Счетчики




Яндекс.Метрика



III. Упадок

1

Как пишет Д. Синор (110), «во второй половине VIII в. хазарская империя достигла зенита славы». Речь идет о промежутке времени между обращением Булана в иудаизм и религиозной реформой при Обадии. Из этого не следует, что хазары были обязаны своим успехом иудейской религии. Дело обстояло, скорее, наоборот: они могли позволить себе стать иудеями, потому что были сильны в экономическом и в военном отношении.

Живым символом их могущества был император Лев Хазар, правивший в Византии в 775—780 гг., прозванный так по матери, хазарской принцессе Чичак, создательнице новой придворной моды. Как мы помним, ее замужество состоялось вскоре после крупной победы хазар над мусульманами в битве при Ардебиле, упомянутой в письме Иосифа и в других источниках. Как замечает Данлоп, «эти два события, скорее всего, не связаны одно с другим» (37; 177).

Однако в обстановке шпионажа и интриг, свойственных тому периоду, династические браки и помолвки могли представлять опасность. Они то и дело оказывались причинами или предлогами для войн. Начало этой тенденции положил еще Аттила, прежний владыка хазар. По преданию в 450 г. Аттила получил послание, а также обручальное кольцо от Гонории, сестры западно-римского императора Валентиниана III. Сия романтичная и одновременно властолюбивая особа умоляла вождя гуннов спасти ее от судьбы, лучше которой даже смерть, — насильственного брака с престарелым сенатором — и в подтверждение мольбы прислала кольцо. Аттила не замедлил объявить ее своей невестой и потребовать в качестве приданого половину Империи; Валентиниан отказался, и тогда Аттила вторгся в Галлию.

В хазарской истории отмечено несколько вариаций этой квазиархитипической истории. Мы помним, как разгневан был царь булгар насильственным увозом его дочери и что именно этот инцидент вынудил его обратиться к халифу с просьбой построить ему крепость — форпост для противостояния хазарам. Если верить арабским источникам, похожие инциденты (хоть и с другими подробностями) привели в конце VIII века, после продолжительного периода мира, к возникновению новых хазарско-мусульманских войн.

Ат-Табари пишет, что в 798 г.1халиф приказал наместнику Армении укрепить границу с хазарами женитьбой на дочери кагана. Наместник этот происходил из могущественного рода Бармесидов (в памяти возникает принц из «Тысячи и одной ночи», пригласивший нищего на пир, где на столе красовались одни богатые крышки, а под ними было пусто...). Бармесид согласился, и к нему доставили хазарскую принцессу вместе со свитой и роскошной кавалькадой (см. I, 10). Однако она умерла при родах, новорожденный тоже не выжил; ее придворные, вернувшись в Хазарию, нашептали кагану, что ее отравили. Каган тут же вторгся в Армению и захватил (согласно двум арабским источникам) (37; 181) 50 тысяч пленных. Халифу пришлось выпустить из тюрем тысячи преступников и вооружить их, чтобы противостоять хазарскому нападению.

В арабских источниках можно прочесть по крайней мере еще об одном случае неудавшегося династического брака, за которым последовало вторжение хазар; вдобавок «Грузинская хроника» содержит мрачную историю, тоже достойную того, чтобы фигурировать в этом списке: о принцессе из царского рода, избежавшей яда, но все равно покончившей с собой, чтобы не оказаться на ложе у кагана. Подробности и даты здесь, как всегда, сомнительны ((80; 5; 416) (37; 42 прим.) (21; 408)), как и истинные причины военных кампаний. Однако настойчивое повторение в хрониках сюжета о принцессах в роли обменного товара и отравленных царицах свидетельствует, что эта тема сильно повлияла как на народное воображение, так и на политические события.

2

С начала IX века о хазарско-арабских войнах больше ничего не слышно. Видимо, несколько десятилетий хазары наслаждались миром — во всяком случае, хроники о них почти не упоминают, а в истории отсутствие новостей — очень отрадная новость. На южных границах страны установился мир, отношения с халифатом регулировались негласным пактом о ненападении, не говоря об отношениях с Византией — определенно дружественных.

Тем не менее, в середине этого относительно идиллического периода произошел зловещий эпизод, ставший предзнаменованием новых опасностей. Примерно в 833 г. хазарский каган и бек направили к императору Восточной Римской Империи Феофилу посольство с просьбой прислать опытных архитекторов и мастеров для строительства крепости в излучине Дона. Император с готовностью откликнулся на просьбу и направил в Черное море флот, который, миновав Азовское море, достиг устья Дона и той стратегической точки, где предстояло вырасти крепости. Так родился Саркел — знаменитая крепость и район бесценных археологических находок, давших ключи к хазарской истории (пока место раскопок не затопило Цимлянское водохранилище, связанное с каналом Волга-Дон). Константин Багрянородный, подробно описывающий это событие, указывает, что в тех местах не было камня, поэтому Саркел возвели из кирпича, обожженного в специально построенных печах. Он обходит молчанием тот любопытный факт (открытый советскими археологами, когда участок еще оставался доступным для раскопок), что в распоряжении строителей были также мраморные колонны византийского происхождения (датированные VI веком) и извлеченные, наверное, из каких-то византийских развалин. Показательный пример имперской бережливости! (13; 27 и далее)

Потенциальным противником, для отражения которого византийцы и хазары возводили свою внушительную крепость, были могущественные и внушающие страх новые фигуры на мировой сцене, которых на Западе звали викингами или скандинавами, а на Востоке — росами или русами2.

За два века до этого воинственные арабы взяли цивилизованный мир в гигантские клещи: левый фланг армады устремился через Пиренеи, правый через Кавказ. Теперь, в век викингов, история сотворила нечто вроде зеркального отражения давних процессов. Взрыв, двинувший мусульман в завоевательные походы, произошел на крайнем юге известного тогда мира, в Аравийской пустыне. Викинги устремились в свои набеги с крайнего Севера, из Скандинавии. Арабы продвигались на север по суше, скандинавы плыли на юг по морям и рекам. Арабы вели, по крайней мере так они полагали, Священную войну, а викинги занимались заурядным пиратством и грабежом, однако с точки зрения жертв одних и других результаты оказались примерно одинаковыми. Ни в том, ни в другом случае историкам никак не удается предоставить убедительные объяснения экономических, экологических или идеологических причин, буквально в мановение ока превративших спокойные на первый взгляд регионы — Аравию и Скандинавию — в вулканы бьющей через край жизненной энергии и бесстрашия. Силы обоих извержений хватило всего на два века, однако этого оказалось достаточно, чтобы навсегда оставить след в судьбах мира. Оба потока эволюционировали за отведенные им судьбой двухвековые отрезки от варварства и тяги все крушить к замечательным достижениям культуры.

Примерно в то самое время, когда хазары и византийцы совместно строили Саркел, предвидя нападение викингов на востоке, западная ветвь последних уже освоила все главные водные пути Европы и завоевала половину Ирландии. За следующие десятилетия они завершили колонизацию Ирландии, захватили Нормандию, успели несколько раз разграбить Париж, нападали на Германию, дельту Роны, появлялись в Генуэзском заливе, обогнули Иберийский полуостров и атаковали Константинополь со Средиземного моря и через Дарданеллы — одновременно с нападением русов, спустившихся по Днепру и пересекших Черное море. Как писал Тойнби (114, 547), «в IX веке, когда росы посягнули на хазар и на Восточно-Римскую империю, скандинавы промышляли нападениями, захватами и колонизацией по широкой дуге, концы которой упирались на юго-западе... в Северную Америку, а на юго-востоке в... Каспийское море».

Неудивительно, что в литаниях Запада появилась особая молитва: A furure Normannorum libera nos Domine («Избави нас, Боже, от злодеев-норманнов»). Неудивительно также, что Константинополю понадобились союзники-хазары в роли щита, защищающего от драконов, вырезанных на носах кораблей викингов, подобно тому, как они же понадобились двумя веками ранее, чтобы отразить нашествие под зелеными знаменами Пророка. Теперь, как и тогда, хазары были обречены принять на себя острие атаки и увидеть разрушение своей столицы.

Не только Византия имела основания испытывать благодарность к хазарам, не позволявшим флотилиям викингов спускаться с севера, по великим водным путям. Теперь становится понятнее загадочное место в письме Иосифа Хасдаю, написанном веком позже: «Я живу у входа в реку [Итиль — Волгу] и не пускаю русов, прибывающих на кораблях, проникать к ним [т.е. в земли арабов на побережье Каспия]. "Точно так же я не пускаю всех врагов их, приходящих сухим путем, проникать в их страну". Я веду с ними упорную войну».

3

Ту ветвь викингов, которых византийцы звали «росами», арабские хронисты окрестили «варягами». Наиболее вероятное происхождение слова «рос», по Тойнби, — "от шведского слова «rodher», что означает «весло, гребля» (114; 446 см. прим.)3. Под названием «варяги» у арабов и в древнерусской «Повести временных лет» фигурируют скандинавы, Балтийское море именовалось у них «Варяжским» ((114; 446) (21; 422 прим.)). Данная ветвь викингов происходила из восточной Швеции, тогда как Западная Европа стонала от набегов норвежцев и датчан, однако действовали все они по единому принципу. Набеги были сезонными, с опорных пунктов на стратегически расположенных островах, служивших цитаделями, складами оружия и базами снабжения для нападений на материк. Там, где этому способствовали условия, хищнические налеты и торговля по принципу «отдай» уступали место более-менее постоянным поселениям и смешению с покоренным местным населением. Проникновение викингов в Ирландию началось с захвата острова Рехру (Ламсбэй) в Дублинском заливе; Англия была завоевана с острова Тенет; проникновение на европейский континент началось с овладения островами Волкерен (у голландского побережья) и Нуармутье (в устье Луары).

На восточном краю Европы скандинавы действовали примерно так же. Преодолев Балтийское море и Финский залив, они отправились вверх по реке Волхов, к озеру Ильмень, где нашли подходящий остров — Холмгард из исландских саг. На нем выросло их поселение, потом превратившееся в город Новгород4. Оттуда они предпринимали разбойничьи экспедиции в южном направлении: по Волге к Каспийскому морю, по Днепру в Черное море.

