Глава 4. Союзы орд. «Великие князья»

К концу XI в. процесс консолидации разрозненных половецких орд, кочевавших на Донце и в Приазовье, закончился. Земли были строго распределены между несколькими ордами. Каждая из них владела большим участком земли, протянувшимся в меридиональном направлении — от Донца к Азовскому морю. Очевидно, зимовища этих орд находились на берегу моря. Поскольку половцы на зиму не запасали сена, то они вынуждены были регулировать свои перекочевки так, чтобы зимой стоять в удобных местах, где скот мог легко из-под снега добывать сухую траву. У моря и по долинам многочисленных рек и речушек, естественных «хранилищ сена» (хорошо высушенной на солнце и ветре высокой и питательной травы — сухостоя), корма было много. Весной, после рыбной путины, после отела и окота коров и овец, начиналось медленное движение вверх по рекам к донецким низинам, также полным высококачественной травы, где на летние месяцы половцы останавливались на определенных стойбищах-летниках, а затем по тому же маршруту, выпасая скот на уже вновь подросшей к осени траве, они спускались к зимовищам.

Не только каждая орда, но и входившие в нее более мелкие подразделения наделялись ханом участками земли, обязательно включавшими в себя зимник, летник и маршрут кочевки между ними.

Что представляли собой эти подразделения? Прежде всего это были так называемые курени — соединения нескольких, в основном патриархальных, родственных семей, по существу, близких большесемейным общинам земледельческих народов. Русские летописи называют такие курени родами. В орду входило много куреней, причем они могли принадлежать (и наверняка принадлежали) нескольким этносам: от болгар до кипчаков и кимаков, хотя их всех вместе русские называли половцами.

Мы знаем, что русские летописцы, более других европейских хронистов знакомые с половцами, уже в конце XI в. четко выделили среди них «князей». К именам некоторых из них они прибавляли степной эквивалент этого русского титула — «кан» — хан: Тугоркан, Шарукан. Ханами были, очевидно, главы орд, однако следует помнить, что одновременно каждый хан был и главой куреня, поскольку этого требовала сама структура половецкого общества и его экономика: хан кочевал в рамках принятого в степях общественно-экономического членения. Следует отметить, что имена многих глав куреней оканчивались прибавлением слов «опа», «оба», «епа», происходящих от корня древнетюркского слова, обозначающего «жилище», «становище» (Урусоба, Алтунопа и др.). Кроме них, в летописях говорится о массе половецких воинов (рядовых участниках набегов), и в записях начала XII в. в половецких кочевьях зафиксированы летописью еще две социальные категории, стоявшие явно на самых низших ступенях кочевого общества того времени: «челядь» и «колодники». Первые — вероятно, рядовые, бедные, но свободные члены куреней; колодники же были военнопленными (домашними рабами), услугами которых пользовались кочевники евразийских степей до XIX в. включительно.

Организация набегов на Русь и более далеких походов на Византию и Болгарию требовала постоянных военных союзов ханов отдельных орд между собой. Таким образом, именно стремление к умножению своего воинского потенциала привело к образованию союзов орд — первых крупных степных объединений. Они фактически не имели никаких государственных учреждений. Тем не менее хан, выбранный главой такого объединения на съезде аристократии, обладал, видимо, очень большой властью. В основном эта власть заключалась в абсолютизации его права вести внешнюю политику союза: заключать мир, но главное, конечно, организовывать грабительские походы. Чем жестче вел свою линию хан, чем талантливее он был как политический деятель и полководец, тем сильнее была его власть над входившими в орды куренями и аилами. По данным русской летописи мы можем с достаточной долей вероятности говорить о том, что, во-первых, таких глав русские называли «великими князьями», а половцы — каанами, т.е. ханами ханов, а во-вторых, деятельность «великих князей» половецких стала особенно ощутима для Руси начиная с 90-х годов XI в.

О каких половецких ханах XI в. особенно часто и с особым чувством антипатии говорится в русских летописях? О Боняке и Тугоркане. Недаром оба они прочно вошли в русский фольклор как заклятые враги русских. Боняк фигурирует в западноукраинских сказаниях и песнях под именем Буняки Шелудивого, отрубленная голова которого катается по земле и уничтожает все живое на своем пути (Кузмичевский, 1887), а Тугоркан не раз упоминается в русских былинах, именуясь там Тугарином или Тугарином Змеевичем (Рыбаков, 1963, с. 85).

Наиболее ранние известия об этих ханах мы находим не в русской летописи, а в сочинении византийской царевны Анны Комниной, писавшей о жизни и делах своего отца — императора Алексея Комнина (Анна Комнина, с. 233—240). Она называет их Маниак и Тогортак. Академик В.Г. Васильевский считал, что отождествление этих имен с Боняком и Тугорканом не вызывает сомнений (Васильевский, 1908).

В самом начале 90-х годов Византийская империя зашаталась под ударами печенежских орд, отступивших еще ранее на Балканы под напором половцев. Допущенные Византией сначала только на земли северного пограничья печенеги, видимо, не поместились на отведенных для них землях и двинулись на основную территорию империи, разоряя и грабя открытые поселения и слабо укрепленные городки. Алексей Комнин обратился за помощью ко всему «христианскому миру», поскольку византийские войска даже под личным его руководством не могли справиться с печенегами. Помогли Алексею не христианнейшие государи, а только половцы, пришедшие в Византию под предводительством Боняка и Тугоркана. Император принял половецких военачальников с царской роскошью. Он осыпал их подарками, пытаясь всеми силами уверить их в своей благодарности и закрепить союзнические отношения.

Характерно, что обе стороны, т. е. византийцы и половцы, не верили друг другу. Алексея при первом взгляде на половецкий лагерь охватили «отчаяние и страх», поскольку он легко предположил, что половцы соединятся с печенегами и уничтожат сравнительно небольшое войско императора. Половцы же были хорошо осведомлены о коварстве византийских правителей и поэтому некоторое время боялись вступать с ними в тесные контакты. Хан Боняк, например, сначала вообще отказался от всех приглашений Алексея посетить его в лагере византийского войска, опасаясь предательства и плена. Несмотря на то что Алексей при заключении военного союза «потребовал от куманских вождей клятв и заложников», он в течение нескольких дней не решался даже свести на поле боя печенегов и половцев (куманов), боясь, что во время битвы воины обоих народов, говорившие на одном языке, договорятся между собой и вместе бросятся на византийцев. Только после ультимативного требования половцев, заявивших, что в случае дальнейших промедлений они начнут самостоятельные действия, царь назначил день сражения. Оно закончилось полным разгромом печенегов, а в ночь после боя византийцы перебили 30 тыс. пленных (в основном женщин и детей). Устрашенные дикой жестокостью этой ночи половцы, забрав добычу, бросили своих союзников и поспешно отступили к Дунаю. Там, на берегах Дуная, они были разбиты венгерским войском короля Ласло и ушли в ставшие уже родными приднепровские степи.

