он помещает гаршей, кутов и сванов, которые, по его представлению, живут «между болгарами и Понтийским морем».¹³ В гаршах Ширакаци, вероятнее всего, видит кашаг (мн. ч. кашгар) — сванское название адыгов-касогов.¹⁴ В имени кутов, по-видимому, скрыт старый античный этноним керкеты. Отождествлять кутов с готами-тетракситами, как это делают некоторые авторы, вряд ли возможно. Ширакаци знает готов (во Фракии) и называет их гудк, причем этот этноним сохраняется в обеих редакциях его труда неизменным.¹⁵ Сваны — это, несомненно, обитатели южной стороны Кавказского хребта, жившие к северо-востоку от абхазов. Таким образом, определение «между болгарами и Понтийским морем» явно относится к адыгам, гаршам-кашагам, этническое имя которых охватило северо-западное Предкавказье до моря. Это подтверждается также адыгским гидронимом, который дает Ширакаци в начальной части раздела об Азиатской Сарматии.¹⁶ Наряду со старым, известным еще Птоломею иранским названием Кубани Варданес (Валданис),¹⁷ т. е. «широкая (большая. — А.Г.) вода», он сообщает ее второе название — Псевхрос, в котором явно присутствует адыгское сочетание «псыж», что означает «старая (т. е. большая) вода». Из текста Ширакаци можно заключить, что река Кубань в верховьях носила название Вал(-р-)дан, а ниже, там, где она приближалась к Черноморскому побережью, называлась Псевхрос. Это соответствовало расселению ираноязычного населения в ее верховье и адыгских групп в ее нижнем течении.

За сагинами, по Прокопию, начинается массив гуннов, который представлен «многими» племенами. Страна, лежащая к северу от страны сатинов, называется Эвлисия. Гунны («варвары» в тексте) занимают как прибрежную, так и внутреннюю ее часть. Прокопий четко определяет западную и северную границы Эвлисии: она простирается «вплоть до ...Меотийского болота и до реки Танаис...» Племена, живущие в Эвлисии (в тексте «народы» — τὰ ἔθνη), по его словам, «в древности назывались киммерийцами», теперь же они зовутся «утигурами».¹⁸ За Меотийским болотом и рекой Танаис Прокопий знает другое племя («народы»), его он называет «кутригуры-гунны».¹⁹

Приведенные сведения Прокопия о восточной части Приазовья даны им в перипле, включенном в текст «Войны с готами» (кн. IV). Следуя источнику, Прокопий подходит в нем к упоминанию о готах-тетракситах, живущих «рядом с теми местами, откуда начинается устье „Меотийского болота”», т. е. Керченский пролив.²⁰

Далее он рассказывает об их посольстве 548 г. в Константинополь и тайных переговорах с Юстинианом, во время которых готы информировали императора о соседних с ними племенах Приазовья и об их взаимоотношениях.²¹ Они стремились несомненно в своих целях подбить Юстиниана на разжигание между гуннскими группами распрей и вражды. Интрига готов была встречена сочувственно, и их информация о гуннских племенах Приазовья была в дальнейшем использована правительством Юстиниана. Не исключено, что эта информация была использована и Прокопием при описании северо-восточной части Причерноморья. Затронув в своем описании Понта исторический сюжет, интересный для его повествования в целом, Прокопий прерывает этно-географическую нить рассказа и включает в него историю появления вблизи Меотиды готов-тетракситов и их соседей гуннов. Эта история представляет особый интерес для нашего сюжета, поэтому остановимся на ней подробнее.

В этой части повествования Прокопия (кн. IV, § 5), на наш взгляд, слились три самостоятельных исторических предания. Во-первых, здесь нашла отражение древняя гуннская этногенетическая легенда, версия которой в целом близка версии Созомена, Иордана (Приска), Агафия. Она могла попасть к Прокопию из литературного источника, но могла быть также передана представителями гуннской элиты, с которыми сталкивался Прокопий. Эта древняя этногенетическая легенда в изложении Прокопия оказалась переплетенной с более поздними наслоениями и превратилась в оригинальное предание о происхождении утигуров и кутригуров. Во-вторых, в рассказ Прокопия оказалась включенной новая этногенетическая легенда приазовских гуннов, определенно переданная Прокопию самими гуннами или теми готами, о. посольстве которых он упомянул. На фольклорный характер своего источника указывает сам Прокопий, делая ремарку: «По их рассказам, если только это предание правильно».²² В-третьих, в рассказ Прокопия вошло предание о происхождении готов-тетракситов, которое Прокопий дополняет историческими фактами, почерпнутыми из литературы и документов. Именно это предание в тексте является стержнем всего повествования.

Древняя этногенетичеcкая легенда в этом экскурсе представлена подвергнутым литературной обработке сюжетом «о лани», якобы приведшей гуннских (у Прокопия — киммерийских) охотников к открытию новой земли и последующему за этим переселению гуннов на европейскую сторону «Болота» (Меотиды). Новым в рассказе Прокопия является попытка датировать это событие, причем он относит его не к IV, а к V в.: «В это время вандалы уже поднялись с этих мест и утвердились в Ливии, а визиготы в Испании» (т. е. он датирует его периодом после 428 г.).²³ Трудно представить, что Прокопий не знал, когда первые гуннские массы передвинулись в Европу и не представлял начального этапа движения готских племен из Причерноморья на запад. Вероятнее другое: Прокопий, датируя переселение гуннов, имеет в виду появление в Приазовье не первых гуннских групп, а тех двух реальных племенных объединений — утигуров и кутригуров, о которых повествует вторая часть его рассказа, основанная на новом этногенетическом предании.