Первый из этих маршрутов лежал через территории воинственных булгар и хазар, второй — по землям различных славянских племен, заселявших северо-западную окраину Хазарской империи и плативших дань кагану: в районе теперешнего Киева жили поляне, к югу от Москвы — вятичи, к востоку от Днепра — радимичи, на реке Десне — северяне и т.д.5Славяне, развившие более совершенные методы земледелия, были более мирными, чем их «тюркские» соседи на Волге и, выражаясь словами Бьюри, стали «естественными жертвами» скандинавских разбойников. Недаром те предпочли Волге и Дону Днепр, невзирая на его опасные пороги. Именно Днепр стал «Великим водным путем» — «Austrvegr» («Восточный путь») скандинавских саг — из Балтийского моря в Черное, а значит, в Константинополь. Они даже дали скандинавские названия семи главным порогам, дублирующие славянские, Константин Багрянородный добросовестно приводит обе версии — например, «Варуфорос» (древнеисландское barufors и «Вольный» по-славянски)6.

Варяги-русы были, видимо, наделены сочетанием качеств, уникальным среди всей братии викингов: пираты и грабители, они были одновременно образцовыми торговцами, хоть и вели торговлю только по собственным правилам, насаждая их мечом и боевым топором. В меновой торговле меняли меха, мечи и янтарь на золото, однако наибольший интерес для них представляли рабы. Арабский хронист той эпохи писал:

"На этом острове [Новгород] людей 100000, и они постоянно нападают на славян на своих лодках, хватают славян, превращают их в своих рабов и везут к хазарам и болгарам на продажу [вспоминаются невольничий рынок в Итиле, описанный Масуди]. Землю они не обрабатывают, не сеют, а живут ограблением славян. Когда у них рождается ребенок, они кладут перед ним обнаженный меч, и отец говорит: «Нет у меня ни золота, ни серебра, ни богатства, которое я мог бы тебе передать; вот твое наследство, оно обеспечит тебе достаток»7.

Современный историк Макэвиди делает изящное обобщение:

«Деятельность викингов-варягов, развертывавшаяся от Исландии до границ Туркестана и от Константинополя до Полярного круга, отличалась невероятной активностью и дерзостью, жаль, что столько усилий было израсходовано на разбой. Герои-северяне не опускались до торговли, если им удавалось захватить желаемое силой; они предпочитали запятнанное кровью золото стабильному коммерческому доходу» (79, 58).

Итак, флотилии русов, устремлявшиеся на юг в летний сезон, были одновременно торговыми караванами и военными армадами; обе роли существовали неразрывно, так что никогда нельзя было определить, когда купцы превратятся в воинов. Флотилии были колоссальные. Ал-Масуди рассказывает об армаде русов, пришедшей в Каспий из Волги (в 912—913 гг.), в составе «около 500 судов, с сотней людей на каждом». Из этих 50 тысяч, по его словам, 35 тысяч погибли в бою8. Возможно, Масуди преувеличивает, но несильно. Даже только начав совершать свои подвиги (примерно в 860 г.), русы пересекли Черное море и устроили блокаду Константинополя флотом примерно из 200—230 кораблей.

Учитывая непредсказуемость и легендарное вероломство этих непобедимых завоевателей, византийцы и хазары были вынуждены принимать решение, что называется, на ходу. На протяжении полутора столетий после возведения крепости с русами то вели непримиримые войны, то заключали торговые соглашения и обменивались посольствами. Очень медленно, постепенно северяне брались за ум, строили постоянные поселения, «ославянивались», смешиваясь со своими подданными и вассалами, и в итоге перешли в византийскую веру. К этому времени — концу Х века — «русы» стали называться «русскими» . Первые князья и знать русов еще носили скандинавские имена, хоть и «ославяненные». Hrorekr стал Рюриком, Helgi Олегом, Helga Ольгой и т.п. Торговый договор, подписанный Византией с князем Игорем в 945 г., содержит список имен пятидесяти его спутников, из которых только три славянские, остальные скандинавские (114; 446). Однако сын Ингвара и Хельги получил славянское имя Святослав, после чего процесс ассимиляции набрал темп, варяги постепенно утратили идентичность обособленной группы, и скандинавская традиция навсегда исчезла из русской истории.

Нелегко представить себе этих странных людей, казавшихся грубыми и жестокими даже в ту варварскую эпоху. Хроники дают необъективную картину, ведь их составляли представители народов, страдавших от пришельцев с Севера; с позиций самих этих пришельцев история так и не была рассказана, потому что подъем скандинавской литературы произошел уже после эпохи викингов, когда их подвиги вошли в легенды. И все же в ранних произведениях нашла отражение их необузданная жажда сражений и особая ярость, которая их охватывала по таким случаям, существовало даже специальное слово для этого состояния: berserksgangr — «путь берсерка».

Их образ настолько сбивал с толку арабских хронистов, что те противоречили не только друг другу, но и каждый — сам себе, уже через несколько строк. Наш старый знакомый Ибн Фадлан испытывал непреодолимое отвращение к неопрятности и непристойности русов, встреченных им на Волге, в землях булгар. Вот что он пишет о них, прежде чем перейти к хазарам:

«Они грязнейшие из творений Аллаха, — "они не очищаются ни от экскрементов, ни от урины, не омываются от половой нечистоты и не моют своих рук после еды, но они, как блуждающие ослы". [...] У них обязательно каждый день умывать свои лица и свои головы самой грязной водой, какая только бывает, и самой нечистой. А это [бывает] так, что девушка является каждый день утром, неся большую лохань с водой, и подносит ее своему господину. Он же моет в ней свои руки, свое лицо и все свои волосы. И он моет их и вычесывает их гребнем в лохань. Потом он сморкается и плюет в нее и не оставляет ничего из грязи, чего бы он ни сделал в эту воду. Когда же он покончит с тем, что ему нужно, девушка несет лохань к сидящему рядом с ним, и [тот] делает то же, что сделал его товарищ. И она не перестает подносить ее от одного к другому, пока не обнесет ею всех, находящихся в [этом] доме, и каждый из них сморкается, плюет и моет свое лицо и свои волосы в ней» (127; 85 и далее)9.

В то же время Ибн Русте пишет совсем иное: «Любят опрятность в одежде, "даже мужчины носят золотые браслеты. С рабами обращаются хорошо". Об одежде заботятся, потому что занимаются торговлей» (78; 214)10. Этим, правда, и ограничивается.

Ибн Фадлан возмущается тем, что русы, включая их царя, публично совокупляются и испражняются, хотя Ибн Русте и Гардизи о таких отвратительных привычках не ведают. Впрочем, их впечатления не менее сомнительны и непоследовательны.

Вот что пишет Ибн Русте: «Гостям оказывают почет и обращаются хорошо с чужеземцами, которые ищут у них покровительства, да и со всеми, кто часто бывает у них, не позволяя никому из своих обижать или притеснять таких людей. В случае же, если кто из них обидит или притеснит чужеземца, помогают последнему и защищают его» (78; 214)11.

Однако чуть ниже он рисует совсем другую картину, иллюстрирующую правы русов: «Никто из них не испражняется наедине: трое из товарищей сопровождают его непременно и оберегают. Все постоянно носят при себе мечи, потому что мало доверяют они друг другу и потому что коварство между ними дело обыкновенное: если кому удастся приобрести хотя бы малое имущество, то уже родной брат или товарищ тотчас же начинает завидовать и домогаться, как бы убить его и ограбить» (78;215)12.

Что же касается их воинских достоинств, то все источники единодушно утверждают: «Русы — мужественны и смелы. Когда они нападают на другой народ, то не отстают, пока не уничтожат его всего. Женщинами побежденных пользуются сами, а мужчин обращают в рабство. Ростом они высоки, красивы собою и смелы в нападениях. "Но смелости этой на коне не обнаруживают, все свои набеги и походы производят они на кораблях"» (78; 214—215)13.

4

Теперь та же угроза нависла и над хазарами.

Саркел был выстроен вовремя: благодаря этой крепости они могли наблюдать за передвижениями флотилий русов в излучине Дона и по волжско-донскому волоку («хазарскому пути»). В целом создается впечатление, что в первое столетие присутствия русов на исторической сцене (примерно 830—930 гг.) их грабительские походы были направлены, в основном, против Византии (где была надежда захватить добычу побогаче), тогда как отношения с хазарами были, главным образом, торговыми, хоть и не без трений и постоянных стычек. Так или иначе, хазарам удавалось контролировать свои торговые пути и взимать свои 10 процентов со всех товаров, проходивших через их страну в сторону Византии или мусульманских стран.

При этом они оказывали на скандинавов определенное культурное влияние, поскольку те, при всей необузданности, выказывали наивную готовность учиться у народа, с которым контактировали. О степени этого влияния говорит, например, заимствование титула «каган» первыми русами — правителями Новгорода. Это подтверждают и византийские, и арабские источники; так, Ибн Русте, описав остров, на котором построили Новгород, указывает: «Есть у них царь, именуемый каган-рус»14. Более того, Ибн Фадлан сообщает, что у царя русов есть заместитель, который командует войсками и замещает его у его подданных. 3. В. Тоган отмечает, что такая передача военных функций была неизвестна германским народам Севера, чьи конунги должны были быть первыми среди воинов; 3. В. Тоган заключает, что русы определенно скопировали хазарскую систему двойного правления. Это не так уж невероятно, если учитывать, что хазары были наиболее процветающим и культурным народом из всех, с которыми у русов имелся территориальный контакт на ранней стадии их завоеваний. Причем контакт, видимо, очень тесный, ибо в Итиле выросла целая колония купцов-русов, а в Киеве поселилось много евреев-хазар.

Увы, по прошествии тысячи с лишним лет после рассматриваемых событий советский режим сделал максимум усилий для того, чтобы искоренить память об исторической роли хазар и их культурном наследии. 12 января 1952 г. лондонская «Таймс» опубликовала заметку под заголовком: «Умаление древнерусской культуры. Отповедь советскому историку». Речь шла о критике газетой «Правда» советского историка, преуменьшившего достижения древнерусской культуры. Историком этим был профессор М.И. Артамонов, повторивший на заседании Отделения истории и философии Академии наук СССР теорию, изложенную им в книге 1937 г.: будто древний Киев многим обязан хазарам. Он изобразил их передовыми людьми, ставшими жертвами агрессивных устремлений русских.

