Глава I. У края «дикого поля»

Пришельцами из Азии, резко изменившими обстановку в Причерноморских степях, были кочевники-гунны. По свидетельствам античных авторов (Дионисий, Птолемей), на юго-восточных границах Европы, в прикаспийских степях и на Нижней Волге, гунны появились еще во II в. н.э., но это были сравнительно небольшие племенные группы. Мощное движение кочевников, известных под общим именем «гуннов», началось во второй половине IV в.

В состав союза гуннов входили многочисленные монгольские и тюркские племена Центральной Азии, Сибири и Средней Азии, вовлеченные в общее движение кочевников на запад, а также финно-угорские и аланские племена Приуралья и Прикаспия.

В 70-х годах огромные массы гуннов-всадников перешли Волгу и обрушились на Северное Причерноморье. Это было опустошительное нашествие, сопровождавшееся разорением обширных областей и истреблением целых народов.

В представлении современника гуннского нашествия — римского историка Аммиана Марцеллина, гунны — «подвижный и неукротимый народ, пылающий неудержимой страстью к похищению чужой собственности», двигавшийся вперед «среди грабежей и резни соседних народов». Неожиданность гуннского нашествия еще больше усиливала страх перед неведомым врагом. «Невиданный дотоле род людей, — писал Марцеллин, — поднявшийся как снег, из укромного угла, потрясает и уничтожает все, что попадается навстречу, подобно вихрю, несущемуся с высоких гор». Гунны принесли с собой новые приемы боя, с которыми коренному населению причерноморских степей было очень трудно бороться. «Иногда, угрожаемые нападением, они вступают в битвы клинообразным строем со свирепыми криками. Будучи чрезвычайно легки на подъем, они иногда неожиданно и нарочно рассыпаются в разные стороны и рыщут нестройными толпами, разнося смерть на широкое пространство; вследствие их необычайной быстроты нельзя и заметить, как они вторгаются за стену или грабят неприятельский лагерь. Их потому можно назвать самыми яростными воителями, что издали они сражаются метательными копьями, на которых вместо острия с удивительным искусством приделаны острые кости, а в рукопашную очертя голову мечами рубятся и на врагов, сами уклоняясь от ударов кинжалов, набрасывают крепко свитые арканы для того, чтобы, опутав члены противников, отнять у них возможность сидеть на коне, или уйти пешком»¹.

Атака гуннов

Высокие боевые качества, а также огромное численное превосходство обеспечили гуннам победу над разрозненными племенами причерноморских степей.

Первой жертвой гуннского нашествия стали аланы, занимавшие прикаспийские степи до реки Дона. Гунны, вторгшиеся в земли алан, «многих перебили и ограбили, а остальных присоединили к себе» (Аммиан Марцеллин). Продвигаясь дальше на запад и юго-запад, гуннские орды разорили земли по Нижней Кубани и на Таманском полуострове. Затем они перешли Керченский пролив и обрушились на Боспорское государство. Богатые боспорские города были разрушены: их стены не выдержали ударов стенобитных орудий гуннов.

В 371 г. гунны напали на владения готского племенного союза. Готы, занимавшие обширную полосу причерноморских степей от Дона до Дуная, были разгромлены. Готский король Германарих не мог противопоставить завоевателям сколько-нибудь значительных сил: при первых же ударах гуннов из-под его власти начали отпадать племена, составлявшие готский союз. Иордан сообщал, например, о выходе в это время из готского союза могущественного племени росомонов. Видя безнадежность сопротивления, Германарих покончил жизнь самоубийством. Значительная часть готов отошла на запад, в пределы Восточноримской империи, а остальные покорились завоевателям и были включены в состав гуннской орды. Все Северное Причерноморье оказалось под властью гуннов.

В исторической литературе были попытки представить нашествие гуннов как явление прогрессивного характера.

А.Н. Бернштам, например, возражает против оценки гуннских походов как разбойничьих и грабительских, утверждает, что гунны были выше многих европейских народов того времени по социальному строю и культуре, несли в Европу новые, более совершенные по сравнению с рабством социальные отношения и восточную культуру, мобилизовали все «варварские племена» Европы для разгрома рабовладельческой Римской империи².

С этой оценкой гуннского нашествия, как нам представляется, нельзя согласиться. Во-первых, роль гуннов в разгроме рабовладельческой Римской империи не стоит преувеличивать. Во-вторых, гуннское нашествие обрушилось прежде всего на оседлые земледельческие народы Восточной Европы, сыграв резко отрицательную роль в их истории. На долгие годы не только степная, но в определенной мере лесостепная зоны Восточной Европы оказались во власти кочевников, оседлое земледельческое хозяйство, с древности развивавшееся здесь, было разрушено. Нашествие затормозило процесс социально-экономического развития европейских народов. Пришельцам из азиатских степей не нужно было «спасать» славян и другие земледельческие племена Европы от рабовладельческой формации: рабство и так не получило у них сколько-нибудь заметного развития, а рабовладельческий Рим переживал период упадка. Поэтому говорить о каком-либо «положительном» влиянии гуннского нашествия в «историкосоциальном» плане было бы неверным, особенно по отношению к славянам.

