II.1 Восточные славяне, аланы и хазары: дискуссии в отечественной историографии 20-х гг. XX — нач. XXI вв.

Научные разыскания в сфере славяно- и алано-хазарских отношений в 20-е — 50-е гг. XX столетия осуществлялись в тесной взаимосвязи друг с другом: исследование первых определяло успехи в изучении вторых, и наоборот. Специфика изучения проблемы славянохазарских отношений в этот период заключалось в том, что работа ученых проходила в условиях мощного идеологического пресса, выразившегося, в частности, в повсеместной критике «буржуазных» теорий историков-норманистов.

1-ая пол. 20-х гг. была ознаменована возрождением гипотезы о существовании Приазовской Руси, что спровоцировало возобновление завершившейся в начале века дискуссии между сторонниками и противниками бытования раннесредневековых славянских поселений на юго-востоке Восточной Европы. Различные спекуляции вокруг письменных источников не могли привести к точному ответу на вопрос об этническом составе населения бассейнов Дона и Северского Донца, а добытый российскими археологами материал не являлся достаточным: хазароведение нуждалось в активном продолжении раскопок в означенном регионе.

В 1924 г. вышла работа В.А. Пархоменко, открывшая очередной этап в изучении славяно-хазарских отношений¹. Разработанная исследователем гипотеза явилась своеобразным синтезом исторических взглядов Г Эверса и М.С. Грушевского. Соглашаясь с последним, В.А. Пархоменко отстаивал колонизационный характер миграции восточнославянских племен в район Волго-Донья. По его мнению, решающим фактором, определившим продвижение славян в Подонье, на восточный берег Азовского моря и в бассейн Волги стало вторжение древних болгар на территорию Восточной Европы во 2-ой пол. VII в., а также успешное развитие торговых связей со странами Востока. Таким образом историк вновь открыл дискуссию о существовании второго центра русской государственности в Приазовье.

Выступая с идеей славянской колонизации юго-восточных территорий, В.А. Пархоменко пытался противопоставить ее критикуемой норманнской теории, при этом истоки русской государственности виделись им не в норманнской, а хазарской среде. В концепции историка варяги предстают завоевателями и эксплуататорами покоренного славянского населения. Для В.А. Пархоменко славяно-варяжские отношения носили «военно-даннический характер», культурное же взаимодействие и торговые выгоды отодвигались на второй план. Напротив, контакты славян с Хазарским государством имели преимущественно «культурно-экономический характер»: славяне добровольно вошли в его состав, поскольку «хазары в ту эпоху жизни Восточной Европы играли роль посредников в торговле и в культурных сношениях ее с процветающим тогда арабским Востоком» и являлись «оплотом от натиска напиравших... кочевников». «При национальной и религиозной терпимости хазарской власти, юго-восточная Русь легко переносила свою связь с Хазарией»². В итоге, по «политико-культурно-экономическому влиянию» В.А. Пархоменко выделил две группы восточных славян: «северо-западную» или «финско-норманнскую» и «юго-восточную» или «хазарскую»³. С крушением каганата последняя стала самостоятельной и образовала собственный политический центр в Тмутаракани.

Складывание второго центра русской государственности, Киева, исследователь также поставил в зависимость от характера славянохазарских отношений. Посчитав полян выходцами с территории каганата, В.А. Пархоменко заявил, что они, «уйдя из Хазарии, принесли оттуда... в Киев черты хазарского государственного устройства и уклада жизни». Основное доказательство своей гипотезы историк видел в упоминании титула кагана по отношению к русским князьям в латинских, русских и арабо-персидских источниках (Вертинские анналы, «Слово о полку Игореве», «Слово о Законе и Благодати», сочинения Ибн Русте). Еще один довод исследователя заключался в сильных позициях иудейской общины в Киеве в XI — нач. XII вв.: по мнению историка вместе с зачатками государственности поляне принесли от хазар в Киев и иудаизм⁴.

Таким образом, в положениях В.А. Пархоменко угадываются черты исторической концепции Г. Эверса, у которого русы также оказываются эмигрантами из Хазарии, а Киевское государство вырастает в зоне хазарского влияния. Интересно, что оба исследователя сходятся во мнении, что подчиненные каганату русские или славянские племена обладали обширной внутренней автономией, которая позволяла совершать миграции как внутри, так и за пределами Хазарии.

Признавая вслед за Г. Эверсом позитивное влияние «хазарского ига» для развития социально-экономических отношений у восточных славян и становления древнерусской государственности, В.А. Пархоменко продолжил «прохазарскую» традицию в изучении славянохазарских отношений.

Во 2-ой пол. 40-х гг. основные положения концепции В.А. Пархоменко были развиты В.В. Мавродиным, работы которого также лежали в рамках «прохазарского» направления⁵. Однако, в отличие от своего предшественника, исследователь отринул гипотезу о миграции полян с территории каганата в Среднее Поднепровье. Обратившись к проблеме «хазарской дани», В.В. Мавродин указал на ее незначительный размер для хозяйства восточных славян. «Такого рода даннические отношения при сохранении неприкосновенными быта славян и их племенных объединений, их хозяйства, их родоплеменной знати, не могли создать хазарам на Руси ту славу, которой заслуженно пользовались авары»⁶. Вслед за В.А. Пархоменко, В.В. Мавродин обратил внимание на выполняемую хазарами заградительную функцию по отношению к азиатским кочевникам, указал на заимствование киевскими князьями титула «кагана», в личности которого видели «олицетворение высшей государственной власти». Однако главное значение периода хазарского владычества для восточных славян В.В. Мавродин усматривал в том, что «Хазарский каганат служил связующим звеном между Русью и Востоком..., способствовал ее сближению с Востоком и восприятию... некоторых элементов высокой культуры стран и народов Востока»⁷.

Важной темой исследования В.В. Мавродина стала взаимосвязь и взаимопроникновение элементов материальной и духовной культуры восточнославянских племен и входящих в состав Хазарского государства этносов. Особенно подчеркивалось влияние иудейской литературы (Талмуда, мидрашей) и фольклора на «русское творчество и «книжность». Огромную роль в распространении предметов ремесленного производства и образцов хазарского искусства на землях восточных славян историк отводил городам Салтово-маяцкой культуры⁸. Важным фактором славянского влияния на хазарское общество, по мнению В.В. Мавродина, явился язык, ставший «межплеменным языком для народов Дуная, Днепра, Волги и Камы». В

качестве основного доказательства историк ссылался на сообщения Фахр-ад-дина Мубарак-шаха и жития Константина Философа об использовании хазарами русского алфавита⁹. В то время как первые два положения, оставаясь дискуссионными в российской историографии, получили поддержку у отдельных отечественных специалистов, последнее должно быть категорически отвергнуто¹⁰. Выше уже отмечалось, что язык хазар, относившийся к западной группе тюркских языков, не имел ничего общего с языком древних руссов (см. С. 34). Тюркские корни хазарского и праболгарского языка убедительно доказал в своей работе зарубежный исследователь П.Б. Голден¹¹. Приведенные В.В. Мавродиным свидетельства об использовании хазарами русского алфавита еще не говорят о распространении в их среде русского языка. По мнению В.В. Бартольда, сообщения Фахр-ад-дина Мубарак-шаха и жития Константина Философа скорее указывают на то, что «русские и хазары получили алфавит из одного и того же источника — от греков», а это значит, что оба этноса могли продолжать пользоваться своим родным языком¹².

В 30-х — нач. 40-х гг. В.В. Мавродин поддержал мнение В.А. Пархоменко о древности бытования славянских поселений на Нижнем Дону, хотя здесь гипотезу исследователя вряд ли можно назвать продолжением мыслей его предшественника. Если В.А. Пархоменко делал акцент на славянской колонизации хазарских земель, то В.В. Мавродин утверждал, что славяне являлись автохтонным населением Нижнего Дона и Северного Кавказа. Однако историк не смог обосновать процесс трансформации местных яфетических этносов в славяно-русские. Гипотеза В.В. Мавродина была отвергнута большинством советских ученых, а в сер. 40-х годов и сам исследователь отказался от своих взглядов, приняв историческую концепцию Ю.В. Готье¹³. Необходимо отметить сходство исторических построений В.В. Мавродина со взглядами его современника, русского эмигранта и американского историка Г.В. Вернадского, который, являясь сторонником существования Приазовской Руси, считал аборигенами бассейна Нижнего Дона смешанное алано-славянское население — антов. По мнению историка, «асо-славяне», оказавшись в составе Хазарского каганата, заняли в нем господствующие позиции, составив крупный контингент в хазарской армии и разделив управление с хазарским каганом через своего представителя — бека¹⁴.

Теории В.А. Пархоменко и В.В. Мавродина, вызванные необходимостью опровергнуть «буржуазные» концепции дореволюционных историков-норманистов, являлись логическим продолжением (если не вариантом) взглядов Г. Эверса и М.С. Грушевского, объединившего, в свою очередь, модели славянохазарских отношений В.П. Голубовского и В.О. Ключевского. В работах обоих советских историков русская государственность вызревает внутри или при посредстве Хазарского каганата, обеспечившего «режим благоприятствования» для подчиненных им этносов за счет наложения низкой дани и обеспечения безопасности торгово-хозяйственной деятельности на юго-востоке Восточной Европы. Славяне заимствуют основы хазарской системы управления, материальная и духовная культура хазар оказывает влияние на культуру восточнославянского населения, последнее при покровительстве хазарских властей продолжает активно колонизировать Подонье и продвигается на Северный Кавказ. В данном случае, абсолютно правильным кажется вывод Б.А. Рыбакова о том, что в работах В.А. Пархоменко и В.В. Мавродина «хазарская теория происхождения русской государственности» «постепенно подменяла собой устаревшую норманнскую теорию»¹⁵.

Гипотезы В.А. Пархоменко и В.В. Мавродина вновь поставили вопрос об этнической принадлежности обитателей степных и лесостепных территорий бассейна Дона и Северского Донца. Ответить на него и тем самым подтвердить или опровергнуть взгляды исследователей могли лишь археологические материалы. Первые результаты возобновившихся в кон. 20-х гг. в данном регионе раскопок были обобщены в работе Ю.В. Готье¹⁶. Разработанную этим ученым концепцию славяно-хазарских отношений вряд ли можно назвать оригинальной: она продолжает «прохазарскую традицию», в рамках которой работали В.А. Пархоменко, В.В. Мавродин и целый ряд дореволюционных историков. Вслед за своими предшественниками, исследователь обратил внимание на незначительный для славянского хозяйства размер установленной хазарами дани. Также отмечена им была и выполняемая Хазарским государством роль торгового посредника: «хазарские города, и особенно столица страны Итиль, — это центральная товарная биржа, где сосредоточена торговля всеми продуктами севера, юга и востока»¹⁷. Основную же роль хазар в историческом развитии подчиненных им этносов Ю.В. Готье усматривал в установлении так называемого «внутреннего «хазарского мира». Последний выражался в обеспечении порядка и безопасности на всей территории каганата. Хотя исследователь нигде не дает определения «хазарского мира», из содержания ясно, что помимо выше перечисленных пунктов данное понятие подразумевало также и выполняемую хазарами функцию щита от набегов азиатских кочевников. Во всяком случае, первое нарушение «хазарского мира» Ю.В. Готье связал с вторжением мадьяр на территорию каганата в нач. IX столетия. Основными средствами поддержания этого своеобразного режима со стороны хазар ученый назвал «мягкую политику, мягкое отношение к покоренным народам и религиозную терпимость»¹⁸.