Новую легенду Прокопий передает так: «В древности великое множество гуннов, которых тогда называли киммерийцами, занимало те места, о которых я недавно упоминал (т. е., очевидно, область Эвлисии. — А.Г.), и один царь стоял во главе их всех. Как-то над ними властвовал царь, у которого было двое сыновей, один по имени Утигур, имя другого было Кутригур. Когда их отец окончил дни своей жизни, оба поделили между собой власть и своих подданных каждый назвал своим именем».²⁴ Дальше следует рассказ о переселении, после чего Прокопий продолжает: «Перебив одних, заставив других... выселиться из страны, гунны заняли эти земли (земли готов. — А.Г.). Из них кутригуры, вызвав своих жен и детей, осели здесь и до моего еще времени жили в этих местах (очевидно, имеется в виду время пребывания Прокопия на Востоке — 527—531 гг., данная часть написана в 554 г. — А.Г.)... Утигуры же со своим вождем решили вернуться домой с тем, чтобы в дальнейшем владеть этой страной одним».²⁵ Вслед за этим Прокопий рассказывает о появлении вблизи Боспора готов-тетракситов, приводя, таким образом, третье этногенетическое предание, из которого явно следует, что готы не переходили пролив и не распространялись на Кавказскую сторону побережья.²⁶

В предании о происхождении кутригуров и утигуров обращает на себя внимание новая социальная модель гуннского общества, которая сменяет примитивную охотничью модель легенды IV в. «о лани». Эпонимы обоих племен — сыновья «царя», «в древности... один царь стоял во главе их всех...» Очевидно, перед нами выражение новой социально-ценностной ориентации гуннской элиты, стремившейся к упрочению своей власти внутри племени. Вместе с тем это, несомненно, и эпическое осмысление реального разъединения племенного сообщества и образования двух самостоятельных конфедераций.

Последнее событие могло иметь место только после крушения державы Аттилы и совпавших с годами ее агонии перемещений в северокавказской степи. Легенда совершенно отчетливо определяет территорию, которую занимало утигуро-кутригурское объединение до своего распада и переселения кутригуров на запад от Танаиса. Это область Эвлисии — Приазовская низменность. Но эта область, как мы установили выше, с начала 60-х годов V в. стала областью оногуров, передвинувшихся на запад из восточного Предкавказья.²⁷ Областью оногуров эта часть Предкавказья называлась и более поздними авторами. Прокопий не знает имени оногуров. Имя утигуров, кроме него, знают только его продолжатели Агафий и Менандр. Известно, что оногуры (хайландуры Егише) имели до своего переселения на запад «царский род». Таким образом, в легенде о происхождении утигуров и кутригуров, видимо, отразилась историческая реальность — раскол оногуров и образование двух фракций, возглавленных представителями одного рода, что произошло после переселения оногуров-хайландуров в Приазовье. Причем кутригурская фракция в результате раскола вынуждена была мигрировать дальше на запад, а утигурская (утигуры-оногуры) осталась на местах старого расселения — в Эвлисии. В связи с расколом оногурского объединения можно поставить и факт появления булгарских групп, которые исторически бесспорно были связаны со всеми тремя племенными сообществами (оногуры, утигуры, кутригуры) во Фракии и Армении, что мы отмечали выше.

Подготовка к активным военным действиям на восточных границах, начатая Византией с приходом к власти императора Юстина I (518—527 гг.), заставила правительство империи обратить серьезное внимание на племена Предкавказья. Повод для этого был подан вторжениями гуннов-булгар во Фракию и гуннов-савиров в Армению и Малую Азию.²⁸ В 522 г. в Боспор, который являлся основным пунктом, соединявшим империю с варварами Приазовья, был направлен патрикий Пров «с большими деньгами», чтобы организовать вторжение гуннов в Закавказье.²⁹ Миссия Прова не удалась: гунны Приазовья не выступили на стороне Византии, однако Пров, видимо, сумел провести разведку в глубине гуннских земель, и через несколько лет его деятельность принесла плоды. Политические агенты империи достигли далеких от Боспора кочевий гуннов-савиров. Следствием этого явилось возникновение среди савиров сильной провизантийской группировки, во главе которой оказалась вдова предводителя савиров Боа. В ответ на дары императора она завязала с Константинополем прямые дипломатические отношения.³⁰ Тогда же (по Феофану, в 528 г.) в Константинополе появился «с большим войском», т. е., видимо, со свитой, и крестился Горд — глава гуннов, живших вблизи Боспора, в которых, по основательному мнению И. Маркварта, следует видеть гуннов из федерации утигуров.³¹

История обращения и гибели Горда (Грода, Гордия, Гурдия) приводится в хрониках Иоанна Малалы, Феофана, Дионисия Тельмахрского, Иоанна Никиуского и Михаила Сирийского. В целом она рисуется однозначно. Горд принял на себя вместе с крещением обязанности федерата империи, и ему было поручено «соблюдать интересы ромеев и охранять Боспор». Кроме того, он обязался платить императору дань скотом (быками или воловьими шкурами). По прибытии в «свою землю» Горд попытался провести религиозную реформу, он разрушил идолов племенных богов и, поскольку они были сделаны из драгоценных металлов, отправил лом в Боспор, где обменял его на мелкую ходячую монету милиариссии (по Иоанну Малале). Эти действия неофита вызвали против него восстание. Во главе восстания оказались жрецы разрушенных идолов и брат Горда Муагел (Муагер, Мугел), который возглавлял войско конфедерации. Был составлен заговор, его поддержало войско гуннов, и Горд был убит, а его место занял Муагер. Антивизантийские настроения в среде восставших гуннов были так велики, что, предводительствуемые новым вождем, они ворвались в Боспор и перебили стражу города. Одновременно с Боспором были разгромлены также византийские поселения на Тамани — Кепы и Фанагория.³² Для возвращения Боспора императору Юстиниану пришлось отправлять специальную карательную экспедицию, которая вернула империи город и изгнала гуннов из его округи только в 533/534 г. Этот акт Византии получил широкую огласку. Уговаривая Хосрова Ануширвана начать войну с империей, «знатные армяне», по сообщению Прокопия, использовали факт захвата Боспора для доказательства немирных замыслов императора и его агрессивной политики на Востоке.³³