Встреча римского папы Льва I Великого с царем гуннов Аттилой. Художник Алессандро Альгарди

Гунны не принесли с собой ничего, кроме опустошений, массовых убийств, грабежей и тяжелой дани, наложенной на подвластные народы. В причерноморских степях завоеватели дотла уничтожили древнюю земледельческую культуру, стерли с лица земли те островки оседлости и земледелия, которые существовали в степной зоне северо-западного Причерноморья и на Нижнем Днепре. Сильно пострадали от гуннов и оседлые поселения лесостепи, особенно в ее южной части. Факт запустения многих земледельческих поселений во время гуннского нашествия подтверждается археологическими данными: в конце IV в. жизнь на многих из них прекращается почти одновременно. Раскопки дают яркие картины гибели поселений «Черняховской культуры» в результате военной катастрофы: клады, поспешно зарытые жителями при приближении врага, следы массовых пожарищ, керамические печи, загруженные посудой (внезапное нападение помешало гончарам закончить работу).

В первой половине V в. центр гуннского союза находился в Паннонии: здесь располагались основные силы гуннов и ставка их вождя. Северное Причерноморье стало резервом и тылом державы Аттилы, но тылом неспокойным и непрочным. Завоеванные народы неоднократно восставали, ослабляя натиск гуннов на запад, а порой и вообще срывая их завоевательные походы. Упорное сопротивление славян и других восточноевропейских племен явилось одной из причин распада гуннского союза, который наступил после смерти Аттилы (453 г.). Часть гуннов во главе с сыновьями Аттилы вернулась с запада в степи северо-западного Причерноморья, но они уже не занимали прежнего господствующего положения среди других кочевых племен.

На смену гуннскому союзу пришли другие племенные объединения, однако ни одно из них не могло сравниться по могуществу с державой Аттилы. Племенные объединения, во главе которых становились различные кочевые племена, ранее входившие в состав гуннского союза, быстро возникали и так же быстро распадались, значительно усиливаясь во время удачных походов и исчезая бесследно в случае военных неудач. Это были временные, непрочные объединения, не оставившие заметных следов в истории Северного Причерноморья. Как правило, они даже не проводили самостоятельной внешней политики, являясь послушным орудием в руках византийской дипломатии. Об этом очень образно пишет византийский историк второй половины VI в. Агафий, характеризуя взаимную борьбу, вплоть до самоуничтожения, двух послегуннских племенных объединений — утургуров и кутургуров, которые «в течение долгого времени были заняты взаимной борьбой, усиливая вражду между собой. То делали набеги и захватывали добычу, то вступали в открытые бои, пока почти совершенно не уничтожили друг друга, подорвав свои силы и разорив себя. Они даже потеряли свое племенное имя. Гуннские племена дошли до такого бедствия, что если и сохранилась их часть, то будучи рассеянной, она подчинена другим и называется их именами»³.

По отношению к земледельческим оседлым народам племенные объединения кочевников послегуннского времени проводили ту же политику, что и их могущественные предшественники: это были паразитические объединения, существовавшие за счет ограбления других народов, опустошительных набегов и «даров», вымогаемых у Византии за участие в войнах против ее противников. Однако соотношение сил, по-видимому, в это время уже изменилось. Славяне и другие оседлые племена Восточной Европы успешно отбивали набеги кочевников, о чем свидетельствует существование поселений в непосредственной близости от степей. В Северном Причерноморье шел процесс постепенной ассимиляции кочевников земледельческой средой, их оседание на землю. Ассимиляция жителей степей облегчалась тем, что население Северного Причерноморья, по наблюдениям М.И. Артамонова, состояло главным образом из местных европеоидных племен, а не из пришлых монголоидов⁴. Во всяком случае, азиатские кочевые племена тогда не составляли большинства, особенно по соседству с лесостепью.

Проникновение в причерноморские степи отдельных азиатских кочевых племен продолжалось и в V—VI вв. Так, во второй половине V в. в Каспийско-Азовском междуморье появились савиры, вытесненные из Западной Сибири аварами. Следом за ними пришли племена сарагуров и оногуров.

Все эти группы кочевников в этническом отношении мало отличались от гуннов и быстро смешались с ними. Разрозненные и сравнительно немногочисленные группы азиатских кочевников послегуннского периода не создали сколько-нибудь прочных племенных объединений и мало изменили состав населения причерноморских степей. Наиболее значительными племенными объединениями кочевников были союзы утургуров (в Приазовье) и кутургуров (в Северном Причерноморье), состоявшие из тюрко-язычных племен, пришедших вместе с гуннами или вслед за ними, а также из сохранившихся групп местного восточноевропейского населения.