В 1093 г. умер князь Всеволод, постоянно и в целом успешно отражавший от русского пограничья половецкий натиск. Прослышав о смерти враждебно настроенного к ним князя, половцы, совсем было уже собравшиеся в очередной грабительский поход, решили заключить мир с Русью. Для этого они направили в Киев к великому князю Святополку Изяславичу послов. Однако князь явно не рассчитал своих сил, он позволил себе разгневаться на резкие речи послов и посадил их «в погреб», т.е. в подземную темницу. Узнав об этом, половцы кинулись в Поросье, осадили главный город этой пограничной области — Торческ — и начали грабить окрестности. Только после этого Святополк стал собирать войско, набрал всего 800 человек, и тогда дружина Святополка, видя явное несоответствие сил, посоветовала ему просить помощи у двоюродных братьев. Летописец так говорит об этом: «Реша ему мужи смыслени: "...почто вы распрю имата межи собою? а погании губят землю Рускую"» (ПСРЛ, II, с. 209). Дело в том, что князь Владимир Всеволодич Мономах, княживший тогда в Чернигове, отговаривал князей и воинов от столкновения с половцами: очевидно, даже соединенных сил трех князей (Святополка, Ростислава и Владимира) было мало для открытого боя с ними. Однако Святополк с киевлянами настоял на «рати». Полки двинулись к югу по приднепровской дороге, дошли до устья Стугны, миновали Треполь и, наконец, перешли через пограничный вал и там остановились между валами, ожидая половцев. Последние подошли, пустили сначала перед собой легкую конницу-стрельцов, затем заняли позиции («поставиша стяги своя») напротив русских полков и всей силой обрушились на Святополка.

Когда полки Святополка были разбиты, половцы бросились и на двух остальных князей и также буквально смяли их. Русские побежали, при переправе через Стугну (дело было весной) в наводнившейся речке Ростислав утонул. Так кончился первый этап этой длительной и губительной для Руси войны. После разгрома русских войск половцы вновь вернулись в Поросье к Торческу и «створи бо ся плачь велик у земле нашей и опустеша села наша и городе наши и быхом бегающе пред враги нашими», — горестно записал летописец. Святополк был снова разбит, Торческ взят, сожжен, а жители уведены в плен — в вежи. Святополк был поставлен перед необходимостью во что бы то ни стало заключить мир с половцами. И вот в 1094 г. он не без труда добился мира и «поя жену, дщерь Тугорканю, князя половецкого» (ПСРЛ, II, с. 216). Так впервые на страницах летописи был упомянут Тугоркан — ближайший соратник Боняка. Вполне возможно, что оба хана объединили под своей властью несколько западных орд. Недаром Анна Комнина постоянно именует их куманами и, что особенно интересно, указывает, что язык их тот же, что и у печенегов. Несомненно, что тюркские языки, как и славянские, похожи один на другой, но они все же разные у разных народов и этносов. В данном случае следует учитывать, что печенежский и половецкий языки относились даже к различным языковым группам. Тот факт, что Анна Комнина подчеркивает единство, а не схожесть языка, весьма существен: у куманов мог быть общепринят печенежский язык, поскольку, как говорилось, в западные орды влилось много печенего-гузского населения.

Заключив мир с Русью, половцы занялись организацией нового похода на Византию. Туда привлекала их богатая и сравнительно легко доставшаяся добыча. Нашелся и повод для этого: к половцам за помощью и поддержкой обратился политический авантюрист — претендент на византийский престол, выдававший себя за давно убитого Константина, сына императора Романа-Диогена. Русский летописец в записи 1095 г. писал: «...идоша половце на грекы с Девгеневичем и воеваша на грекы, а царь я Девгеневича и ослепи» (ПСРЛ, II, с. 217).

Поход не принес половцам никакой выгоды. В нем погибли более половины отправившихся в Византию воинов, а вся добыча была отнята у них в одном из сражений преследующим их императорским войском. Об этом с большим удовольствием написала в своем жизнеописании царевна Анна. Однако половцы, несмотря на неудачу и потери, не утратили своей боеспособности. Остались живы и их военачальники — ханы Боняк и Тугоркан. Ясное представление о силе возглавляемых этими ханами военных соединений дает нам летописный рассказ о событиях 1095—1096 гг.

Пока Боняк и Тугоркан воевали, грабили и интриговали в Византии, у них дома стряслась беда: весной 1095 г. два половецких «владетеля» Итларь и Китан пришли в Переяславль к Владимиру Всеволодичу для заключения мира и были убиты по приказу князя, еще даже не начав переговоров. Сначала Владимир склонялся к миру и в залог дал Китану, который вместе с военным отрядом разбил лагерь у переяславских валов, своего сына Святослава. Итларь без опасения вошел в город. Два дружинника Владимира — Славята и Ратибор — уговорили князя уничтожить послов. Сначала Владимир направил своих дружинников с небольшим отрядом торков к Китану. Они выкрали маленького Святослава, убили Китана и перебили всю его дружину. Наутро убили и ночевавшего в городе Итларя. После этого Владимир и Святополк «идоста на веже и взяста вежи и полониша скоты и кони, и вельблуды, и челядь и приведоста в землю свою» (ПСРЛ, II, с. 219). Это был первый поход русских в степь, закончившийся к тому же удачно. Очевидно, вежи Итларя и Китана вместе со своими хозяевами подошли близко к русским границам. Без своих глав и ушедших с ними воинов оставшееся в вежах население не смогло сориентироваться: ни отбить нападение, ни уйти от врагов в глубь степи. В описании этого события интересен тот факт, что Итларь и Китан ни разу не названы летописцем с упоминанием титула. Отсутствует даже приставка «опа», типичная, как мы предполагаем, для глав куреней. Видимо, оба они были главами больших богатых семей — «кошевыми», принадлежавшими к знатным родам (куреням). О последнем свидетельствуют претензии Итларя и Китан на самостоятельную внешнюю политику, в частности на заключение сепаратного мира с Русью, а также пребывание в гостях при дворе князя Олега Святославича сына Итларя. Владимир и Святополк потребовали выдать его.