«Проф. Артамонов, не считаясь с фактами, снова представил хазар жертвой "агрессивных" устремлений русских. Касаясь восточного похода Святослава, М.И. Артамонов заявил, что Саркел "следует рассматривать как один из важнейших форпостов русской политической и культурной экспансии (?!) на Восток". Все эти рассуждения, — писала "Правда", — не имеют ничего общего с историческими фактами [...]. Хазарский каганат, представлявший собой примитивное объединение различных племен, не играл никакой положительной роли в создании государственности восточных славян. К тому же государственные образования у восточных славян, как повествуют древние источники, возникли задолго до известий о хазарах [...]. Что касается Хазарского каганата, то он не только не способствовал развитию древнего русского государства, а, наоборот, тормозил процесс объединения восточнославянских племен и рост русской государственности. Хазары совершали на славян опустошительные набеги и держали в порабощении некоторые из этих оседлых племен с широко развитыми земледелием и ремеслами. [...]. Извращая историю древней Руси, проф. Артамонов пытается приспособить историю к своей надуманной схеме. Во имя этой ложной схемы он превозносит хазарское "наследство" проявляет непонятное любование хазарской культурой. [...]. Материалы, полученные нашими археологами, говорят о высоком уровне культуры древней Руси. Только попирая историческую правду, пренебрегая фактами, можно говорить о превосходстве культуры хазар, от которой не сохранилось ни одного значительного памятника. Даже городская культура хазарской столицы была завозной или созданной руками пришлых мастеров — хорезмских, византийских русских и других. В идеализации Хазарского каганата приходится видеть явный пережиток порочных взглядов буржуазных историков, принижавших самобытное развитие русского народа. Ошибочность этой концепции очевидна. Такая концепция не может быть принята советской исторической наукой»15.

Артамонов, которого я часто цитирую, опубликовал и 1937 г., помимо многочисленных статей в научных журналах первую книгу о ранней истории хазар. Его главный труд, «История хазар», видимо, готовилась к изданию, когда «Правда» нанесла свой удар. В итоге книга была напечатана только спустя 10 лет, в 1962 г., причем заканчивалась она покаянием, практически перечеркивающим все, что говорилось в самой книге, то есть, по существу, дело всей жизни автора. Вот наиболее выразительные отрывки:

"Хазарское царство распалось и развалилось на куски, большая часть которых слилась с родственными народами, а меньшинство, засевшее в Итиле, утратило национальную принадлежность и превратилось в паразитический класс с иудейской окраской.

Русские никогда не отворачивались от культурных достижений Востока... Но у итильских хазар русские ничего не переняли. Так же, кстати, воспринимали воинствующий хазарский иудаизм другие народы: венгры, болгары, печенеги, аланы и половцы... Необходимость борьбы с эксплуататорами из Итиля способствовала объединению гуззов и славян вокруг киевского Золотого трона, а это объединение, в свою очередь, создало возможность и перспективу для бурного роста не только русской государственности, но и древнерусской культуры. Эта культура всегда была оригинальной и никогда не зависела от хазарского влияния. Те незначительные восточные элементы в культуре русов, которые были заимствованы у хазар и которые обычно подразумеваются, когда поднимается проблема культурных связей между русами и хазарами, не проникли в сердцевину русской культуры, а остались поверхностными, просуществовали недолго и мало значили. Они совершенно не позволяют говорить о «хазарском» периоде в истории русской культуры"16.

Так диктат партийной линии завершил процесс уничтожения, начатый затоплением руин Саркела17.

5

Активный торговый и культурный обмен не мешал русам постепенно вгрызаться в Хазарскую империю, отбирая у нее славянских подданных и вассалов. Согласно «Повести временных лет», к 859 г., то есть лет через двадцать пять после постройки Саркела, дань от славянских народов была поделена между хазарами и варягами. Варяги собирали дань с чуди, кривичей и других северных славянских племен, тогда как за хазарами осталась дань вятичей, северян и, главное, полян из центрального региона, где располагается Киев18. Но так продолжалось недолго. Спустя три года, если доверять датировке в «Повести временных лет», ключевой днепровский город Киев, ранее находившийся под хазарским сюзеренитетом, перешел к русам.

Как впоследствии выяснилось, то было решающее событие русской истории, хоть и произошло оно без вооруженной борьбы. Согласно «Повести временных лет», в Новгороде в то время правил полулегендарный князь Рюрик (Hrorekr), властвовавший над всеми поселениями викингов, северными славянами и некоторыми финскими племенами. Двое из людей Рюрика, Аскольд и Дир, путешествуя вниз по Днепру, увидели укрепление на возвышенности, и увиденное им понравилось, им объяснили, что это город Киев, «платящий дань хазарам». «Аскольд же и Дир остались в этом городе, собрали у себя много варягов и стали владеть землею полян. Рюрик же в это время княжил в Новгороде». Лет через двадцать родич Рюрика Олег выступил в поход и придя к Киеву, казнил Аскольда и Дира, а сам сел на киевское княжение.

Вскоре Киев превзошел по своему значению Новгород, он стал варяжской столицей и «матерью городов русских»; княжество с этим названием превратилось в колыбель первого русского государства19.

В Письме Иосифа, написанном примерно через сто лет после занятия Киева русами, он больше не упоминается в числе хазарских владений. Однако влиятельные хазарско-иудейские общины выжили и в Киеве, и во всем княжестве, а после окончательного уничтожения их родины на подмогу им прибыли многочисленные хазары-эмигранты. В русских летописях постоянно упоминаются герои из «земли жидовской», «Хазарские ворота» в Киеве сохранили до Нового времени память о прежних владыках.

6

Мы уже подошли ко второй половине IX в. и, прежде чем продолжить рассказ о русской экспансии, должны обратить внимание на очень важные события в истории степных народов, особенно венгров. События эти происходили параллельно с усилением власти русов и непосредственно влияли на хазар, а также на этническую карту Европы.

Венгры были союзниками хазар, и союзниками добровольными, с самого зарождения Хазарской империи. «Проблема их происхождения и ранних кочевий давно озадачивает ученых», — пишет Маккартни (78; стр. I); он же называет это одной из сложнейших исторических загадок" (78; стр. V). Все, что мы знаем об их происхождении определенно, — это то, что они состояли в родстве с финнами и что их язык принадлежит к так называемой финно-угорской языковой группе, вместе с языками вогулов и остяков, населяющих леса Северного Урала. Получается, что они изначально были чужими славянским и тюркским степным народам, среди которых жили, — этнический курьез, сохранившийся до наших времен. Современная Венгрия, в отличие от других малых стран, не имеет языковых связей с соседями, венгры остались этническим анклавом посреди Европы, числя в дальней родне разве что финнов.

Когда-то, в первые века христианской эры, это кочевое племя было вытеснено с прежней своей территории на Урале и мигрировало через степи на юг, чтобы остановиться в междуречье Дона и Кубани. Так они стали соседями хазар еще до того, как те приобрели значимость. Некоторое время они оставались частью федерации полукочевников, оногуров («Десяти стрел», или десяти племен; считают, что название «венгры» является славянским производным от этого слова (114; 419), (78; 176); сами же они с незапамятным времен называли себя «мадьярами».

Примерно с середины VII до конца IX в. они, как уже говорилось, оставались подданными Хазарской империи. Примечательно, что за все это время, пока другие племена увлеченно воевали друг с другом, не было зафиксировано ни одного вооруженного конфликта между хазарами и венграми, хотя по отдельности они то и дело воевали со своими близкими и дальними соседями: волжскими булгарами, дунайскими болгарами, гуззами, печенегами и так далее, не говоря об арабах и русах". Перефразируя русские летописи и арабские источники, Тойнби пишет, что «все это время венгры собирали для хазар дань со славянских и угро-финских народов в черноземной зоне к северу от собственно венгерской степной территории и в лесах дальше к северу. Свидетельством использования самого слова "мадьяры" в тот период являются сохранившиеся топографические названия в этой части северной России. Названия эти, видимо, отмечают места былых венгерских передовых постов и гарнизонов» (114; 418). Из того, что венгры доминировали над соседями-славянами и собирали с них дань, Тойнби делает вывод, что «хазары использовали венгров как своих агентов, хотя венгры, несомненно, умели извлекать из этого пользу для себя» (114; 454).

Появление русов полностью взорвало эту прибыльную ситуацию. Приблизительно тогда же, когда был построен Саркел, венгры совершили бросающийся в глаза переход на западный берег Дона. Начиная с 830 г. почти весь народ переселился в район между Доном и Днепром, названный позже Леведией. Причины этой миграции активно обсуждаются историками; объяснение, предложенное Тойнби, — самое последнее и одновременно самое правдоподобное.

«Мы можем... заключить, что венгры занимали степь к западу от Дона с разрешения их хазарских сюзеренов... Поскольку Степная страна принадлежала прежде хазарам, а венгры были союзниками и подданными хазар, можно сделать вывод, что венгры поселились на этой хазарской территории не вопреки воле хазар... Действительно, напрашивается заключение, что хазары не только позволили венграм поселиться к западу от Дона, но и поселили их там в своих хазарских интересах. Переселение подчиненных народов из стратегических соображений практиковалось и ранее создателями кочевых империй... На новом месте венгры должны были помогать хазарам контролировать продвижение русов на юго-восток и на юг. Переселение венгров на правобережье Дона стояло в одном ряду со строительством на восточном берегу Дона крепости Саркел» (114, 454).

7

Почти полвека все было тихо. За это время отношения между венграми и хазарами сделались еще теснее; кульминацией стали два события, надолго запечатлевшиеся в венгерской народной памяти. Сначала хазары одарили их царем, основавшим первую венгерскую династию; потом несколько хазарских племен примкнули к венграм и глубоко преобразовали их этнический характер.

Первый эпизод описан Константином Багрянородным в сочинении «Об управлении империей» (около 950 г.) и подтверждается тем фактом, что названные им имена появляются в независимом сочинении — первой венгерской хронике (ХI в.). Константин сообщает, что до вмешательства хазар во внутренние дела венгерских племен у них не было верховного владыки, только племенные вожди; самый выдающийся из них звался Леведия (отсюда, позднее появилось название «Леведия»):

«Турок (мадьяр) было семь племен, но архонта (князя) над собой, своего ли или чужого, они никогда не имели, были же у них некие воеводы, из которых первым являлся вышеназванный Леведия. Они жили вместе с хазарами в течение трех лет, воюя в качестве союзников хазар во всех их войнах. Хаган, архонт Хазарии, благодаря мужеству турок и их воинской помощи, дал в жены первому воеводе турок, называемому Леведией, благородную хазарку из-за славы о его доблести и знаменитости его рода, чтобы она родила от него. Но этот Леведия по неведомой случайности не прижил детей с той хазаркой»20.

Очередной неудачный династический союз... Однако каган был полон решимости укрепить связи между Леведией и его племенами и хазарским царством:

«Через недолгое время упомянутый хаган, архонт Хазарии, сообщил туркам, чтобы они послали к нему Леведию, первого своего воеводу. Посему Леведия, явившись к хагану Хазарии, спросил о причине, ради которой хаган отправил посольство, [требующее], чтобы Леведия пришел к нему. Хаган сказал ему: "Мы позвали тебя ради того, чтобы избрать тебя, поскольку ты благороден, разумен, известен мужеством и первый среди турок, архонтом твоего народа и чтобы ты повиновался слову и повелению нашему"»21.