Таким образом, к выгодам, которое имело для восточных славян подчинение их хазарам, Ю.В. Готье не прибавил ничего нового. Особенность его концепции славяно-хазарских отношений заключалась в критике исследователем воскрешенной В.А. Пархоменко и В.В. Мавродиным гипотезы о существовании Приазовской Руси. Располагая археологическими данными, Ю.В. Готье отверг возможность славянского проникновения в низовья Дона и далее на юг, вглубь Хазарского государства. «Вопрос о внегородских поселениях славян к югу от Дона среди хазар, алан и различных остатков кочевых племен... отпадает совершенно... Нет никаких исторических известий, которые доказывали бы существование вокруг Тмутаракани русского, т.е. славянского населения. Никакие археологические памятники не позволяют пока допустить такого предположения»¹⁹.

Отрицая возможность существования славянских поселений в Приазовских землях, Ю.В. Готье предполагал вполне возможной колонизацию восточными славянами среднего течения Дона и Северского Донца. Сам исследователь не располагал археологическим материалом, подтверждающим его гипотезу, однако соглашался с лингвистическими доказательствами, приведенными А.А. Шахматовым (славянское происхождение гидронимов Дон и Донец, особенности рязанского выговора). Именно отсутствие археологических находок в данном регионе заставило ученого говорить о том, что славянская миграция в бассейн Дона представляла собой «тонкие колонизационные струи, которые не строили городов..., легко и часто передвигались». Исследователь выдвинул идею сосуществования славянского и аланского населения в данном регионе²⁰.

Сходство материальной культуры кавказских алан и обитателей междуречья Дона и Донца привели Ю.В. Готье к выводу о том, что последние также являлись аланами. Выживание данной ветви этноса вдали от основной его концентрации на Кавказе ученый объяснил установлением «хазарского мира», обеспечившего постоянные контакты между обеими группами алан в пределах каганата²¹. По мнению Ю.В. Готье, покоренные хазарами аланские племена сохраняли внутреннюю автономию. «Они по большей части оставались полностью или отдельными частями в вассальных к ним (хазарам — авт.) отношениях, не составляя единого государства; разделенные на племена и роды под главенством феодальных князьков, они порой свергали хазарскую власть, но обычно скоро впадали вновь в орбиту Хазарской державы»²².

Прослеживая исторические судьбы славяно-аланского населения под властью хазар, исследователь выделил два основных метода удержания завоеванных этносов в покорности: 1.) даннические отношения, 2.) заключение «союза, часто сопровождаемого браком между вождями покоренных и знатными хазарскими родами, а иногда даже и царским домом»²³. Основу существования подчиненных народов на территории каганата Ю.В. Готье видел в поддержании властями «хазарского мира». Однако, если В.А. Пархоменко и В.В. Мавродин связывали гибель славянских поселений на юго-востоке Восточной Европы с упадком и коллапсом Хазарского государства, то Ю.В. Готье соотносил ее с вторжением мадьярских племен, которые подчинившись хазарам, тем не менее, «нарушили то равновесие и тот мир, который установился в южно-русских степях»: пользуясь внутренней автономией, они уничтожили находившееся на занятых ими территориях славяно-аланское население. Таким образом, крушение «хазарского мира», по мнению ученого, произошло задолго до окончательного ослабления и крушения Хазарского государства.

Подобно многим другим историкам, работы которых лежали в русле «прохазарской» традиции, Ю.В. Готье считал «историческую роль хазар не столько завоевательной, сколько объединяющей и умиротворяющей»: «хазарский мир» создал благоприятные условия для мирного и прогрессивного развития славяно-аланского населения. Вместе с тем, исследователь отверг возможность влияния государственных и культурных традиций хазар на восточнославянские племена. Хазарская культура, являвшаяся отражением «чужеземного и привозного», не была оригинальной, а потому не довлела над самобытной культурой подчиненных каганату этносов²⁴. Отрицая существование Приазовской Руси, Ю.В. Готье признал формирование у восточных славян единственного центра государственности в Среднем Поднепровье — Киева.

Многие положения исследователя нашли подтверждение в археологических и письменных источниках. Так, разрушение степных и лесостепных памятников Салтово-маяцкой культуры, которую Ю.В. Готье приписывал аланам, датируется кон. IX — нач. X столетий, что действительно можно связать с уничтожением «хазарского мира» за полвека до разгрома Хазарского каганата Святославом Игоревичем²⁵. Оправдались предположения исследователя в отношении колонизации славянами междуречья Дона и Северского Донца: обнаруженные в данном регионе памятники засвидетельствовали тесные контакты населения каганата с восточнославянскими племенами Боршевской культуры²⁶. Работа Ю.В. Готье открыла новую волну критики в адрес гипотез, стремившихся доказать существование Приазовской Руси. Огромную роль при этом стал играть материал археологических раскопок, проведенных в кон. 20-х — 30-х гг. Нельзя не признать справедливым и замечание ученого о заключении «союзов..., сопровождаемых браком» между племенной знатью покоренных этносов и представителями хазарских властей как средстве удержания первых в зоне влияния каганата. Как уже отмечалось выше, именно об этой практике свидетельствовал Ибн Фадлан (см. С. 86). О заключении таких браков между мадьярской и аланской элитой с одной стороны и правящей в Хазарии династией с другой сообщают Константин Багрянородный и Кембриджский аноним²⁷.

Работа Ю.В. Готье оказала существенное влияние на дальнейшее изучение славяно- и алано-хазарских отношений. Многие положения исследователя были восприняты советскими историками²⁸. Важным показателем этого стал тот факт, что академик Б.Д. Греков, признав значительную роль славянского этнического компонента в Хазарии, отказался от концепции Приазовской Руси, заметив, что славянская миграция на территорию каганата активизировалась только в X столетии в связи с походами Святослава Игоревича²⁹. Особые разделы, посвященные истории Хазарского государства, автором которых являлся Ю.В. Готье, вошли в учебники по истории СССР под редакцией Б.Д. Грекова³⁰. В 1945—1946 гг. от своей идеи об автохтонном славянском населении Приазовья отказался В.В. Мавродин, признав возможной славянскую колонизацию бассейна среднего Дона лишь при покровительстве хазарских властей. Основными обитателями междуречья Дона и Северского Донца историк теперь считал «древнетюркские болгарские племена, которые наша летопись именует «ясами»³¹. Смена позиций В.В. Мавродина во многом объяснялась публикацией результатов археологических раскопок, проводившихся в обозначенном регионе под руководством М.И. Артамонова, первые работы которого, по сути, продолжили намеченную Ю.В. Готье линию.

В 1935 г., подводя итоги своих археологических изысканий в книге «Средневековые поселения на Нижнем Дону...», М.И. Артамонов пришел к выводу о том, что пребывание славянского населения в бассейне р. Дон не подтверждается материалами раскопок. «Археологические данные о VIII—IX вв., к которым относятся сведения о славянах на Дону в арабских источниках, выявляют картину исторически сложившегося культурного своеобразия юго-восточного степного региона, западного Поднепровского и волго-окской лесной полосы. Это локальное своеобразие... не дает ни основания, ни права... распространять русь или славян на восток за пределы специфического своеобразия памятников, свойственных бесспорно древнерусским областям»³². В 1941 г. заключение М.И. Артамонова повторил И.И. Ляпушкин, который провел самостоятельные исследования в бассейне р. Дон³³. Публикации обоих исследователей надолго закрыли дискуссию о Приазовской Руси в отечественной историографии.

Отвергнув существование славянских поселений в междуречье Дона и Северского Донца, М.И. Артамонов вновь поставил вопрос об этнической принадлежности обитателей данного региона. Археолог отказался видеть в них только алан, как это делал Ю.В. Готье. Не отвергая участия аланского и вообще ираноязычного компонента в формировании материальной культуры этих областей, исследователь делал особый акцент на его ассимиляцию с пришлыми тюркскими этносами. «Степные племена, подвергшиеся воздействию других этнических образований и скрещению с гуннами, а затем с тюрками, этнически... не представляли... в рассматриваемую эпоху то же самое, что и ироны-осетины. Свое происхождение они вели также от сармат или алан, но в это время они были уже болгарами или хазарами, этнически обособленными от алан-осетин»³⁴. В статье, посвященной результатам археологических раскопок в Саркеле, М.И. Артамонов впервые ввел понятие Салтовской (Салтово-маяцкой — авт.) археологической культуры, объединившей раннесредневековые памятники бассейна Дона и Северского Донца. Данную культуру он разделил на два варианта: Салтово-маяцкий и «нижнедонский», охватывающие территорию хазарской лесостепи и степи соответственно. Вместе с тем, исследователь подчеркивал, что «население нижнего Дона и Салтово-маяцкого района принадлежало к одной и той же культурно-этнической среде»³⁵. Таким образом, Салтово-маяцкая археологическая культура виделась ученым, прежде всего как культура Хазарского каганата, а этническая принадлежность ее создателей не имела серьезного значения.

Отвергнув бытование славянских поселений на юго-востоке Восточной Европы, М.И. Артамонов признал позитивное значение вассально-даннических отношений для славянских племен. По мнению исследователя, Хазарский каганат превратился в своеобразную модель социально-экономического развития для восточнославянского общества: «В Хазарском государстве варварское общество юго-восточных степей впервые нашло форму классовой организации, не осложненную привнесениями античной цивилизации. В этом своем виде оно оказало весьма сильное влияние на позднейшие аналогичные по своей социально-экономической природе образования, важнейшим из которых было Киевское феодальное государство»³⁶.

Отвергая концепцию В.А. Пархоменко, у которого русская государственность зарождалась внутри каганата и, по сути, являлась его логическим продолжением, М.И. Артамонов все-таки соглашался с тем, что Хазарское государство являлось «важнейшим условием образования Киевской Руси в тех конкретно-исторических формах, в какие это государство вылилось как в политическом, так и в культурном своем содержании»³⁷. В этом отношении, позицию исследователя можно признать близкой модели славяно-хазарских отношений, разработанной В.В. Мавродиным. Хотя сам ученый и не конкретизировал своих тезисов, изложенные выше положения позволяют отнести написанные им в 30-х — 40-х гг. XX столетия работы к «прохазарской» традиции.

Логическим продолжением взглядов М.И. Артамонова на Хазарский каганат как «важнейшее условие» образования Древнерусского государства стала работа А.Н. Насонова «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства». В ней исследователь пришел к важному заключению о том, что формирование великокняжеского домена — «Русской земли» с такими крупными городскими центрами, как Киев, Чернигов и Переяславль, происходило на территории восточнославянских племен, находившихся в вассальной зависимости от Хазарии. «Присматриваясь к границам «Русской земли», мы неизбежно приходим к выводу, что границы эти определились еще в условиях хазарского ига, слабевшего в течение второй половины IX в.»³⁸. Труд А.Н. Насонова стал последней научной публикацией, исследовавшей славяно-хазарские отношения в русле «прохазарской» традиции.