«...Се у тебе есть Итларевич, любо убий, любо дай нама, то есть ворог нама и Русьской земле», — говорили они (ПСРЛ, II, с. 219). Олег отказался выполнить требование двоюродных братьев. «...И бысть межи ими ненависть», — заключает летописец.

Вернувшиеся из далекого похода Боняк и Тугоркан узнали о «коварстве» Владимира и столкнулись с паникой, охватившей кочевья в связи с проникновением русских дружин в степи и захватом ими полона. Неудача в Византии не способствовала поднятию духа. Ханы встали перед необходимостью решительных действий, которые прежде всего должны были восстановить их пошатнувшийся престиж. Нужно было также показать своим сородичам, что их кровно касается смерть Китана и Итларя и что они намерены отомстить за нее. Началась настоящая война. В то лето половцы подошли к Юрьеву, все лето осаждали его, потом направились к Киеву, вернулись и дотла разорили и сожгли Юрьев. В апреле следующего года Боняк направил свой удар сначала на Поросье, прошел его огнем и мечом и бросился к Киеву. Города он не взял, но ограбил окрестности и сжег княжеский двор в Берестове. Одновременно с Боняком, но на левом берегу Днепра, начал действовать и Тугоркан: в мае окрестности Переяславля были разорены отрядом половцев под главенством Кури, в том же месяце, 31-го, подошел к Переяславлю и сам Тугоркан. Почти семь недель переяславцы выдерживали осаду. Только 19 июля Святополк и Владимир смогли поддержать оборону города, подойдя к нему с полками со стороны Днепра. Вторично за два года одержали победу русские под руководством князя Владимира.

«Побежени быша иноплеменьннице, и князь их Тугоръкан убьен быс и сын его, и инии князи мнози ту падоша» (ПСРЛ, II, с. 222). Интересно, что Святополк, несмотря на политическую (государственную) вражду к Тугоркану, счел своим долгом найти на поле сечи труп своего тестя и похоронить его «на могиле» поблизости от Берестова. Так несчастливо закончился для этого половецкого хана сепаратный (без поддержки Боняка) набег на русское княжество. В ответ на весть о смерти соратника и друга Боняк уже 20 июля, воспользовавшись тем, что Святополк с войсками под Переяславлем празднует победу, вновь обрушился на Киев. «...Мало в город не вогнаша половци», — записал летописец. Выдубецкий и Печерский монастыри были сожжены и ограблены, церкви разрушены. В огне этих пожаров закалилась сила Боняка и его воинов, разнеслась молва об этом грозном и удачливом военачальнике по всей южнорусской степи и, возможно, за ее пределами — в соседних со степью странах.

Многие годы «шелудивый хыщник» Боняк, неоднократно проклинаемый монахами-летописцами, грозил русскому пограничью. Где же находились кочевья орд, объединенных под его властью? Источники не дают возможности точно восстановить их местоположение. Можно только предполагать, что половцы, ходившие в Византию, кочевали в районах, находившихся ближе к Балканам, чем донецко-приазовские кочевья. Следовательно, это были, как уже говорилось, кочевья куманов — западной половецкой ветви. Это находит как будто подтверждение в одной из записей «Поучения Владимира Мономаха»: «...и на Бог идохом с Святополком на Боняка за Рось». Д.С. Лихачев полагает, что под «Богом» Мономах имел в виду реку Западный Буг (Лихачев, 1950, с. 448). Возможно, что это ошибка переписчиков рукописи. Фраза Мономаха дает довольно точные координаты расположения Боняковой орды (опять-таки примерно там, где кочевали печенеги орды Иртим). Характерно, что Боняк в конце XI в. направлял свои удары исключительно на правобережную линию обороны русских: на Поросье и далее — на Киев. Таким образом, от Днепра до Буга и даже Днестра тянулись земли орд, признававших, во всяком случае, военную власть Боняка. Однако если мы можем хотя бы приблизительно очертить «объединение Боняка», то о местопребывании орды или орд Тугоркана не сохранилось прямых данных. Единственное свидетельство в летописи о направлении похода Тугоркана помещено под 1095 г., когда этот хан подошел к Переяславлю, т.е. на левобережные русские земли. Это сообщение является косвенным подтверждением того, что Тугоркан кочевал в левобережье, так как в мае, когда он отправился в поход, переправа через Днепр, да еще и под «жестким контролем» русских полков, была невозможна. Интересно, что после смерти Тугоркана Боняк в начале XII в. тревожил набегами не только Поросье, но и Посульское пограничье (Лубны, Ромны, Вырь), а также заключил союз с донецкими половцами.

На протяжении всей своей долгой жизни враждебность Боняка по отношению к Руси была так сильна, что он почти не участвовал в междоусобных войнах русских князей, хотя они всегда были выгодны кочевникам. Только однажды, в начале своего политического пути, в 1097 г. он принял участие в русской смуте на стороне противников киевского князя Святополка, бывшего его лютым врагом. Посчитался он в этой междоусобице и с венграми за поражение на Дунае. Венгры были приглашены Святополком в качестве союзной конницы. В битве, которая произошла у Перемышля на реке Вягре, Боняк проявил себя как опытный полководец. Он разделил свое войско на три полка, каждый по сто воинов, и послал один из них во главе с Алтунопой на венгров. Полк Алтунопы осыпал венгров стрелами и начал поспешно отступать вдоль реки, заманивая за собой противника к засаде, в которой сидел Боняк с двумя полками. Венгры, увлекшись погоней, попали в окружение. Два дня гнали их и рубили саблями половцы. Разгром был полный (ПСРЛ, II, с. 246). Следует сказать, что никакой особенной выгоды от этой победы половцы не получили — это, как мы и предполагали, была продолжавшаяся месть Боняка за смерть своего друга — Тугоркана.

Борьба с половцами становилась с каждым годом все ожесточеннее. Внутренние экономические изменения, упорядочение мест кочевий, появление кое-где постоянных становищ (поселков) укрепляли силы половцев. С другой стороны, они становились доступнее для своих соседей-врагов. Каждый хан, даже каждый «кошевой» имел определенную территорию, на которой его можно было настигнуть, вежи и скот разграбить и увести в плен женщин и детей, т.е. ответить половцам ударом столь же болезненным, как и набеги половцев на русские земли. Очень выразительно о судьбе пленников написано в летописи: «...людие разделища и ведоша их у веже... Мучими зимою и оцепляемы у алчбе, и в жаже, и в беде побледневше лици и почерневше телесь, незнаемою страною, языком испаленом, нази ходяще и босы, ноги имуще избодены терньем» (ПСРЛ, II, с. 215—216).