В середине VI в. в причерноморские степи проникли авары. Об их происхождении историки высказывают различные мнения. Так, Н.Я. Мерперт считает, что в состав аварской орды входили тюркские, монгольские и финно-угорские племена Центральной и Средней Азии, причем основная роль принадлежала тюркам. М.И. Артамонов выводит авар из среды угорского населения Северного Казахстана, огуругров, вытесненных на запад тюркотами. Таким образом, по предположениям обоих исследователей авары нашли в причерноморских степях родственную этническую среду (многие угорские племена пришли сюда вместе с гуннами). Этим, а также слабостью местных племенных объединений объясняются быстрые успехи новых пришельцев из Азии. Сама же аварская орда была сравнительно немногочисленной: по свидетельству византийского историка Менандра она насчитывала всего 20 тысяч воинов; М.И. Артамонов определяет общую численность азар вместе с женщинами и детьми в 100 тысяч человек.

Авары, вытесненные тюрками из районов своих прежних кочевий, не могли, конечно, в одиночку бороться против многочисленных племен причерноморских степей. Они искали союзников и быстро нашли их: сначала — алан, затем — кутургуров, которые старались использовать аварскую орду для войны с племенным объединением утургуров.

Играя на противоречиях между местными племенами, авары добились господствующего положения в степях Северного Причерноморья. Им удалось создать большой союз племен, западная граница которого доходила до владений Византии. Создание этого союза, известного под названием Аварского каганата, происходило в упорной борьбе с восточноевропейскими народами. Особенно упорное сопротивление аварам оказали славяне.

В VI в. в жизни славянских племен произошли существенные изменения. Именно в это время складываются славянские племенные объединения, игравшие самостоятельную роль в войнах с Византией. Византийские авторы начинают выделять из общего собирательного имени «венеды» отдельные племенные союзы славян. Одним из таких союзов, как полагает Б.А. Рыбаков, был союз народа Рос (Русь), объединивший лесостепные племена между Днепром и Доном (или Донцом). Складывание этого союза прослеживается археологически по распространению так называемой культуры пальчатых фибул. Область распространения этой культуры была в VI—VII вв. ограничена на западе Киевщиной и бассейном Роси, на севере захватывала Чернигов, Стародуб и Курск, а юго-восточная граница совпадала с границей славянского населения. Возросшая опасность со стороны кочевников в связи с появлением в степях аваров способствовала возникновению и других союзов славянских племен. По мнению Б.А. Рыбакова, именно в это время складываются такие прочные племенные союзы, как Поляне, Северяне, Волыняне, Дулебы, Хорваты, занимавшие лесостепную полосу вдоль степной границы.

Война славянских племен с аварами была очень тяжелой, так как военная организация авар, объединившая под своей властью многие кочевые племена причерноморских степей (прежде всего кутургуров, постоянных врагов славян), обладала значительными силами. Немаловажную роль сыграло и совершенное по тем временам вооружение кочевников-авар, обеспечившее им определенное военное превосходство над земледельческими племенами лесостепи. Археологические раскопки аварских могильников в Среднем Подунавье показывают, что пришельцы из азиатских степей были вооружены большими луками, более дальнобойными, чем обычные луки кочевников, тяжелыми копьями, слабо изогнутыми саблями — в то время новинкой военной техники. Употребление стремян давало аварским всадникам более устойчивое положение в рукопашном бою.

Некоторые подробности войны аваров с союзом славянских племен — антами сообщает византийский историк VI в. Менандр Протиктор. Неожиданное нападение кочевников на славянские земли сразу поставило антов в тяжелое положение: «Владетели антские приведены были в бедственное положение и утратили свои надежды. Авары грабили и опустошали их землю». Попытки антов установить мирные отношения с аварами не удались: их посольство было перебито. «С тех пор, — пишет Менандр, — пуще прежнего стали авары разорять землю антов, не переставая грабить ее и порабощать жителей»⁵.

Аварские всадники

Наиболее тяжелым периодом войны славянских племен с аварами были, по-видимому, 50-е годы VI в., когда племена аварского союза двигались на запад по обычной дороге кочевников, занимали степи Северного Причерноморья. В следующем десятилетии, после образования Аварского каганата, основная масса авар обосновалась западнее, поблизости от границ Византии, в Паннонии, и владения византийских императоров стали главным объектом их многочисленных грабительских походов.

О результатах войны славян с аварами известно немного. Видимо, большинство славянских племен не были покорены аварами. Даже во второй половине VI столетия, в период наибольшего могущества Аварского каганата, славянские вожди вели себя достаточно независимо по отношению к аварам. Менандр сообщает, например, что в 578 г. «важнейшие князья склавинского народа» категорически отвергли требование аварского кагана о покорности и заявили: «Родился ли на свете и согревается ли лучами солнца тот человек, который бы подчинил себе силу нашу? Не другие нашею землею, а мы чужою привыкли обладать. И в этом мы уверены, пока будут на свете война и мечи!»⁶. Часть славянских племен была вовлечена аварами в походы против Византийской империи, но это, вероятно, были скорее союзники (хотя и не совсем равноправные), чем покоренные^*. Не случайно при заключении мира византийские дипломаты обычно требовали в качестве заложников детей «скифских» (т.е. славянских) вождей, не без основания видя в этом залог устойчивого мира — без согласия славян походы аварского кагана на Византию были попросту невозможны. Славяне составляли большинство в аварском войске. По свидетельству Феофилакта Симокатты, среди пленных, захваченных византийскими войсками во время похода на авар в 601 г., авары составляли только ⅕, около половины были славянами, а остальные происходили «из других народов»⁷. И, наконец, отдельные славянские племена, преимущественно занимавшие земли поблизости от основных аварских владений в западной части Северного Причерноморья, были покорены завоевателями и жестоко угнетались ими. Русский летописец сообщает о завоевании аварами («обрами») славян-дулебов: «Обри воеваша на Словены и примучиша Дулебы, сущая Словены, и насилье творяху женамъ Дулебьскимъ, аще поехати бяше Обрину, не дадяше въпрячи коня, ни волу, но веляше въпрячи 3 или 4 или 5 женъ и телегу, и повести Обрина, и тако мучаху Дулебы»⁸.

