История исследования подзнесарматских древностей

В русской исторической науке интерес к сарматам зародился еще в XVIII в. Вплоть до конца XIX — начала XX вв. сочинения, касающиеся истории сарматских племен, являлись штудиями свидетельств античных авторов. К этому времени был накоплен значительный опыт анализа письменных источников, была разработана теория ираноязычности сарматов, послужившая более углубленному изучению их истории¹. Однако во всех предшествующих исследованиях выпадало важное звено — материальные памятники сарматской культуры.

Сам ход развития исторических знаний о сарматах ставил на повестку дня вопрос об археологических исследованиях их древностей. Некоторое отставание в раскопках сарматских памятников в то время объясняется повышенным интересом археологов к богатым скифским курганам и античным памятникам Северного Причерноморья. И лишь благодаря массовым раскопкам Н.И. Веселовского на Кубани² и В.А. Городцова на Украине³ в руки исследователей попал большой археологический материал, освещающий многовековую историю сарматов.

Первые находки предметов материальной культуры поздних сарматов в Нижнем Поволжье связаны с хищническими раскопками. В лучшем случае их вели лица мало к этому подготовленные. Отдельные предметы раскопок поступили в Радищевский музей в Саратове или были приобретены Археологической комиссией и таким образом сохранены, большая же часть пропала бесследно⁴. Широкую известность получили находки из раскопок курганов у колонии Новая Норка, близ слободы Котовой и деревни Щербаковки⁵.

Частые сообщения о находках древних вещей в междуречье Волги и Дона побудили известного русского археолога А.А. Спицына обследовать этот район. В 1895 г. Спицын раскопал 18 курганов в верховьях реки Иловли на территории бывшего Камышинского уезда Саратовской губернии около Новой Норки, Гуселки и станции Лебяжьей. Шесть курганов им было раскопано около с. Машевки на реке Аркадак, притоке Хопра⁶. Раскопки Спицына имели большое научное значение, они положили начало исследованию сарматских памятников Нижнего Поволжья, успешно продолженных в последующее время.

Несмотря на незначительный материал, А.А. Спицын впервые выделил для территории Саратовской губернии памятники сарматского времени⁷. Погребения около Машевки и Лебяжьей в глубоких грунтовых ямах с северной ориентировкой костяков и деформированными черепами, при которых найдены глиняные миски с бараньими костями, маленькие зеркальца и фибулы, он датировал II—III вв. н. э. К более позднему времени им были отнесены курганы, раскопанные близ Новой Норки⁸. А.А. Спицын указывал на близость Поволжских погребений с деформированными черепами с погребениями Северного Кавказа, известных тогда по раскопкам А.А. Бобринского близ Грозного⁹.

Спицын нигде специально не разрабатывал вопросы культурной принадлежности и хронологии открытых им погребений, однако уже эти краткие публикации можно считать первым описанием позднесарматских погребений в Нижнем Поволжье с их характерными атрибутами. Довольно точно, за исключением норкинских погребений, им были определены хронологические рамки погребений с деформированными черепами.

К 1900—1905 гг. относятся сведения о раскопках курганов на Иловле в районе слободы Гусевки и Мишкиной Пристани П.П. Грековым¹⁰. В публикации описание раскопанных погребений дано весьма скудно, также как и в имеющемся рукописном отчете¹¹. Только по рисункам вещей ряд погребений из этих раскопок можно отнести к позднесарматской культуре.

Еще одно позднесарматское погребение с интересным набором вещей было раскопано П. Берацем на реке Большой Караман у с. Герцог в 1912—1913 гг.¹².

Этим собственно и ограничивался в дореволюционное время весь известный археологический материал по позднесарматской культуре Нижнего Поволжья.

Большое значение для изучения и понимания сарматских памятников Нижнего Поволжья имели раскопки Н.И. Веселовского на Кубани, материалы которых сыграли в дальнейшем значительную роль в определении хронологии сарматских погребений Нижнего Поволжья и культурных взаимоотношений сарматов Поволжья с Кубанью. Сам исследователь ошибочно приписывал открытые им памятники римлянам¹³.

Итоги развития сарматской археологии в дореволюционное время были подведены в трудах М.И. Ростовцева¹⁴. Взгляды Ростовцева не раз рассматривались на страницах нашей исторической литературы¹⁵. Необходимо отметить лишь, что более подробную характеристику в своих работах он дает ранним сарматам, что было обусловлено раскопками в Оренбургской губернии в районе сел Прохоровки и Покровки. В Нижнем Поволжье М.И. Ростовцев называет находки, имеющие сходство с вещами из кубанских курганов, в ряде случаев уточняя их датировку. И кубанские и поволжские курганы, по его мнению, принадлежали сарматам. М.И. Ростовцев считал сарматов иракцами, выходцами из Центральной Азии, которые волнами продвигались в Нижнее Поволжье и далее на запад, подчиняя местные племена.

Обобщающими работами М.И. Ростовцева заканчивается первый этап исследований сарматских древностей. Добытый в дореволюционное время археологический материал носил еще фрагментарный характер, недостаточный для более или менее полных исторических выводов Первоочередной задачей дальнейших исследований стало проведение новых раскопок.

Второй этап в изучении сарматов начинается с двадцатых годов и заканчивается с началом Великой Отечественной войны. Свое научное обобщение он нашел уже в послевоенные годы.

В это время центр исследований сарматских древностей переместился непосредственно в Нижнее Поволжье. С первых лет Советской власти археологические раскопки здесь стали носить плановый характер. В 1921 г. был составлен план исследования края, выполнением которого занимались Нижне-Волжский институт краеведения им. М. Горького при Саратовском университете и Саратовский музей краеведения. Организатором и участником большинства этих экспедиций был П.С. Рыков, профессор Саратовского университета и его ученики: П.Д. Рау, И.В. Синицын, Т.М. Минаева, Н. К Арзютов. Впоследствии к раскопкам подключился Государственный исторический музей, экспедиции которого возглавил Б.Н. Граков.

