§ 4.3. Река «Бургас» средневековых восточных авторов: проблема локализации и идентификации

Отдельного рассмотрения требует тезис Г.Е. Афанасьева, который на основе анализа сообщения ал Мас'уди о хазарах, буртасах и некой реке Буртас, пришел к выводу, что под этой рекой следует понимать Дон или Северский Донец [Афанасьев 19846, с. 38—39; Афанасьев 1985, с. 165; Афанасьев 1988, с. 90—91].

Среди географических объектов юга Восточной Европы, известных арабо-персидским географам X в., фигурирует река Бургас, связывающая водным путем одноименное Раннесредневековое население — буртасов — со столицей Хазарского каганата — Итилем. В исторической науке, начиная со второй половины XIX в., был высказан ряд предположений по поводу отождествления реки Буртас с той или иной ныне существующей рекой Восточной Европы. В частности, под рекой Буртас восточных авторов отдельные исследователи (Д А. Хвольсон, И. Маркварт, В.Ф. Минорский и т. д.) подразумевали Самару, Оку, иногда даже часть течения Волги от Самарской Луки до места, где Волга начинает делиться на рукава и т. д.

Следует отметить, что еще А.П. Новосельцев возражал против «искусственного перенесения территории буртасов на запад от бассейна Волги» [Новосельцев 1990, с. 66]. Его аргументация шире задач, стоящих перед настоящей работой, но в целом она связана с традиционным для отечественной исторической науки определением места проживания буртасов в правобережном Поволжье, вероятно, в лесной зоне [Новосельцев 1990, с. 197] и соотнесением этого раннесредневекового населения с предками современной мордвы [Новосельцев 1986]. Естественно, что такая постановка вопроса полностью исключала возможность отождествления реки Буртас с Доном. Вероятно, именно поэтому А.П. Новосельцев не уделил никакого внимания анализу гипотезы Г.Е. Афанасьева и не привел никаких дополнительных доказательств в пользу своей точки зрения, считая ее и так очевидной.

Прежде чем приступить к более подробному критическому анализу аргументации Г.Е. Афанасьева, необходимо привести соответствующие отрывки из средневековых источников, дающие возможность предполагать то или иное расположение реки Буртас на юго-востоке Восточной Европы.

Итак, описывая течение реки Итиль — Волги, ал Истахри (около 930-х гг.) отмечает, что «...проходит она через земли Булгар, потом через земли Буртас, пока не впадает в Хазарское море» [Караулов 1901, с. 47]. У него же находим следующее указание на территорию распространения буртасов: «Буртасы племя соседнее с Хазарами; между ними и Хазарами не живет никакого другого народа; это народ, рассеянный по долине реки Итиль» [Караулов 1901, с. 49]. Сходное описание Волги предлагает и Ибн Хаукаль (около 976 г.): «(Итиль — А.Т.)... протекает через Русь, а затем через Болгарию; потом течет через Буртас, пока не впадает в Хазарское море» [Караулов 1908, с. 113]. Исходя из приведенных отрывков, совершенно очевидно, что земля буртасов непосредственно связана с Волгой и в X в. находилась где-то на ее берегах между Волжской Булгарией и Хазарским каганатом.

Непосредственно о существовании реки под названием Буртас среди арабо-персидских авторов X в. знает только ал Мас'уди. Поэтому его сведения представляют наибольшую ценность и должны быть подвергнуты наиболее тщательному анализу. Он сообщает, что «хазары имеют челны, на которых они плавают из своего города вверх по реке, которая течет в их реку из верхних мест и которая называется Буртас (выделение — А.Т.); вдоль нее живут оседлые тюркские племена, составляющие часть Хазарского царства. Их поселения тянутся непрерывно между Хазарским царством и бургарами. Эта река течет со стороны бургар, и суда непрерывно ходят по ней между землями бургар и хазар. *5. Буртас — тюркское племя, живет, как ранее упоминалось, на реке, названной по его имени (выделение — А.Т.)» [Минорский 1963, с. 195—196].