Покоренные аварами народы были обложены тяжелой данью, величина которой достигала половины урожая. Очень обременительным было также содержание аварских отрядов, ежегодно приходивших зимовать в земледельческие поселения лесостепи; возможно, этот факт и нашел отражение в приведенной выше записи русского летописца о насилиях «обров». По свидетельству Фредегара, «авары каждый год шли к славянам, чтобы зимовать у них; тогда они брали женщин и детей славян и пользовались ими. В завершение насилия славяне обязаны были платить аварам дань»⁹.

Ответом на грабежи и насилия была непрекращающаяся борьба славянских племен с угнетателями, которая то выливалась в открытые восстания, то временно затихала, чтобы снова вспыхнуть при первом же удобном случае. Сопротивление покоренных народов подтачивало изнутри державу аварских каганов и послужило одной из основных причин ее гибели.

Аварский каганат сыграл отрицательную роль в истории славянских племен. Аварское господство тормозило развитие производительных сил славянских племен, систематически подрывая их данями и поборами, искусственно ограничивая распространение передового по тому времени хозяйственного уклада — оседлого земледелия. В борьбе с кочевниками-аварами славяне несли тяжелые потери.

Однако преувеличивать влияние Аварского каганата на историческое развитие славянских племен не следует. Включение некоторых племенных союзов славян в состав каганата не изменило их общественно-политического строя. К тому же авары недолго оставались в степях Северного Причерноморья, поблизости от основных районов расселения славянских племен. Занятые бесконечными войнами с Византией, аварские каганы почти не вмешивались в дела Северного Причерноморья. Их взаимоотношения со славянами ограничивались сбором дани с некоторых славянских племен, ограблением пограничных со степью земледельческих поселений (преимущественно в Западном Причерноморье) и вовлечением части славян в походы на Балканский полуостров. Существование Аварского каганата даже не помешало продвижению славянского населения из лесостепной зоны на юго-восток, на плодородные черноземные земли. С VIII в. это продвижение становится массовым и охватывает обширные области между Днепром и Доном.

Славянская колонизация междуречья Днепра и Дона проходила в упорной борьбе с занимавшими эти области кочевниками. Требовались немалые усилия, чтобы оттеснить кочевников, еще труднее было обеспечить безопасность земледельческого населения от их набегов. Не случайно, конечно, славянские земледельческие поселения строились в труднодоступных местах, на высоких речных берегах, и окружались валами, глубокими рвами и крепкими деревянными стенами. Мощные оборонительные сооружения были характерной особенностью славянских поселений, появившихся в VIII—IX вв. на Пеле, Ворскле, Верхнем Дону. Продвигаясь дальше на юго-восток, славянские переселенцы проникли в район Верхнего Донца.

Судя по количеству и размерам поселений, славянская колонизация в этих районах была значительной. Земледельческие поселки стояли вдоль Пела, Ворсклы и Верхнего Дона через каждые 5—10 км и насчитывали сотни жилищ, до одной тысячи и более населения. Некоторые из них занимали площадь 40 и даже 50 тыс. кв. м.

Академик Б.А. Рыбаков следующим образом оценивает итоги славянской колонизации Юго-Восточной Европы: «В VIII—IX веках по берегам Черного и Азовского морей, на крупнейших реках Восточного Причерноморья было множество славяно-русских поселенцев, занимавшихся земледелием и торговлей»¹⁰.

В колонизации Юго-Восточной Европы участвовали, видимо, не все славянские племена. Население правобережья Днепра было вовлечено аварами в движение на Балканский полуостров, в бесконечные войны с Византией, и его участие в колонизации маловероятно. Очевидно, в юго-восточном направлении двигались племена, жившие в бассейне Десны, по Сейму, в Верхнем Поднепровье и на Верхней Оке — северяне и вятичи.