Для того чтобы измученные люди не бежали, половцы калечили пленным мужчинам ноги: резали пятки и в рану засыпали «тернии» — чаще всего рубленый волос конских хвостов.

Несмотря на то что уже в 1097 г. умный и дальновидный Владимир Мономах, учитывая сложившуюся обстановку, предлагал русским князьям объединиться для борьбы с половецким бедствием, еще пять лет князья «утрясали отношения». Только в записи 1102 г. летописец наконец получил возможность зафиксировать, что «вложи бог мысль добру в русьские князи, умыслиша дерзнуть на половце, пойти в землю их». Весной 1103 г. состоялся знаменитый Долобьский съезд князей, на котором произошел хорошо известный спор. Святополк с дружиной считали, что воевать весной нельзя — смерды, мол, должны пахать и сеять, а Владимир ответил: «...оже начнеть смерд орати, и половчин приеха вдарить смерда стрелою, а кобылу его поиметь, а в село въехав поиметь жену его и дети и все именье возметь...» — и затем призвал воинов к походу (ПСРЛ, II, с. 252—253).

Святополк согласился с Владимиром, после чего оба брата обратились с предложением похода к другим русским князьям. Интересно, что только Олег ответил «не здравлю», а остальные присоединились. Сбор был назначен в Переяславле. Туда, кроме Владимира и Святополка, подошли полки еще пяти князей. Далее «поидоша на коних и в лодьях и приидоша ниже порог, и сташа в Протолчех и в Хортичим острове». Передохнув на Хортице, они отправились в глубь степи на речку Сутин, до которой следовали четыре дня. Летописная Сутин — это река Молочная (Кудряшов, 1948, с. 91—95), впадающая в Азовское море. Сюда после тяжелой зимы, проведенной, очевидно, в «протолчах» — в широкой правобережной долине среднего Днепра, откочевали на весеннее время вежи приднепровских половцев. Владимир точно рассчитал время похода — весной, когда скот у половцев бывал обессилен скудным зимним питанием и отелами и его фактически было невозможно спешно перегонять на недоступное для врагов место. Кроме того, он, конечно, продумал и направление удара: сначала в «протолчи», ожидая захватить там припозднившиеся зимники половцев, а в случае неудачи идти по известному уже и на Руси маршруту этой группировки на весенние пастбища на берегу моря.

Половцы, услышав о движении русских полков в степь и поняв, что столкновение неизбежно, собрали «съезд», на котором прошло обсуждение сложившейся обстановки. Осторожный старый Урусоба советовал уклониться от битвы и просить мира, но младшие («уньшие», как называет их летопись) члены этой группировки, привыкшие к победоносным набегам на окраины Руси, не согласились с ним, весьма самонадеянно заявив, что собираются не только разбить пришедшие в степь войска, но и пойти после этого на Русь, захватить города. «...И кто избавить ны от нас?» — вопрошали они (ПСРЛ, II, с. 254).

Навстречу русским они послали «славившегося мужеством» Алтунопу (шесть лет назад он вместе с Боняком громил венгерское войско). Это была как бы разведка боем — русские князья также выставили перед основными своими силами «заслон» смельчаков, которые и сразились с Алтунопой. Половцы были впервые разбиты на их собственной земле, Алтунопа погиб. Затем столкнулись основные силы. Русский летописец очень выразительно рассказывает о произошедшей битве. Несмотря на то что половцев было больше — «не бе перезрети их!», они испугались соединенных и уже раз победивших их русских полков и ослабили натиск. «Дремахи саме и конем их не бяше спеха у ногех», — образно заключает летописец. В бою были убиты, видимо, почти все участвовавшие в битве половецкие «князья» — всего двадцать: это были Урусоба, Кочий, Яросланопа, Китанопа, Кунам, Асуп, Курътык, Ченегрепа, Сурьбарь «и прочая князи их». Кроме того, в плен был взят Белдуз, которого и привели к Святополку для решения его дальнейшей судьбы. Белдуз начал сразу же предлагать за себя «злато и сребро, и коне и скот». Однако Владимир решительно воспротивился каким-либо переговорам с этим «князем» и предложил казнить его, поскольку многократно разорял он и грабил Русскую землю. Поэтому и этот единственный пленный половецкий аристократ был зарублен русскими воинами. С огромным полоном «скоты и овце, и коне, и вельблуды, и веже с добытком и с челядью» и со славою вернулись русские домой из степи. Не исключено, что именно этот полон позволил в этом же году князю Святополку отстроить вновь городок-крепость Юрьев, сожженный Боняком в 1096 г.

Так была уничтожена большая половецкая группировка, находившаяся в тесном взаимодействии с ордами Боняка, а возможно, входившая в его «объединение». Однако победа на Сутине, естественно, не уничтожила половецкой опасности. В течение нескольких последующих лет Боняк продолжал постоянный натиск на пограничные русские княжества. Особенно доставалось Поросью. Зимой 1105 г. Боняк напал на Заруб и с полоном вернулся в степь. В следующем году половцы опять пограбили Поросье в окрестностях Заречья. Но на этот раз князь Святополк послал за ними погоню, во главе которой поставил опытных воинов Яна и Путяту Вышатичей, Иванко Захарьича и Козарина. В сообщении об этом набеге представляет интерес, во-первых, то обстоятельство, что половцев не просто догнали и отобрали у них полон, а еще и загнали к западному краю их земли — на берег Дуная. Это поражение не обескуражило Боняка, так как уже в мае 1107 г. он вновь напал на Русь — на этот раз подойдя к Переяславлю и угнав оттуда табуны коней, пасшихся в окрестностях города.

Нападения на русские пограничья были вполне успешными, но Боняк стремился к организации более серьезной борьбы с Русью, ставящей целью не столько грабеж, сколько политическое ослабление соседнего государства. Не исключено, что в этом желании его деятельно поддерживала Византия. Мы знаем, что Боняк был хорошо известен на Балканском полуострове и в Подунавье. Недаром именно к нему обратились за помощью в 1140 г. два византийских царевича, очередные политические изгнанники империи. Они же при дворе Мстислава Владимировича в Киеве осмелились говорить о нем столь лестные речи, что князь, разгневавшись, заточил их, а сам собрался в поход на Боняка; и только благоразумие и предусмотрительность этого великого русского политика предотвратили слабо подготовленный поход на половцев, которые, по словам летописца, тогда «налегали на Русь».