Однако Леведия оказался гордецом; выразив положенную по такому случаю признательность, он отказался от предложения стать марионеточным царьком и предложил вместо этого оказать такую милость другому воеводе, Алмуцу, либо сыну Алмуца, Арпаду. Тогда каган, «довольный этими речами», отправил Леведию с почетным эскортом назад к его народу; царем был назван Арпад. Церемония возведения Арпада была проведена по обычаю хазар, которые подняли его на щите. «До этого Арпада турки никогда не имели другого архонта, и с тех пор до сего дня они выдвигают архонта Туркии из этого рода»22.

День, когда Константин написал эти слова, относился примерно к 950 г., то есть со времени изображенных событий минуло столетие. Арпад повел своих мадьяр на завоевание Венгрии, а его династия правила до 1311 года, так что его имя венгерские школьники узнают одним из первых. Хазары приложили руку ко многим историческим событиям.

8

Влияние второго эпизода на венгерский национальный характер было еще более значимым. Константин сообщает, не называя даты (31; гл. 39—40), о бунте (apostasia) части хазарского народа против их господ. «Да будет известно, что так называемые кавары произошли из рода хазар. Случилось так, что вспыхнуло у них восстание против своей власти, и, когда разгорелась междоусобная война, эта прежняя власть их [все-таки] одержала победу. Одни из них были перебиты, другие, бежав, пришли и поселились вместе с турками (венграми) в земле печенегов, сдружились друг с другом и стали называться каварами. Поэтому и турок они обучили языку хазар, и сами до сей поры говорят на этом языке, но имеют они и другой — язык турок. По той причине, что в войнах они проявили себя наиболее мужественными из восьми родов и так как предводительствовали в бою, они были выдвинуты в число первых родов. Архонт же у них один (а именно на три рода каваров), существующих и по сей день»23.

Желая расставить точки над "I", Константин начинает следующую главу с перечисления «родов каваров и турок (венгров)». Первым в перечне стоит тот род, что отделился от хазар, «вышеназванный род каваров...» и т.д. (114; 426) Род, именовавший себя мадьярами, назван только третьим по счету.

Выглядит это так, словно венграм перелили — и метафорически, и буквально — хазарскую кровь. Это привело к целому ряду последствий. Во-первых, мы с удивлением узнаем, что по меньшей мере до середины Х в. в Венгрии говорили одновременно по-венгерски и по-хазарски.24Это странное обстоятельство комментируют несколько современных специалистов. Так, Бьюри пишет: «Результатом этого двуязычия стал смешанный характер современного венгерского языка, что используют в своей аргументации противные стороны в споре об этнической принадлежности венгров» (114; 426). Тойнби (114; 427) отмечает, что хотя венгры давным-давно утратили двуязычие, на начальной стадии их государственности дело обстояло иначе, о чем свидетельствуют двести слов, заимствованных из тюркского языка (близкого чувашскому)25, на котором говорили хазары (см. выше — глава I,3).

Венгры, подобно русам, также переняли форму хазарского двоецарствия. Гардизи пишет: «Их начальник выступает в поход с двадцатью тысячами всадников, этого начальника зовут кенде. Кенде — титул их главного царя; титул того начальника, который заведует делами, — джыла, мадьяры делают то, что приказывает джыла»26. Есть основания считать, что первыми «джылами» Венгрии были кабары (78; 127 и так далее).

Есть также основания предполагать, что среди взбунтовавшихся племен кабаров, которые фактически стали возглавлять венгерские племена, были евреи либо приверженцы иудейской религии" (12; III; 211, 332)27. Очень может быть, что, как предполагают Артамонов и Барта (13; 99, 113), «apostasia» кабар была каким-то образом связана с религиозными реформами царя Обадии, либо стала реакцией на них. Раввины, толкующие закон, строгие диетические требования, талмудическая казуистика — все это пришлось, наверное, не по нутру воинам-степнякам в сверкающих доспехах. Если они и исповедовали иудейскую религию, то, скорее, на манер древних евреев из пустыни, а не как раввины-ортодоксы. Возможно, они были даже последователями фундаменталистской секты караимов и попали в разряд еретиков. Но факты в защиту такого предположения отсутствуют.

9

Тесное взаимодействие хазар и венгров закончилось в 896 г., когда венгры, простившись с евразийскими степями, пересекли Карпатские горы и завоевали территории, ставшие с той поры их родиной. Обстоятельства этого переселения вызывают споры, но в общих чертах ясны28.

В последние десятилетия IX века в сложной мозаике кочевых племен появился еще один элемент — дикое племя печенегов29. Скудные сведения об этом тюркском племени обобщены Константином: он характеризует их как жадных до ненасытности варваров, которые могли за хорошую мзду воевать с другими варварами и с русами. Проживали они между Волгой и Уралом под хазарским сюзеренитетом; Ибн Русте (37, 105) утверждает, что хазары подвергали их земли ежегодным набегам для сбора дани.

К концу IX века с печенегами случилась катастрофа (для кочевников обычная): их вытеснили с родных земель восточные соседи. Соседями этими были гуззы (или огузы), так не понравившиеся Ибн Фадлану, — одно из многочисленных тюркских племен, отрывавшихся время от времени от центрально-азиатского причала и перемещавшихся к западу. Потесненные печенеги попытались задержаться в Хазарии, но хазары дали им отпор30-31. Печенеги продолжили движение на запад и, форсировав Дон, оказались на территории венгров. Те, в свою очередь, были вынуждены откатиться на запад, в район между Днепром и Сиретом, названный ими «Этелькез» — (Etel-Koz [венгр.] — «междуречье»). Они оказались там примерно в 889 г., но в 896 г. печенеги, вступив в союз с дунайскими болгарами, нанесли новый удар, после чего венгры оказались в теперешней Венгрии.

Такова в общих чертах история венгерского исхода из восточных степей и разрыва венгеро-хазарских связей. Историки расходятся в подробностях процесса: некоторые (78) утверждают, причем с пылом, что венгры потерпели от печенегов одно, а не два поражения, и что «Этелькез» — всего лишь другое название мифической Леведии; но мы в эти препирательства знатоков вдаваться не будем. Более интригующим выглядит очевидное противоречие между образом венгров — могучих воинов и их бесславным бегством с удобных земель. Из «Хроники Хинкмара Реймсского» (78, 71) мы узнаем, что в 862 г. они совершили набег на империю восточных франков — первое из вторжений варваров, будораживших Европу на протяжении всего следующего столетия. Сообщается и об ужасающей встрече святого Кирилла, «апостола славян», с венгерской ордой, приключившейся в 860 г., когда тот направлялся в Хазарию. В тот момент, когда он молился, они напали на него, «воя, как волки». Впрочем, святость уберегла его от беды (78, 71)32. В другой хронике (78; 76) говорится о конфликте, имевшем место в 881 г., где столкнулись, с одной стороны, интересы венгров и кабаров, а с другой, — франков. По сообщению Константина (гл. 40), спустя десять лет венгры «переправились [через Дунай] и, воюя против Симеона [царя дунайских болгар], наголову разбили его, наступая, дошли до Преслава и заперли его в крепости по названию Мундрага, вернувшись затем в свою землю». (31; гл. 40)33.

Как же совместить все эти героические свершения с серией одновременных отступлений, в результате которых мадьяры откатились с Дона в Венгрию? Как представляется, ответом может послужить отрывок из сочинения Константина, следующий сразу за только что процитированным:

«После того как Симеон вновь помирился с василевсом ромеев и обрел безопасность, он снесся с пачинакитами (печенегами) и вступил с ними в соглашение с целью нападения на турок (мадьяр) и уничтожения их. Когда турки отправились в военный поход, пачинакиты вместе с Симеоном пришли против турок, истребили целиком их семьи и беспощадно прогнали оттуда турок, охраняющих свою страну. Турки же, возвратясь и найдя свою страну столь пустынной и разоренной, поселились в земле, в которой проживают и ныне (т.е. в Венгрии)»34.

Иными словами, когда большая часть войска венгров «ушла в поход», их земли и семьи подверглись нападению; судя по упомянутым выше хроникам, венгры часто уходили в дальние походы, оставляя свои очаги почти без защиты. Такая опасная привычка выработалась у них в период, когда их непосредственными соседями были сюзерены-хазары да миролюбивые славянские племена. Но с появлением жадных до земель печенегов ситуация изменилась. Несчастье, описанное Константином, было, возможно, последним в череде схожих бед, после чего венгры решили искать себе новое, безопасное место за горами, в стране, которую знали по двум предыдущим походам.

В пользу этой гипотезы говорит еще одно соображение. Видимо, традиция совершать набеги сформировалась у венгров только во второй половине IX в. — примерно тогда, когда произошло то самое вливание хазарской крови. Результат получился двойственным. Кабары, «воины более опытные и более мужественные», стали, как мы видели, главным племенем и заразили новых родичей духом авантюризма, вскоре превратившим их в «бич Европы», подобный их предшественникам-гуннам. К тому же они обучили венгров «своеобразной и характерной тактике, применявшейся с незапамятных времен всеми тюркскими народами — гуннами, аварами, турками, печенегами, команами, но только ими..., когда легкая кавалерия изображала бегство, стреляя на скаку, а потом внезапно снова мчалась на врага с волчьим воем» (78; 123).

Эти методы приносили неизменный эффект в IX и Х вв., когда венгерские набеги не давали покоя Германии, Балканам, Италии и даже Франции, однако на печенегов они почти не действовали, потому что те поступали так же, и от их воя тоже стыла кровь в жилах...

Таким образом, косвенно, по дьявольской логике истории, хазары способствовали созданию венгерского государства, а сами исчезли в тумане веков. Маккартни, рассуждая таким же образом, пошел еще дальше, подчеркивая решающую роль, сыгранную переходом кабар:

«Ядро венгерской нации, настоящие финно-угры, сравнительно (хоть и не совсем) мирные, оседлые земледельцы, поселились в холмистой области к западу от Дуная. Долину Алфолд заняло кочевое племя кабар — настоящие тюрки, скотоводы, всадники и бойцы, движущая сила и войско нации. Именно этот народ занимал в эпоху Константина почетное место "первой венгерской орды". Я считаю, что именно кабары устраивали из степей набеги на русов и славян, вели кампанию против булгар в 895 г.; во многом именно они еще полвека после того наводили ужас на половину Европы» (78; 112).