Относительная слабость послегуннских племенных объединений кочевников создала благоприятные условия для славянской колонизации Юго-Восточной Европы, но не была, конечно, ее причиной. Эта причина коренилась внутри самого славянского общества, переживавшего период перехода от родового строя к феодальному. Славянские племена окрепли и смогли выделить значительные военные силы для расширения своей территории. Оттеснить кочевников и обеспечить безопасность земледельческого населения в степях могли только постоянные дружины, достаточно многочисленные и хорошо вооруженные; стихийная крестьянская колонизация степей представляется маловероятной. На это обстоятельство обращает внимание Б.А. Рыбаков: «Пионерами колонизации были выделяемые земледельческими славянскими племенами дружины, организованно пробивавшиеся через кочевнические заслоны и частично оседавшие в Причерноморье в соседстве с иноязычным и инокультурным местным населением»¹¹.

Славянский земледелец, селившийся на просторах причерноморских степей, был носителем экономического прогресса: с ним в области, занятые ранее кочевым скотоводством, пришел передовой по тому времени хозяйственный уклад — пашенное земледелие. Колонизация способствовала и социальному развитию славянских племен. В процессе длительной борьбы с кочевниками выделялись и усиливались дружинные элементы, укреплялась родо-племенная знать, что сыграло известную роль в переходе славян к новым, феодальным отношениям. Однако овладение плодородными черноземными землями степной полосы стоило славянам немалых усилий и жертв.

Славянская колонизация не была, подобно движению кочевых народов, перемещением всей массы населения в новые районы. Основное славянское население оставалось на прежних местах, составляя постоянный и устойчивый резерв переселенческого движения. Этим в немалой степени объясняется стабильность славянской колонизации: земледельческие поселения на Дону, Донце и Тамани существовали длительное время, несмотря на наличие поблизости от этих районов довольно сильных объединений кочевников — болгар (внутренних) и венгров.

Не остановило продвижения славянского населения на юго-восток Европы и существование Хазарского каганата, владения которого в VIII в. охватывали степи между Азовским и Каспийским морями, Северный Кавказ, Нижнее Поволжье и некоторые города Крыма.

События политической истории каганата нашли достаточно полное освещение в монографии М.И. Артамонова «История хазар» (1962). Поэтому мы касаемся их только в той степени, в которой необходимо для выяснения характера русско-хазарских отношений и того влияния, которое мог оказывать каганат на взаимоотношения Руси с кочевниками.

В исторической литературе высказываются различные мнения о роли Хазарского каганата в истории Восточной Европы. С одной стороны, М.И. Артамонов считает Хазарию обширным государством, подчинившим своей власти большую часть Северного Причерноморья (в том числе и славянские племена) с высокой по тому времени материальной и духовной культурой. Он пишет, что «роль хазар в истории была прогрессивной. Они остановили натиск арабов, открыли двери византийской культуре, установили порядок и безопасность в прикаспийских и причерноморских степях, что дало мощный толчок для развития народного хозяйства этих районов и обусловило заселение славянами лесостепной полосы Восточной Европы». Роль каганата, по мнению М.И. Артамонова, «стала резко отрицательной» только после принятия иудейской религии (с IX в.), когда «наступила эпоха посреднической торговли и паразитического обогащения правящей верхушки»¹².

С противоположных позиций подходит к оценке роли Хазарского каганата в истории Восточной Европы академик Б.А. Рыбаков. По его мнению, Хазария — небольшое полукочевое государство с низким уровнем развития производительных сил, не оставившее почти никаких следов в культуре Восточной Европы. Он указывает на паразитический характер державы хазарских каганов, характеризуя ее как «примитивное государство кочевников-хазар, долгое время существовавшее лишь благодаря тому, что превратилось в огромную таможенную заставу на путях по Северному Донцу, Дону, Керченскому проливу и Волге». Б.А. Рыбаков подвергает сомнению утверждения о том, что хазары могли быть «щитом», прикрывавшим славян от кочевников азиатских степей, и обеспечивали «порядок и безопасность» в причерноморских степях. Он обращает внимание на то, что укрепленные хазарские городки по Дону прикрывали только северокавказские степи, оставляя болгарам, уграм, а впоследствии печенегам всю прилегающую к славянской земле степную полосу шириной в 300 км. По этому пути к границам Руси беспрепятственно подходили хищные орды кочевников, с которыми славянам приходилось вести длительную и кровопролитную борьбу. Б.А. Рыбаков считает маловероятным подчинение славянских племен власти хазарских каганов; исключение могла составлять та часть славянского населения, которая продвинулась далеко на юго-восток, по соседству с Хазарией¹³.

Хазарские воины

При наличии таких различных точек зрения вопрос о роли Хазарского каганата в истории Восточной Европы нуждается, по-видимому, в дополнительном серьезном исследовании. Поэтому ограничимся общей характеристикой того, что представляла собой Хазария в первые столетия существования Древнерусского государства и как складывались в это время русско-хазарские отношения.