Укрепление Боспора новыми стенами и усиление его военной мощи, предпринятые Юстинианом после изгнания гуннов Муагела, в конечном счете привели к повышению авторитета империи и возобновлению Византийско-гуннских контактов в районе Керченского пролива. Послы Юстиниана, направленные «к правителю гуннов-утигуров» в 552 г. с целью инспирировать их нападение на родственный им союз кутригуров, уже ссылались при переговорах на тот факт, что утигуры «издревле... являются самыми близкими друзьями ромеев».³⁴ Очевидно, за те годы, которые прошли со времени обращения и гибели Горда, утигуры не только возобновили отношения с империей, но вновь приняли на себя также и обязательства защищать ее интересы в северо-восточной части Причерноморья.

Однако наличие двух крупных гуннских конфедераций, представлявших постоянную опасность северо-восточным рубежам империи, не могло не беспокоить Юстиниана. Его послам удалось подкупить верхушку утигурской конфедерации и спровоцировать нападение утигуров на родственный кутригурский союз. В это время, как показывает анализ источников, утигуры и кутригуры представляли политически самостоятельные объединения, внешняя политика которых была абсолютно независима. Положение кутригуров вблизи границ империи по Дунаю открывало для них возможность постоянных набегов на ее территорию и постоянного обогащения за счет контрибуции, продажи пленных и откровенных подачек со стороны правительства Византии. Утигуры не принимали участия в набегах кутригуров, к ним не поступала захваченная в этих набегах добыча, они оказались оттесненными от тех источников обогащения, которые были открыты кутригурами. Такое положение рождало в среде утигурской верхушки зависть по отношению к кутригурам, которая поддерживалась и разжигалась византийской дипломатией.

В 552/553 г. утигуры воспользовались известием о том, что 12 тыс. воинов кутригуров находились в придунайских областях империи и вместе с союзными им готами-тетракситами напали на становища кутригуров. Несмотря на отчаянное сопротивление, оказанное им оставшимися войсками кутригурского союза они одержали победу. «Лишь немногие бежали и спаслись, кто как мог», — рассказывает об этом Прокопий. 2 тыс. кутригуров во главе с неким Синием, который в прежнее время служил в византийских войсках, воевавших под командованием Велизария в Италии, вместе с семьями ушли во Фракию, где поступили на службу империи. Точно так же было предложено поступить и тем кутригурам, которые во время набега утигуров находились на территории Подунавья и, возвратившись в свои земли, обнаружили, что их «жены и дети» уведены в рабство утигурами, а становища разрушены. На территорию империи вернулись из земли кутригуров пленники-ромеи, которые, как говорит Прокопий, исчислялись «многими десятками тысяч».³⁵

Узнав о том, что Юстиниан предоставил убежище кутригурам, вождь утигуров Сандил, как сообщает Прокопий, понял «игру императора». Он направил в Константинополь послов, которые передали Юстиниану его устное послание. Прокопий, очевидно, был знаком с протоколом приема и в своем труде привел текст этого послания.³⁶ Оно начиналось притчей о пастухах, собаках и волках, которая представляет любопытный образец гуннского фольклора, насыщенного скотоводческими образами и реалиями, отражающими хозяйственную основу общества приазовских гуннов. Послание содержало изложение той социальной идиллии, к которой стремилась элита утигуров. Сандил говорил: «...живем мы в хижинах в стране пустынной и во всех отношениях бесплодной, а этим кутригурам дается возможность наедаться хлебом, они имеют полную возможность напиваться допьяна вином и выбирать себе всякие приправы; конечно, они могут в банях мыться, золотом сияют эти бродяги, есть у них тонкие одеяния, разноцветные и разукрашенные золотом...» Из приведенного отрывка явствует, что претензии, изложенные Сандилом, которого Прокопий называет царем утигуров, имеют чисто паразитарный характер, отражающий паразитизм военной племенной верхушки эпохи образования классового общества. Любопытно, что в речи послов Сандила, несмотря на ее напыщенность и гневность, не содержалось угроз и предупреждений в адрес империи. Гунны Предкавказья, вернее, их верхушка, были заинтересованы в ее дружбе и использовали раскрытую ими «игру императора» лишь как новый предлог для получения даров и субсидий. По-видимому, это хорошо понимало и правительство империи. Во всяком случае, оно не остановилось перед повторением той же интриги через несколько лет.