Тем не менее, венграм удалось сберечь свою этническую идентичность. «Основная тяжесть шестидесятилетней непрекращающейся свирепой войны легла на кабар, ряды которых чрезвычайно поредели. Тем временем настоящие венгры, жившие относительно мирно, численно значительно увеличились» (78; 123). Несмотря на период двуязычия, они сумели сохранить свой финно-угорский язык, невзирая на немецкоязычное и славяноязычное соседство в отличие от дунайских болгар, утративших прежний тюркский язык и говорящих теперь на одном из славянских языков.

Однако влияние кабар ощущалось в Венгрии и дальше, и даже после того, как их разделили Карпаты, связи между хазарами и венграми прервались не полностью. По данным Васильева (35; 262), в Х в. венгерский герцог Таксони пригласил не установленное количество хазар поселиться на его землях. Не исключено, что среди этих переселенцев было немало хаэарских евреев. Можно также предположить, что и кабары, и позднейшие иммигранты привезли с собой некоторых из прославленных ремесленников, научивших венгров своему искусству (см. выше, глава I, 13).

В процессе овладения новым постоянным местожительством венграм пришлось вытеснить прежних жителей, моравов и дунайских болгар, оказавшихся в итоге на своих теперешних территориях. Другие их славянские соседи — сербы и хорваты — остались на своих традиционных землях. Так в результате цепной реакции, начавшейся на далеком Урале — гуззы потеснили печенегов, те венгров, те болгар и моравов, — карта Центральной Европы стала приобретать свой сегодняшний облик. Место меняющегося калейдоскопа заняла знакомая нам чересполосица.

10

Но вернемся к русам, которых мы оставили в момент бескровного захвата Киева людьми Рюрика, имевшего место примерно в 862 г. В это же время печенеги потеснили на запад венгров, лишая хазар защиты на западном фланге. Возможно, это объясняет ту легкость, с какой русы овладели Киевом.

Однако ослабление военной мощи хазар сделало и византийцев беззащитными перед рейдами русов. Примерно тогда же, когда Рюрик обосновался в Киеве, корабли русов спустились вниз по Днепру, пересекли Черное море и напали на Константинополь. Дж. Бьюри выразительно описывает эти события:

"В июне 860 г. император [Михаил III] выступил со всей своей армией против сарацин. Он успел далеко уйти, когда, получив неожиданные вести, заторопился назад в Константинополь. Войско русов проплыло на двухстах судах по Черному морю, вошло в Босфор, подвергло разграблению монастыри и пригороды на берегах пролива и захватило Княжеский остров. Жители города были совершенно деморализованы внезапно обрушившимся на них ужасом и неспособны что-либо предпринять. Войска [Тагмата], обычно стоявшие в окрестностях города, находились далеко, с императором..., а флот отсутствовал. Опустошив пригороды, варвары приготовились атаковать город. В момент кризиса достойно себя повел святейший патриарх Фотий; он взял на себя задачу вернуть отвагу соотечественникам... Он выразил общие чувства, когда назвал нелепостью то, что над столицей империи, «царицей почти всего мира», измывается шайка славян, злобная и невежественная толпа35. Но еще большее впечатление на чернь произвели чудеса, которые он успешно творил и в предыдущие осады. Вокруг городских стен торжественно пронесли покрова Богоматери; все верили, что, обмокнув их в море, можно поднять ураган. Ураган не поднялся, но вскоре русы стали отходить, и мало кто из ликующих горожан не связал освобождение с вмешательством Царицы Небесной" (21; 419)36.

Добавим для пикантности, что патриарх Фотий, спасший своим красноречием имперский город, был той самой «хазарской рожей», отправившей святого Кирилла в его миссионерский поход. Что касается отхода русов, то он был вызван поспешным возвращением греческой армии и флота; но патриарх действительно помог горожанам сохранить самообладание в момент тревожного ожидания.

Любопытные комментарии к этому эпизоду можно найти у Тойнби. Он пишет, что в 860 г. русы «были, возможно, ближе к захвату Константинополя, чем когда-либо потом» (114; 448). Он разделяет точку зрения некоторых русских историков, что нападение днепровской флотилии восточных скандинавов, преодолевшей Черное море, было скоординировано с одновременной атакой флота западных викингов, подошедших к Константинополю из Средиземного моря, через Дарданеллы:

«Васильев, Пашкевич и Вернадский склонны полагать, что встреча двух флотилий в Мраморном море была хорошо подготовлена, что дает основания полагать, что над всем этим планом поработал один крупный стратег. Они высказывают предположение, что новгородский Рюрик и ютландский Рорик — одно и то же лицо» (114; 447).

Из этого можно заключить, каков был калибр неприятеля, с которым пришлось иметь дело хазарам. Византийская дипломатия без промедления отдала ему должное и затеяла двойную игру, то ведя войны, то занимаясь умиротворением завоевателя в благочестивой надежде, что русы рано или поздно будут обращены в христианство и присоединятся к пастве Восточной патриархии. Что касается хазар, то они были важным активом на тот момент, но могли быть преданы при первой же представившейся подходящей или даже мало подходящей возможности.

11

На протяжении двух следующих столетий в византийско-русских отношениях вооруженные конфликты чередовались с договорами о дружбе. Воевали в 866 (осада Константинополя), 907, 941, 944, 969—971 гг., договоры заключались в 838—839, 861, 911, 945, 957, 971 гг. О содержании этих в разной степени секретных договоров нам известно мало, однако даже то, что мы знаем, свидетельствует о чрезвычайной сложности дипломатической игры. Через несколько лет после осады Константинополя тот же патриарх Фотий сообщает, что русы прислали в Константинополь послов и — в соответствии с византийской формулой, предписанной для новообращенных, — «молили императора о крещении»37. Бьюри так комментирует это: «Мы не знаем, какие сообщества русов и в каком количестве представляло это посольство, но цель, видимо, была в принесении извинений за недавний рейд и, возможно, в освобождении пленных. Несомненно, некоторые русы были согласны креститься..., но семя упало на не слишком плодородную почву. Еще сто лет мы ничего не слышим о христианстве на Руси. Однако договор, заключенный между 860 и 866 гг., имел, видимо, иные последствия» (21; 422).

К последствиям относилась служба скандинавских моряков в византийском флоте — к 902 г. их там насчитывалось семьсот человек. Появилась также знаменитая «варяжская дружина» — элитная часть из русов и других наемников-северян, включая даже англичан. По договорам 945 и 971 гг. русские правители Киевского княжества даже брали на себя обязательство посылать войска византийскому императору по его запросу (114; 448). При Константине Багрянородном, то есть в середине Х века, в Босфоре постоянно стоял флот русов — уже не для того, чтобы осаждать Константинополь, а чтобы торговать. Торговля была отрегулирована до тонкостей (за исключением моментов вооруженных стычек): согласно «Повести временных лет», по договорам 907 и 911 гг. русским визитерам разрешалось входить в Константинополь только через одни ворота, группами не более пятидесяти человек, в сопровождении государственного мужа, во время пребывания в городе они должны были получать столько хлеба, сколько им требовалось, а также помесячно — запасы другой провизии сроком до 6 месяцев, включая хлеб, вино, мясо, рыбу, фрукты, а «баню им устраивают, сколько захотят». Для обеспечения бесперебойности поставок сбыт провизии на черном рынке за наличные карался отсечением руки. Одновременно союзников настойчиво пытались обратить в православие во имя конечной цели — мирного сосуществования с набирающим мощь народом.

Но от этих попыток было мало пользы. Согласно «Повести временных лет», когда Олег, правитель Киева, заключил в 907 г. договор с византийцами, императоры Лев и Александр (соправители), «обязались уплачивать дань и ходили по взаимной присяге сами целовали крест, а Олега с мужами его водили в клятве по закону русскому, и клялись те своим оружием и Перуном их богом, и Волосом богом скота, и утвердили мир» (102, 65)38.

Минуло прочти полвека, отгремело несколько сражений, состоялось несколько договоров — и Святая Церковь оказалась в одном шаге от победы: в 957 г. киевская княгиня Ольга (вдова князя Игоря) приняла крещение во время своего государственного визита в Константинополь (если не была окрещена еще до отъезда — по этому поводу существуют разные мнения).39

В «Книге о церемониях византийского двора» описаны пиры и увеселения в честь Ольги, хотя не говорится, как княгиня отнеслась к механическим игрушкам, выставленным в тронном зале, — например, к рычащей фигуре льва. (Другой высокий гость, епископ Луипранд, признается, что смог сохранить хладнокровие только потому, что был заранее предупрежден о готовящихся сюрпризах). Церемониймейстер, которым выступал сам Константин, видимо, сбивался с ног, ибо Ольга была не единственной женщиной в делегации: женщинами были и все ее ближайшие приближенные, мужчины — дипломаты и советники числом 82 человека — скромно держались в хвосте русской процессии" (114; 504)40Перед началом пира произошло небольшое недоразумение, символичное для деликатных отношений между Русью и Византией. Появившись в тронном зале, византийские дамы согласно протоколу пали ниц перед императорским семейством. Ольга осталась стоять, «но было с удовлетворением отмечено, что она несильно, но все же заметно склонила голову. Чтобы указать ей ее место, ее усадили, по примеру государственных гостей-мусульман, за отдельный стол» (114; 504).

«Повесть временных лет» предлагает иную, сильно приукрашенную версию этого государственного визита. Когда был поднят непростой вопрос о крещении, Ольга заявила «Если хочешь крестить меня, то крести меня сам, — иначе не крещусь». И крестил ее царь с патриархом. Просветившись же, она радовалась душой и телом. И наставил ее патриарх в вере, и сказал ей «Благословенна ты в женах русских, так как возлюбила свет и оставила тьму. Благословят тебя русские потомки в грядущих поколениях твоих внуков». И дал ей заповеди о церковном уставе и о молитве, и о посте, и о милостыне, и о соблюдении тела в чистоте. Она же, наклонив голову, стояла, внимая учению, как губка напояемая. [...] После крещения призвал ее царь и сказал ей: «Хочу взять тебя в жены себе». Она же ответила: «Как ты хочешь взять меня, когда сам крестил меня и назвал дочерью. А у христиан не разрешается это, — ты сам знаешь». И сказал ей царь: «Перехитрила ты меня, Ольга»" (102; 82)41.

Когда Ольга вернулась в Киев, «прислал к ней греческий царь послов со словами: "Много даров я дал тебе. Ты ведь говорила мне: когда де возвращусь в Русь, много даров пришлю тебе — челядь, воск и меха и воинов в помощь". Отвечала Ольга через послов: "Если ты также постоишь у меня в Почайне, как я в Суду, то тогда дам тебе". И отпустила послов с этими словами». (102; 83)42.