Применительно к интересующему нас периоду (IX—X вв.) убедительным представляется определение территории Хазарии, сделанное Б.А. Рыбаковым на материалах еврейско-хазарской переписки (в первую очередь, пространной редакции ответа кагана Иосифа) и карты арабского географа и путешественника XII столетия Ибриси. По мнению Б.А. Рыбакова, территория Хазарии представляла собой «почти правильный четырехугольник, вытянутый с юго-востока на северо-запад, стороны которого составляли: Итиль-Волга от Сталинграда до устья, Хазарское море от устья Волги до устья Кумы, Кумо-Манычская впадина и Дон от Саркела до Переволоки». Крымско-таманские города в X в. уже не входили в состав Хазарского каганата¹⁴. Более или менее определенно можно говорить о подчинении хазарам волжских булгар и буртасов, а также о вовлечении в орбиту их политики отдельных союзов кочевых племен степей, например булгар и угров (венгров).

Возможно, дань хазарским каганам платили и некоторые славянские племена, однако летописные известия о хазарской дани не дают оснований для вывода о подчинении славян власти кагана.

Вот как, например, рассказывает о взаимоотношениях славян с хазарами южнорусский летописец: «Наидоша ю Козаре, седящаю в лесехъ на горах, и ркоша Козаре, платите нам дань. Здумавше же Поляне и вдаша от дыма мечь, и несоша Козаре к князю своему и к стареишинамъ своим, и реша имъ се налезахомъ дань нову, они же реша имъ откуду, они же реша имъ в лесе на горех над рекою Днепрьскою, они же ркоша, что суть вдале, они же показаша мечь. И реша старце Козарьстии: не добра дань, княже, мы доискахомся оружьемъ единою страны, рекше саблями, а сихъ оружье обоюду остро, рекше мечи, си имуть имати и на нас дань и на инехъ странахъ, се же събысться все...»¹⁵

Этот летописный рассказ, относящийся к полянам, жившим в районе Киева, интересен в том отношении, что проливает свет на характер русско-хазарских отношений. Летописец рассказывает, что хазарский отряд «наидоша» к славянским границам и потребовал выплаты дани, причем требование дани опиралось только на силу оружия: «налезахомъ дань», «доискахомся оружьемъ». Поляне, по-видимому, имели возможность сами решать вопрос, подчиниться или нет, и фактически отказались от выплаты дани, вручив вместо требуемой дани мечи — символ войны. Это дает основание предпо-дожить, что «хазарская дань», о которой сообщает летописец, имела временный, эпизодический характер.

В другом месте летописец прямо сопоставляет хазарскую дань с временными выплатами дани варягам. Под 859 г. в Ипатьевской летописи записано: «Имаху дань Варязи, приходяще изъ заморью, на Чюди и на Словенахъ, и на Мерехъ и на всехъ Кривичахъ. Козаре имахуть на Полянех и на Северехъ и на Вятичихъ, имаху по беле и веверици, тако от дыма»¹⁶. Далее, под 862 г. в летописи сказано, что славяне «изгнаша Варяги за море и не даша имъ дани»¹⁷. Видимо, в представлении летописца варяжская и хазарская «дани» были явлениями одного порядка — временными, преходящими.

Интересно, что последующие летописные упоминания о хазарской «дани» относятся исключительно к славянским племенам, связанным с колонизацией юго-восточной части Северного Причерноморья: северянам и вятичам. Повествуя о походе киевского князя Олега в 884 г. в земли северян, летописец отмечает: «Победи Северы и възложи на нихъ дань легъку, и не дасть имъ Казаромъ дани даюти». Примерно то же самое сообщает летописец и о радимичах: в 885 г. «посла Олегъ к Радимичем, ркя: кому дань даете, они же реша Казаром, и рече имъ Олег: не давайте Казаромъ, но мне давайте, и вдаша Олгови по щелягу, яко же и Казаромъ даяху»¹⁸. Имеются упоминания и о хазарской дани с вятичей, селившихся по Оке и Волге: в 964 г. киевский князь Святослав «иде на Оку реку и на Волгу и налезе Вятичи, и рече имъ: кому дань даете, они же ркоша: Казаром по щелягу от рала даем». Через два года, в 966 г., вятичи уже платили дань киевскому князю¹⁹.

Все летописные известия о хазарской дани относятся к славянским племенам, занимавшим пограничные со степью районы и связанные с переселенческим движением в юго-восточную часть Северного Причерноморья, т.е. в районы, находившиеся в непосредственной близости от основных хазарских владений. При господстве в Юго-Восточной Европе хазарских каганов и зависимых от них кочевых племенных объединений продвижение славянского земледельческого населения в этом районе было возможно только при условии установления мирных отношений с хазарами. По-видимому, уплата дани хазарским каганам и обеспечивала такие отношения, являясь своеобразной платой за право селиться на плодородных черноземных землях.

Рассматривая вопрос о причинах даннических отношений некоторых славянских племен с хазарами, нельзя не учитывать и следующего обстоятельства: родо-племенная знать северян и вятичей могла использовать номинальную зависимость от Хазарии для сопротивления централизаторским устремлениям киевских князей, направленным на подчинение всех славянских племен власти Киева. Не случайно, конечно, киевскому князю Святославу удалось обложить данью вятичей только после того, как хазары потерпели серьезное поражение в результате похода русских дружин, закончившегося взятием хазарской крепости Белая Вежа.