Итак, думается, что связи Боняка с Византией продолжались в течение всей первой половины XII в., а может быть, и дольше — до конца его жизни. Несмотря на политическое и экономическое стимулирование борьбы с Русью, империя не желала открытой вражды с этим мощным государством и никогда не стала бы военным союзником Боняка. Для усиления нажима на Русь он должен был искать союзников рядом — среди своих соплеменников. Этим союзником стал глава восточного (донецко-приморского) объединения — Шарукан. Мы уже говорили о том, что восточные половцы в XI в. почти не участвовали в бурной деятельности западных сородичей (куманов). Не считая союзнических походов с Олегом Святославичем, они даже не подходили к русским землям. Ханы восточных орд были заняты урегулированием внутренней жизни на собственной территории. Однако активность Боняка и явные выгоды, которые получали половцы, участвовавшие в успешно кончавшихся походах, естественно, способствовали возбуждению интереса к этим набегам у половцев, доселе мирно кочевавших в донецких и приазовских степях. В 1107 г. Боняк и Шарукан организовали совместный поход на Переяславское княжество. Собрав большие силы, они подошли к пограничному городу Лубны (на Суле) и встали там на левом берегу, поджидая русские полки. Святополк и Владимир не только собрали большое войско для отпора (на сей раз в нем участвовал даже Олег), но, видимо, смогли быстро переправиться на «половецкую» сторону реки Сулы и неожиданно с победным криком бросились на половецкий стан. Половцы «от страха не възмогоша и стяга поставит, но побегоша хватаюче копии» (ПСРЛ, II, с. 258). В погоне большинство бегущих были порублены русскими конниками, многие взяты в плен. Убит был брат Боняка Тааз, в плен взят хан Сугр с братьями. Едва избежал плена и «великий хан» Шарукан.

Несмотря на поражение и разгром объединенных половецких полков, русским князьям стало ясно, что на юго-востоке от Руси сложилось сильное и дееспособное объединение, представляющее для нее весьма существенную опасность. В 1109 г. в декабре Владимир послал в степь боярина Дмитра Иворовича с полком. Там «у Дона» удалось захватить 1000 веж (Доном, как мы увидим ниже, летописец постоянно именует Северский Донец).

Этот небольшой стремительный и успешный поход, скорее набег, был, видимо, своеобразной «разведкой боем». Владимиру необходимо было выяснить свои возможности в борьбе с опасностью, нависшей над его Переяславским княжеством. Кроме того, была и вполне конкретная цель — оттеснить половецкие зимовища с земель, фактически вплотную подходивших к русской границе. Результат как будто был удовлетворительным, на следующий год весной Святополк, Владимир и Давыд решили закрепить свои успехи еще одним походом в степь, дошли до Воиня на Днепре и вернулись назад. Судя по направлению похода, русские князья намеревались идти на стоявших вежами в Среднем Приднепровье половцев. Очевидно, половцам удалось каким-то способом уклониться от столкновения и сделать невозможным углубление в степь русских полков. В том же году приднепровские половцы, собравшись с силами, также подвели свои войска к Воиню, но, как и русские, не решились идти дальше и повернули назад в южные кочевья.

Донецкие же половцы, пограбленные Дмитром Иворовичем, в отместку Владимиру отправились к Переяславлю, «повоевали» в его окрестностях, взяли много сел, уведя в свои вежи большой полон. Вот этот набег и заставил Владимира поторопиться с организацией серии походов, направленных на донецких половцев.

В 1111 г.¹ Владимир вновь на Долобьском съезде князей начал уговаривать весной идти на половцев. На этот раз в походе участвовали Святополк, Вячеслав, Давыд и Владимир с сыном. Направление этого похода очень подробно освещается летописью, указывается там и время похода: из Переяславля выступили на вторую неделю поста, т.е. 26 февраля, в воскресенье; через пять дней, в пятницу, были уже на границе «поля половецкого» — на реке Суле, затем в субботу подошли к Хоролу и здесь «пометоша сани»; значит, до 4 марта они шли по степи еще на санях, на Хороле их оставили и далее пошли к «Дону» — Северскому Донцу, последовательно пересекая Псел, Голтву, Ворсклу и еще «многие реки» (Кудряшов, 1948, с. 112—121). Следует помнить, что была ранняя весна и, возможно, реки еще не вскрылись. Этим объясняется стремительность марш-броска русских полков через пересеченное реками почти 500-километровое степное море. 19 марта, также в воскресенье, они подошли «к Донови». Здесь «оболичишася во броне и полки изрядиша и поидоша ко граду Шаруканю». Жители этого городка вышли навстречу русскому войску и приветствовали его подношением угощения рыбой и вином. Судя по тому, что Владимир приказал подходить к городку с пением молитв, встреча их была организована христианами. Факт этот представляет значительный интерес, поскольку свидетельствует о наличии в степях среди донских половцев населения, готового перейти на сторону Руси как по религиозным, так, возможно, и по политическим соображениям. Скорее всего это были асы-ясы-аланы, оставшиеся в степях после прихода сюда печенегов, а затем половцев, бывшие подданные хазарского кагана. Как и их сородичи — аланы, жившие в предгорьях Кавказа, — они, вероятно, в массе своей приняли христианство. Не подлежит сомнению, что христиане и земледельцы аланы с большой охотой перешли бы под власть русских князей.

Городок на берегу Донца (Дона) принадлежал, судя по названию, лично великому хану Шарукану, жители были обязаны выплачивать ему дань. Поблизости от Шарукана стоял еще один «город», т.е. небольшое укрепленьице — Сугров. Видимо, хозяином его был хан Сугр, попавший в 1107 г. в плен к русским. Поскольку городок, а значит, и кочевья Сугра находились в непосредственном соседстве к Шарукану (между городками всего один день пути, не более 40км), можно предполагать их близкое родство (братья, отец и сын?).

Сугричи не встретили русских дарами, и поэтому городок был взят и сожжен. После этого русские полки, по словам летописца, ушли «с Дона» (вероятно, имеется в виду с берега Донца). Первая встреча с половцами произошла «на протоке Дегая» — видимо, на каком-то небольшом ручейке в бассейне Донца. Половцы были разбиты, отступили и вновь собрали силы. Через два дня на реке Сальнице половецкие полки снова преградили путь русским и «брань бысть люта», — писал летописец.