Казалось бы, что приведенные свидетельства только подтверждают расположение буртасов и реки Буртас в районе бассейна Волги. Все использованные ал Мас'уди географические ориентиры указывают именно на приволжский регион. Во-первых, хазары плывут вверх по течению (т. е., видимо, по Волге, к буртасам). Во-вторых, поселения буртасов тянутся непрерывно между хазарами и болгарами, при этом сама река буртасов течет со стороны болгар. Наконец, в-третьих, суда непрерывно ходят по ней между болгарами и хазарами и т. д. В соответствии с информацией ал Мас'уди, а других прямых данных о реке Буртас просто не существует, вероятнее всего под этой рекой понимать какую-то определенную часть течения Волги. Вдоль ее берегов жили буртасы, она традиционно ассоциировалась с этим народом, что и породило у ал Мас'уди или у его информаторов идею о существовании особой реки с таким именем.

Тем не менее, Г.Е. Афанасьев именно на основании процитированного выше отрывка из ал Мас'уди (повторенного через несколько столетий ад-Димашки) делает вывод о тождестве реки Буртас с Доном. С одной стороны, он, опираясь на описания обоих восточных авторов, утверждает, что реку Буртас можно рассматривать как многоводный и судоходный приток Итиля. Однако, с другой, ученый сам справедливо отмечает, что «ни в среднем, ни в нижнем течении Волги между хазарами и волжскими булгарами таких притоков нет» [Афанасьев 1984б, с. 38]. Как же объяснить тогда показания источников? Г.Е. Афанасьев предлагает следующий способ: между Доном и Волгой в хазарское время существовал волоковый путь; информаторы ал Мас'уди не знали о волоке, но знали, что можно на кораблях попасть из Каспия и Волги в Черное море и, наоборот, в связи с этим они считали Дон притоком или истоком (рукавом) Волги. Так возникло представление о том, что из Дона можно проплыть в основное русло Волги и далее к Итилю — столице хазар, не выходя на сушу. Все это дает Г.Е. Афанасьеву основания для «отождествления р. Буртас с Доном, который в районе г. Калач-на-Дону так близко подходит к Волге, что информаторы ал Мас'уди принимали его за приток Итиля» [Афанасьев 19846, с. 39; Афанасьев 1988, с. 91].

Возражая Г.Е. Афанасьеву, следует отметить, что там, где ал Мас'уди говорит о Волго-Донской переволоке и вообще о пути, соединяющем через переволоку бассейны Черного и Каспийского морей, он ни разу не упоминает ни самих буртасов, ни реку Буртас. При анализе текста становится очевидно, что он никак не соотносит реку Буртас и Дон. Более того, Дон известен ему в его классическом названии, воспринятом арабскими географами от Птолемея, — Танаис или Танис: «Что касается моря Понтос, то оно простирается от страны Лазики до Константинополя... В него впадает великая река, известная под именем Танаис (Дон)...» [Бейлис 1962, с. 24].

Ал Мас'уди также сообщает: «Ошибались люди и полагали, что море ал-Хазар соединяется с морем Майотис. А я не видел из входящих в страну хазар купцов и судовладельцев никого, [плавающего] по морю ал-Хазар в страны русов и булгар, кто бы утверждал, что с морем ал-Хазар соединяется какое-либо море из этих морей или соединяется с ним что-нибудь из его вод или каналов, кроме реки ал-Хазар...» [Гаркави 1870, с. 128; Калинина 2001, с. 204].

Далее у него же находим следующее сообщение: «В верхней части хазарской реки есть проток (устье?), вливающийся в залив моря Нитас — море русов (у Гаркави: «которое есть русское море»), по которому не плавают другие племена (у Гаркави: «никто кроме них (Русов) не плавает по нем»)...» [Гаркави 1870, с. 130; Минорский 1963, с. 196].