Первоначально эти работы носили разведочный характер с небольшими раскопками в основном по берегам рек, притоков Волги и Дона. Основной целью этих обследований было установление присутствия сармато-римско-кубанской культуры в Нижнем Поволжье¹⁶. Поиски увенчались успехом в 1924 г., когда П.С. Рыковым был раскопан Сусловский курганный могильник на реке Большой Караман, содержавший несколько десятков сарматских курганов. Его раскопки имели важное значение в изучении сарматов Поволжья.¹⁷

Исследователь этого памятника стал и его первым интерпретатором. П.С. Рыков поставил и попытался решить вопросы хронологии, а также происхождения и этнической принадлежности населения, оставившего Сусловский курганный могильник. Он классифицировал все открытые им сарматские погребения, положив в основу своей классификации форму могильной ямы и положение погребенного, выделив таким образом семь групп различных типов захоронений, распределенных по четырем культурам, обозначенным А, В, С, Д¹⁸.

Большинство погребений позднесарматского времени было включено Рыковым в культуру Б, состоящую из трех групп погребений (2, 3, 7), датируемую II—III вв. н. э. Полностью позднесарматские погребения входят во вторую группу — подбойные ямы с северной ориентировкой погребенных и деформацией черепа; третью — четырехугольные ямы с северной ориентировкой и деформацией черепа погребенных. Часть позднесарматских погребений вошло в седьмую группу — подбойные ямы с северной или южной ориентировкой костяков без деформированных черепов. В дальнейшем эта классификация не получила признания. Были допущены ошибки и в датировке погребений. Большинство курганов Сусловского могильника были омоложены Рыковым. Здесь сказалось влияние Н.И. Веселовского, который датировал кубанские курганы I—III вв. н. э.

П.С. Рыкову принадлежит первая попытка связать отдельные типы могильных ям с определенными сарматскими племенами, известными по письменным источникам. Так, подбойные погребения, включенные им в культуру В, он предположительно считал принадлежащими аланам, а ямы с заплечиками, четырехугольные с диагональным положением костяков и круглые, входящие в культуру Д — аорсам¹⁹.

Исходными районами, откуда шло продвижение этих культур в Нижнее Поволжье, он считал Северный Кавказ и Кубань. Кубанские курганы, как и поволжские, он относил к сарматам.

Против отождествления Рыковым подбойных погребений с деформацией черепов с сарматами высказалась В.В. Гольмстен, раскопавшая в 1923—1924 гг. группу курганов с такими же погребениями близ с. Березняки на реке Кинель на территории Куйбышевской области. Она полагала, что новая культура не имеет связи с более ранними сарматскими памятниками, а отдельные сходные черты в предметах материальной культуры не могут считаться доказательством их близости и являются результатом одних и тех же культурных влияний²⁰. Определяя хронологические рамки подбойных погребений с деформированными черепами, В.В. Гольмстен допускала значительные колебания, в одном случае она датирует их II—III вв. н. э.²¹, в другом II в. до н. э. — II в. н. э.²². Отвергнув сарматскую принадлежность подбойных погребений, она условно дает им название Березниковской культуры, не указав к какому из известных народов она относится.

В 1924—1926 гг. количество открытых сарматских погребений значительно увеличилось. П.С. Рыковым и Б.Н. Граковым были раскопаны курганные могильники у сел Визенмиллер, Влюменфельд, Харьковка в бассейнах рек Еруслана и Торгуна²³. В этих же местах П.Д. Рау произвел раскопки курганов около сел Шульц, Альт-Веймар, Мариенталь²⁴.

Накопившийся материал позволил П.Д. Рау составить сводку сарматских погребений римского времени для Нижнего Поволжья, включившую более семидесяти погребений²⁵. Рау отверг периодизацию П.С. Рыкова и, сопоставив весь имеющийся в его распоряжении материал, пришел к выводу, что в рамках римского времени сарматские погребения южноволжской области имеют две выраженные, различающиеся культурные стадии²⁶. Он их называет раннеримской (Stufe A), I—II вв. н. э. и позднеримской (Stufe B) III—IV вв. н. э. культурами. К стадии В Рау отнес погребения в узких ямах с подбоем и без них с северной ориентировкой погребенных и деформированными черепами.

Характеризуя обе стадии, П.Д. Рау находит в них ряд общих черт, что позволило ему сделать вывод о их взаимосвязи. Отмечая некоторую стандартизацию обряда погребения и вещественного материала, происшедшую на стадии В по сравнению со стадией А, Рау делает вывод, что культурная стадия В является слиянием и преобразованием мелких разновидностей стадии А в Нижнем Поволжье, что она может рассматриваться как переходная ступень между раннеримской скифо-сарматской культурой и раннесредневековой северо-кавказской, представленной Борисовским могильником и могильником Агойского аула²⁷.

Стадия В, по Рау, знаменует собой одновременно замену древних скифо-сарматских традиций новыми формами бытового уклада, навеянными главным образом культурой греко-римских колоний Причерноморья, и объединение обособленных в бытовом отношении мелких племен в одну этническую однородную группу²⁸.

Носителями культурной стадии В П.Д. Рау считал аланов, под которыми он понимал остатки скифо-сарматских племен, слившихся в III—IV вв. н. э. в одну народность²⁹. Так, им был окончательно выделен поздний этап сарматской культуры.

Заслуга П.Д. Рау состоит в том, что он сумел четко определить ведущие черты в погребальном обряде двух последних этапов сарматской культуры, дал им ясное определение и характеристику. Хронологическая схема этих этапов, предложенная П.Д. Рау, затем прочно вошла в советскую археологическую литературу и получила признание за рубежом³⁰.

К концу двадцатых годов в Нижнем Поволжье были открыты новые памятники позднесарматской культуры. В 1928 г. П.С. Рыков, проводивший разведки и раскопки по реке Ахтубе, открыл позднесарматские погребения около станции Баскунчак³¹. В 1929 г. он раскопал погребения того же времени у поселков Абганерово и Кегюльты в Калмыкии³². Новые сарматские погребения были открыты П.С. Рыковым и Б.Н. Граковым по р. Урал и в Оренбургской области³³.

Повсюду, где производились раскопки в поволжско-уральских степях, были открыты сарматские погребения. Это позволило Гракову сделать вывод, что сарматы не были здесь пришлыми завоевателями, конными наездниками, волнами, сменявшими друг друга, являвшимися из Центральной Азии, как это полагал М.И. Ростовцев, а были коренным местным населением³⁴.

В тридцатые годы интенсивные раскопки разворачиваются на территории Калмыкии, где Рыковым были исследованы две курганные группы под названием «Три брата» недалеко от г Элисты, а также курганы около нос. Цаган-Эльсин и Бичкин-Булук, содержавшие большое количество позднесарматских погребений³⁵.

Несколько позднесарматских погребений было открыто в 1934 г. экспедицией Государственной академии истории материальной культуры в междуречье Волги и Дона в Сталинградской области около хутора Жирноклеевского³⁶.

В 1937—1941 гг. новые позднесарматские погребения были раскопаны И.В. Синицыным у хутора Авиловского на Иловле и в Заволжье у сел Максютово и Успенки³⁷.

Таким образом, в довоенное время был накоплен значительный материал по позднему этапу сарматской культуры Нижнего Поволжья. Позднесарматские погребения были открыты на всей территории Нижнего Поволжья, начиная от Куйбышева на севере и до Элисты на юге. Весь этот большой материал остался не обобщенным.

В начале тридцатых годов вышло повторное издание книги М.И. Ростовцева «Скифия и Боспор» на немецком языке, где им был учтен некоторый новый материал³⁸. Ростовцев принял выделенные П.Д. Рау две последние стадии в развитии сарматской культуры, но в противовес ему и Б.Н. Гракову он продолжал видеть в них различные волны сарматских племен, сменявшие в Поволжье друг друга. Всякое продвижение сарматов Ростовцев связывал с определенными событиями в Центральной Азии. Так, первое продвижение сарматов на юг России было вызвано завоеваниями Александра Македонского, дальнейшее продвижение языгов, роксалан, аорсов, сираков он объясняет сако-массаитским завоеванием Бактрии и образованием Парфянского государства. Последняя волна сарматов в лице алан связана с продвижением юечжей³⁹.

Ростовцев отмечал, что в эпоху римской империи в район Нижнего Поволжья хлынула новая волна сарматов, родственная своим предшественникам, но не идентичная с ними. Он считал, что эти новые пришельцы были, вероятно, теми же сарматами, которые одновременно завоевали Кубанскую область. Обратив внимание на бедность находок в поволжских погребениях, он полагал, что сарматы Поволжья длительное время не испытывали чуждого влияния и сохранили свою примитивную культуру почти без изменения⁴⁰.

В конце двадцатых и в тридцатых годах вышла значительная часть работ П.С. Рыкова, где он в той или иной степени касался вопросов сарматской археологии, Однако в своих суждениях Рыков не всегда постоянен Он принял периодизацию П.Д. Рау⁴¹, но позднее возвратился к своей классификации и периодизации, данной им в книге «Сусловский курганный могильник»⁴². В другой своей работе общего характера, Рыков классифицировал все сарматские погребения Нижнего Поволжья по типам конструкций погребальных ям, без учета культурно-исторических этапов, что уже было сделано П.Д. Рау⁴³. Как и прежде подбойные ямы с деформированными черепами он относил к погребениям аланов, но не исключал возможность, что часть их принадлежала гуннам⁴⁴.

В тридцатые годы выходит первая работа по антропологии сарматов Нижнего Поволжья, написанная Г.Ф. Дебецем⁴⁵. Дебец, наряду со сходством групп населения, указал на их различие, которое он усматривал в основных компонентах, послуживших формированию сарматских племен в этих районах Для Саратовского Заволжья таким компонентом было население андроновской культуры. Наличие брахикефального европеоидного элемента, характеризующего астраханскую группу, он предположительно связывает с населением катакомбной культуры.

Е.В. Жиров, обобщив имеющийся антропологический материал по деформированным черепам южных районов СССР, пришел к выводу, что появление этого обычая (деформации черепов) у сарматов Поволжья, а через Поволжье у готов Украины и у народов Кавказа, связано с влиянием среднеазиатских районов (таласские могильники) и в конечном счете с продвижением гуннов⁴⁶.

Дальнейшие исследования в Нижнем Поволжье были прерваны Великой Отечественной войной. Их итоги были подведены после войны в трудах Б.Н. Гракова и К.Ф. Смирнова.

К.Ф. Смирнов в своей кандидатской диссертации, посвященной двум последним этапам сарматской культуры, использовав весь довоенный материал, нашел возможным уточнить их хронологию⁴⁷. Указав на предвзятое мнение П.Д. Рау о запаздывании в культурном развитии ранних кочевников Поволжья по сравнению с варварским миром западных областей Европы, он, сопоставив материал Поволжско-уральских степей с погребениями Кубани, пришел к выводу, что погребения Кубани конца II в. до н. э. — I в. н. э. дают все главные типы вещей Stufe A, по П.Д. Рау. Начало позднесарматской стадии или Stufe B он отнес ко II в. н. э., так как ведущие типы этой стадии имеются уже в Кубанских погребениях II в. н. э. Концом позднесарматской стадии К.Ф. Смирнов считал IV в. н. э., когда в археологических памятниках Нижнего Поволжья появляются новые элементы в погребальном обряде: бескурганные погребения и курганы с кострищами⁴⁸, в материальной культуре — вещи эпохи Великого переселения народов.

Смирнов выделил все основные типы конструкций погребальных ям поздних сарматов, дал характеристику их материальной культуры. Носителями позднесарматской стадии он считал алан, понимая так же как и П.Д. Рау под ними одну народность, образовавшуюся от слияния в одно этническое целое различных сарматских племен предшествующей стадии⁴⁹.

Окончательные итоги изучения сарматов в довоенное время были подведены в известной статье Б.Н. Гракова⁵⁰, в которой автор доказывал преемственность в развитии сарматской культуры на протяжении тысячелетнего ее существования. После появления этой работы в археологическую литературу прочно вошла четырехчленная классификация саромато-сарматской культуры. Последняя ступень сарматской культуры была названа Б.Н. Граковым шиповской, по названию села Шипово, где были открыты богатые погребения, которые он считал наиболее яркими памятниками этой культуры. Граков полагал, что эта культура с основными ее атрибутами (узкие ямы с подбоями и без них, деформированные черепа и северная ориентировка погребенных, характерный набор инвентаря) принадлежала ранним аланам. Каких-либо доказательств в поддержку этой точки зрения он не приводит, так как считает аргументы П.Д. Рау вполне достаточными и неопровержимыми⁵¹. Хронологические рамки шиповской культуры Б.Н. Граков определяет так же как и К.Ф. Смирнов II—IV вв. н. э.

Оценивая второй этап в исследовании сарматских древностей Нижнего Поволжья, можно сказать, что он был временем интенсивного накопления археологического материала, ставшего основным источником в восстановлении истории сарматских племен. На основе археологических открытий была создана стройная классификация сарматской культуры с общей характеристикой каждого из ее этапов.

Третий этап в исследовании сарматов Поволжья, наступивший в послевоенное время, ознаменовался раскопками в невиданных ранее масштабах, среди которых наиболее видное место занимают работы Сталинградской археологической экспедиции Института истории материальной культуры в зоне затопления Волжской ГЭС.

Экспедициями, которыми руководили И.В. Синицын, К.Ф. Смирнов, В.П. Шилов, за время с 1951 по 1957 гг. было раскопано несколько сот курганов по Волге между Волгоградом и Саратовом. Полностью были исследованы большие курганные могильники — Бережновский I и II, Калиновский, Быковский. Среди громадного количества вновь открытых сарматских погребений около семидесяти принадлежало к позднесарматскому времени⁵².

Позднее археологические исследования в Нижнем Поволжье вела Астраханская экспедиция Института Археологии АН СССР, возглавляемая В.П. Шиловым. С 1956 по 1966 гг. экспедицией в Астраханской и Волгоградской областях были раскопаны несколько крупных могильников, содержащих преимущественно сарматские погребения. Экспедицией были открыты новые погребения позднесарматской культуры по р. Ахтубе у Ленинска⁵³, на р. Медведице у с. Сидоры⁵⁴, на р. Аксай около станции Жутово⁵⁵ в Волгоградской области, а также в Астраханской области у хуторов Кузин⁵⁶, Старица⁵⁷, Капитанский⁵⁸, в местечках Сазонкин и Ордынский бугор⁵⁹.

С 1962 г. возобновляются раскопки в Калмыкии под руководством И.В. Синицына и У.Э. Эрдниева, где также были открыты позднесарматские погребения в Архаринском⁶⁰ и Элистинском могильниках⁶¹, на берегах Восточного Маныча⁶².

В 60—70-е гг. значительно увеличивается число экспедиций, ведущих исследования в Поволжье. Наряду с экспедициями АН СССР в работу включаются экспедиции местных университетов, пединститутов, музеев. В результате интенсивных исследований в Куйбышевской области было открыто значительное число новых сарматских памятников⁶³. Раскопаны сарматские курганы в Саратовской области у Ново-Липовки и Крутояровки⁶⁴. В Волгоградской области активные исследования проводят Волгоградский педагогический институт и Областной краеведческий музей. Экспедициями этих учреждений были открыты сарматские погребения разных периодов, в том числе и позднесарматские, на притоках Дона Хопре, Иловле и Бузулуке, в Заволжье на территории Быковского района, в междуречье Волги и Дона в Калачевском районе⁶⁵.

Несколько десятков сарматских погребений было раскопано в зоне строительства Городищенской оросительной системы в Волгоградской области экспедицией Ленинградского отделения института Археологии АН СССР, работавшей с 1971 по 1977 гг.⁶⁶.

С начала семидесятых годов в Астраханской области в Черноярском районе развернула раскопки Поволжская археологическая экспедиция Института Археологии АН СССР и Московского университета. Экспедиция открыла целый ряд сарматских памятников в зоне строительства Астрахано-Калмыцкой оросительной системы⁶⁷.

Калмыцкий научно-исследовательский институт истории, филологии и экономики организовал раскопки курганов в северных районах республики. В результате было открыто большое количество сарматских погребений первых веков н. э.⁶⁸.

Таким образом за последние два десятилетия число открытых позднесарматских погребений значительно увеличилось. Если в своей работе, обобщающей довоенный материал по двум последним этапам сарматской культуры, К.Ф. Смирновым было учтено в Нижнем Поволжье и Южном Приуралье 300 погребений⁶⁹, то сейчас только в Нижнем Поволжье количество погребений позднесарматского времени составляет более 500.

Третий этап был плодотворен и в дальнейшей разработке вопросов истории сарматских племен. Уже в конце сороковых годов появляются работы, в которых решаются проблемы происхождения сарматов. С.П. Толстов, исходя из близости социального строя и языка среднеазиатских кочевников и сарматов, включает их, как северо-западную ветвь, в круг массагето-хорезмских народов⁷⁰.

Другую точку зрения отстаивал Л.А. Мацулевич, находясь под влиянием работ Н.Я. Марра и его последователей, он считал, что районы Восточного Придонья, Кубани и Северного Кавказа были древнейшими землями сарматов и что отсюда сарматы начали осуществлять продвижение на восток в Поволжье и Южное Приуралье⁷¹. Эти рассуждения Л.А. Мацулевича были опровергнуты дальнейшими археологическими исследованиями. Но отдельные моменты в его работе заслуживают внимания, например, вопросы образования сарматских племенных союзов и в том числе аланского. Для позднесарматского времени Л.А. Мацулевич различал две основные группы сарматов: сармато-аланскую автохтонную для Северного Кавказа и алано-аорскую — от Дона до Приуралья⁷².

Сложной проблеме отождествления конкретных сарматских племен с определенными археологическими памятниками посвящена работа К.Ф. Смирнова. Сопоставив письменные источники и археологический материал Украины и Поволжья, он пришел к выводу, что широко распространившиеся со II в. до н. э. диагональные погребения, которые доживают и до позднесарматского времени, принадлежат роксоланам⁷³. Впоследствии эта точка зрения была принята рядом исследователей⁷⁴, нашли они и своих противников⁷⁵.

В другой своей работе К.Ф. Смирнов обосновывает ранее выдвинутое предположение Л.А. Мацулевича об аланорсах Птоломея⁷⁶. Он считает, что аланы как и самостоятельная политическая и военная сила, вызрели внутри сарматской конфедерации III—II вв. до н. э., возглавляемые аорсами. С конца I в. н. э. аланы осуществляют свою гегемонию над сарматскими племенами Поволжья, Подонья и центральных районов Северного Кавказа. В позднесарматское время население северо-каспийских степей образует единый этнический массив аланорских племен, на формирование которых решающее воздействие оказали три фактора 1) быстрый процесс ассимиляции отдельных племенных групп, слившихся в единую народность; 2) усиление культурного воздействия соседних восточных районов и частичный приток из них населения; 3) усиление культурного взаимодействия с Закавказьем и сильно сарматизированными городами Северного Причерноморья⁷⁷.

К.Ф. Смирнов не исключал возможность проникновения в Нижнее Поволжье в это время части гуннов, «однако ни о какой решительной смене в прикаспийских степях одного населения другим речи быть не может, ибо новая культура генетически связана с предшествующей»⁷⁸.

В последние два десятилетия, с каждым годом накапливающийся материал способствовал новой постановке и новому решению ряда важных вопросов истории сарматских племен. Ведущая роль в их разработке принадлежит К.Ф. Смирнову. Занимаясь в это время историей и культурой ранних сарматов, он не оставлял без внимания вопросы истории сарматов более позднего времени. Им в частности была высказана новая концепция о диагональных погребениях. Он считал, «что этническую принадлежность диагональных погребений следует расширить: отдельные роды, которым был свойственен этот обряд в первые века нашей эры, входили не только в состав роксоланского союза племен, но и в состав родственных им племен поволжских аланов и аорсов»⁷⁹.

Обозревая археологическую литературу по сарматам Нижнего Поволжья за этот промежуток времени, следует все же отметить, что основная часть работ, посвященная им, носит характер публикаций в связи с раскопками того или иного памятника⁸⁰. Другая, незначительная часть, являлась или характеристикой одной из сторон культуры, основанной на разработке определенной категории вещей⁸¹, или же поволжский материал привлекался в связи с решением проблем истории близлежащих районов⁸².

Принципиально важное значение имеет работа Л.Г. Нечаевой, в которой она касается этнических проблем Нижнего Поволжья в позднесарматское время Нечаева, сопоставив катакомбные погребения первых веков н. э. Северного Кавказа и позднесарматские подбойные погребения Нижнего Поволжья, которые в археологической литературе в равной степени приписывались аланам, пришла к выводу, что только катакомба, как конструкция погребального сооружения, может принадлежать аланам. Катакомбные погребения на Северном Кавказе появляются как считалось в I в, н. э. и доживают до средневековья на территории, где по письменным источникам четко зафиксированы аланы. Ретроспективно рассматривая историю погребального обряда алан, она устанавливает этническую принадлежность ранних катакомб Северного Кавказа⁸³.

Из этого определения Л.Г. Нечаева сделала вывод, что разные конструкции погребальных сооружений, располагающиеся в различных районах, в одно и то же время не могут принадлежать одному и тому же народу. По ее мнению, подбойные погребения Нижнего Поволжья принадлежат гуннам⁸⁴. Причем, если и раньше некоторые исследователи предполагали возможность проникновения незначительной части гуннов в Нижнее Поволжье до их нашествия, то Л.Г. Нечаева ставит вопрос весьма категорично, так как все подбойные погребения, которые являются ведущими в Нижнем Поволжье в позднесарматское время, она относит к гуннам. Преемственность между среднесарматским и позднесарматским этапами, которая была отмечена еще П.Д. Рау, а затем нашла свое подтверждение в дальнейших исследованиях, Л.Г. Нечаева считала натяжкой, указывая на значительные различия в погребальном обряде⁸⁵. Происхождение северокавказских катакомб она связывала с влиянием Средней Азии⁸⁶. По этому вопросу ей частично возражал К.Ф. Смирнов. Проанализировав сарматские катакомбные погребения Южного Приуралья и Нижнего Поволжья, он пришел к выводу, что распространение катакомб на Северном Кавказе совпадает по времени с проникновением сюда сарматов и что «в настоящее время нельзя сбрасывать со счетов и сарматские волжско-уральские степи, особенно в вопросе о происхождении прикубанских и учкекенских катакомб...»⁸⁷.

В конце 60-х — начале 70-х гг. вышло несколько статей, определяющих нижнюю и верхнюю даты позднесарматской культуры Нижнего Поволжья.

И.П. Засецкая выделила памятники гуннского времени, которые она датировала последней четвертью IV — первой половиной V вв., начало этого периода в истории Нижнего Поволжья является концом позднесарматской культуры. В группу памятников гуннского времени Засецкая включила и известные погребения у ст. Шипово, по которым в свое время Б.Н. Граков дал наименование позднесарматской культуре. Засецкая справедливо указала, что эти погребения относятся уже к другому культурно-историческому периоду, поэтому название «Шиповская культура» не может быть применимо для позднесарматского периода⁸⁸.

Статьи В.П. Шилова были посвящены уточнению нижней даты позднесарматской культуры. На основании датировок комплексов вещей из погребений у с. Старица и с. Альт-Веймар он считает возможным начало позднесарматской культуры датировать рубежом I—II вв. н. э.⁸⁹.

Изучением военного дела у сарматов занимался А.М. Хазанов. Он определил ведущие типы оружия для позднесарматской культуры, их эволюцию и хронологию. На основании большого археологического материала и письменных источников Хазанов подробно рассматривает военное дело сарматов на различных этапах их культуры⁹⁰.

Наконец, следует остановиться на работе Т. Сулимирского, цель которой ознакомить западных историков с сарматской культурой юга Восточной Европы⁹¹. Сулимирский излагает историю сарматов на всем ее протяжении. Он устанавливает связь между разными этапами сарматской культуры и событиями в Центральной Азии, что во многом перекликается с известными положениями М.И. Ростовцева. Позднесарматский период в Нижнем Поволжье он связывает с аланами, которые под натиском гуннов отступают из восточноказахстанских и южноуральских степей и изгоняют отсюда ранее живших аорсов. Начало позднесарматского периода он относит к середине I в. н. э., то есть к тому времени, когда сведения об аланах впервые фиксируются письменными источниками⁹². В материальной культуре алан Поволжья Сулимирский видит большое влияние гуннов, что заставляет его сделать вывод о возможной политической зависимости их от гуннов⁹³.

Археологические раскопки позволили ввести в научный оборот новый антропологический материал. По результатам Сталинградской археологической экспедиции вышли в свет работы В.В. Гинзбурга⁹⁴, Н.М. Глазковой и В.П. Чтецова⁹⁵, в которых был использован кранеологический материал по поздним сарматам. На обширном материале раскопок П.С. Рыкова, П.Д. Рау, И.В. Синицына в Саратовской и Волгоградской областях построена работа Б.В. Фирштейн⁹⁶. Она сравнила кранеометрические показатели отдельных курганных могильников, различных типов сарматских погребений, деформированных и недеформированных черепов.

Однако следует отметить, что антропологические исследования по сарматам, играющие большую роль в вопросах этногенеза, находятся на стадии разработки, большая часть имеющегося антропологического материала еще не обработана и ждет своего исследователя.

По многим важным вопросам позднего этапа истории сарматских племен ученые приходят зачастую к разным выводам, что в свою очередь свидетельствует об относительно слабой изученности проблемы. Это касается как происхождения и этнической принадлежности позднесарматской культуры Нижнего Поволжья, так и хронологии, хотя попытки датировать и интерпретировать позднесарматские памятники предпринимались и раньше, но базировались они на ограниченном материале и в настоящее время требуют уточнения.

Раскопками последних лет была исправлена неравномерность в исследовании отдельных районов Нижнего Поволжья. Если в довоенное время основная часть позднесарматских погребений была известна на левобережье Волги, то сейчас много памятников этого времени открыто и в междуречье Волги и Дона.

В настоящее время появилась возможность подойти к решению основных проблем позднесарматской культуры, используя, с одной стороны, значительно расширившуюся местную источниковедческую базу, с другой — новые материалы раскопок с прилежащих территорий: низовий Дона, Северного Кавказа, Южного Урала, Средней Азии, которые имеют немаловажное значение для освещения различных сторон истории позднесарматских племен Нижнего Поволжья.

Примечания

1. См.: Смирнов К.Ф. Савроматы. Ранняя история и культура сарматов. М., 1964, с. 5—8.

2. См.: Веселовский Н.И. Курганы Кубанской области в период римского владычества на Северном Кавказе. — Тр. / XII Археологический съезд (далее АС). М., 1905, т. I, с. 341—373.

3. См.: Городцов В.А. Результаты археологических исследований в Изюмском уезде Харьковской губернии. — Тр. / XII АС. М., 1905, т. 1; он же. Результаты археологических исследований в Бахмутском уезде Екатеринославской губернии. — Тр. / XIV АС. М., 1907, т. 1.

4. См.: Минх А.Н. Историко-географический словарь Саратовской губернии. Саратов, 1900, т. 1, вып. 2, с. 332, 1901, т. 1, вып. 3, с. 882; Спицын А.А. Обозрение некоторых губерний и областей России в археологическом отношении. Саратовская губерния. — В кн.: Записки Русского археологического общества (далее ЗРАО). Спб, 1896, т. 8, вып. 1, 2, с. 141 154.

5. См.: Берлин И.П. О трех находках позднесарматского времени в Нижнем Поволжье. — В кн.: Археологический сборник Государственного Эрмитажа. Л., № 1, с. 141—153.

6. См.: Отчет Археологической комиссии за 1895 г. (далее ОАК). Спб, 1897, с. 30—33; Архив Ленинградского отделения Института археологии АН СССР (далее ЛОИА), д. № 79.

7. См.: Спицын А.А. Указ. соч., с. 143—144.

8. ОАК за 1895 г., с. 31—32.

9. См.: там же, с. 32.

10. См.: Спицын. А.А. Раскопки близ слоб. Гусевки Царицынского уезда. — Записки Отделения русской и славянской археологии Императорского русского археологического общества. Спб., 1907, т. VII, вып. 2, с. 226—231; — Тр. / Отд. славянской и русской археологии. Спб., 1901, с. 295—299.

11. См.: Архив ЛОНА, ф. 1, д. 280.

12. Rau P. Die Hügelgräber römischer Zeit an der unteren Wolga. Pokrowsk, 1927, S. 7—10.

13. См.: Веселовский Н.И. Указ. соч., с. 341—373.

14. См.: Ростовцев М.И. Курганные находки Оренбургской области эпохи раннего и позднего эллинизма. — В кн.: Материалы по археологии России, Пг., 1918, № 37; он же. Эллинство и иранство на юге России. ГК, 1918; он же. Скифия и Боспор. Л., 1925.

15. См.: Граков Б.Н. Пережитки матриархата у сарматов. Вестник древней истории (далее ВДИ), 1947, № 3, с. 100—121; Смирнов К.Ф. Указ. соч., с. 10—11.

16. См.: Рыков П.С. Результаты археологических исследований в Нижнем Поволжье летом 1923 г. — Учен. зап. Саратовский гос. ун-т, 1925, т. IV, вып. 3.

17. См.: Рыков П. Сусловский курганный могильник. Саратов, 1925.

18. См.: там же, с. 23.

19. См.: Рыков П.С. Сусловский курганный могильник, с. 25.

20. См.: Гольмстен В.В. Археологические памятники Самарской губернии. Тр. / Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук. — Секция археологии (далее РАНИОН ТСА). М., 1928, вып. IV, с. 134.

21. См.: Гольмстен В.В. Доисторическое прошлое Самарского края. — В кн.: Краеведение. Самара, 1924, с. 163.

22. См.: Гольмстен В.В. Археологические памятники Самарской губернии, с. 134.

23. См.: Архив ЛОНА, ф. 2, д. 1924/178, 1925/204.

24. См.: Rau P. Die Hügelgräber römischer Zeit an der unteren Wolga. Pokrowsk, 1927.

25. См.: ibid., S. 61—63.

26. См.: ibid., S. 65.

27. См.: ibid., S. 111.

28. См.: ibid., S. 112.

29. См.: ibid., S. 79.

30. См.: Ebert M. Südrußland. — Reallexicon der Vorgeschichte. В. XIII, S. 101—106.

31. См.: Рыков П.С. Археологические разведки и раскопки в Нижне-Волжском крае, произведенные в 1928 г. Изв. Нижне-Волжского ин-та краеведения им. М. Горького. Саратов, 1929, т. 3.

32. См.: Рыков П.С. Отчет об археологических работах, произведенных в Нижнем Поволжье летом 1929 г. — Изв. Нижне-Волжского ин-та краеведения им. М. Горького. Саратов, 1931, т. 4.

33. См.: Архив ЛОНА, ф. 2, д. 1925/204; Граков Б.Н. Курганы в окрестностях нос. Нежинского Оренбургского уезда по раскопкам 1927 г. — РАНИОН ТСА. М., 1928, т. 4.

34. См.: Граков Б.Н. Указ. соч., с. 154.

35. См.: Рыков П.С. Археологические раскопки курганов в урочище «Три брата», произведенные в 1933 и 1934 гг. — Советская археология (далее СА), 1936, № 1, с. 115—157; Синицын И.В. Памятники Нижнего Поволжья скифо-сарматского времени. — В кн.: Археологический сб. Тр. / Саратовский областной музей краеведения (далее СОМК). Саратов, 1956, вып. 1, с. 22—53.

36. См.: Археологические исследования в РСФСР 1934—1936 гг. М.—Л., 1941, с. 181—182.

37. См.: Синицын И.В. Археологические памятники в низовьях реки Иловли. — Учен. зап. Сарат. ун-та. 1954, вып. 39; он же. Памятники Нижнего Поволжья скифо-сарматского времени, с. 53—63.

38. См.: Rostowzew M.I. Skythein und Bosporus. Berlin, 1931, B. I, S. 598.

39. См.: ibid., S. 604, 609.

40. См.: ibid., S. 608—609.

41. См.: Рыков П.С. Культурно-исторические (археологические) экскурсии по Нижне-Волжскому краю. Саратов, 1928, с. 24.

42. См.: Рыков П.С. Отчет об археологических работах, произведенных в Нижнем Поволжье летом 1929 г., с. 55—57.

43. См.: Рыков П.С. Очерки по истории Нижнего Поволжья по археологическим материалам. Саратов, 1936, с. 93.

44. См.: Рыков П.С. Изучение скифо-сарматской культуры в СССР. — Изв. Нижне-Волжского ин-та краеведения им. М. Горького. Саратов, 1931, г. IV, с. 46.

45. См.: Дебец Г.Ф. Материалы по палеантропологии СССР (Нижнее Поволжье). — Антропологический журнал, 1936, № 1.

46. См.: Жиров Е.В. Об искусственной деформации головы. — Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института археологии АН СССР (далее КСИИМК). М.—Л., 1940, вып. 8, с. 81—88.

47. См.: Смирнов К.Ф. Сарматские курганные погребения в степях Поволжья и Южного Приуралья. — Докл. и сообщ. ист. фак-та МГУ. М., 1947, вып. V, с. 75—76.

48. См.: там же, с. 76.

49. См.: Смирнов К. Ф. Сарматские курганные погребения в степях Поволжья и Южного Приуралья, с. 82.

50. См.: Граков Б.Н. Пережитки матриархата у сарматов. — ВДИ, 1947, № 3.

51. См.: там же, с. 120—121.

52. См.: Памятники Нижнего Поволжья — Материалы и исследования по археологии СССР (далее МИА). М., 1959, № 60; Древности Нижнего Поволжья. — МИА. М., 1960, № 78.

53. См.: Маловицкая Л.Я. Отчет о раскопках Астраханской археологической экспедиции за 1963 г. — Архив Института археологии АН СССР (далее ИА АН СССР), р-1, № 12750.

54. См.: Шилов В.П. Отчет о раскопках Астраханской экспедиции в 1959 г. Архив ИА АН СССР, р-1, № 1976.

55. См.: Шилов В.П. Отчет о работах Астраханской экспедиции за 1964 г. — Архив ИА АН СССР, р-1, № 3156; Маловицкая Л.Я. Отчет о раскопках Астраханской археологической экспедиции в 1965 г. Архив ИА АН СССР, р 1, № 3429; Шилов В.П. Отчет Астраханской археологической экспедиции за 1966 г. Архив ИА АН СССР, р 1, № 4625.

56. См.: Шилов В.П. Отчет о раскопках Астраханской археологической экспедиции за 1962 г. Архив ИА АН СССР, р-1, № 2728.

57. См.: Шилов В.П. Отчет о раскопках Астраханской экспедиции Архив ИА АН СССР, р-1, № 2380.

58. См.: Шилов В.П. Отчет о раскопках Астраханской экспедиции за 1964 г. — Архив ИА АН СССР, р 1, № 3156.

59. См.: Маловицкая Л.Я. Отчет о раскопках Астраханской археологической экспедиции за 1963 г. — Архив ИА АН СССР, р-1, № 2750.

60. См.: Синицын И.В., Эрдниев У.Э. Новые археологические памятники на территории Калмыцкой АССР (по раскопкам 1962—1963 гг.). Элиста, 1966, вып. 2.

61. См.: Синицын И.В., Эрдниев У.Э. Элистинский могильник. Элиста, 1971, вып. 3.

62. См.: Синицын И.В. Отчет об археологических работах в Калмыцкой АССР, произведенных в 1966 г. — Архив ИА АН СССР, р-1, № 4223.

63. См.: Матвеева Г.И., Скарбовенко В.А. Курганный могильник у с. Гвардейцы В кн.: Очерки истории и культуры Поволжья. Куйбышев, 1976, с. 147—173. Сарматские погребения первых веков были открыты в курганных могильниках Андреевском и Виловатском (сообщение И.Б. Васильева).

64. См.: Максимов Е.К. Ново-Липовские курганы. — В кн.: Археологические открытия 1968 г. (далее АО). М., 1969, с. 154—156; он же. Раскопки курганов в Саратовском Поволжье. — АО, 1969, М., 1970, с. 147—148.

65. См.: Скрипкин А.С. Раскопки курганов на Иловле. — В кн.: Историко-краеведческие записки. Волгоград, 1973, вып. 1, с. 95—109; Скрипкин А.С., Чернышов Н.С. Раскопки курганов на Хопре. — АО, 1969. М., 1970, с. 145—146; Лукашов А.В., Мамонтов В.И. Работы в Волгоградской обл. — АО, 1975. М., 1976, с. 183—184; Игнатов В.Н., Колесник В.П., Мамонтов В.И. Раскопки курганов в Волгоградском междуречье. — АО, 1978. М., 1979, с. 174—176.

66. См.: Скрипкин А.С. Работы в зоне Городищенской оросительной системы. — АО, 1971. М., 1972; Лисицын И.П. Исследования в зоне строительства Городищенской оросительной системы. — АО, 1974. М. 1975, с. 159—160.

67. См.: Дворниченко В.В., Малиновская Н.В., Федоров-Давыдов Г.А. Древности Астраханского края. М., 1977; Дворниченко В.В., Паромов Я.М. и др. Раскопки курганов на Нижней Волге. — АО, 1976. М., 1977, с. 143—144.

68. См.: Шнайдштейн Е.В. Раскопки курганов в Калмыкии. — В кн.: Первое Поволжское Археолого-этнографическое совещание. Тезисы докладов. Казань, 1974, с. 19—20; она же. Раскопки курганов в урочище Гува. — В кн.: Археологические памятники Калмыцкой степи. Элиста, 1979, с. 55—68.

69. См.: Смирнов К.Ф. Сарматские курганные погребения в степях Поволжья и Южного Приуралья, с. 75.

70. См.: Толстов С.П. Древний Хорезм. М., 1948, с. 221.

71. См.: Мацулевич Л.А. Аланская проблема и этногенез Средней Азии. — В кн.: Советская этнография. М.—Л., 1947, вып. 6—7, с. 125—147.

72. См.: там же, с. 141.

73. См.: Смирнов К.Ф. О погребениях роксолан. — ВДИ, 1948, № 1, с. 213—219.

74. См.: Абрамова М.П. Сарматская культура II в. до н. э. — I в. н. э. — СА, 1959, № 1, с. 53; Виноградов В.Б. Сарматы Северо-Восточного Кавказа. Грозный, 1963, с. 96—99; Максимов Е.К. Сарматские диагональные погребения Восточной Европы. — Археологический сборник. Саратов, 1966, с. 98—115.

75. См.: Шилов В.П. Калиновский курганный могильник. — МИА. М., 19 59, № 60, с. 321; Граков Б.Н. Рец. на кн.: Виноградов В.Б. Сарматы Севере Восточного Кавказа. Грозный, 1963. — СА, 1964, № 4, с. 239.

76. См.: Смирнов К.Ф. Сарматские племена Северного Причерноморья. КСИИМК, 1950, вып. 34, с. 111 — 114.

77. См.: там же, с. 114.

78. Там же, с. 112.

79. Смирнов К.Ф. Курганы у сел Иловатка и Политотдельское Сталинградской области. — МИА. М., 1959, № 60, с. 319.

80. См.: МИА. М., 1959, № 60; МИА. М., 1960, № 78; Синицын И.В. Памятники Нижнего Поволжья скифо-сарматского времени. — В кн.: Археологический сборник Саратов, 1956, вып. 1.

81. См.: Хазанов Л.М. Генезис сарматских бронзовых зеркал. — СА, 1963, № 4, с. 58—71; он же. Очерки военного дела у сарматов. М., 1971.

82. См.: Нечаева Л.Г. Об этнической принадлежности подбойных и катакомбных погребений сарматского времени в Нижнем Поволжье и на Северном Кавказе. — В кн.: Исследования по археологии СССР, Л., 1961, с. 151—159.

83. См.: там же, с. 151—156.

84. См.: там же, с. 156.

85. См.: там же, с. 156.

86. См.: Нечаева Л.Г. Могильник Алхан-Кала и катакомбные погребения сарматского времени в Нижнем Поволжье и на Северном Кавказе. Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. ист. наук. Л., 1956.

87. Смирнов К.Ф. Сарматские катакомбные погребения Южного Приуралья — Поволжья и их отношение к катакомбам Северного Кавказа. — СА, 1972, № 1, с. 80.

88. См.: Засецкая И.П. О хронологии погребений «эпохи переселения народов» Нижнего Поволжья. — СА, 1968, № 2, с. 52—62.

89. См.: Шилов В.П. Позднесарматское погребение у с. Старица. — В кн.: Античная история и культура Среднеземноморья и Причерноморья. Л., 1968, с. 310—323; он же. Южноиталийские зеркала в Волго-Донских степях. — СА, 1972, № 1, с. 261—264.

90. См.: Хазанов А. М. Сложные луки Евразийских степей и Ирана в скифо-сарматскую эпоху. — В кн.: Материальная культура народов Средней Азии и Казахстана. М., 1966; он же. Очерки военного дела у сарматов. М., 1971.

91. См.: Sulimirski T. The Sarmatians. New York — Washington, 1970.

92. См.: ibid., p. 142.

93. См.: ibid., p. 142.

94. См.: Гинзбург В.В. Этнические связи древнего населения Сталинградского Заволжья (по антропологическим материалам Калиновского могильника). — МИА. М., 1959, 60, с. 524—594.

95. См.: Глазкова Н.М., Чтецова В.П. Палеоантропологические материалы Нижневолжского отряда Сталинградской экспедиции. МИА. М., 1960, № 78, с. 285 292.

96. См.: Тот Т.А., Фирштейн Б.В. Антропологические данные к вопросу о великом переселении народов. Авары и сарматы. Л., 1970, с. 69—146.