Ольга-Хельга была, наверное, настоящей амазонкой скандинавских кровей. Как уже говорилось, она была вдовой князя Игоря, считающегося сыном Рюрика и представленного в «Повести временных лет» жадным, безрассудным и жестоким правителем. В 941 г. он напал на византийцев с большим флотом. С пленными русы поступили так: «одних распинали, в других же, расстанавливая их как мишени, стреляли, хватали, связывали назад руки и вбивали железные гвозди в макушки голов. Много же и святых церквей предали огню» (102; 72)43. В конце концов они потерпели поражение от Византийского флота, обрушившего на них греческий огонь. «Феофан же встретил их в ладьях с огнем и стал трубами пускать огонь на ладьи русских. И было видно страшное чудо. Русские же увидев пламень, бросались в воду морскую, стремясь спастись. И так остаток их возвратился домой. И, придя в землю свою, поведали — каждый своим — о происшедшем и о ладейном огне. "Будто молнию небесную, — говорили они, — имеют у себя греки, и, пуская ее, пожгли нас, оттого и не одолели их"»44-45-46. За этим столкновением с интервалом в четыре года последовал очередной договор о дружбе. Русы как морской народ были поражены «греческим огнем» сильнее, чем другие враги Византии, и «небесные молнии» стали сильным аргументом в пользу греческой церкви. Тем не менее, готовность к крещению еще не наступила.

В 954 г., после убийства Игоря древлянами, славянским племенем, которое он обложил непосильной данью, Ольга стала киевской правительницей. Свое правление она начала с мести древлянам: сначала велела похоронить заживо послов древлян, приехавших договариваться о мире, потом заперла в бане и спалила заживо делегацию знатных древлян, последовали новые массовые убийства, а в конце концов был спален дотла главный город древлян. До крещения кровожадность Ольги была поистине ненасытной. Но став христианкой, она, как утверждает все та же русская летопись, была «предвозвестницей христианской земле, как денница перед солнцем, как заря перед светом. Она ведь сияла; как луна в ночи, так и она светилась среди язычников, как жемчуг в грязи». Отсюда было уже недалеко до канонизации Ольги как первой святой русской православной церкви.

12

И все-таки несмотря на шум, поднявшийся из-за крещения Ольги и ее государственного визита в Константинополь, последнее слово в бурном диалоге между греческой церковью и русами еще не было произнесено. Сын Ольги Святослав остался язычником, отказавшись прислушаться к материнским увещеваниям. «Когда Святослав вырос и возмужал, стал он собирать много воинов храбрых. И легко ходил в походах, как пардус, и много воевал» (102, 84)47 — в первую очередь, с Хазарией и Византией. Только в 988 г., в княжение его сына, Владимира Святого, правящая русская династия окончательно перешла в вероисповедание греческой православной церкви — примерно тогда же, когда венгры, поляки и скандинавы, включая жителей далекой Исландии, оказались в лоне римской католической церкви. Начал оформляться длительный религиозный раскол мира, в этом контексте иудеи-хазары превратились в анахронизм. Нарастающая близость между Константинополем и Киевом, невзирая на все взлеты и падения в их отношениях, постепенно свела на нет значение Итиля, присутствие хазар на русско-византийских торговых путях и необходимость отдавать им десятую часть от стоимости растущего товаропотока стала обременительной и для византийской казны, и для русских вооруженных купцов.

Симптоматичной для меняющегося отношения Византии к прежним союзникам была уступка русским Херсона. Несколько веков византийцы и хазары то воевали, то интриговали, стремясь отстоять владение этим важным крымским портом, но когда в 987 г. Владимир занял Херсон, византийцы даже не стали протестовать. Как выразился Бьюри, «то была не слишком большая жертва на алтарь нерушимого мира и дружбы с русским государством, набиравшим силу» (21; 418).

Возможно, Херсоном и стоило пожертвовать; но пренебрежение союзом с хазарами, как доказало время, было проявлением близорукости.

Примечания

1. Дата, возможно, неточная.

2. Как отметил К. Цукерман по поводу строительства хазарского Саркела, русские исследователи настаивают, что крепость возвели для защиты от угрозы со стороны русов; венгерские историки полагают, что угроза исходила со стороны венгров; отсутствие ученых печенегов сегодня препятствует появлению теории о печенежской угрозе. Сам К. Цукерман приводит ряд интересных аргументов в пользу того, что Саркел был построен для защиты от венгров (Цукерман К. Венгры в стране Леведии: новая держава на границах Византии и Хазарии ок. 836—889 гг. // Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии. Симферополь, 1998 Вып. VI., с. 663—688).

3. Принято считать, что самоназванием военных групп скандинавов в финноязычной среде было фин. Ruotsi, с изначальным значением слова «участник морских походов», подробнее см.: Константин Багрянородный. Об управлении империей (Комментарий, с. 297—299).

4. См. далее прим ред. 112.

5. Константин Багрянородный и автор «Повести временных лет» более-менее согласны в вопросах названий этих племен, территории их расселения и подчинения хазарам.

6. Для Константина Багрянородного народ «росов» (русов) тождествен со скандинавами, хотя ясно это и не выражено. «Росские» названия порогов имеют прозрачную скандинавскую этимологию. Император описывает семь крупнейших порогов и в пяти случаях из семи предлагает по два названия каждого из порогов на двух языках, которые он называет «росским» и «славянским», см.: Константин Багрянородный. Об управлении империей, с. 47—49, 319—326, Толкачев А.И. О названии днепровских порогов Константина Бягрянородного в «De administrando imperio» // Историческая грамматика и лексикология русского языка. М., 1962.

7. Предположение А. Кестлера о том, что легендарный остров русов есть Новгород, основывается на следующем обстоятельстве. В старом источнике, использованном Ибн Руста и Гардизи, русы представлены как жители острова, находящегося в середине озера, причем, как полагают некоторые исследователи, имеется в виду Новгород, по-скандинавски Holm-gardr"островной город". Эта тема у Ибн Русте выглядит так: «А что касается русов, то они на острове, вокруг него озеро, остров, на котором они живут, пространством три дня пути, [там] чащобы и заросли, [остров] нездоровый, сырой, если поставит какой-нибудь человек свою ногу на землю, сотрясется земля из-за ее сырости. У них царь, именуемый хакан-рус». У Гардизи к этому описанию есть добавление: «На острове [живет] около ста тысяч человек». О городах русов сообщается: «Городов у них большое число, и живут в довольстве», Гардизи же пишет: «На острове имеются большие города». Далее Ибн Русте пишет: «Они [русы] нападают на славян, садятся на суда, отправляются к ним, полонят их, вывозят в Хазаран и булгар, продают их; нет у них полей [пахотных], так как они едят то, что привозят из земли славян». Относительно наследства, оставляемого отцом сыну, говорится: "Когда у [русов] появляется ребенок, они кладут перед ним обнаженный меч и отец говорит: «У меня нет золота, серебра, имущества, чтобы оставить тебе в наследство. Это [т.е. меч] является твоим наследством; сам добывай, сам ешь» (цит. по: Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе М., 1967. Ч. 2, с. 78, 81, 83, 92).

О славянах Ибн Русте рассказывает следующее: "Между страной печенежской и страной славянской 10 дней [пути]. В начале пределов славян — город, называемый Вантит (?). Идешь к нему по степям, бездорожью, через источники вод и густые леса, пока не придешь в их страну. Страна славян — равнинная и лесистая, и они живут в ней. У них нет ни виноградников, ни пашен. Есть у них подобие больших кувшинов, сделанных из дерева, и в них — улей для пчел и меда. Они называются улишдж(?) Из одного большого кувшина получается 10 кувшинов [меда]. Они — народ, который пасет свиней, как овец. Когда кто-то из них умирает, его сжигают на огне, а их женщины, если кто-то умер, ранят себе ножом руки и лицо. На другой день после сожжения этого умершего они идут к нему, берут пепел с этого места, кладут его в сосуд глиняный и ставят на холм. Когда проходит год после того, как он умер, они берут 20 больших кувшинов меда, менее или более того, и направляются к тому холму, собираются родственники умершего, едят там и пьют, затем удаляются. Если умерший имел три жены, и одна из них утверждает, что была его любимой, то она устанавливает около своего умершего [мужа] два деревянных столба, укрепляет их в земле, затем кладет на их вершины другой [столб], подвешивает в центре веревку, один конец которой привязывает к своей шее, и становится на подставку. Когда она сделала это, то подставку выбивают из-под нее, и она остается повешенной, пока не задохнется и не умрет. Когда же умрет, то ее бросают в огонь и сжигают. Все они — почитатели огня. Сеют они более всего проса. Когда наступает срок жатвы, берут они зерна проса в ковш, поднимают его к небу и говорят: «О, Господи, ты, который даешь нам пищу, дай ее нам в полной мере». У них есть разные виды лютней, тамбуров и свирелей. Длина их свирелей — 2 локтя, на их лютнях 8 струн. Напитки у них из меда. Они радуются во время сжигания умершего, считая, что радуются ради милосердия их бога над ними. У них нет вьючных лошадей, кроме небольшого [числа], и нет верховых лошадей, кроме как у высокопоставленного лица. Их оружие — дротики, щиты и копья, а другого у них нет. Их глава коронуется, и они подчиняются ему и действуют по его распоряжениям. Его местопребывание — в середине страны славян. Упомянутый известный из их числа, который называется «главой глав, именуется Св.т.м.л.к [Святополк?] Он выше суб.н.джа, а суб.н.дж — его заместитель. У этого владыки есть верховые животные, а пища у него никакая другая, кроме выдоенного из них молока. У него есть хорошие драгоценные крепкие кольчуги. Город, в котором он живет, называется Дж.р.ват [Хорват?], три дня в месяц там бывает торг, там продают и покупают. В их стране холод бывает настолько сильным, что [каждый] человек из их числа выкапывает себе подобие ямы под землей, затем делает над ней островерхую крышу из дерева, как на храме, затем покрывает эту [крышу] землей. В этот погреб приходит этот человек с семьей и приносит дрова и камни. Затем разводит огонь и раскаляет камень на огне докрасна. Когда камень раскалится сильно, его обливают водой, так что распространяется пар, и нагревается жилье до того, что снимают одежду. В таком жилье остаются они до весны. Правитель их ежегодно объезжает их. И если у кого-то из них есть дочь, то царь отбирает себе по одному из ее платьев ежегодно. А если сын, то также ежегодно берет по одному из его платьев. У кого нет ни сына, ни дочери, тот дает ежегодно по одному из платьев жены или рабыни. Если же поймает правитель в своей стране вора, то либо приказывает задушить его, либо отдает под надзор одного из правителей на окраине своих владений» (цит. по: Калинина Т.М. Арабские источники VIII—IX вв. о славянах // Древнейшие государства Восточной Европы. Материалы и исследования. 1991 г. М., 1994, с. 221—222).