Кон. 40-х — нач. 50-х гг. были отмечены развернувшейся в стране борьбой с космополитизмом, которая не обошла стороной и отечественное хазароведение. Публикация П. Иванова в «Правде» от 25 декабря 1951 г. обвинила советских историков в переоценке роли Хазарии в истории Восточной Европы. Автор в частности заявлял, что М.И. Артамонов, «извращая историю древней Руси..., пытается приспособить историю к своей надуманной схеме. Во имя этой ложной схемы он превозносит хазарское «наследство», проявляет непонятное любование хазарской культурой»³⁹. По мнению П. Иванова, «Хазарский каганат, представлявший собой примитивное объединение различных племен, не играл никакой положительной роли в создании государственности восточных славян..., наоборот, тормозил процесс объединения восточнославянских племен и рост русской государственности. Хазары совершали на славян набеги и держали в порабощении некоторые из этих племен с широко развитыми земледелием и ремеслами»⁴⁰. Статья в «Правде» способствовала прекращению незавершенной работы Волго-Донской экспедиции и острой научной критике современных концепций хазарской истории. Своего апогея эта критика достигла в нач. 50-х гг. с выходом в свет научных публикаций Б.А. Рыбакова.

Работы Б.А. Рыбакова вновь открыли, казалось бы, уже забытое «антихазарское» или «прославянское» направление в оценке характера славяно-хазарских отношений. Предметом анализа историка стала Краткая и Пространная редакции ответа царя Иосифа к Хасдаю Ибн Шафруту и карта арабского историка XII в. ал-Идриси. Анализируя первые два документа, входящие в Еврейско-хазарскую переписку, Б.А. Рыбаков согласился с П.К. Коковцовым в том, что Пространная редакция предшествовала Краткой и была написана в 80-х гг. XI столетия⁴¹. Сопоставив описание территории Хазарии в Пространной редакции с данными ал-Идриси, исследователь пришел к заключению о том, что ответ Иосифа был фальсифицирован, а размеры Хазарского государства сильно преувеличены. В результате Б.А. Рыбаков уменьшил занимаемую каганатом площадь до «прямоугольника», ограниченного Волгой, Каспийским морем, Кумой и Доном, заявив при этом, что «область салтовской культуры никогда не входила в состав Хазарии и не была ей подчинена»⁴². Хазарское государство у Б.А. Рыбакова превратилось в «небольшое ханство», «примитивное государство кочевников»⁴³.

Резкие изменения по сравнению с 30-ми — 40-ми гг. произошли в оценке социально-экономического уровня развития населения Хазарского каганата. В 1930 г. Ю.В. Готье, отметив, что «в созидательной работе, направленной на добывание и на производство материальных благ, служивших предметом обмена, хазары не принимали никакого участия», все-таки признал, что в Хазарии «скотоводческий быт уже уступил место земледелию и виноделию», то есть производящей экономике⁴⁴. М.И. Артамонов, вслед за Ю.В. Готье указав на «земледельческий характер» средневековых поселений в междуречье Дона и Северского Донца, характеризовал хазарское общество как «полуфеодальное или даже феодальное⁴⁵. В 1952—1953 гг. Б.А. Рыбаков увидел в Хазарском каганате «паразитарное государство... с низким уровнем производительных сил», «сидевшее на важных торговых путях Восточной Европы» и «хищнически» пользовавшееся «выгодами своего положения». Отрицал исследователь и развитие феодальных отношений в каганате⁴⁶.

Превращая Хазарию в небольшое и слабое государство, Б.А. Рыбаков отвергал саму возможность вассально-даннических отношений между хазарами и тем широким спектром славянских племен, который обозначен в русских летописях (поляне, северяне, радимичи и вятичи). По мнению исследователя, хазары могли покорить «пограничные поселения северян на Северском Донце или вятичей в районе Воронежа», но поляне и радимичи сохраняли независимость. Вполне вероятным представлялось Б.А. Рыбакову господство хазар над славянским населением, мигрировавшим в находящиеся под контролем каганата степные регионы. В том, и в другом случае даннические отношения виделись кратковременными и «эпизодическими», но саму зависимость Б.А. Рыбаков определял как «примучивание», подчеркивая тяжелое положение восточных славян в период «хазарского ига»⁴⁷.

Таким образом, господство хазар (пусть временное), равно как и «паразитический» характер созданного ими государства, рассматривалось ученым в качестве тормоза социально-экономического и политического развития восточнославянских племен. В этих условиях поход Святослава Игоревича являлся для Б.А. Рыбакова исторической закономерностью. «Киевская Русь вызревала не в недрах Хазарского каганата, а рядом с ним, в борьбе с ним». «Важная роль Руси в международных связях встречала противодействие в Хазарском каганате. Русские караваны подвергались организованным ограблениям в окрестностях Итиля; хазары пытались слишком жестко контролировать находившиеся в их руках пути. Поэтому неизбежен был поход Святослава Игоревича, приведший к быстрому падению этого эфемерного... государства»⁴⁸.

Отказывая хазарам в культурном и политическом воздействии на прогрессивное развитие восточнославянского общества, Б.А. Рыбаков признавал славянское влияние на жителей каганата. Заявляя, что «в IX—X вв. Хазария была пронизана славянским населением», исследователь повторил положение В.В. Мавродина о широком распространении в хазарской среде славянского языка⁴⁹.

Публикации Б.А. Рыбакова стали квинтессэнцией критики в адрес «прохазарского» направления, особенно острой в условиях общей линии на «борьбу с космополитизмом», выразившейся в конкретных мерах властей: приостановке дальнейших исследований, связанных с историей Хазарии, «замораживании» публикации научных трудов, расформировании состава Волго-Донской экспедиции, проводившей археологические раскопки на территориях, подвластных Хазарскому каганату. В такой ситуации концепция славяно-хазарских отношений Б.А. Рыбакова была непререкаемой, что, однако, не означало ее объективности. Так, в рассуждениях о действительных размерах Хазарского государства, исследователь проигнорировал сообщения византийских авторов (Феофана Исповедника, патриарха Никифора, Константина Багрянородного) и арабо-персидских источников (Ибн Фадлана, Ибн Русте) о подчинении хазарам мадьярских племен, волжских булгар, буртасов и значительной части Крымского п-ова⁵⁰. Не замеченным Б.А. Рыбаковым остался и комментарий Ибн Хордадбеха о том, что «области Арран, Джурзан и Сисаджан находятся в царстве Хазар»⁵¹. Эти сообщения существенно раздвигают границы как самого каганата, так и зависимых от него территорий в северном, западном и южном направлениях. Кроме того, они согласуются с данными Еврейско-хазарской переписки, что подтверждает подлинность входящих в нее документов⁵². Без сомнения, территория Хазарии в X столетии, когда создавался ответ Иосифа к Хасдаю Ибн Шафруту, уже не соответствовала указанным в переписке границам: Иосиф явно преувеличивал, стремясь убедить респондента в величии управляемого им государства. Однако факт совпадения сведений источников убеждает в том, что указанные территории все-таки входили раньше в состав в каганата, а значит последний не всегда являлся «небольшим ханством» в дельте Волги. Это же подтвердил выявленный археологами ареал Салтово-маяцкой культуры, совпавший с начертанными в Еврейско-хазарской переписке границами Хазарии. Ошибочным было со стороны Б.А. Рыбакова проводить сопоставление данных письма царя Иосифа и карты ал-Идриси. Как известно, любой письменный источник является отражением представлений породившей его исторической эпохи. Карта ал-Идриси была составлена ученым в XII столетии, когда Хазарский каганат уже не существовал на территории Волго-Донья и, соответственно, заложенная в документ информация не отличалась точностью. Вполне логичным было сверять ответ Иосифа с современными ему или не столь отдаленными в хронологических рамках источниками, чего, однако, Б.А. Рыбаков не сделал.

В 1967 г., подводя итоги археологических раскопок на территории Волго-Донья и особо отмечая развитие земледелия на оседлых поселениях, С.А. Плетнева пришла к заключению, что Хазарский каганат нельзя называть «паразитическим» государством. «Только земледельческая или смешанная земледельческо-скотоводческая экономика может стать основной для образования государства. Паразитических кочевых государств, живших грабежами и пошлинами, не существовало. Это были кочевые племенные союзы, которые становились государствами лишь в том случае, если часть населения переходила к земледелию»⁵³.

Концепция Б.А. Рыбакова, явившаяся своеобразным политическим заказом, не выдержала испытания временем. Однако в 50-е гг. она привела к разгрому «прохазарского» направления в исследовании славяно-хазарских отношений и оказала крайне негативное влияние на дальнейшее развитие советского хазароведения. В отечественной науке надолго утвердилась «прославянская» или «антихазарская» традиция: позитивное влияние хазарского владычества замалчивалось, его признание грозило серьезными последствиями для продолжения научной деятельности советских исследователей⁵⁴. Под воздействием обрушившейся на него критики изменил свою концепцию славяно-хазарских отношений М.И. Артамонов.

В изданной в 1962 г. «Истории хазар» исследователь воздержался от характеристики каганата в качестве «важнейшего условия образования Киевской Руси»: в работе возобладали преимущественно негативные оценки характера славяно-хазарских взаимосвязей.

Выступив в 30-х — 40-х гг. против гипотезы о существовании славянских поселений на Нижнем Дону, М.И. Артамонов признал сам факт славянской миграции, проходившей «под эгидой» хазарских властей. Однако ученый изменил ее время и направление. По мнению исследователя, хазары способствовали заселению восточными славянами территории Среднего Поднепровья, вошедшего в состав каганата после разгрома болгар-кутригуров в сер. VII столетия. Содействие миграции преследовало вполне конкретные цели: обогащение государственной казны при увеличении доходов с дани за счет ее наложения на новоприбывший этнос. «Поскольку... славяне овладели Средним Поднепровьем с согласия хазар и при их содействии, то, поселившись здесь, они оказались данниками Хазарского каганата»⁵⁵. Окончательно же господство хазар в восточноевропейских степях и прилегающих к ним славянских территориях утвердилось к нач. VIII столетия⁵⁶.

Обращаясь к характеру вассально-даннических отношений, возникавших между каганатом и покоренными им этносами, исследователь признал прогрессивную роль хазар на раннем этапе существования их государства. «Они остановили арабов, открыли двери византийской культуре, установили порядок и безопасность в прикаспийских и причерноморских степях, что дало мощный толчок для развития хозяйства этих стран...»⁵⁷. Переломным моментом в системе взаимоотношений между хазарами и покоренным населением каганата стал приход к власти иудейской общины, который исследователь датировал нач. IX в. «С этого времени на смену развития скотоводства и земледелия наступила эпоха посреднической торговли и паразитического обогащения правящей верхушки»⁵⁸.