Новое столкновение утигуров и кутригуров имело место зимой 557/558 или 558/559 гг. Оно описано продолжателем Прокопия Агафием Миринейским, который отразил историю 552—579 гг.³⁷ Он писал между 557—582 гг. Как следует из рассказа Агафия,³⁸ кутригуры, несмотря на урон, нанесенный им набегом утигуров, сумели через несколько лет восстановить свой военный потенциал. Временное затишье на северо-восточной границе империи было прервано новым вторжением конницы кутригуров. Они без всяких препятствий проникли внутрь страны и, быстро пройдя Мизию и Скифию (провинции), вторглись во Фракию, откуда часть их двинулась через Длинные стены Анастасия прямо к Константинополю. Кутригуры во время этого вторжения не столько стремились отомстить Византии за ее коварство, сколько продемонстрировать свое возрождение и тем добиться выплаты денежных субсидий в тех же размерах, в каких они выплачивались утигурам. Кроме того, кутригуры стремились к захвату пленных. «Массы людей уводились в плен», — говорит Агафий. Среди пленников было много женщин. Очевидно, кутригуры рассчитывали таким образом восполнить количество рабочих рук внутри конфедерации, которое уменьшилось после бегства рабов, и восстановить демографическое равновесие, нарушенное после захвата их детей и жен утигурами. Немаловажное значение для них имели также захваченная во время похода добыча и выкуп пленных.

Император вновь решил прибегнуть к помощи Сандила (у Агафия Сандилх). Он пригрозил Сандилу как своему федерату и наемнику расторжением тех договорных обязательств, которые были заключены прежде с ним и его «народом», и установлением подобных же обязательств с кутригурами. Письмо императора заставило Сандила поднять войско и немедленно двинуться в поход. Агафий говорит, что «он в тот же день бросился мстить кутригурам».

Несколько иначе об этом рассказывает продолжатель Агафия Менандр.³⁹ Он говорит, что после отражения похода кутригуров Юстиниан «не давал покоя вождю утигуров Сандилху, частыми посольствами и другими способами подстрекая его во что бы то ни стало» возобновить войну с кутригурами. Юстиниан обещал в случае победы передать Сандилху то жалование, которое было от империи назначено вождю кутригуров Забергану, но Сандилх, видимо, предвидя возможные последствия новой войны с кутригурами, по свидетельству Менандра, не спешил с выполнением замысла императора. Он «писал» в Константинополь: «Было бы... беззаконно вконец истребить наших единоплеменников, не только говорящих одним языком с нами, но при том и родственников наших, хотя и подвластных другим вождям».⁴⁰ Очевидно, после события 552 г. отношения утигуров и кутригуров успели измениться в лучшую сторону. Кроме того, Сандилх, видимо, прекрасно понимал, что ею собственное значение в глазах империи прямо пропорционально силе ударов, наносимых империи кутригурами, и был заинтересован в сохранении кутригурского кулака над Фракией. Однако он опасался нарушения сложившихся связей с империей и боялся ослушаться Юстиниана. Выход из создавшейся ситуации он нашел в полумере. «...Я отниму у кутригуров коней и присвою их себе, — сообщал он императору, — чтобы им не на чем было ездить и невозможно было вредить ромеям». Но, как следует из рассказа Агафия, ему пришлось подчиниться.

Сначала утигуры «внезапно напали на неприятельскую территорию, поразив неожиданностью нападения ее обитателей и обратив в рабство большое количество захваченных женщин и детей». А затем устремились к Дунаю, где подкараулили возвращавшихся из Фракии кутригуров и, «перебив множество», отобрали все деньги и всю добычу. С этого момента началась настоящая истребительная война между родственными объединениями. Части кутригуров удалось ускользнуть, они бежали вглубь страны, где соединились с соплеменниками, уцелевшими от погрома. Кутригуры и утигуры в течении долгого времени «то делали набеги и захватывали добычу, то вступали в открытые бои». «Подорвав свои силы и разорив себя, — как говорит Агафий, — они даже потеряли свое племенное имя... Если и сохранилась их часть, — продолжает он, — то, будучи рассеянной, она подчинена другим и называется их именами». Правда, «окончательное крушение и гибель этих племен произошли позднее», — добавляет он, намереваясь в последующих частях своего труда рассказать об этом.⁴¹

Другой крупной племенной конфедерацией в первой половине VI в. в Предкавказской Гуннии, по данным Прокопия, Агафия и Менандра, было объединение савиров.

Прокопий помещает савиров за аланами, абасгами и зихами,⁴² настойчиво говоря об их непосредственной близости к аланам.⁴³ Аланы и савиры в описываемых им событиях нередко выступают в одной коалиции: то на стороне персов, то на стороне лазов и ромеев. Прокопий прямо указывает: «Савиры... живут... около Кавказских гор».⁴⁴ Их область, по его представлению, отделена от области, контролируемой римскими войсками, многими племенами, и, чтобы достичь ее, нужно пересечь Кавказские горы.⁴⁵ Он дает развернутую характеристику савиров: «Племя это очень многочисленное, разделенное, как полагается, на много самостоятельных колен, их начальники издревле вели дружбу одни с императором ромеев, другие с царем персов». Современник Прокопия Стефан Византийский называет савиров народом, живущим в глубине Понтики, и сопоставляет их имя с древним именем сапиры, названным Птоломеем.⁴⁶

Указание Прокопия на традиционность внешнеполитической ориентации отдельных родоплеменных групп, входивших в савирскую общность, может быть свидетельством протяженности их этнической территории, которая с одной стороны соприкасалась с владениями Ирана, а с другой приближалась к областям, связанным с Византией. Территория, заселенная савирами, вероятнее всего, своей западной частью соседила с областью расселения алан. Причем к началу 50-х годов наметилась даже тенденция к сближению двух конфедераций. Так, в событиях 549—550 гг. в Лазике аланы и савиры выступают единым фронтом. Обе конфедерации вначале оказываются союзниками царя лазов и Византии, а затем вместе переходят на сторону Ирана.⁴⁷ Однако воюющим державам удалось разорвать этот союз, и в ходе дальнейших событий аланские и савирские вспомогательные отряды уже не координировали своих действий и выступали на той или другой стороне в зависимости от конкретной обстановки, которая складывалась в ходе войны.