В другом месте ал Мас'уди объясняет, что он понимает под верховьями Волги: «...от Атила около страны Бургаз (Волжская Булгария) отделяется рукав, который впадает в Майатас» [Минорский 1963, с. 192; Коновалова 1999а, с. 92].

Итак, приведенные выше отрывки позволяют сделать два важных заключения. Во-первых, Танаис ал Мас'уди никак не связан с буртасами. Во-вторых, его представления о названных географических объектах действительно далеко не всегда достаточно четки. В частности, уже в другом месте он пишет о Танаисе (Доне), совершенно не связывая его устье с Азовским морем: «Между большими и известными реками, изливающимися в море Понтус, находится одна, называемая Танаис, которая приходит с севера. Берега ее обитаемы многочисленными народами славянскими и другими народами...» [Гаркави 1870, 140—141]. В данном случае Дон описывается ал Мас'уди, как река, непосредственно впадающая в «Понтус» — Черное море, что достаточно типично для географических представлений арабо-персидских авторов. Впрочем, этот тезис мог быть унаследован и от позднеантичной [Подосинов 2005, с. 195—203] или ранневизантийской традиции, представители которой часто рассматривали Керченский пролив как русло Дона¹, Танаис и «устье Меотиды» [Тортика 2003].

В большинстве приведенных цитат указывается, что Танаис — это именно нижний Дон, связывающий через переволоку бассейны Черного и Каспийского морей. Южным «продолжением» этого Танаиса является Керченский пролив. Впрочем иногда Танаис также можно рассматривать как выражение обобщенного географического представления арабских авторов о наличии водного пути, ведущего на север Восточной Европы через земли славян — сакалиба. В этом обобщенном представлении, основанном на книжной традиции и на знании о существовании конкретных торговых путей, которые шли из бассейна Балтийского моря в Черное и Каспийское моря, объединены и реальные «реки славян» — Дон, Волга, Ока, Днепр, и схоластический Константинопольский пролив [Подосинов 2005, с. 206], прорезающий Восточную Европу с севера на юг. Однако в любой из возможных трактовок Танаис ал Мас'уди ни текстуально, ни по смыслу никак не связан с народом буртас и с одноименной рекой Буртас, которая упоминалась им только в связи с описанием бассейна Волги и проживающего там населения.

В контексте поставленной проблемы особого внимания заслуживает описанный ал Мас'уди маршрут похода русов на Ардебиль и Баку в 912 г.: «[Несколько времени] после 300/912 г. около 500 судов их (русов — А.Т.) прибыли в пролив Нитаса, соединенный с Хазарским морем. Здесь находятся хорошо снаряженные люди хазарского царя. [Их задача] оказывать сопротивление каждому, кто идет с этого моря или с той стороны земли, части которой простираются от Хазарского моря до Нитас... Когда суда русов доплыли до хазарских войск, размещенных у входа в пролив, они снеслись с хазарским царем [прося разрешения] пройти через его землю, спуститься вниз по его реке, войти в реку (канал, на котором стоит их столица?) и таким образом достичь Хазарского моря... Он разрешил им совершить это, и они вошли в пролив, достигли устья реки [Дона] и стали подниматься по этому рукаву, пока не добрались до Хазарской реки (Волги), по которой они спустились до города Атиль и, пройдя мимо него, достигли устья, где река впадает в Хазарское море...» [Минорский 1963, 198—199].