Раскрывая суть установившегося к X столетию на завоеванных территориях режима, М.И. Артамонов признал, что «хазары... оставляли в неприкосновенности социальную организацию подвластных народов и ограничивались взиманием с них положенной дани и обязанностью оказывать военную помощь хазарам». При этом исследователь подчеркнул тяжелый характер «хазарской дани» для покоренного славянского населения, отмечая возможность ее взимания серебряными монетами⁵⁹. Помимо этих двух форм зависимости М.И. Артамонов обратил внимание на «специальные повинности», которыми могли быть обложены лица, занимающиеся ремеслом и торговлей, а также на широко применяемую хазарами практику брать заложниками представителей племенной элиты подчиненных этносов. Следуя рассуждениям М.И. Артамонова, можно заключить, что режим, установленный каганатом на покоренных территориях, исследователь рассматривал как эксплуататорский. Период «хазарской дани» в истории народов Восточной Европы и восточных славян в частности предстал в системе исторических взглядов М.И. Артамонова именно как «иго», препятствующее их социально-экономическому и самостоятельному политическому развитию. Освобождение полян из-под власти хазар историк датировал IX столетием, когда на территорию Восточной Европы вторглись мадьярские племена. Важным симптомом появления сильного славянского государства в Среднем Поднепровье М.И. Артамонов считал принятие киевскими князьями титула кагана, который должен был подчеркнуть их равноправие с хазарским владыкой⁶⁰. Однако в условиях господства Хазарского каганата над соседними славянскими племенами и стратегически важными торговыми путями Древнерусское государство могло развиваться лишь в постоянной борьбе с хазарами.

Концепция славяно-хазарских отношений М.И. Артамонова, выработанная им к нач. 60-х гг. XX в., представляла собой своеобразный компромисс между теориями В.А. Пархоменко и В.В. Мавродина и выраженным в статьях Б.А. Рыбакова политическим заказом. С одной стороны, исследователь признал прогрессивную роль хазар в содействии славянской миграции на территории Восточной Европы, обеспечении порядка и спокойствия в европейских степях, что способствовало развитию социально-экономических отношений в завоеванных областях, с другой, подчеркнул эксплуататорский характер вассально-даннических отношений для покоренных племен, тяжесть «хазарской дани» для восточных славян и указал на «паразитическое обогащение правящей верхушки» Хазарии. Важным было также и то обстоятельство, что Киевская Русь, появившаяся на основе освободившегося от хазар племенного союза полян все-таки «вызревала не в недрах Хазарского каганата, а рядом с ним, в борьбе с ним». Таким образом, М.И. Артамонов снял с себя главное обвинение, предъявленное ему Б.А. Рыбаковым, который утверждал, что в работах сторонников «хазарской теории» «самостоятельному, внутреннему развитию славянских племен не оставалось места»⁶¹.

Предметом особого интереса М.И. Артамонова оставалась Салтово-маяцкая культура и алано-хазарские отношения. В «Истории хазар» исследователь продолжил линию, начатую еще публикациями 30-х — 40-х гг., в которых обосновал несостоятельность гипотезы о существовании Приазовской Руси и выделил два варианта Салтово-маяцкой культуры: собственно Салтово-маяцкий и Нижнедонский. Сформулированный еще в 1941 г. тезис М.И. Артамонова о том, что лесостепной Салтово-маяцкий вариант принадлежал «ассимилированным тюрками древним местным сармато-аланским племенам» был перенесен в работу 1962 г.⁶². В «Истории хазар» ученый попытался также определить этническую принадлежность создателей степного Нижнедонского (Зливкинского) варианта Салтово-маяцкой культуры, каковыми посчитал донских болгар⁶³.

Отуреченных алан междуречья Дона и Северского Донца М.И. Артамонов сопоставил с «асами» или «ясами» русских летописей и «асиями» Кембриджского документа⁶⁴. Сущность алано-хазарских отношений виделась исследователем в перманентной борьбе асов за обретение независимости, несмотря на предоставленную им относительную самостоятельность в пределах Хазарского государства. По мнению ученого, в составе каганата асы «сохраняли автономию и, не желая мириться с господством хазар, при удобном случае выступали против них»⁶⁵. Историк не ставил цели выявить причины недовольства асов властью каганата, однако в свете общей оценки М.И. Артамоновым сущности вассально-даннических отношений, можно предположить, что они заключались в самом характере «хазарского ига». Последнее восстание донецких алан против хазар М.И. Артамонов связал с сообщением Кембриджского анонима о войне царя Вениамина против возглавленной Византией коалиции из «асиев», «турку» и «пайнил», то есть асов, гузов и печенегов, и приурочил к нач. X столетия⁶⁶. По мнению исследователя, именно этим выступлением асов против власти Хазарского каганата вызвана гибель Салтово-маяцкой археологической культуры. «Уничтожение салтовской культуры в свете изложенных данных вероятнее всего рассматривать как результат беспощадной расправы хазар с непокорным, изменившим им народом, проведенной планомерно и целеустремленно с тем, чтобы истребить его без остатка»⁶⁷. Таким образом, Хазарскому государству М.И. Артамонов приписал деспотический характер. В таких условиях вассально-даннические отношения между хазарами и покоренными племенами рассматривались не только как режим экономического угнетения, но и как система подавления национального самосознания включенных в состав каганата этносов.

Если на раннем этапе существования Хазарии исследователь был склонен характеризовать ее как «конфедерацию племен, объединенных своим собственным вождем», то приход к власти иудейской общины он расценивал как отправную точку для превращения Хазарии в унитарное государство, стремящееся к жесткой централизации и уничтожению любых очагов сепаратизма⁶⁸. В центре внимания М.И. Артамонова оказались негативные последствия вассально-даннических отношений между хазарами и подчиненными им этносами, они отодвинули на второй план прогрессивное значение хазарского господства для восточных славян и алан-асов.

Надо отметить, что к моменту выхода «Истории хазар» М.И. Артамонова его взгляд на этническую принадлежность создателей Салтово-маяцкой культуры уже устарел. В 1958 г. с публикацией I тома Трудов Волго-Донской экспедиции увидели свет несколько работ И.И. Ляпушкина⁶⁹. Повторяя концепцию М.И. Артамонова о выделении в рамках этой культуры лесостепного и степного вариантов, исследователь внес значительные коррективы относительно этнического состава их населения. Если М.И. Артамонов видел в обитателях лесостепного варианта поглощенные тюркоязычными кочевниками сармато-аланские племена, то И.И. Ляпушкин уверенно отнес их к аланскому этносу. «Появление в VIII в. в пограничье лесостепи и степи оседлого населения, оставившего Салтово-маяцкую культуру, может быть объяснено только как результат расселения племен этой культуры, обитавших до того времени в центральной части Северного Кавказа»⁷⁰. Особенность степного (Зливкинского) варианта Салтово-маяцкой культуры, по мнению исследователя, заключалась в том, что в данном регионе происходила седентаризация кочевых племен праболгар, которые, оседая, вступали в контакт с местным ираноязычным населением. «Вместе с переходом к оседлости кочевое население постепенно воспринимало от оседлого населения и его культуру и быт. Но и оседлое население... не оставалось вне влияния со стороны кочевников... Однако полного слияния населения этих групп, как показывают, археологические памятники, не произошло»⁷¹.

Выселение алан с Северного Кавказа в бассейн Дона и Северского Донца И.И. Ляпушкин характеризовал как естественную миграцию, вызванную периодом временного затишья в степях. Последнее, по мнению исследователя, было обусловлено созданием независимого Хазарского государства⁷². Таким образом, И.И. Ляпушкин присоединился к В.А. Пархоменко, В.В. Мавродину и М.И. Артамонову, признавшим важную роль каганата в обеспечении порядка и безопасности в степной зоне Восточной Европы и предотвращении набегов азиатских кочевников.

Выводы И.И. Ляпушкина, построенные на положениях М.И. Артамонова, надолго укрепились в отечественной историографии и были с определенными поправками восприняты С.А. Плетневой, В.К. Михеевым, В.С. Флеровым и многими другими советскими археологами. Однако И.И. Ляпушкин не создал самой концепции алано-хазарских отношений: осталась невыясненной реакция хазарских властей на миграцию алан и статус переселенцев в составе каганата. Положение М.И. Артамонова о тяжести хазарского ига для покоренных народов осталось без альтернативы.

С выходом в свет «Истории хазар» М.И. Артамонова в отечественном хазароведении выделилось два условных направления: «историческое», опирающееся в основном на данные письменных источников, и «археологическое», строящее гипотезы на основе преимущественно археологического материала. После того, как исследования И.И. Ляпушкина и М.И. Артамонова в бассейне Дона и Северского Донца закрыли дискуссию о существовании Приазовской Руси, изучение славяно- и алано-хазарских отношений велось не во взаимосвязи, а порознь. Научные изыскания в этих сферах проводились представителями обоих направлений. В области славяно-хазарских отношений до кон. 80-х гг. XX столетия сохраняли доминирующие позиции положения М.И. Артамонова, подхваченные и углубленные его учеником — Л.Н. Гумилевым. В сфере алано-хазарских отношений господствовали представители «археологического» направления, продолжившие разработку гипотез И.И. Ляпушкина и М.И. Артамонова.

Значительное место в историографии проблемы славянохазарских отношений занимает концепция Л.Н. Гумилева. Основой для нее послужило положение М.И. Артамонова об эксплуататорском характере вассально-даннических отношений в каганате, а также собственный взгляд Л.Н. Гумилева на иудейскую Хазарию как «хазарскую химеру». По мнению этого исследователя, начало распространения хазарского владычества на славянские земли нужно датировать 1-ой пол. IX столетия, когда верховная власть в каганате окончательно отошла в руки иудейской общины. Смена вектора внешней политики с востока на запад привела к вторжению хазарского правительства во внутренние дела Киевского каганата и соседних с ним славяно-русских племен. Подчинение северян и заключение соглашения с тиверцами и уличами стали первыми шагами хазарского правительства на пути к подчинению Древнерусского государства, располагавшегося на пересечении важных торговых путей и препятствовавшего утверждению гегемонии каганата в Восточной Европе⁷³. Предполагая наличие союза между правившими в Хазарии купцами-рахдонитами и варягами, Л.Н. Гумилев утверждал, что легкий захват последними Киева в 882 г. явился следствием прямой поддержки иудейской общины в Итиле⁷⁴. Однако дальнейшие действия князя Олега (подчинение древлян, северян и радимичей, плативших дань каганату) привели к разрыву союзнических отношений и, по-видимому, вооруженному конфликту, следствием чего явилось превращение Киевского государства в вассала Хазарии. «Изолированное княжество киевских варягов стало вассалом общины хазарских иудеев, которая использовала руссов и славян в войнах с христианами и мусульманами-шиитами, подавляя возмущения язычников руками наемников — мусульман-суннитов. Около 900 г. купеческая организация рахдонитов стала гегемоном Восточной Европы»⁷⁵.