Таким образом, летописные известия о хазарской «дани» не дают достаточных оснований для признания зависимости славянских племен от Хазарии. Даннические отношения были временными, непрочными, распространялись на незначительную часть славянских племен и объяснялись, как нам представляется, не столько силой державы хазарских каганов, сколько определенными политическими преимуществами, которые обеспечивались для самих славян установлением мирных отношений с Хазарией (возможность колонизации юго-востока Европы, возможная поддержка против централизаторских устремлений киевских князей, заинтересованность в торговле с Востоком, которую контролировали хазарские каганы, и т.д.). В целом же славяне вели достаточно независимую политику по отношению к хазарам, и их влияние на Русь не могло быть сколько-нибудь значительным.

Оценивая роль Хазарского каганата во взаимоотношениях славян с кочевниками причерноморских степей, следует учитывать то обстоятельство, что славянские земли были отделены от владений хазар обширными степными пространствами, по которым беспрепятственно передвигались кочевые племена. Уже хотя бы поэтому каганат не мог быть «щитом» славянских земель от набегов со стороны кочевников. Этот «щит» скорее подпирал кочевников сзади, закрывая от их набегов степи Северного Кавказа и Приазовья и тем самым, естественно, направляя их натиск на север и северо-запад, на славянскую лесостепь. Подчинение отдельных племенных объединений кочевников власти хазарских каганов не устраняло постоянной опасности набегов со стороны степей. Это видно хотя бы на примере кочевников-венгров, занимавших лесостепную полосу между Днепром и Доном всего на расстоянии двух дней пути от Руси. Союз кочевых племен, во главе которого стояло венгерское племя мадьяр, находился в зависимости от каганата, но это не отразилось сколько-нибудь заметным образом на его взаимоотношениях с оседлыми соседями: грабительские набеги на земледельческие славянские поселения продолжались, кочевники нападали на славян и захватывали у них невольников. Продолжались набеги на славян и болгарских племен, занимавших степи Подонья («внутренних болгар»). По свидетельству персидского автора X столетия, болгары — народ «отважный, воинственный и внушающий ужас. Их характер подобен характеру тюрок, живущих возле страны хазар. Внутренние болгары воюют со всеми руссами...»²⁰ Хазарский каганат не ликвидировал постоянную опасность набегов кочевников даже со стороны племенных союзов, находившихся в зависимости от Хазарии. Некоторое ослабление натиска кочевников на оседлые славянские племена, сделавшее возможным их продвижение на юг и юго-восток, на черноземные земли, объясняется, по-видимому, не политикой Хазарского каганата, а отсутствием в это время в степях Причерноморья достаточно мощных племенных объединений кочевников. Усилившиеся славянские племена не только отбивали набеги своих беспокойных соседей, но и сумели обеспечить успешное продвижение земледельческой культуры на черноземные земли Юго-Восточной Европы, занятые кочевыми скотоводческими племенами (славянская колонизация VIII—IX вв.). Появление в степях Северного Причерноморья новой волны азиатских кочевников-печенегов сразу изменило обстановку. Хазарский каганат не сумел сдержать их натиск: печенеги прошли севернее основных владений кагана, по широкой полосе степей, примыкавшей к славянским землям. Хазарам пришлось вести с пришельцами тяжелую войну, чтобы защитить свои собственные владения в Приазовье.

Хазарский каган Юсуф в изображении современного художника

Хазарский каганат не играл самостоятельной роли и в развитии славянской торговли с Востоком. Хазария являлась, по выражению Б.А. Рыбакова, огромной таможенной заставой на путях по Северному Донцу, Дону, Керченскому проливу и Волге, перевалочным транзитным пунктом, государством, для которого доходы с транзитной торговли составляли условие существования, и в силу этого ее влияние на содержание и направление восточной торговли было ничтожным. Абуль-Касим в «Книге путей и государств» (976—977 гг.) так писал о Хазарском каганате в связи с восточной торговлей: «Что вывозится из их страны, мед и меха, то это привозится из страны Русов и Булгара». Ему вторит другой арабский писатель — Ахмед ибн-Фадлан (20-е гг. X в.): «Преимущественная пища их (хазар) есть рис и рыба; остальное у них находящееся привозится из Руса, Булгара и Куябы»²¹.

Взаимоотношения славян и хазар в ходе торговли с Востоком достаточно ясно определяют восточные источники: славянские купцы просто проходили со своими товарами через владения хазарского кагана дальше на восток, уплачивая пошлину. Арабский автор Абуль-Касим (60—70-е гг. IX в.) пишет: «Купцы русские ходят на кораблях по реке Славянской, проходят по заливу хазарской столицы, где владетель берет с них десятину. Затем они ходят к морю Джурджана (южная часть Каспийского) и выходят на любой им берег. Иногда же они привозят свои товары на верблюдах в Багдад»²².

Таким образом, в представлении восточного автора, Хазария — таможенный пункт на большой дороге транзитной торговли с востоком, через который проходят купцы, уплачивая пошлину.