С большим трудом досталась русским победа. Взято было «полона много и скоты, и кони, и овце, и колодников много изоимаша рукама» (ПСРЛ, II, с. 268).

Следует сказать, что половцы через год (в 1113 г.) попытались взять реванш. В этом году умер Святополк, и половцы, учитывая некоторый разброд среди князей, стремившихся сесть на киевский стол, решили воспользоваться этим. Соединенными силами нескольких орд они подошли к русской границе — к городу Вырю. Однако Владимир Мономах, объединив полки своих сыновей и племянников и уговорив участвовать в контрударе Олега, повел их навстречу половцам, которые, узнав об этом, бежали, не приняв боя.

Несмотря на поспешное отступление половцев, самый факт нападения на пограничье всего по прошествии года после разгрома их у Сальницы показал, что военный потенциал половцев остался весьма значительным. Поэтому Владимир вновь начал готовиться к походу на восточное (донецкое) объединение.

В 1116 г. он послал своего сына Ярополка, а Давыд — сына Всеволода «на Дон». Молодые князья вновь на берегах Донца захватили городки Шарукан и Сугров, а также третий город — Балин. Кроме того, Ярополк взял там себе красавицу жену — дочь «ясского князя», что еще раз подтверждает заселенность городков ясским (аланским) населением. Интересно, что эта княгиня — Елена Яска — еще раз упоминается в летописи под 1145 г., когда она перехоранивала останки своего мужа Ярополка из церкви св. Андрея в церковь Анны.

Несмотря на то что исследователи походов Владимира Мономаха единодушно соглашаются с отождествлением летописного «Дона» с современным Северским Донцом (Кудряшов, 1948, с. 112—118), «половецкие города» на этой реке размещаются ими по-разному. Так, К.В. Кудряшов помещал их на правом берегу Донца между г. Изюмом и устьем речки Казенный Торец. Мне представляется, что более правы те ученые, которые размещают эти городки на Донце в районе современных городов Чугуева, Змиева и сел Коробовы хутора, Гайдары, т.е. на 100км северо-западнее указанного Кудряшовым участка, а это значит, что городки и зимовища половцев располагались почти вплотную к русской границе: пограничный город Донец на реке Уды стоял всего в 30 км от Чугуева. В этом случае вполне понятно неистовое желание Владимира оттеснить половцев с занятых ими позиций.

Они находились слишком близко от русских поселений и вследствие этого были особенно опасны для них. Что касается конкретного определения места каждого из упомянутых летописью городов, то, к сожалению, ни в Чугуеве, ни в Змиеве не сохранилось никаких следов древних культурных слоев, и поэтому мы не можем уверенно говорить, что здесь в XII в. стояли алано-половецкие городки-зимовища. Тем не менее в качестве гипотезы локализация Шаруканя на месте Чугуева, а Сугрова — Змиева вполне допустима. Название третьего города — Балин, возможно, происходит от тюркского baliq, что означает «город». Он находился, как известно, рядом с двумя предыдущими. Немного южнее Змиева, у села Гайдары, археологи обнаружили слабо укрепленное поселение, датирующееся примерно XII в. Возможно, это остатки третьего половецкого городка-становища.

В походе 1111 г. русское войско, взяв городки, стоявшие на правом, высоком берегу Донца, переправилось еще по льду (был март) на левый берег. Там произошло у них первое столкновение с половцами (на Дегае), после которого русские, естественно, углубились в степь, преследуя основные силы половцев. Встреча произошла только через два перехода, т.е. еще через 70 км (минимум) у речки Сальницы (в районе нынешнего города Изюма). Предложенное Кудряшовым размещение городков ниже впадения Сальницы в Донец предполагает, на мой взгляд, ничем не оправданное, причем поспешное, возвращение князей из степной глубинки после взятия городков. Битвы с половцами по неясной причине также происходили на обратном пути, а значит, русские даже не собирались сражаться с половцами и, главное, разгромить их. А это, как мы знаем, не соответствует решению князей на Долобьском съезде: они направляли удары для уничтожения опасности, а не для грабежа ближайших кочевий. Характерно, что в 1116 г., когда в поход пошли только молодые князья, они не решились после повторного взятия городков идти в глубь степи: сил для этого было недостаточно. Тем не менее одна из задач, поставленных Владимиром, была решена: половцы ушли из этого региона и более уже не возвращались сюда.

Под тем же 1116 г. в летописи сообщается, что половцы у Дона бились с торками и печенегами «два дни и две нощи», после чего побежденные торки и печенеги пришли на Русь под защиту Владимира. Видимо, на этот раз речь шла о Доне в современном понимании. Дело в том, что под 1117 г. в летописи следует краткая запись о приходе «беловежцев на Русь», а Белая Вежа (хазарский город Саркел) находилась, как мы помним, на нижнем Дону.

Археологически подтверждается, что интенсивная жизнь в городе прекратилась действительно в начале XII в. Перестало, естественно, функционировать и расположенное рядом с городом кладбище. В то же время прекратил рост и беловежский курганный могильник торко-печенегов (Плетнева, 1963). Именно с этой торко-печенежской ордой, бывшей на службе у города и оборонявшей его, и произошло, видимо, сражение половцев. Кажется весьма вероятным, что последние принадлежали к той части орд донецких (донских) половцев, которые были вытеснены походами Владимира с берегов Донца. Занятая стадами торко-печенегов широкая пойма нижнего Дона, естественно, привлекла внимание хозяев степи. Не пожелали они терпеть на Дону и русских, которых было явно недостаточно для серьезной обороны города, окруженного половцами. Беловежцы предпочли, видимо, мирно уйти, оставив половцам выкуп и свои жилища. Некоторое время половцы еще пользовались заброшенным поселком, возводили там даже новые постройки из сырцового кирпича, однако около середины XII в. жизнь в нем полностью замерла и более не возобновлялась.

Несмотря на оставление русским населением Белой Вежи, результаты походов, организованных русскими князьями в начале XII в., были чрезвычайно эффективными. Это понимали и современники событий, и летописцы, ведшие записи спустя 100 лет. В летописи неоднократно повторяется, что Владимир Мономах не только «пил золотым шоломом Дон», но и «приемшю землю их (половцев. — С.П.) всю и загнавшю оканьныя агаряны» (ПСРЛ, II, с. 716). Итак, изгнание половцев с их уже крепко освоенных земель по среднему Донцу было первым достижением Мономаха. Вторым было физическое уничтожение очень большого числа половцев, разрушение кровнородственных куренных связей, распад многих орд. Этот процесс привел к выделению аилов (больших семей) и формированию у донских половцев новых орд, уже не кровнородственных.