Главной формой зависимости киевских варягов от хазар Л.Н. Гумилев считал обязанность уплачивать «дань кровью», т.е. предоставлять военную помощь каганату. По мнению историка, походы руссов в Каспийское море в 909 и 913/914 гг. были вызваны необходимостью защищать интересы Хазарского государства на международной арене. Хазары компенсировали такую дань денежными выплатами⁷⁶. Если принять во внимание последнее обстоятельство, то отношения между каганатом и Русью на этом этапе своего развития все-таки не являлись вассально-данническими, как это виделось историку. Выражаясь его собственными словами, киевские конунги скорее были «неравноправными союзниками» Хазарии.

Окончательное подчинение Киева хазарами Л.Н. Гумилев связал с упомянутым в Кембриджском документе неудачным походом «царя Русии» Х-л-гу против хазар, отнеся его к 940 г.⁷⁷. С этого момента помимо предоставления военной помощи каганату «варяжские конунги готовы были оплачивать свой покой данью, собираемой со славян, менее организованных и потому менее опасных». «Русь поставляла на мировой рынок меха, олово и рабов, но не получала взамен ничего, так как поставляла эти товары как дань»⁷⁸. Следствием поражения Х-л-гу (Игоря Старого по версии Л.Н. Гумилева) стало разоружение русского войска хазарами, отразившееся, по мнению исследователя, в знаменитом летописном эпизоде о выдаче полянами «хазарской дани» мечами⁷⁹. Гибель князя Игоря Л.Н. Гумилев также связал с необходимостью сбора дани в пользу Хазарского каганата⁸⁰.

Таким образом, сущность вассально-даннических отношений, установившихся между каганатом и зависимыми от него этносами виделась историком в жестокой эксплуатации населения подчиненных областей. «Хазарская дань» в работах Л.Н. Гумилева характеризуется как «награбленное имущество», что подчеркивает чинимый иудейским правительством произвол по отношению к покоренным племенам. Отмеченный исследователем факт широкого распространения работорговли в каганате, а также сделанный им акцент на необходимость для хазарских евреев «подавлять народные движения» говорят о том, что сложившийся на завоеванных землях режим Л.Н. Гумилев считал деспотическим⁸¹. В таких условиях иудейская Хазария превращалась в важный тормозящий фактор социально-экономического и политического развития восточноевропейских народов, что делало абсолютно необходимым поход Святослава Игоревича.

Работы Л.Н. Гумилева, безусловно, относящиеся к «историческому» направлению в отечественном хазароведении, стали квинтэссенцией «антихазарской» традиции в оценке славяно-хазарских отношений. Являясь продолжателем идей М.И. Артамонова, исследователь сделал основной акцент на негативные черты вассальной зависимости славяно-русских племен от каганата, оставив в стороне положительные черты хазарского господства на славянских землях. Несмотря на тот факт, что многие положения концепции Л.Н. Гумилева являлись мало доказуемыми, либо вообще неверными, личный авторитет историка способствовал их широкой популяризации среди образованной общественности. Между тем, установление союза между иудейской общиной Хазарии и варягами являлось не более чем спекуляцией самого исследователя: ни один исторический документ не свидетельствует о наличии такого соглашения. Более того, царь Иосиф в своем ответе на письмо к Хасдаю Ибн Шафруту заявлял о том, что «не пускает Русов... приходить морем, чтобы идти на исмаильтян» и «ведет с ними войну»⁸². Еврейско-хазарская переписка не только не упоминает о вассальной зависимости Киева от Хазарии (и это притом, что описанные в ней границы каганата уже были реминисценцией былого величия Хазарского государства), но свидетельствует о вооруженном конфликте между хазарами и древними руссами. Военные походы последних на Каспий скорее нужно отнести не к обязанности выплачивать хазарам «дань кровью», а к совместным действиям Византии, Хазарского каганата и Руси против «мусульманских владетелей Закавказья и Ирана, где их интересы... совпадали»⁸³. Не более, чем грубой ошибкой историка следует считать упоминание серебряных диргемов в русских кладах нач. X столетия в качестве основного доказательства оплаты хазарами военных услуг киевских варягов. Во-первых, данный факт с очевидностью свидетельствует о развитии торговли со странами мусульманского Востока, во-вторых, приток восточной монеты на Русь в этот период времени осуществлялся через территорию Волжской Булгарии в обход Хазарского каганата и правивших в нем (в соответствии с гипотезой Л.Н. Гумилева) купцов-рахдонитов⁸⁴. До сих пор дискуссионным остается положение о вассальной зависимости Киева от хазар в 1-ой пол. X столетия. В 1982 г. с публикацией Киевского письма, в конце которого стояла надпись тюркскими рунами, казалось бы, появились веские аргументы в пользу этой версии. На основании сравнительного анализа данного документа, арабо-персидских источников и киевской топонимики израильский исследователь О. Прицак предположил, что будущая столица Древнерусского государства была основана «не ранее VIII в.» полянами, представлявшими собой хазарский род, мигрировавший из каганата на территорию Среднего Поднепровья. Распространение на них вассально-даннических отношений при этом отрицалось. Сам Киев стал «матерью городов русских» только после его захвата князем Игорем в 930 г.⁸⁵. Гипотеза О. Прицака получила дальнейшее развитие в отечественной и зарубежной историографии. Положение об основании Киева в качестве хазарской торговой фактории поддержал израильский специалист М. Гольдельман, в пользу тезиса о сохранении хазарского владычества в Среднем Поднепровье в X в. высказались С. Франклин и Дж. Шепард⁸⁶. В России концепцию О. Прицака полностью поддержал В.Н. Торопов, который попытался найти следы хазарского присутствия в восточнославянском языческом пантеоне и древнерусской книжности⁸⁷. С острой критикой исторических взглядов О. Прицака выступил П.П. Толочко, который на основании данных русских летописей и археологических раскопок попытался доказать славянское происхождение полян и реальность «хазарской дани», а также отверг факт основания Киева хазарами и признал существование в нем для X в. незначительной «иудейской хазарской общины»⁸⁸. С более умеренных позиций выступили отечественные исследователи А.А. Архипов и В.Я. Петрухин. Занимавшийся изучением влияния иудейской традиции на формирование древнерусской культуры А.А. Архипов пришел к весьма осторожному заключению о том, что «Киев находился на границе расселения иудействующих хазар», то есть располагался в зоне непосредственного влияния каганата⁸⁹. С критикой исторической концепции О. Прицака выступил В.Я. Петрухин, который провел самостоятельный анализ Киевского письма. Не отрицая в целом реальность «хазарской дани», взимаемой с полян в VIII—IX вв., исследователь отметил, что содержание письма «свидетельствует скорее о власти иноверцев над киевскими иудеями», чем о подчинении населения Киева хазарским властям. По мнению исследователя, в нач. X столетия хазары уже не были хозяевами в районе Среднего Поднепровья⁹⁰.

Дискуссия об основании Киева далека от своего завершения. Основными ее итогами на сегодняшний момент является признание хазарского присутствия в Среднем Поднепровье при отрицании факта основания города хазарами и их господства в регионе в кон. IX — нач. X вв.

Несмотря на ряд серьезных недостатков, концепция славянохазарских отношений Л.Н. Гумилева надолго укрепилась в отечественной историографии. В 1-ой пол. 90-х гг., отказавшись от ряда наиболее спорных положений историка, ее воспринял А.М. Макаров, который также охарактеризовал хазар как «чужеземных поработителей». Вслед за своим предшественником, бремя «хазарской дани» этот исследователь считал тяжелым для покоренных народов. Власть хазар, по мнению А.М. Макарова, держалась в захваченных территориях лишь благодаря «мощной военной силе»⁹¹. Общий вывод этого представителя «исторического» направления повторяет положения концепции Л.Н. Гумилева: «поступательное развитие общественной жизни славян и других восточноевропейских племен, их хозяйства, промыслов и торговли требовало освобождения от чужеземной власти»⁹².

В 1990 г. вышла работа А.П. Новосельцева «Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа», написанная в рамках «исторического» направления и продолжившая «прославянскую» традицию в изучении проблемы славяно-хазарских отношений⁹³. Последняя получила в труде А.П. Новосельцева более осторожную и нейтральную оценку, нежели в публикациях Л.Н. Гумилева и А.М. Макарова.

Автор признал, что «образование Хазарского государства создало благоприятные условия» для ранней славянской миграции на юго-восток Восточной Европы. По мнению исследователя, переселившиеся в бассейн Дона славяне «в VII—VIII вв. стали естественными союзниками хазар в этом районе». При небольшой численности мигрантов, их стратегическая роль в каганате была крайне велика⁹⁴. Подчеркнув «естественность» союза донских славян с хазарами, историк сделал акцент на отсутствие принуждения по отношению к колонистам со стороны хазарских властей.

Отношения между хазарами и славянами Поднепровья виделись исследователем в несколько ином свете. Первые здесь выступают как «завоеватели», стремящиеся подчинить своей власти племенной союз полян и таким образом добиться гегемонии на торговых путях Восточной Европы. В этом, по мнению А.П. Новосельцева, заключалось их отличие от приходивших в славянские земли варягов, которых принимали за «союзников местной знати в борьбе «племен» друг с другом и теми же хазарами». Таким образом, «хазарская угроза» (конкретнее, «притязания каганата на Полянскую землю») ускорили процесс формирования национального государства у восточных славян и способствовали утверждению на Руси правящей норманнской династии⁹⁵. Последнее положение роднит позицию исследователя с историческими концепциями Г. Эверса, В.А. Пархоменко и В.В. Мавродина, в которых характер славяно-хазарских отношений также определял возникновение древнерусской государственности. Однако в отличие от предшественников, А.П. Новосельцев придал этим отношениям иную окраску. Ученый воздержался от оценки степени тяжести даннических отношений для днепровских славян, ограничившись констатацией факта уплаты дани. Вместе с тем, данная им характеристика хазар как «завоевателей» и признание «борьбы за освобождение» от власти каганата в качестве важного фактора истории восточнославянского общества позволяет уверенно отнести А.П. Новосельцева к «антихазарскому» направлению в изучении славянохазарских отношений.

Борьба с этим направлением, временно занявшим господствующие позиции в отечественном хазароведении, явилась мощным стимулом для дальнейшего развития «прохазарской» традиции, окончательная реанимация которой после длительной паузы, вызванной публикациями П. Иванова и Б.А. Рыбакова, завершилась к кон. 80-х гг. XX столетия. Во многом этому способствовали успехи советских археологов, продолживших изучение проблемы миграции славянского населения на юго-восток Восточной Европы.

Уже в кон. 50-х гг. оправдались предположения Ю.В. Готье о заселении славянами территорий по среднему и верхнему течению Дона⁹⁶. Продолжение археологических раскопок в нач. 70-х гг. привели к установлению факта проникновения небольших групп славян в бассейн Нижнего Дона⁹⁷. На возможное переселение незначительной части восточнославянского населения на территорию Нижнего Поволжья указал представитель «исторического» направления С.Г. Кляшторный, основывавший свой вывод на сопоставлении данных арабо-персидских источников⁹⁸. Исследования проблемы славянохазарских отношений при опоре на археологический материал привели к постановке вопроса о мирных контактах мигрантов с коренными обитателями Хазарского каганата.

Уже в 1964 г. С.А. Плетнева заявила, что «салтовцы и славяне были не только близкими, но и мирными соседями... Общение было очень тесное, хотя... развитие обеих культур шло разными путями»⁹⁹. Спустя 10 лет С.А. Плетнева весьма осмотрительно отказалась от негативной оценки «хазарского ига», предложенной в «Истории хазар» М.И. Артамоновым. Попытавшись построить свою работу на комплексном анализе письменных и археологических источников, она ограничилась признанием вассально-даннических отношений между хазарами и восточными славянами, отметив, что поляне недолго находились в вассальной зависимости от каганата¹⁰⁰.

Археологические работы, проводившиеся на территории Салтово-маяцкой культуры в 80-х — 90-х гг. выявили целый ряд славянских памятников в нижнем течении Уды и на правобережье Северского Донца (Водяное, Карачевка, Коробовы Хутора, Мохнач, Хорошево), славянский компонент был выявлен при раскопках в Верхнем Салтове. Извлеченный археологами материал показал развитие торговых отношений между славянскими колонистами и обитавшими в бассейне Дона алано-болгарами. Об активности межэтнических контактов можно судить по появлению новых элементов в Боршевской (приписываемой северянам) и Салтово-маяцкой культурах: возникновению новых форм керамики у славян и типично славянских традиции домостроительства у салтовцев¹⁰¹. Археологические материалы с памятников в бассейне Дона и Северского Донца свидетельствовали о том, что представители «антихазарского» направления сильно преувеличили степень экономического угнетения славянских данников каганата, и что сам конфликт лежал скорее не в экономической, а политической сфере.

На руб. XX—XXI вв. именно этот вывод прозвучал в публикациях В.В. Колоды. Основываясь на результатах археологических работ в Верхнесалтовском поселении и Мохначанском городище, исследователь заявил, что в среднем течении Северского Донца «противостояние славян и каганата перерастает в сосуществование, из которого постепенно вырастает сотрудничество». Последнее, по мнению В.В. Колоды, привело «к взаимопроникновению культур и этносов» в указанном регионе и формированию на отдельных памятниках «синкретичного по своему происхождению и культуре населения»¹⁰². Вслед за А.Н. Насоновым, ученый пришел к заключению о «плодотворной роли Хазарского каганата как некой объединяющей, консолидирующей силы не только для тех народов, что вошли в его состав, но и проживающих на сопредельных территориях»¹⁰³.

В нач. 90-х гг. XX в. с отстрой критикой концепции славянохазарских отношений Л.Н. Гумилева выступил И.О. Князький, заявивший, что восточные славяне никогда не знали «хазарского ига» при жестокой эксплуатации податного населения. Вассально-даннические отношения между хазарами были слишком непродолжительны и малозначимы для славян, чтобы оказать на них позитивное или негативное влияние. Поляне никогда не были подчинены каганату, а северяне, радимичи и вятичи довольно быстро освободились из-под власти хазар благодаря русским князьям. Киевская топонимика засвидетельствовала не присутствие хазарских властей, а еврейских купцов и ростовщиков, которые «не были связаны с Хазарией»¹⁰⁴.

Наиболее последовательным сторонником «прохазарской» традиции в современной отечественной историографии является В.Я. Петрухин. Оригинальность разработанной им концепции славянохазарских отношений заключается в удачном использовании исследователем широкого комплекса письменных и археологических источников. В этом отношении В.Я. Петрухина и С.А. Плетневу можно назвать основателями пока еще слабо развитого «комбинированного» направления в российском хазароведении.

На основании данных, свидетельствующих об активном развитии славянских Роменской и Боршевской археологических культур в VIII—IX вв., В.Я. Петрухин вновь выдвинул тезис о позитивном влиянии хазарского владычества на развитие восточнославянского общества. По его мнению, установление власти каганата в степной и лесостепной полосе Восточной Европы способствовало урегулированию отношений с кочевниками и установлению мирных контактов между ними и оседлым славянским населением. Как считает историк, наличие салтовских вещей в культурном слое памятников Пеньковской и Волынцевской культур, также считающихся славянскими, свидетельствует «об очевидном этнокультурном симбиозе славян и кочевников в лесостепной зоне». Поддерживая положение А.Н. Насонова о консолидирующей роли регулярных даннических отношений с Хазарией, В.Я. Петрухин охарактеризовал «хазарское иго» как «отношения, способствовавшие развитию экономики славян» и «расцвету славянской культуры»¹⁰⁵.

По мнению исследователя, хазарский экзогенный фактор оказал не меньшее влияние на «процесс становления и усиления Русского государства», чем фактор варяжский. Уже в IX—X вв. в Восточной Европе «русь претендовала на роль, равную хазарам», что, в частности, выразилось в осуществлении «политики «отвоевания» хазарской дани» первыми русскими князьями и «имперских» амбициях» Святослава Игоревича¹⁰⁶. Заимствования в сфере социальной лексики привели В.Я. Петрухина к заключению о том, что «хазарская традиция была актуальна для Руси не только в связи с претензиями на хазарское наследие, но и в связи с тем опытом государственного строительства, который позволил хазарам объединить разноэтничные земли»¹⁰⁷. Изучив археологические данные с дружинных погребений в Верхнем Поднепровье, историк выдвинул тезис о формировании в X—XI столетиях «общерусской культуры, ассимилирующей как скандинавские, так и «кочевнические» традиции»¹⁰⁸.

Ключевым моментом в концепции В.Я. Петрухина стала идея этнокультурного и государственного синтеза, происходившего между варягами, славянами и хазарами на территории формирования Киевской Руси. Славяно-хазарские отношения «не сводились к «завоеванию» и «покорению», а вели к активизации социально-экономического развития восточнославянских племен, способствовали обогащению их материальной культуры и явились важным фактором становления древнерусской государственности¹⁰⁹.

Позиции В.Я. Петрухина активно поддержал еще один представитель «комбинированного» направления — украинский исследователь О.М. Приходнюк, заявивший, что покорение хазарами восточнославянских племен не остановило «социально-политического прогресса славянского общества, фундамент которого был заложен в предшествующее время». Напротив, «мягкая» фискальная политика каганата», сдерживание хазарами натиска кочевников способствовали дальнейшему эволюционному развитию славянских племен, их консолидации и ускорению процесса формирования феодальной государственности¹¹⁰.

Общий вывод В.Я. Петрухина о сосуществовании хазарского и славянского населения согласуется с аналогичным заключением В.В. Колоды, основывавшемся в своих исследованиях исключительно на материалах салтовских и славянских памятников в междуречье Дона и Северского Донца. Данное положение полностью отвергает доводы Л.Н. Гумилева о тяжелом бремени «хазарского ига» на территориях, занимаемых восточнославянскими племенами. В условиях, когда основные положения «прославянского» направления в изучении славяно-хазарских отношений базируются преимущественно на данных письменных источников (А.М. Артамонов, Л.Н. Гумилев, А.М. Макаров, А.П. Новосельцев) и крайне небрежном использовании археологического материала (Л.Н. Гумилев), его позиции остаются крайне уязвимыми для сторонников «прохазарской» традиции, предпринявших комплексный анализ широкого спектра нарративных и археологических источников. Именно в русле «комбинированного» направления должно проходить дальнейшее изучение этой крайне важной для хазарской и Отечественной истории проблемы.

Если научными изысканиями в сфере славяно-хазарских отношений занимались представители «исторического» и «археологического» направлений в отечественном хазароведении, то проблему взаимоотношений хазар и донских аланов изучали преимущественно советские археологи, что объясняется незначительным объемом письменных источников по данному вопросу. Поскольку в большинстве случаев источниковая база ограничивалась извлеченным археологическим материалом, исследователи воздерживались от общих оценок характера алано-хазарских взаимосвязей, занимаясь конкретными проблемами этноконфессиональных отношений.

Одной из таких проблем оставался вопрос об этнической принадлежности создателей Салтово-маяцкой культуры. Проведение археологических раскопок в бассейне Дона и Северского Донца убедило большинство археологов в правильности выбранного М.И. Артамоновым и И.И. Ляпушкиным направления. Уже в 1967 г. С.А. Плетнева в своей работе «От кочевий к городам...» смогла подтвердить выводы обоих исследователей и с уверенностью заявить, что «болгары, смешанные с некоторым количеством аланов,.. были основными создателями Салтово-маяцкой культуры»¹¹¹. При этом особо подчеркивалось, что сама культура была сформирована «этнически родственными племенами и является, следовательно, этнической»¹¹². Сформулированное С.А. Плетневой положение было поддержано большинством советских археологов (Г.Е. Афанасьев, А.З. Винников, В.К. Михеев, В.С. Флеров, В.Е. Флерова и др.), хотя отдельные исследователи попытались внести свои коррективы для уточнения поставленной проблемы. Так, В.К. Михеев заявил, что этническую основу Салтово-маяцкой археологической культуры «составляли осевшие или находившиеся в процессе оседания алано-болгарские племена и угорское по своему происхождению население»¹¹³. Г.Е. Афанасьев связал лесостепной (преимущественно аланский) вариант Салтово-маяцкой культуры с буртасами, попытавшись доказать их тождество с местными аланскими племенами¹¹⁴. В этом утверждении он нашел поддержку О.Б. Бубенка, указавшего на возможное распространение среди буртасов иудаизма¹¹⁵.

Альтернативную версию происхождения лесостепного варианта Салтово-маяцкой культуры предложил в 1970 г. Д.Т. Березовец, приписавший ее создание древним руссам. Последние, по мнению исследователя, были подчинены каганату и представляли собой сборщиков дани с покоренного хазарами восточнославянского населения¹¹⁶. Хотя концепция ученого не получила развития в отечественной историографии, в настоящее время ее активно развивает Е.С. Галкина, считающая руссов бассейна Дона и Северского Донца ираноязычным этносом, создавшим собственное независимое государство на границах с Хазарией¹¹⁷.

Совершенно иной точки зрения на генезис Салтово-маяцкой культуры придерживается дагестанский археолог М.Г. Магомедов, который считает неправомерным относить к ее создателям аланов. Ученый указывает на серьезное расхождение в конструкции погребальных сооружений, ритуале захоронений и антропологическом типе погребенных у кавказских алан и салтовцев Дагестана. По мнению исследователя, упомянутые отличия невозможно объяснить одной лишь тюркизацией аланского населения. М.Г. Магомедов считает, что «носителями собственно салтовской культуры могли быть в хазарское время уже не иранцы, а тюрки», то есть барсило-хазарские племена, воспринявшие ряд иранских культурных традиций в период античности, во время своего пребывании среди скифов Причерноморья¹¹⁸.