8. См ниже, глава IV, 1.

9. Цит. по: Ковалевский А.П. Книга Ахмеда ибн-Фадлана, с. 142. Остается неразъясненным, что собственно описывает Ибн Фадлан: какой-то языческий ритуал или обычное повседневное умывание русов. Столь же неясно, как соотносятся в его описании наблюдение и интерпретация увиденного. Однако известно другое: этнические и религиозные стереотипы отличаются особой предвзятостью. Учитывая, что ритуальное омовение в мусульманском обиходе играло значимую роль, несложно предположить, что омовение, наблюдаемое у представителей другой культуры, воспринималось Ибн Фадланом как карикатура на «правильный» обычай, тогда как современным читателем пассаж арабского дипломата воспринимается как инвектива против русов. Аналогичный пример (по глубине абсурда) имеется в «Повести временных лет». Греческий философ объясняет князю Владимиру неприемлемость мусульманской веры следующим образом: «Так вот и этих ожидает день погибели их, когда придет Бог судить народы и погубит всех, творящих беззакония и скверны. Ибо, подмывшись, вливают эту воду в рот, мажут по бороде и поминают Магомета. Так же и жены их творят ту же скверну и еще даже большую». Услышав об этом, Владимир плюнул на землю и сказал: «Нечистое это дело»" (Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи 1377 г., с. 259). И еще один пример. Вот как воспринималось арабами-мусульманами омовение индусов. Современник Ибн Фадлана, Бузург ибн Шахрияр записал рассказ путешественника, посетившего Индию. «Когда индус кончает испражняться, он погружается в таладж — это пруд, наполненный водой, которая в пору дождей и потоков стекает с равнин и гор. Умывшись и очистившись, он полощет рот этой водой, а выйдя из таладжа, выплевывает ее на землю. Согласно его понятиям выплюнуть воду в водоем значило бы загрязнить его» (Бузург ибн Шахрияр. Чудеса Индии / Пер. с араб. Р.Л. Эрлих. М., 1959, с. 82—83). О чем идет речь во всех трех случаях, гадать бесполезно. Подобного рода сюжеты характеризуют не русов, булгаров и индусов, а наблюдателей, выражающих свои мысли через призму стереотипов. Замечу также, что Ибн Фадлан не обладал и долей той широты взглядов на условность обычаев и религиозных предписаний, которую, например, с самоиронией демонстрирует ал-Мукаддаси, проведший полжизни в странствиях (см. прим. 168).

10. Цит. по: Заходер Б.Н. Каспийский свод о Восточной Европе. М., 1967. Ч. 2, с. 91.

11. Цит. по: Заходер Б.Н. Каспийский свод о Восточной Европе М, 1967. Ч. 2, с.93.

12. Цит. по: Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе М., 1967. Ч. 2, с. 99.

13. Цит. по: Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. М., 1967 Ч. 2, с. 97.

14. Несомненно, титул каганбыл заимствован русами у хазар. Однако это говорит не о степени хазарского культурного влияния, а о претензиях русов на придание русскому князю статуса не меньшего, чем у хазарского кагана. Следует также учесть, что титул каганиспользовался русами исключительно во внешнеполитических контактах. В Анналах монастыря св. Бертина сообщается, что византийская миссия, принятая императором Людовиком Благочестивым 18 мая 839 г., сопровождалась группой людей, причислявших себя к народу рос. Они были отправлены их правителем, называемым каганом, к византийскому императору Феофилу для установления дружественных связей, но та дорога, по которой посланники кагана добирались до Константинополя, оказалась впоследствии перекрытой «народами варварскими и дикими, жестокости великой». Феофил просил Людовика способствовать возвращению росов на родину через его землю, но тот обнаружил, что росы — не кто иные, как шведы.

В письме к императору Василию I Македонянину, датированном 871 г., король Людовик указывает правителей четырех народов с титулом кагана, а именно: аварского, хазарского, норманнского и болгарского. Норманнским здесь, по-видимому, названа русь. См. также: Новосельцев А.П. К вопросу об одном из древнейших титулов русского князя // История СССР. 1982. No 4. Ибн Хордадбех (IX в.) перечисляет титулы владык Земли: владыка Ирака носит титул шаханшах. Владыка Византии — василевс. Все владыки тюрок, тибетцев и хазар — хаканы, а владыка Китая — багбур. Владыка славян — князь (Ибн Хордадбех. Книга путей и стран / Пер. с араб., коммент., исследование Н. Велихановой. Баку, 1986, с. 60). На золотых и серебряных монетах князя Владимира титула каганнет; в то же время на монетах отчеканена надпись «Владимир на столе, а се его злато».

15. Данный отрывок цитируется по газете «Правда» от 25 12.1951 г.

16. Артамонов М.И. История хазар Л., 1962, с. 458—459.

17. А. Кестлер излишне драматизирует ситуацию. Сам М.И. Артамонов в предисловии к «Истории хазар» так оценивал публикацию в «Правде» (от 25. 12. 1951) и статью в газете «The Times» (от 12. 01. 1952). «Я надеюсь, что эта книга покажет, что изучение истории хазар в СССР отнюдь не прервалось в 1951 г., как это представляется иностранной печатью, в результате вмешательства в науку некомпетентных лиц, выразившегося в появлении в "Правде" статьи П.И. Иванова "Об одной ошибочной концепции". Действительно, после появления этой статьи имело место некоторое замешательство в разработке вопросов истории хазар. В то же время были опубликованы работы, извращающие подлинную историю с целью во что бы то ни стало принизить историческое значение хазар и созданного ими государства [см. Рыбаков Б.А. Русь и Хазария (К исторической географии Хазарии) // Академику Б.Д. Грекову ко дню семидесятилетия. Сборник статей М., 1952]. Но так продолжалось недолго» (Артамонов М.И. История хазар Л., 1962, с. 37).

18. В «Повести временных лет» под 859 годом сообщается: «Варяги из заморья взимали дань с чуди и со славян, и с мери, и с всех кривичей, а хозары брали с полян и с северян, и с вятичей, — брали по серебряной монете и по белке от дома». Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи 1377 г., с. 214. Любопытно, что точно такую же дань, согласно Ибн Фадлану, платил булгарский царь хазарскому кагану с каждого дома — шкурку соболя.

19. В «Повести временных лет» так описываются эти события: «И сел Олег, княжа, в Киеве, и сказал Олег: "Да будет матерью городам русским". И были у него варяги, и славяне, и прочие, прозывавшиеся Русью. Тот Олег начал ставить города и установил дани славянам и кривичам, и мери, положил и для варягов давать дань от Новгорода по 300 гривен ежегодно ради сохранения мира, что и давалось варягам до самой смерти Ярослава. Начал Олег воевать против древлян и, покорив их, брал дань с них по черной кунице. Отправился Олег на северян и победил их, и возложил на них легкую дань, и не позволил им платить дань хазарам, говоря так: "Я враг их и вам им платить незачем". Послал Олег к радимичам, спрашивая: "Кому даете дань?" Они же ответили: "Хазарам" И сказал им Олег: "Не давайте хазарам, но платите мне". И дали Олегу по щелягу, как раньше хазарам давали. И властвовал Олег над полянами и древлянами, и северянами, и радимичами, а с уличами и тиверцами воевал» (Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи 1377 г., с. 216—217).

20. Константин Багрянородный. «Об управлении империей», с. 159.

21. Константин Багрянородный. «Об управлении империей», с. 161.

22. Константин Багрянородный. «Об управлении империей», с. 161.

23. Константин Багрянородный. «Об управлении империей», с. 163.

24. Подробнее о хазарско-венгерском двуязычии, см.: Хелимский Е.А.Kiraly и olasz: к истории ранних славяно-тюрко-венгерских отношений // Славяне и их соседи. Место взаимных влияний в процессе общественного и культурного развития. Эпоха феодализма. Тезисы докладов. М., 1988.

25. Большинство специалистов считает, что язык основной группы хазар относился к той же обособленной группе тюркских языков, которая представлена старобулгарскими надписями и современным чувашским языком. Письменных документов хазарского языка практически не сохранилось, см.: Кляшторный С.Г. Хазарская надпись на амфоре с городища Маяки // "Советская археология. 1979. No 1.

26. Цит. по: Бартольд В.В. Извлечение из сочинения Гардизи «Зайн ал-ахбар» // Бартольд В.В. Сочинения. М., 1975. Т. VIII, с. 58.

27. Сегодня можно с полным основанием говорить о приверженности кабаров к иудейской религии. Некрополь Челарево (Югославия), относимый к эпохе внедрения венгерских племен в Закарпатье (около 900 г.), дал погребальный инвентарь, типичный для кочевников, но, наряду с ним, и весьма необычный элемент, десятки кирпичей или их фрагментов с граффити с изображением семисвечника и других иудейских символов (Эрдели И. Кабары (кавары) в карпатском бассейне // Советская археология. 1983. No 4, с. 174—181).

28. Л.Н. Гумилев характеризует эти события следующим образом: «В первом десятилетии IX в. произошли события, в результате которых сочетание двух суперэтносов преобразило зону этнического контакта в хищную и беспощадную этническую химеру. Обращать в иудаизм население Хазарии никто и не собирался. Иудейские мудрецы хранили завет Иеговы для избранного народа, которому теперь достались все накопленные блага, связанные с руководящими должностями. Переворот, жертвой которого стала родовая аристократия всех этносов, входивших в Хазарский каганат и уживавшихся с тюркской династией, вызвал гражданскую воину, где на стороне повстанцев выступили мадьяры, а на стороне иудеев — нанятые за деньги печенеги. Сведения об этой войне между народом и правительством содержатся у Константина Багрянородного. [...] После этой войны, начало и конец которой не поддаются точной датировке, Хазария изменила свой облик. Из системной целостности она превратилась в противоестественное сочетание аморфной массы подданных с господствующим классом, чуждым народу по крови и религии» (Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая Степь М., 1989, с. 140—141).

29. Или пачинаков, по-венгерски — «besenyok»

30. Одна из возможных интерпретаций слов Константина: «Гуззы и хазары воевали с печенегами» (21; 424).

31. В оригинале упомянутое место из сочинений Константина Багрянородного звучит так (гл. 37): «Да будет известно, что пачинакиты (печенеги) сначала имели место своего обитания на реке Атил, а также на реке Геих (Урал), будучи соседями и хазар, и так называемых узов (огузов). Однако пятьдесят лет назад упомянутые узы, вступив в соглашение с хазарами и пойдя войною на пачинакитов, одолели их и изгнали из собственной их страны, и владеют ею вплоть до нынешних времен так называемые узы». Цит. по: Константин Багрянородный. «Об управлении империей», с. 159.