Владимир Мономах поддерживал свой престиж в степях не только военными действиями, но и многочисленными мирами, которые он заключал с главами отдельных орд, тем самым также разбивая половецкое единение. Так, в январе 1107 г. Владимир, Давыд и Олег отправились в степь в кочевья «Аяпы и другого Аяпы». Они заключили с половцами мир, и Владимир женил сына Георгия (будущего Юрия Долгорукого) на Епиопиной дочери, а Олег взял за сына «Акаепиду дщерь Яневу внуку». Позже, в 1117 году, Владимир заключил еще один столь же важный «династический брак», женив сына Андрея на внучке Тугоркана. Этими браками он в значительной степени обезопасил южную границу Переяславского княжества.

Фактически, по сведениям, сообщаемым в «Поучении» Владимиром Мономахом, единственным активным врагом Руси по-прежнему оставался неустрашимый и непримиримый Боняк. Как раз перед заключением мира с родичами Тугоркана в 1116 г. Боняк подходил с соединенными силами половцев к посульскому городку Кснятину. Владимир с трудом справился с ним, взяв в битве несколько «князей лепших». В конце следующего года хан Аепа ушел в поход на болгар, и болгарский царь с чисто византийским коварством выслал ему в ставку отравленное вино: «...и пив Аепа и прочии князи вси помроша» (ПРСЛ, II, с. 285). Другой же Аепа после этого, видимо, счел заключенный с русскими князьями мир недействительным и снова вместе с Боняком пошел к русской границе — к городу Вырю. Правда, Владимир и Олег быстро организовали контрнаступление и половцы «бежаша».

Следует сказать, что Владимир очень кратко, но чрезвычайно экспрессивно и выразительно повествует о своих многосторонних отношениях с половцами: о битвах, закончившихся победами, о совместных с половцами походах на княжества братьев, о заключенных мирах, о взятых в плен, убитых и отпущенных из плена половецких «князьях».

Подавляющее большинство военных столкновений с половцами происходило во время отражения русскими половецких набегов, преследования уходящих с полоном половецких полков. В таких «оборонительных» мероприятиях Мономах участвовал двенадцать раз. В отдельных случаях, например у Стародуба или у Прилука, половцы бывали разгромлены, их предводители взяты в плен (ханы Асадук, Саук, братья Бегубарсовы — Осень и Сакзь) или убиты (Китан и Итларь).

В других ситуациях половцев просто отгоняли от границы: к тактике стремительного налета и столь же стремительного отступления прибегал обычно Боняк. Именно поэтому его не удавалось взять в плен или убить во время боя. Так было при нападениях этого хана на Поросье и Посулье. Иногда Владимир несколько отклоняется от истины. Так, война Святополка с Боняком и Тугорканом в 1093 г., закончившаяся полным поражением русских полков и вынужденной женитьбой князя Святополка на дочери Тугоркана, освещается очень сухо: упомянуты взятые под Барином половецкие вежи и затем говорится о заключении мира половцев со Святополком.

Дважды Владимир, несмотря на весьма целеустремленную политику против половцев, прибегал к их помощи в борьбе с тем или иным русским князем и наводил половцев на русскую землю. Так, по его вине один раз ограблена была Черниговщина, однажды разорен, разграблен половцами и затем сожжен город Минск. Владимир достаточно скромен: он нигде не написал в своем сочинении, что организация походов в глубь половецкой степи — его заслуга и его инициатива. Он всего в нескольких словах говорит о трех основных степных эскападах, закончившихся победой. О более мелких русских походах он не счел нужным упомянуть, хотя, как писал летописец, организовывал эти походы Мономах. Зато с гордостью писал он о заключенных мирах: «И миров есмь створил с половечьскыми князи без одного 20, и при отци и кроме отца, а дая скота много и многы порты свое. И пустилъ есмь половечских князь лепших изъ оковъ толико: Шаруканя два брата, Багубарсовы 3, Осеня братьев 4, а всех лепших князий инехъ 100» (ПВЛ, I, с. 162).

Из этого отрывка следует, что мир с кочевниками покупался, как и столетие назад, разнообразными дарами. Однако появился благодаря упорно проводимой Мономахом активной наступательной политике и «дополнительный аргумент», а именно освобождение из плена влиятельнейших в степи аристократов. Они по законам войны обязаны были выплатить откуп за себя. Возможно, что сами они могли играть роль «даров» при заключении перемирия. Владимир гордится тем, что он лично взял в плен четырех «князей»: Косуся с сыном, таревского князя Азгулуя, Аклана Бурчевича. Кроме того, во время похода 1111 г. он захватил 15 «кметей молодых» и зарубил их, а также 200 «лучших мужей» половецких. Рядовых же воинов никто не считал. Даже если допустить, что Владимир был самым отважным, сильным и решительным русским князем-воином и что остальные русские воины (в том числе и князья) были менее удачливы, очевидно, что истребление половцев было тотальным: воинов беспощадно убивали, а семьи угоняли на Русь в плен, где они вливались в состав княжеских и боярских слуг, а иногда и дружинников.

В 1125 г. умер Владимир Мономах. Как и после смерти Святополка, половцы несколько воспрянули духом и в мае этого года прорвались в окрестности Переяславля, к городу Баручу, предполагая захватить вежи зимовавшей там орды торков. Однако они были быстро оттеснены к Суле Ярополком Владимировичем и там разгромлены. «...Часть их избита, а часть истопе в реке...» — записал летописец.

Сил у половцев явно не хватало, тем более что нажим со стороны Руси некоторое время и после смерти Владимира не ослабевал: его сыновья продолжили его политику. О Мстиславе Владимировиче, умершем в 1132 г., летописец спустя почти сто лет после его смерти написал, что он загнал половцев «за Дон, за Волгу, за Яик».