Выше уже отмечалось, что «река славян» (Танаис описательного направления арабской географии) представлялась средневековыми авторами очень неясно, и мало соответствовала реальному Дону. Представления о Танаисе — Доне как «реке славян» формируются в арабской географии не ранее середины — второй половины IX в. Эти представления связаны не столько с реальным Доном, сколько с водным торговым путем, проходившим в IX в. через Дон, Волгу и другие реки Восточной Европы. В результате настоящее среднее течение Дона, междуречье Дона и Северского Донца (т. е. ареал распространения аланского варианта салтово-маяцкой культуры, который Г.Е. Афанасьев связывает с буртасами) авторам этого времени были совершенно неизвестны. Рассказывая о нижнем Доне или об ассоциировавшемся с ним Волго-Донском волоковом пути, они никогда не упоминали буртасов и не пользовались названием «река Буртас». Этот регион традиционно был связан для них либо с «сакалиба» и русами, либо с хазарами, контролировавшими этот водный путь и собиравшими таможенные пошлины с проезжавших по нему купцов. Все, что в трудах арабо-персидских авторов было связано с народом буртас, различная географическая терминология, производная от буртасов, локализуется севернее, в районе правого берега Волги, в лесостепи или на юге лесной зоны. Вероятно, где-то здесь и нужно искать место для реки Буртас ал Мас'уди.

Очевидно также, что местное население Восточной Европы никогда не называло Дон ни «рекой славян», ни, тем более, «рекой Буртас». Это были искусственные и неточные термины, по тем или иным причинам попавшие в работы арабо-персидских географов — представителей описательного направления арабской географии. Выше неоднократно подчеркивалось, что в письменной традиции цивилизованных народов древности и средневековья Дон изначально получил название «Танаис». По своему происхождению оно считается раннеиранским. «Дон» — это тоже название реки, но в позднеиранском его эквиваленте [Фасмер 1986, с. 528—529]. Вероятно, именно это название (в обоих его вариантах) получило всеобщее распространение как у народов, непосредственно проживавших у берегов Дона, так и у писателей, имевших о нем хоть сколько-нибудь приблизительное представление. Такое же название, судя по данным древнерусских источников, было распространено и среди восточных славян — Дон или Дон Великий.

Как отмечает Г. Шрамм, славяне познакомились с Доном лишь в ходе своего продвижения на юго-восток Европы. Очевидно, они позаимствовали это название у алан [Шрамм 1997, с. 33], т. е. у тех носителей салтово-маяцкой культуры, которых Г.Е. Афанасьев как раз и считает буртасами. «...В основу славянских названий Донца и Дона, — пишет Г. Шрамм, — бассейны которых были освоены славянами только в позднейшие века, было положено иранское название Дона...» [Шрамм 1997, с. 55]. Следовательно, ни аланы, ни воспринявшие у них названия Дона и Донца славяне не знали названия реки «Буртас» и не пользовались им по отношению к указанным рекам.

Возвращаясь к проблеме местонахождения реки буртасов, следует отметить, что у того же ал Мас'уди в отрывке, посвященном описанию неудачного завершения похода русов на Каспий в 912 г., есть косвенное указание на расположение земли буртасов именно в районе Волги: «...русы были преданы мечу, убиты и утоплены. Спаслось из них около 5 тысяч, которые на своих судах пошли к той стороне, которая ведет к стране Буртас (Н.А. Караулов переводил — в тех местах, что граничат с буртасами [Караулов 1908, 49]). Они бросили свои суда и двинулись по суше. Некоторые из них были убиты буртасами; другие попали к бургарам мусульманам, которые [также] поубивали их» [Минорский 1963, с. 200].

Сражение между русами и мусульманской гвардией кагана произошло где-то в районе нижнего течения Волги, вероятно, в пределах дельты. После этого прорвавшиеся на кораблях 5 тысяч русов достигли страны Буртас. Соответственно, они так и не покинули русло Волги. Затем русы вышли на сушу и были убиты буртасами. В то же время, если следовать концепции Г.Б. Афанасьева, чтобы достигнуть территории распространения салтово-маяцкой культуры, сначала им нужно было совершить несколько (около десяти) дневных переходов, проигнорировав при этом возможность спасения, воспользовавшись речным путем по Дону. Кроме того, они, без всяких на то причин должны были вторгнуться в район Придонечья. Ал Мас'уди пишет, что часть этих русов была убита булгарами. Следовательно, даже выйдя на сушу, они не покидали Поволжья и двигались к северу в сторону Волжской Болгарии. Там булгарские мусульмане продолжили депо, начатое ларсиями в окрестностях Итиля, и уничтожили остатки разбойничьей армии русов.