32. Сказания о начале славянской письменности / Вступ. статья, пер. и коммент. Б.Н. Флори. М., 1981, с. 78. Волчий вой — характерная черта «варваров» в произведениях византийских авторов.

33. Константин Багрянородный. «Об управлении империей». с. 165.

34. Константин Багрянородный. «Об управлении империей». с. 165.

35. В окружном послании патриарха Фотия (867 г.) говорится: Народ..., ставший у многих предметом частых толков, превосходящий всех жестокостью и склонностью к убийствам, — так называемый народ рос". См. также: Ловягин Е. Две беседы святейшего патриарха Константинопольского Фотия по случаю нашествия россов на Константинополь // Христианское чтение. СПб., 1882. Сентябрь-октябрь; Лопарев X. М. Старое свидетельство о положении ризы Богородицы применительно к нашествию русских на Византию в 860 г. // Византийский временник 1895 Т. II. Вып. 4.

36. Эти же события в «Повести временных лет» разворачиваются в полном согласии с церковной легендой, риза святой Богородицы, опущенная в воду, вызывает внезапную бурю, которая разметала корабли русов и выбросила их на берег.

37. О крещении Руси вслед за событиями похода на Константинополь в 860 г. сообщает Хроника Продолжателя Феофана: «Набег росов (это скифское племя, необузданное и жестокое), которые опустошили ромейские земли, сам Понт Евксинский предали огню и оцепили город (Михаил в то время воевал с исмаилитами). Впрочем, насытившись гневом Божиим, они вернулись домой — правивший тогда церковью Фотий молил Бога об этом, — а вскоре прибыло от них посольство в царственный город, прося приобщить их Божьему крещению. Что и произошло». Подробный анализ этих сведений см.: Бибиков М.В. Когда была крещена Русь? (Взгляд из Византии) // Ученые записки Российского Православного Университета ап. Иоанна Богослова. М., 2000. Вып. 5 (Византинистика и неоэллинистика), с. 24—31.

38. Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи 1377 г., с. 221.

39. Подробнее о спорных вопросах истории крещения княгини Ольги см.: Ариньон Ж.-П.Международные отношения Киевской Руси в середине Х в. и крещение княгини Ольги // Византийский временник. М., 1980. Т. 41; Литаврин Г.Г. Путешествие русской княгини Ольги в Константинополь: Проблема источников // Византийский временник. М., 1981. Т. 42; Литаврин Г.Г. К вопросу об обстоятельствах, месте и времени крещения княгини Ольги // Древнейшие государства на территории СССР: Материалы и исследования 1985. М., 1986; Оболенский Д.К вопросу о путешествии русской княгини Ольги в Константинополь в 957 г. // Проблемы изучения культурного наследия. М., 1985; Назаренко А.В. Еще раз о дате поездки княгини Ольги в Константинополь: источниковедческие заметки // Древнейшие государства Восточной Европы. Материалы и исследования 1992—1993 гг. М., 1995.

40. Девять Ольгиных родственников, двадцать дипломатов, сорок три торговых советника, два переводчика, шесть слуг дипломатов и собственный переводчик Ольги.

41. Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи 1377 г., с. 241—242.

42. Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи 1377 г., с. 242.

43. Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи 1377 г., с. 230.

44. Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи 1377 г., с. 230.

45. Тойнби без колебаний называет таинственное оружие греков «напалмом» Это был химикат неизвестного состава, возможно, производное нефти, самовоспламенявшееся при контакте с водой и не смывавшееся ею.

46. Таинственное оружие греков как представляло загадку для их противников, так остается загадкой и для большинства современных историков. Обычно ссылаются на трактат «Liber ignium ad comburendos hostes» («Книга об огнях для опаления врагов»), который известен в латинском переводе с арабского языка с конца XIII в. Авторство трактата приписывается Марку Греку (нач. IX в.) (см.: Berthelot M. La chimie au Moyen Age. Paris. 1893, р. 100; ср.: Partington J.R. A History of Greek Fire and Gunpowder. Cambridge, 1960, р. 42) Считается, что рукопись передает рецепт греческого огня, сходный с порохом. Описание состава «греческого огня» в этом трактате представляет собой некую фантастическую смесь: «Приготовляй греческий огонь таким способом: сера, винный камень, камедь, смола, селитра, нефтяное масло и обыкновенное [растительное] масло. Вскипяти все это вместе, опусти затем туда паклю и зажги» (цит. по: Арендт В.В. Греческий огонь (техника огневой борьбы до появления огнестрельного оружия) // Архив истории науки и техники. М., 1936. Серия 1. Вып. 9, с. 170). Это дало повод исследовательской традиции скрупулезно заняться составом «греческого огня», т.е. историей пороха, якобы изобретенного в Европе. (Школяр С.А. Китайская доогнестрельная артиллерия. М., 1980, с. 11, 16). Спор свелся к вопросу — входила ли в состав малоазиатского «греческого огня» селитра или нет. Старания многих исследователей сводились к отождествлению понятий «греческий огонь» и «порох». Очевидно, что в рамках этой исследовательской традиции любое свидетельство об огнеметах либо совершенно игнорировалось, либо переходило в тему огнестрельного оружия. Соответственно, в многочисленных комментариях к разным текстам «греческий огонь» представлялся смесью жженой извести, серы, угля, смолы, нефти, селитры и прочего, которая каким-то малопонятным образом выбрасывалась из медных труб. Все это выглядит довольно странно. Византийский император Константин Багрянородный (952 г.), сообщая своему сыну о секретном оружии империи, определенно говорит о нефти и «влажном огне». Секрет «греческого огня» был не в составе смеси, а в способе использования нефти, нагреваемой в герметичных котлах.

Действовало это оружие следующим образом. Через особые трубы разогретая нефть огненной струей выбрасывалась на неприятельский корабль, который, как правило, воспламенялся. Согласно исследованию Г. Халдона и М. Бурне, секрет жидкого огня состоял не столько в соотношении входящих в смесь ингредиентов, сколько в технологии и методах ее использования, а именно: в точном определении степени подогрева герметически закрытого котла и в степени давления на поверхность смеси воздуха, нагнетаемого с помощью мехов. В нужный момент кран, запирающий выход из котла в сифон, открывался, к выходному отверстию подносилась лампадка с открытым огнем, и с силой выбрасываемая горючая жидкость, воспламенившись, извергалась на суда или осадные машины врага (Haldon G., Burne M.A Possible Solution to the Problem of Greek Fire // Byzantinische Zeitschrift 1977. Bd. 70, § 91—99).

Константин Багрянородный в сочинении «Об управлении империей» дважды говорит о жидком огне, выбрасываемом через сифоны. Он предостерегает своего сына от проклятий, которые падут на голову дерзнувшего передать секрет этого огня другому народу. И добавляет: «Было определено, чтобы все питающие рвение и страх божий отнеслись к сотворившему такое как к общему врагу и нарушителю великого сего наказа и постарались убить его, предав мерзкой и тяжкой смерти». Сохранение секрета изготовления жидкого огня является главной заботой правящего императора: «Мы точно осведомлены отцами и дедами, чтобы он изготовлялся только у христиан и только в том городе, в котором они царствуют, — и никоим образом не в каком ином месте, а также чтобы никакой другой народ не получил его и не был обучен его приготовлению».

Вернемся к событиям похода князя Игоря на греков в 941 г. Об этом сражении сообщает Лиудпранд из Кремоны. Он рассказывает, что грекам удалось подготовить к морскому бою 15 хеландрий (огненосных судов). Любопытно звучит фраза о хорошей погоде, позволившей грекам метать огонь. Очевидно, что если бы использовались катапульты, погода не играла бы никакой роли. «В это время бурная погода сменилась на тихую, и грекам стало возможно бросать огонь. Вошедши в середину они пустили огонь вокруг себя. Увидевши это, русские тотчас стали бросаться в воду, предпочитая скорее утонуть, чем быть сожженными огнем. Иные в тяжелых доспехах и со щитами поплыли к берегу, но плывя, многие утонули, и никто из них в тот день не спасся, а только те, которые вышли на берег» (цит. по: Айналов Д.В. Замечания к тексту «Слова о полку Игореве» // Сб. статей к сорокалетию ученой деятельности академика А.С. Орлова. Л., 1934, с. 182). Известна миниатюра из библиотеки Ватикана (No 1605), представляющая судно, которое атакует другое судно при помощи описанного выше огня. Оно оснащено трубою, несомненно, металлической, может быть, бронзовой, из которой почти горизонтально извергается пламя большой длины. Вероятнее всего, это единственная сохранившаяся иллюстрация средневекового огнемета. Важные для нашего сюжета сведения о применении византийцами жидкого огня содержатся в сочинении Анны Комнин. Касаясь событий 1099 г., она описывает подготовку ромеев к морскому сражению с пизанским флотом. Обращает особое внимание хитрость, которую используют греки: «Зная опытность пизанцев в морских боях и опасаясь сражения с ними, император поместил на носу каждого корабля бронзовую или железную голову льва или какого-нибудь другого животного, — позолоченные, с разинутой пастью, головы эти являли собой страшное зрелище. Огонь, бросаемый по трубам в неприятеля, проходил через их пасть, и казалось, будто его извергают львы и другие звери». Совершенно ясно, что речь идет о струе горючей жидкости, которая под давлением вырывается из сифона по трубе, воспламеняется и достигая кораблей противника, сжигает их. Анна Комнин описывает огнемет. Головы зверей, венчающие огненосные трубы, являлись лишь устрашающим камуфляжем. Офицер, управлявший огнеметом, мог направлять струю в любую сторону. Для убедительности обратимся к следующему эпизоду сочинения Анны Комнин. Командующий византийским флотом «Ландульф первым подплыл к пизанским кораблям, но неудачно метнул огонь и достиг лишь того, что огонь рассеялся. Комит [высший офицерский чин] по имени Элеимон отважно атаковал с кормы большой корабль, однако его судно зацепилось за руль вражеского и не смогло отплыть. Элеимон попал бы в плен, если бы немедленно не кинулся к снарядам, не бросил в пизанцев огонь и не поразил цель. Затем он быстро повернул корабль и тотчас же поджег еще три огромных варварских корабля. [...] Варвары, испуганные огнем (ведь они не привыкли к снарядам, благодаря которым можно направлять пламя, по своей природе поднимающееся вверх, куда угодно — вниз и в стороны) и устрашенные бурей, решили обратиться в бегство» (Анна Комнина.Алексиада / Вступ. ст., пер., коммент. Я.Н. Любарского. М., 1965, с. 314).

47. Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи 1377 г., с. 244.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница