Разделы

Счетчики




Яндекс.Метрика


Исторические этапы позднесарматской культуры Нижнего Поволжья

Первый этап (рубеж I—II вв. — третья четверть II в. н. э.)

Для того, чтобы непосредственно перейти к характеристике позднесарматской культуры, необходимо уточнить ее начальную дату. Первостепенное значение при этом имеет определение времени появления характерных черт этой куль туры, отличающих ее от сарматской культуры предшествующего времени, в первую очередь, в погребальном обряде, а затем и в предметах материальной культуры. Немаловажное значение имеет и определение времени появления специфической особенности позднесарматской культуры — обычая искусственной деформации черепов.

В археологической литературе уже не раз отмечалась очевидная разница в переходе от среднесарматской культуры к позднесарматской в отличии от перехода раннесарматской (прохоровской) культуры к среднесарматской. В последнем случае этот переход в большей степени определялся изменениями в материальной культуре (форма оружия, керамики и др.) нежели в погребальном обряде1.

Отличительной особенностью погребального обряда позднесарматской культуры является широкое распространение северной ориентировки костяков. Эта ориентировка встречается в Поволжье еще в савроматских погребениях и у сарматов раннего и среднесарматского времени, но как явление исключительное, не определяющее характера ориентировок, которое может рассматриваться как отклонение от нормы, известное в погребальных памятниках большинства культур2.

Началом позднесарматской культуры принято считать II в. н. э.3. Никто кроме К.Ф. Смирнова специально на широком материале не пытался уточнить эту дату. Он считал, что все характерные археологические признаки позднесарматской культуры появляются на предшествующем этапе, но резкий перелом происходит лишь во II в. н. э., с него и начинается позднесарматская культура. К середине II в. устанавливаются все характерные особенности ее погребального обряда и материальной культуры, распространившиеся на всю область расселения северокаспийских сарматов4.

Увеличение процента северной ориентировки в сарматских погребениях Нижнего Поволжья приходится на самое начало II в. н. э., возможно рубеж I—II в., так как сарматские погребения, уверенно датируемые I в., дают, в основном, южный сектор ориентировок, преобладающий и ранее на протяжении почти четырех веков, а среди, например, заволжских погребений, датирующихся преимущественно II в., северный сектор ориентировок составляет уже около 50%.

Северная ориентировка погребенных первоначально начинает широко распространяться в Заволжье. Появление ее не связано с каким-либо определенным типом погребальной ямы, она встречается здесь во всех конструкциях ям: в подбойных, прямоугольно-удлиненных и о квадратных или широких прямоугольных. Появившись сначала в Заволжье, северная ориентировка постепенно распространяется по всему Нижнему Поволжью и становится определяющей чертой погребального обряда позднесарматской культуры. С ее началом связано распространение обычая искусственной деформации черепов в Нижнем Поволжье. Существует мнение, что обычай деформации черепов появляется здесь уже в среднесарматское время5 Среди погребений с деформированными черепами, относимыми антропологами к среднесарматскому времени, три из Калиновского могильника (курганы № 22/3; 34/1; 52/1)6 и семь из других курганных, групп Заволжья (Максютово II, кур. № 2; Скатовка, кур. № 5/1. Ровное, кур № 9; Харьков ка И, кур. № 3/1; Энгельс, ЮВ гр., кур. № 37/1, Старая Иванцовка (Альт-Веймар), кур. № 3; Советское (Мариенталь) кур. № 23/1)7.

Анализ обряда и изучение вещей из этих погребений не дают веских оснований для датировки хотя бы одного из них среднесарматским временем (I в. до н э. — I в. н. з.). Нам не известно какими данными пользовалась Б.В. Фирштейн в определении среднесарматского возраста перечисленных семи погребений, так как часть из них — это типичные позднесарматские погребения с северной ориентировкой. Погребения из Скатовки8 и Энгельса9 оба впускные в более ранние курганы, в одном из них найден железный ножичек, в другом глиняный лепной горшок. Судя по всему, эти погребения скорее всего относятся к концу позднесарматской культуры, нежели к среднесарматскому времени. Диагональные погребения (Максютово II, кур. № 210. Ровное, кур. № 911 и Харьковка II, кур № 312) по погребальному обряду и вешам могут быть датированы II в. к. 5.

В погребениях Калиновского могильника в курганах № 22 и № 34 были найдены мечи с кольцевидным навершием, получившие наибольшее распространение в среднесарматское время. Однако в Заволжье этот тип меча существует и во II в. н. э. Так, погребения из кургана № 34 А.М. Хазанов склонен датировать II в. н. э., сомневаясь в его принадлежности к среднесарматскому времени13. Б.В. Гинзбург, описывая черепа из указанных калиновских курганов, неверно определяет среднесарматскую культуру рамками I—II вв. н. э. включительно14.

Анализ материала склоняет нас к мысли, что появление обычая деформации черепов к северной ориентировки у сарматов Нижнего Поволжья — явления одновременные. Это подтверждается и началом распространения отдельных категорий вещей, которые становятся определяющими для позднесарматской культуры Нижнего Поволжья, Б.Н. Граков, давший обобщенное описание основных черт позднесарматской культуры, или, как он ее назвал шиповской или аланской, перечисляет следующие наиболее характерные для нее вещи материальной культуры: зеркала-подвески, фибулы, мечи и кинжалы без перекрестия и металлического навершия, луки с костяными накладками, отдельные типы керамики, ритуальные четырехгранные сосудики15.

Зеркала-подвески в позднесарматское время вытесняют все предшествующие формы зеркал. Лишь отдельные пережиточные формы в небольшом количестве продолжают встречаться в Заволжье. Наиболее ранней находкой зеркала-подвески с боковым ушком и коническим утолщением на оборотной стороне в Поволжье является зеркало из диагонального погребения в кургане № 24 у с. Харьковка в III группе (I в. н. э.)16. Большинство же зеркал-подвесок с боковой петелькой и орнаментированной оборотной стороной, которых в Поволжье и Приуралье насчитывается около сорока, найдено в погребениях II — середины III в. н. э. Таким образом, широкое распространение зеркал-подвесок с боковой петелькой в Нижнем Поволжье, приходится на II в., во. второй половине которого они уже становятся господствующей здесь формой зеркал.

Другая характерная черта материальной культуры поздних сарматов Поволжья — широкое распространение фибул. Наиболее ранние их экземпляры среднелатенской схемы происходят из Калиновского кургана № 27/3 и из кургана № 3 у поселка Рыбный Волгоградской области, датируемые II—I вв. до н. э.17 I в. до н. э. датируются фибулы, найденные А.А. Спицыным в одном из сарматских погребений у станции Лебяжьей18, и К.Ф. Смирновым в кургане № 7/2 Быковского могильника19 близких по конструкции двум первым. Количество фибул, датируемых I—II вв. н. э., несколько увеличивается. Нам известно семь фибул этого времени в Нижнем Поволжье: четыре лучковые одночленные с подвязным приемником небольших размеров, две пружинные фибулы с гладким корпусом и кнопкой на конце пластинчатого приемника и одна типа «Авцисса»20.

Однако количество фибул до начала позднесарматской культуры невелико и они не могли придать специфический оттенок материальной культуре этого времени. Их массовое распространение в Нижнем Поволжье связано с появлением сильно профилированных фибул боспорской серии и совпадает по времени с началом позднесарматской культуры. Если в среднесарматское время одна фибула приходилась примерно на сто погребений, то в позднесарматское — уже на пять.

Все исторические этапы сарматской культуры отличаются друг от друга по типам предметов вооружения. Особенно четко они прослеживаются по мечам и кинжалам. Для позднесарматской культуры обычными становятся преимущественно длинные мечи с рукоятью-стержнем без металлического навершия и перекрестия и с аналогичным устройством рукояти кинжалы, которые пришли на смену так называемым «сусловским» мечам и кинжалам с кольцевидным навершием и прямым перекрестием.

Считается, что мечи без металлического навершия и перекрестия появились в результате длительной эволюции длинных мечей, начиная с савроматского времени. Ареал, где происходил процесс оформления мечей разбираемого типа, включал Нижнее Поволжье, Приуралье, Прикубанье, Среднюю Азию и, возможно, Сибирь21.

Соглашаясь в общем с этой концепцией, нам кажется спорным ряд ее положений по поводу генезиса позднесарматских мечей Нижнего Поволжья. Для А.М. Хазанова, автора рассматриваемой концепции, этот процесс в данном районе представляется автохтонным. Однако в его работе неубедителен сам подбор звеньев эволюции. Он довольно уверенно в качестве первых прототипов длинных мечей без металлических наверший рассматривает два меча: один из кургана № 12/3 ЮВ группы Покровского могильника, другой, ранее хранившийся в Саратовском краеведческом музее, полученный в 1908 г. от И.К. Куфельда, и один кинжал, найденный в 1912 г. на дюнах у с. Квасниковки на левом берегу Еруслана22. Что представляют собой эти находки? Меч из Покровского могильника сохранился в отдельных обломках и говорить с уверенностью о форме его ручки невозможно23. Другой меч, найденный случайно в 1908 г., по деталям оформления рукояти относится к группе ранних савроматских мечей, отличительная черта которых — наличие на ручке параллельных валиков24. Первоначально этот меч также имел, по всей вероятности, брусковидное навершие, которое было отбито в древности. Наличие отверстия на конце ручки сближает его с мечом, найденным на бугре Степана Разина близ Камышина25. Все это убеждает нас в том, что форма меча 1908 г. не была первоначальной. Что касается кинжала, найденного у с. Квасниковки, то К.Ф. Смирнов не исключал наличия у него первоначально брусковидного навершия, которое насаживалось на штырь на окончании рукояти26.

Все это не дает нам веских оснований считать эти находки исходными в генезисе мечей без металлического навершия, а в связи с этим и появление от них в Нижнем Поволжье в ранне- и среднесарматское время мечей без навершия и с металлическим перекрестием I типа, по Хазанову. В Нижнем Поволжье они известны в небольшом количестве. А.М. Хазанов указывает пять экземпляров относящихся к раннесарматской культуре, из которых два из кургана № 4/3 Визенмиллер группа II, надо исключить, так как автор раскопок П.С. Рыков указывает на наличие у них стержневого навершия27. К среднесарматскому времени им отнесено семь мечей, некоторые из них с ромбическим перекрестием из бронзы28. Таким образом, на период, охватывающий более чем четыре столетия, приходятся десять мечей I типа. Часть из них I в. н. э., продолжают они встречаться и в позднесарматское время. По этой причине не совсем ясно, в каком отношении находятся они к мечам II типа без металлического навершия и перекрестия, характерным для позднесарматской культуры, так как какое-то время они существовали вместе. Большинство ранних находок мечей II типа известно в Прикубанье, они были здесь широко распространены уже в I в н. э., тем же временем датируются и ранние пантикапейские мечи того же типа29. В Нижнем Поволжье в среднесарматское время (I в. н. э) их известно всего три. Указанный Хазановым кинжал из Калиновского кургана № 55/14 не таков, это обыкновенный нож с черенком30.

Мечи II типа появляются в Нижнем Поволжье в большом количестве с начала II в. н. э., с этого времени они становятся ведущим типом этой категории вооружения, поступавшего сюда в основном из районов Прикубанья и Боспора. Эта разновидность мечей сформировалась, вероятнее всего, в указанных районах на базе более ранних длинных сарматских мечей, не исключается при этом влияние кельтского оружия31, но в Нижнее Поволжье они попали уже в готовом виде. Только так можно объяснить резкую смену здесь меча с кольцевидным навершием и прямым перекрестием мечом без навершия и перекрестия. Эта точка зрения подтверждается еще и тем, что в начале позднесарматской культуры этот тип меча стал единственным в междуречье Волги и Дона южнее Волгограда, на территории, через которую он распространялся в Поволжье, в те время как в Заволжье еще продолжал существовать старый тип меча с кольцевидным навершием32. К тому же в начале позднесарматской культуры количественно мечи без завершил и перекрестия значительно преобладали в междуречье Волги и Дона, а не в Заволжье. В этом плане интересные материалы дали раскопки И.В. Синицына на Восточном Маныче, районе близко расположенном к Прикубанью. Здесь в погребениях I—II в. н. э. обнаружен ряд мечей II типа33. Все это указывает, откуда и когда этот тип мечей попал в нижнее Поволжье.

Да рубеже I—II в. н. э. в Нижнем Поволжье зафиксировало появление нового лука с концевыми и срединными костяными накладками, так называемого «гуннского типа». Наиболее ранний из них найден в Сусловском кургане № 51, комплекс которого и дает вышеуказанную дату. Со II в. н. э. число таких луков возрастает. В пределах Нижнего Поволжья в позднесарматских погребениях основная их масса найдена Заволжье34

В то же время в Нижнем Поволжье появляются крупные безлопастные черешковые наконечники стрел, соответствующие новому типу лука. Но наряду с ними, и даже значительно преобладая, продолжают существовать небольшие железные суриковые трехлопастные наконечники, которые употреблять и в предшествующее время, что свидетельствует об использовании старого лука «скифского типа». Следует отметить, что в позднесарматских погребениях уже редко находят по нескольку десятков стрел, их обычно заменяют одна или несколько. В наборе вооружения поздних сарматов появились костяные стрелы (все найдены в Заволжье). Самый линий наконечник костяной стрелы обнаружен в кургане № Д 21 у с. Мариенталь. Это погребение может быть датировано рубежом I—II или началом II в. н. э.35.

Таким образом, анализ основных отличительных черт погребального обряда и ведущих категорий вещей, характеризующих позднесарматскую культуру, свидетельствует о том, что новые черты появляются на рубеже I—II или в начале II в н. э. Причем прослеживаются различные истоки отдельных характеризующих подзнесарматскую культуру черт.

Северная ориентировка погребенных, как явление массовое, первоначально распространяется в Заволжье и на протяжении большей половины II в. преимущественно характеризует только этот район. Одновременно с изменением ориентировки, здесь появляется обычай искусственной деформации черепов. Деформированные черепа в погребениях II в. в Заволжье составляют значительно больший процент, нежели в междуречье Волги и Дона.

Каковы причины, обусловившие появление новых черт, именно в этом районе Нижнего Поволжья? Для решения вопроса необходимо обратиться к широкому кругу источников и выйти за пределы Нижнего Поволжья.

Выясним для начала истоки обычая деформации черепов. В антропологической и археологической литературе уже не раз предпринимались попытки решить эту проблему. Так, Е.В. Жиров связывал появление деформированных черепов в Нижнем Поволжье с продвижением сюда гуннов с востока36. К.Ф. Смирнов первоначально считал, что этот обычай у поздних сарматов имеет местные древние корни, исходя из наличия деформированных черепов у представителей катакомбной культуры Нижнего Поволжья и Маныча. Сведения Псевдо-Гиппократа о причерноморских макрокефалах, казалось, частично заполняют лакуну между временем существования катакомбной и позднесарматской культурами37. Однако сведения Псевдо-Гиппократа до настоящего времени не подтвердились, а разрыв этот так и оставался ничем не заполненным, что заставило К.Ф. Смирнова изменить свою первоначальную точку зрения и высказаться в пользу среднеазиатского влияния38.

Появление деформированных черепов в Средней Азии (после работ А.Н. Бернштама) связывалось с проникновением сюда гуннов. Наличие деформированных черепов, распространение подбойных и катакомбных погребений, примесь монголоидного рассового типа — вот те основные черты, характеризовавшие пришельцев гуннов, начиная с I в. до н. э. в Средней Азии39.

В дальнейшем, в ходе возникшей дискуссии об этнической принадлежности людей, погребенных в подбойных и катакомбных погребениях, эта точка зрения была пересмотрена. С.С. Сорокин передатировал Кенкольский могильник — один из основных аргументов в цепи доказательств А.Н. Бернштама о раннем появлении здесь гуннов — на II—IV вв. н. э. и высказал мнение, что подбойные и катакомбные погребения Средней Азии принадлежат местным скотоводческим племенам40.

В.П. Шилов, исходя из этого, считал возможным проникновение обычая деформации черепов в Нижнее Поволжье из Средней Азии, указывая, что для исходной территории гуннов не характерны ни подбойные, ни катакомбные погребения, а антропологические исследования черепов, происходящих из, бесспорно, гуннских захоронений (Ноин-Ула, Ильмова Падь, Дерестуйский Култук и др.), не выявили ни одного деформированного черепа. Сходство приемов искусственной деформации черепов на территории Средней Азии и Нижнего Поволжья он связывал с возможным проникновением на территорию расселения сарматов отдельных групп древних среднеазиатских племен41.

Эта точка зрения получила подтверждение и в ряде последних работ антропологов. Обработка более широкого круга краниологического материала из районов Средней Азии свидетельствует, что обычай кольцевой деформации известен здесь с середины I тыс. до н. э., значительно раньше появления гуннов42. Б.В. Фирштейн, исследовавшая черепа сарматов Саратовского Заволжья, отмечает увеличение монголоидной примеси на позднем этапе, причем наибольший про цент смешанных и монголоидных черт дают деформированные черепа43, что позволяет говорить об увеличении монголоидной примеси среди сарматского населения Заволжья одновременно с появлением здесь обычая деформации черепов. Появление монголоидной примеси и деформированных черепов в Заволжье Б.В. Фирштейн связывает с миграцией в первые века нашей эры населения с востока, из Средней Азии (Ферганы, Туркмении) и Центрального Казахстана44.

Какие же народы появились на рубеже I—II вв. н. э. в Заволжье? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, необходимо хотя бы кратко рассмотреть археологические памятники Средней Азии имеющие сходство с нижневолжскими.

В Средней Азии еще в XIX в. были раскопаны курганы, под насыпью которых преимущественно находились подбойные и катакомбные погребения, меньше их было в простых бунтовых ямах45. В настоящее время они известны в большом количестве на территории Среднеазиатских республик46. В 40-е — начале 50-х гг. в археологии преобладало мнение А.Я. Бернштама о гуннской принадлежности этих курганов47. Хотя уже тогда существовали другие точки зрения. Так, Г.Б. Григорьев, в результате раскопок в 1937—1938 гг. в Келесской степи указывал на сходство подбойно-катакомбных захоронений с сарматскими погребениями48. Впоследствии М.Э. Воронец, раскопавший ряд курганов около ст. Вревской в 1947 г., высказал мысль, что катакомбные погребения могильника принадлежат местному населению, родственному сарматским и сакомассагетским племенам49. К концу пятидесятых годов утвердилось мнение о местном происхождении подбойно-катакомбных погребений, наиболее полно сформулированное С.С. Сорокиным. Он считал, что подбойно-катакомбные погребения принадлежат культуре горных и предгорных скотоводческих племен, неразрывно связанных с местной земледельческой культурой Эта связь, как полагал С.С. Сорокин, проявляется в схожести предметов материальной культуры и особенностей погребального обряда50 Однако, высказываясь о местных корнях этой культуры, он не отрицал большого сходства между подбойно-катакомбными погребениями Средней Азии и сарматскими погребениями Приуралья и Нижнего Поволжья, считая, что культура скотоводческих племен предгорий Средней Азии испытывала различные влияния, шедшие от кочевого населения степей Южного Казахстана и Поволжья51.

Определенную ясность вносят результаты раскопок Кую-Мазарского и Лявандаксхого могильников в Бухарской области, полученные О.В. Обельченко52» Среди раскопанных курганов с подбойными и катакомбными ямами он выделяет погребения раннего этапа второй половины II в. до н. э. — I в н. э.53. Преобладающими в этих могильниках оказались подбойные ямы, представляющие собой прямоугольно удлиненные входные ямы, ориентированные по линии север-юг, со ступенькой вдоль восточной стенки и подбоем в противоположной. Катакомбы имели следующее устройство — дромос, ориентированный с севера на юг, в южной стенке — вход в катакомбу, которая как бы являлась продолжением дромоса. Погребенные в подбоях и катакомбах лежали преимущественно вытянутыми на спине головой на юг. На дне ям обнаружены различные подстилки из хвороста, камыша, дерева, кошмы. В качестве заупокойной пищи клали ногу овцы и рядом железный ножичек.

Ближайшие аналогии этому новому явлению в среднеазиатской археологии находятся в Северо-Западном Казахстане, Южном Приуралье и Нижнем Поволжье в памятниках ранне- и среднесарматской культур III в до н. э. — I в. н. э., что подтверждают и вещественные находки. Это длинные мечи двух типов, с кольцевидным навершием и прямым или дугообразным перекрестием и мечи с прямым перекрестием без навершия. Оба типа мечей новые для Средней Азии, но известные в находках на сарматской территории54. Найденные в погребениях Лявандакского и Кую-Мазарского могильников железные трехлопастные наконечники стрел, каменные оселки, железные пряжки с крючком, кувшины с высоким горлом, близкие северопричерноморским типам — все эти вещи типичны для сарматских погребений указанных районов.

Совпадение в деталях обряда погребения, а также предметов материальной культуры народов, населявших указанные районы Средней Азии с сарматами Приуралья и Поволжья, позволяет нам присоединиться к мнению О.В. Обельченко, считающего, что это население скифо-сарматского происхождения, которое до продвижения в Среднюю Азию занимало обширные районы степного Казахстана и Приуралья55.

Приведенные сопоставления дают возможность предположить продвижение сарматов во II в. до н. э. из Северо-Западного Казахстана, Приуралья и, возможно, Поволжья в районы Средней Азии, отмеченные распространением подбойно-катакомбных погребений. Косвенным подтверждением тому служит значительное уменьшение сарматских погребений, начиная с конца прохоровской культуры, в Южном Приуралье и Северо-Западном Казахстане56. Усиленное продвижение сарматов в западном направлении в период расцвета прохоровской культуры давно признано. Это время формирования мощных племенных сарматских союзов, осуществлявших свою экспансию в Северном Причерноморье, но, вероятно, западное направление не стало единственным их устремлением. Средняя Азия, бывшая с древних времен одним из центров высокоразвитых культур, издавна привлекала внимание сарматов57. Судя по всему, сарматы не были одинокими в своем продвижении в глубинные районы Средней Азии, сюда с востока продвигались и другие народы. Это, вероятно, и была та основная сила, способствовавшая падению Греко-Бактрийского царства в середине II в. до н. э. События эти подтверждаются и письменными источниками. Так, Страбон сообщает, что Греко-Бактрия пала в результате вторжения из-за Яксарта (Сыр-Дарьи) скифских племен, кочевавших к северу от него. Перечисляя ряд иранских племен, «которые отняли у греков Бактриану», он называет асиев58. «...Этот этноним, — отмечает Э.А. Грантовский, — достаточно рано засвидетельствован среди сарматов, а также достаточно надежно определяется в некоторых личных именах из Северного Причерноморья, причем в оформлении, явно указывающем на сармато-осетинскую диалектную среду»59.

Л.А. Ельницкий, характеризуя сообщение Плиния о переходе Танаиса (Дона) целым рядом сарматских племен, усматривает сходство их названий с названиями племен, которые, по Страбону, напали на Греко-Бактрию. Это, по его мнению, обуславливается той путаницей в определении Танаиса (Дона) и Яксарта (Сыр-Дарьи), характерной для античной литературы, начиная с времен Александра Македонского60. Однако не исключено, что такая схожесть объясняется сходством этнической номенклатуры этих районов, тем более, что Плиний четко различал Танаис и Яксарт61.

В работе, посвященной подбойно-катакомбным погребениям Западной Ферганы, Б.А. Литвинский старается найти местные корни их происхождения. Однако ни его обращение к более ранним памятникам Средней Азии, ни рассуждения по поводу изменения религиозных верований не убеждают. Почти во всех случаях, анализируя обряд погребения подбойно-катакомбных погребений, автор находит более ранние примеры на исконной сарматской территории. Это заставило его сделать следующее компромиссное заключение: «В результате в разных областях Средней Азии со II—I вв. до н. э. все более широко распространяются подбойные могилы. При этом обнаруживается удивительный параллелизм с сарматским миром — еще одно проявление общности основных линий развития среднеазиатских кочевников и сарматов. Контакт с сарматскими племенами, просачивание отдельных групп сарматов мог ускорить этот процесс, но в целом он шел спонтанно»62. Нам же представляется, что события середины II в. до н. э. не просто просачивание, а вторжение кочевников, значительной частью которых были сарматы Волго-Уральских степей. Б.Я. Ставиский в одной из последних своих работ, уделив много внимания проблеме падения Греко-Бактрийского государства, пришел к интересному выводу о синхронности активизации кочевников в Северном Причерноморье, Северном Кавказе и в Средней Азии. Он пишет, «что в широких передвижениях кочевников в Северном Причерноморье и на Северном Кавказе участвовали те же племена (или часть их), что и в нашествии на парфянский Иран и Греко-Бактрийское царство»63.

Пришедшие сюда сарматы вступили в контакт с родственными ираноязычными народами сако-массагетского круга и другим местным населением, а также вероятно, с частью племен, продвинувшихся с Востока, известных в китайских источниках под именем юечжей. На этой основе и сложилась, вероятно, культура древних скотоводов подбойно-катакомбных погребений Средней Азии. Антропологические данные также как будто подтверждают различие среди отдельных групп, населения, оставивших подбойно-катакомбные погребения64.

В первые века к. э. происходят некоторые изменения в погребальном обряде и материальной культуре подбойно-катакомбных погребений. Появляется и начинает постепенно преобладать северный сектор ориентировок погребенных65. Среди находок часто встречаются костяные накладки от сложного лука, большие железные трехлопастные наконечники стрел, костяные наконечники66 Широко распространяется обычай деформации черепов, увеличивается число черепов с монголоидными чертами67. Не трудно заметить, что это те основные черты, которые отличают и позднесарматскую культуру Нижнего Поволжья. В этом плане интересно отметить находки в Лявандакском могильнике четырехгранных курильниц, которые датируются временем не позже I в. н. э.68А Аналогичной формы курильницы стану! ведущими в Нижнем Поволжье в период позднесарматской культуры. Другая общая деталь — наличие под курганом, как правило, одного погребения. Раньше у сарматов Поволжья и Приуралья были широко распространены впускные погребения. Сходство прослеживается и в других деталях обряда: находки костей барана и железных ножичков, одной или нескольких стрел, взамен колчанов, битой посуды в насыпях курганов. В подбойно-катакомбных погребениях Средней Азии первых веков и нижневолжских позднесарматских погребениях находят черепки сосудов с углями69.

Все это заставляет предположить обратное передвижение более чем через двести лет части населения носителей подбойно-катакомбной культуры Средней Азии в Нижнее Поволжье. Среди них, вероятно, были и ушедшие ранее сарматы, однако сильно изменившиеся в результате длительного контакта с среднеазиатскими народами. Что заставило их вернуться в Волго-Уральские степи? Едва ли можно предположить, что их приход был связан с продвижением гуннов. Как следует из китайских источников в I — начале II вв. н. э. гунны не могли оказать прямого влияния на Среднюю Азию70. Более вероятно, что это продвижение было связано с внутренними событиями в самой Средней Азии. Примерно через сто лет после падения Греко-Бактрийского царства, в крушении которого участвовали и ираноязычные кочевники, в Средней Азии образовалось Кушанское царство, которое к I в. н. э. достигло своего расцвета. Возвышение Кушанского царства было связано с перегруппировкой различных сил в Средней Азии и передвижением ряда народов. Хорезм и Ташкентский оазис, которые ранее принадлежали Кангюю, отошли к Кушанскому царству. Потеряв, таким образом, свое влияние в южных районах, Кангюй начинает развивать внешнеполитическую активность на северо-западе71. Возможно, что с этим и связано продвижение части среднеазиатского населения в районы Нижнего Поволжья. Данные события, видимо, и позволили китайским хроникам отметить подчинение Яньцай-Алакья Кангюю72

В плане вышеизложенного особый интерес представляют материалы Тулхарского могильника, исследованного А.М. Мандельштамом в Бешкентской долине в Южном Таджикистане. Этот могильник, в котором преобладали подбойные ямы, по сравнению с другими наиболее точно датируется в пределах последней трети II в. до н. э. — начала I в. н. э. с возможной ошибкой в 25—30 лет73. То есть наиболее ранние его погребения относятся ко времени падения Греко-Бактрии, а более поздние — к началу возвышения Кушанского царства.

По обряду погребения и вещевому материалу, за исключением может быть керамики, Тулхарский могильник, вплоть до деталей, имеет прямые аналогии с сарматскими памятниками Поволжья и Южного Приуралья. Причем интересно отметить, что такие детали обряда погребений как северная ориентировка костяков и подбойные ямы с узким входным колодцем, характерные для Тулхарского могильника, затем получили широкое распространение в позднесарматское время в Поволжье.

Пришедшие в Нижнее Поволжье, первоначально в район Заволжья, новые племена представляли собой смешанное, преимущественно ираноязычное население, состоящее из ушедших ранее в Среднюю Азию сарматов и потомков сако-массагетов. Именно в Заволжье этого времени антропологами отмечается большое сходство черепов с краниологическим материалом Семиречья74.

Судя по ряду наблюдений, это переселение не было мирным, а сопровождалось, вероятно, военными столкновениями с местными нижневолжскими сарматскими племенами. В этом отношении интересно погребение рубежа I—II в. н. э. у с. Мариенталь на Карамане в кургане № Д21, где в тазовой кости погребенного торчал костяной наконечник, аналогичный среднеазиатским образцам75. Под натиском пришельцев сарматам Заволжья, носителям местной среднесарматской культуры, пришлось отойти в междуречье Волги и Дона, преимущественно к югу от Волгограда. Перемещение сарматов из Заволжья в междуречье Волги и Дона под напором новых племен с востока довольно отчетливо прослеживается на археологическом материале.

В среднесарматское время в I районе междуречья господствовали прямоугольно-удлиненные и подбойные ямы, причем число их было невелико по сравнению с Заволжьем76. Начиная же с рубежа I—II вв., здесь резко возрастает количество сарматских погребений, среди них много диагональных, что „ подтверждается последними большими раскопками, проведенными В.П. Шиловым77 и И.В. Синицыным78. Если раньше основным районом распространения диагональных погребений было Заволжье с эпицентром в низовьях Еруслана79, то с рубежа I—II вв. н. э. их количество здесь значительно сокращается. И наоборот, в междуречье Волги и Дона к югу от Волгограда, где они до этого были почти неизвестны, с рубежа I—II вв. н. э. число их увеличивается настолько, что этот район выходит на первое место в Нижнем Поволжье по распространению диагональных погребений.

Перемещение новых масс сарматов в междуречье Волги и Дона отразилось, в частности, и на изменении состава населения Нижнего Дона, что наиболее четко фиксируется по материалам некрополя Танаиса80.

На первом этапе позднесарматской культуры в Нижнем Поволжье выделяются два района, имеющие некоторые различия в погребальном обряде и материальной культуре. Это Заволжье с одной стороны и междуречье Волги и Дона к югу от Волгограда — с другой. Пока не ясно положение II района междуречья, ввиду недостаточного количества материала. Судя по всему, он играл промежуточную роль, испытывая влияние двух вышеуказанных районов. Можно предположить, что различия этих районов были вызваны существованием двух племенных союзов на начальном этапе позднесарматской культуры. Один из них, заволжский, образовался из пришельцев Средней Азии и оставшейся части сарматов Заволжья. Второй, располагавшийся в I районе междуречья — из местных и переселившихся из-за Волги сарматов. Если это так, то эти два племенных объединения на территории Нижнего Поволжья продолжали сохранять самостоятельность на протяжении значительной части II в.

Каждый из этих районов имеет свои характерные отличия. Так в Заволжье с начала II в. широко распространяется северная ориентировка погребенных и обычай деформации черепов. В I районе междуречья на протяжении большей половины II в. северная ориентировка встречается реже, процент деформированных черепов по сравнению с Заволжьем мал.

Отдельные категории вещей, относящиеся к I хронологической группе и бытовавшие в начальном периоде позднесарматской культуры, также обнаруживают локальный характер распределения по двум выделенным районам. Так, сероглиняные гончарные кувшины и лепные горшки — корчаги типа AI происходят в подавляющем большинстве из междуречья Волги и Дона. Особенно наглядную картину дает распространение фибул. Мы не можем назвать ни одного случая нахождения в Заволжье фибул, датируемых концом I — первой половиной II вв.81. В данном случае это явление трудно объяснить ориентацией связей междуречья на Нижний Дон и Прикубанье, где они производились. Если обратиться к предшествующему времени, то в Заволжье в погребениях среднесарматской культуры найдено большое количество сероглиняной гончарной керамики, тех же производственных центров82. Кстати, наиболее ранние находки фибул в Нижнем Поволжье происходят из Заволжья83, это говорит о том, что фибулы были известны в Заволжье, но с рубежа I—II вв. их поступление сюда прекращается. Все это, видимо, еще раз подтверждает наличие двух племенных объединений на первом этапе позднесарматской культуры в Нижнем Поволжье, границей между которыми была Волга.

Таким образом, рассматривая первый этап позднесарматской культуры с учетом происходящих новых событий, мы должны констатировать, что это период ее становления. Более раннее распространение основных черт погребального обряда позднесарматской культуры и обычая деформации черепов в Заволжье свидетельствует о том, что формирование данной культуры первоначально начинается в этом районе. На первом этапе позднесарматская культура не стала общей для всего Нижнего Поволжья. В междуречье Волги и Дона, особенно к югу от Волгограда, продолжают сохраняться в погребальном обряде традиции предшествующего времени.

Касаясь вопроса формирования позднесарматской культуры в Заволжье, следует отметить, что коренное сарматское население этого района не было полностью вытеснено на правый берег Волги, и часть его оставалась на старом месте. Здесь продолжают бытовать основные конструкции погребальных ям среднесарматского времени: прямоугольно-удлиненные, подбойные и квадратные с положением погребенных по диагонали84. Полностью исчезают только круглые ямы и ямы с заплечиками, но их количество и раньше было незначительным. В позднесарматское время в отличие от среднесарматского, на первое место выходят подбойные ямы. Связь с предшествующим временем обнаруживается и в других деталях погребального обряда. Так, например, продолжает встречаться посыпка дна погребальной ямы мелом или куски мела в ней — характерная обрядовая черта раннесарматской и среднесарматской культур85. Т. Сулимирский, считая, что позднесарматское население Нижнего Поволжья было аланским, испытавшим большое влияние гуннов, отрицал, особенно в Заволжье, наличие в это время меловой посыпки дна ям. Он утверждал, что обычай посыпать дно ямы мелом характерен для ранее живших здесь аорсов, которых вытеснили аланы86. Однако подсчеты показывают, что на первом этапе число погребений с меловой посыпкой и кусками мела в Заволжье составляет 22%, этот обычай сохраняется и в более позднее время.

Для Заволжья, по сравнению с другими районами, характерно сохранение отдельных категорий вещей предшествующего времени. В основном, только здесь сохраняются еще на протяжении II—III вв. мечи с кольцевидным навершием87 и некоторые типы ранних форм сарматских зеркал88.

Учитывая сохранение ряда старых особенностей погребального обряда и материальной культуры и появление новых черт, о которых речь шла выше, можно выделить те основные компоненты, из которых формировалась новая культура, получившая название позднесарматской. Итак, позднесарматская культура складывалась в результате слияния пришлого ираноязычного населения из районов Средней Азии с частью местного сарматского населения. Заволжье стало районом первоначального формирования позднесарматской культуры, которая затем распространяется на Запад.

У сарматов, занимавших районы Калмыкии, Астраханской и южной части Волгоградской областей, при сохранении основных обрядовых черт предшествующего времени, стали распространяться отдельные категории вещей, которые будут определяющими для позднесарматской культуры Нижнего Поволжья: фибулы, зеркала-подвески, мечи без металлического навершия и перекрестия, отдельные типы сероглиняной круговой керамики, среди которой выделяются миски. В основном, эти вещи происходят из ремесленных центров Прикубанья и Нижнего Подонья, что свидетельствует о прочных экономических связях сарматов этого района с указанными центрами, а, возможно, и о союзнических отношениях между ними.

Представляют большой интерес обнаруженные в этом районе две катакомбы варианта А (Жутово, кург. № 38, Восточный Маныч, гр. II, кур. № 41), которые по устройству идентичны «сводчатым» ямам ворухских могильников Западной Ферганы89. Необычность форм этих катакомб исключает их конвергентное появление в Нижнем Поволжье, они вероятно, являются результатом продвижения отдельных групп населения в Нижнее Поволжье из Средней Азии. Расположение их в междуречье Волги и Дона, возможно, свидетельствует о проникновении сюда какой-то части населения из Средней Азии уже на первом этапе позднесарматской культуры. Не исключено, что эти катакомбы относятся к концу периода и связаны с новым продвижением населения из Заволжья в междуречье.

Итак, первый этап позднесарматской культуры — это время ее становления в Нижнем Поволжье. Первые ее элементы, прослеживаемые в обряде погребения, а также обычае деформации черепа, появляются на рубеже I—II вв. н. э. первоначально в Заволжье и связаны с продвижением сюда племен из Средней Азии, близких по культуре к сарматам Нижнего Поволжья. Продвижение в Заволжье новых племен носило, видимо, характер военных столкновений. Об этом говорит массовое переселение сарматов Заволжья в междуречье Волги и Дона и увеличение здесь числа сарматских курганов II в. На первом этапе позднесарматская культура не стала общей для всего Нижнего Поволжья. В междуречье Волги и Дона к югу от Волгограда в погребальном обряде сохраняются еще традиции предшествующего времени. Эти различия позволяют предположить наличие двух племенных объединений: одного в Заволжье и другого в I районе междуречья.

Заволжское объединение составило пришлое население и оставшаяся часть местных сарматов, а междуреченское сформировалось на базе местных племен среднесарматского времени и переселившихся сюда на рубеже I—II вв. н. э. сарматов Заволжья.

Второй этап (третья четверть II — середина III в. н. э.)

Различия между двумя районами, Заволжьем и I районом междуречья, продолжали существовать до второй половины II в. В это время несколько изменился погребальный обряд у племен междуречья Волги и Дона и в целом в культуре сарматов Нижнего Поволжья. Увеличился процент северной ориентировки погребенных и деформированных черепов. Среди типов погребальных ям во всех районах преобладают подбойные, начинают стираться различия в погребальном обряде и материальной культуре между Заволжьем и междуречьем Волги и Дона.

Начало второго этапа связано с интенсивным распространением ведущих черт позднесарматской культуры в I районе междуречья. Он датируется началом массового распространения лучковых фибул с подвязным приемником I типа 4-го варианта, как одной из наиболее датирующих категорий вещей.

Резкое увеличение северной ориентировки, деформации черепов погребенных в междуречье Волги и Дона к югу от Волгограда во второй половине II в., ранее известных преимущественно в Заволжье, говорит, видимо, о подчинении междуречья заволжскими племенами. То, что в этом случае имело место передвижение населения из Заволжья в междуречье, подтверждается рядом фактов из истории Нижнего Дона, отразивших эти события и позволяющих уточнить их дату.

Как отмечает Д.Б. Шелов во II—III вв. н. э. в некрополе Танаиса появляется значительная группа погребений с северной ориентировкой и деформированными черепами. Их появление он связывает со второй волной переселения сарматов в низовья Дона90.

Уточнить время этого переселения позволяет танаисская ономастика. В танаисских надписях II в. н. э. встречается множество иранских имен ранее здесь неизвестных, неизвестны они и в надписях других боспорских городов, что свидетельствует о появлении здесь совершенно новой, ираноязычной этнической группы. Тот факт, что в ряде случаев эти имена носят отцы танаисцев, упомянутых в надписях первой четверти III в., заставляет исследователя датировать приток нового населения на Нижний Дон временем не позже третьей четверти II в. н. э. Д.Б. Шелов связывает эти события с передвижением какого-то нового племени сарматов из Поволжья91.

Такой вывод подтверждается и материалами Нижнего Поволжья. Именно в это время происходит распространение северной ориентировки в I районе междуречья, ранее здесь мало известной. Теперь мы можем утверждать, что новые черты погребального обряда междуречья Волги и Дона и некрополя Танаиса явления взаимосвязанные и одновременные, вызванные продвижением новых племен из Заволжья.

Таким образом, третья четверть II в. н. э. представляет собой конец первого и начало второго этапа позднесарматской культуры в Нижнем Поволжье.

На втором этапе позднесарматской культуры в Заволжье полностью устанавливается господство северного сектора ориентировок погребенных (94,5%), увеличивается количество находок деформированных черепов. Здесь продолжают сохраняться те же типы ям, что и на первом этапе, только значительно возрастает число подбойных ям (59%). Если подбойные и прямоугольно-удлиненные ямы на втором этапе не претерпевают никаких изменений ни в форме ни в особенностях положения погребенных, то значительные изменения происходят с подквадратными ямами. Возрастает разница соотношений длины к ширине ямы, погребенные в них теперь лежат обычно по длинной оси, головой чаще на север. Погребения с положением костяков по оси подквадратной ямы представляют собой дальнейшее развитие обряда диагональных погребений92. Оформление этих ям внутри, облицовка стенок деревом, сооружение помостов на дне из досок, камыша, травы, в отдельных случаях наличие канавок вдоль стенок, свидетельствует о преемственности между квадратными или подквадратными ямами с положением по диагонали и с положением по оси93.

В I районе междуречья на втором этапе позднесарматской культуры ведущими являются те же типы могильных ям, что и в Заволжье. Преобладают подбойные ямы. Здесь, как и в Заволжье, исчезает обычай погребать по диагонали, его заменяет положение по оси ямы. В этом районе открыто три ямы с заплечиками, неизвестные в позднесарматское время в Заволжье. Ямы с заплечиками, бытовавшие в Нижнем Поволжье в раннесарматское и среднесарматское время, к началу позднесарматской культуры почти не употребляются и встречаются изредка в междуречье Волги и Дона. Наличие их в курганном могильнике около Танаиса Д.Б. Шелов связывает с сарматами94. Северная ориентировка в I районе междуречья начинает интенсивно распространяться только с начала второго этапа позднесарматской культуры (45,1%). С распространением северной ориентировки увеличивается и количество деформированных черепов (54%). Несмотря на очевидный параллелизм в развитии погребального обряда на втором этапе позднесарматской культуры между Заволжьем и междуречьем, в I районе междуречья еще сохраняются некоторые особенности, связанные с более ранним временем. Это, например, большой процент южного сектора ориентировок.

Во втором районе междуречья, несмотря на малое количество погребений, на втором этапе наблюдается та же общая тенденция в развитии погребального обряда, что и на территории двух вышеописанных районов. Несколько меньше здесь отмечено случаев нахождения деформированных черепов. Общее количество их для этого времени равно 25%. В данном районе, вероятно, обычай деформации черепов практиковался меньше, чем в других местах Нижнего Поволжья. Так, в Нехаевском могильнике, где открыта целая группа позднесарматских погребений, не отмечено ни одного случая искусственной деформации черепа95.

Для второго этапа позднесарматской культуры в Нижнем Поволжье характерен определенный набор вещей в погребениях. Наряду с сероглиняной круговой керамикой и лепными горшками, среди которых выделяются экземпляры с уплощенным дном, обычно встречаются зеркальца-подвески II типа, лучковые фибулы I типа 4-го и 5-го вариантов. Среди бус очень широко распространяются четырнадцатигранные бусы из сердолика и стекла, иногда насаженные на бронзовую спираль, стеклянные многочленные бусы. Среди других вещей можно отметить серьги со спиралькой на одном конце, железные пружинные ножницы. Все эти вещи входят во II хронологическую группу, комбинации их набора — обычное явление на втором этапе позднесарматской культуры.

С начала второго этапа стираются локальные особенности в распределении отдельных предметов материальной культуры по районам. Фибулы, большинство типов керамики, украшения более или менее равномерно распределяются по всей территории Нижнего Поволжья. Только лишь в отдельных случаях можно проследить некоторые отличия. Так, например, в Заволжье чаще встречаются красноглиняные гончарные и лепные кувшины близкие по форме к кувшинам Средней Азии, а в междуречье разнообразней сероглиняная круговая керамика. Однако эти различия не столь значительны, чтобы заслонить факт, свидетельствующий о большой схожести материальной культуры районов Нижнего Поволжья в позднесарматское время на втором этапе.

Единство процесса развития погребального обряда и стабилизация погребального инвентаря во всех районах свидетельствует о том, что позднесарматская культура на втором этапе охватывает все Нижнее Поволжье и является общей для него. Указанный период в развитии позднесарматской культуры можно назвать ее расцветом, именно в это время наблюдается наиболее гармоничное сочетание всех характеризующих ее компонентов. Ко второму этапу относится наибольшее количество исследованных позднесарматских погребений, составляющих около 46% всех датированных погребений, распространенных по всему Нижнему Поволжью от Куйбышева до Восточного Маныча.

Концом второго этапа позднесарматской культуры является середина III в. н. э. Это время мощных передвижений ряда племен в Северном Причерноморье. Ключевые позиции занимают здесь готы. Активизация готов вызвала перемещение различных племен германского и сармато-аланского про исхождения на большой территории, начиная от Дуная и кончая районами Северного Кавказа. Эти передвижения привели к разрушению большинства северопричерноморских торговых и ремесленных центров и к общему упадку Боспорского царства96. Полностью был разрушен и Танаис97. Вероятно, с теми же событиями связано разрушение большинства правобережных городищ Кубани98.

Все это сказалось и на позднесарматской культуре Нижнего Поволжья последующего времени. Потеря традиционных устойчивых связей с культурными, ремесленными и торговыми центрами Нижнего Дона и Прикубанья наложили свой отпечаток на культуру поздних сарматов, лицо которой коренным образом меняется на следующем этапе.

Третий этап (середина III—IV вв. н. э.)

Началом третьего этапа является время следующее за событиями середины III в., после разрушения Танаиса и пре крашения жизни в окружающих его поселениях. Как установил Д.Б. Шелов, это произошло между 244—247 гг. н. э.99 Какими же племенами в это бурное время был разрушен Танаис? В 40-х гг. В.Ф. Гайдукевичем было высказано мнение, что Танаис разгромили бораны, которых он отождествлял с готами100. Д.Б. Шелов первоначально сомневался, что Танаис был разгромлен в результате движения с запада племен германского происхождения и склонялся в пользу аланосарматской принадлежности этих народов. Такие факты, как прекращение жизни в Подазовском поселении в конце II в н. э., расположенного на левом берегу Дона, разгром Горгипии в 30-х гг. III в. н. э., свидетельствовали, по его мнению, что Танаис погиб в результате передвижения варварских племен сарматского происхождения с востока на запад101.

Однако такая постановка вопроса не соответствовала общей исторической обстановке. Танаис на протяжении длительного времени был основным ремесленным и торговым центром, обеспечивающим северо-восточную периферию сарматского мира. Материалы раскопок фиксируют несколько поочередных приливов сарматов на Нижний Дон, часть из которых входила в состав населения Танаиса, но эти передвижения никогда не угрожали безопасности Танаиса. Сарматы не были заинтересованы в его разгроме, это наглядно показывают события второй половины III—IV вв.

В последних своих работах Д.Б. Шелов изменил свою первоначальную точку зрения. Разрушение Танаиса он связывает с передвижением племен готского союза, что ближе соответствует действительности102.

События середины III в. оказали влияние и на Нижнее Поволжье. В этом отношении особенно показательны комплексы погребений курганов № 12, 13, 14 из группы Три брата II в Калмыцкой АССР103, разграбленное погребение у ст. Котовой на горе Можары на территории бывшего Камышинского уезда104, погребение из кургана № 3 у с. Барановки Астраханской области105.

В этих погребениях найдены вещи, входящие в III хронологическую группу, ранее неизвестные в Нижнем Поволжье: сильно профилированные фибулы II типа 1-го и 2-го вариантов, лучковые фибулы с подвязным приемником II типа, бронзовые зеркала с центральной петелькой, серебряные и бронзовые лунницы, двуручные круговые кувшины II типа. Аналогичные предметы встречаются на большой территории, от Дуная до Северного Кавказа.

Появление некоторых вещей этой группы в междуречье Волги и Дона вслед за гибелью Танаиса согласуется с гипотезой об участии племен готского союза в разгроме Танаиса. Так, например, лучковые фибулы с подвязным приемником II типа в большинстве своем найдены на территории Румынии. Цепь таких находок проходит по северному берегу Черного моря и достигает Кавказа106. Как в Нижнем Поволжье, так и на Кавказе, они появляются с середины III в. н. э.107 и, видимо, связаны с продвижением с запада на восток племен, входящих в готский союз. Племена, разгромившие Танаис, потеснили, вероятно, и сарматов, большинство которых отошло в заволжские степи.

Так или иначе основная часть погребений третьего этапа, датирующихся концом III—IV вв., находится в Заволжье. Основными типами могильных ям здесь являются подбойные и прямоугольно-удлиненные, число которых становится примерно равным. Обнаружено три погребения в подквадратных ямах с положением костяков по оси. На третьем этапе погребения этого типа обнаружены только в Заволжье, незначительное их число говорит о том, что они представляют собой пережиточное явление. В это время в Заволжье господствует полностью северная ориентировка, несколько падает процент деформированных черепов, достигая 62%. Почти полностью исчезает обычай посыпать дно ямы мелом, продолжают встречаться угольки на дне ямы и в засыпи.

На третьем этапе в Заволжье позднесарматские курганы встречаются далеко к северу, причем целыми группами, например, в Куйбышевской области и Башкирии. О контактах сарматов с северными своими соседями свидетельствует находка фибулы в кургане № 4/2 у с. Бородаевка близкой фибулам мазунинской культуры (табл. XIII, 30).

Третий этап позднесарматской культуры характеризуют вещи, относящиеся к III и IV хронологическим группам. Между ними прослеживаются различия не только по времени бытования, но и по территории распространения. Так, вещи III группы обычно в находках в междуречье Волги и Дона и датируются преимущественно второй половиной III в., а вещи IV группы более характерны для Заволжья конца III—IV вв. н. э. Несмотря на такие различия двух хронологических групп вещей мы относим их к одному этапу, так как период с середины III—IV вв. не отличается какими-либо изменениями в погребальном обряде.

В целом погребения третьего этапа бедны находками, особенно в Заволжье. Из керамики чаще встречаются лепные горшки типа Б VIII, обычны бронзовые фибулы с завитком на конце пластинчатого приемника I типа 2-го варианта и бронзовые пряжки типа Б II. В мужских погребениях иногда находят железные мечи без навершия и перекрестия, в женских — пряслица и различного типа бусы.

После событий середины III в. в Нижнее Поволжье прекращается поступление гончарной сероглиняной посуды, исчезают из обихода зеркальца-подвески, известные ранее типы фибул, уменьшается количество женских украшений. Так из всей керамики Заволжья на третьем этапе только отдельные экземпляры имеют южное происхождение. К ним относится, например, кувшин боспорского типа конца III в. из кургана № 5, Харьковка III (табл. VI, 6)108.

В междуречье Волги и Дона к югу от Волгограда на третьем этапе преобладают подбойные ямы. Значительная часть позднесарматских погребений этого времени сосредоточена на правом берегу Волги (Кривая Лука, Купцын Толга). Особый интерес представляет катакомба, открытая у села Барановки в Астраханской области (табл. XXIV, 3)109. Большой хронологический разрыв между известными более ранними типами поволжских катакомб и катакомбой у с. Барановки пока не позволяет говорить об эволюции этого типа погребальных ям вплоть до конца позднесарматской культуры110. В это время обычай погребать в катакомбах был широко распространен в Средней Азии и на Северном Кавказе. С этими районами сарматы постоянно поддерживали контакты. Аналогичные катакомбы, когда костяк лежит ногами к выходу, а сама катакомба как бы является продолжением входа, известны и в Средней Азии111 и на Северном Кавказе112. На происхождение этой катакомбы, единственной в позднесарматское время такого типа в Нижнем Поволжье, проливают свет находки, обнаруженные в ней. Основным районом распространения сильно профилированных фибул II типа 2-го варианта была Северная Осетия113, характер стилизации ручки кувшина близок северокавказским образцам (рис. 6, 3)114. По найденным вещам сооружение катакомбы датируется серединой или второй половиной III в. и свидетельствует о каких-то контактах сарматов междуречья Волги и Дона с Северным Кавказом.

Отличительная черта третьего этапа позднесарматской культуры Нижнего Поволжья — увеличение впускных погребений. В целом, на фоне общей характеристики этапа, это явление свидетельствует, вероятно, о нестабильности и неустойчивости положения сарматов в это время.

Третий период позднесарматской культуры был завершающим ее этапом. Сам вопрос о конечной дате позднесарматской культуры тесным образом связан с выяснением этнической принадлежности ее носителей. По этой проблеме существуют два основных мнения. Первое. Носителями позднесарматской культуры являются аланы. Это мнение было высказано П. Рау115, в дальнейшем поддержано Б.Н. Граковым116 и развито К.Ф. Смирновым117. Вторая точка зрения принадлежит Л.Г. Нечаевой, которая считает, что подбойные погребения, составляющие большинство в позднесарматской культуре Нижнего Поволжья, принадлежат гуннам118. Ранее эту мысль высказала В.В. Гольмстен119. Существует, правда, и третья версия, которая как бы примиряет две предыдущие. Так, Т. Сулимирский утверждал, что в Нижнем Поволжье жили восточные аланы, отличающиеся от алан Северного Причерноморья, которые изгнали отсюда аорсов. Эти восточные аланы находились под большим влиянием гуннов и приняли многие их обычаи120.

П.Д. Рау, выделив в Нижнем Поволжье погребения позднесарматской культуры (Stufe B), заметил, что в поздней и ранней (Stufe А) стадиях имеется ряд общих черт. Это позволило ему сделать вывод об их культурной преемственности. Отмечая факт стандартизации погребального обряда на поздней стадии по сравнению с предшествующей, П.Д. Рау сделал вывод, что поздняя стадия является слиянием и преобразованием мелких разновидностей предшествующей стадии. Носителями поздней стадии сарматской культуры он считает аланов, понимая этот этноним как собирательный для скифо-сарматских племен, слившихся в III—IV вв. на юго-востоке Европы в одну народность121.