Основной дорогой славянской торговли с Востоком был Волжский путь. В.Б. Вилинбахов пишет, например, на основании анализа находок кладов арабского серебра, что «основную роль в торговле между Западом и Востоком в раннее средневековье играл не «путь из варяг в греки», а Волжский путь, непосредственно соединяющий Балтийское и Каспийское море»²³. Установление постоянных торговых отношений по Волжскому пути, судя по находкам кладов арабского серебра, относилось ко второй половине VIII в.

В отличие от причерноморских степей в Поволжье сложилась обстановка, благоприятствующая развитию славянской торговли со странами Востока. В Среднем Поволжье безопасность торговли обеспечивали болгары, а в низовьях Волги — Хазарский каганат, который был кровно заинтересован в нормальном функционировании этого пути, так как доходы от транзитной торговли составляли основу его существования. Хазарский каганат был паразитическим государством, жившим на доходы с транзитной торговли, но именно в силу этого обеспечение хотя бы минимальной безопасности купцов являлось непременным условием его существования и, несомненно, эта безопасность в какой-то мере обеспечивалась.

В целом влияние Хазарского каганата на историю славян было незначительным. Основные славянские земли оставались отделенными от владений хазарских каганов широкой полосой степей, занятых кочевниками. Взаимоотношения славян с хазарами фактически сводились к эпизодическим выплатам дани с некоторой части оседлого славянского населения, преимущественно в пограничных со степью районах, к торговой «десятине» хазарским каганам во время торговых поездок славянских купцов на восток и, может быть, к каким-то формам зависимости от каганата славянских переселенцев, продвигавшихся с VIII в. на юго-восток Европы и селившихся в непосредственной близости от хазарских владений.

Ал-Хазарах, столица Хазарии. Художник Мартин Йомен

Однако отношения Руси и Хазарии оставались далеко не «мирными», особенно после того, когда там произошел государственный переворот и фактическая власть перешла к иудейскому «царю». Продолжались грабительские набеги кочевых хазарских беков на пограничные земли. Большую опасность для Руси представлял военно-политический союз Хазарин с Византийской империей, которая претендовала на господство над всем Северным Причерноморьем. Византийские инженеры построили на Дону каменную крепость Саркел (русское название — «Белая вежа»), непосредственно угрожавшую русским землям. Хазарский «таможенный замок» мешал дальнейшему развитию отношений со странами Востока. Как явствует из переписки хазарского «царя» Иосифа со своими испанскими «единоверцами», у Хазарии были далеко идущие планы отторжения от Руси обширных территорий на юге. Племена вятичей по-прежнему платили дань хазарскому царю. Образующееся Древнерусское государство не могло с этим мириться.

Заслуга разгрома Хазарского каганата принадлежит легендарному князю-витязю Святославу.

Примечания

*. Кстати, одно из толкований древнетюркского слова «ант» — союзник.

1. Аммиан Марцеллин. История. См.: Латышев В.В. Известия древних писателей греческих и латинских о Скифии и Кавказе. ВДИ, 1949, № 3, с. 303, 306, 302.

2. См.: Бернштам А.Н. Очерк истории гуннов. Л., 1951, с. 162—163.

3. Агафий. О царствовании Юстиниана. Пер. Левченко М.В. М.—Л., 1953, с. 163—164.

4. См.: Артамонов М.И. История хазар. Л., 1962, с. 103.

5. См. сб. «Византийские историки, переведенные с греческого С. Дестунисом». СПб., 1860, с. 6, 324, 325.

6. См.: там же, с. 50, 433—434.

7. Феофилакт Симокатта. История. Пер. Кондратьева С.П. М., 1957, с. 178.

8. ПСРЛ, т. II, М., 1962, стб. 9.

9. Артамонов М.И. История хазар. Л., 1962, с. 112.

10. Рыбаков Б.А. Древние славяне в Причерноморье. «Славяне», 1954, № 2, с. 23.

11. Рыбаков Б.А. Славяне в Крыму и на Тамани. Симферополь, 1952, с. 8.

12. Артамонов М.И. История хазар. Л., 1962, с. 457—458.

13. См.: Рыбаков Б.А. Русь и Хазария. Сб. «Акад. Грекову Б.Д. ко дню 60-летия». М., 1952, с. 88; его же. К вопросу о роли Хазарского каганата в истории СССР. СА, XVIII, 1953, с. 131—149.

14. См.: Рыбаков Б.А. К вопросу о роли Хазарского каганата в истории СССР. СА, XVIII, 1953, с. 146.

15. ПСРЛ, т. II, стб. 12.

16. ПСРЛ, т. II, стб. 13—14.

17. Там же, стб. 14.

18. Там же, стб. 17.

19. Там же, стб. 53.

20. Очерки истории СССР. III—IX вв. М., 1958, с. 606.

21. Гаркави А.Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских. СПб., 1870, с. 92, 219.

22. Тебеньков М. Древнейшие сношения Руси с прикаспийскими странами. Тифлис, 1896, с. 13.

23. Вилинбахов В.Б. Балтийско-Волжский путь. «Советская археология», 1963, № 3, с. 126.