Савиры появились в поле зрения литературной традиции впервые в сочинении Приска.⁴⁸ Однако как реальный этнос северокавказского региона они выступают только в первой четверти VI в. Первым крупным вторжением савиров, сделавшим их имя известным на западе, был набег 515—516 гг., когда, пройдя через Каспийский проход, они проникли в Армению и Малую Азию.⁴⁹ В 521 г. войско савиров в количестве 20 тыс. воинов под предводительством Зилгиби принимает участие сначала на стороне Византии, а затем Ирана в их войне на территории Малой Азии.⁵⁰ К 527 г. относится самое яркое свидетельство источников о савирах.⁵¹ В это время савирами управляла женщина — Боа, вдова их предводителя Балаха, которая имела двух малолетних сыновей. Под юрисдикцией Боа находилась часть Гуннии (т. е. всего междуморья). Боа, «склоненная многими своими сторонниками», открыто приняла провизантийскую ориентацию и даже выступила против тех предводителей гуннских племенных групп, которые стремились оказать поддержку Ирану. Она истребила 20-тысячное войско союзников Ирана, напав на него в тот момент, когда оно продвигалось в Закавказье. Один из предводителей этого войска — Глом был убит, другой — Тиранкс отправлен ею в Константинополь, где был публично казнен.

Указание на «сторонников» Боа, склонивших ее к союзу с империей, заставляет предполагать наличие в среде савиров и противоположной партии, которая находилась в оппозиции к правлению Боа и ориентировалась на Иран. Изменчивость внешнеполитической ориентации савиров создала им репутацию нестойких союзников, и эта их характеристика хорошо отражена источниками.⁵² Однако источники, упрекая савиров в непостоянстве, не вскрывают внутренних причин этого явления. История с Боа указывает на то, что внутри савирского объединения имелась тенденция к установлению наследственной власти. Это несомненно должно было приводить к конфликтам и поискам внешних союзников.

Для войны в Закавказье савиры обычно выставляли «тяжело вооруженных всадников», которые действовали под покровительством опытных военачальников, хорошо известных как в среде савиров, так и в среде их друзей и врагов. У Агафия сохранился любопытный рассказ об одном из временных лагерей, разбитом савирами в. 554 г. в Лазике.⁵³ Это было укрепление из кольев, внутри которого находились «хижины, построенные из кольев и шкур». В следующем году савиры также выстроили лагерь и обнесли его «стенами», по-видимому, таким же частоколом. Агафий пишет, что стены были невысоки и из-за них можно было видеть лицо всадника.⁵⁴ Лагеря савиров во вражеской стране, по-видимому, отражали некоторые стороны их бытовой культуры. Это относительно быстро возводимые укрепления-городища, внутри которых создавались легкие переносные жилища типа чумов или вигвамов. Такой тип жилища характерен для лесных и лесостепных племен Сибири. Таким образом, описание военного быта савиров несет в себе информацию об их прародине — лесостепной части Западной Сибири.⁵⁵

По характеристике всех авторов, савиры представляли многочисленную и сильную конфедерацию. Малала сообщает, что под властью Боа находилось 100 тыс. савиров. В Лазику из страны савиров иногда приходили в качестве наемников столь многочисленные отряды, что воюющим державам приходилось отсылать часть их обратно, так как они, видимо, были не в состоянии нести огромные расходы, связанные с содержанием своих союзников. Так, в 550 г., по сообщению Прокопия, к персам прибыло войско савиров в количестве 12 тыс. человек, из которых персидский полководец Мермероес смог оставить только 4 тыс.⁵⁶ 12 тыс. воинов, если эта цифра даже ориентировочно верна, должны представлять племенную общность, которая насчитывала не менее 70 тыс. человек. Реальная численность савиров была, без сомнения, большей.

Феофилакт Симокатта, рассказывая о появлении огоров-аваров, говорит, что савиры в числе других гуннских племен Предкавказья «почтили» их «блестящими дарами, рассчитывая тем самым обеспечить себе безопасность».⁵⁷ Однако, если это на первом этапе вторжения аваров и удалось, то в дальнейшем авары, действуя по наущению империи, как пишет Менандр, «сокрушили силу савиров».⁵⁸ Фрагменты Менандра, излагающие события 70-х годов, дают основание полагать, что савиры под ударом аваров распались на несколько групп, причем одна из них оказалась на территории Албании, где ее застали ромейские полководцы, вторгшиеся в эту страну, а другая соединилась с аланами. Видимо, только так можно понимать текст: «При кесаре Тиберии (576 г. — А.Г.) ромейские полководцы напали на Албанию, взял» заложников из среды савиров и других народов и возвратились в Византию; туда же прибыли посланники предавшихся ромеям алан и савиров, и кесарь принял их благосклонно и радушно». Тиберий обещал обоим посольствам, что он будет выплачивать «им самим» (т. е. племенам) и «начальствующим над ними» сумму вдвое большую, чем та, которую выплачивал им шах Ирана.⁵⁹ Щедрость Тиберия была вполне объяснима. Посольства донесли ему, что «Авир (очевидно, Ивер — Иверия. — А.Г.) недавно возмутился и... перешел на сторону персов», а это означало, что аланам и савирам, оставшимся к северу от Кавказа, предстояло выступить в Закавказье для возвращения восставшей Грузии в систему империи.

Обычно исследователи, рассматривая данный фрагмент Менандра, вводят конъектуру и вместо «алан» читают «албанов», поскольку выше действительно говорится о дважды предпринимавшемся византийскими полководцами Курсом и Феодором походе в Албанию и переселении савиров на северный берег Куры. На этом основании делается вывод о том, что савиры представляли племенную конфедерацию, занимавшую до вторжения огоров-аваров исключительно Прикаспийскую низменность и территорию Северного Дагестана. Однако, как мы стремились показать выше, такая локализация не вполне точна. Савиры, или, вернее, часть их, непосредственно соседствовали с аланами, вступали с ними в союз и пользовались проходами в Закавказье, которые контролировались аланами. Уход части савиров в области, лежащие к югу от Куры, где их застали римские полководцы, не означает того, что все савиры до вторжения, аваров обитали вблизи Каспийских ворот (Дербенда). Мы хорошо осведомлены о том, что савирские отряды, и отряды весьма многочисленные, относительно свободно перемещались по всему Закавказью. Представляется весьма существенным, что в этнонимике сванов тюркоязычные карачаевцы и балкарцы носят наименование савиар (мн. число) — мусав (ед. число),⁶⁰ т. е. по существу именуются древним этнонимом савиров. В этом нельзя не увидеть указание на близость территории, заселенной историческими савирами, к той территории, которая впоследствии была заселена предками балкаро-карачаевского этноса. Вряд ли можно исключить возможность переселения части савиров с плоскости в долины притоков Терека и Верхней Кубани под натиском аваров и их последующего закрепления в этих районах по соседству с осами-аланами и барсилами-басианами. Савиры оставили свой прямой след в топонимике Осетии. По данным А.Д. Цагаевой, Дигорское ущелье именовалось прежде Сафариком, т. е. савиров ущелье. То же наименование носило пашенное место вблизи с. Тменикау.⁶¹ Прецедент относительно раннего проникновения гуннских групп в горы Западного Кавказа отмечен Прокопием. По его данным, в 549—550 г. «правитель абасгов Опсит с небольшим отрядом ... удалился к жившим поблизости гуннам, в пределы Кавказского хребта».⁶²

Третья часть савиров под натиском аваров, видимо, отошла на север или северо-восток Предкавказья. Именно там, к востоку (надо понимать к северо-востоку) от гуннов (имеются в виду маскуты) «до реки Талты» (т. е. Атль-Итиль, по К. Патканову) знает савиров Анания Ширакаци.⁶³ В дальнейшем эта часть савиров оказалась настолько прочно связана с хазарским объединением, что хазары включили эпонима савиров даже в свою генеалогию.⁶⁴ По сообщению ал-Масуди (X в.), тюрки савирами называли всех хазар,⁶⁵ т. е. переносили на них этноним одного из их подразделений.

Другие племенные объединения, обитавшие в первой половине VI в. на территории Азово-Каспийского междуморья, остались неизвестны двум основным авторам этого периода — Прокопию и Агафию. Видимо, Утигурский и Савирский союзы полностью поглотили эти группы или свели их к такому положению, что они выпали из поля зрения византийской дипломатии. Среди таких общностей оказался, вероятно, союз барсилов. Продолжавший труд Агафия Менандр, говоря о разгроме аварами кочевников междуморья, наряду с утигурами и савирами называет неизвестный по другим источникам этнос залов. К этнониму залы он присоединяет ремарку, — «которые гуннского племени».⁶⁶ Феофилакт Симокатта, говоря о первом вторжении аваров, называет также три народа — барсельт, уннугуров и савиров.⁶⁷ Уннугуры у него, бесспорно, равнозначны утигурам. И. Маркварт предположил, что залы и барсельт также одна общность — древние барсилы-баслы,⁶⁸ которые в конце 50-х годов VI в. впервые появились в поле зрения Византии. Однако вне зависимости от справедливости отождествления барсилов и залов, барсилы, несомненно, в течение VI в. продолжали существовать как самостоятельное объединение. «Народ барсилов» был хорошо известен Анании Ширакаци, который отметил, что жена владыки хазар кагана происходит из этого племени.⁶⁹ В связи с вышесказанным представляется вполне вероятным, что именно к барсилской конфедерации принадлежали разгромленные правительницей савиров Боа вожди Глом и Тиранке, шедшие мимо контролируемой савирами территории к Каспийским воротам на помощь Ирану в 528 г. В пользу этого предположения, как нам кажется, свидетельствуют и иранские имена обоих вождей, и численность представляемого ими объединения, которое, исходя из численности их отряда, должно было насчитывать не менее 100—120 тыс. человек, т. е. быть равноценным савирскому объединению. Другого подобного крупного объединения в глубинных районах междуморья, кроме барсилов, источники не знают.

Разгром аварами барсилов и савиров, очевидно, сблизил остатки обеих конфедераций. В этническом конгломерате переселившихся позднее на Среднюю Волгу северокавказских групп барсилы (берсула) и савиры (сувар) оказались рядом. Это несомненно является свидетельством их предшествующей территориальной близости.