Интересно, что после удачного похода русов в 969 г. на хазар и на союзные им народы Ибн Хаукаль фиксирует следы русского погрома именно в Поволжье: «Затем пришли русы, разрушили все это и разгромили все, что принадлежало людям хазарским, болгарским и бургасским на реке Итиль» [Караулов 1908, с. 114].

Таким образом, можно перейти к следующим выводам: 1) в арабо-персидской средневековой географической традиции Дон никогда не называли рекой Бургас и не связывали с местом проживания буртасов; 2) Дон восточные авторы, несмотря на ряд неточностей и заблуждений, знали под классическим названием «Танаис» или под описательным названием «нахр ас-сакалиба» — «река славян»; 3) чаще всего в трудах арабо-персидских географов под названиями «Танаис» — «река славян» выступал не реальный Дон (на всем протяжении его течения), а только Нижний Дон с Волго-Донской переволокой, хорошо известные как часть маршрута военно-торговых предприятий варяго-русов, но отнюдь не как место проживаний, буртасов; 4) все рассмотренные свидетельства арабо-персидских авторов: ал Истахри, ал Мас'уди, Ибн Хаукаля и др. позволяют искать место расположения реки Буртас, как и территории самих буртасов, в пределах среднего Поволжья. Именно это и делали такие исследователи, как Д.Д. Хвольсон, А.Я. Гаркави, И. Маркварт, В.В. Бартольд, Б.Н. Заходер, А.П. Новосельцев и др.; 5) наиболее вероятным прототипом реки Буртас представляется Волга в той части ее течения, которая соответствует территории Проживания буртасов. Такая локализация реки Буртас снимает аргумент Г.Е. Афанасьева о том, что ни в нижнем, ни в среднем течении Волги нет многоводных и судоходных притоков. Их и не нужно искать. Вероятно, что у ал Мас'уди речь идет о самой Волге, которая, естественно, достаточно многоводна и вполне судоходна.

Таким образом, полученные в данной главе выводы позволяют усомниться в том, что население лесостепного (аланского) варианта салтово-маяцкой культуры можно напрямую связывать с буртасами восточных авторов. Подобные выводы также опровергают один из ключевых аргументов Г.Е. Афанасьева о тождестве реки Буртас и Дона. В этом случае тезис об идентичности донских алан и буртасов не выдерживает никакой критики и не должен приниматься во внимание при решении указанной проблемы.

Судя по сообщениям средневековых авторов, буртасы жили в районе правого берега Волги в течение длительного времени, не менее 300 лет, приходящихся на период господства хазар в этом регионе. Естественно, что за такой отрезок времени могла произойти определенная эволюция в расселении этого союза племен, локальные миграции, существенные изменения приоритетных форм хозяйства². Тем не менее, в изложении арабо-персидских географов информация о буртасах выглядит константной, полностью лишенной каких бы то ни было хронологических различий. Очевидно, в этом одна из причин тех трудностей, которые испытывают современные исследователи, пытаясь локализовать буртасов в каком-то определенном месте и соотнести их с каким-то одним поволжским народом³. Можно предположить, что в течение отмеченных 300 лет изменился состав этого союза племен. После окончательного распада этого союза в середине — второй половине X в. иранское название буртасов могли унаследовать племена, подвергавшиеся наиболее сильному влиянию иранского элемента в течение своей истории. Вероятно, они занимали наиболее южную часть территории этого когда-то обширного и сильного племенного союза, включавшего в себя обитателей как лесной, так и лесостепной зон, степняков, жителей поволжских поселений.