В заключение следует сказать, что этот период половецко-русских отношений нашел отражение не только в официальных государственных документах—летописях, но и в устном народном творчестве, прежде всего в былинах, сохранивших нам даже некоторые ханские имена, принадлежавшие наиболее рьяным врагам Русского государства. Мы уже говорили о страшном Буняке — отрицательном герое многих западно-украинских народных песен. Несомненно, к тому же времени относится и большая часть былин о нашествии на Киев кочевых орд. В некоторых из них орды возглавляются Кудреванко-царем или Шарк-великаном. Оба имени убедительно сопоставляются академиком Б.А. Рыбаковым с Шаруканом, или ханом Шаруком (Рыбаков, 1963, с. 84). В других былинах главой обложивших Киев кочевников называется Тугарин Змеевич, которого уже давно ученые сопоставляют с Тугорканом. Таким образом, все три «великих хана», неоднократно упоминаемые летописью, фигурируют и в былинно-песенном русском наследии. Представляет интерес и тот факт, что Тугарина в былинах постоянно величают Змеевичем. Одна или несколько орд каи (змей) могли, как мы видели, прийти из Приуралья-Прибалхашья вместе с кипчаками в южнорусские степи. Естественно, что русские знали половецкие самоназвания и их значение, а следовательно, легко переводили их на русский язык.

В летописи после победы над половцами 1103 г. говорится, что Владимир «скруши главы змеевыя» (ПСРЛ, II, с. 255). Именно так, видимо, появился в былинах Змеевич. Змеи проникли в русский фольклор значительно шире. Определенный «пласт» русских сказок буквально заполнен трех-, семи- и двенадцатиглавыми Змеями или Змеями Горынычами, лютыми врагами русских богатырей. Обычно «Змеи» подходят к пограничной реке Снепороду (в летописях Снепородом называется Самара). Мы знаем, что на Самаре вполне могли встречаться русские полки, углубившиеся в степь, но на самом деле эта река не была пограничной. Пограничной была Сула, и именно к ней из года в год подходили половецкие орды, грабя окрестности пограничных крепостиц, форсируя реку и прорываясь на земли Переяславского княжества. Самое название реки Сула происходит от тюркского «sulaq», что означает «полноводный» (Менгес, 1979, с. 131). На русско-половецком пограничье, да и во всех русских южных городах половецкий язык был общеизвестным. Поэтому тюркские названия рек, небольших городков, урочищ легко воспринимались русским населением. Впрочем, как мы видели, разноплановое общение с половцами способствовало проникновению не только отдельных слов и понятий в древнерусский язык, но и целых образов в древнерусский фольклор и даже в письменную культуру. Взаимодействие двух формирующихся народов происходило и в последующее столетие, поэтому мы неоднократно будем возвращаться к этому вопросу ниже.

Здесь же упомянем еще об одном половецком образе, проникшем в русский эпос в рассматриваемый в данной главе период. Это образ «поляницы», т.е. женщины-богатырши. Хорошо известно, что в эпоху средневековья во всех европейских государствах положение женщины было чудовищно тяжелым. Христианская религия (как и мусульманская) способствовала этому. Женщина была грязным «сосудом греха». Времена княгини Ольги — правительницы молодого Русского государства и опекунши своего сына и внуков — давно прошли и были забыты христианолюбивым народом. Не могло быть речи в XI в. о каких-то «поляницах» — русских девушках. Это, несомненно, были молодые половчанки. Характерно, что былинный Добрыня Никитич встретил «поляницу» в «чистом поле», т.е., видимо, в степи, сидящей на добром коне. Победив Добрыню, «поляница» сунула его в кожаный мешок, притороченный к седлу. Это тоже, несомненно, кочевнический образ, тем более что девушка не ранила Добрыню, а «сдернула» его с седла, что также является типичным приемом кочевников. В былине «поляница» названа дочерью короля «ляховецкого» Настасьей Никуличной, однако следует помнить, что имя половцев уже давно стерлось из памяти народной, женские тюркские имена не были распространены на Руси и не попали в эпос. Добрыня, после того как был извлечен из кожаного мешка под угрозой позорной смерти («на долонь кладу, другой прижму и в овсяный блин да его сделаю»), согласился жениться на «полянице», и когда привез ее в Киев, то прежде всего девушку «привели в верушку крещеную». Таким образом, она прошла обычный путь девушки-половчанки, взятой из степи замуж за русского князя или простого воина: ее прежде надо было окрестить (дать ей христианское имя), а потом уже вести под венец. Свадебные обряды в степи включали в себя и единоборство жениха с невестой (Липец, 1983). Поэтому можно думать, что не только Добрыня, но и все привозившие жен из степи проходили сначала через языческий свадебный обряд, а по прибытии на родину — подтверждали его церковным браком.

Следует сказать, что женщины в половецком обществе пользовались большой свободой и почитались наравне с мужчинами. Женщинам-предкам сооружались святилища. Многие женщины вынуждены были в отсутствие своих мужей, постоянно уходивших в далекие походы (и погибавших там), брать на себя заботы по сложному хозяйству кочевий и по их обороне. Так и возникал в степях институт «амазонок», женщин-воительниц, сначала запечатленных в степном эпосе, песнях и изобразительном искусстве, а оттуда перешедших в русский фольклор.

Итак, в 30-х годах XII в. закончился еще один период истории половцев в южнорусских степях. Основной его особенностью было формирование более или менее крепких объединений орд и появление в степях «великих ханов» — глав этих объединений. Не все они упомянуты в русской летописи, так как менее воинственные ханы обычно не привлекали внимания современников. Как мы видели, хорошо были известны в то время Боняк, Тугоркан, Шарукан, а также, несмотря на отсутствие сведений об их участии в военных действиях против Руси, ханы Осень и Бегубарс.

Первые объединения были рыхлыми, часто распадались, вновь образовывались в новом составе и на другой территории. Эти обстоятельства не дают нам возможности точно определить местонахождение владений каждого великого хана и тем более каждой орды. Относительная стабилизация, вернее, определенность сложилась в степях позднее — во второй половине XII в. Однако для того чтобы последовательно рассмотреть этот период, необходимо вернуться к судьбам печенего-торческих орд, оставшихся в степях после прихода в них половцев, поскольку они играли весьма активную роль в жизни как степных кочевников, так и населения южных русских княжеств.

Примечания

1. Следует сказать, что здесь и далее при указании точных дат событий я даю их по Ипатьевской летописи без учета поправок на «ультрамартовские», «сентябрьские» и «мартовские» годы (Бережков Н.Г. Хронология русского летописания. М., 1963), поскольку читателям данной книги легче найти конкретную сноску в летописи под тем годом, который в ней указан. Принципиального значения для нашей темы исправления дат на несколько месяцев значения не имеют.