М.Г. Магомедову удалось затронуть одну из наиболее важных и сложных проблем современного хазароведения: при традиционной характеристике создателей Салтово-маяцкой культуры как алано-болгар неясным осталось, какую роль в ее формировании выполняли хазары, памятники которых до сих пор не выявлены археологами. Общая оценка Салтово-маяцкой культуры как государственной культуры каганата привела к тому, что хазары «потерялись» в огромном конгломерате этносов, проживавших на территории Хазарии за все время ее существования с VII по X столетия. Между тем, еще М.И. Артамонов подчеркивал, что археологические культуры хазар и салтовцев при наличии общих черт не должны быть тождественны друг другу¹¹⁹. Сложность ситуации верно отметил Г.Е. Афанасьев, заявивший, что «четкая научная дефиниция «салтовская археологическая культура» была заменена субъективными представлениями о сфере культурного и политического влияния Хазарского каганата на соседние народы. Исходя из этого, любая материальная культура народов, входивших в зону политических и экономических интересов Хазарского каганата, объявлялась салтовской археологической культурой»¹²⁰. Данное положение явилось следствием отсутствия ясных критериев выявления памятников, относящихся к Салтово-маяцкой культуре, и четких признаков последней. Существует большая вероятность того, что дальнейшие археологические исследования подтвердят принадлежность курганных погребений с квадратными ровиками хазарам. В этом случае у отечественных специалистов появится шанс для выявления собственно хазарских древностей за пределами и в границах ареала Салтово-маяцкой культуры и окончательного определения вклада хазарского этноса в процесс ее формирования на территории каганата. При этом совсем небезосновательной можно считать гипотезу М.Г. Магомедова о заимствовании хазаро-барсильскими племенами культурных традиций ираноязычных этносов: проведенные В.Е. Флеровой исследования показали, что приписываемый хазарам обряд погребения в курганах с квадратными ровиками черпает основу в погребальной практике сарматских племен¹²¹. Решение проблемы имеет принципиальное значение не только для четкого формулирования признаков Салтово-маяцкой культуры, но и с целью изучения алано-хазарских отношений, в частности, уточнения вопроса о причинах миграции аланского населения с территории Северного Кавказа в междуречье Дона и Северского Донца, а также в низовья Кубани.

К настоящему времени в историографии данной проблемы сложился широкий спектр мнений. В 1959 г. З.Н. Ванеев заявил, что «одной из причин выселения алан из их коренной родины и расселения далеко за ее пределами нужно считать их привычную профессию — несение наемной и охранной службы у других народов»¹²². Восемью годами позже С.А. Плетнева выдвинула предположение, в соответствии с которым миграция алан считалась результатом военных поражений каганата в борьбе с арабами, вытеснившими местное оседлое и кочевое население к северу от Кавказских гор¹²³. В кон. 80-х гг. исследовательница изменила свою точку зрения и, вслед за А.В. Гадло, стала утверждать, что переселение алан было осуществлено хазарами, стремившимися таким образом защитить западные рубежи своего государства¹²⁴. В сущности, данное положение стало возвратом к предложенной ранее теории З.Н. Ванеева. В 1974 г. любопытную гипотезу предложил А.П. Рунич, заявивший, что миграция алан вызвана стремлением избежать эпидемии чумы¹²⁵. В 70-е — 1-ой пол. 80-х гг. Г.Е. Афанасьевым и В.Б. Ковалевской была выдвинута гипотеза, согласно которой переселение алан явилось следствием их вытеснения из района Кисловодской котловины кочевыми тюрко-болгарскими племенами¹²⁶. Во 2-ой пол. 80-х гг. Г.Е. Афанасьев изменил свою позицию и в соответствии со своей концепцией о тождестве аланов с буртасами счел миграцию «результатом внутреннего социально-экономического развития алано-ассо-буртасского общества»¹²⁷. На руб. XX—XXI вв. исследователь склонился к признанию правильной версии З.Н. Ванеева — С.А. Плетневой о переселении алан хазарами для обороны западных границ каганата¹²⁸. В настоящее время именно эта гипотеза является преобладающей¹²⁹.

Каковы бы ни были расхождения в приведенных точках зрения, со всей уверенностью можно заявить одно: миграция аланских племен с территории Северного Кавказа в бассейн Дона, Северского Донца и Кубани была бы невозможна без содействия хазарских властей. Однако о действительной степени участия хазар в данном событии, равно как и о самом характере алано-хазарских отношений можно будет судить лишь после выявления собственно хазарских памятников на территории каганата.

Примечания

1. Пархоменко В.А. У истоков русской государственности (VIII—XI вв.). Л., 1924.

2. Там же. С. 12, 39—40.

3. Там же. С. 13.

4. Там же. С. 58, 59.

5. Мавродин В.В. Образование древнерусского государства. Л., 1945; Его же. Древняя Русь (Происхождение русского народа и образование Киевского государства). Л., 1946.

6. Мавродин В.В. Древняя Русь... С. 152.

7. Там же. С. 148, 154.

8. Там же. С. 149—150.

9. Там же. С. 151—152.

10. Архипов А. К изучению сюжета о выборе веры. «Повесть временных лет» и «Еврейско-хазарская переписка» // Jews and Slavs. Vol. 1. Jerusalem — St. Petersburg, 1993. P. 20—43; Князький И.О. Русь, Хазария, иудаизм // Славяне и их соседи. Еврейское население Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы: средние века — начало нового времени. Сборник тезисов XII Чтений памяти В.Д. Королюка. М., 1993. С. 26—43; Корзухина Г.Ф. К истории Среднего Поднепровья в I тыс. н.э. // СА. 1955. Вып. XXII. С. 61—82; Петрухин В.Я. Варяги и хазары в истории Руси // ЭО. 1993. № 3. С. 68—82; Петрухин В.Я. Славяне, варяги и хазары на юге Руси. К проблеме формирования территории Древнерусского государства // Древнейшие государства Восточной Европы, 1992—1993. М., 1995. С. 117—125.

11. Golden Peter В. Khazar Studies. An Historico-Thilological Inquiry into The Origins of The Khazars. Vol. III. Budapest, 1980.

12. Бартольд В.В. О письменности у хазар... С. 466.

13. Вернадский Г.В. История России. Киевская Русь. М., 2001. С. 171—175, 228, 231.

14. Рыбаков Б.А. К вопросу о роли Хазарского каганата... С. 130.

15. Готье Ю.В. Железный век в Восточной Европе. М.—Л., 1930.

16. Там же. С. 78, 83.

17. Там же. С. 79, 84, 87.

18. Там же. С. 88—89.

19. Там же. С. 89.

20. Там же. С. 85—86.

21. Там же. С. 84—85.

22. Там же. С. 83.

23. Там же. С. 79, 85.

24. Михеев В.К. Подонье в составе Хазарского каганата... С. 99; Плетнева С.А. На славянохазарском пограничье... С. 282—283; Ее же. Очерки хазарской археологии... С. 11.

25. Винников А.З. Донские славяне и Хазарский каганат... С. 109; Колода В.В. Новые материалы к проблеме изучения славяно-хазарских отношений...

26. Константин Багрянородный. Указ. Соч. С. 158; Коковцов П.К. Еврейско-хазарская переписка // Мир Гумилева. Вып. 6. Открытие Хазарии. М., 1996. С. 615.

27. См. упрощенный вариант концепции Ю.В. Готье: Савич А. Древнейшие государства хазар и болгар в нашей стране // Исторический журнал. 1939. № 1. С. 71—72.

28. Греков Б.Д. Киевская Русь. М., 1944. С. 248.

29. История СССР. Том I. С древнейших времен до конца XVIII века. Под ред. Б.Д. Грекова, С.В. Бахрушина, В.И. Лебедева. М., 1939. С. 58—62; История СССР. Том I. С древнейших времен до конца XVIII века. Под ред. Б.Д. Грекова, С.В. Бахрушина, В.И. Лебедева. М., 1947. С. 44—47.

30. Мавродин В.В. Древняя Русь... С. 148, 150.

31. Артамонов М.И. Средневековые поселения на Нижнем Дону... С. 68.

32. Ляпушкин И.И. Славяно-русские поселения IX-XII ст. на Дону и Тамани... С. 232, 239.

33. Артамонов М.И. Саркел и некоторые другие укрепления... С. 161—162.

34. Там же. С. 162.

35. Артамонов М.И. Очерки древнейшей истории хазар. Л., 1936. С. VI.

36. Там же.

37. Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. М., 1951. С. 41.

38. Иванов П. Указ. Соч. С.З.

39. Там же.

40. Коковцов П.К. Еврейско-хазарская переписка в X веке. Л., 1932. С. 68; Рыбаков Б.А. Русь и Хазария... С. 78—79; Его же. К вопросу о роли Хазарского каганата... С. 68.

41. Рыбаков Б.А. Русь и Хазария... С. 83—84; Его же. К вопросу о роли Хазарского каганата... С. 146, 148.

42. Рыбаков Б.А. К вопросу о роли Хазарского каганата... С. 150.

43. Готье Ю.В. Указ. Соч. С. 76, 79.

44. Артамонов М.И. Саркел и некоторые другие укрепления... С. 164.

45. Рыбаков Б.А. Русь и Хазария... С. 77, 86; Его же. К вопросу о роли Хазарского каганата... С. 131. Данную точку зрения всецело поддержал Н.Я. Половой. См.: Половой Н.Я. О маршруте похода русских на Бердаа и русско-хазарских отношениях в 943 г. // Гумилев Л.Н. Сочинения. Том 11. Тысячелетие вокруг Каспия. М., 1998. С. 486—487.

46. Рыбаков Б.А. К вопросу о роли Хазарского каганата... С. 135, 149.

47. Рыбаков Б.А. Русь и Хазария... С. 88; Его же. К вопросу о роли Хазарского каганата... С. 131, 150.

48. Рыбаков Б.А. К вопросу о роли Хазарского каганата... С. 132.

49. Известия о хазарах, буртасах, болгарах, мадьярах, славянах и русских. С. 19; Ковалевский А.П. Указ. Соч. С. 133, 140—141; Константин Багрянородный. Указ. Соч. С. 158; Феофан Исповедник. Хронография... С. 62—63, 64; Патриарх Никифор. Бревиарий... С. 163—164.

50. Караулов Н.А. Сведения арабских писателей о Кавказе, Армении и Азербайджане. III. Ибн Хордадбэ... С. 13.

51. Коковцов П.К. Еврейско-хазарская переписка // Мир Гумилева. Вып. 6. Открытие Хазарии. М., 1996. С. 594—595.

52. Плетнева С.А. От кочевий к городам... С. 189—190.

53. Важным показателем доминирования исторических взглядов Б.А. Рыбакова в отечественном хазароведении является широкое распространение выдвинутых им положений в ВУЗовских учебниках по истории СССР, издававшихся во 2-ой пол. 50-х — нач. 80-х гг. См.: История СССР. Т. I. С древнейших времен до 1861 г. Первобытно-общинный и рабовладельческий строй. Период феодализма. М., 1956. С. 77—78; История СССР. Часть первая. С древнейших времен до 1861 года.