В области Приморского Дагестана в первой половине VI в. продолжала существовать племенная общность маскутов (масаха-гунны). Их Прокопий упоминает несколько раз, называя массагеты-гунны. Обычно это — отдельные воины или военачальники, служившие в византийских войсках. На первый взгляд может показаться, что Прокопий, склонный к антикизации живых этнонимов его времени, называет гуннами-массагетами алан или просто не вкладывает в это определение конкретного значения. Однако имеется свидетельство в пользу противоположного мнения. Прокопий рассказывает, что в 531 г. после смерти шаха Кавада и вступления на трон Хосрова Ануширвана, воспользовавшись нестабильны» положением нового правительства, в земли Ирана вторглись гунны. Это заставило персов снять осаду Мартирополя и отступить. Гунны, преследуя персидские войска, ворвались во владения империи, но после непродолжительного набега «возвратились в свою землю».⁷⁰ В другом пассаже, излагающем те же события, Прокопий приписывает этот набег не гуннам, а массагетам.⁷¹ Не приходится сомневаться в том, что быстрая реакция на нестабильность в Иране могла быть проявлена только его ближайшими соседями, а ими были уже известные нам гунны-маскуты, обитавшие на территории южной части Прикаспийской низменности и в окрестностях страны Чор. Повествуя о войнах Юстиниана в Африке, Феофан (вероятно, следуя Прокопию) также говорит о гуннах-массагетах, причем упоминает не отдельных воинов, а значительные отряды.⁷² Таким образом, гунны-массагеты не утратили своей политической самостоятельности и значения до 30-х годов VI в., несмотря на перемещение в Восточном Предкавказье савиров и неоднократные вторжения последних через их земли в Закавказье. Можно думать, что именно давление савиров способствовало той интеграции гуннов-маскутов и аборигенов предгорий Дагестана, которая ярко выявляется источниками в следующем столетии.

Описанное Прокопием вторжение, вероятно, нашло отзвук в компиляции Мовсеса Каганкатваци. Мовсес говорит о том, что во второй год правления Хосрова Ануширвана, т. е. в 532—533 гг. (он ошибочно называет его здесь же начальным годом армянского летоисчисления; на самом деле начало армянского летоисчисления падает на 552 г.), произошло вторжение варваров, которых он называет хазарами. Поскольку в его сочинении термин хазары имеет очень широкое значение, правильнее допустить, что в Албанию вторглись ближайшие к ней племена — маскуты и савиры.⁷³ По словам Каганкатваци, вся Албания «подпала под их власть», причем особым разрушениям подверглись места христианского культа. Среди них погибли в пожаре (источник, видимо, не случайно это отмечает) те святыни, которые были связаны с историей обращения в христианство именно гуннов-маскутов и которые специально поддерживались албанами в связи с постоянным вниманием албанской церкви к вопросу о христианизации своих ближайших соседей. Так, были сожжены часовни во имя сыновей гонителя христианства царя «маскутов» Санесана, которые, согласно легенде, были крещены и приняли мученическую смерть. Это вторжение нашло отзвук в хронике Псевдо-Захарии Ритора, поскольку гунны перешли Евфрат и дошли до Антиохии. Автор хроники полагал» что они были завербованы иранскими агентами для нападения на земли ромеев.⁷⁴

Антихристианская направленность набега маскутов и их активизация нашли отражение в дальнейшей деятельности албанской церкви. Около 537 г., по хронологии Н.В. Пигулевской, в Гуннию была направлена из Аррана (северная часть Албании) миссия епископа Кардоста, члены которой не рискнули идти обычным путем через страну Чор и Прикаспийскую низменность, а «были проведены через горы», т. е. обошли земли маскутов.⁷⁵ Их миссионерская деятельность проходила во внутренней Гуннии, где они встретились и в дальнейшем установили связь с посольством императора во главе с Провом, известным своей дипломатической деятельностью на Боспоре в 522 г.

Примечания

1. Procopii De bello persico, 1, 12, 2. — In: Procopii Caesariensis Opera omnia. Ed. J. Нашу. Vol. 1. Lipsiae, 1905.

2. Ibid., 1, 10, 3, 4.

3. Ibid., 1, 10, 9—12.

4. Прокопий (из Кесарии). Война с готами. Пер. С. П: Кондратьева. М, 1960, VIII (IV), 3, 3—4.

5. Procopii De bello persico, 11, 29, 20, 21.

6. Прокопий (из Кесарии). Война с готами, VIII (IV), 6, 12, VIII (IV), 4, 1—5.

7. Инал-Ипа Ш.Д. Абхазы. Сухуми, 1965, с. 93—96.

8. Лавров Л.И. Адыги в раннем средневековье. — В кн.: Сб. статей по истории Кабарды, вып. 4. Нальчик, 1955, с. 32, 33, 35.

9. Волкова Н.Г. Этнонимы и племенные названия Северного Кавказа. М., 1973, с. 19—23.

10. Прокопий (из Кесарии). Война с готами, VIII (IV), 4, 7.

11. Константин Багрянородный. Об управлении государством. — ИГАИМК, 1934, вып. 91, гл. 42, с. 21.

12. Епифаний. Хождение апостола Андрея в стране мирмидонян. — В кн.: Васильевский В.Г. Труды, т. II, вып. I. СПб., 1909, С. 226.:

13. Патканов К. Из нового списка «Географии», приписываемой Моисею Хоренскому. — ЖМНП, 1883, ч. CCXXVI, с. 29.

14. Волкова Н.Г. Этнонимы..., с. 20, 21.

15. Патканов К. Из нового списка..., с. 25, 26.

16. Там же, с. 29.

17. Абаев В.И. Осетинский язык и фольклор, т. I. М.; Л., 1949, с. 187, 188.

18. Прокопий (из Кесарии). Война с готами, VIII (IV), 4, 7—9. — Иордан со слов готского историка Аблавия знает близ Меотийского болота «топкие места», которые назывались по-гречески "ele" (το ἔλος). Можно думать, что термин Эвлисия (Εὺλισία) Прокопия восходит к тому же топониму и обозначает низменные районы Восточного Приазовья (см.: Иордан. О происхождении и делениях гетов. Вступительная статья, перевод, комментарий Е.Ч. Скржинской. М., 1960, § 117, с. 89, комментарий, с. 266, 267).

19. Там же, VIII (IV), 5, 23.

20. Текст Прокопия, на наш взгляд, не дает оснований для локализации тетракситов на Кавказском побережье. Это, несомненно, те готы страны Дори (Горный Крым), о которых как федератах империи говорит Прокопий в трактате «О постройках».