По всей видимости, распад союза буртасов был обусловлен как внутренними (усиление и этническая консолидация входивших в него ранее племен, прежде всего предков мордвы), так и внешними причинами. Важнейшими из них являются: во-первых, ослабление и гибель Хазарского каганата; во-вторых, расширение территорий Волжской Булгарии и Киевской Руси, одновременно претендовавших на контроль над землями, расположенными вдоль Окского пути. Длительное сопротивление «сидевших по Оке» вятичей экспансии Киевской Руси создало буферную зону, за которой начиналась сфера влияния Булгарии. Мордва, в силу естественного географического расположения и культурных традиций тяготела к Булгару. Оказавшись вне сферы знаний авторов письменных источников, буртасы на триста лет исчезли из поля зрения. Вновь на страницах исторических хроник они появятся только в связи с описанием монгольских завоеваний в Поволжье.

Историки, искавшие следы буртасов в Волго-Донском междуречье между X и XIII вв., полагали, что, ещё до XII в. часть их них переселилась в места проживания мордвы, смешалась с ней, поменяла свой образ жизни. Возможно, археологическим проявлением этого движения народов в постхазарский период, в ходе изменений в этногеографии Восточной Европы в середине — второй половине X в., стало появление, обряда скорченных женских погребений на мордовских могильниках в бассейне р. Цны. Например, на Крюковско-Кужновском могильнике погребенные захоронены с полусогнутыми ногами, на боку или на спине (5 погребений). Элементы аланского погребального обряда прослеживаются также на Елизавет-Михайловском и Пановском могильниках [Вихляев 1974, с. 59]. До этого такой обряд здесь не наблюдался. В свою очередь, до середины X в. подобный обряд или его элементы были характерны для аланского населения салтово-маяцкой культуры, ее лесостепного варианта [Плетнева 1967, с. 91]. Именно этот факт рассматривается некоторыми исследователями как доказательство идентичности салтовского населения и буртасов [Бубенок 1997, с. 74]. Однако возможно и совершенно иное его объяснение. Так, еще в 1950-е гг. А.Е. Алихова предположила, что наличие обряда скорченности погребенных у цнинской мордвы свидетельствует об этнических контактах с Доно-Донецкими аланами [Алихова 1959, с. 32]. По ее мнению, в результате каких-то военных столкновений аланы попали в среду мордовского населения.

Вероятно, после похода Святослава 965 г., затронувшего Донские территории Хазарского каганата, Саркел, места обитания аланов-яссов (т. е. лесостепной вариант СМК), часть алан могла перейти к поискам новых мест проживания. Скорее всего, это могли быть наиболее северные, граничащие с Русью племенные подразделения алан, т. е. жители лесостепного варианта салтовской культуры, обитатели берегов Северского Донца и его притоков. Уровень общественного развития, ХКТ и даже культура, получившая распространение в хазарское время у мордвы, и у этих групп алан оказались достаточно близки. Все это способствовало⁴ достаточно быстрому вхождению салтовцев в новый этнокультурный контекст и ассимиляции алан в преобладающем массиве мордвы. Вполне вероятно, что бежавшие из родных мест переселенцы занимали низкое социальное положение, в таких условиях их культура не могла развиваться и очень скоро исчезла. Это явление фиксируется археологически. Следов явных погромов на салтовских поселениях в бассейне Донца нет. Тем не менее, население их покидает, а новые места проживания этого населения не поддаются четкому определению, т. к. не сохраняется характерная для него материальная культура.

Кроме того, очень показательно, что аланский обряд на мордовских могильниках зафиксирован именно на некоторых женских погребениях⁵. В традиционных обществах замкнутого типа, сохраняющих племенные формы организации, браки с иноплеменниками (иноплеменницами) могли служить индикатором военно-политического статуса этноса. Достаточно часто у преобладающих этносов браки с иноплеменницами носили отнюдь не добровольный характер. Так, в результате набегов и иных форм насильственного воздействия женщины умыкались, и становились рабынями, наложницами, младшими женами.