54. Под ред. П.И. Кабанова и В.В. Мавродина. М., 1974. С. 63; История СССР с древнейших времен до конца XVIII века. Под ред. Б.А. Рыбакова. М., 1975. С. 68; История СССР с древнейших времен до конца XVIII в. Под ред. Б.А. Рыбакова. М., 1983. С. 58—60. Публикация «Истории хазар» М.И. Артамонова привела к некоторому ослаблению позиций Б.А. Рыбакова, отразившемуся в энциклопедическом труде «История СССР», вышедшем в 1966 г. и отдавшем предпочтение концепции этноконфессиональных отношений С.А. Плетневой. Однако в главах, посвященных первым векам российской истории, авторство которых принадлежало Б.А. Рыбакову, историк продолжал настаивать на «паразитическом» характере хазарской экономики. См.: История СССР с древнейших времен до наших дней. В двух сериях в двенадцати томах. Первая серия. Тома I—IV. С древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции. М., 1966. С. 495.

55. Артамонов М.И. История хазар... С. 397; Его же. Первые страницы русской истории в археологическом освещении // СА. 1990. № 3. С. 277.

56. Артамонов М.И. История хазар... С. 392.

57. Там же. С. 623.

58. Там же.

59. Там же. С. 550—551.

60. Там же. С. 399, 492.

61. Рыбаков Б.А. К вопросу о роли Хазарского каганата... С. 128.

62. Артамонов М.И. Указ. Соч. С. 420.

63. Там же. С. 422.

64. Коковцов П.К. Указ. Соч. С. 614.

65. Артамонов М.И. Указ. Соч. С. 478.

66. Коковцов П.К. Указ. Соч. С. 614.

67. Артамонов М.И. Указ. Соч. С. 479—480.

68. Там же. С. 564.

69. Ляпушкин И.И. Карнауховское поселение // Труды Волго-Донской археологической экспедиции. Т. I. М.—Л., 1958. С. 263—314; Его же. Курганный могильник близ Карнауховского поселения // Там же. С. 315—322; Его же. Памятники Салтово-маяцкой культуры в бассейне Дона // Там же. С. 85—150; Его же. Славянское поселение на территории хут. Ближняя Мельница // Там же. С. 337—347; Его же. Средневековое поселение близ ст. Суворовской // Там же. С. 323—336.

70. Ляпушкин И.И. Памятники Салтово-маяцкой культуры... С. 145, 146.

71. Там же. С. 147.

72. Там же. С. 145—146.

73. Гумилев Л.Н. Древняя Русь... С. 172, 183; Его же. Зигзаг истории // Гумилев Л.Н. Открытие Хазарии. М., 2001. С. 307.

74. Гумилев Л.Н. Древняя Русь... С. 183; Его же. Зигзаг истории... С. 314. О союзе между варягами и хазарским правительством см.: Гумилев Л.Н. Выбор веры // Гумилев Л.Н. Открытие Хазарии. М., 2001. С. 366; Его же. Трагедия на Каспии в X в. и «Повесть временных лет» // Там же. С. 242—250.

75. Гумилев Л.Н. Древняя Русь... С. 200.

76. Гумилев Л.Н. Древняя Русь... С. 204; Его же. Зигзаг истории... С. 314—315.

77. Коковцов П.К. Указ. Соч. С. 615. В другой публикации исследователь датирует вооруженный конфликт между хазарами и руссами 939—941 гг. См.: Гумилев Л.Н. Сказание о хазарской дани (опыт критического комментария летописного сюжета) // Гумилев Л.Н. Открытие Хазарии. М., 2001. С. 229.

78. Гумилев Л.Н. Древняя Русь... С. 211—212; Его же. Зигзаг истории... С. 323.

79. ПСЛР Т. 1. Лаврентьевская летопись... С. 16; ПСРЛ. Т. 2. Ипатьевская летопись... С. 12; Гумилев Л.Н. Древняя Русь... С. 212; Его же. Зигзаг истории... С. 323; Его же. Сказание о хазарской дани... С. 222; Его же. Трагедия на Каспии... С. 246—247.

80. Гумилев Л.Н. Древняя Русь... С. 212; Его же. Зигзаг истории... С. 324; Его же. Сказание о хазарской дани... С. 229.

81. Гумилев Л.Н. Древняя Русь... С. 138, 204.

82. Коковцов П.К. Указ. Соч. С. 595.

83. Сахаров А.Н. Дипломатия Древней Руси. IX — первая половина X в. М., 1980. С. 198.

84. См. подробнее об обращении восточного серебра на Руси: Noonen Th. The first major silver crisis in Russia and the Baltic c. 875—900 // Hikuin. 1985. № 11. P. 41—50.

85. Golb Norman, Pritsak Omeljan. Khazarian Hebrew Documents of the Tenth Century... P. 20, 44—49; Голб Норман, Прицак Омельян. Хазарско-еврейские документы X века. М. — Иерусалим, 1997. С. 71, 75—76, 94, 96.

86. Гольдельман М. Хазары // Краткая еврейская энциклопедия. Т. 9. Фейдман — Чуэтас. Иерусалим, 1999. Графы 531—532; Franklin Simon, Shepard Jonathan. The Emergence Of Rus 750—1200. London—New York. 1996. P. 95.

87. Торопов В.Н. Еврейский элемент в Киевской Руси // Славяне и их соседи. Еврейское население Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы: средние века — начало нового времени. Сборник тезисов XII Чтений памяти В.Д. Королюка. М., 1993. С. 28—43.

88. Толочко П.П. Кочевые народы степей и Киевская Русь. Киев, 1999. С. 43—46; Его же. Миф о хазаро-иудейском основании Киева // РА. 2001. № 2. С. 38—41.

89. Архипов А.А. Об одном древнем названии Киева // История русского языка в древнейший период. М., 1984. С. 240.

90. Петрухин В.Я. Хазария и Русь: источник и историография. // Скифы. Хазары. Славяне. К 100-летию со дня рождения М.И. Артамонова. Тезисы докладов. СПб., 1998. С. 107—108. См. также: Голб Норманн, Прицак Омельян. Указ. Соч. С. 217.

91. Макаров А.М. Сокрушение Хазарского каганата Святославом — www.lib.km.ru/page.asp?id=9682.

92. Там же. Во 2-ой пол. 90-х гг. XX столетия позицию А.М. Макарова поддержал видный российский филолог В.В. Кожинов, заявивший, что «Хазария традиционно была врагом в... становлении Руси, врагом постоянным, упорным, жестоким и коварным». См.: Кожинов Вадим. История Руси и русского слова. М, 1999. С. 119.

93. Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М., 1990.

94. Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа — www.kulichki.com/~gumiIev/NAP/nap0153.htm#nap015para02.

95. Там же.

96. Ляпушкин И.И. Памятники Салтово-маяцкой культуры... С. 146; Его же. Славянское поселение на территории хут. Ближняя Мельница... С. 337—347.

97. Флеров В.С. Поселение VIII—IX вв. у ст. Богоявленской... С. 265.

98. Кляшторный С.Г. Древнейшее упоминание славян в Нижнем Поволжье... С. 16—18.

99. Плетнева С.А. Рец. на кн. Шрамко Б.А. Древности Северского Донца // СА. 1964. № 3. С. 344.

100. Плетнева С.А. Хазары. М., 1976. С. 56.

101. Винников А.З. Донские славяне и Хазарский каганат... С. 108—110; Его же. Контакты донских славян с алано-болгарским миром... С. 124—137; Флеров В.С. Раннесредневековые юртообразные жилища... С. 58—59.

102. Колода В.В. К вопросу о роли Хазарского каганата... С. 58; Его же. Новые материалы к проблеме изучения славяно-хазарских отношений...

103. Колода В.В. К вопросу о роли Хазарского каганата... С. 58.

104. Князький И.О. Русь, Хазария, иудаизм // Славяне и их соседи. Еврейское население Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы: средние века — начало нового времени. Сборник тезисов XII Чтений памяти В.Д. Королюка. М., 1993. С. 26—28.

105. Петрухин В.Я. Варяги и хазары в истории Руси... С. 70; Его же. Начало этнокультурной истории Руси IX—XI веков. Смоленск — М., 1995. С. 86—88; Его же. Славяне, варяги и хазары на юге Руси... С. 117—118.

106. Петрухин В.Я. Варяги и хазары в истории Руси... С. 80; Его же. Начало этнокультурной истории Руси... С. 88; Его же. Славяне, варяги и хазары на юге Руси... С. 122.

107. Петрухин В.Я. Начало этнокультурной истории Руси... С. 114.

108. Петрухин В.Я. Славяне, варяги и хазары на юге Руси... С. 122.

109. Петрухин В.Я. Варяги и хазары в истории Руси... С. 80; Его же. Начало этнокультурной истории Руси... С. 114.

110. Приходнюк О.М. У истоков хазаро-славянских отношений // Хазары. Второй Международный коллоквиум. Тезисы. М., 2002. С. 85.

111. Плетнева С.А. От кочевий к городам... С. 188.

112. Там же. С. 189.

113. Михеев В.К. Подонье в составе Хазарского каганата... С. 3.

114. Афанасьев Г.Е. Буртасы // Исчезнувшие народы. М., 1988. С. 85—96.

115. Бубенок О.Б. Данные письменных источников о распространении иудаизма среди аланов во времена средневековья // Хазары. Второй Международный коллоквиум. Тезисы. М., 2002. С. 17—19; см. подробнее позицию исследователя: Бубенок А.Б. Ясы и бродники в степях Восточной Европы (VI—XIII вв.). Киев, 1997.

116. Концепция Д.Т. Березовца приводится по: Галкина Е.С. Тайны Русского каганата. М., 2002. С. 31.

117. Галкина Е.С. Тайны Русского каганата. М., 2002. С. 238—248.

118. Магомедов М.Г. Живая связь эпох и культур... С. 16—21; Его же. Хазары на Кавказе... С. 29, 9193.

119. Артамонов М.И. Указ. Соч. С. 414—415.

120. Афанасьев Г.Е. Где же археологические доказательства существования Хазарского государства? // РА. 2001. №2. С. 44.

121. Флерова В.Е. Хазарские курганы с ровиками... С. 80.

122. Ванеев З.Н. Указ. Соч. С. 52—53.

123. Плетнева С.А. От кочевий к городам... С. 91, 183; Ее же. Хазары... С. 43.

124. Плетнева С.А. На славяно-хазарском пограничье... С. 268.

125. Концепция А.П. Рунича приводится по: Афанасьев Г.Е. Где же археологические доказательства... С. 52.

126. Афанасьев Г.Е. Поселения VI—IX вв. района Кисловодска // СА. 1975. № 3. С. 61; Ковалевская В.Б. Кавказ и аланы. М., 1984. С. 168—174.

127. Афанасьев Г.Е. Донские аланы... С. 151.

128. Афанасьев Г.Е. Где же археологические доказательства... С. 52—53.

129. См. например: Албегова Х.-М. Миграция аланских племен в хазарское время по нартовским сказаниям осетин // Хазары. Второй Международный коллоквиум. Тезисы. М., 2002. С. 11—14; Михеев В.К. Подонье в составе Хазарского каганата... С. 97.