Заключение

С первой половины XIX в. в русском историческом мышлении утвердилось представление о том, что на юго-востоке Европейской равнины вдали от основного массива славяно-русской народности задолго до включения Южного Приазовья в состав Киевской державы обитало племя Русь — двойник Руси Поднепровской. Отношение этого племени — Руси Приазовской (Черноморской, Азово-Таврической и т.п.) — к славянам Поднепровья различными историками трактовалось по-разному, но всех сторонников Приазовской Руси объединяло одно — мысль об исключительной роли этого племени в начальной истории Русского государства.

В главе I настоящей работы мы попытались проследить, как возникла мысль о существовании обособленной Руси в Приазовье и как в дальнейшем в течение XIX — первой половины XX в. эта мысль, переходя в русской исторической науке от поколения к поколению, от одного направления к другому, укоренялась в сознании исследователей. Мы проследили, как эта мысль перекочевала из лагеря антинорманнистов в лагерь норманнистов и обратно, как на ее основе создавались идеалистические концепции возникновения русской государственности (Д.И. Иловайский, В.А. Пархоменко, Г. Вернадский), как спорные письменные источники вроде «Анонима Газе» и бесспорный молодой археологический материал на первой стадии его изучения становились жертвами порожденных этой мыслью концепций.

Проследив историю возникновения и развития идеи о Приазовской Руси, в главе II мы поставили вопрос о том, что же в действительности представляло собой Южное Приазовье — район Тмутороканского княжения накануне утверждения в этом крае русского князя.

Для ответа на этот вопрос мы располагали материалом, которым не располагала наука не только в XIX в., но и в первой половине XX в. Это прежде всего материал, полученный при исследовании рядовых сельских поселений на территории интересующего нас края. Он накапливался постепенно, начиная с того времени, когда в послереволюционные годы были впервые проведены планомерные и систематические обследования Керченского и Таманского полуостровов. Он был значительно увеличен в 30—50 годы XX в. Но только в настоящее время появились условия для его обобщения. Экспедиции А.С. Башкирова, Ю.Ю. Марти, А.А. Миллера, Н.С. Барсанова, В.Ф. Гайдукевича, В.Д. Блаватского, М.М. Кобылиной, Б.А. Рыбакова, Д.Б. Шелова, Н.И. Сокольского, В.П. Бабенчикова, М.А. Фронджуло, И.Т. Крутиковой, А.М. Лескова, Д.Л. Талиса, Т.И. Макаровой, а в последние годы разведки и раскопки Приазовской экспедиции Ленинградского университета накопили большое количество данных для всесторонней характеристики культуры края в период VIII—X вв.

По мере накопления новых данных, естественно, менялись старые укоренившиеся взгляды на историю Приазовья. Первые попытки обобщить накопленный материал уже в 30-х годах XX в. были сделаны М.И. Артамоновым и И.И. Ляпушкиным, а в 50-х годах XX в. — А.Л. Якобсоном и С.А. Плетневой.

Раскопки, проведенные на сельских поселениях Восточного Крыма в 1962—1964 гг. экспедицией Ленинградского университета, в основном подтвердили выводы названных исследователей и в то же время внесли некоторые коррективы в представления о культуре Приазовья, сложившиеся в 30—50-х годах XX в.

Изучение археологических данных позволило установить, что накануне образования Тмутороканского княжества Южное Приазовье, входившее в состав Хазарской державы, было заселено потомками гунно-болгарских родоплеменных групп, которые населяли край до распространения на западную часть Южнорусской степи хазарского влияния. Включение Южного Приазовья в орбиту хазарской политики привело к изменению в социально-политической структуре этих родоплеменных групп, что проявилось в интенсивном оседании значительной части кочевников и возникновении на Керченском полуострове, вдоль степных предгорий Крыма и на Тамани большого числа поселений. По многим ведущим этнографическим признакам они оказываются родственны поселениям зливкинского степного варианта так называемой салтово-маяцкой культуры, существовавшей в VIII—X вв. в Северо-Приазовской степи и Подонье, и обнаруживают большое сходство с поселениями, возникшими в Северо-Восточной Болгарии после появления там ушедшей в конце VII в. из Южнорусской степи болгарской орды оногур.

Появление массовой оседлости в Южном Приазовье относится к концу VII в., а расцвет поселения падает на VIII—IX вв. Печенежское вторжение в Южнорусскую степь, проходившее в самом конце IX в., явилось главной причиной разрушения развившейся в VIII—X вв. культуры. С начала IX до конца X в. оседлые поселения в степи исчезают, а их жители, уцелевшие от печенежского погрома, собираются под покровом хазарских гарнизонов в городских центрах края — Боспоре — Самкерце — Корчеве и в Тмуторокане.

Ни в археологическом материале сельских поселений, ни в материале городов и полугородских поселков Южного Приазовья никаких свидетельств пребывания там славяно-русского населения до конца X — начала XI в. обнаружить до сих пор не удалось. В главе III мы попытались собрать тот материал письменных источников, который проливает свет на историю Южного Приазовья в VII—X вв. и подвергли разбору две основные точки зрения относительно обстоятельств присоединения к Руси Южного Приазовья, которые распространены в науке в настоящее время. Здесь нам поневоле пришлось выйти за пределы той территории, которая стала непосредственным объектом внимания в данной работе, и коснуться ряда проблем истории Хазарского каганата и ранней истории Русского государства. Вывод, к которому мы пришли в результате разбора письменных источников, заключает в себе не только отрицание двух точек зрения. Одна из них представляет взгляды автохтонистов об исконности славяно-русского населения на Юго-Востоке. Вторая точка зрения, несомненно более умеренная, заключается в признании закрепления за Киевским государством Тамани и Керченского пролива в годы княжения Святослава, т. е. в третьей четверти X столетия. История взаимоотношений Тмутороканской Руси с Киевским государством с момента ее возникновения в 989 г. и до ее падения в период татарского погрома неоднократно была предметом специальных исследований, и в данной работе нет необходимости к ней возвращаться. Новое исследование по истории Тмутороканской Руси будет целесообразно только после введения в научный оборот всех материалов, добытых экспедицией Б.А. Рыбакова на Таманском городище в 1952—1955 гг., новых исследований Корчева, городища у ст. Голубинская и продолжения работ в районе самого Тмутороканя. Мы преследовали ограниченную цель — нас интересовала только предыстория Тмутороканской Руси, тот этнический фон, на котором она возникла, те экономические факторы и политические условия, которые привели русское население на берега Керченского пролива в конце X столетия и послужили причинами образования здесь одного из древнерусских княжеств.