Характерно, что в период преобладания Хазарского каганата в Восточной Европе (до конца IX — начала X вв.) алано-болгары Подонья-Придонечья берут в жены славянок и, возможно, представительниц каких-то финских этносов лесной зоны. Это проявляется в единовременном погребении с мужчиной высокого социального статуса жен-челядинок и их детей в катакомбных могильниках салтовской культуры⁶. Вероятно, наличие женщин-славянок в составе салтовских общин фиксируется в типично женских сферах быта и материальной культуры. Славянки, став единственными женами бедных, занимавших относительно низкий социальный статус, членов аланских общин, не имевших материальных возможностей для женитьбы на соплеменницах, со временем приобретали положение полноправных хозяек своего дома. Отсюда славянская керамика на салтовских поселениях, печи-каменки в салтовских жилищах, подпрямоугольные полуземлянки как тип жилой постройки [Колода 2005, с. 340—342]. Женщины являлись носителями бытовых и обрядовых традиций, благодаря им (даже если эти женщины и были в свое время захвачены насильно) происходил обмен такими традициями, их внедрение в новую этническую среду.

По всей видимости, с середины — второй половины X в. часть аланского населения начинает терять собственную социальную структуру, разрушаются отдельные племена и общины. В результате аланские женщины оказываются в том или ином качестве (жен, наложниц, рабынь) в мордовской племенной среде. Это явление не было массовым. Оно фиксируется единичными погребениями на мордовских могильниках соответствующего времени. В то же время типичный для алан катакомбный обряд погребения в новых условиях не проявляется. Все это свидетельствует о достаточно быстрой потере традиций и ассимиляции постсалтовского населения, по крайне мере здесь, на севере, в лесной зоне⁷.

Таким образом, отмеченное выше появление женских погребений, имеющих признаки аланского обряда, на мордовских могильниках не может служить аргументом в пользу идентификации буртасов арабо-персидских авторов и населения лесостепного варианта салтово-маяцкой культуры. Вслед за С.А. Плетневой приходится признать, что такая идентификация не облегчает понимание исторического процесса в Доно-Донецком регионе в хазарское время, напротив, только усложняет работу историков. Она не соответствует показаниям источников и не может быть использована в ходе дальнейшего исследования. Скорее всего, имя алан Донецко-Донского региона действительно не было известно авторам письменных источников. Причина этого, по всей видимости, кроется в следующих двух факторах.

Указанный регион находился в глубине Восточной Европы, вне зоны досягаемости представителей цивилизованного мира, прежде всего, восточных купцов, арабов, персов, евреев, служивших основными информаторами авторов географических описаний. Кроме того, военно-политическая активность лесостепного салтовского населения была направлена вглубь Восточной Европы, на север и северо-запад, в сторону, прежде всего, славянских племен. Это также не способствовало известности Доно-Донецкого населения в тех регионах, где создавались раннесредневековые письменные источники.

По всей видимости, жители Северо-Западной Хазарии скрывались под общим обозначением — «хазары». Вероятно, также воспринимали их и построившие Саркел на Дону византийцы. Даже если предположить, что участникам миссии Петрони Каматира были известны племенные названия обитателей Подонья, понятно, что они не видели их особой роли в Причерноморской геополитике и потому игнорировали⁸. По этой же причине автор ПВЛ в рассказе о хазарской дани, которую платили те или иные левобережные славянские племена, оперирует лишь общим термином — «хазары». После гибели Хазарского каганата иранская часть носителей СМК (сохранившаяся в среднем и нижнем Придонечье, по крайней мере, в XII в.) фигурирует в древнерусской летописи уже под своим собственным именем — яссы. В хазарское время это название (асы, асии) упоминается в письменных источниках, в частности Кембриджским Анонимом, но не может быть четко локализовано в силу лапидарности данных. В связи с этим, дальнейшие поиски имени носителей лесостепного варианта СМК в VIII—X вв. представляются бесперспективными.