Дальнейшей разработкой этого вопроса занимался К.Ф. Смирнов. В его работах, вышедших в основном в пятидесятых годах, происхождение алан тесным образом связывается с аорсами122. Он полагал, что аланы, как самостоятельная политическая сила, вызревает внутри сарматской конфедерации племен, возглавляемой аорсами, которые занимали огромное степное пространство от Приуралья на востоке до предгорий Восточного Кавказа на юго-западе. Это, по мнению К.Ф. Смирнова, подтверждают и письменные источники, свидетельствующие о том, что в I в. н. э. появившиеся известия об аланах застают их на тех же местах, где раньше жили аорсы. Формирование населения позднесарматской культуры в Нижнем Поволжье рассматривается им как сложение единого этнического массива аланских и аорских племен, нашедшего свое выражение в этнониме «аланорсы». Главенствующая роль в этом новом объединении принадлежит аланам. Эта точка зрения была поддержана в последующее время и рядом других исследователей123.

В настоящей работе мы не будем касаться вопроса происхождения алан во всем его объеме, на этот счет имеется обширная литература124. На сегодняшний день наиболее обоснована массагето-сарматская теория происхождения алан, выдвинутая еще В.Ф. Миллером125. Для нас важен только вопрос, являлось ли аланским население позднесарматской культуры Нижнего Поволжья? Для исследователей, которые утвердительно отвечали на него, основным доводом в пользу такого решения были некоторые письменные свидетельства. Это в первую очередь сведения китайской «Истории младшего дома Хань», охватывающей период с 25 по 220 гг. н. э., где сообщается, что владения Яньцай, отождествляемые с аорсами, переименовались в Аланья126. Владения Яньцай локализуются в аральских степях. Примерно, в то же время этноним «аланы» появляется в сочинениях античных авторов, которые в большинстве случаев помещают их по Танаису, Меотиде и на Северном Кавказе. Таким образом, эти свидетельства как бы ограничивают территорию аланов Аральским морем на востоке, Доном и Северным Кавказом на западе.

Однако надо отметить, что локализация Яньцай в Приуралье отдельным исследователям представлялась маловероятной. Так, С.П. Толстов считал, что нахождение Яньцай в Северном Прикаспии более правдоподобно. Об этом, как он полагает, свидетельствуют: во-первых, описание младших Хань, а во-вторых, вся последующая история алан, живших в более западных районах127.

Нам представляется, что Яньцай и Аланья территориально не совсем совпадают. Яньцай — более раннее наименование и, вероятно, связано с деятельностью аорсов в Северном Прикаспии. Если начало истории аорсов связывать с появлением и распространением прохоровской культуры128, тогда Яньцай будет охватывать территорию, включающую Южное Приуралье, Нижнее Поволжье и Подонье.

Наименование Аланья и этноним «аланы» более поздние, появившиеся, судя по античным источникам, в середине I в. н. э. до распространения в Нижнем Поволжье позднесарматской культуры. К этому времени число сарматских погребений в Южном Приуралье резко уменьшается129. Сарматские племена перемещаются в Нижнее Поволжье, Северный Кавказ, Кубань, Дон и далее на запад. Часть сарматских племен Западного Казахстана и Южного Приуралья продвинулась в районы Средней Азии. Южное Приуралье становится окраиной сарматской культуры. В этом смысле Аланья китайских источников сокращается до Нижнего Поволжья, Подонья и Северного Кавказа.

Античные источники более точно позволяют выявить первоначальное место обитания аланов. Первыми об аланах на Северном Кавказе сообщают Марк Анней Лукан (39—65 гг. н. э.) и Валерий Фрак (вторая половина I в. н. э.)130. Плиний Старший (23—79 гг. н. э.), Луций Анней Сенека (последние годы до н. э. — 65 г. н. э.) помещают их вместе с роксоланами в Северном Причерноморье на берегах Истра131.

Свидетельства о вторжении алан в Закавказье в I в. н. э. уже характеризуют их как мощный племенной союз. А в Нижнем Поволжье в это время, как и раньше, без каких-либо изменений продолжала господствовать среднесарматская (сусловская) культура со всеми ее характерными атрибутами.

Таким образом, мы видим, что аланы по письменным источникам уже в I в. н. э. были известны в Северном Причерноморье. Они, вероятно, занимали территории, прилегающие к Северному Кавказу, восточное побережье Азовского моря и низовья Дона. Условием их появления в этих местах были сирако-аорские войны середины I в. н. э. В результате этих войн, после разгрома коалиции Митридата в 49 г., видимо, были ослаблены не только побежденные сираки, но и победители аорсы. По крайней мере после этих событий названия этих племенных союзов больше не встречается. Аорсы отходят на второй план, часть из них могла войти в новое родственное объединение, возглавляемое теперь аланами, часть — занять более северные районы междуречья Волги и Дона и Нижнее Поволжье или продвинуться на запад к Дунаю.

Первые же элементы позднесарматской культуры в Нижнем Поволжье появляются, как было отмечено, на рубеже I—II вв. н. э. — начале II в. н. э., то есть по крайней мере через полвека после утверждения алан в Причерноморье и на Северном Кавказе. К тому же новые черты, характеризующие позднесарматскую культуру, еще более полувека были известны преимущественно в Заволжье, в междуречье Волги и Дона сохранялись старые традиции погребального обряда.

В начале этой главы мы уже говорили о новой волне населения, влившейся в Заволжье на рубеже I—II или в начале II в. н. э. Новые пришельцы столкнулись со старым сарматским населением Нижнего Поволжья, сформировавшимся здесь еще со времен прохоровской культуры и с достаточным основанием, отождествляемым с аорсами. Часть аорсов была вытеснена в междуречье Волги и Дона, часть подчинена пришлыми из районов Средней Азии племенами. Таким образом, позднесарматская культура Нижнего Поволжья формировалась на основе местного аорского и пришлого населения, которое стало носителем новых традиций в погребальном обряде, а также и материальной культуре.

Кем же были пришельцы? Л.Г. Нечаева, исходя из сообщений письменных источников (Птолемей), считала их гуннами132. С этой точкой зрения нельзя согласиться по следующим причинам. Как мы уже отмечали, начало второго этапа позднесарматской культуры в Нижнем Поволжье ознаменовалось проникновением заволжского населения в междуречье Волги и Дона к югу от Волгограда, распространением здесь северной ориентировки и увеличением деформированных черепов. Именно в это время отмечается появление этих новых черт в некрополе Танаиса наряду с большим числом новых иранских имен в эпиграфике, не имеющих аналогий в других городах Боспора. Появление северной ориентировки и деформированных черепов у погребенных находится в прямой связи с распространением новых иранских имен в Танаисе. Д.Б. Шелов объясняет это притоком в Танаис из Нижнего Поволжья нового населения не позже третьей четверти II в. н. э.133. Мнение ученого полностью подтверждается и материалами раскопок в Нижнем Поволжье. Носителями позднесарматской культуры были иранцы, пришедшие в Нижнее Поволжье из более восточных районов. Как известно, есть много теорий о происхождении гуннов, но иранцами их еще не считали134. Так, Л.Г. Нечаева, да и большинство других исследователей, называют их тюрками135. Анализ письменных источников показывает, что кроме Птолемея, никто из античных авторов с уверенностью не поселяет гуннов в Европе в столь раннее время. А довольно большая путаница в карте расселения племен Восточной Европы у Птолемея не позволяет абсолютно доверять этому автору136. Сообщения Дионисия Периегета, писавшего в 160 г. н. э. дают возможность поселить гуннов в районе Каспийского моря137. М.И. Артамонов, исходя из анализа свидетельств Дионисия, находит возможным отодвинуть гуннов к Аральскому морю138. Это, вероятно, наиболее правдоподобно, так как Иордан, описывая границы Скифии к моменту проникновения в Северное Причерноморье готов, локализует гуннов за Каспийским морем139.

Изменения, произошедшие на рубеже I—II — начале II в. н. э. в Заволжье и положившие начало формированию позднесарматской культуры в Нижнем Поволжье, были вызваны в основном продвижением иранских племен из Средней Азии. В связи с этим большая часть местных кочевавших здесь сарматов вынуждена была уйти на правый берег Волги, в междуречье Волги и Дона к югу от Волгограда и там закрепиться. Отход в таком направлении вызван был, вероятно, тем, что коренное нижневолжское население рассчитывало на военную мощь аланов. Не исключено, что оно вошло в племенной союз, возглавляемый аланами. События рубежа I—II вв. н. э. способствовали увеличению сарматского населения не только в междуречье Дона и Волги, но и в низовьях Дона, на Маныче, Кубани и Северном Кавказе140. Эти, довольно частые, перемещения родственных племен с середины I в. н. э. по вторую половину II в., вероятно, и нашли свое выражение в этнониме Птолемея «аланорсы», применимого для сарматского населения междуречья Волги и Дона, районов Маныча и Кубани.

В третьей четверти II в. н. э. племена Заволжья, носители позднесарматской культуры, проникают в междуречье Волги и Дона к югу от Волгограда, их волна докатывается до Танаиса и Кубани. Сохранение ряда особенностей в погребальном обряде в I районе междуречья на втором этапе, характерных для предшествующего времени, свидетельствует о том, что большая часть населения осталась на старом месте, войдя в новое племенное объединение. Вероятно, какая-то часть поздних сарматов вошла в аланский племенной союз, скорее всего это были сарматы междуречья Волги и Дона к югу от Волгограда. Но абсолютно неверно, на наш взгляд, расселять аланов на всей территории, где обнаружены памятники позднесарматской культуры. Эта территория огромна: от реки Белой и Западного Казахстана на востоке — до Дуная на западе. Едва ли можно предположить, что вся эта территория была заселена аланами. По письменным источникам аланы выступают как племенной союз. Обеспечить политическое единство на такой территории (в рамках одного племенного союза) в тех исторических условиях было невозможно. Кроме того, из предшествующей истории сарматской культуры известно, что ни один из племенных этнонимов не покрывал полностью ни раннесарматской, ни, тем более, среднесарматской культуры.

В первые века н. э. аланы в Северном Причерноморье были активной, подвижной политической силой, включившей в свой союз близкородственные сарматские племена, часть которых находилась в зависимости от алан. Вопрос же о соотношении поздних сарматов всего Нижнего Поволжья с аланами, тем более включение их в аланский племенной союз, весьма проблематичен.