21. Прокопий (из Кесарии). Война с готами, VIII (IV), 4, 9, 13.

22. Там же, VIII (IV), 5, 7.

23. Там же, 5, 11—13.

24. Там же, VIII (IV), 5, 2—4.

25. Там же, VIII (IV), 5, 15—18.

26. Там же, VIII (IV), 5, 18—22.

27. Moravcsik J. Zur Geschichte der Onoguren. — Ungarische Jahrbücher, 1930, Bd. X, H. 1/2.

28. См.: Сиротенко В.Т. Византия и булгары в V—VI вв. — Учен. Зап. Пермского гос. ун-та им. А.М. Горького, 1961, т. XX, вып. 4, с. 54—58; Артамонов М.И. История хазар. Л., 1962, с. 70.

29. Procopii De bello persico, 1, 12.

30. Theophanis Chronographia, vol. 1. Ed. de Boor. Lipsiae, 1883, p. 175, 12—24; Ioannis Malalae Chronographia. Ed. L. Dindorfius. Bonnae, 1831, p. 430, 20; Пигулевская Н.В. Сирийские источники по истории народов СССР. М.; Л., 1941, с. 87—88.

31. Theophannis Chronographia, p. 275, 24—30; 176, 1—17; Ioannis Malalae Chronographia, p. 431, 21; Пигулевская Н.В. Сирийские источники..., с. 87, 88; см. также: Marquart J. Die altbulgarische Ausdrücke in Inschrift von Catalar und der altbulgarischen Fürstenliste. — В кн.: Известия Русского археологического института в Константинополе, т. XV, 1911, с. 21; Артамонов М.И. История хазар, с. 89—91.

32. Там же, с. 89.

33. Procopii De hello persico, 11, 3.

34. Прокопий (из Кесарии). Война с готами, VIII (IV), 18, 20—21.

35. Прокопий (из Кесарии). Война с готами, VIII (IV), 18, 19, 1—7.

36. Там же, VIII (IV), 19, 8—18.

37. агафий. О царствовании Юстиниана. Пер. М.Б. Левченко. М.; Л., 1953 (далее — Агафий).

38. Там же. V, 11, 12, 13, 19, 20—25.

39. Меnandri Fragmenta. — In: Historic! Graęci minores, vol. 11, Ed. L. Dindorfius. Lipsiae, 1871, fr. 3.

40. Ibid., fr. 3 (p. 3, 10 etc.).

41. Агафий, V, 25.

42. Procopii De bello persico. II, 29, 15.

43. Ibid., II, 29, 29; Прокопий (из Кесарии). Война с готами, VIII (IV), 3, 5.

44. Прокопий (из Кесарии). Война с готами, VIII (IV), II, 22—27.

45. Там же.

46. Стефан Византийский. Описание племен. Цит. по: Латышев В.В. Известия древних писателей о Скифии и Кавказе. — ВДИ, 1948, № 3, с. 325.

47. Procopii De bello persico. II, 30, 28.

48. Prisci Panitae Fragmenta. — In: Historici Graeci minores. Ed. L. Dindorfius, vol. I. Lipsiae, 1870, fr. 29, p. 341, 4.

49. Theophanis Chronographia, p. 161, 28—30.

50. Ibid., p. 167, 1—20.

51. Ibid., p. 175, 12—24; Ioannis Malalae Chronographia, p. 430, 20.

52. Агафий, IV, 13—14.

53. Там же, III, 17.

54. Там же, IV, 14.

55. Чернецов В.П. Усть-полуйское время в Приобье. — МИА, 1953, с. 238; Артамонов М.И. История хазар, с. 66; Byzantinoturcica, Bd. II. Berlin, 1958, S. 262, 263.

56. Прокопий. Война с готами, VIII (IV), 13, 7—8.

57. Феофилакт Симокатта. История. Пер. С.П. Кондратьева. М., 1957. Кн. VII, VIII, 3—4.

58. Menandri Fragmenta, fr. 5 (р. 5, 21).

59. Ibid., fr. 42 (p. 83, 84).

60. Волкова Н.Г. Этнонимы..., с. 94.

61. Цагаева А. Дз. Топонимия Северной Осетии, ч. 1. Орджоникидзе, 1971, с. 148, 188.

62. Прокопий. Война с готами, VIII (IV), 9, 29—30.

63. Патканов К. Из нового списка..., с. 30.

64. Коковцев П.К. Еврейско-хазарская переписка в X в. Л., 1932, с. 74, 91—92, 130.

65. Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. Горган и Поволжье в IX—X вв. М., 1962, с. 132—134.

66. Menandri Fragmenta, fr. 5 (р. 5, 20, 21).

67. Феофилакт Симокатта. История, VII, VIII, 3.

68. Marquart J. Die altbulgarische Ausdrücke..., S. 17.

69. Патканов К. Из нового списка..., с. 28.

70. Piocopii De bello persico, I, 21, 28.

71. Ibid., I, 21, 13—15.

72. Theophanis Chronographia, p. 189, 14; 192, 17—18; 193, 14; 195, 2—13.

73. Dowsell C.J.F. — p. 70 (II, 4 и 5); Артамонов М.И. История хазар, с. 124, 125. — М.И. Артамонов относит это вторжение к 552 г. и считает его вторжением «савиро-хазар». Английский перевод не оставляет сомнений в том, что в тексте две даты — 532/533 и 552 гг. — оказались рядом случайно.

74. Пигулевская Н.В. Сирийские источники, с. 68, 160, 163, 164.

75. Там же, с. 86, 87.