Примечания

1. Представления о том, что устье Дона (Танаиса) соответствует устью Меотиды (Керченскому проливу), мы находим в «Объезде Эвксинского Понта» Арриана (II в. н. э.) и в одноименном Перипле безымянного автора — Псевдоарриана (V в. н. э.). Арриан пишет: «...Она (Танаис) вытекает из Меотидского озера и впадает в море Эвксинского Понта» [Латышев 1948, № 1, 272]. Псевдоарриан вторит ему: «...Эта река Танаис, говорят, отделяет от Азии Европу и вытекает из озера Меотиды, а впадает в море Эвксинского Понта...». Или «...впадает же он двумя рукавами в так называемую Меотиду и в Киммерийский Боспор...». [Латышев 1948, № 4, 257]. Интересно, в этой связи, следующее сообщение Прокопия Кесарийского: «Танаисом местные жители называют и то устье, которым начинается от Меотийского болота Танаис и, простираясь, как говорят, на двадцать дней пути, впадает в Понт Эвксинский, и даже тот ветер, который дует тут, они называют Танаитой» [Прокопий Кесарийский 1950, 384].

2. М.И. Артамонов еще в 1949 г. совершенно справедливо писал: «...значение союзов племен и вообще политических образований даже типа государства в процессе этногенеза не следует преувеличивать. Истории известны государства, существовавшие долгое время, но не создавшие в своих границах единого народа. Входившие в их состав племена и народы упорно сохраняли свои особые языки и другие этнографические признаки» [Артамонов 1949, с. 9].

3. Иногда забывая, что «...этнос — категория историческая, этногенез представляет процесс качественных трансформаций, в результате которых одни этнические образования сменяются другими, совершенно отличными от них...» [Артамонов 1949, с. 13].

4. Как отмечал В.Ф. Генинг, «тесное общение коллективов (племен) с однотипным хозяйственным укладом закономерно влечет за собой все большее их этническое сближение...» [Генинг 1970, с. 94].

5. Ю.В. Бромлей утверждал, что «...смешанный брак выступает в качестве одного из наиболее радикальных путей включения в этнос «чужеродных элементов»». При этом «...удельный вес смешанных браков у поглощаемого этноса обычно значительно выше, чем у этноса, выступающего в роли ассимилятора...». Вообще же «...нарушение эндогамии этноса — предвестник его разрушения» [Бромлей 1983, с. 203—204].

6. Это наблюдение впервые было сделано С.А. Плетневой на материалах Дмитриевского могильника: «...странный казался тот факт, что в парных захоронениях рядом с мужчиной-воином хоронили молодую или юную женщину, часто почти девочку. Равноправной она вряд ли могла быть для возмужалого или зрелого воина (25—50 лет). Целесообразность убийства жены для семьи, оставшейся без мужчины-хозяина, также маловероятна. По-видимому, это были челядинки-рабыни, убитые на похоронах и получавшие статус посмертных жен...» [Плетнева 1999, с. 40—41].

7. Вполне вероятно, что на юге, в степи, в районе среднего течения Северского Донца, аланское (постсалтовское) население существует и в последующие столетия, даже в золотоордынское время (например, на Сидоровском городище) [Бубенок 2004, с. 148—151; Ламанский 1902, с. 118—121].

8. Как указывает М.В. Бибиков, «...весь обширный в локализуемом пространстве, пестрый в реальном этническом содержании мир, окружающий Ромейскую империю, имеет единственный релевантный признак — это «варварский мир», который принципиально везде остается одним и тем же, потому что в нем живут варвары. Другие признаки — точность этнических дефиниций, исторические судьбы миграций, специфические черты быта и строя — второстепенны и подчинены императиву общего представления о варварском мире» [Бибиков 1999, с. 93—94]. И далее: «...Этот мир чужд, его логика непонятна, и потому феномены его могут быть в источнике лишь предметом этнографических зарисовок, а не анализа» [Бибиков 1999, с. 96]. В данном случае в качестве таких собирательных «варваров», включающих в себя ряд иных этносов, в том числе и алано-болгар Подонья-Придонечья, выступают именно хазары.