С середины III в. н. э. ситуация в Северном Причерноморье резко изменяется в связи с продвижением и укреплением в этом районе готов. Эти события оказали влияние также и на северо-восточное Приазовье и I район междуречья Волги и Дона, где заметно уменьшаются позднесарматские погребения. Основной территорией распространения позднесарматской культуры в Нижнем Поволжье с конца III—IV вв. вновь становится Заволжье. Потеряв связи с Северным Причерноморьем, эта часть ираноязычного населения позднесарматской культуры Заволжья вступает в контакты с угорскими племенами Прикамья и Приуралья и в конечном счете, как нам представляется, входит в состав гуннского племенного союза. Заволжские позднесарматские племена в составе гуннского союза участвуют в разгроме алан и дальнейших походах гуннов. Картина разгрома алан, воспроизведенная Аммианом Марцеллином, не дает абсолютно никаких оснований связывать это событие с Нижним Поволжьем. Марцеллин писал: «...гунны, вторгнувшись в земли тех алан, которые сопредельны с гревтунгами и обыкновенно называются танаитами, многих перебили и ограбили, а остальных присоединили к себе по условиям мирного договора»141.

Гревтунги — это остготы, которые занимали территорию от придонских степей до Днестра. А аланы поселяются в Приазовье и низовьях Дона, а не в Нижнем Поволжье или вернее Заволжье. По-видимому, и быстрое включение части разбитых алан в гуннский союз обуславливалось наличием в нем ираноязычных племен Нижнего Поволжья. Вероятно, отдельные античные авторы воспринимали гуннское объединение без учета составных его компонентов. Так, например, Апполинарий Сидоний сообщает о вытянутых головах у гуннов. Но вероятнее всего, что это были не гунны непосредственно, а представители позднесарматской культуры Нижнего Поволжья, у которых широко практиковался обычай искусственной деформации головы.

Концом позднесарматской культуры в Нижнем Поволжье стали события 370-х гг., связанные, вероятно, не с разгромом жившего там населения гуннами, а с его уходом в составе гуннского племенного союза на запад. После этих событий сарматы фактически покинули Нижнее Поволжье, уступив место новым тюркоязычным племенам, которые в дальнейшем и будут определять историческую судьбу этого района.

Примечания

1. См.: Граков Б.Н. Пережитки матриархата у сарматов. — ВДИ, 1947, № 3, с. 105—106; Смирнов К.Ф. Сарматские племена Северного Прикаспия. — КСИИМК, М.—Л., 1950, вып. 34, с. 112.

2. См.: Смирнов К.Ф. Савроматы. Ранняя история и культура сарматов. М., 1964, с. 91; Мошкова М.Г. Памятники прохоровской культуры. — САИ. М., 1963, вып. Д1—10, с. 22.

3. См.: Граков Б.Н. Пережитки матриархата у сарматов, с. 106; Смирнов К.Ф. Сарматские курганные погребения в степях Поволжья и Южного Приуралья. — Докл. и сообщ. ист. фак-та МГУ. М., 1947, вып. V, с. 76.

4. См.: Смирнов К. Ф. Сарматские племена Северного Прикаспия, с. 111.

5. См.: Граков Б.Н. Пережитки матриархата у сарматов, с. 105; Смирнов К.Ф. Сарматские племена Северного Прикаспия, с. 112.

6. См.: Гинзбург В.В. Этногенетические связи древнего населения Сталинградского Заволжья (по антропологическим материалам Калиновского могильника). — МИА. М., 1959, № 60, с. 562.

7. См.: Тот Т.А., Фирштейн Б.В. Антропологические данные к вопросу о Великом переселении народов. Авары и сарматы. Л., 1970, с. 81—82.

8. См.: Синицын И.В. Археологические исследования Заволжского отряда (1951—1953 гг.). — МИА. М., 1959, № 60, с. 160.

9. См.: Рыков П.С. Отчет о раскопках в Нижнем Поволжье и Уральской губ. в 1926 и 1927 гг. — Архив ЛОНА, ф. 2, 1927/187, л. 195—196.

10. См.: Синицын И.В. Памятники Нижнего Поволжья скифо-сарматского времени. — В кн.: Археологический сб. Саратов, 1956, с. 56.

11. См.: Синицын И.В. Древние памятники Саратовского Заволжья. — В кн.: Археологический сб. Саратов, 1966, с. 51.

12. См.: Рыков П.С. Указ. соч., л. 84—85.

13. См.: Хазанов Л.М. Очерки военного дела сарматов. М., 1971, с. 12.

14. См.: Гинзбург В.В. Этногенетические связи древнего населения Сталинградского Заволжья..., с. 553.

15. См.: Граков Б.И. Пережитки матриархата у сарматов, с. 105—106.

16. См.: Рыков П.С. Отчет о раскопках в Нижнем Поволжье и Уральской губ. в 1926 и 1927 гг., с. 28—30.

17. См.: Шилов В.П. Калиновский курганный могильник. — МИА. М., 1959, № 60, с. 433, рис. 41. 1; Скрипкин А.С. К датировке некоторых типов сарматского оружия. — СА, 1980, № 1, с. 273—275.

18. См.: Амброз А.К. Фибулы юга Европейской части СССР. — САИ. М., 1966. вып. Д1—30, с. 56.

19. Смирнов К.Ф. Быковские курганы. — МИА. М., 1960, № 78, рис. 9, 3.

20. См.: Скрипкин А.С. Фибулы Нижнего Поволжья (по материалам сарматских погребений). — СА, 1977, № 2, с. 100—120.

21. См.: Хазанов А.М. Очерки военного дела сарматов, с. 17—20.

22. См.: там же, с. 18.

23. См.: Смирнов К.Ф. Вооружение савроматов. — МИА. М., 1961, № 101, рис. 5, 1.

24. См.: там же, рис. 5, 2.

25. См.: там же, рис. 1, 4.

26. См.: там же, с. 112.

27. См.: Хазанов А.М. Очерки военного дела сарматов, с. 18.

28. См.: там же, с. 19.

29. См.: там же, с. 21.

30. См.: Шилов В.П. Калиновский курганный могильник, с. 406, рис. 49, 4.

31. См.: Раев Б.А. Сарматское погребение из кургана у хутора Арпочин. — СА, 1979, № 1, с. 260—262.

32. См.: Хазанов А.М. Указ. соч., с. 12.

33. См.: Синицын И.В. Отчет об археологических работах в Калмыцкой АССР, произведенных в 1966 г. — Архив ИА АН СССР, р-1, № 4223.

34. См.: Хазанов А.М. Указ. соч., с. 118.

35. См.: там же, с. 41—42.

36. См.: Жиров Е.В. Об искусственной деформации головы. — КСИИМК. — М.—Л., 1940, вып. VIII, с. 88.

37. См.: Смирнов К.Ф. Сарматские курганные погребения в степях Заволжья и Южного Приуралья. Докл. и сообщ. ист. факт-та МГУ. М., 1947, вып. V, с. 78.

38. См.: Смирнов К.Ф. Сарматские племена Северного Прикаспия. — КСИИМК. — М.—Л., 1950, вып. 34, с. 113.

39. См.: Бернштам А.Н. Кенкольский могильник. Л., 1940, с. 29—38.

40. См.: Сорокин С.С. Среднеазиатские подбойные и катакомбные захоронении как памятники местной культуры. — СА, 1956, 26, с. 97—117.

41. См.: Шилов В.П. Калиновский курганный могильник, с. 492—494.

42. См.: Трофимова Т.А. Изображения эфталитских правителей на монетах и обычай искусственной деформации черепа у населения Средней Азии в древности. В кн.: История, археология и этнография Средней Азии. М., 1968, с. 179—189; Гинзбург В.В., Трофимова Т.А. Палеоантропология Средней Азии. М., 1972, с. 141 и сл.

43. См.: Тот Т.А., Фирштейн Б.В. Антропологические данные к вопросу о Великом переселении народов. Авары и сарматы. Л., 1970, с. 114.

44. См.: там же с. 146—147.

45. См.: Обельченко О.В. К изучению курганных погребений в Средней Азии. — В кн.: История материальной культуры Узбекистана (далее ИМКУ). Ташкент, 1964, вып. 5, с. 213, 232; вып. 6, 1965, с. 185—200.

46. См.: Сорокин С.С. Среднеазиатские подбойные и катакомбные захоронения как памятники местной культуры, с. 97—117, рис. 1.

47. См.: Бернштам В.Н. Археологические работы в Казахстане и Киргизии. — ВДИ, 1959, № 4, с. 178; он же. Кенкольский могильник. Л., 1940.

48. См.: Григорьев Г.В. Келесская степь в археологическом отношении. — Изв. АН Казахской ССР, сер. археологическая. Алма-Ата, 1948, вып. 1, с. 68.

49. См.: Воронец М.Э. Отчет археологической экспедиции музея истории Академии наук Уз. ССР о раскопках погребальных курганов первых веков н. э. возле станции Вревской в 1947 году. — Тр. / Музей истории народов Узбекистана. Ташкент, 1951, вып. 1, с. 43 и сл.

50. См.: Сорокин С.С. Культура древних скотоводов в предгорьях Ферганы. Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. Л., 1958; он же. Древние скотоводы Ферганских предгорий. — В кн.: Исследование по археологии СССР. Л., 1961.

51. См.: Сорокин С.С. Культура древних скотоводов..., с. 16.

52. См.: Обельченко О.В. Лявандакский могильник. — ИМКУ. Ташкент, 1961, вып. 2, с. 97 и сл.; он же. Кую-Мазарский могильник. — Тр. / Ин-т истории и археологии АН Уз. ССР. Ташкент, 1957, вып. 8, с. 205—229.

53. См.: Обельченко О.В. Лявандакский могильник..., с. 163—164.

54. См.: Хазанов А.М. Очерки военного дела сарматов. М., 1971, с. 5—14, 19—20.

55. См.: Обельченко О.В. Кую-Мазарский и Лявандакский могильники — памятники древней культуры Бухарского оазиса. Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. Ташкент, 1954; он же. Лявандакский могильник, с. 173.

56. См.: Железчиков Б.Ф. Ранние кочевники Южного Приуралья. Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. М., 1980, с. 7.

57. См.: Смирнов К.Ф. Савроматы, с. 277—285.

58. См.: Strab., XI, 8, 2.

59. См.: Грантовский Э.А. О восточноиранских племенах кушанского ареала. — В кн.: Центральная Азия в кушанскую эпоху. М., 1975, с. 79.

60. См.: Ельницкий Л.А. Знания древних о северных странах. М., 1961, с. 190.

61. См.: Plin..., NH, VI, 49.

62. Литвинский Б.А. Курганы и курумы Западной Ферганы. М., 1972, с. 69.

63. Ставиский Б.Я. Кушанская Бактрия: проблемы истории культуры. М., 1977, с. 108—109.

64. См.: Гинзбург В.В., Трофимова Т.А. Палеоантропология Средней Азии. М., 1972, с. 172.

65. См.: Обельченко О.В. Лявандакский могильник, с. 125—127.

66. См.: Сорокин С.С. О датировке и толковании Кенкольского могильника. — КСИИМК. М., 1956, № 64, с. 10—14.

67. См.: Гинзбург В.В., Трофимова Т.А. Палеоантропология Средней Азии, с. 141—190.

68. См.: Обельченко О.В. Лявандакский могильник, с. 159, рис. 17.

69. См.: Скрипкин А.С. Раскопки курганов на Иловле — В кн.: Историкокраеведческие записки. Волгоград, 1973, вып. 1, с. 106.

70. См.: Сорокин С.С. О датировке и толковании Кенкольского могильника, с. 6—7.

71. См.: Толстов С.П. Древний Хорезм. М., 1948, с. 25.

72. См.: Бичурин И. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. М.—Л., 1950, т. 2. с. 229.

73. См.: Мандельштам А.М. Кочевники на пути в Индию. — МИА. М.—Л., 1966, № 136, с. 158, 160.

74. См.: Тот Т.А., Фирштейн Б.В. Антропологические данные к вопросу о Великом переселении народов. Авары и сарматы, с. 146—147.

75. См.: Rau P. Prähistorische Ausgrabungen auf der Steppenseite des Deutschen Wolgagebiets im Jahre 1926, 1927, S. 51, 52.

76. См.: Смирнов К.Ф. Сарматские племена Северного Прикаспия, с. 107.

77. См.: Отчеты В.П. Шилова о работе Астраханской экспедиции за 1959—1966 гг. — Архив ИА АН СССР.

78. См.: Синицын И.В. Отчет об археологических работах в Калмыцкой АССР, произведенных в 1966 году. — Архив ИА АН СССР, р-1, № 4223.

79. См.: Синицын И.В. Древние памятники в низовьях Еруслана (по раскопкам 1954—1955 гг.). — МИА. М., 1960, № 78, с. 11 и сл.

80. См.: Шелов Д.Б. Танаис и Нижний Дон в первые века нашей эры. с. 238—239.

81. См.: Скрипкин А.С. Фибулы Нижнего Поволжья, с. 112.

82. См.: Рыков П. Сусловский курганный могильник. Саратов, 1925; Синицын И.В. Древние памятники в низовьях Еруслана (по раскопкам 1954—1955 гг.). — МИА. М., 1960, № 78.

83. См.: Амброз А.К. Фибулы юга Европейской части СССР. — САИ, М., 1966, Д1—30, с. 22, 49.

84. См.: Абрамова М.П. Сарматская культура II в. до н. э. — I в. н. э. — СА, 1959, № 1, с. 54.

85. См.: Мошкова М.Г. Памятники прохоровской культуры. — САИ, М., 1963, вып. Д1—10, с. 23—24; Абрамова М.П. Сарматская культура II в. до н. э. — I в. н. э., с. 54.

86. Sulimirski T. The Sarmatians. New York — Washington, 1970, p. 144—145..

87. См.: Хазанов А.М. Очерки военного дела сарматов, с. 20.

88. См.: Синицын И.В. Археологические раскопки на территории Нижнего Поволжья. Саратов, 1947, с. 55, табл. III; он же. Древние памятники в низовьях Еруслана, с. 74, рис. 27, 13; Рыков П.С. Отчет о раскопках в Нижнем Поволжье и Уральской губ. в 1926 и 1927 гг. — Архив ЛОНА, ф. 2, 1927/187, л. 76—77.

89. См.: Литвинский Б.А. Курганы и курумы Западной Ферганы. М., 1972, с. 57—58, табл. 14, 22, 26.

90. См.: Шелов Д.Б. Танаис и Нижний Дон в первые века нашей эры, с. 238—239.

91. См.: Шелов Д.Б. Танаис и Нижний Дон..., с. 249.

92. См.: Скрипкин А.С. Раскопки курганов на Иловле. — В кн.: Историкокраеведческие записки. Волгоград, 1973, вып. 1, с. 104.

93. См.: Максимов Е.К. Сарматские диагональные погребения Восточной Европы. — В кн.: Археологический сб. Саратов, 1966, с. 102 и сл.

94. См.: Шелов Д.Б. Танаис и Нижний Дон в первые века нашей эры, с. 66, 234.

95. См.: Скрипкин А.С. Материалы к истории племен раннего железного века северо-западных районов Волгоградской области. — В кн.: Древняя история Поволжья. Куйбышев, 1979, с. 151.

96. См.: Кругликова И.П. Боспор в позднеантичное время. М., 1966, с. 219—221.

97. См.: Шелов Д.Б. Танаис и Нижний Дон в первые века нашей эры, с. 299—304.

98. См.: Анфимов И. Древние поселения Прикубанья. Краснодар, 1953; он же. Из прошлого Кубани. Краснодар, 1958.

99. См.: Шелов Д.Б. Танаис и Нижний Дон в первые века нашей эры, с. 301.

100. См.: Гайдукевич В.Ф. Боспорское царство. М.—Л., 1949, с. 443.

101. См.: Шелов Д.Б. Танаис и Нижний Дон..., с. 302—304.

102. См.: Шелов Д.Б. Основные итоги раскопок Танаиса и проблемы древней истории Нижнего Подонья. — В кн.: Археологические раскопки на Дону. Ростов-н/Д, 1973, с. 5; он же. Античный мир и варвары Северного Причерноморья в первые века нашей эры. — В кн.: Античность и античные традиции в культуре и искусстве народов Советского Востока. М., 1978; он же. Волгодонские степи в гуннское время. — В кн.: Вопросы древней и средневековой археологии Восточной Европы. М., 1978, с. 83.

103. См.: Рыков П.С. Археологические раскопки курганов в урочище «Три брата» в Калмыцкой области, произведенные в 1933 и 1934 гг. — СА, 1936, № 1, с. 145—148.

104. См.: Берхин И.А. О трех находках позднесарматского времени в Нижнем Поволжье. — АСГЭ. Л., 1961, вып. 2.

105. См.: Скрипкин А.С. Позднесарматское катакомбное погребение из Черноярского района Астраханской области. — КСИА АН СССР, 1974, № 140, с. 57—63.

106. См.: Амброз А.К. Фибулы юга Европейской части СССР, табл. 22, 2.

107. См.: Трапш М.М. Культура Цебельдинских некрополей. — Тр. АН Грузинской ССР. Абхазский ин-т языка, литературы и истории им. Д.И. Гулиа. Тбилиси, 1971, т. 3, с. 179—182.

108. См.: Рыков П.С. Отчет о раскопках в Нижнем Поволжье и Уральской губ. в 1926 и 1927 гг. — Архив ЛОНА, ф. 2, 1927/187, л. 86; Зограф А.Н. Тиритакский клад. — КСИИМК, М., 1940, вып. VI, с. 58, рис. 8.

109. См.: Скрипкин А.С. Позднесарматское катакомбное погребение из Черноярского района Астраханской области, с. 57—63.

110. См.: Смирнов К.Ф. Сарматские катакомбные погребения Южного Приуралья — Поволжья и их отношение к катакомбам Северного Кавказа. — СА, 1972, № 1, с. 73—81.

111. См.: Обельченко О.В. Лявандакский могильник. — ИМКУ. Ташкент, 1961, вып. 2, с. 97 и сл.

112. См.: Абрамова М.П. Нижне-Джулатский могильник. Нальчик, 1972, рис. 3, 30, 5, 46.

113. См.: Материалы по археологии Кавказа. М., 1900, т. VIII, табл. XXIII 2; XXXI, 1, 2.

114. См.: там же, табл. CXXIX, 16; рис. 156.

115. См.: Rau P. Die Hügelgräber römischer Zeit an der unteren Wolga. S. 79, 112.

116. См.: Граков Б.Н. Пережитки матриархата у сарматов. — ВДИ 1947 № 3, с. 120—121.

117. См.: Смирнов К.Ф. Сарматские племена Северного Причерноморья, с. 111—114.

118. См.: Нечаева Л.Г. Об этнической принадлежности подбойных и катакомбных погребений сарматского времени в Нижнем Поволжье и на Северном Кавказе. — В кн.: Исследования по археологии СССР. Л., 1961, с. 157 и сл.

119. См.: там же. с. 156.

120. См.: Sulimirski T. Op. cit., p. 142—144.

121. См.: Rau P. Op cit., S. 79.

122. См.: Смирнов К.Ф. Сарматские племена Северного Прикаспия. с. 108; он же. Вопросы изучения сарматских племен и их культуры в Советской археологии. — В кн.: Вопросы скифо-сарматской археологии. М., 1954, с. 204.

123. См.: Виноградов В.Б. Сарматы Северо-Восточного Кавказа. Грозный, 1963, с. 105—108; Гаглойти Ю.С. Аланы и вопросы этногенеза осетин. Тбилиси, 1966, с. 89—100.

124. См.: Гаглойти Ю.С. Указ. соч., с. 9—51.

125. См.: Миллер В. Осетинские этюды. М., 1887, ч. 3, с. 100 и сл.

126. См.: Бичурин И. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. М.—Л., 1950, т. 2, с. 229.

127. См.: Толстов С.П. Древний Хорезм. М., 1948. с. 21.

128. См.: Смирнов К.Ф. Сарматские племена Северного Прикаспия, с. 104; он же. Савроматы. Ранняя история и культура сарматов. М., 1964, с. 286—290; он же. Сарматы Нижнего Поволжья и междуречья Дона и Волги в IV в. до н. э. — II в. н. э. — СА, 1974, № 3, с. 33—44.

129. См.: Смирнов К.Ф., Попов С.А. Савромато-сарматские курганы у с. Липовки Оренбургской области. — В кн.: Памятники Южного Приуралья и Западной Сибири сарматского времени. М., 1972, с. 24; Смирнов К.Ф. Ранние кочевники Южного Урала. — В кн.: Археология и этнография Башкирии. Уфа, 1971, т. 4, с. 73.

130. Val. Fl... Argon, VI, 40.

131. См.: Plin... NH, IV, 80; Seneca, Tnyestes. 630.

132. См.: Нечаева Л.Г. Об этнической принадлежности подбойных и катакомбных погребений..., с. 157.

133. См.: Шелов Д.Б. Танаис и Нижний Дон в первые века нашей эры, с. 249.

134. См.: Иностранцев К. Хунну и гунны. Л., 1926.

135. См.: Нечаева Л.Г. Об этнической принадлежности подбойных и катакомбных погребений..., с. 157; Бернштам А.Н. Очерк истории гуннов. Л., 1951, с. 56; Артамонов М.И. История хазар. Л., 1962, с. 43.

136. См.: Удальцов А.Д. Племена Европейской сарматии II в. н. э. — СЭ, 1946, № 2, с. 41—50.

137. См.: Засецкая И.П. Гунны в южнорусских степях, конец IV — первая половина V вв. н. э. (по археологическим данным). Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. Л., 1971, с. 2.

138. См.: Артамонов М.И. Указ. соч., с. 42.

139. См.: Засецкая И.П. Указ. соч., с. 5.

140. См.: Шелов Д.Б. Танаис и Нижний Дон в первые века нашей эры, с. 237—238; Синицын И.В. Отчет об археологических работах в Калмыцкой АССР, произведенных в 1966 году. — Архив ИА АН СССР, р-1, № 4223; Виноградов В.Б. Сарматы Северо-Восточного Кавказа, с. 76—77.

141. Amm. Marc., XXXI, 3, 1.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница